Глава 1
Повозка скрипела, ворчала, словно дряхлая старуха что-то бормотала себе под нос. Ее движения были замедленны и тяжелы. Казалось, что она готова в любой момент развалиться на части. Впрочем, чему тут удивляться? Она действительно была стара. Провести столько лет в пути!
Она уже давно заслужила себе право упокоиться вечным сном где-нибудь среди снежных песков. Но ее по-прежнему заставляли продолжать этот путь. Почему? Неужели те, в чьей власти было решить ее судьбу, не знали, не понимали: ничто не может служить вечно. Вот ведь даже рогачи, тянувшие повозку вперед, сменили за это время не одно поколение. А сколько сменилось людей, которым она служила домом, или, вернее - временным пристанищем, поскольку никто не задерживался в ней надолго? Может быть, поэ¬тому люди оставались в ее памяти неизменно юными, уподобляясь в этом вечно молодой богине снегов, госпоже Айи.
И, все же, несмотря на ту усталость, которая особенно сильно чувствовалась в ночные часы, когда караванщики засыпали, и повозка оставалась совсем одна, несмотря на все это стариковское ворчание, умирать ей не хотелось. На самом деле, она была рада, что еще нужна кому-то, что хотя со временем у нее и начало ломаться то одно, то другое, все эти поломки было возможно устранить, исправить, и караванщики не ленились делать это, продлевая повозке жизнь.
Если бы у вещей была душа... Наверное, в ней бы боролись два чувства, два стремления. И, на самом деле, это были бы не две такие крайности, как жизнь и смерть, а нечто куда более близкое и, наверно, потому – невозможное. С одной стороны, повозка невест не хоте¬ла бы ничего менять, поскольку юность живших в ней позволяла и ей сначала быть молодой, потом чувствовать себя молодой, и, наконец, мечтать о молодости. Но, с другой стороны... Что может быть прекраснее юности? Разве что детство. В караване были дети. В других повозках. Ей же никогда не слышать взволнованного шепота влюбленных, первого вскрика младенца, не засыпать под сладкие колыбельные песни... Скольких радостей она была лишена, живя одним мгновением и старея в нем!
Вот если бы было возможно...
...Сати тяжело вздохнула.
-Что с тобой, подружка? - донесся до нее тихий, мелодичный голос Мати. - О чем задумалась? Или заг¬рустила?
-Да так...
-И все же? Плохое настроение? Белые призраки кружат вокруг твоей тени или серые волки приграничий души завыли на луну? А, может, то снежная кошка забралась к тебе на грудь и царапает ост¬рыми, как охотничьи ножи, когтями сердце?
-Просто... - она вновь вздохнула, качнула головой. - Стало как-то... тоскливо... - затем губ молодой караванщицы коснулась за¬думчивая улыбка. - Знаешь... Порою, вот как сейчас, когда я слушаю тебя... Закрываю глаза, и слушаю, мне кажется, что ты и не гово¬ришь вовсе, а словами, как красками, рисуешь картины. И как у тебя это получается?
-Не знаю. Я никогда не задумывалась. Просто полу¬чается – и все.
-Из тебя вышел бы хороший служитель.
-Наверное. Если бы я не родилась девчонкой. Но, я такая, ка¬кая есть, а значит... - не договорив фразы до конца, девушка умолк¬ла, опустив голову на грудь, губы сжались в тонкие бледные нити.
-Теперь и ты загрустила... Мати, не надо, прошу тебя! Мне меньше всего хотелось заразить тебя своей тоской!
-Я знаю… - она искоса взглянула на подругу. - Что это ты уборкой занялась? - заметив, что та начала перебирать одеяла, ровно складывая их в своем углу повозки, спросила дочь хозяина каравана. - Кажется, до города еще далеко. Да и повода вроде никакого нет. Если, конечно, ты не пригласила в гости Ри, забыв предупредить об этом меня.
-Нет! - испуганно вскрикнула та.
-Тогда мне тоже нужно привести свой угол в порядок, а то моя сторона будет слишком отличаться от твоей.
-Я же сказала - нет! - в голосе Сати зазвучало отчаяние, и ее подруга, с трудом сдержав смех, вскинула руки, пока¬зывая, что сдается:
-Как скажешь. Тебе лучше знать! Но тогда объясни мне, непо¬нятливой, с чего это вдруг в тебе проснулась страсть к порядку? Ведь не знаю в чем еще, но в этом мы с тобой точно похожи. Обе не любим убираться. И единственное, что может заставить нас совершить такой подвиг - это ожидаемый приход родителей.
-Приход отца? Тебя? Я знаю, как ты любишь сказки, но мне-то не надо их рассказывать! Да ты смиряешься с необходи¬мостью разобраться в своих вещах, лишь когда Ашти предупреждает, что к нам в гости идет господин Шамаш.
-Конечно, ведь он - бог.
-Он - великий бог! - одна мысль о повелителе небес, воспо¬минание о нем, вносило в душу караванщицы покой, ложилось светлой мечтательной улыбкой на губы.
-Но это совсем не значит, что мы неряхи.
-Что? - переход был слишком быстрый и внезапный для замешкав¬шейся и потому в какой-то миг потерявшей нить разговора Сати.
-То, что мы не любим убираться. Просто это дело рабыни, а не свободной караванщицы.
-Незамужним вообще, и не прошедшим испытание тем более не положено иметь рабов.
-Не положено... - Мати вздохнула. - Вот поэтому-то мы и страдаем!
-Не справедливо.
-И не говори!
И они засмеялись - громко и задорно.
"Ну что за люди, что за люди! - заворчала золотая волчица, заворочавшись на куче своих одеял, расстеленных возле полога по¬возки. - Вечно затевают свои шумные игры в тот самый момент, когда мне хочется спать!"
Потянувшись, Ашти перекатилась со спины на живот, затем рывком встала.
За минувший год волчица выросла, окрепла, превратившись в красивую снежную охотницу с густой нежно золотой шерстью. Ее ок¬рас был много светлее, чем у матери. Благодаря этому или по ка¬кой-то другой причине ее шерсть обладала удивительной способ¬ностью менять свой цвет. Безоблачным днем в лучах яркого желтого солнца она, вбирая в себя его пламень, светилась, словно огненная вода. В ночи, в пламени бледноликой луны она светлела настолько, что сливалась со снежным полотном. В полутьме же повозки она ста¬новилась серой, словно тень. Это было воистину чудом, найти объ¬яснение которому не мог никто, даже ее дядя Хан. Впрочем, это ни¬чуть не смущало волчицу, которая, с рождения зная о своей особен¬ности, воспринимала все, происходившее с ней, как что-то совершенно обыденное, само собой разумевшееся.
-Прости, мы будем говорить тихо! - виновато глянув на священное животное прошептала Сати, которой благодаря ли дару, которым наделили ее боги, либо волей священного зверя было дано понимать ее речь.
"Спи, мое золотце, спи, - на беззвучном языке мыслей прогово¬рила Мати. - Не сердись на нас. Мы случайно".
"Нет, я совсем не против веселья, - продолжала беззлобно ворчать Ашти, ища новое место для сна. Вернее да¬же, это было не ворчание, а хныканье - поскуливание избалованного, но при этом - чувственного, любящего создания. - Я и сама не прочь поиграть. Но всему должно быть свое время!" - наконец, устроившись, она широко зевнула и, уронив голову на вытянутые вперед лапы, задремала.
-Уснула... - Мати вздохнула, не сводя взгляда улыбавшихся, искрившихся глаз со своей рыжей подруги.
-Ты так заботишься о ней... - прочтя чувства подруги по ее лицу, шепнула Сати.
-“Балуешь” - ты хотела сказать. Я... я очень сильно люблю ее... Сати, - в глазах девушки вдруг блеснула слеза, голос дрог¬нул, - я пережила смерть Шуллат, но Ашти... Если с ней что-то случится, я не смогу жить дальше!
-Ну, что ты! - подруга придвинулась к ней, обняла, успокаи¬вая. - Не плачь! С ней ничего не случится! Ведь при ее рождении с ней рядом были целых две богини – сна и воскрешения, а это зна-чит...
-Даже если все будет в порядке, - всхлипнув, прошептала Мати. А она всем сердцем надеялась, верила, что так оно и будет. - Даже если так... Люди живут дольше волков, которые стареют быстрее нас и однажды...
-Не думай об этом, - поспешно прервала ее Сати. - Ашти так молода! В сущности, она еще щенок. И...
-И вообще, мало ли что может произойти? Со мной...
-И это говорит еще не прошедший испытания ребенок! Мати, те¬бе ведь не положено думать о смерти! Эти страхи - право взрослых.
-Может, все дело как раз в том, что я скоро должна буду пройти испытание. А смерть…
-Поговорим о чем-то другом, хорошо?
-Ладно. Тогда скажи, с чего это ты затеяла уборку?
-Ну... Я тут подумала... Мало ли что, - она неопределенно пожала плечами, потом сбивчиво продолжала: - Не могу сказать, что меня это радует. Если честно, я терпеть не могу перемены, и предпочла бы, чтоб все оставалось так, как есть...
-А почему что-то должно измениться? Ты собираешься замуж?
-Ты знаешь, что нет! - Сати нервно дернула плечами. Она хотела уже обидеться, но потом решила все перевести в шутку. И хотя эта шутка была грустной, так все равно было легче. - Мне предстоит остаться в этой повозке на всю жизнь. И, может быть, когда-нибудь встретить здесь твою дочь...
-Вот было бы здорово... - хихикнула Мати, но потом, задумав¬шись, поджала губы, качнула головой. - Только этого не случится. Потому что у меня никогда не будет своей семьи.
-Почему?! - воскликнула караванщица, непонимающе взглянув на подругу.
-Потому что! - теперь пришла ее очередь злиться.
-Тебе не нравится никто из караванщиков?
-Кто? - фыркнув, Мати пренебрежительно махнула рукой.
-Да, здесь нет твоих сверстников... Ну, так получилось... Сло¬жилось. Но среди тех, кто старше, немало бессемейных, и...
-Ри, например.
-Да, хотя бы он.
-"Хотя бы он!" - хмыкнула девушка. - Ты так легко говоришь об этом, словно... Словно совершенно уверена в его любви к тебе, не допуская даже никаких сомнений!
-Нет, Мати, - на этот раз ее голос звучал не разозлено встревожено, а как-то потерянно глухо. - Ри... Он не принадлежит мне. Его сердце свободно. И я с безразличием приму любой его выбор.
-С безразличием? - дочь хозяина каравана с сомнением взглянула на нее.
-Да, - спокойно кивнули Сати.
-Какая ты... Сильная, - в глазах Мати было восхищение. - Если бы я могла сказать так же - мне все равно!
-Как ты говорят только влюбленные...
Девушка покраснела, словно зорька, сжавшись маленьким комком в уголке повозки.
-Я угадала? - радостно заулыбалась Сати. - Да? Как ты смутилась! А сколько времени скрывала ото всех, даже от меня! Не представ¬ляю, как можно так долго таить такое! Ведь чувства... Они... Они просто распирают тебя, ими хочется поделиться... Скажи, кто этот счастливчик? В кого влюбилась самая избранная из избранных? Он отвечает тебе взаимностью? - у нее было столько вопросов! Сати была готова задавать их без конца. И она не просто хотела полу¬чить поскорее ответ на каждый из них, но, лучше, на все сразу, услышав не простые “да” или “нет”, но целую историю, которая была бы, она уже предвкушала, такой замечательной, сказочной. Даже лучше сказки, ведь это была бы не выдумка, но правда. И вообще, она была так рада за подругу. Но стоило ей повнимательней вглядеться в лицо Мати, как улыбка тенью соскользнула с губ. Глаза дочери хозяина каравана были так пе¬чальны, в их глубине было столько невыносимой боли, что...
-Неужели он выбрал себе в спутницы кого-то другого? Но этого не может быть!
-Почему, Сати? - кусая губы, проговорила та. - Я ведь не краса¬вица. И вообще...
-Красавица, Мати! Именно красавица! Ты давно смотрелась в зеркало? Да ты хорошеешь с каждым днем так, словно... - она мот¬нула головой, бросив взгляд вокруг, в вещах, образах ища слова, которые передали бы ее чувства.
-Словно цветок, который из маленького неказистого бутона распускается в нечто воистину восхитительное...
-Да! Вот, ты же понимаешь...
-Нет, Сати, - вздохнув, та опустила голову на грудь. - Не пони¬маю. То, что я сказала... Это не правда. Даже если кажется прав¬дой.
-Но почему!
-Потому что я говорила не о себе. Я повторила слова, которые были сказаны в одной из легенд...
-Ну и что! Нет, не так - тем более! Раз такое уже было ког¬да-то...
-Сати, так говорили о госпоже Айе - богине юности, которая, найдя свою любовь, стала повелительницей луны и снегов.
-Да... - караванщица вздохнув, втянула голову в плечи. Она не знала этой легенды. Как, впрочем, и многих других, которые время от време¬ни рассказывала ей Мати, жившая, казалось, только ими.
С другой стороны, дочь хозяина каравана не знала и толики того, чему учил Сати Лигрен, всех этих лекарских премудростей и секретов трав и плодов. Они просто были разными. И хорошо! Так было интереснее... Вот только... Вот только если бы, несмотря на эти отличия, они могли бы лучше понимать друг друга! Тогда она бы не причиняла подруге ненароком боль. Вот как сейчас... - Конеч-но, ни одна смертная не может быть столь же красива, как богиня, но...
-При чем тут вообще красота? Она принадлежит только телу, которое тленно. Одежда, что хороша лишь новой, быстро испач¬кается, изотрется...
-Да, любят не за это... Наверное, не за это... За что-то еще...
- Любовь - это судьба. Для одних - счастье на миг или всю жизнь. Для других - такая же или еще более ужасная кара.
-Опять слова легенды?
Мати кивнула, но на этот раз не стала ничего объяснять. Впрочем, Сати и не ждала от нее объяснений. Зачем?
-Ладно. Пусть. В конце концов, в любви не столь уж важна взаимность. Я знаю, что говорю! До тех пор, пока... Пока я не по¬теряла Ри...
-Ты потеряла Ри! Да только слепой не видит, какими глазами он смотрит на тебя!
-Не в его глазах, в своих. Так вот, до тех пор, я ведь не очень-то любила его.
-Что ты такое говоришь! Вы же были неразлучны, и вообще...
-Может быть, со стороны и казалось... Но на самом-то деле я просто видела влюбленность Ри. И позволяла ему любить себя. Мне это нравилось. В любви... В любви ведь и так бывает: один счаст-лив, потому что влюблен, другая - потому что ее любят. Конечно, взаимность и все такое прочее... Кажется, что ты чего-то себя ли¬шаешь, что у тебя есть не все, что могло бы быть. Но если боль¬шего быть не может, почему не получить хотя бы это? И потом... - ее глаза вдруг вспыхнула, словно озарением:- Мати, к тебе благоск¬лонны такие могущественные боги: господин Шамаш, госпожа Айя...
-И что же?
-Попроси Их... Ну... Конечно, это не совсем правильно - влюблять в себя кого-то, кто... ну... кто любит другую... Но ведь...
-О чем ты говоришь!
-Да, конечно, это не Те небожители, Кого просят о подобном, но... Но ведь такое по силам и людям. Приворотные зелья...
-Давай не будем больше об этом.
-Нет, послушай! Я дело говорю! Старая рабыня, Фейр обмолвилась как-то об этом. Хочешь, я расспрошу ее? Узнаю все, как следует, а потом приготовлю. Нет, не бойся, я никому не раскрою твой секрет! Если рабыня спросит, зачем, я скажу, что это нужно мне самой. Она примет такой ответ. Ведь я засиделась в невестах. И нет ничего странного в том, что я готова на все, чтобы сменить повозку...
-Почему же ты не воспользуешься этим зельем сама?
-Я? - не ожидавшая такого вопроса Сати растерялась. -Но зачем мне?
-Чтобы вернуть Ри.
-Ты сама только что сказала - он по-прежнему любит меня.
-Да. Но ты... Ты могла бы сама выпить это зелье, о котором говорила, и...
-Нет! - решительно мотнула головой караванщица.
-Но ты думала об этом?
-Нет, - опустив голову на грудь, Сати вздохнула. - Мне, видимо, суждено быть вечной невестой...
-Мне тоже, - вздохнув, чуть слышно прошептала Мати.
-У тебя еще нет своей судьбы!
-Зато есть дар предвидения. Так что…
-Но почему! У меня хотя бы есть причина... А ты...
-А я – дура, влюбившаяся в повелителя небес! - на одном дыхании выпалила девушка. Но уже через мгновение, поняв, что каким-то не¬понятным, неведомым ей самой образом, когда она меньше всего это¬го хотела, выдала свой самый страшный секрет, вскрикнув: - Ой! - за¬жала ладонями рот, с ужасом глядя на подругу. - Ты... Ты ведь нико¬му не скажешь? - едва слышно пролепетала она.
-Конечно не скажу, - Сати приблизилась к ней, прижалась.
-Ты... Ты, наверно, считаешь меня полной идиоткой...
-Почему? Господин Шамаш... Он... В Него влюблены все женщины и девушки каравана, да что там каравана – всего мира!
-Со мной все иначе... Другие чтят в нем бога, а я...
-А для тебя Он - друг.
-Вот именно... - тяжело вздохнула дочь хозяина каравана, не скрывая своей грусти.
-Мати... Мати, послушай меня. В этом... В этом чувстве нет ничего страшного! Ничего дурного. Ведь любовь это... Это то¬же служение. Высшее служение.
-Ты так думаешь?
-Я знаю. Слушай... А ты говорила с Ним...
-Что ты, что ты! - поспешно зашикала на нее девушка. - Это невозможно! Так нельзя!
-Ну что такого в том, чтобы...
-Как ты не понимаешь! Да, конечно, если бы Он был обычным человеком... Даже не обычным, но человеком, я не стала бы таить¬ся, я бы давно открылась, попыталась бы зажечь его своей страстью, своим огнем, может быть, воспользовалась бы даже тем, что мой отец - хозяин каравана, а, значит, мой муж будет его нас¬ледником и преемником. И вообще... Если бы он не любил меня, я бы заставила его полюбить!
-Какая ты, оказывается! - Сати глядела на подругу с восхищени¬ем.
-А что? Что? Мы живем в тяжелое время! Нужно быть сильной! Нужно бороться за свое счастье! Но... - вновь вздохнув, она опустила голову на грудь. Ее плечи поникли. - Мое сердце замирает при мысли о боге, не человеке. И я бессильна что-либо изменить!
-Господин Шамаш всегда относился к тебе по особенному... Он... - она не решилась сказать того, о чем подумала, но слов и не нужно было, когда Мати думала о том же.
-Он любит меня.
-Но тогда...
-Так только хуже. Он любит меня как старший брат маленькую сестру, которая всегда рядом, за которой нужно постоянно присма¬тривать, спасая от бед, от самой себя. И которая вечно будет в его глазах малышкой...
-Но вы ведь не брат и сестра. А одно чувство может перерасти в другое…
-Никогда! Этого никогда не случится!
-Почему!
-Потому что Он - супруг Матушки метелицы!
Прикусив губу, Сати кивнула, соглашаясь. На это ей было нечем возразить. Госпожа Айя - слишком грозная соперница. И всем известно, как сильно Ее чувство к богу солнца. Богиня снегов не сдастся без боя. Она могущественна. И горе ее со¬пернице.
- Подружка, у тебя вся жизнь впереди. Ты еще встретишь на своем пути кого-нибудь... Наш караван - это ведь не весь мир. И то, что здесь, рядом нет твоего суженного, значит лишь, что он где-то еще... Не знаю, может быть, в одном из тех городов, через ко¬торые нам предстоит пройти. Какой-нибудь воин, страж, который ра¬ди тебя покинет оазис и станет караванщиком. Или богатый купец, который купит для тебя право остаться в городе. Или даже сам Хранитель...
-Сати, я вижу, ты хочешь помочь мне, успокоить, но... Разве это возможно? Как можно полюбить кого-то другого? Как вообще мож¬но полюбить человека, когда любишь бога? И вообще, - она стерла с лица слезы, горько всхлипнула, - давай не бу¬дем больше об этом. Пожалуйста!
-Хорошо.
-Сати, не обижайся, я... Я верю твоему слову... Просто... Просто моей душе этого мало... Прошу, поклянись, что никому ниче¬го не скажешь!
-Клянусь. Клянусь вечным сном и садом благих душ. Клянусь надеждой на пробуждение, что никогда никому не открою твоей тайны.
-Спасибо, - успокаиваясь, наконец, она вздохнула с некоторым облегчением. Сколь бы ни были сильны в ее сердце сомнения, девуш¬ка знала: подобная клятва никогда не будет нарушена.
Что же до Сати, для нее не было никакой разницы между слова¬ми этой самой страшной из возможных клятв и простым "обещаю". Она слишком дорожила их дружбой, чтобы сделать что-то, что могло бы стать причиной ссоры.
-Так что, - подрагивая, сухие потрескавшиеся губы Мати растя¬нулись в бледном вымученном подобии улыбки, - если ты не передумаешь оставаться бессемейной...
-Не передумаю, - вздохнув, шепнула караванщица, отведя на миг взгляд в сторону.
-Тогда, - продолжала дочь хозяина каравана, - нам с тобой оста¬ваться в этой повозке до самого конца пути.
-Что ж, тогда, выходит, я правильно затеяла эту уборку. Сов¬сем скоро здесь появятся еще две девушки-невесты, которым пона¬добится место. А раз никто из нас не собирается его уступать, то придется потесниться.
-Не придется, - зевнув, она свернулась в клубок на одеялах у себя в углу. - Я говорила с отцом. Он согласился купить для не¬вест другую повозку. А эту оставить мне... нам.
-Мати, а это не слишком...
-Эгоистично? Расточительно? Нет.
-Ты не должна пользоваться тем, что дочь хозяина каравана. Конечно, я понимаю, что рано или поздно этот караван будет при¬надлежать тебе, и...
-Я тут ни при чем. Да я и не стала бы даже говорить, если бы дело касалось только меня.
-Но почему же тогда...
-Ашти. Ей нужно место. И, потом, она такая не¬людимая. Непонятно, как она терпит нас с тобой.
-Да, конечно, священная волчица... - все сразу поняв, поспешно закивала Сати. Ради золотого зверя никакие траты и жертвы не могли быть чрезмерны. Караванщица скосила взгляд на снежную охотницу, которая, растянувшись на боку, сладко спала на своих одеялах, несясь куда-то по землям сна, от чего ее вытянутые вперед лапы подрагивали, перебирая по воздуху. - Мати, а она... - ощутив холодный укол страха, Сати обли¬зала пересохшие губы. - Она ведь могла слышать наш разговор, и...
-Мы с Ашти делим мысли. Ей известны все мои секреты, а мне - ее...
-А господин Шамаш? Он ведь бог, и... раз так, Он тоже все знает, да?
-Нет! - Мати вскинулась, села. - Он понимает, что со мной что-то не так. Ведь не случайно же я стала его избегать... Не знаю! Он не спрашивает. Я не говорю... И никогда не скажу!
-Но, подружка, богу не нужно спрашивать, чтобы получить от¬вет....
-Шамаш не читает чужие мысли! Он считает, что это неправильно.
-Но другие боги... Последнее время многие из Них приходят в наш караван, чтобы поговорить с повелителем небес, посоветоваться с Ним...
-Разве ты не знаешь, что Он сокрыл наши мысли от других?
-Людей.
-И богов тоже. Сати, Он ведь покровитель каравана. Он за¬ботится о нас, и другие небожители понимают Его, признают Его право решать... даже если это решение, возможно, представляется в глазах некоторых из Них не более чем причудой.
-Да... Что ж, - она улыбнулась подруге, - значит, твоя тайна так и останется тайной. Во всяком случае, до тех пор, пока ты сама не захочешь, чтобы обо всем узнали.
-Я не захочу! Никогда! Эту тайну я буду хранить всю жизнь и даже после смерти... Так что... И завтра, и послезавтра, и еще много-много других дней все будет так же, как сегодня... - и тут она вдруг всхлипнула, смахивая вдруг скатившуюся на щеку слезу.
-Что это ты? Мати...
-Ничего, - прервала ее девушка, - все в порядке, - она отстрани¬лась от спутницы, отодвинувшись к пологу повозки, оперлась спиной о туго натянутую шкуру. - Просто подумалось...
-Что нынешний день не так уж хорош, чтобы переживать его снова и снова?
-Он светел и спокоен. Счастлив уже в том, что не знает нес¬частий... И, все же... - она на миг замолчала, толи ища нужное слово, толи раздумывая, стоит ли вообще говорить, раня душу неве-селыми мыслями, и, все же, придя к выводу, что порою думать тяже¬лее, чем говорить, решившись, продолжала: - В нем нет горения.
-Нет того, что можно было бы потом вспоминать в вечном сне.
-Да... Понимаешь, мне кажется... Что я не живу, а грежу... Но ведь нельзя видеть сон о грезах. Я... Я боюсь пус¬тоты. И той, которая здесь, сейчас, и еще больше той, которая, рожденная этой, будет ждать меня в вечном сне.
-Ну, нам ли бояться того, что будет нечего вспоминать в вечном сне? - Сати пы¬талась пошутить. - Ведь мы - спутники повелителя небес и за один день мы переживаем больше, чем другие - за всю их жизнь.
-Да, раньше было много всего разного Но последнее время... - она качнула головой. На ее лице было выражение задумчи¬вости и некоторого разочарования. - Вот уже почти целый год, с тех пор, как... - Мати поморщилась. Ей не хотелось говорить об этом. Да что там говорить - даже вспоминать. И поэтому она лишь поспешно, как-то вскользь бросила, - не происходит совсем ничего.
-Но может это и хорошо. Я имею ввиду – что нет ничего плохого.
-Может быть...
-Хотя, конечно, ведь могло бы случиться и что-то хорошее...
-Наверно... - казалось, что она душой, разумом перенеслась в этот миг так неимоверно далеко, что и не слышала подруги, говоря те слова, которые могли бы прозвучать в ответ на любой вопрос.
-Тогда... Мати, почему бы тебе не попросить Шамаша, а? Поп¬роси Его... попроси, чтобы Он подарил тебе сказку, как тогда, несколько лет назад... - о, ей так хотелось вновь оказаться в крае благих душ... Или в каком-нибудь другом месте, удивительно прекрасном. Это было бы здорово. Может быть, там Сати смогла бы на время забыть обо всем, что полнило воспоминаниями словно снегом холодный дух пустыни.
Но, к ее разочарованию, дочь хозяина каравана качнула голо¬вой. Она вернулась в тесное серое чрево повозки, чтобы ответить:
-Нет.
-Но почему?! Неужели ты не хочешь...
-Хочу. Как можно не хотеть оказаться в сказке!
-Ты считаешь, что сказка - это для детей?
-Пусть я уже не ребенок, ну и что? Из этого не вырастают! Нет, чем старше я становлюсь, тем больше мне хочется оказать¬ся в ней... И я знаю, что не одна такая. Ты ведь тоже мечтаешь о сказ¬ке?
-Да. И мои родители. И твой отец. Только у взрослых меньше времени мечтать о чуде.
-И меньше веры в то, что нечто подобное может произойти.
-Не в нашем караване! Как можно потерять веру, когда идешь по одной дороге с небожителем! Нет, она только растет, уве¬личиваясь с каждым днем, и... Но Мати, если все так, почему ты не попросишь...
-Как ты не понимаешь, я не могу просить его! Ни об этом, ни о чем другом!
-Почему?! - чем меньше она понимала подругу, тем больше становилось ее удивление...
-Не могу! - взмахнула руками Мати. - Не могу и все!
-Ладно, ладно, успокойся, - поспешно проговорила кара¬ванщица, смотревшая на подругу с непониманием. Она не ожидала, что та так вдруг взовьется. - И вообще, пора спать. Уже поздно.
-Ну и что, что поздно? - вздохнув, Мати вновь опустилась на свои одеяла. Ей не хотелось признаваться в этом и самой себе, но зевота просто раздирала ее, да и глаза уже начали слипаться. Только она продолжала упрямо бороться с дремой.
Она не любила... Нет, не так - с известных пор она ненавиде¬ла сон, боялась его, старалась избежать каждой новой встречи. Временами ей даже казалось, что тогда, предсказывая отцу ис-точник ее бед, Шамаш имел в виду именно сон. Что именно сон убьет ее.
Да, Мати умела управлять сновидениями. Но она совсем не чувствовала себя, не представляла ни на миг себя их повелительницей, скорее уж пленницей, той, которая не хочет подчиняться, но не мо¬жет бороться.
Девушка прикусила губу. Наверно... Да даже - скорее всего, это можно было изменить. Для этого было достаточно просто спросить Шамаша. Он бы объяс¬нил все, научил, как быть, но...
Но она не могла говорить с ним! Ни об этом, ни о чем дру¬гом! Последнее время она стремилась даже не попадаться ему на глаза. Убеждала себя, что делает так, потому что не в силах побо¬роть в себе чувство вины, которое будет сохраняться в ее душе, пока она жива и, наверное, после, до тех пор, пока она не заслужит прощение. Не Его, нет - Мати знала, что Он никогда и ни в чем ее не винил. Свое. Чтобы вновь быть счастливой, ей всего-то было нужно саму себя простить. Вот только сможет ли она этого сделать когда-нибудь?
Наверно, нет. Никогда...
-Вот бы боги сделали так, чтобы то, о чем мечтается, исполнилось! - выдохнула Сати, улыбаясь каким-то своим тайным мыслям.
-И что бы ты пожелала?
-Я?
-Да. Что бы ты пожелала, если бы боги согласились исполнить твою мечту?
-Чтобы со мной случилось чудо.
-Нет, Сати, чудо – это что-то слишком туманное. Вот представь себе… Представь себе, что кто-то из небожителей, например, госпожа Айя, спросила бы тебя: "В чем твоя заветная мечта?" Что бы ты ей ответила?
Мати и сама не понимала, к чему она завела этот разговор. Просто, как с ней случалось нередко, она чувствовала, что должна спросить – и все. А почему, зачем – боги знают.
-Я попросила бы Ее сделать меня счастливой.
-Счастливой? – Мати задумчиво взглянула на нее.
-Я сама не знаю, что вкладываю в это слово. Что-то… Очень большое, чудесное… Я не могу объяснить… Но ведь богине и не нужны объяснения. Она поймет все и так.
-Да-а… - она вздохнула, чувствуя, как душу наполняет грусть, явившаяся, как казалось, совершенно без причины неведомо откуда. – Было бы здорово, если бы Она услышала нас. И исполнила мечты… Твои, папы, дяди Евсея… Всех в караване…
-И твои тоже… Мати, а о чем бы попросила госпожу Айю ты?
-Не знаю… Может быть, чтобы в моей жизни, наконец, все решилось, и я больше не рвалась на части между мечтой и явью, надеясь… Сама не знаю, на что.
-Для того, чтобы исполнилось это желание, тебе не нужна богиня. До испытания остается всего нечего, и…
-Ладно, давай спать, - Мати надоел этот разговор, начал раздражать. И, спеша его прекратить, она с головой накрылась одеялом.
-Спокойной ночи…
...В погруженном в густой, тяжелый, как меховой плащ, сумрак чреве повозки царствовал сон, и его многоголосая песня - глубокое дыхание, сопение, храп - заполняла собой всю эту крохотную часть огромного мира, из которого доносились другие звуки -скрип по¬лозьев, хруст снега и громкое ворчание оленей.
Лампа с огненной водой, висевшая на крюке над головой, кача¬лась из стороны в сторону, и казалось, еще немного, стоит повозке дернуться сильнее, и она перевернется, выплеснув пламень прямо на спавших под ней людей.
Всякому, не рожденному караванщиком, тяжело и невыносимо долго привыкавшему к жизни в дороге, трудно свыкнуться не только с постоянным холодом снежной пустыни и бесконечным движени¬ем дороги, но и с нескончаемым страхом перед смертью, когда все вокруг таило ее, скрывая до поры от глаз за спокойствием непод¬вижного горизонта.
Сколько бы ни прошло лет, никто из них никогда не забудет этот страх, и реальный, и придуманный, а если и сможет забыть, вспомнит вновь, едва, проснувшись в ночи, поднимет взор и увидит это беспокойное биение огненной воды, рвущейся на волю. От ужаса бегут, зажмуривают глаза, прячутся под одеяла, пытаясь хоть как-то отгородиться от кошмара. Но он не только гонит, этот пламень, но и завораживает, притягивает в темноте к се¬бе взгляд, не отпускает, заставляя, не мигая, смотреть и смот¬реть, входит в самую глубь глаз, чтобы отразиться о скрытые там зеркала, зажигая душу своим светом.
Вот и на этот раз…
Разбуженная неслышным звуком, взглядом-дуновением духа-неви¬димки, Рамир случайно подняла взгляд... И тотчас пламенный луч пронзил ее насквозь, прогнав не только сладкую дрему, но даже са¬мо воспоминание сна.
Спроси ее кто, она не смогла бы ответить, что именно пленило ее душу - неповторимая красота священного танца огня или пробежавшая было мурашками по спине мысль-фантазия - стоит отвес¬ти взгляд, закрыть глаза, и ЭТО случится, пламень, как в кошмар¬ных грезах, вырвется на свободу, спалит все вокруг, а она, не за¬метив начала пожара, не сможет спастись, оказавшись в полной его власти.
-Не спишь? - донесся до нее тихий, сипловатый со сна голос старой рабыни.
-Не спится, - Рамир вздохнула. - Фейр, поговори со мной.
-Сейчас ночь, милая, время снов, а не слов.
-Когда бежишь от полной страхов тишины, что может быть дороже и спасительней разрушительных звуков? - грустно улыбнувшись, промолвила она слова, которые так часто слышала от Лигрена.
-Кто станет спорить с тем, что говорили древние мудрецы? И, все же...
-Да тише вы! - шикнул на них чей-то сонный голос.
-Сколько можно шушукаться по углам? - вторил ей другой.
-Если уж так хочется почесать языки, шли бы наружу!
-Простите! - Рамир испуганно сжалась в комок. На ее глаза на¬бежали слезы.
-Пойдем, милая. Может, пустыня успокоит твою душу... - старая женщина закуталась в длинную шерстяную шаль - грубую и неказистую на вид, но удивительно теплую.
-Я... Я не хотела никого будить...
-И все равно подняла всех! - одна из рабынь села. С растрепанными волосами и сердитым опухшим лицом она похо¬дила на разгневанного демона и красные налитые толи кровью, то¬ли светом огненной лампы глаза только усиливали это сходство.
-Прости, Лита, я...
-Пойдем, пойдем, милая, - не давая ей ничего сказать, понимая, что каждым новым словом та делала только хуже, Фейр потянула ее за руку к пологу повозки.
А следом, им в спины неслось ворчание: - Ни днем нет покоя, ни ночью! Что за жизнь такая!
-Уф, - оказавшись снаружи, старуха облегченно вздохнула. - Выр¬вались! - она поежилась под порывом пусть не злого, но от того не менее холодного ветра. - Морозно сегодня. Укутайся-ка получше. За¬мерзнешь.
Рамир не слышала ее. Она с наслаждением втягивала в себя вздох за вздохом пьянящий сладковатый дух снегов. Ее глаза на миг закрылись, а лица коснулось выражение покоя и счастья.
С улыбнувшихся губ сорвалось:
-Хорошо-то как! Никогда бы не подумала, что обрадуюсь пустыне, но... Но здесь, пусть не часто, лишь в такие мгновение, как сейчас, я все же могу почувствовать себя свободной!
-Пустыня жестока и милосердна одновременно. Она все отнима¬ет, но, при этом, дает пусть только миражом, не явью, то, о чем мы больше всего мечтаем...
-Миражом... - повторила Рамир. Ее веки дрогнули, затрепетали, открывая глаза, в зеркале которых дрожала грусть. - Да, это лишь мираж... Все не на самом деле.
-Что с тобой, милая?-приглядевшись к названной дочери, читая боль в ее чертах, спросила Фейр. - Ты какая-то странная сегодня... Ты случайно не заболела?
-Может быть... - та медленно обвела взглядом мир, через который шел караван.
Над пустыней властвовала ночь. На черном троне небес воссе¬дала бледноликая сероглазая луна. Ее распущенные молочные волосы звездными гребешками расчесывали ветра.
В холодных, задумчивых, порою - отрешенно-безразличных лу¬чах снега сияли тем матовым светом, вид которого заставлял поверить в то, что они - это действительно пепел отгоревших ког¬да-то давным-давно костров, как рассказывали сказки.
Полозья шли мягко, издавая не пронзительный, царапавший душу скрип, а мягкий шелест - тихий храп. Вокруг не было видно ни души. Все люди спали. За исключени¬ем, конечно, возницы первой повозки, да нескольких дозорных. Но они были так далеко, что о них забывалось.
-Как же, однако, морозно, - старуха куталась в шаль, пряча в нее дыхание, - словно мы идем где-то возле одного из ледяных двор¬цов богини Айи... Или все дело лишь в том, что сейчас ночь... - она только сейчас поняла, что никогда прежде не покидала повозки в ночь, да еще во время пути, в пустыне. Привыкла. Слишком уж долго она жила в мире, где рабов с вечера и до самого утра заковывали в цепи, чтобы не сбежали. Конечно, после того, как караван пошел по пути бога солнца, Который хоть ни¬когда и не выражал недовольства тем, что люди разделены на сво¬бодных и рабов, однако относился к последним снисходительно, Его спутники пошли на некоторые уступки и цепи остались в прошлом. Но привычка осталась…
Старуха инстинктивно провела рукой по запястью. Оковы всегда жутко натирали. Тяжелые, они тянули вниз, полня болью плечи…
Благодаря переменам, рабыни могли насладиться хотя бы мира¬жом свободы, обрести несколько мгновений своего, личного времени. И на том спасибо…
-Дорога открыта, - донесся до ее слуха тихий, похожий скорее на размышление вслух, чем разговор, голос Рамир. - Беги куда глаза глядят...
-Да. Все так. Все так кажется.
-Почему кажется? И на самом деле...
-Куда бежать, милая? Там, - она качнула головой в сторону снегов пустыни, которые, казалось, темнея, теряясь из виду, мед¬ленно перетекали в небесные покровы, - только смерть.
-Здесь тоже смерть... - тяжело вздохнув, прошептала Рамир. - И кто знает, где она будет добрее...
-Да, жизнь - это приближение к смерти, - по-своему поняв ее сло¬ва, кивнула Фейр. - Каждый миг - новый шаг, чем ближе, тем быст¬рее. Но так же и смерть - дорога к жизни. Лучшей. Которую мы можем заслужить. Может быть, даже вечной... В снегах же - вечная смерть. Ибо горе тому, кто пойдет против повелителя небес, тем самым присоединяясь к числу рабов Его врага Губителя.
-Но… - молодая рабыня взглянула на нее с непонимани¬ем и долей ужаса. - Ведь покинуть караван вовсе не означает...
-Вот так взять и сойти с пути бога солнца? Пойти против Его воли, возможно, нарушая тем самым какие-то Его планы? Что же это еще, Рамир?
-Ох! - испуганно вскрикнув, та зажала ладонями рот, не сводя затравленного взгляда полных ужаса глаз с Фейр.
-Что с тобой? Спокойно, милая, тише, - она подошла к приемной дочери, обняла, прижала к груди. - Ты же умница и сама прекрасно понимаешь: сколь бы ни было нам дано перерождений, право идти по одному пути с вели¬чайшим из небожителей не выпадет больше никогда. И нужно дорожить каждым мигом нынешней жизни – драгоценнейшего из даров небожителей, - она умолкла, удивленно глядя на Ра¬мир, которая вдруг качнула головой. - Что-то не так?
-Я... Я ведь рабыня… Всякое может случиться…
-Мы еще не скоро подойдем к следующему городу, только через три месяца. Но... Если дело в нем, если в тебе проснулись преж¬ние страхи и предчувствия и ты боишься, что тебя про¬дадут... Не беспокойся об этом, милая. Ты ведь знаешь - мы идем в очень богатом, избранном караване, частью которого мы уже стали. И может быть, поэтому вот уже пять или шесть городов торговцы не продают никого из нас. Да даже если в следующем городе что-то изменится... Милая, ты ведь не простая рабыня. Господин благоволит к тебе, заботится о тебе. Он не позволит, чтобы с тобой поступили как с вещью...
-Но я... Я не достойна Его участия... Я...
-Милая, - Фейр прервала ее, не дав договорить, покрепче прижа¬ла, стремясь прогнать из души названной дочери все сомнения и страхи. - Помнишь, тогда, давно, когда ты стояла перед самым страш¬ным для себя днем, Он сказал тебе... Сказал, что ты умрешь за многие дни дороги от того города, познав счастье. Он... Он изб¬рал для тебя добрую, светлую дорогу. И так и будет. Разве ж ты не счастлива здесь?
-Я... Я счастлива... Но, Фейр, в тот же самый миг так нес¬частна! - ее глаза наполнились слезами, которые быстро потекли по щекам, оставляя мокрые леденящие душу дорожки.
-Тебе плохо? Ты выглядишь нездоровой... Наверно, мне действительно будет лучше позвать Лигрена. Он хоть и свободный, но все равно один из нас. Он выле¬чит тебя, будь это болезнь тела или духа.
-Но не сердца!
-Сердца? Тебя кто-то обидел?
-Нет, я...
-Тогда в чем же дело?
-Я... Я не могу тебе сказать. Прости, - ей было мучитель¬но больно говорить приемной матери эти слова, но она не могла иначе. - Прости, это... Это не только моя тайна. От нее зависит не только моя жизнь. Не обижайся!
-Как я могу на тебя обижаться, дорогая моя? Все, чего я хочу - чтобы ты была счастлива.. Хоть немножко. Хоть чуть-чуть. Только... Можно я попрошу тебя об одном? Пожалуйста, прежде чем сделать какой-то необдуманный шаг, о котором по¬том, очень скоро страшно пожалеешь, посоветуйся со мной. Дай мне возможность попытаться переубедить тебя, удержать...
-Я не убегу из каравана, Фейр, - как-то сразу вдруг поняв, что имела в виду старуха, проговорила Рамир, сама поражаясь той реши¬тельности и твердости, которые вдруг вошли в ее душу. - Я останусь здесь. А там... Будь что будет. Я не стану пытаться избежать того, что...
-Но почему ты должна...
-Фейр, - прервала ее молодая рабыня, - не спрашивай меня. По¬жалуйста! Я не смогу ответить, не сейчас!
-Но потом ты расскажешь мне? - осторожно спросила ее старуха, которой не хотелось чрезмерно давить на дочь, хотя она и считала необходимым разобраться во всем. "Нужно время... - думала рабыня. - Все так внезапно... Потому и непонятно... Странно... Мне нужно присмотреться ко всему, к Ра¬мир... Может быть, тогда я и пойму. Без всяких вопросов. Так было бы лучше всего. Так нужно, чтобы помочь той, кто не хочет... или не может просить о помощи..." - Давай поговорим обо всем. потом? Хорошо?
-Да, - кивнула Рамир. Отложить разговор - что могло быть легче и проще?
-Вот и славно, - улыбнулась ей Фейр. - Ну, а теперь не пора ли нам вернуться в тепло повозки и отдать сну хотя бы два-три часа, что были отведены ему?
Умолкнув, она несколько мгновений ждала ответа молодой рабы¬ни, но та, устремив взгляд куда-то вперед, словно увидев в цепи повозок нечто, что привлекло ее внимание.
-Рамир, - позвала ее старуха.
-Прости, Фейр, я... О чем ты сейчас говорила?
-Пора вернуться в края сна. Пока он, властью той дремы, в которой мы с тобой находимся, не прорвался в мир яви, наполняя его своими тенями-призраками и видениями-кошмарами.
-Да, ступай...
-А ты?
-Я... Чуть позже... Мне нужно...
-Немного побыть одной? Подумать, да? - старая женщина понимаю¬ще кивнула. - Конечно, милая. Но не задерживайся, а то просту¬дишься. И не уходи далеко от повозки. Пустыня может быть очень обманчива, тая беду.
-Я буду осторожна. И скоро вернусь. Обещаю! Спокойной ночи, мама!
-Спокойной ночи, дорогая, - и старуха медленно, тяжело перес¬тупая - переваливаясь с ноги на ногу, засеменила назад, к пологу повозки рабынь.
Провожая ее взглядом, Рамир нервно потирала ладони, дышала на них, согревая. Ей не терпелось поскорее сорваться с места, она с трудом дождалась того мгновения, когда полог, наконец, успоко¬ился. И бросилась вперед, обгоняя одну повозку за другой. Ее сердце бешено стучалось в груди, словно стремясь птицей вырваться на волю.
-Ами! - окликнул ее негромкий голос.
-Дан! - рабыня закрутилась на месте, ища взглядом друга, кото¬рого узнала уже даже по тому имени, которым назвал ее друг. Это было имя лишь для него. Она нервничала, ища его взглядом и не находя. - Где ты?
-Здесь, - голос зазвучал совсем рядом, возле самого уха, так что та даже вздрогнула от неожиданности. - Тише, тише, милая, - за¬шептал мужчина, рука которого опустилась на плечо подруги, успо¬каивая. - Все в порядке, это я, действительно я, а не моя тень.
-Да, - она улыбнулась, закрыв глаза, сдвинулась чуть назад, оказываясь в его объятьях, дотронулась щекой до его руки, - я чувствую твое тепло. Среди холода мира оно - огонь, сама жизнь.
-Дорогая моя... - он коснулся поцелуем ее волос.
-Нет, не сейчас, - мягко остановила его Рамир. - Мы не можем так рисковать - нас могут увидеть!
-Кто? Все спят. Иные же далеко.
-А если вдруг? Если кто проснется?
-На переломе ночи? Когда сон сильнее страхов и воли? Нет!
-Но мы же не спим.
-Мы - другое дело! Нами движет чувство, которое...
Рамир не дала ему договорить, продолжая:
-И Фейр не спит...
-Да, я видел ее, - Дан нахмурился, - рядом с тобой. Вы говори¬ли... Надеюсь, ты не отрыла ей нашу тайну?
-Мне было тяжело и мучительно больно таиться от нее. Если бы это была только моя тайна, я бы не удержалась, веря, что она поймет и поможет, но... - на миг умолкнув, она прикусила губу. - Но я не могу допустить, чтобы опасность угрожала тебе!
-Да при чем тут я! - он взмахнул руками. - Ради тебя я готов умереть! Лишь бы ты жила! Но ты ведь знаешь, что случится, если правда откроется?
-Знаю... - вздохнув, рабыня потерянно опустила голову на грудь.
-Как ты думаешь, она догадывается?
-Фейр? Вряд ли... – Рамир задумалась, затем качнула головой: - Нет.
-А если бы... Она стала б следить за тобой?
-Я дождалась, пока она вернется в повозку! - тотчас беспокойно вскинулась рабыня.
-И, все же?
-Думаю, нет, - она вновь успокоилась. - Фейр мне доверяет.
-Пока доверяет.
-Что ты хочешь этим сказать?
-Рано или поздно она начнет сомневаться. А она мудра. И вни¬мательна. Она все поймет... Ты готова?
-К чему? К разговору с ней? Или наказанию?
-Нет. К тому, чтобы покинуть караван.
-Сейчас? - она отшатнулась от него, обернулась, взглянула с нескрываемым ужасом.
-Потом может быть поздно.
-Уйти из каравана...
-Мы ведь говорили об этом, готовились.
-Да, но...
-Ами, родная, - он взял ее за плечи, заглянул в глаза, - сейчас - лучшее время. Все спят. И видишь - метель начинается! Ветер уже кружит снег, застя глаза, тая следы и мысли. Словно сама пустыня на нашей стороне.
-Мы далеко от города... Здесь нет жизни...
-Мы справимся. Последняя повозка в караване, я спрятал в ней запас огненной воды и еды. Достаточно для перехода. И там, рядом два оленя... Мы выживем! Сможем! Мы... Мы создадим новый караван! Наш караван! Пусть он будет маленький, но... Надо же с чего-то начинать! Потом он разрастется, и...
Она смотрела на него во все глаза, восхищаясь, удивляясь, сочувствуя. Как он был красив в этот миг - невысокий сутуловатый раб, который с раннего утра и до позднего вечера возился с оленями, такой невзрачный и незаметный.
Даже если кто и видел пару раз их вместе, не придал значение. Что может чувствовать красавица, глядя на такого? Ничего, кроме жалости. Потому что никто, кроме нее, не видел души этого уже немоло¬дого, с сединой в волосах молчуна. А она была прекрасна! Добрый. Искренний. Честный. И такой желанный! Рамир знала - он не просто восхищался ее красотой, но любил всем сердцем, всей душой. И она любила его, зажегшись от него этим чувством. Она была так счастлива!
И не только в те редкие мгновения, когда им удавалось, спря¬тавшись ото всех, немного побыть наедине друг с другом, но и все остальное время светлого ожидания новой встречи, касанья глаз, счастья жить на одной земле, в одно время, идти одной дорогой...
Она приблизилась к нему, пробежала тонкими точеными пальчи¬ками по щетинистой щеке.
-Почему?
-Что, милая?
-Почему мы должны бежать? Почему нам нельзя быть счастливыми здесь?
-Ты ведь знаешь, родная - раб не может создать семью. У не¬го... - он специально говорил - "у него", не "у меня", словно имея в виду кого-то другого. Так было легче. Обидно, больно, но не настолько, чтобы в кровь кусать губы и выть от беспомощности все изменить. Нет, Дан должен был быть сильным. Не для себя - ради нее. - У него нет такого права.
-Но почему? Почему?! Ведь даже звери не лишены возможности продолжать свой род, а мы... Чем мы хуже? Почему мы любим, если нам нельзя? Почему… - ее душили сле¬зы. - Это так несправедли¬во!
-Такова жизнь... - Дан вздохнул, поджал губы, затем повто¬рил: - Такова жизнь. Но мы можем все изменить! - встрепенулся он. - Сами! Достаточно только уйти из каравана!
-Я... Я готова идти с тобой на край света. Я люблю тебя больше жизни, и даже если этот шаг был бы последним, безрассудно отчаянным, я бы совершила его, но... Прости меня, прости... Это не от недоверия, скорее - от страха, я... Я не могу уйти!
-Но почему? Чего ты боишься? Что может быть страшнее того, что ждет нас здесь, когда правда откроется, а она откроется, в этом не приходится сомневаться, ведь не все же время нам будет вести! Да и караван у нас не простой...
-Вот именно! В этом все дело! - Рамир всхлипнула.
-В чем?!
-Я не задумывалась об этом прежде. До разговора с Фейр...
-Что же такого нашептала тебе на ухо эта старуха? - не сдер¬жавшись, вскричал Дан.
-Не надо, не говори о ней так! Она желает мне только доб¬ра!
-Она ничего не знает! И вообще…
-Дан, выслушай сперва...
-Что тут слушать! Что может...
-Тропа нашего каравана - это не просто путь через снежную пустыню. Это еще и дорога, которой идет по земному миру бог солн¬ца! Отвергая Его путь, мы отказываемся и от Него!
-Это не так, милая! Чтобы мы ни делали, куда бы ни шли, в нашем сердце, душе всегда будет жива вера в повелителя небес!
-От веры не бегут, Дан, - качнула головой Рамир.- Только от безверия. А, может быть... - она задумалась на миг, затем вскинула голову, устремила на возлюбленного взгляд зажегшихся надеждой глаз. - Нам нужно верить в лучшее! В то, что с нами не слу¬чится ничего плохого. Потому что господин Шамаш... Он ведь все знает о нас. Как бы мы ни старались, нам не удалось бы утаить тайну от небожителя, видящего людей насквозь. А если... Если Он, зная все, не карает нас за прегрешение, значит, в Его глазах... В Его глазах мы ни в чем не виноваты!
-Может быть, милая, может быть... - отведя взгляд в сторону, проговорил Дан.
-Но Он разгневается на нас, если мы убежим! И мы потеряем Его, даже ту часть, что живет в вере нашей души, любви сердца! Мы потеряем и себя тоже. А оставшись... Он пребудет с нами, что бы ни случилось.
-Конечно, родная моя...
-Значит, решено, мы остаемся?
-Раз ты считаешь, что так будет лучше... - он вздохнул, сжал губы в тонкие белые нити.
Что он мог сказать, что сделать? Он не был мудрецом, но боги не обделили его умом - цепким, жизненным. А рож¬денный свободным, пусть и в семье простого земледельца, он нау¬чился не только строить планы, но и оценивать их реальность.
Дан понимал - ему не было дано спасти возлюбленную. Все, что он мог - дать ей надежду. Он искал ее в снегах пустыни. Она нашла ее здесь. Что ж, возможно, так было и лучше. Не потому что ее надежда была реальнее его. Не потому что в этом случае не нуж¬но было ничего предпринимать. Нет, легче что-то делать, чем просто сидеть и ждать. Лучше было бы, чтобы Рамир верила в него сильнее, чем в бога. Потому что он хотел быть ее богом. По¬тому что понимал - вряд ли им стоит ждать помощи от господина Шамаша. Да, Он - самый милосердный среди небожителей, да, Он - благосклонен к Рамир, которую уже не один раз спасал от смерти. И, все же...
Был нарушен закон каравана. И нарушители должны понести наказание. Такова справедливость, за исполнением которой на земле, под землей и в небесах следит господин Шамаш - повелитель закона. И ни для кого не будет сделано исключение, когда перед своим законом все равны. Раб не надеялся на чудо. И он был благодарен богу солнца уже за то, что Тот не спешил с разоблачениями, не вмешиваясь в дела людей, позволяя им самим во всем разобраться. А раз так...
"Пусть Рамир верит. Пусть живет надеждой. Так она будет спокойна и счастлива до самого последнего мига, который неминуемо придет. Я же постараюсь сделать так, чтобы все открылось как можно поз¬же. И да поможет мне в этом госпожа Инанна!"
На этом следовало бы остановиться, ког¬да все слова уже были сказаны, но...
-Дар, - неожиданно вновь заговорила Рамир. - Может быть, нам по¬говорить с господином…?
-Нет! - вздрогнув, вскричал мужчина. - Нет, - уже спокойнее продолжал он, - мы не можем первыми заговаривать с повелителем небес. Все, что нам дано - ждать, пока Он обратится к нам. Ты же не хочешь прогневать Его дерзостью, оскорбить неуважением?
-Конечно, нет! Я… Я так люблю Его, восхищаюсь, превозно¬шу...! Ты прав, Дар, мы не должны... - жаль. Это решило бы все, позво¬лило успокоиться. И, потом, ведь если Он... Если повелитель не¬бес поймет их, признает за ними право... Если Он будет на их сто¬роне... Ведь никто не пойдет против Его воли. И, может быть, караванщики позволят им создать семью. Ведь в этом нет ничего плохого! А они... Они отблагодарят караванщи¬ков за милость, они будут служить им с еще большим усердием, они...
Ох, мечты! Они такие сладкие, такие блаженные, и почему только им не дано исполниться? Или все же... Если очень хотеть, если всем сердцем, всей душой желать этого, молить.... Может быть, тогда боги смилостивятся?
...-Ты и представить себе не можешь, как бы мне хотелось вновь стать мальчишкой! - Евсей сел, откинувшись на свой сложенный мехом вовнутрь полушубок, скользя мечтательным взглядом поверх головы сидевшего чуть в стороне брата.
-Могу... - не отрываясь от разложенной у него на коленях рабочей карты, пробурчал Атен. Не нравился ему этот участок пути, совсем не нравился. Ближе всего к краю бездны, а, значит, и к Куфе.
Ему приходилось слышать немало историй о приграничьях. Говорили, время от времени, некоторые из демонов и духов, вырываясь на свободу не по воли, но и не против желания своего гос-подина и повелителя бога Погибели, кружили в тех краях. И горе тому, кто оказывался у них на пути.
-Конечно, - продолжал, думая о своем, Евсей,-ты тоже мечтаешь об этом...А-ах,-он вздохнул.-Вот было бы здорово!...Ты слушаешь меня?
-Да! - поспешно кивнул, отзываясь, Атен, хотя в своих раз¬мышлениях он и был страшно далеко от всех этих фантазий, охов и ахов, которые, как ему казалось, больше подходили ка¬кой-нибудь юной девице, или, на худой конец, старой деве, но не мужчине. И уж тем более так не должен был вести себя человек, об¬леченный ответственностью за чужие жизни. Но он ничего не сказал, понимая, что стоит ему произнести хоть слово, и этот разговор затянет его с головой. Что было бы совсем не кстати.
-Знаешь, прежде я мечтал родиться вновь… Вообще родиться... или родиться самим собой, еще раз пере¬жить свою собственную жизнь... помня, что случится... я не стал бы ничего менять... просто бы жил…
-Ты не смог бы.
-Что?
-Не смог бы ничего не менять, - сказав это, Атен недовольно поморщился. Брат все-таки втянул его в разговор. М-да, в этом деле у Евсея был просто талант.
-Почему это? - летописец не видел ничего, что могло бы ему помешать. Ведь это так просто. В сущности, и де¬лать-то ничего не надо, лишь скользить по льду.
-Представь себе... Представь себе, что мы действительно вер¬нулись назад, во время изгнания. Вспомни, как мы были напуганы, как нам было тяжело в первые дни пути, сколько седых волос появи¬лось у нас тогда? И ты, зная, что будет с нами в будущем, через несколько лет, промолчал бы, не рассказал бы нам об этом? Ведь нет ничего важнее веры... Нет, даже не веры - знания, что все бу-дет в порядке, что нам суждено не затеряться среди снегов, а стать спутниками бога солнца.
-Ну... Наверно, - однако, Евсей не был уверен.
-И еще. В те первые дни, когда дорога подарила нам встречу с повелителем небес. Зная, кто наш гость на самом деле, ты смог бы говорить с Ним так же жестко, дерзко? Глядеть с опаской, обходить стороной?
-Нет, - вынужден был признать летописец, однако, - но если бы я кое-что и изменил… В перемене ведь нет ничего плохого! - поспешно добавил он.
-Может быть, - вздохнул Атен, - а, может, и нет. Ведь, желая того, или нет, во благо или во зло, ты изменил бы цепь событий. Когда же центре этих событий - повелитель небес - вообще все... Мы бы жили сейчас уже в другом мироздании... - сказав это, он вернулся к карте. И задумался. Было бы неплохо немного изменить... не будущее, которого еще нет, а ту часть пути, что лежала перед караваном.
Они никогда не пользовались положением спутников бога солн¬ца. А ведь могли. Все, что нужно было, это чуть отвести в сторону путь. Всего на несколько ша¬гов. И не останется никакого следа от страхов, тревог и мрачных предчувствий.
Караванщики должны идти вслед за солнцем. Но что есть днев¬ное светило? Всего лишь символ, олицетворение повелителя небес. Несомненно, бог важнее и значимее своего знака. А раз так... Раз так караван свободен в выборе пути. Конечно, до тех пор, пока с ним идет господин Шамаш.
На какое-то время за размышлениями разговор затих. Но нена¬долго. Уже скоро скрип полозьев и шепот ветра заглушил голос Ев¬сея:
-Вот я и говорю. Вот в такие мгновения, как сейчас, когда легенды остались в моей повозке, а здесь - лишь я и мои фантазии - мне хочется родиться вновь, придти в мир кро¬хой-малышом... Но обязательно в этот караван! Как счастливы его дети! Им рассказывает сказки сам повелитель небес, исполняя самые невозможные желания!
-Но на их долю выпадает и немало испытаний, - качнул головой Атен. - Возьми хотя бы Мати.
-О чем ты! У нее жизнь, о которой никто и мечтать не мог, не смел! Она... - караванщик не мог найти слов, чтобы передать вдруг нахлынувшие на него чувства - нескрываемого восхищения и потаенной зависти. - Она не живет, а грезит!
-Увы, - вздохнув, тихо молвил хозяин каравана, лицо которого вдруг, осунувшись, постарело, погрустневшие глаза поблекли, - она именно живет. И ее жизнь - далеко не так сладка, как может пока¬заться со стороны. Сколько всего ей пришлось пережить, через сколько бед пройти. А сколько раз она стояла возле самой грани смерти…
-Но ведь все это позади! Господин Шамаш покровительствует ей... И вообще, жизнь - она для всех нелегка, двулика. И нет человека, к которому она хоть однажды не поворачивалась худшим лицом... Да и счастье не в том, чтобы видеть лишь ее красоту, а не уродство. Счастье... Оно... Оно в том, чтобы вокруг было столько всего, столько событий, переживаний... жизни, чтобы не было ни мгновения времени на мысли о смерти, на сожаления о по¬терянном в минувшем... Счастье - оно в том, чтобы жить, а не меч¬тать о жизни.
-Вот именно, - с этим хозяин каравана был как раз согласен. - А кто тебе мешает жить? Разве ты не сам бежишь от жизни? Евсей, у тебя уже в волосах седина, а глаза - наивного ребенка. Где, за какими мечтами и фантазиями осталась твоя семья? Не пора ли тебе перестать искать владычицу грез и обратить свой взгляд на простых смертных?
-Я... - летописец вздохнул. Ему было больно думать, не хотелось говорить о потерянном времени. Он и сам только недавно начал понимать, сколь многого лишился... лишил себя... Да какая те¬перь разница? Даже если у него еще будет своя семья, дети, ему так многого уже никогда не увидеть! Ему не встречать сына после испытания, не видеть дочь в платье невесты, не возиться с внуками. Просто по¬тому, что людской век краток. И если не начать жить вовремя, отодвигая все на потом, на все просто не хватит оставшегося времени. - Это еще одна причина, по которой мне хотелось бы родиться вновь...
-И ты отказался бы ради этого от всего, что имеешь сейчас? От судьбы летописца?
Евсей нахмурился. Он как-то не думал об этом.
-Ну... Наверно, для меня нашлось бы какое-нибудь другое дело. Я мог бы стать дозорным. Или возницей... Только работоргов¬цем - вряд ли, к этому у меня никогда, что бы ни изменилось, не будет расположена душа. Так что... Но ведь все это лишь мечты.
-Мы живем в особое время. Мы - спутники бога солн¬ца... - умолкнув на миг, Атен поднял взгляд, устремив его прямо в глаза брата. - И нам нужно быть очень осторожными в мечтах. Потому что они могут исполниться.
-Так это замечательно!
-Мечтать - замечательно. Но не обрести исполнение мечты.
-О чем ты?
-Хотя бы о том, что, чтобы родиться вновь, нужно, по крайней мере, умереть.
-Ну и что? Кто вообще в наше время боится смерти? А когда знаешь, что за ней последует перерождение...
-Но ведь не все исполняется так, как нам того хочется. Тем более, когда мечтаешь о подобном. У жизни и смерти разные по¬велители. Даже если Один на твоей стороне, Вторая может изме¬нить... какую-нибудь, казалось бы на первый взгляд малость, а на поверку - очень многое.
-Что, например?
-Тебе ведь не все равно, кем родиться - мальчиком или девоч¬кой?
-Вообще-то...
-Свободным или рабом?
-Ну, это... У рабов ведь не может быть детей...
-В нашем караване или в каком-то другом? - продолжал Атен, ко¬торый словно решил по каплям выдавить из души брата эту мечту, досуха...
-Ладно, хватит, - мрачно глянул на него летописец. Хозяин ка¬равана знал, что делал. У Евсея было богатое воображение. Даже слишком, и он уже представлял себе - рабыня в каком-нибудь кро-шечном, забытом богами караване... - Б-р-р... - его прошиб пот.
И все же... У этой мечты была еще одна фантазия - не переро¬диться вновь, а поменяться телами с кем-нибудь... Хотя бы с Ри, у него вся жизнь впереди. Жизнь, которой он так расточительно пренебрегал! Парню уже давно было пора жениться. И вообще, самым лучшим в этой фантазии было то, что он ничего не те¬рял. И все делалось наверняка. Он знал Ри, знал его семью. И еще. Что там у них с Сати произошло на самом деле, в чем был разлад - не важно. Значение имело совсем другое - Евсею нравилась эта девочка. Он мог бы сказать даже, что влюблен в нее...
Если бы только он был моложе! А так... К чему ей старик? Да и неправильно это - молодым нужна молодость.
-Знаешь... - когда он вновь заговорил, его речь была медли¬тельно-задумчива, казалось, что голос звучит откуда-то издалека, словно принадлежал и не ему вовсе, а кому-то другому. - Кажется мне это, или все на самом деле, однако... Нынешняя ночь... Она особенная. Не такая, как другие. Удивительная и неповторимая. Время, когда и стар, и млад на грани яви и грез погружаются в мечту. И не важно, верят ли в ее исполнение, хотят ли этого. Все просто живут своей фантазией, счастливые от ее легкости даже больше, чем он самого радостного дня жизни... У меня такое чувство, что боги создали ее именно для мечтаний... Которые непременно сбудутся...
-Это невозможно, - качнул головой хозяин каравана. В отличие от брата он оставался спокойным и рассудительным, словно на него это нечто, внутреннее сияние, наполнившее воздух, не оказало никакого влияния, - мечта, она лишь до тех пор мечта, пока не зна¬ет исполнения, которое уничтожит ее.
-И все же? Даже зная это? Почему бы просто не пофантазиро¬вать! Неужели тебе ничего не хочется?
-Хочется. Покоя.
-Нет, это совсем не то! Я имел в виду... Ладно, брат, - неожи¬данно, отказываясь от спора, Евсей двинулся к краю повозки, - я, по¬жалуй, пойду. Порою мечтать лучше наедине с собой, ведь не всем мыслям нужно общество.
-Ступай. Спокойной ночи тебе.
-И тебе, брат. Спокойной ночи...
Хозяин каравана лишь повел плечами и только потом, когда по¬лог задернулся за спиной покинувшего повозку летописца, кивнул.
"Да уж... - вздохнув, Атен широко зевнул, прикрыв рот ла¬донью. - Действительно, странное какое-то состояние... Полусонное. Но спать не хочется... Мечтательное... Мечты... - его губ тронула задумчивая улыбка, когда он вспомнил... подумал о том сне наяву, в котором видел дочь невестой. - Уже скоро... Мати все больше и больше походит на нее..."
Ему вновь, как тогда, давно, страстно захотелось, опережая течение времени, заглянуть в грядущее, на миг очутиться в том дне, чтобы увидеть все наяву и узнать...
"Интересно, кого она изберет в свои супруги? Каким он будет? – Атен уже ревновал дочь к этому человеку. Но не только. В нем жил и другой интерес, ведь мужу Мати предстояло стать хо-зяином каравана после него. И муж Мати должен быть достоин этой чести. Он должен быть силен и смел, иметь особое чутье, поз¬волявшее обходить опасности. И вообще... - Но главное, конечно, главное, чтобы он сделал Мати счастливой. Вот бы увидеть его! Может быть, это кто-то из наших... Или, если нет, если это горожанин - тем более. Надо знать судьбу в лицо, чтобы не пройти мимо. Мне бы только увидеть…"
Его голова начала клониться на грудь, и так, медленно, неза¬метно для самого себя Атен задремал.
Караван спал.
В полудреме брели сквозь снежную пустыню олени, мечтательно пожевывая привидевшуюся им сочную зеленую траву.
Сладко посапывала детвора под мягкими меховыми одеялами, ви¬дя во сне сказочные края, полные света и тепла, запахов и вкусов, а главное - такие многоцветные и яркие, какие могут явиться лишь во сне.
Чутким, трепетным сном забылись подле них уставшие за день родители, которым даже в этот миг не было дано совершенно отрешиться от забот. Даже в мире грез они были со своей семьей - единым целым. Единственно - более спокойными, уверенными, пос¬кольку заранее знали, что все будет хорошо, что рядом нет никаких угроз, что жизнь, текущая своим чередом, радостна и безмятежна.
Даже глаза дозорных начали слипаться, образы дремы наложились на тени яви, сплетаясь в причудливый узор - паутину, чтобы, в конце концов, укрыть все вокруг.
Сон затуманил душу, которая не ощутила, не вздрогнула в то мгновение, когда луна вдруг соскользнула с небес, все звезды в один миг погасли, и в мире воцарился мрак, тот мрак, которого никто никогда не видел, но боялся больше всех страхов света.
Он царил один краткий миг, всего только миг, и когда дозор¬ные, очнувшиеся от забытья, вскинулись, открыли глаза, старатель¬но оглядывая все вокруг, они, сколь зорки ни были их глаза, сколь внима¬тельно ни смотрели, не увидели и тени этого мрака. А, может, они и видели что-то. Но не разглядели, не поняли, ре¬шили со сна - "померещилось", и продолжили, неся дозор, искать опасность в окружавшем караван мире, не веря, не предполагая да¬же, что она уже забралась в повозки.
Глава 2
Рамир едва успела проснуться, как поняла: нынешнее утро бу¬дет особенным, не похожим ни на одно из тех, что были в ее жизни, и что еще только предстоят.
А все началось с того, что она очнулась не от резкого крика надсмотрщика, а сама по себе, словно о ней все позабыли.
Наверное, любая другая просто решила бы, что слишком рано проснулась. Но с Рамир подобного случиться не могло, поскольку всякий раз, сколь рано ей ни удавалось заснуть, все равно казалось, что ночь пролетела за одно мгновение.
"Это потому, что мне не снятся сны... - вздохнула она. - Несправедливо! У меня нет радости наяву, а боги еще и лишают той тени счастья, которую несет в себе сон!"
Но...
"Нет, -она мотнула головой, прогоняя дурные мысли, которые были не достойны того, чтобы омрачать это магическое утро. - Боги мудры. Они ничего не делают просто так. Может быть... Может быть, меня в жизни действительно ожидает что-то... что-то очень хорошее... И мне нельзя растрачивать радость на другое... Может быть..."
Улыбка скользнула по губам Рамир - тихая и светлая.
"Может быть, время счастья уже пришло. Я дождалась его. И теперь вся жизнь будет как это утро..."
А это утро... Она блаженно потянулась. Было так приятно лежать, не¬жась. Ей даже подумалось:
"Если я сейчас засну, то непременно увижу сон", - Рамир ни на мгновение не усомнилась в этом, и, может быть, потому поспешно оторвала голову от тонкой травяной подушки, садясь на шерстяное одеяло.
"Нет! - пусть она когда-то мечтала об этом, но только не сейчас. - Нельзя отдавать сну то, что может произойти наяву!"
Рабыня на скорую руку причесала волосы, благо те были доста¬точно коротки, чтобы не требовать много времени и сил, натянула поверх свитера еще одну кофту и старенькую потрепанную шубейку. Протертая до залысин на боках и рукавах, вся штопанная - перешто¬панная, она, конечно же, грела не так, как в свои лучшие времена. Но, все таки, это было лучше, чем валяные шерс¬тяные одежды остальных рабов. Старая шуба, которую подарила ей дочь хозяина каравана была предметом страстной гордости Рамир. И не менее сильной зависти остальных рабынь.
"Ой!" -при одной мысли о спутницах, она втянула голову в плечи и, с опаской оглядевшись вокруг, вздохнула с некоторым об¬легчением, обнаружив, что одна в повозке, а затем испугалась еще сильней:
"Все уже встали! Вот мне достанется!" - ее и так все попре¬кали особым отношением хозяев каравана, не скрывая своей зависти, особенно - за внимание бога солнца. Как можно не завидовать той, чье имя известно повелителю небес!
Более того, рабыня знала - ее еще и ненавидят. Поэтому у нее не было подруг. Более того. Всякий раз, когда она обращалась к кому-нибудь, кроме Фейр, за помощью, встречала отказ. Рамир даже казалось, что ее спутницы по повозке рабынь специально делали все, чтобы она заслужила новые упреки, радуясь всякому ее проступку и злясь от того, что ей, как им ка¬залось, все сходило с рук.
"Почему они так? - у нее в глазах даже вспыхнули слезы. - Ведь я ни в чем не виновата!" - ей было так обидно! Поэтому когда в повозку забралась одна из рабынь - самая резкая и жестокая среди них - Рамир сжалась в комок.
-Прости, Эржи, - прошептала она, - я... Я проспала... Я по¬нимаю, что виновата...
Однако, к ее немалому удивлению, женщина, вместо того, чтобы удостоив спутницу презрительным взглядом, процедить сквозь сжатые зубы что-то вроде: "И не мудрено! После бессонной ночи! И сама не спала, и нам всем не давала!" - та, взглянув на Рамир с сочувс¬твием, вздохнула, качнула головой:
-Не вини себя ни в чем, девочка, - доброжелательно прогово¬рила она. - Мы встали раньше, потому что сами раньше проснулись. Нас никто не будил, вот и мы не стали будить тебя. Не часто выдается такая удача - выспаться...
Рамир, опешив, глядела на нее с удивлением, граничившим с растерянностью. Она не ожидала ничего подобного.
-А... А караванщики? Они не злятся на нас...
-Да они и сами еще не проснулись!
-Что, сейчас так рано?
-Нет, - пожала плечами Эржи, - солнечный круг уже поднялся над горизонтом. Просто... Все, наверно, решили отдохнуть. Ведь мы посреди снежной пустыни, которая никуда не убежит и... Торо-питься некуда. Ну и пусть спят... Знаешь, - неожиданно для собеседницы женщина улыбнулась, - мы словно стали на несколько мгновений хозяе¬вами каравана.
-Неужели и дозорные... - Рамир не могла в это поверить.
-Да!
Ей бы испугаться - ведь без воинов они были уязвимы для множества опасностей, что живут в мире снежной пустыни. Но страха не было. Лишь любопытство и неизвестное до этого мига чувство свободы - когда никто не стоит за спиной, не понукает идти, не заставляет подчиняться.
-Здорово! - чуть слышно прошептала Рамир.
-Ага! - глаза Эржи горели. - Пока они спят, мы ведем караван! И от нас зависит, какой тропой он пойдет!
-Вслед за солнцем. Разве у нас есть выбор?
-Кто важнее: сам повелитель небес или огненный круг?
-А Он... Он не будет возражать? - для нее, да и не только для нее не было ничего страшнее даже не недовольства - укора в глазах господина Шамаша.
-Мы не смеем спросить Его. Кто мы такие, чтобы нарушать Его покой? Но, мы думаем... Он бы остановил нас, если бы нашел наше намерение... дурным.
-Он не стал бы ничего говорить... - качнула головой Рамир. - Ведь Он считает, что каждый вправе совершить те ошибки, которые ему суждены, - она вздохнула, затем подняла взгляд на спутницу: - А вы что, действительно решили...
-Нет, что ты, - поспешила успокоить ее Эржи, - конечно, нет! Осмелиться на что-то подобное! Но почему бы не помечтать... - тем временем она добралась до своего места, приподняв подушку, вытащила из-под нее круглую деревянную плошку, невысокую, с загнутыми к центру краями. Та явно не была предназ¬начена для того, чтобы из нее ели, когда в этих целях обычно ис¬пользовалась грубая глиняная посуда, или даже кожаная. Дерево было слишком драгоценно, лишь немного уступая металлу. Рабыня видела - нечто подобное караванщики и горожане ис¬пользовали в обрядах. Только тогда дерево покрывали различные узоры, сложные, как само заклинание. А здесь оно было голым, лишь немного зачерненным, скорее временем, чем людьми.
Наверное, удивление, отразившееся на лице Рамир при виде этой вещицы, было столь сильным, что, заметив его, Эржи, с долей смущения, поспешила пояснить:
-Я прятала ее. Должно быть, хорошо, раз никто не нашел.
-Но...
-Да, конечно, у рабов не может быть ничего своего, но... Но ведь есть. У всех есть что-нибудь свое. У тебя вот эта шуба.
-Да, - она смущенно опустила голову на грудь. - Прости...
-Ничего.
-А... - Рамир вдруг страстно захотелось узнать, откуда у спутницы эта вещица, но спросить она не решилась. В конце концов, у рабов не много способов получить что-то: украсть или оказать какую-то ус¬лугу... особую... Так ли, иначе, об этом предпочитают не только не говорить, но и не вспоминать. Вместо этого она поспешила заверить женщину: - Я ни¬кому не скажу!
-Пусть знают! - вместо того, чтобы и дальше таиться, рабыня гордо выпрямилась. - И у меня есть что хранить! - зажав плош¬ку, она двинулась к пологу, возле которого задержалась, оглянулась на спутницу: - Ты бы тоже выходила. Пока утро не прошло. Было бы непростительной ошибкой потерять его. Знаешь, Фейр говорит, что это особенное утро. Утро мечты. И... Я слышала где-то... Если умыться падающим в эти мгновения снегом, обретешь красоту, если выпить хоть глоток талой воды - излечишься от всех болезней и продлишь жизнь, а если увидеть в ней свое отражение... - она помеш¬кала несколько мгновений, облизала, высохшие вдруг губы. - И зага¬дать в этот миг о мечте, соединить в отражении мечту и явь, тогда все самое тайное и сокровенное исполнится...
-Да, я уже иду, - заторопилась Рамир ей вослед, сразу же поверив, что все действительно так, как говорила Эржи, как бы невероятно это ни казалось.
Ей не нужны были ни красота, ни избавление от болезней. Во¬обще-то, она была готова заплатить всем этим за то, чтобы испол¬нилась ее единственная мечта - обрести семью.
Выбравшись наружу, Рамир зажмурилась.
-Солнце такое яркое! - прошептала она.
-Да! И теплое! Необычайно, - прозвучало в ответ.
Первым, кого рабыня увидела, открыв глаза, был Дан.
Он шел рядом со следующей повозкой, держась возле оленей так, будто следил за ходом молодых, впервые впряженных животных или надежностью новой упряжи. Но в этом не было никакой необходимости: и звери были опытны, и ремни проверены не одним днем перехода. Должно быть, у не¬го была другая причина оказаться здесь в этот миг. Возможно, ему хотелось быть ближе к Рамир.
А ведь ее взгляд мог упасть на что угодно - снег, небо, спутниц. И рабыня решила: это знамение. Они суждены друг другу. И раз так, они будут вместе!
Душа Рамир взволновалась, сердце забилось быстрее, наполняя грудь трепетом. Ей страстно, как никогда прежде, захотелось бро¬ситься к Дану на грудь, прижаться, впитывая в себе его дыхание. В этот миг она была готова на любое безрассудство и лишь предосте¬регающий взгляд мужчины удержал ее.
К ней подошла Фейр.
-Чудесное утро, правда?
-Ага... - мечтательно и немного задумчиво протянула рабыня, в то время как ее приемная мать, прикрыв на миг глаза, с наслажде¬нием втянула в себя свежий морозный воздух.
-Мне кажется... Я чувствую себя так, словно вновь девочка, юная и наивная, готовая во всем видеть свет и радость... Мгнове¬ние, во имя великих богов - повелителей стихий, остановись, чтобы продлиться вечность!
Тем временем из своих повозок стали выбираться караванщики. Как и все, они оказались охвачены тем чудом, что являло собой ны¬нешнее утро. И, может быть, поэтому не обратили внимания на поз¬воливших себе вольность самостоятельности и безнадзорности рабов, которым, в сущности, так мало нужно было для полного счастья.
К тому же, ругаться и спорить в такое утро – лишь тратить на ерунду драгоценные мгновения.
Рамир закрыла глаза.
Она шла медленно... В первое мгновение - потому что боялась сделать неверный шаг, слишком быстрый - и на¬лететь на кого-то, слишком медленный - и оказаться под ногами спутников или копытами оленей. Но потом поняла, что может прек¬расно обойтись и без глаз, когда зрение заменило другое, неведо¬мое ей до этого мгновения чувство уверенности, твердой опоры под ногами. И, все же, она не торопилась. Ей не хотелось, чтобы это время пролетело слишком быстро.
Сначала она просто наслаждалась каждым мгновением, наверное, впервые в своей осмысленной жизни ни о чем не беспокоясь. А потом ей вспомнились слова Эржи - о том, что если разгля¬деть в талой воде нынешнего дня свое отражение, то исполнится лю¬бая мечта.
Мечтать... Это так сладостно. И вместе с тем больно.
На глазах Рамир столько раз рушились сказочные храмы мечты, что с некоторых пор она стала строить их так далеко от грани мира яви, используя для этого настолько нереальные материалы, что даже сама не верила в их возможность. И, все же...
Рабыня в караване бога солнца, как она могла не мечтать? Казалось, сделай шаг чуть быстрее, и увидишь Его лицо, заглянешь в глаза, в которых отража¬ется все самые заветные мечтания.
"Исполнить которые способно лишь чудо... Чудо, сотворенное повелителем небес", - поправляла она себя. - Мечта...-Лигрен часто говорил Рамир и другим, таким как она - молодым и наивным. - "Она подобна птице, не умеющей ле¬тать, которая никогда не взлетит, если ее не поднимут над землей, не положат на поток ветра. Она не исполнится, если боги не вдох¬нут в нее жизнь. Если она останется одна, все, что ей будет дано, это подарить несколько мгновений сладких грез тем, кто готов зап¬латить за них своим покоем..."
"Мечта... - улыбнувшись, сладко вздохнула рабыня. - Без нее жизнь так бледна. И не важно, что будет потом... – и она решилась. - Я готова разо¬чароваться еще раз, лишь бы теперь, в это утро она была со мной!"
Она стянула с рук варежки, сначала собиралась, накло¬нившись, зачерпнуть пригоршню снега, но потом засомневалась - а как отличить тот, что выпал вчера, от сегодняшнего? И, памятуя слова Лигрена о том, что в совершении любого обряда важнее всего точное следование правилам, позволявшее избежать ошибок, она ре¬шила не рисковать.
"Так будет правильнее", - рабыня вытянула руки вперед, ладонями вверх. Почти сразу же на них стали падать кружившие в небе снеж¬ные хлопья.
Глядя на их, она чувствовала себя почти счастливой, ведь у нее все получалось. И в этом был доб¬рый знак. Во всяком случае, до тех пор, пока она не по¬няла, что снежинки не таяли. Они просто застывали на замерзших ладонях.
Испытывая некоторое чувство досады - лучше было бы, если бы все было по-другому - она взмахнула руками, отряхивая их, потом стала растирать, дышать, согревая, но на морозном ветре снежной пустыни долго ли ладони будут сохранять тепло?
"Что же делать?" - Рамир закрутила головой.
Ее взгляд отыскал Эржи. Это она рассказала Рамир о чуде нынешнего утра, а ведь среди смертных нет никого, кто смог бы превозмочь такое искушение - знать и не попытаться. Осо¬бенно если для этого требовалась такая малость. Старательно протерев лицо рукавом шерстя¬ной кофты, рабыня достала из-за пазухи плошку, в которую прямо из сугроба под ногами зачерпнула пригоршню снега. Вообще-то, в этом был свой смысл - разве не там будущее, куда должна ступить нога? И, все же...
Сама она все равно поступит по-другому. Так, как со¬биралась сделать раньше.
"Хотя, если Эржи права... Если она знает что-то, чего не знаю я..."
Думая об этом, мечась в своих мыслях от одного сомнения к другому, Рамир продолжала наблюдать за спутницей. Впрочем, это длилось недолго, потому что рабыня, бережно держа плошку пе¬ред грудью, нырнула в повозку.
"Растопит под лампой, - сразу же поняла ее задумку Рамир. - От огненной воды тепло... - она тяжело вздохнула, не в силах скрыть своего разочарования. - Конечно, так-то все просто..." - но как быть ей? У нее нет никакой посуды. Даже той, из которой ра¬быни ели, потому что вечером их обычно собирали и выдавали лишь после полудня. Их кормили дважды и считалось, что в остальное время плошки никому не нужны. А вот понадобились...
"А если я буду держать снег в руках? Но не на ветру, а в по¬возке? Он ведь растает? Но как я заберусь в повозку с занятыми руками? Ладно, как-нибудь... - она вздохнула, поджала губы. Остава-лась лишь одна проблема. - Только пусть сначала Эржи выйдет из по¬возки. Не хочу, чтобы там кто-то был, когда... Когда буду меч¬тать..."
А та все не появлялась и не появлялась.
Шло время. Рамир уже начала волноваться, нервничать.
"Ну что она там?" - это было не только нетерпение, но и страх, ведь нынешнее утро не бесконечно, более того, оно очень скоро закончится. Вон, солнце уже близится к зениту. И едва тени исчезнут...
Она кусала губы, с силой стискивая пальцы, готовая сорваться с места в любой момент, как только...
"Нет! Я не могу больше ждать! Уж лучше разделенная мечта, чем никакой!"
Рамир, сложив ладони чашей, подставила их под снежный поток, позволив белым хлопьям, медленно кружа, складываться одна к дру¬гой, не тая.
Это зрелище завораживало и успокаивало, заставляло забыть обо всем, ничего не видеть, не замечать. Напала зевота, глаза начали сами закрываться, ка¬залось, еще несколько мгновений и она заснула бы прямо на ходу.
Но тут до ее слуха донесся шорох, развеявший дымку дремы. Оторвав взгляд от ладоней, Рамир увидела, что полог их повозки отдернулся и Эржи соскользнула в снег. На ее лице зас¬тыло выражение блаженства, но движения уже стали осмысленно резки - она знала, к чему стремиться, а, еще не столкнувшись с первым разочарованием, была готова сделать все, чтобы достичь своей столь желанной цели. В то же время она явно сторонилась всех остальных, словно, увидев свое отражение в их глазах, могла потерять ту нить, ко¬торая должна была привести ее в будущее.
Впрочем, никто вокруг и не обратил на нее внимания. Никто, кроме Ра¬мир, а у той не было времени, чтобы думать о спутнице, тем более пытаться ее расспросить. Она была занята другой заботой - своей собственной мечтой, стремилась увидеть ее, боялась, что кто-то опередит ее, что чудесная пора минует, так и не подарив ей миг чуда.
Рамир, заботясь лишь о том, чтобы не растерять сне¬жинки, бросилась к повозке, забралась в нее и лишь в полумгле жаркого чрева перевела дух. Приблизившись к огненной лампе, рабыня замерла, ожидая, ког¬да, наконец, холодные белые перья обернутся прозрачной водой.
Бывало, что она боялась пламени, бывало - не замечала его, принимая за нечто неизменное, словно вечная дорога и покачивание повозки. Но чтобы любила, чтобы молила гореть ярче и жарче - это случилось впервые.
А снег таял. И в ее ладонях уже подрагивала, билась в такт с ее сердцем маленькая лужица. Влаги было так мало, что Рамир даже испугалась, душа дрогну¬ла: "Ее не хватит! Ну вот!"
Но тут...
Ей вдруг показалось, что от воды исходит какое-то свечение - бледное, неровное. Оно проникло под кожу теплом, растеклось неви¬димой влагой, магической негой по всему телу, заполнив, заворожив. И Рамир потеряла власть над своими поступками. Все происходило независимо от нее, внемля не разуму, не сознанию, а чему-то иному, спавшему до этого мгновения в самом сокровенном, самом дальнем уголке души.
Она наклонила руки, позволяя талой воде перетечь в левую ла¬донь, затем медленно склонилась над полупрозрачным, полузеркальным пологом. Линии ладони - тоненькие еле заметные черточки, теперь, напившись чудесной влаги, стали четкими, как никогда, сливаясь в какой-то знак.
Рамир была не сильна в чтении. Пока она была маленькой, Фейр пыталась научить ее символам и даже заставила заучить больше трех десятков. Но хозяева всегда считали подобное знание лишним для рабыни. Книг в их повозке не было, как и бумаги, и чернил. Все, что она могла - это чертить знаки пальцем на снегу в те редкие дни, когда караван стоял под куполом. Со временем многое забылось за рабо¬той, какими-то заботами... Однако, все же, наверно, сохранилось где-то в глубинах памя¬ти. Пусть с трудом, но Рамир узнала знак на своей ладони, знак, ко¬торый пересекал ее отражение в зеркале водной глади.
"Семья", - прочла она.
Рамир замерла, растерянная, плохо понимая происходив¬шее, вернее, совсем ничего не понимавшая. Хотя...
"А что тут понимать? Разве не об этом я мечтаю? О супруге, детях, лампе с огненной водой... - она вздохнула с задумчивой грустью. - Своей собственной жизни..."
Ей всегда было больно думать об этом, потому что всякий раз разум напоминал: - "Перестань, дурочка. Это невозможно. А раз так... Зачем идти навстречу потерям, которые тяжелее нынешней пустоты?"
Но на этот раз зачарованный разум молчал. И она продолжа¬ла:
"Вот было бы здорово, если бы... Если бы... Дан такой забот¬ливый, добрый. И он так любит меня... Он станет мне хорошим супру¬гом. И отличным отцом. Дети будут любить его и почитать... Конечно, нам придется нелегко... На то, чтобы вырастить ребенка в пусты¬не требуется много золота. Но мы будем работать. Больше, чем сейчас. Столько, сколько сможем... Караванщики будут довольны на¬ми. И помогут... И не важно, что наши дети родятся рабами. Мы сделаем так, чтобы они ни в чем не нуждались, не чувствовали себя хуже других детей. Да, они будут знать, что не такие как все, однако... Однако все равно они будут счастливее всех. Потому что они ступят на дорогу повелителя небес, будут видеть Его, и, может быть, даже... Если Он снизойдет к моим мольбам, мой первенец станет Его рабом. Ведь так уже было когда-то, когда самые счастливые из смертных отдавали великим богам своих любимейших детей. Вот было бы здорово, если бы..."
Ее губ коснулась блаженная улыбка. И хотя глаза оставались открытыми, их взгляд был устремлен совсем в иные края, в другие времена, когда все, о чем мечталось, обретет явь, сбывшись именно таким, каким представлялось в это святое утро.
Она уже видела его - своего сына, такого красивого - с ее большими выразительными глазами, длинными ресница¬ми - мечта любой девочки, они прекрасно смотрелись и на мальчи¬шечьем лице. От отца ему достались губы - не такие полные и чувственные, как у матери, а, наоборот, тонкие, поджатые, они го¬ворили о силе характера. И широкие решительные скулы, твердый подбородок. Его светлые прямые волосы были зачесаны назад и на городской ма¬нер убраны на затылке в маленький хвостик. Вокруг него была золото-зеленая дымка оазиса. Еще будучи маленькой девочкой она мечтала если не для себя, то для своих детей счаст¬ливой жизни в чудесном тепле оазиса. И хотя со временем, вернее - с приходом в караван бога солнца - ее представление о счастье сильно изменилось, видимо, те, детские мечты запе¬чатлелись в памяти и вот сейчас нашли выход в ее грезах.
А еще... О, как бы она хотела этого! Рамир видела своего мальчика... Нет - уже приближавшегося к поре испытания юношу - в золотых одеждах Хранителя - самая сокровенная мечта любой женщины.
У нее была еще одна мечта... Ей страстно хотелось заглянуть в священный храм, увидеть его залы хотя бы в мечтах глазами своего нерожденного ребенка. И эта мечта тоже начала исполняться – что за чудесное утро! Ее сын двинулся к храму и она вместе с ним. Вот и врата. Застывшие в карауле люди внутренней стражи открыли врата пе¬ред Хранителем. Еще один миг, еще один шаг, и...
-Рамир, - окликнул ее кто-то, заставив, вздрогнув от неожидан¬ности, разлить воду. До этого мгновения она даже не предполагала, что не одна в повозке. И это открытие было для нее весьма непри¬ятным.
Рабыня покраснела и, вместо того, чтобы поискать взглядом того, кто обратился к ней, опустила глаза, пряча их, словно сты¬дясь.
-Рамир, - Лигрен пододвинулся к ней, осторожно взял за ло¬коть. - Что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь?
-Нет! - предприняв над собой усилие, стремясь если не успоко¬иться, то хотя бы выглядеть спокойной, поспешно ответила та. Что¬бы чем-то занять руки, боясь, что без дела они начнут дрожать, Рамир стала старательно вытирать ладони. Ей было досадно, что все так быстро закончилось, что мечта не дошла в своем очаровании до конца.
-Ты... Что-то не так? Я не вовремя?
-Нет, что ты! Просто... Просто я задумалась...
-Замечталась? - по-доброму улыбнулся ей лекарь, надеясь таким образом успокоить. Но, к его огромному удивлению, спутница, нао¬борот, только сильнее испугалась.
"Он прочел мои мысли!" - с ужасом подумала она.
-Да что с тобой! - Лигрен всплеснул руками. Он не понимал, что происходило, и это ему не просто не нравилось - злило. - Ладно, ладно, прости, что напугал тебя! Я пришел лишь сказать, что хозя¬ин каравана собирает всех рабов.
-Но зачем?! - Рамир растерялась. И испугалась еще сильнее, чем прежде.
-Он хочет сказать, что... - лекарь остановился, поняв, что чуть было не выдал то, что было решено до поры сохранять в тай¬не. Он качнул головой, осуждая себя за это. - Не лучше ли тебе просто пойти со мной? Чем быстрее ты сделаешь это, тем быстрее все узна¬ешь, потому как все уже собрались и ждут лишь тебя.
-Но...
"Но я боюсь!" - была готова воскликнуть Рамир. Ей было страшно идти навстречу тому, чего не знала.
Однако Лигрен не дал ей больше ничего сказать.
-Пойдем, пойдем, - заторопил он ее, а затем, видя, что та по-прежнему медлит, взял за локоть, потянул к пологу.
То, что случилось затем... Когда Рамир потом пыталась вспом¬нить, все представлялось ей словно сквозь туман - неясные образы, блеклые очертания, замедленные, словно под порывами встречного ветра, движения. Словно не происходило с ней на самом деле, а снилось.
"А даже если так, - ей было все равно, - это самые счастливые воспоминания в моей жизни…! Пока! - спешила добавить она. - Пока самые счастливые", - Рамир была уверена, что впереди ее ждет еще столько счастья, что оно затмит события нынешнего дня. Но никогда, ничто не заставит ее забыть о том, что явилось нача¬лом всему, позволив мечте исполниться...
Странности начались уже с того мгновения, как рабыня выбра¬лась из повозки.
"Нет, более чем странно. Просто удивительно, поразительно, невозможно!"
Теперь бы Рамир ни за что не призналась себе в этом, но тогда она, выбравшись из повозки и вдруг с удивлением обнаружив, что караван больше не скользит по снежной пустыни, а стоит, укрытый со всех сторон ночным мраком, задрожала, сжалась в стра¬хе.
"Как же так? Ведь только что все было иначе!"
Рабы столпились возле своих повозок. Сбившись в кучу, они о чем-то шушукались, бросая опасливые взгляды на стоявшего чуть в стороне хозяина каравана, спокойно дожидавшегося, пока все собе¬рутся.
Обычно нетерпимый к любым хотя бы намекам на необходимость кого-то ждать, на этот раз он был совершенно спокоен. Вполне до¬вольный собой и всем вокруг, он беззаботно напевал себе под нос какую-то песенку.
"Словно считая богатую выручку..." - Рамир не смогла сдержать улыбку.
Но, так или иначе, она успокоилась. Не зря же говорится: "Когда хозяину хорошо, то и рабам не плохо".
-Все в порядке, я привел ее, - подойдя к Атену, негромко про¬изнес Лигрен.
Тот несколько мгновений смотрел на лекаря, пожевал губами, пригладил бороду, и лишь затем чуть наклонил голову в знак согла¬сия.
-Спасибо... Ну что ж, раз все в сборе... Начнем, пожалуй. Я собрал вас, чтобы сказать... - он хотел сразу же перейти к делу, но вдруг поднял, что не находит слов, которые бы все объясняли, не нуждаясь в других пояснениях. - В общем... - он решил, что лучше начать издалека. - С начала времени снежной пустыни было заведено, что рабы каравана лишены ряда... возможностей, которые имеют люди вашего пути, живущие в городе.
-О чем это он? - удивленно хлопая глазами, спросила Эджи.
-Тихо ты! Слушай! - зашикали на нее подруги. - И не мешай другим!
Хозяин каравана говорил долго. И как бы внимательно ни слу¬шала его Рамир, ей не удалось запомнить всего. Да и зачем, когда главное укладывалось в одной фразе:
-Рабам каравана отныне будет позволено создавать семью!
Это было так неожиданно, так походило на фантазии вслух, что в первый миг никто не поверил.
Легче было принять услышанное за шутку, очень жестокую шут¬ку, поскольку хозяин каравана не мог не знать о том, что многие рабы мечтали о семье может быть даже больше, чем о свободе. И, все же... Когда хочется верить, а никто не пытается разубедить, со временем забываешь о сомнениях.
Поэтому лица людей, сперва напряженные, стали разглаживать¬ся, губы начали растягиваться в улыбках.
-Вот здорово! - донеслось до Рамир обрывком чьего-то восхищен¬ного вскрика.
-Не то чтобы мы решили воспользоваться этим правом прямо сейчас...
-Сначала нужно найти... Супруг, он ведь один на всю жизнь...
-Главное, что у нас есть такое право. И когда мы решимся...
-Однако, - голос хозяина каравана заставил рабов, перестав шу¬шукаться и на время оставив свои мысли и фантазии о будущем, вер¬нуться к настоящему. - Я хотел бы сразу предупредить, - продолжал Атен, не спуская с рабов внимательного взгляда чуть прищуренных глаз, - что это будет право раба, не свободного!
-Да, как в городе, мы понимаем... - они так страстно об этом мечтали, что ничто не могло омрачить счастья этого мгновения. Да, эти люди привыкли во всем искать тень беды, веря, что без нее не обходится ничего на свете. Все, что дано смертному - сделать тень меньше. А для этого нужно радоваться. И чем сильнее радость, тем бледнее тень.
Их глаза говорили: "Требуй все, что угодно! Мы готовы заплатить любую плату за это право!"
-Я должен быть уверен, что вы понимаете - это значит, что для создания семьи вам будет нужно получить согласие каравана...
-Да!
-И караван властен в любой момент забрать свое согласие, ес¬ли на то будет его желание.
-Да! - хорошо, пусть так. В конце концов, никто из них и не собирались идти против воли спутников повелителя небес.
-И вы понимаете, что, вступившие в семейный союз или нет, вы все и ваши потомки остаетесь рабами...
-Конечно, хозяин, - теперь во взглядах, обращенных на Атена, было удивление. Никто и не ждал другого! Все были счастливы тем, что им давалось и не просили большего.
-Нет, я вижу, вы не понимаете, - скулы Атена напряглись, морщинка, пролегшая между бровями, стала глубокой, словно шрам. - Последнее время мы никого не продаем, однако это не значит, что мы отказались от этого права навсегда.
-Но, хозяин, как это связано...
-Рабы продаются поодиночке, а не семьями.
-Так поступают в городе...
-И так будет с теми из вас, кто решится! Вы можете быть счастливы, но все закончится в один миг! Подумайте об этом. О том, что в один не очень солнечный день вам придется покидать не просто город, но город, в котором останется ваш ребенок.
-Что ж, значит, так угодно богам… Мы будем рады за него! Жить в тепле оазиса, разве это пло-хо? А что вдали от нас... Ведь родители всегда живут счастьем своих детей!
Хозяин каравана глядел на них, не скрывая своего удивления. И хотя его голова была чуть наклонена в знак несогласия и неодоб¬рения, в глазах нашлось место и восхищению. Прежде он и предста¬вить себе не мог, что рабы могут думать по-своему, и, главное, что для них так много значит ребенок. Это вызывало уважение. Нес¬мотря ни на что.
-Раз так... - Атен оглядел собравшихся. - Я сказал все, что хотел. Возвращайтесь к своей работе. И обдумайте хорошенько то, что услышали.
Выполняя его приказ, рабы начали расходиться. Однако остано¬вились, когда услышали:
-Хозяин, когда можно будет обратиться за таким разрешением?
Бровь караванщика приподнялась. Он не ожидал, что кто-то станет так спешить, а, главное, наберется достаточно смелости проверить на себе, шуткой были услышанные слова, или они про-износились всерьез.
Видимо, думая так же, как он, за спиной хозяина каравана за¬шептались рабы, бросая настороженные взгляды на смельчака - невы¬сокого погонщика оленей, обычно молчаливого, замкнутого и такого невзрачного, что один из его спутников не смог сдержать сорвавше¬гося с губ вопроса:
-Неужели у тебя есть кто-то, кто бы...
Он так и повис в воздухе без ответа. Собственно, какое кому дело?
Атен некоторое время испытующе глядел на раба, который не прятал в страхе или сомнении взгляд, а, наоборот, уверенно и ре¬шительно смотрел на своего хозяина, ожидая его ответа.
-А ты не боишься? - спросил он.
-Боюсь, хозяин? Чего? - ни один мускул не дрогнул на его ли¬це.
-Что все, сказанное мной, могло быть произнесено лишь затем, чтобы найти тех, кто готов пойти против закона каравана.
-Я готов рискнуть. Потому что при удаче получаю больше, чем теряю. И будут милостивы к моей душе господин Шамаш и госпожа Ки¬галь.
-Однако ты думал о том, что я способен так поступить?
-Хозяин каравана властен делать с рабом все, что захочет. Мы - твоя собственность.
Атен поморщился. Да, все верно. В словах раба было именно то покорство, которое от него требовалось, и, все же... почему-то именно оно и раздражало.
Ему потребовалось предпринять над собой некоторое усилие, чтобы сдержаться и продолжать спокойным, даже скучающим голосом:
-Разрешение... Я не думал, что кто-то заговорит об этом так быстро… И обряд еще не составлен. Но, в любом случае, из чего складывается обычай, как не из опыта? Так о разрешении... Ты мо¬жешь получить его прямо сейчас... А кто она? Ей ведь тоже нужно разрешение? - он ждал, что ответит сам раб, понимая: что женщины слишком опасливы для серьезных поступков и робки для того, чтобы признаться в чем-то... в чем угодно.
Его ждало новое, еще большее удивление.
-Это я, - Рамир не только подала голос, но шагнула вперед. Она слишком верила в свою мечту, которая уже начала обретать исполне¬ние, чтобы страшиться или сомневаться. Тем более, что...
"Для нас - это единственный выход, - совершенно ясно поняла она. - Хвала богам, Которые дали нам его!"
-Деточка...! - Фейр смотрела на нее с испугом.
Остальные рабыни отпрянули в стороны, словно она была больна снежным безумием. Во всяком случае, такое предположение казалось им весьма вероятным, поскольку никто в здравом уме не решился бы на такое.
"Ну ладно, - думали они,-погонщик - дело понятное. Здесь, в караване он нужнее, чем в городе, так что ему вряд ли приходится ждать, что его продадут. Но эта красотка Рамир! Она что, растеряла по дороге остатки разума, раз надеется, что ей позволят... испортить дорогосто¬ящий товар, который, лишившись невинности, обесценится вдвое?"
Молчание хозяина каравана давало им понять, что тот думает так же. А раз так...
"Нет, девочка, если ты и увидишь Дана своим супругом, то только во сне, - теперь рабыни глядели на спутницу с нескрывае¬мым сочувствием. - И всего, чего добьешься этой безумной сме-лостью - это ускоришь свою продажу... Так, на всякий случай".
-Вот, значит как... - пробормотал Атен и умолк, не сказав бо¬лее ничего.
-Хозяин, ты ведь дашь свое согласие и мне? - обращенный на него взгляд Рамир был спокоен, и, все же, в глаза уже вошла тень озабоченности. Промедление казалось ей недобрым знаком. "Почему он медлит? - теперь, когда до мгновения счастья был всего один шаг, ее душа затрепетала – не в сомнении или страхе, но нетерпении - Ведь так должно быть! Так было мне обещано!"
Атен вздохнул, провел ладонью по лицу, пригладил бороду...
"В конце концов, я все равно не собирался ее продавать. Да и господин, после всего, что сделал для нее, возможно, будет возра¬жать против этого. А мой долг предугадывать Его желания, а не со-вершать поступки, заведомо идущие против воли повелителя. Он хотел, чтобы она была счастлива. Раз девочка видит свое счастье рядом с этим человеком, что ж..."
-Да будет так.
И, не в силах больше сдерживать своих чувств, Рамир броси¬лась в объятья Дана. Наконец-то она могла сделать это на глазах у всех.
-Я прикажу подготовить для вас последнюю повозку, - улыбнулся Атен, радуясь их счастью, которое позволило ему не просто вспом¬нить, но ясно представить себе, ощутить такие же мгновения собс¬твенной жизни.
Рамир с Даном переглянулись. Последняя повозка, разве не ее они готовили для себя, разве не в ней прятались?
Это было не просто исполнение мечты. Нечто большее. Что та¬кое мечта? Только лишь вздох, порыв ветра, звезда-слезинка в гла¬зах ночи. Когда же то, о чем мечтали, о чем так страстно молили происходит на самом деле, кажется, ты грезишь, так все прекрасно, и, в то же время, совершенно точно знаешь, что не спишь, от чего сердце наполняется тем торжеством радости, что кажется, оно спо¬собно вместо солнца озарить и согреть весь мир.
-Мы самые счастливые из смертных! - прошептал Дан, глядя в лу¬чившиеся глаза своей супруги.
-Да! - она была готова плакать и смеяться одновременно, даже поверив всей душой, все равно еще сомневаясь, что все это проис¬ходит с ней, с ними на самом деле. - И я хочу... Я хочу поделиться своим счастьем и с другими! Пусть мечты других тоже исполнятся! И тогда наша радость, множась радостью других, станет не просто большой, но бесконечной!
Глава 3
Евсей ворочался, пытаясь заснуть. Но как он ни старался, как ни звал сон, все без толку.
-Что за ерунда такая! - пробормотал летописец, не только раздосадованный неудачей, но и удивленный, ведь никогда прежде с ним не случалось ничего подобного.
Помощник хозяина каравана, у него всегда было множество забот. Вести повозки через снега – это только со стороны кажется, что все легко и просто, происходит само собой и не требует никаких усилий. На самом деле приходилось постоянно, будь то черная непроглядная ночь или полдень, наполненный слепящим солнечным светом, напрягать зрение, следя, чтобы невидимая тропа не выскользнула из-под ног, чтобы на ней не встретились ямы и трещины, чтобы на странников не напали дикие звери и безжалостные разбойники…
Но заботы – это еще что, вот ответственность… Она утомляла даже больше самого пути.
А ведь он был еще и летописцем! Да, да, конечно, не столько был, сколько назывался… Как придуманные им истории лишь назывались легендами, походя на них по содержанию, но не по сути. Ведь то, о чем они рассказывали, происходило только в его фантазиях. Реальные люди и невозможные события…
Впрочем, всем нравилось. Даже в городах на пути каравана его, бывало, просили оставить списки того, что там именовали сказками веры. Да и дома, в караване, детишки постоянно канючили: "Дядя Евсей, придумай для нас какую-нибудь сказочку! Ну, придумай!..."
Не то чтобы это положение вещей его во всем устраивало. Как-никак, он присвоил себе права, не принадлежавшие ему, и постоянно жил под угрозой божьей кары. Да и не только в наказании дело, когда сам караванщик со всей страстью, на которую только был способен, мечтал быть настоящим летописцем, не придумывающим легенды, но живущим ими. Но, что бы то ни было, боги были безучастны к его мольбам. Впрочем, Они в то же время ничем не выказывали и своего недовольства поведением смертного, что уже немало.
Так или иначе, дел у Евсея хватало, и обычно он засыпал тотчас, едва его голова касалась свернутого мехового плаща, заменявшего подушку. Иногда это случалось даже раньше - стоило, устроившись в тепле повозки, только подумать о сне…
Но на этот раз все было иначе.
Караванщик поморщился, негромко выругался:
-Снежные демоны!
А затем, видя, что все попытки заснуть без посторонней помощи тщетны, зашептал слова сонного заговора:
-Спать, скорей спать!
Хватит мечтать,
Нечего ждать,
Спать, скорей спать!…
Он повторил заклинание трижды. Потом еще столько же, хотя этого уже можно было бы и делать – бесполезно.
-Великие боги, что же это! - закатив глаза, застонал он. Потом тяжело вздохнув: - Ладно, ничего не поделаешь, - Евсей двинулся к пологу, - раз заснуть не получается, значит, придется заняться чем-то другим... Пройдусь немного, - ворча, он нацепил на ноги снегоступы, надел полушубок и выбрался из повозки.
Над пустыней царила ночь. Ее глаза-звезды смотрели на мир, как показалось Евсею - с любопытством. Это было необычно, ведь всеведавшие небесные светила оставались совершенно спокойны и безучастны даже перед лицом беды, а тут, ни с того ни с сего…
Шмыгнув носом, караванщик пожал плечами:
"Одной странностью больше, одной меньше... - он широко зевнул: - Ну вот! Почему так всегда: когда пытаешься заставить себя заснуть - ничего не получается, а стоит, прекратив попытки, заняться чем-то другим, как – нате пожалуйста!- он снова зевнул, затем мотнул головой, прогоняя дрему: - Нет! Я решаю, когда спать, а не мой сон!"
Отойдя в сторону от цепи каравана, чтобы, замешкавшись, не попасть под копыта оленей или полозья повозок, он остановился, наклонившись, зачерпнул пригоршню снега.
"Сейчас, протру им лицо, и от дремы не останется и следа..."
Снег обжег ладони холодом.
"Фу ты, забыл рукавицы в повозке! - подосадовал на себя караванщик, впрочем, без особой злости - в конце концов, не произошло ничего страшного. Так, ерунда. - Старею... - вздохнув, он качнул головой. - Вот и память уже не та..."
Впрочем, дело тут было не только в прожитых годах. Евсею приходилось помнить столько всего - и легенды прежних циклов, и новые, только-только написанные им истории, и просто события недавних и далеких дней. Так что, порою, он удивлялся, как у него в голове помещается такое множество жизней? И ничего странного в том, что до своей собственной него не оставалось времени.
"Да у меня и нет ничего, - в последнее время он все чаще и чаще возвращался к этой мысли, несшей в себе столько тоски и боли, что их хватило бы, чтобы укрыть покрывалом снежную пустыню, - все, чем я живу, это мечты и грезы. Даже легенды… Может быть, боги будут милосердны к ним, позволив сохраниться во времени. Но, в любом случае, это будут всего лишь сказки безымянного караванщика, одного из многих…- ему казалось, он был почти уверен, что, будь он настоящим летописцем, все изменилось бы… Хотя, он был бы благодарен богам и за совсем обычную жизнь. В конце концов, он не так уж многого и хотел для себя. Любить жену, растить детей, учить внуков... – на миг его губ тронула улыбка, когда он представил себе, как это было бы здорово... - Но нет, не на что надеяться, - тяжелый вздох стер ее без следа. - Я упустил свой шанс - разменял четвертый десяток. В караване это все, точка - не женился раньше, так и останешься бобылем..." - он снова вдохнул, мотнул головой, отгоняя прочь тяжелые мысли.
"Так или иначе, я проснулся", - он хотел уже стряхнуть с ладоней не нужные более снежинки, вытереть руки, но тут с долей удивления заметил, что вместо снега в ладони плещется, сверкая в лучах утреннего солнца, талая вода.
"Вот уже и утро пришло. А я и не заметил… - была его первая мысль, за которой пришла следующая: - Морозно, а снег тает… Странно, ведь в пустыне человеческое тело хранит слишком мало тепла, чтобы на ветру растопить снег... "
"Странно", - думал он, в то время как его взгляд, приникнув к крохотному осколку воды, ни как не мог от него оторваться.
Ладонь вдруг стала зеркалом, в котором караванщик видел себя - крепкого, широкоскулого мужчину - бородача, виски которого серебрились уже не только снегом, но и сединой, между бровей пролегла глубокая, как трещина морщина, глаза впали, высушенная холодным ветром кожа все сильнее трескалась и шелушилась...
"Где ты, молодость, где ты?"
И стоило Евсею подумать об этом, как отражение вдруг задрожало, начало меняться.
Караванщик вздрогнул, увидев себя только что прошедшим испытание пареньком с едва начавшей пробиваться бородкой, сверкавшими глазами. Первым его желанием было скорее разжать ладони, стряхнуть обманчивую воду. Вторым - сохранить это удивительное зеркало времени, чтобы смотреться в него каждый раз, когда захочется помечаться о несбыточном.
Но, подчиняясь чьей-то неведомой воле, Евсей, не понимая, что делал и зачем, держа перед глазами отражение своей юности, поднес ладони к лицу и замер, позволяя не воде - вода не может быть такой густой и тягучей, ей не дано проникать сквозь кожу - чему-то другому, неведомому окутать все, укрыть не то маской, не то тенью судьбы.
Он фыркнул - вода попала в нос, протер глаза, нажав на них может быть сильнее, чем следовало, на какое-то время лишившись способности различать предметы окружавшего его мира, который вдруг стал похож на черное ночное небо, полное мерцания звезд.
Несколько мгновений он моргал, затем, щурясь, огляделся вокруг. Когда же зрение вернулось к нему...
-Легче не стало... - проворчал себе под нос Евсей.
Только что было ранее утро, а уже - полдень.
"Стоило на миг отвлечься... Вот жизнь!"
"Это все время, - недовольно хмурился он, - то замедляется, то убыстряется..."
И, все же... В глубине души у него теплилось некое странное чувство... Евсею подумалось... Ему показалось, что он не удивляется потому, что еще не знает всего...
И эти предчувствия подтвердились даже быстрее, чем он думал.
Проходившие мимо торговцы не могли не обратить внимания на остановившегося в шаге от тропы помощника хозяина каравана. На него поднимались взгляды, с губ уже было готово сорваться:
-Что с тобой, Евсей?
Но непроизнесенные слова так и застывали на губах. Кое-кто, втянув в себя побольше воздуха, сжимался, словно перед прыжком в глубокий снег. Другие вовсе шарахались в сторону. И только Лина, хотя даже она не смогла скрыть своего удивления, не только остановилась с ним рядом, но решилась заговорить:
-Евсей...
-Да, знаю, знаю, говорить с самим собой - дурной знак. Тому, кто в своем уме, не следует вести себя подобным образом, но... Не знаю, что на меня нашло...
-Скажи лучше: что с тобой произошло!
-А... - он махнул рукой. - Да так, задумался...
-Задумался? И только? - несколько мгновений она молчала, не сводя с караванщика взгляда, словно не узнавая его. - Евсей, это действительно ты? - вдруг спросила она.
-А кто же еще? Лина, ты... Вы все ведете себя так, словно не узнаете меня!
-Да нет, как раз узнаем. Иначе бы решили, что в караване оказался чужак.
-Посреди пустыни? Женщина, а ты сама-то здорова?
-Когда я смотрю на тебя... - она не отводила от него зачарованного взгляда ни на миг. - Я начинаю сомневаться. Это так невероятно...
-Что?
-Ну... Случившееся с тобой.
-Да в чем дело?! - он начал беспокоиться. И, право же, меньше всего о себе.
-Ты... Ты помолодел!
-Помолодел? - Евсей с сомнением посмотрел на нее. Глаза караванщика словно спрашивали: "И это все? Я по какой-то причине стал выглядеть чуть моложе, чем накануне, и поэтому вы все смотрите на меня так, словно я превратился в двуногого оленя?"
-Не то слово! Это просто невероятно, но ты выглядишь так, словно тебе лет шестнадцать!
Евсей глянул на свои руки, провел ладонями по щекам, ощупывая лицо. Исчезли борозды морщин, вместо густой длинной бороды – робкая юношеская щетина. И, все же...
-Конечно, я мечтал об этом... – озадаченно пробормотал он.- Вот только что, несколько мгновений назад... Но... Лина, это… Так невероятно, что просто не может быть правдой!
-Давай, я принесу зеркало. Я быстро! - она бросилась к своей повозке.
-Лина! - Евсей хотел остановить ее. - Это неважно, я...- он умолк, поняв, что та все равно его не слушала, а даже если бы слушала, не слышала, отбежав слишком далеко. И, все же, мысленно, для себя, он закончил: "я с большей легкостью поверю в то, что мои глаза лгут, чем в возможность исполнения несбыточной мечты!"
-Евсей! - донесся до него взволнованный голос Атена.
Встревоженный странными разговорами, хозяин каравана поспешил найти брата.
-С тобой все в порядке? - и тут он увидел его лицо.
Караванщик остановился как вкопанный, умолк, не в силах вымолвить и слова, хотя его губы и остались приоткрыты, так, словно с них уже были готовы сорваться слова, но замерзли налету...
-Во всяком случае, чувствую я себя хорошо, даже очень, - между тем Евсей, несколько пришедший в себя, решил, что разговор с братом - именно то, что ему сейчас нужно, - будто помолодел.
-Вот именно! - Атен был не просто удивлен, он был восхищен величием того чуда, которое вновь коснулось каравана своим крылом. Но не только. - Вот бы и мне так...- сорвалось у него с губ. Ведь нет ни одного человека, который бы не мечтал вновь стать юным, начать жизнь заново, получив еще один шанс? - Однако, - хозяин каравана тяжело вздохнул, - вряд ли это возможно: - чудо - дыхание одного мгновения. И раз оно до сих под не коснулось нас, значит, оно не для нас - и ныне, и прежде, и потом.
-Вот, - это вернулась Лина. Не успев не то что отдышаться от слишком быстрого для ее возраста бега, но даже остановиться, она уже протягивала летописцу маленькое металлическое зеркальце. - Убедись сам!
Евсей взял вещицу. Движения караванщика были несколько замедленны, когда он специально сдерживал себя, не желая выглядеть нетерпеливым. Еще одно мгновение промедления - прежде чем увидеть на свое отражение… Он решил ничему не удивляться. Но разве это возможно?
Из зеркала на него смотрел юноша: гладкая кожа, вьющиеся волосы, редкие усики и бородка. И только глаза... Они остались прежними, глядели с той задумчивой грустью, которая приходит лишь с годами и менее всего свойственна деятельной молодости.
-Словно кто-то взял зрелый огонь и поместил в молодую лампу... - проговорил он, следя за тем, как вслед за ним эти слова беззвучно повторили алые губы юноши.
-Именно! - Атен смотрел на него недоверчиво, толи подозревая брата в обмане, толи сомневаясь, а он ли это? - Интересно, кто...
-Небожитель. Кому это еще под силу такое превращение?
-Да ясное дело, небожитель! Но который!
-Кто бы это ни был, тебе дается второй шанс. Чтобы ты мог сделать то, чего не успел за прошлые годы. Не упусти его, брат.
-Да, конечно... - Евсей стоял, смотрел на окруживших его караванщиков, не зная, что ему делать - не вообще, в жизни, а пока только в этот миг.
-Тебе надо прийти в себя, - Атен прищурился. - Мне никогда не приходилось переживать ничего подобного, но, думается, к молодости надо также привыкать, как и к старости. И если к последней мы готовимся всю жизнь, то к тому, что случилось с тобой... - он качнул головой, не закончив начатой фразы, впрочем, все было понятно и так.
-Нам всем нужно прийти в себя, - проговорил пришедший вслед за женой Лис. Он выглядел встревоженным, а взгляд, обшаривавший снежную пустыню, был особенно насторожен. - Сейчас в караване нет никого, кто бы не говорил, не думал о случившемся с тобой. По большей части - забывая обо всем остальном... Атен, - помощник повернулся к хозяину каравана, - я приказал остановиться и разбить шатер.
-Да, - соглашаясь, тот чуть наклонил голову, - так будет правильно.
-Как бы ни случилось чего... - Евсей не мог отогнать от себя какого-то смутного опасения. Ему все время слышались повторяемые вновь и вновь слова: "Добро следует рука об руку со злом..."
"И если так, то вслед за исполнением мечты должен исполнится и самый страшный кошмар..."
-А, - странно, но обычно такой подозрительный и опасливый Атен, готовый во всем видеть недобрый знак, на этот раз лишь махнул рукой, - все будет хорошо, - он излучал такую уверенность, что помощник, несколько успокоившись, вздохнул, а затем спросил:
-Раз так, зачем останавливаться?
-На месте, где совершилось чудо? - хмыкнув, хозяин каравана загадочно улыбнулся: - Ну конечно же, в надежде, что нечто подобное произойдет с кем-то еще!
-Да! - Лина схватилась за эту мысль как за веревку в сердце метели. А потом вдруг проговорила: - И было бы неплохо ему немного помочь.
-О чем это ты? - резко повернулся к жене Лис, который уже собирался идти, руководить установкой шатра.
-Небожители совершили чудо для Евсея, - улыбаясь, продолжала та. - Почему бы нам не сделать что-нибудь для тех, для кого мы как боги?
-Ты говоришь о рабах? - мужчины поняли ее, хотя слова караванщицы совсем недавно показались бы, по меньшей мере, странными: сравнивать себя с богами! Но в нынешний день никто просто не обратил на это внимание. Даже Евсей, обычно такой чувствительный и трепетный в отношении всего, что касалось небожителей, восприняв все как само собой разумеющееся, лишь уточнил:
-А что мы можем? Освободить их?
-Конечно, это стало бы исполнением самой их заветной мечты... Однако, - поджав на миг губы, хозяин каравана качнул головой, - не думаю, что боги ждут от нас именно этого.
-Скажи просто, что не хочешь терять рабов.
-Ну, подумай сам, зачем им свобода?
-Пригодилась бы для чего-нибудь.
-Посреди снежной пустыни! - фыркнул хозяин каравана, всем своим видом показывая, что он думал об этой идее.
-А я вот подумала... - вновь заговорила Лина. - Атен, как ты считаешь, как Евсей должен воспользоваться вдруг свалившейся на него второй юности?
-Завести, наконец, семью!
-Интересно, почему все говорят так, словно меня здесь нет? - попытался напомнить о себе Евсей, но на него все лишь шикнули:
-Молчи, парень!
-Совсем как взрослые на ребенка!
-А ты и есть ребенок, - не без удовольствия проговорила Лина, добавив, словно для большей убедительности: - Всегда мечтала сказать это!
-Вот и еще одна мечта исполнилась! Просто какой-то день чудес!
-Лис! - возмутилась караванщица, но тотчас успокоилась, стоило мужу примирительно поднять руки, поспешно проговорив:
-Сдаюсь, сдаюсь!
-А в этом что-то есть... - между тем задумчиво проговорил Атен.
-В чем? - все тотчас повернулись к нему.
-Позволить рабам создавать семьи... В городе у них есть такое право... Мы, конечно, не в городе, но…
-Но мы ничего от этого не теряем, - кивнул Лис, - даже скорее выигрываем. Особенно в глазах рабов. И, потом... Может быть, боги, видя нашу щедрость, не поскупятся на новые чудеса.
Кажется, все были согласны с ним. Все, кроме Евсея, который, качнув головой, тихо проговорил:
-Ничего хорошего из того, что делаешь не бескорыстно, но ожидая воздаяния, не выйдет.
Только его никто не слушал. Потеряв всякий интерес к минувшему чуду ради будущих, караванщики, переговариваясь между собой, ушли оживлять свои мечты.
Евсей вздохнул, пробормотал себе под нос:
-Во всем хорошем есть доля плохого. Хорошо вновь стать молодым. Такая легкость, свобода во всем теле. Столько всего впереди! Но почему, скажите на милость, о небожители, стоит вновь стать молодым, как все, забыв о прожитых тобой годах, начинают относиться к тебе как к подростку, не достойному того, чтобы быть выслушанным и уж тем более давать советы?
Он почесал щеку, пожал плечами и двинулся к своей повозке: пришло время новой легенды, на этот раз - настоящей.
Устроившись в углу повозки, возле сундука, он потянулся к лампе, увеличивая яркость огня, затем достал чернильницу, писало, чистый лист бумаги, скользнул по нему холодными пальцами, гладя.
Его душу охватило волнение - она трепетала, заставляя время словно оленей нестись навстречу первому знаку новой легенды, который был в глазах караванщика чем-то схож с тем, который лежит в основе создания нового мира.
О, как он ждал этого мгновения! Он чувствовал себя мастером, гончаром, резчиком, ювелиром, предчувствующий, что ему предстоит создать вещь, которая будет прекраснее всего, сделанного прежде. Евсей знал, потом придут другие чувства. И первым из них будет страх - а что если у него не получится? Да, рукопись можно переписать, если не понравится какой-то знак или слог. Но как быть, если не удастся уловить сам дух - звучание истории? Не будешь же просить богов повторить события еще раз лишь затем, чтобы летописец мог их прочувствовать вновь, найти главное?
"Нет, - Евсей резко качнул головой, поморщившись. Его рука, которая уже потянулась к чернильнице, остановилась. - Нельзя начинать великое дело с такими мыслями!"
Он попытался отвлечься, отрешиться от всего, закрыл глаза, глубоко вздохнул... Но это не помогло.
-Откуда только берутся сомнения?! - раздражено пробормотал он. - И вообще...
"Ведь раз чудо произошло на самом деле… - думал он. - Значит, то, что мне предстоит, будет настоящей легендой! А для того, чтобы написать ее, мне нужно быть настоящим летописцем! - Евсей растерялся: - И как же быть? - он замер, тупо глядя на чистый лист бумаги, словно надеясь, что знаки проступят на ней сами собой. - Должен же быть какой-то выход!"
"Госпожа Гештинанна, - промучившись еще какое-то время, взмолился он, - прошу Тебя, дай совет, как мне быть? Благослови меня на легенду, если считаешь достойным! Или пошли того, кого изберешь для этой работы! "
И Евсей замер, приготовившись ждать знака от небожителя, понимая, что это ожидание может продлиться целую жизнь. Но все случилось так быстро, словно госпожа Гештинанна стояла у него за спиной и только и ждала, когда он попросит Ее совета.
-Можно, дядя Евсей? - донесся до него девичий голос из-за полога.
-Мати, ты? -удивился Евсей. - Зачем ты пришла?
-Я... - начала что-то мямлить она, вот только Евсей не мог разобрать ни слова, когда и без того тихий, неуверенный голосок девушки еще и заглушал полог повозки.
-Ладно, давай, заходи, - крикнул ей караванщик.
Он терялся в догадках: "Что это: знак богини или просто странное стечение обстоятельств?"
Но это не могло быть ответом на его мольбу!
"Неужто госпожа Гештинанна хочет, чтобы новую легенду, даже более того - первую истинную легенду нового времени - рассказала эта девчонка, которая и писать-то как следует не умеет!" - это было просто невозможно, нереально...
"Доверить ей это великое дело...?!" - нет, Евсей не мог даже думать об этой нелепице серьезно. И если бы эта мысль не соседствовала в его голове с памятью о просьбе, с которой он обратился к госпоже Гештинанне, он бы, наверно, уже рассмеялся - громко, не сдерживаясь.
-Дядя Евсей, я... – а тут еще Мати подливала огня в лампу. - Я... - несмотря на полученное разрешение, она продолжала, вопреки собственному обыкновению, мяться, переступая с ноги на ногу, возле отдернутого полога.
-Давай, давай быстрее, не напускай холод! - прикрикнул на нее летописец, злясь не столько на племянницу, сколько на самого себя. Этот его голос, который словно уже не принадлежал ему, звучал слишком высоко и норовил дрогнуть от волнения именно в тот момент, когда ему надлежало быть твердым и убедительным.
"Словно я разучился говорить!" – его просто передернуло: не хватало еще показать свою беспомощность и растерянность девочке!
-Я... Мне... В караване говорят, что произошло новое чудо, и... И я подумала, что, может быть, понадоблюсь тебе...
-Понадобишься? Зачем?
-Ну... Не знаю... Зачем-нибудь...
Хотя Мати и забралась в повозку, но так и осталась сидеть с краю, возле самого полога.
-Ты что, боишься меня? - неожиданный, непонятный вопрос дяди заставил ее вздрогнуть.
-Нет, я...
-Что же тогда сидишь в стороне? Признайся, ты боишься!
-Дядя Евсей...
-Не ври мне!
-Я... - девушка сжалась, втянув голову в плечи. - Я не вру, - взглянув на него глазами, похожими на те, что были у побитой собаки, тихо проговорила она.
"Зачем ты так?! - кричала ее душа. - Я ведь ничего тебе не сделала! Я... Ты же знаешь, как относится к обману Шамаш!"
Да уж, обвинение во лжи считалось в караване самым страшным, даже страшнее подозрения в трусости.
Но Евсей сперва сказал и только потом задумался, а, задумавшись, пожалел о сорвавшемся слове. Прежде он никогда бы не позволил себе ничего подобного. Потому что не стал бы спешить с выводами, а, промедлив мгновение, понял, что малышка не заслужила не то что обвинения, но даже упрека. Ведь чудо всегда пугает.
"Великие боги, да я сейчас напуган, наверное, больше, чем кто-то другой! Больше, чем все остальные вместе взятые! Но не хочу в этом признаться, и вру... вру... всем, и, прежде всего - самому себе!"
Евсей нахмурился. Он уже хотел сказать: "Прости...", но вместо этого губы упрямо скривились:
-Зачем ты пришла? Взглянуть на меня, да? На такую диковинку... - не дав девушке оправиться от одного обвинения, дядя обрушился на нее с другим, не менее суровым и жестоким. Чтоб через мгновение пожалеть и об этом.
"Я веду себя как мальчишка!" - в его груди нарастал гнев, рука, сжавшись в кулак, рассекла воздух, с гулким хлопком опустилась на прокрытое одеялами деревянное днище повозки. При этом, сам не зная как, он задел чернильницу. И та, сорвавшись с крышки сундука, полетела вниз. Она начала переворачиваться. Еще миг – и чернила выплеснутся...
Все это происходило прямо на глазах Евсея, и происходило так медленно, словно время задержало свой бег специально для того, чтобы он мог прервать падение. Но караванщик, застыв на месте словно ледяная статуя, и рукой не шевельнул.
-Дядя! - подскочив к нему, Мати в последний момент все-таки поймала чернильницу, которая, однако, уже успела потерять немалую часть краски, запятнавшей одеяла, руку девушки, рукава ее шубки.
-Прости, я... - пробормотал помощник хозяина каравана, медленно приходя в себя. Он мотнул головой, прогоняя неясную мглистую дымку оцепенения, которая заволокла его сознание, снегом забила голову. - Когда чудо происходит с другим - это одно, но когда что-то такое случается с тобой... - он сжал губы в тонкие белые нити, громко выдул воздух через нос.
-Да, это... странное чувство, противоречивое, - Мати не просто делала вид, что понимает его – так оно и было на самом деле. Ведь с ней не раз происходило подобное. Во всяком случае, она знала, как тяжело в подобный миг быть одной, и искренне хотела помочь дяде, поддержать его.
-Прости меня, милая, я наговорил много глупостей и грубостей. И вообще, был несправедлив к тебе...-Евсею пришлось сделать над собой усилие, чтобы произнести эти простые слова.
-Я понимаю...-она, наконец, осмелилась поднять голову, бросила опасливо-осторожный взгляд на дядю... И застыла с открытым ртом.
Нет, конечно, Мати знала, что увидит. И все равно она растерялась. Тот человек, с которым она говорила и чей голос, пусть и изменившийся, казался ей знакомым, был не просто молод - очень молод.
"Да он не старше Ри! - подумала она, а затем поспешно поправила себя: - Выглядит не старше! Ведь на самом деле он мой дядя, чья жизнь в два раза длиннее моей".
Ей хотелось повнимательнее рассмотреть его, но в отблесках огненной воды это было трудно сделать. Да и неприлично, неправильно - вот так разглядывать человека, тем более - знакомого, родного.
-Ты так изменился, дядя Евсей... - проговорила она, отводя взгляд в сторону.
Евсей несколько мгновений молчал. Раздумывая, он смотрел на Мати. А потом спросил:
-Скажи, зачем ты пришла? - его голос звучал спокойно, в нем не было даже тени угрозы, и, все же, девушка вздрогнула, сжалась, словно ожидая новых обвинений, и начала оправдываться:
-Дядя Евсей, вовсе не потому что...
-Успокойся, племянница. Я ведь уже признал, что был несправедлив к тебе, и попросил прощения. Но я должен знать, что именно побудило тебя оказаться здесь именно в это мгновение. Прости, что настаиваю, не сердись за то, что вед себя с тобой так грубо, даже, наверно, жестоко. Поверь, у меня действительно есть причина спрашивать.
-Ну... - Мати замялась, нервно дернула плечами. Собственно, она и сама не знала наверняка. И вообще, ей не место в жилище дяди. По законам каравана, поселившаяся в повозке невест не могла даже к отцу прийти, если тот не звал ее в гости. Это было неприлично. Но, дочь хозяина каравана, она всегда была особенной и позволяла себе много вольностей, на которые не смел решиться никто другой.
Да, конечно, с того самого мига, как она, выбравшись из своей повозки, чтобы узнать, почему караван остановился, узнала, что произошло чудо, девушка просто лопалась от желания своими глазами взглянуть на превращение, которое случилось с ее дядей. Но пришла она к нему не под влиянием любопытства. Она поддалась совсем другому чувству. Нет, даже не чувству - внутреннему голосу, который велел ей бежать к повозке дяди, уверяя, что в этот день ее место там.
Однако это единственно правдивое объяснение казалось ей таким невероятно глупым, что, по ее мнению, вряд ли заслуживало чего-то кроме смеха. И поэтому Мати собиралась сказать, что все получилось само собой, случайно, и вообще, она поняла, что сделала что-то не так и сейчас же уйдет...
Но тут случайно посмотрев в сторону дяди, она встретилась взглядом с тем, кого коснулось чудо, и тяжело вздохнув, подумав: "Может быть, ему действительно важно знать истинную причину...", рассказала все:
-Это был... Какой-то голос. Как будто мысленный... Но не совсем... Ты знаешь, Шамаш научил меня говорить на языке мыслей... Мне показалось, что я слышу голос мгновений, отмеряемых биением сердца... Не знаю, что это было, не помню. Я ведь не задумывалась. Голос велел мне прийти сюда, я и бросилась, не разобравшись как следует. Потому что хотела прийти. Прости, я... Я знаю, что не должна была так себя вести, но ничего не могла с собой поделать! - в ее глазах заблестели слезы отчаяния.
Она боялась, что, стоит ей замолчать, и на нее обрушится новый поток упреков и нравоучений, особенно обидных оттого, что заслуженных. Но брат отца задумчиво молчал. Его голова чуть наклонилась, словно в знак согласия, а весь вид говорил красноречивее всяких слов: именно этого он и ждал…
-Ты правильно сделала, что пришла, - наконец, проговорил он, через силу, борясь со своими внутренними врагами. - Дело в том чуде, которое произошло со мной. Это ведь настоящее чудо. И достойно того, чтобы о нем помнили… Я не знал, что мне делать, как поступить с легендой…
-Да, -понимающе закивав, воскликнула Мати, - ведь летописец не может рассказывать о себе, а чудо свершилось именно с тобой…
-Не в этом дело. Главное…-он собирался объяснить, но затем лишь мотнул головой:
"Зачем? Только сильнее запутаю девочку, которая не понимает во всех этих легендарных тонкостях ничего. Для нее – что сказка, что легенда – одно и то же… Да и зачем ей понимать, раз она избранная?"
Он поморщился, обоженный обидой, а затем продолжал:
-Я просил госпожу Гештинанну послать мне знак… Я надеялся, что богиня не оставит мою мольбу и ответит. Но... Мати, прости, но я ждал не тебя.
-Да, - девушка понимающе кивнула, - ведь я не летописец, я... Почему Она выбрала меня? Почему не Ри, ведь он твой помощник и знает, что делать, а я...
-Ри – не мой помощник, - качнув головой, нахмурился Евсей. Ведь помощники бывают только у настоящих летописцев. И Мати следовало бы помнить об этом, вместо того, чтобы бередить старую рану, - он просто иногда мне помогает.
Глаза девушки расширились от удивления. Однако все, что она сказала, было:
-Да, конечно, прости… - в конце концов, ему было виднее.
-Не знаю, Мати, может быть... - он умолк, не договорив.
-Что, дядя Евсей? - так и не дождавшись объяснения, спросила она.
-Ты ведь хотела попробовать придумать сказку...
-Дядя Евсей, - робкая улыбка скользнула по губам девушки, - но ведь сказка - это не легенда.
-И, все же, почему бы тебе не попытаться? Всего несколько символов, только самое начало? Расскажи о том, что случилось со мной.
-Но если у меня не получится...
-Получится. Богиня истории верит в тебя!
-И, все же... Если вдруг... Ты ведь мне поможешь? Ну, исправишь?
-Конечно, - поняв, что Мати боится ответственности и потому медлит, поспешил заверить девушку караванщик. - Конечно, - повторил он, а потом двинулся к пологу.
-Дядя Евсей! - племянница испуганно глядела на него, не понимая, куда это тот собрался и, главное, зачем? Особенно теперь, когда он был так нужен ей. И обещал помочь...
-Я... Мати, сочинять лучше, легче в одиночестве. Так... Так по-другому, совершенно по- особенному чувствуешь слово, и вообще... Никто не отвлекает, - он говорил ей те истины, до которых обычно доходят сами. Но для этого нужно время, а... В общем, он доверял богине. И надеялся, что племянница все поймет и послушается его. - Чернильница у тебя в руках, писало и бумага на сундуке. В общем, разберешься... – и он выбрался из повозки.
Проводив летописца настороженно-удивленным взглядом, Мати пожала плечами.
-Ладно, я постараюсь...-проговорила она. Мати совсем не была уверена в том, что у нее получится, но раз ничего другого не оставалось... Почему бы действительно не попробовать? Ведь это так здорово - сочинять легенды!
Она взяла писало в ладони, осторожно, словно то было не из дерева, а хрупкого льда, потом сжала, согревая...
Несколько мгновений Мати раздумывала, как лучше начать легенду. Вряд ли тут был какой-то однозначный способ. Хотя все истории дяди Евсея начинались примерно одинаково: снежная пустыня, без начала и конца, караван, бредущий по ней по тропе своей судьбы, повозки... Все спокойно, все обыденно, тихо... И потом, неожиданно среди этого спокойствия и тишины происходит чудо.
Девушка не понимала этого. Ей казалось, каждая легенда должна быть особенной. Во всем. Даже в тех знаках, которыми она рассказывается. А затем она вдруг улыбнулась, прикусила губу. Ей показалась, что она знает, как все должно быть.
"Я помогу тебе с легендой, дядя Евсей! Я не подведу тебя!"
Был на исходе пятый год
С тех пор, как избранный народ
В пустыне встретился с своим
Владыкой - богом солнца... Им
Храним от бед, во власти грез,
Мы шли, не чувствуя мороз
Метели, позабыв про страх,
Неся огонь в своих сердцах,
Огонь, спустя и вечность лет
Что сохранит тепло и свет.
Я расскажу о дне, когда
Все было так же, как всегда
До той поры, когда рассвет
Окрасил мир в багряный цвет.
И изменилось все навек,
Лишь стал водой прозрачной снег
В ладонях летописца. Миг –
Омыл он влагой сей свой лик,
И наяву, как среди сна,
Из влас исчезла седина,
Морщин как будто никогда
И вовсе не было. Вода
Следы все смыла перемен,
Оставив молодость взамен...
Она готова была прыгать, смеясь.
Все получалось так здорово, но...
Остановившись, Мати подняла руку, потерла нос. Если до этого мгновения все шло само собой и девушка ощущала себя во власти того чувства, когда казалось, будто кто-то, может сами боги, нашептывали на ухо слова, а знаки сами ложились рисунками на бумагу, то теперь все вдруг прекратилось.
"Но почему?! - она была готова плакать от обиды. - Великие боги, почему вы всегда так поступаете: даете прикоснуться к чуду, ощутить себя ее частью, а потом - раз, и отнимаете?"
Ей хотелось продолжения!
Но потом она поняла - а ведь его нет, хотя бы потому, что больше ничего не произошло. Так о чем же рассказывать?
И, поняв это, Мати немного успокоилась. Не то чтобы разочарование прошло, просто... Просто ей стало не так обидно.
"Это не правильно, - недовольно поморщилась она, - начинать рассказ, когда знаешь, что не сможешь довести его до конца. Не правильно останавливаться. Ведь теряется нить... А единый канат лучше, чем связанный из кусочков. Хотя, с другой стороны, ведь цепь каравана составлена из колец... Нет, - она упрямо мотнула головой, отвергая то сравнение, что было не в пользу ее идеи, - кольца цепи - это не обрывки историй, а символы - слова, - так все становилось на свои места. - Это только наброски, - ей было не очень приятно так думать о придуманном ею начале легенды, которое казалось ей самим совершенством. Но она продолжала, не в силах справиться с разочарованием, проникшим в ее душу, - наверно, дядя Евсей потом, когда все закончится, многое переделает.. " - Мати не хотелось, чтобы он так поступил. Совсем не хотела. Но она была почти уверена, что все случится именно так.
Она даже разозлилась:
"Зачем я тогда так старалась? Можно было просто разбросать знаки по бумаге, как... Как носки и кофты по повозке. И все! Эх, дядя Евсей, дядя Евсей!" - она уже злилась на него. Почти так же сильно, как на себя, за то, что ввязалась в эту затею, которая с самого начала казалась глупой и бесполезной.
Девушка отбросила в сторону бумагу, которая тотчас поспешила свернуться в свиток.
"Чернила еще не высохли..." - Мати задумчиво смотрела на него, но даже рукой не шевельнула, чтобы расправить. Зачем? Будут пятна? Символы расползутся? Ну и пусть. Все равно это только черновик...
Писало закатилось куда-то за одеяла.
"У него еще есть", - ей вдруг захотелось сделать что-то... Как-то отомстить за свою обиду и разочарование.
И только чернильницу она аккуратно закрыла, прежде чем убрать в сундук:
-И так все в пятнах. И я в том числе. Хорошо, что я живу не с отцом, а то бы он меня точно наказал за такое... Интересно, полушубок отчистится? Или придется вырезать кусочки меха? Нет, так будет некрасиво... - она тяжело вздохнула. Ей было жаль полушубок. - От холода не умру, но все равно обидно-то как! И вообще, это дядя Евсей опрокинул на меня чернильницу, пусть он и покупает мне новый полушубок! - но ей нравился этот. Он был такой удобный! И мягенький, теплый... - А еще лучше отчистит этот. Пусть он попросит Шамаша все исправить!"
Эта мысль несколько успокоила Мати. Она показалась ей не просто правильной, но напомнила о том, как когда-то давно Шамаш сделал так, чтобы платье, подаренное отцом ей на день рождение и порванное тотчас, как она надела его, вновь стало новым и целым.
"Тогда Шуши выглядела такой виноватой..." - грустная улыбка коснулась на миг ее губ. Пусть прошло больше года со смерти золотой волчицы, но всякий раз, когда Мати думала о подруге, ей становилось так больно, что слезы сами наворачивались на глаза. И, все же, она никогда не гнала прочь эти мысли. Ей казалось: когда вспоминаешь кого-то, думаешь о ком-то, этот кто-то рядом с тобой. Пусть не во плоти, но душой, духом он рядом...
"Так о чем это я? О том случае с платьем... Интересно, а у меня получится? Почему нет, ведь тогда вышло. Хотя тогда рядом был Шамаш... Но ведь очистить мех проще, чем заделать дырку...Во всяком случае, я ведь ничего не потеряю, если попробую. Кроме времени, конечно... Вот только… Будет обидно, если ничего не выйдет... Даже больше, чем обидно... Хотя, мне и так обидно… Ладно, попытаюсь... Нужно только вспомнить, чему учил Шамаш..."
Она стянула с себя полушубок, положила рукав на колени, а затем закрыла глаза, чтобы ничто не отвлекало, и сосредоточившись на воспоминаниях, зашептала себе под нос:
"Как он говорил тогда? "Дунь и скажи: "Не было и нет, чего не видит свет, чего не помнит тьма, и даже я сама..." И все..."
Девушка осторожно открыла сначала один глаз, словно боясь увидеть рядом тень, затем второй - или призрака какого-нибудь... Она упрямо смотрела вверх, на сосуд с огненной водой, не решаясь взглянуть на полушубок.
"А если не получилось? Что тогда? Дура! - она прикусила губу. - Чего боишься? Что ты полная неумеха, которая может только фантазировать? Должно получится! Должно! - упрямо твердила она себе.-Потому что... Должно!" - и, почти убедив себя в этом, она скосила взгляд вниз...
С ее губ сорвался вздох облегчения и восторга.
"Получилось! Получилось! - на рукаве не было ни капельки чернил! И не только на рукаве, но и на меховых одеялах повозки! Словно чернила и не проливались вовсе. - Ай да я! Ай да... Пусть я не маг, но тоже могу творить чудеса! Могу!" – ей захотелось сделать еще что-нибудь особенное, чудесное. Взгляд уже обшаривал повозку - нет ли чего, что нужно подправить, восстановить? Но все выглядело нормально.
Прошло какое-то время.
Мати заерзала на месте. Она сделала то, о чем ее попросил дядя. Зачем и дальше оставаться в чужой повозке, в которой ей стало вдруг как-то неуютно? Тем более, когда ей так хотелось вернуться к себе, чтобы рассказать Сати обо всем случившемся, похвастаться...
Но девушка не была уверена, что может уйти прежде, чем вернется дядя Евсей. И, вздохнув, Мати поджала под себя ноги, приготовившись ждать.
"Интересно, а куда он пошел? Может, что-то еще должно произойти, ведь чудеса падают на голову не снежинкой, а охапкой снега... Вот, - едва подумав об этом, она обиженно надулась, - опять! Ну почему всякий раз, когда что-то происходит, я сижу где-то в стороне и узнаю обо всем из чужих рассказов? Где же ты, дядя Евсей! Возвращайся поскорее! А то я так пропущу все, даже пробуждение спящих вечным сном!..."
... Евсей, выбравшись из своей повозки, поглубже надвинул шапку на лоб, поднял воротник полушубка, скрывая подбородок. И не важно, что в этом не было никакой необходимости, когда вокруг не метель бушевала, а царил покой шатра. Просто он не видел другого способа хоть как-то спрятаться от любопытных глаз. Если бы было можно, он бы предпочел с головой укрыться одеялом. Но это лишь привлекло бы еще больше внимания, ведь никто не ходит, закутавшись в кусок шкуры.
Впрочем, ему все равно не удалось избежать внимания - к своему немалому неудовольствию караванщик заметил, что все взгляды обращены на него. И пусть спутники по дороге торопливо отводили глаза, стыдясь своего любопытства, все равно Евсей чувствовал себя ужасно неуютно. Вот только единственный способ избавиться от внимания он видел в том, чтобы вернуться в свою повозку. Но...
"Не прятаться же мне всю жизнь!"
Он надеялся, что, со временем, люди привыкнут, ведь то, что удивляло когда-то, не будет удивлять всегда, становясь обыденным. И, потом, у него было дело.
-Как ты, Евсей? - заговорила с ним одна из женщин, надеясь услышать нечто большее, чем краткий ответ. Вокруг тотчас стали собираться другие караванщики.
Заметив это, помощник хозяина каравана тяжело вздохнул.
-Нормально, Рани, - он с грустью глянул на женщину. "Зачем эти вопросы?" - спрашивали его глаза. В душе же все кипело: "Ну что за дуреха! Почему всякий раз находится смельчак, без которого все было бы намного лучше! Ведь промолчи ты - и, может, мне удалось бы избежать расспросов, к которым я сейчас совершенно не готов!"
Он сказал куда больше, чем ему хотелось бы.
Но для его собеседников этого было явно недостаточно.
-И, все же? - продолжала настаивать караванщица. Она не понимала, почему Евсей не хотел рассказать, что с ним случилось, ведь это так замечательно – когда с тобой происходит чудо, тем более такое! И вообще, ей было страшно интересно, каково это - встретить исполнение своей, и не только своей мечты - вновь помолодеть?
Рани, как и многие другие караванщики, готовые ловить каждое его слово, ждали от своего спутника того, что были вправе ожидать от почти что летописца - легенды! Во всяком случае, ее начала. И были разочарованы тишиной. И обижены. Потому что их ожидание не оправдывалось. А, в довершение всему, они вдруг поняли, что Евсей собрался уходить.
-Но... - они еще пытались его остановить.
-Ты знаешь, - поспешно заговорил кто-то из мужчин, стремясь сохранить нить разговора, - Атен решил позволить рабам создавать семьи. И одна пара уже...
-Прости, Вал, - прервал его Евсей, - мне не интересно, что там делают рабы. Они - лишенные судьбы, и все, - его голос звучал сурово, даже резко, не допуская никаких споров или возражений, которые остановили бы его.
Он ушел, оставив караванщиков с удивлением и непониманием глядеть ему вслед.
-Он изменился...-донеслось до его слуха.
-И не только внешне...
-Выглядит как мальчишка, и ведет себя, как мальчишка... - он не был уверен, что последние слова действительно прозвучали вслух. Даже скорее всего это были лишь его собственные мысли - он ждал чего-то подобного. А ведь порою слышат то, чего ждут...
Но Евсею было все равно:
"Если и не сказали вслух, то подумали уж точно!"
Однако не все было так плохо, как представлялось на первый взгляд.
"Мальчишка"! Да, я снова стал мальчишкой. И это здорово! Ведь боги не отняли у меня ничего - ни моих знаний, ни судьбы, ни дела. Они просто дали мне... Они наделили меня возможностью сделать, пережить еще столько всего, столько такого, что я уже считал потерянным... Моя заветная мечта сбылась волей небожителей! Я же постараюсь сделать все, чтобы и другие надежды исполнились!"
Когда он подумал об этом, то ощутил себя совершенно счастливым. На сердце стало легко и светло. И, казалось, ничто в целом мироздании было неспособно омрачить это чувство. Между тем он добрался до повозки холостяков. Здесь было тихо и безлюдно.
"Не удивительно. У всех масса забот – нужно установить шатер..."
И, потом...
"Вот дурак! Говорил с Рани и не спросил, где Ри! А если он не в повозке холостяков? Да скорее всего он не в ней! Что там сидеть, когда вокруг происходит такое… Ладно, - он махнул рукой, все равно я уже пришел…" – действительно, ему оставалось только отдернуть полог и позвать:
-Ри! Мне нужно поговорить с тобой!
Вообще-то, он не ждал ответа, думая: "Говорю в пустоту,"- и потому был немало удивлен, когда услышал хрипловатый голос:
-Евсей… - в нем чувствовалось беспокойство. И караванщик был готов на что угодно спорить, что его обладатель никак не рассчитывал, что к нему придут. Ему даже показалось, что Ри чем-то напуган, при том так сильно, что не в силах скрыть свой страх.
-Нам нужно поговорить, - повторил Евсей. - Кое-что случилось...
-Ты знаешь?!
-Знаю? - Евсей нахмурился. Что он должен был знать? Что с ним произошло чудо? А как же иначе? Но ведь речь могла идти и о чем-то другом…
-Так ты спустишься?
-Нет! - донесся до него быстрый вскрик, затем на несколько мгновений воцарилась тишина, и лишь потом, взяв, наконец, себя в руки, Ри продолжал: - Я еще не готов!
-Можно поговорить и в повозке... - собственно, Евсей не видел причины, почему бы нет. "Может, это и к лучшему. А то сейчас набегут остальные, начнутся расспросы... - при мысли об этом он недовольно поморщился. Ему нравилось рассказывать о других, но о себе... – Нет! " И он легко запрыгнул в повозку. - Что сидишь в темноте? - караванщик потянулся к лампе, зажег ее, а затем, взглянув в свете огненной воды на своего собеседника, ошарашено прошептал: - Великие боги, Ри, что с тобой случилось?! - вместо юноши перед ним сидел зрелый мужчина - кряжистый, широкоплечий с длинной окладистой бородой.
-А ты...- тот, в свою очередь, во все глаза смотрел на помолодевшего помощника хозяина каравана.
Несколько мгновений они молчали, ошарашенные, а затем одновременно заговорили:
-Неужели это как-то связано? Неужели то, что омолодило меня, привело к таким ужасным последствиям для тебя?!
-Но мы ведь не связаны никакими узами и исполнение моей мечты...
-Постой, - как бы Евсей ни был поглощен своими мыслями, последние слова он все-таки расслышал и воззрился на собеседника с еще большим удивлением, - выходит, ты мечтал постареть?
-Повзрослеть.
-Но, великие боги, зачем?!
-Чтобы все перестали относиться ко мне как к мальчишке, начали прислушиваться к словам, позволяли совершить поступки, чтобы... - на миг он прикусил губу, а затем сказал главное: - Чтобы Сати увидела меня другим, поняла, что... Что я действительно люблю ее, что это не какая-то там юношеская влюбленность... Я думал... -он умолк, не решаясь продолжать вслух. Но мысленно он повторял вновь и вновь: "Сати бежала от меня, потому что мой вид, тот вид внушал ей страх, будя ужасные воспоминания. Теперь я стал совсем другим. Я и так бы изменился. Но лишь спустя долгие годы. А я хочу, чтобы все случилось прямо сейчас!..." - Я стал другим! Как и хотел! Но ты...
-А я мечтал вернуть утраченную молодость... - задумчиво проговорил Евсей. – М-да… Так всегда бывает: сперва хочешь поскорей повзрослеть, а потом... - он тяжело вздохнул. "Эх, парень, ты еще и сам не знаешь, какую ошибку совершил!" - подумал он, однако вслух говорить не стал. В конце концов, кто он такой, чтобы судить мечту? Ведь, может быть, мечтая о своем, он тоже ошибся... - Что ж, выходит, в караване произошло не одно чудо...
-Ты говоришь об этом без особой радости.
-Где два чуда там и три, четыре, пять… А где много перемен, там много неразберихи, проблем, и вообще… А ты что сидишь здесь, один?
-Пытаюсь найти слова...
-Для легенды?
-Нет. Для Сати...
-Она... Она может ведь и не узнать тебя. Ты... очень изменился, и... Я сам с трудом узнал, да что я, наверное, Рани тоже...
-Я еще не виделся с родителями.
-Им может не понравится твое превращение, - еще бы, вот так взять и отдать годы жизни! Непростительное расточительство! Сам он на их месте был бы просто в ярости... Хотя... Что бы они смогли изменить?
-Им придется смириться, - спокойно пожал плечами Ри. - Я взрослый человек и вправе сам решать, о чем мечтать... - замолчав, он на несколько мгновений задумался, а потом спросил: - Ты... Твоя молодость, она для кого? Ради кого?
-Кого-нибудь... - он и сам не знал, почему ответил. Прежде бы просто прервал мальчишку, совавшего нос не в свое дело. Но сейчас... Почему бы нет? - Я не думал о ком-то определенном. Просто. О семье.
-Сейчас в караване только одна невеста - Сати... Конечно, есть еще и Мати, но она... Она твоя племянница.
-Ри, неужели ты ревнуешь к мне свою подругу? - он рассмеялся, такой забавной показалась ему эта мысль. Хотя… Он должен был признаться, если не собеседнику, то себе, что подумывал о Сати. Однако: - Не беспокойся, я не буду стоять на твоем пути.
-Нет, я... Я не об этом... Я подумал... Может быть... Если бы ты тоже... Ну, обратил на нее внимание... Чтобы она смогла выбирать...
-Выбор, результат которого ясен заранее. Ведь вы созданы друг для друга.
-Но Сати может...
-Может назло тебе все сделать наоборот? Да. И это будет не правильно. Теперь, когда мечты становятся явью, я понимаю как никогда прежде. Мне не хочется жалеть об исполнившейся мечте всю жизнь. Я хочу наслаждаться ею.
Глава 4
Атен сидел в командной повозке, вычисляя по картам и их описаниям, сколько оставалось до ближайшего города. Не то чтобы он торопился поскорее оказаться в оазисе или и так не знал, что впереди еще по крайней мере два месяца дороги. Просто… Надо же было чем-то заняться.
Вдруг, полог отдернулся, впуская в чрево повозки порыв морозного духа снежной пустыни. И вместе с белым пухом снежной птицы внутрь забрался Евсей. Взгляд хозяина каравана тотчас устремился на брата.
"М-мда-а..."
То превращение, что произошло с Евсеем было просто невероятным. И Атен не был уверен, что сможет когда-нибудь привыкнуть к его новому старому облику.
В его душе было множество чувств, которые переплетались, перетекали из одного в другое. И зависть - нет человека, который не мечтал бы хоть на время, хотя бы на краткий миг вернуть свои минувшие года, но тщетно… А вот этому счастливчику удалось… И надежда - когда на глазах исполняется чье-то желание, и в свидетелях чуда укрепляется вера в его могущество.
Сколько воспоминаний навевал этот облик! Первые годы в снегах - все страхи и горечи, которые они несли в себе, давно померкли, забылись, стерлись и теперь перед глазами возникали чудесные образы, самый прекрасный среди которых - лик Власты...
"Да, мы встретились как раз в то время... Евсею было лет семнадцать-восемнадцать... - его губ коснулась теплая улыбка. - В том городе... в городе... - как он ни силился, никак не мог вспомнить его название. - Не важно. Она только-только прошла испытание... Сирота... Ее родители... Я ведь даже не знаю, кем они были... Власта никогда не рассказывала мне о них... Да я и не спрашивал. Какая разница? Даже если она была рабыней, воспользовавшейся приходом каравана для того, чтобы убежать... Даже если... Нет, это невозможно. Она не смогла бы мне солгать. Она была искренна. Просто... Просто немного скрытна. А может - очень скромна... Моя Власта... Моя дорогая Власта... Мы полюбили друг друга с первого взгляда. И она... Она была такой смелой! Решилась бросить все, тепло оазиса и отправиться со мной в снега пустыни! Власта говорила, что нет ничего, что удерживало бы ее в городе, что такова ее судьба – уйти со мной в снега... И я сделал все, чтобы она была счастлива все те годы, когда мы были вместе... Такие краткие и быстротечные годы!" - ему стало горько и больно.
"Как же так, Власта? Как же так? Как получилось, что я не смог тебя уберечь? Почему, если такова судьба, она была к тебе так жестока? Знаешь... Наверное, я схожу с ума, раз разговариваю с твоим прошлым, но... Иногда я думаю о том, что... Если бы ты тогда не отправилась со мной в снега… Может быть, была бы сейчас жива..."
Его мысли прервал Евсей.
-Брат, я хочу чтобы ты прочел, - помощник протянул ему лист.
-Что это? - хозяин каравана какое-то время крутил свиток в руках. - Бумага новая, а какая-то заляпанная... Это ведь не легенда, нет? Больше похоже на ученическую тетрадь какого-то неряхи...
-Ты прочти, прочти...
-Ну... - Атен пожал плечами, потом провел ладонью по бороде, приглаживая. В конце концов, почему бы и нет? У него было достаточно времени. - Раз ты настаиваешь...
Он развернул свиток.
Был на исходе пятый год
С тех пор, как избранный народ
Бровь Атена удивленно взлетела вверх, в глазах зажегся интерес. Он пробормотал:
-Любопытно, любопытно… Это что, о нас?
-Да, да, читай дальше,-с нетерпением поторапливал его Евсей.
В пустыне встретился с своим
Владыкой - богом солнца...
-Ты уверен, что о нас? - хозяин каравана скептически усмехнулся, качнул головой: - Ну и фантазия! Конечно, хотелось бы, хотелось… Но, - он развел руками, - увы и ах… Ладно, что там дальше?
Он продолжал читать. Больше не прерываясь до самого конца.
Следы все смыла перемен,
Оставив молодость взамен...
-Любопытно... - пробормотал он. Хозяин каравана ощутил некий душевный трепет.И, все же, он сдерживал себя. Ему помогали в этом сомнения. - Только... Евсей, что это?
-Как ты и предполагал - легенда. Ее начало.
-Легенда? Какая же это может быть легенда, если в ней реальные события соседствуют с нереальными? Не пойми что.
-Ну, допустим, я тоже в своих легендах описывал не реальные события, а те, которые могли бы произойти, если бы… Ну, ты сам знаешь, если бы - что…
-Да… - хозяин каравана вздохнул – мечтательно печально. – Вот бы все было на самом деле… А не только в наших фантазиях, которыми мы жили все эти годы одновременно с тем, что происходило на самом деле… Ладно, не будем,-это была запретная тема. Стоило только подумать, и мир тотчас рушился, разбиваясь на две совершенно разные, не похожие одна на другую, части. -Так что новая легенда продолжает твои? Получается, что так… Но все равно…Таким... необычным образом... Насколько я помню, никто никогда не рассказывал легенду, словно читал молитву... Это... Это выглядит скорее как заговор... Разумеется, я имею в виду форму, не содержание... - он взглянул на символы. - А ведь почерк не твой. И не Ри. Рука нетвердая, неуверенная... Кто это написал, Евсей? Я спрашиваю не из любопытства. Это важно.
-Почему?
-Ты сам не хуже меня, знаешь, почему! Чтобы мы защищали его от всех опасностей лучше, чем детей! Чтобы мы освободили его от всех остальных обязанностей, позволив отдать все силы, все помыслы благому делу составления заговоров. Ведь Творцов заклинаний мало, очень мало! В легендах говорится, что за всю историю города в нем рождается только один человек, наделенный этим даром. И при этом одновременно на земле живет лишь один... Ты же знаешь, что говорят? Они - не просто избранные богов, но Их дети. Поскольку только тем, кто наделен частицей божественной сущности, дано знать Их язык!
И хозяин каравана смотрел на брата, не понимая, что с ним? Почему он, понимая все, не радуется? Почему он мрачен? Может быть... В караване ведь нет приемных детей.
-Евсей, если тебя заботит то, как отнесется муж матери этого ребенка, - а Атен был убежден, что речь идет о ребенке, во всяком случае - не прошедшем испытании, в ходе которого все тайны, неизвестные никому, раскрывались, - то не бойся. Он поймет.
-Атен... - попытался что-то сказать ему помощник, но тот не слушал брата, продолжая:
-Так же, как и все. Ведь речь идет о небожителе... - его глаза горели восторгом и восхищением. Караванщик и мечтать не мог о подобном! Все сокровища мира соединились в ее караване: наделенный даром, летописец и вот теперь Творец заклинаний!
-Атен, это Мати.
-Что - Мати? - он никак не мог взят в толк, при чем тут его малышка.
-Мне нужен был кто-то, кто рассказал бы о случившемся со мной. Я попросил госпожу Гештинанну найти достойного. Я думал, Она благословит меня, но... Но богиня прислала мне девочку...
-Этого не может быть!
-Атен, говорю тебе, вот это, - он взял у него свиток, тряхнул им перед носом у брата, - написала Мати.
-Но она другая! Она не посвященная богов и уж тем более не Их ребенок! Она моя! Я знаю это! Знаю точно и никогда ни на мгновение не усомнюсь в том, что так оно и есть!
-Я и не сказал ничего такого. Это ты. Ты начал разговор о детях богов...
Евсей был искренен, веря в свои слова. В Хранителях вон тоже видят полубогов, но при этом они - всего лишь дети земли. Да и Мати... Вот уж кто точно не был божественным ребенком. Такая озорная и в то же время ранимая, беспокойная и неуверенная в себе ... Он скорее был готов усомниться в том, что заговор-легенду сложила именно она, а не кто-то другой, пришедший вслед за ней в повозку и почему-то решивший остаться не узнанным. Тот же наделенный дароми. Вот уж кто мог быть полубогом. Хранитель в снегах пустыни, маг, которому госпожа Айя подарила своих священных зверей…
-Может быть... - начал летописец, спеша высказать свои подозрения, но хозяин каравана прервал его:
-Меня уже спрашивали об этом прежде! - он как будто не слышал последних слов брата, продолжая свою мысль. - В том драконьем городе. Помнишь, я рассказывал тебе? "Не дочь ли Мати госпожи Айи"? Нет, как тебе это нравится? Не дочь ли она... Богини не умирают! А Власта заснула вечным сном у меня на руках! Я... я принял в себя ее последний вздох! Кому, как не мне знать, что мать девочки была смертной? - и, все же, что бы Атен ни говорил в этот миг, в глубине души он испытывал некоторые неясные сомнения.
"Госпожа Айя - повелительница вечных снов. Она могла... Решив, что Ей пора уходить, выбрать этот путь... И легенды... В легендах сказано, что, ступая на дорогу земли, небожители принимают человеческий облик, облачаясь смертной плотью так же, как мы одеждой... Может быть... Нет! - поспешил он отвергнуть столь невозможное и дерзкое предположение. - Нет! Госпожа Айя ведь супруга бога солнца! Самого повелителя небес! И не важно, что Он болен! Даже наоборот, от этого Ее любовь к Нему даже усилилась. Ведь она следует за Ним по миру все время Его бесконечных странствий. А я... Я всего лишь маленький торговец, крошечная снежинка на Ее плаще, которую коснись божественным теплом - она и растает без следа..." - даже подобные мысли казались ему богохульными. Но почему-то... Караванщик и сам не знал почему, он не мог остановиться, продолжая:
- Я ничего не знаю о Власте... - он и не заметил, что заговорил вслух, Евсей же сидел тише снежной мыши, боясь шевельнуться, вспугнув брата. Он чувствовал, понимал, что сейчас услышит нечто важное. - Кто она? Горожанка? Но ведь ни одна горожанка по доброй воле не покинет стен своего оазиса! Такого не было никогда! - он начал вспоминать... Через силу заставил себя вспомнить все те маленькие, казавшиеся незначительными, неважными черточки, странности, на которые прежде караванщик не обращал внимания. - Она никогда не упоминала имени своего города. А ведь даже мы, изгнанники, постоянно по поводу и без повода поминаем его в разговорах. Она назвала дочь в честь богини снегов, а ведь Власта выросла в вере города, где госпожа Айя почитается совсем не так, как в пустыне... И Мати… Она ведь первая, рожденная вне городских стен. А... А мы тогда могли дотянуть до ближайшего города. Пусть не до его центра, но уж до границ-то точно. Оставалось несколько дней пути. И если бы нас не остановила столь внезапно налетевшая метель... Я тогда жутко испугался. Нарушать закон каравана - что бы там сейчас ни говорили, даже я сам, мне хотелось меньше всего. Ведь это могло погубить всех... Власта убедила меня, что все будет в порядке. И действительно, когда минули те несколько дней, когда обычные караванщики прощались со снежным ребенком, метель утихла, словно благословляя наше решение... А потом, очень скоро Власта ушла от меня... Словно и приходила только затем, чтобы подарить дочь... И... И с тех пор госпожа Айя добра к нам. Она спасает наш караван… Мы выживаем, когда все остальные неминуемо погибли бы. Не случайно же Она привела к нам мага. И вообще... - да, если задуматься, то получалось, что самое невозможное очень даже возможно... И если отбросить в сторону чувства, что при мыслях о жене затмевали разум, получалось... - Я ведь ничего не знаю о ней, о матери моей Мати... В сущности - совсем ничего. И если так... Почему бы ей действительно не быть богиней снегов? Если... – конечно, это было бы исполнением самой заветной и невозможной его мечты. Именно такой судьбы ему хотелось бы для своей малышки. - Моя богиня... Тобой будут восхищаться, преклоняться, ты будешь счастлива так, как не может быть счастлива ни одна смертная... - его губ тронула улыбка. - Вот было бы здорово... - а потом караванщик, словно очнувшись ото сна, тряхнул головой, прогоняя остатки былой дремы. Он боялся спугнуть чудо.
Его глаза, взгляд которых еще мгновение назад был устремлен в пустоту – ту, что была позади и ту, что скрывалась впереди, обрели способность видеть окружавшее его в миг настоящего. Он посмотрел на брата, который, сжавшись чем-то страшно напуганным зверьком, забился в угол повозки.
-Ты что это?
-Да так... - сглотнув, неуверенно проговорил Евсей. Он чувствовал себя неловко. Так, будто случайно оказался в повозке брата в тот миг, когда тот был наедине со своей женой... "Неудобно получилось..." В то же время он не мог не думать и о другом. О том, что услышал.
"Атен вечно все переворачивает с ног на голову, всюду видит богов и демонов... Сперва уверял всех, что Шамаш бог. Да, он маг. Может быть даже - сын кого-то из небожителей, - в такое он еще был готов поверить. - Однако - не повелитель небес, в честь которого его назвала Мати. Не повелитель небес...- он вздохнул. Ему-то как раз хотелось бы, чтобы все было иначе. Сопровождать бога солнца в Его странствиях по земле - какая судьба может быть желаннее? Иногда... очень часто Евсей думал - вот бы это оказалось правдой... Тогда его легенды были бы настоящими, а не просто сказками для детей... И он бы не только назывался летописцем, но и был им на самом деле... Все было бы таким, о чем мечталось... - И, все же, - он вновь вздохнул, - все же, хорошо, что Шамаш переубедил его, нас всех. Потому что не гоже смертному напрямую общаться с богом. Слишком немногим это по силам..."
"И вот теперь Атен завел новую песнь... - надо признаться, эта идея нравилась Евсею и того меньше. - Не хватало еще, чтобы он обожествил свою дочь! Как будто у Мати и без того жизнь легка и беззаботна! Вечно ей от всех достается: то разбойники, то чужаки-караванщики, то вообще драконы..."
Он уже жалел о том, что показал Атену заговор-легенду.
"Лучше мне было спрятать ее подальше...- досадовал он на себя. - И кто меня только за язык тянул?"
А самое жуткое, что он не представлял себе, как все исправить. Во всяком случае, ему самому никогда не удастся переубедить брата. Да он и не собирался пытаться.
"Сделаю только хуже, - он был уверен в этом. - Пусть пока думает, что хочет. Пока. А я... Я поговорю с Шамашем. Если кто и сумеет переубедить хозяина каравана, так только Хранитель. Он найдет нужные слова. Но прежде..." - он двинулся к пологу повозки:
-Я, пожалуй, пойду...
-Евсей, подожди... - Атен на мгновение замолчал. Он ведь о чем-то хотел переговорить с братом… До того, как тот пришел сам… Он пытался вспомнить, о чем... Ах, да! - Я хотел спросить тебя о Ри... Как он? Это, должно быть, ужасно - постареть на столько лет!
-Он мечтал стать взрослым, - спокойно пожал плечами помощник хозяина каравана. Вот уж о ком он беспокоился сейчас меньше всего, - так же сильно, как я мечтал помолодеть. А исполнение мечты... Брат, могу сказать по собственному опыту: это пьянит сильнее вина. И так как до мига протрезвления еще очень далеко, мы оба не скоро задумаемся о том, чем нам все это грозит.
-Ну... Раз ты так считаешь... Ладно, ступай, брат...
-Не хочешь пойти отдохнуть?
-Не сейчас... Может быть, потом. Мне нужно еще кое-что обдумать... - рука Атена коснулась по-прежнему лежавшей на его коленях карты, пальцы пробежали по ней, словно пытаясь увидеть, почувствовать нечто, не видное глазу.
"Почему же здесь никогда не было городов? - вновь пронеслось у него в голове. - Ведь здесь исполняются мечты... И все должны стремиться в это место... Хотя... Может быть... Когда мечта исполняется, не хочется стоять на месте. Нужно идти дальше. Куда-нибудь..."
…Чуть-чуть, ровно настолько, чтобы можно было видеть тот клочок окружавшего повозку мира, на котором был летописец, отодвинув полог повозки, Мати смотрела ему вслед. В ее глазах растаявшими капельками льда блестели слезинки, что никогда не прольются, принося облегчение душе. Зубы чуть ли не до крови сжали губу, сдерживая готовый сорваться вскрик: "Дядя! Вернись! Я хочу сказать!"
-Дочка... - она заметила подошедшего к повозке отца, лишь когда он окликнул ее. - Что это с тобой? Никак, плачешь? Евсей сказал тебе что-то: что обидело тебя?
Несколько мгновений Мати молчала, глядя то на отца, то на быстро удалявшегося дядю.
-Пап... С ним что-то не так.
-Да, он несколько удивлен, взволнован, - проследив за ее взглядом, кивнул хозяин каравана, - но как же без этого? После того, что нам стало известно...
-А что случилось? Кроме того, что он помолодел. Хотя, и этого достаточно, - чуть слышно добавила она, затем подняла взгляд на отца, спеша убедиться, что он не услышал ее последних слов, которые могли бы показаться взрослому слишком дерзкими в устах не прошедшего испытание.
-Неужели он тебе ничего не рассказал? – он был слишком охвачен своими мыслями, чтобы обращать внимание на чужие слова.-Странно. Я был уверен, что он приходил за этим...
-Ну, он сказал... Что из меня не получится летописец. Но, папа, я ведь и не думала о такой судьбе...
-И только? Больше он ничего не сказал? Главного?
-Он собирался... Я, наверно, сбила его... Пап, он говорил такие странные вещи! Он стал убеждать меня, что Шамаш – только маг...
-Только! Дочка, неужели этого мало? Разве это не чудо, что караван имеет своего Хранителя? Воистину... - не договорив, он умолк, поймав на себе испуганно - пораженный взгляд дочери: "Неужели и ты тоже..." - читалось в нем. -Ладно, оставим этот разговор, - ему не хотелось спорить с дочерью, особенно накануне того, что он собирался ей рассказать, - в конце концов, кому, как не Шамашу знать, кто он - человек или бог. Помнишь, я ведь тоже сперва думал... Было столько знаков... И вообще... - караванщик вздохнул. - Он так сказал. И у нас нет причины сомневаться в искренности его слов.
- Но...
-Тише, дочка, не надо. Сейчас речь не о нем. О тебе.
-Обо мне? - Мати не понимала, при чем тут она. - Я что-то сделала не так? Мне не нужно было и пробовать с легендой? Но дядя Евсей разрешил...
- Конечно, дочка. Ты ни в чем не виновата…
- А что у меня не получилось... Ну, это ведь не страшно, правда? Я...
- Милая, главное не то что не получилось, а что вышло!
-Ничего! - со слезами на глазах вскрикнула она, отпрянув в мрачное чрево повозки. Ей захотелось свернуться в своем углу в клубок и разреветься, словно маленькой девчонке.
-Мати, Мати,-вздохнув, отец качнул головой. - Моя дорогая маленькая Мати, - прошептал он беззвучно губами. "Может быть, Евсей и прав. Ни к чему этот разговор. Будешь ты знать о своем даре, или нет - он все равно проявится. А неведение... В нем тебе будет полегче жить... Пока ты не будешь готова разобраться во всем сама..." - и, повернувшись, он зашагал прочь.
Девушка ждала, что он заберется в повозку, прижмет к груди, утешит, успокоит, все объяснит. Ведь он был ее отцом. Он как никто другой заботился о ней и знал, чувствовал, когда ей было плохо и одиноко... И слезы все стояла в глазах, не переливаясь за горизонт век, словно не желая, чтобы внешний, окованный морозом и льдом мир растаял в их огне.
"Мне нынче горько, одиноко...
Куда же привела дорога
Нас? В пустоту. И что же дальше?
Не так, как раньше … "
И тут вдруг до нее слуха донесся какой-то звук...
-Уф!
Вздрогнув, Мати вскинула голову. Ей показалось, что она всего лишь задумалась на миг, вот только мысли... Они звучали как-то странно, словно были сложены на другом языке. Понятном ей, еще более близком, чем тот, что был знаком ей с раннего детства, и все же, другом, а потому пугающем... Но все оборвалось так быстро, что страх не успел даже приблизиться к ее душе, он лишь протянул к ней свои холодные крючковатые руки... и исчез, забылся.
Девушка растерянно и удивленно смотрела на забиравшуюся в повозку Сати.
-Что я тебе расскажу!
Та даже не заметила, что с подругой что-то не так. А Мати лишь порадовалась этому. Широко улыбнувшись ей, пусть не совсем искренне, только губами, в то время как в глазах продолжали блестеть слезы, она торопливо спросила:
-Что? С тобой тоже произошло чудо?
-Ну, чудо не чудо, но кое-что очень важное! - Сати вся просто сияла, лучилась. - Представляешь, мне сделали предложение!
-Ри?
-Нет, что ты! Конечно, не Ри! - поспешно замахала руками девушка. - Вернее, Ри тоже, но он делает это по пять раз на дню, так что я и внимание обращать перестала…
-Но…-начала Мати, однако подруга не оставила ей ни мгновения на то, чтобы произнести слово. Ее просто переполняло желание поскорее поделиться своей новостью.
-Я говорю о Евсее!
-Дядя Евсей сделал тебе предложение? - Мати глядела на нее широко открытыми от удивления глазами.
-Ну, для тебя он, может быть, и дядя, а для меня… - она вскинула брови, поджала на миг губы, всем своим видом говоря красноречивее слов: - "Он очень даже ничего".
-И... И что же ты? - Мати не понимала, что происходит. Когда дядя успел все решить? Он что, и прежде был влюблен в Сати?
-Ну… Ты понимаешь…
-Ты согласилась?
-Нет, - качнула та головой. – Пока – нет. Попросила немного времени подумать. Все так неожиданно… И… Нельзя же вот так сразу… Это было бы неприлично, нескромно… Выглядело бы так, словно я готова броситься на шею первому встречному… Хотя, конечно, Евсей – не первый встречный, и я… Я наверно, соглашусь, - она втянула голову в плечи и вообще выглядела виновато-испуганной. - Мне... Мне вдруг так захотелось обрести семью, детей...
-А как же Ри?
-Ну… Ри… Он ведь... Ну, ради меня он отдал десять лет жизни. Лишь чтобы мы могли быть вместе... Он сказал мне… Что только об этом и мечтает... Но… Но, Мати, сердцу ведь не прикажешь! Ну не люблю я его! Не люблю! Потому что он – это он. И ничего не изменилось от того, что он теперь выглядит взрослым. Ведь на самом деле – он прежний… Он… Мне очень жаль… Я...Мне, наверно, следовало бы перешагнуть через свои чувства… В конце концов, в браке не обязательно оба должны любить… И… И это очень приятно, когда тебя любят с такой силой, такой страстью, но… И я так бы и поступила, но… Если бы не Евсей. Я… Я начала мечтать о чем-то большим… И… Ты... Ты, наверно, презираешь меня... - на ее глаза навернулись слезы.
-Что ты! - Мати подскочила к ней, обняла. - Нет, совсем нет! И я очень за тебя рада!
-Правда? - Сати так хотелось в это поверить! Но ей было нужно подтверждение.
-Правда, - сама она в этот миг не была уверена ни в чем. Но меньше всего хотела заражать своими сомнениями подругу. Вот только слезы, блестевшие у нее на глазах, были полны не радости, а грусти... И еще ей было обидно за себя.
"Все вокруг получают то, о чем мечтают. Ради этого свершаются такие чудеса! А я... Почему они обходят стороной меня? Почему?"
-И… когда? - спросила она.
-Чем скорее, тем лучше!-Сати явно торопилась. Может быть, боялась передумать?
-Значит, в ближайшем городе?
-До него еще долго...
-Но нужен служитель, чтобы совершить обряд!
-Хранитель тоже может... Я подумала... Если попросить Шамаша, он ведь согласится? Как ты думаешь?
Отстранившись от подруги, Мати несколько мгновений смотрела на ее. Она уже ничего не понимала, ни в чем не была уверена. А, главное, в себе.
"Может, я сплю? - подумала она. О да, все это было так похоже на сон! И это бы все объясняло... Но она уже давно научилась отличать явь от сна. Ей так хотелось обмануться. Ей казалось - это ведь так легко, даже легче, чем обманывать других. И все же...- Нет, - вздохнула она, - так нельзя... Так нельзя..." - мысленно повторила она.
-Ты думаешь... – в страхе сжалась Сати, услышав тяжелый вздох подруги.
-Все будет в порядке, - поспешно проговорила Мати, - Шамаш согласится провести обряд.
-Да?
-Конечно. Ты же знаешь его.
-Мати, а ты...
-Что я? Я... - на этот раз ее вздох был еще более тяжел и грустен. Что бы ни изменилось вокруг, для нее все осталось по-прежнему.
-Может быть... Если бы ты смогла поговорить с ним...
-О чем, Сати?
Она думала, караванщица скажет: "Ну... Ты могла бы намекнуть ему о своих чувствах. Ты же знаешь, мужчины они такие непонятливые... Их нужно подталкивать... А Хранитель... Он всегда выделял тебя. Конечно, сейчас ты еще молода для замужества. Сперва тебе нужно пройти испытание. Но можно было бы объявить обо всем уже сейчас, заранее. Как о помолвке".
И поэтому ответ подруги заставил ее растеряться.
-О нас.
-Что?
-Ну, о нас. Будь нашей вестницей - той, чье слово предвещает обряд, той, которая поднимает перед молодыми полог повозки... Будь хранительницей нашей семьи! - наконец, решившись, выпалила та.
-Я?
-Но ведь ты - моя самая лучшая подруга! И всегда именно подруга невесты становилась... Конечно, если... Если ты не хочешь...
-Что ты! Просто... Прости, я не ожидала... Это огромная честь для меня!
-Значит, ты согласна? И ты поговоришь с Шамашем?
-А дядя Евсей? - вместо того, чтобы ответить, она стала спрашивать сама. - Он не будет возражать?
-С чего бы ему!
-Может, он собирался сам… Ладно, - прервав себя, она мотнула головой. – Не обращай на меня внимание. Просто… Все так неожиданно, и… Конечно же, я поговорю с Шамашем. Попрошу его совершить обряд.
-Спасибо! - широко улыбнувшись, та бросилась обнимать подругу. На лице караванщицы лучилось такое счастье и облегчение, словно она была уверена, что все уже мрачное и плохое уже позади, а впереди - лишь свет и счастье.
А Мати... Что она могла сказать? "Ты делаешь глупость, может быть, даже совершаешь ошибку, решая свою судьбу в этом странном месте, потому что... Потому что здесь сбываются мечты..."? Но разве это плохо, что мечты сбываются? Что в этом плохого? Если б она знала! Может быть, ничего плохого и не было вовсе.
"Это все дурное предчувствие. Которое совсем необязательно должно сбыться".
"Я ошибалась и не раз. Пробовала изменить будущее. Делая этим все только хуже... Может быть, хотя бы раз стоит попытаться ни во что не вмешиваться? Просто скользить по тропе каравана вперед... И ни о чем не беспокоиться..."
-Ты говорила со своими родителями?
-Мати, я ведь еще не сказала «да»… - начала Сати, но потом, вздохнув, качнула головой: - Нет. Но я подумала… Евсей мог бы… И… И они ведь не откажут помощнику хозяина каравана, верно?
Странно, но это ее признание несколько успокоила Мати, которая со страхом ждала слов: "Да, конечно. Мы бы не решились просить о чем-то Хранителя, если бы все не было решено." Боялась потому что Евсей никак не мог успеть всего за те немногие мгновения, что минули с тех пор, как он ушел от нее. Для девушки это было бы еще одним доказательством того, что она потеряла всякую связь с окружавшим ее миром, как будто отделенная от него зеркальной стеной. А так... У нее еще оставалась надежда.
-Мы подумали, - между тем, продолжала Сати, - если Шамаш будет на нашей стороне, никто не осмелится нам возразить... Да, Евсей? - неожиданно спросила она.
Не в силах больше скрывать своего удивления, дочь хозяина каравана уже открыла было рот, чтобы сказать:
"Что ты, подруга? Ты здорова? В повозке лишь мы с тобой вдвоем..."
Но тут, заставив мир перед глазами Мати закачаться, у самого ее уха зазвучал голос дяди - непривычно высокий, незнакомый и оттого пугающий.
-Да, Сати.
-Дядя? - Мати вздрогнула, вонзила взгляд в караванщика. - Как... ты... - ей было трудно подбирать слова. Не только потому, что она никак не ожидала, что придется вести этот разговор. Просто она не знала, как говорить с ним теперь. С одной стороны, это был брат ее отца. Но с другой… Глаза видели парня, немногим старше ее самой. - сюда попал?
-С неба свалился, - хмыкнул тот, однако, видя, как в страхе округлились глаза девушки, говоря яснее всяких слов о том, что она восприняла все всерьез, поспешил успокоить ее: - Шучу, шучу! Я пришел вместе с Сати, конечно. Разве я мог оставить ее одну в такой миг?
-Но... Но я тебя не видела... Вернее, я видела как ты уходил, но не возвращался…
-Не удивительно. Ты была так поглощена своими мыслями.
-Но почему ты молчал? Мы ведь говорили о тебе! О вас с Сати!
-Вы шушукались между собой, меня ни о чем не спрашивали. Как только спросили - я ответил. К тому же, я все-таки не мальчик и успел кое-что понять в этой жизни. Например - что женщины не любят, когда в их разговор вмешиваются. Особенно когда это делают мужчины. И вообще - мне было куда интереснее посмотреть на вас со стороны...
От этих слов Мати покраснела, словно он подсматривал за ней через щель полога. А Евсей даже не заметил этого. Продолжая спокойно глядеть ей прямо в глаза, он спросил:
-Так что, ты поговоришь с Шамашем?
-Прямо сейчас! - она поспешно двинулась в сторону полога.
-Мати, - удержала ее подруга,-мы совсем не хотели тебя торопить... Ты не обязана делать этого прямо сейчас... Ты вообще не обязана ничего делать, если не хочешь...
-Я хочу! - и это была истинная правда.
Она не просто спешила воспользоваться этим как поводом выбраться из вдруг ставшей такой чужой повозки. Ей было нужно как можно быстрее поговорить с Шамашем. Обо всем, что происходило вокруг.
Он не ждал ее, однако, встретив у своей повозки, не удивился.
-Ты... Ты не видел Ашти? - она сама не знала, почему спросила об этом, когда собиралась говорить совсем о другом. Просто... Нужно же было с чего-то начинать разговор.
-В снегах.
-Все-таки убежала? Одна? И ты отпустил ее? Она ведь такая маленькая, и... А что если на нее нападут несущие смерть? - если еще миг назад она думала совсем о другом, то теперь все ее мысли были заняты только волчицей, лишь ей одной.
-В снегах опасно, - признал он, однако при этом в его голосе не было и тени волнения, он продолжал звучать совершенно спокойно и ровно. - Но она не одна. С ней Хан. Он приглядит за племянницей.
-Да. И лучше, чем это мог бы сделать кто-то другой, - вынуждена была признать девушка, делая это, возможно, лишь потому, что меньше всего на свете сейчас ей хотелось спорить с Шамашем. Но стоило словам прозвучать, как она почувствовала некоторое успокоение.
"Ведь это Шамаш", - ее Шамаш. С ним она могла быть самой собой. Он понимает ее и никогда не сделает ничего, что причинило бы ей вред. И вообще...
-Я не должна держать ее на поводке, словно она - собака. Она - мой друг. А у друга не отнимают свободу.
Взглянув на девушку, он едва заметно улыбнулся. И Мати улыбнулась ему в ответ. Ей стало спокойнее на душе. И вообще...
-Я уж думала, что заболела снежным безумием, - прошептала она.
-Ты плохо себя чувствуешь? - Шамаш тотчас посерьезнел.
-Нет, - поспешила успокоить его караванщица. - Просто... Мне было как-то не по себе. Последнее время... Все стали казаться такими странными... Не похожими на себя. И Ри, и дядя Евсей...
-Они изменились.
-Ведь это произошло не благодаря тебе? - для нее это было важным. Ее душа затрепетала в душе с новой силы при одной только мысли о том, что за всеми последними происшествиями стоял бог солнца.
-Нет, - качнул головой Шамаш.
Она ждала, что он добавит что-то еще, объяснит, скажет что-то вроде: "Я не считаю, что мечта исполняется к благу. Потому что люди в своих мечтах по большей части безумны". Или: "настоящая мечта не может исполнится. Ибо тогда она перестанет быть мечтой. Значит, то, что исполняется - и не мечта вовсе". Но небожитель молчал, глядя куда-то за горизонт. Он казался задумчивым, даже больше, чем обычно.
-Тебе тоже не нравится это место? - спросила она, по-своему поняв его молчание и настороженный взгляд.
-Здесь есть что-то особенное, не похожее на все, что мне встречалось прежде…
И снова никаких объяснений, ничего вроде: "Здесь опасно", или, наоборот: "Впрочем, в этом нет ничего страшного…" Он был и на тропе каравана, рядом с ней, и где-то далеко.
"Как обычно, - Мати тяжело вздохнула. Нет, она понимала, что бог солнца не может думать лишь об одном маленьком клочке земли, когда Его заботам вверен весь мир, все мироздание. И, все же, ей было немного обидно. Чего она хотела? Всего лишь, чтобы, говоря с ней, он смотрел ей в глаза, был только с ней, а не где-то еще... - Он такой же, как всегда..."
-Знаешь, - глядя на него, осторожно начала караванщица, - все почему-то решили, что ты - Хранитель, а не... - она проглотила конец фразы, не в силах произнести то, что в ее вере казалось кощунственным, богохульством.
-Я не Хранитель...
-Конечно! Ты... - она уже собиралась сказать - "Бог", но тут ее собеседник вдруг покачнулся, рывком поднял руки к голове, сжал виски.
-Что с тобой? - метнулась к нему девушка. - Тебе плохо? Я позову Лигрена!
-Не надо.
Хотя остановивший ее голос и звучал тихо, еле слышно, но от него исходила такая сила, что Мати не осмелилась возражать. Она лишь подошла к нему поближе, осторожно коснулась локтя.
-Я могу тебе помочь? - ей так хотелось сделать хоть что-нибудь для него, хоть какую-то малость.
-Не беспокойся, малыш, - он оторвал руки от лица, которое в первый миг, когда девушка его увидела, показалось настолько отрешенным, словно было всего лишь ледяной маской. - Я просто устал.
-Ты мало спишь... - вернее было бы сказать - "Вообще не спишь". Действительно, он как будто избегал мир сновидений, так словно тот край был придуман не госпожой Айей, а этим жутким Лалем. Мати знала, каково это - не спать не одну ночь, не две, а несчетное множество ночей подряд. - Из-за этого болит голова. А когда дремлешь на ходу вообще мерещится всякое... Шамаш, тебе надо отдохнуть. Ты сам говоришь, каравану сейчас ничего не угрожает...
-Сон... Последнее время я слишком много думаю о нем... - проговорил тот, чьи глаза вновь смотрели в никуда. - Порой я даже забываю, что явь, а что сон...
-Так бывает... Отец часто повторяет: "Каждый спит ровно столько, сколько ему нужно. И если для одних это краткий миг, для других - вся ночь, а для третьих может быть и целый переход..."
Шамаш взглянул на нее. И когда Мати заглянула в глаза повелителя небес, ей вдруг показалось, что Он не узнает ее.
"Великие боги! - ужас обжег ее душу нещадным холодом. - Неужели Он... Неужели Он возвращается в свой бред?"
-Шамаш! - вскрикнула она, моля Его развеять все ее страхи и сомнения.
"Назови меня по имени! - была ее первая просьба-мысль. Но потом... - Нет, - она качнула головой, - нет, Ты никогда не произносил его. Если Ты сделаешь это сейчас, значит, передо мной не Ты! Но как же тогда...
-Что, девочка? - между тем спросил тот, заставив сердце караванщицы зарыдать от отчаяния.
"Малыш! Ты всегда называл меня малышом! И вообще... Почему ты не говоришь со мной на языке мыслей? Почему?" - ее глаза лихорадочно заблестели, зубы с силой сжали нижнюю губу, кусая до крови и не замечая этого, не чувствуя солоноватого привкуса, наполнившего рот.
Но Шамаш молчал. Его глаза вновь глядели за горизонт, но не как обычно - ища там что-то, а уже видя найденное. Затем он шевельнулся, повел плечами, будто сбрасывая с них плащ-невидимку.
"Прости, малыш, я... - он виновато взглянул на девушку. - Кажется, я заснул на ходу... Ты права, мне действительно нужно что-то с этим сделать... Пока моя маленькая проблема не обернулось бедой для нас всех..."
"Шамаш, - она не спускала с него встревоженного взгляда полных слез и боли глаз. - Это действительно ты? Только не подумай, что я лишилась рассудка, зрения и слуха. Просто... Ты... Ты ведь прежний? Такой, каким был всегда?"
"А каким я был?"
Мати не ожидала этого вопроса. Не сейчас, когда начала немного успокаиваться.
"Шамаш, ты пугаешь меня!"
"Прости..."
"Это просто усталось!-Мати решила - раз бог солнца не успокаивает ее, она должна сделать это сама. - Он выглядит таким измученным! И неужели же я заставлю Его беспокоиться о всякой чепухе, которой забила себе голову! Пусть отдохнет. А я пока успокоюсь. Нет ничего плохого в том, что исполняется мечта. А я вижу в этом зло только потому, что моя мечта не исполняется. Я эгоистка - только и всего!"
-Я... Я пойду к себе, - сказав это, она осторожно заглянула ему в глаза. - А ты поспи немного. Пожалуйста!
-Хорошо.
-Обещаешь?
-Да, - он кивнул, не возражая ей. Но вряд ли потому, что признавал ее правоту. Просто... Просто у него не было сил на спор. А Мати вся ушла во внимание и не могла не заметить, не понять всего, однако ей было достаточно и этого. Пусть так.
Он исчез во чреве своей повозки. И только тогда девушка вспомнила, что обещала Сати поговорить с Шамашем о них с Евсее. В первый миг она просто растерялась:
"Как же так? Как я могла забыть? Ведь я шла ради этого!"
Потом тяжело вздохнула:
"Что уж теперь… Придется отложить разговор на потом. Ведь я сама уговорила Его отдохнуть... -она вновь вздохнула, потом, сжав губы, мотнула головой, коря себя: -Дура! Я ведь обещала! Как теперь смотреть им в глаза? Получается, что я не сдержала своего слова! Ну что теперь делать?… Может, на время куда-нибудь уйти, спрятаться, дождаться, когда Шамаш проснется, и тогда, первым делом, сказать ему о Сати с Евсеем? Да, так будет лучше всего..."
Но стоило ей подумать об этом, как над ухом зазвучал голос дяди:
-Ну что, он согласен? Он проведет обряд? Когда?
Что она могла сказать? Девушка пожала плечами:
-Не знаю... Прости, я не спросила...
-Но ты же говорила с ним!
-О другом... Прости, дядя. Он выглядел таким усталым и я... Я испугалась за Него, все мои мысли закрутились вокруг...
-Ладно, не объясняй, - остановил ее караванщик, который не скрывал своей досады.
-Прости меня!
-Что сделано, то сделано, - вновь прервал ее Евсей.
-Я... Я обязательно поговорю с Ним, как только Он проснется...
-Да,- он только кивнул и умолк. В то же время весь его вид говорил: "Ничего другого я и не ожидал. Разве можно доверить серьезное дело девчонке?"
-Прости! - она была готова молить караванщика, тот же только взглянул ей, бросил:
-Мне нужно идти. Сати ждет, - это был совсем не ее дядя. Кто-то другой.
-Вы... Вы можете... поговорить в повозке... Если нужно, я погуляю... Или пойду, посижу в командной...
-Не надо. Можешь возвращаться. Мы найдем место. И вообще, нам нечего таится: мы жених и невеста.
-Да, конечно...
-Ладно, пока, - и он ушел, оставив девушку растерянно и расстроено глядеть ему вслед.
Глава 5
Над бескрайними просторами снежной пустыни медленно распус¬кался алый бутон вечно юного утра - того прекраснейшего мига, когда все вокруг преображалось, оживало, переходя из тени в свет, и казалось, что отворяются врата в небесные миры и стоит сту¬пить на незримую тропу, как ветра вознесут твой дух к самому под¬ножию трона повелителя небес. Такие мгновения стояли того, чтобы, отрешившись от забот и проблем, оглядеться вокруг - и вот уже начинаешь не жить, а грезить, полнясь дыханием мечты.
Отойдя от тропы каравана на несколько шагов, Атен остановил¬ся и, запрокинув голову, замер, любуясь небесами и зем¬лей, восхищаясь всем, что видел глаз. Он стоял, покачиваясь, хмельной, вдыхая полной грудью еще сильнее дурманивший морозный чуть сладковатый воздух, в котором было столько покоя... И вообще, сказать, что он чувствовал себя великолепно, зна¬чило, не сказать ровным счетом ничего. Так хорошо ему не было давно, может быть, даже никогда. Только теперь он начал понимать, как чудесно делать не то, что должен, а что хочется, не думая ни о чем, ни о чем не беспо¬коясь...
Его больше не связывали какие-то заботы, обязанности и, главное, предчувствия-страхи. Он был совершенно уверен в том, что все в порядке, и не допускал и тени сомнений в том, что так будет и впредь.
"Все хорошо... Все просто замечательно... - мысленно повто¬рял он раз за разом, как молитву или заклинание. - Все хоро¬шо... Все просто замечательно... Все хорошо..."
Ну и что из того, что всегда, во все времена считали: "Первый раз слово, второй раз просьба, третий раз мольба, четвертый же - беда..." - эти символы, составленные первым творцом заклинаний, с незапамятных времен стояли на свитках с молитвами. Но кто помнит об этом, кто вообще может думать хотя бы о чем-нибудь, когда в голове вновь и вновь звучит только: -Все хорошо. Все просто замечательно"!
Караванщик широко зевнул, мотнул головой, прогоняя начавшую было подкрадываться к нему бледную муть дремы: "Нет, грех спать в такое прекрасное утро!"
И вообще, ему и не особенно-то хотелось спать. Хотя за пос¬ледние дни он не прикорнул ни на мгновение, Атен не чувствовал усталости. Лишь временами, вот как сейчас, его словно снежным покровом накрывало сумрачным состоянием полусна, когда вокруг мерещились какие-то тени, видения, одно удивительнее друго¬го, а разум почему-то не удивляется, воспринимая все как совер¬шенно обыденную реальность. Несколько мгновений - и все проходило, забываясь при этом быстрее, чем если бы ничего и не было вовсе. Несколько мгно¬вений, после которых караванщик чувствовал себя бодрым, отдохнув¬шим, как после долгого здорового сна, и готовым шагать вслед за солнцем без устали так, словно он не человек, а бог.
-Пап! -он и не заметил, как к нему подошла Мати, но ничуть не удивился.
-А? - караванщик не смог сдержать зевка.
-Я хотела поговорить с тобой...
-Давай потом, не сейчас, - разговоры представлялись ему никому не нужной безделицей. Зачем что-то обсуждать, о чем-то спрашивать, когда все известно и ясно и так? С этой вдруг открывшейся ему истиной как-то сразу согласи¬лись все вокруг. Все, кроме Мати, которая упрямилась, не желая ничего понимать, или делая вид, что ничего не понимает, что было еще хуже.
-Ну пап! - не унималась та.
"Ох, дети, дети, почему с вами столько проблем? И чем старше вы становитесь, тем больше вырастают сложности..."
-Ладно, - он снова зевнул. - О чем речь?
-Об этом месте, - глаза Мати блестели, словно она открыла тайну мироздания.
"Ох, молодость!" - вздохнул, подумав про себя, караванщик.
-Пап, я прочла в свитках... - говоря это, девушка вытянула из ру¬кава какую-то старую рукопись. - Вот... - она развернула свиток, собира¬ясь ему показать какой-то знак, но Атен решительно забрал лист, убрал за пазуху, даже не взглянув на него.
Покой покинул его душу, сменившись гневом. Он был так сер¬дит, что не смог сдержаться.
-Я ведь запретил тебе совать нос в сундук с этими древними сказками! - нахмурив брови, строго проговорил он, надвинувшись на дочь мрачной серой тучей. - Или нет?
-Запретил, но...
-Почему же ты не выполняешь мою волю, непослушная дочь? - распаляясь все сильнее, мужчина заскрежетал зубами.
-Я... - она собиралась ответить на его вопрос, но он не ждал от нее никаких слов, лишь смирения:
-Или ты хочешь, чтобы тебя наказали? Мне давно следовало так поступить! Даже представить себе невозможно, скольких бед мы смогли бы избежать, будь я с тобой строже!
Мати смотрела на отца широко открытыми глазами, в которых застыли непонимание и испуг. Она не узнавала его. Ей вдруг показалось, что, хотя внешне он совершенно не изменился, но внутренне, душой, духом, стал совершенно другим, чужим. И, все же...
-Папа, прости меня, пожалуйста, - поняв, что спорить с ним, бесполезно, что лучше со всем согласиться и покаяться, она подош¬ла к нему, коснулась головой плеча, не скрывая заблестевших в глазах слез. - Я не хотела тебя ослушаться, я... Мне просто стало не по себе... У меня было предчувствие, ну, что что-то должно произойти... И я пыталась разобраться...
-Великие боги, да когда же ты наконец, поймешь: все эти по¬пытки заглянуть в будущее ни к чему хорошему не приводят! - вскричал караванщик. - Или ты не слушала меня?
Мати была готова возразить, что ничего подобного отец ей не говорил, скорее наоборот, но Атен не дал ей и слова ска¬зать, продолжая:
-Или жизнь тебя ничему так и не научила? Вспомни, что было в прошлый раз? Из-за этого твоего предчувствия мы чуть было не потеряли Шамаша!
Отпрянув от него, словно от ледяного изваяния в замке госпо¬жи Айи, девушка с силой стиснула губы. Глаза защипало так сильно, что она зажмурилась от боли.
С тех пор прошло больше года. И за все это время никто ни разу не напомнил ей о случившемся. Да, она понимала, что внутри, в ду¬ше многие упрекают ее, даже осуждают, но всегда считала - не больше, чем жалеют. И она совсем не ожидала услышать упрек от родного отца - самого близкого человека, который был у нее в мире.
Мати чувствовала себя такой несчастной... Хуже, наверное, ей было только в тот миг, когда... когда она поняла, что случилось в драконьем городе.
"Великие боги! За что Вы так наказываете меня? За что мучае¬те, отбирая при этом единственное утешение?"
-Вот что, Мати, - продолжал между тем хозяин каравана, хмуро глядя на дочь, которая испортила такое чудесное утро, - шла бы ты в повозку да сидела там. Ни к чему наводить тень на солнце.
Но даже после этих слов девушка не бросилась опрометью к повозке невест, не в силах побороть жалости к самой себе. Мати продолжала стоять возле отца, чуть наклонив голову, глядя ему на ноги, не в лицо.
-Я сделаю так, как ты велишь...-начала она.
-Вот и отлично! Давно бы так!
-И останусь в повозке до тех пор, пока ты не позовешь меня, или не позволишь выйти… Но, отец, прошу, заклинаю тебя: прочти свиток!
-Ты еще торгуешься? Со мной?! - его лицо пошло пятнами. Гнев застил кровью глаза.
Будь в его руках плеть, он бы показал этой несносной девчонки, как надо себя вести со старшим! То, что Шамаш ей все прощает, не дает ей пра¬ва... И вообще, ему не следовало быть таким мягким с дочерью! Да, она росла без матери, да, она была его единственным ребенком, а таковых во все времена баловали. Но все это действовало до тех пор, пока он не узнал, что она - Творец зак¬линаний! А Творец заклинаний не может быть слабым! Мати должна забыть про сомнения, про страхи! Складывать заговоры - значит, постоянно сражаться с демонами и злыми духами. Она должна быть сильной! Даже сильнее воинов-дозорных! Сильнее всех! Иначе ей не выжить! И он должен сделать ее сильной, если хочет, чтобы она жи¬ла! Но для этого ему прежде необходимо обучить ее послушанию! Иначе она не усвоит ничего из того, что ей предстояло узнать!
Учить Творца заклинания - он плохо себе представлял, что это означает. Чему мог научить ее хозяин каравана?
"Но ее мать оставила девочку мне, уверенная, что я все сде¬лаю правильно! И я не подведу Тебя, моя лучезарная Власта, моя бо¬жественная госпожа Айя!"
-Это важно, отец! - та продолжала настаивать на своем. В ее глазах был лишь страх, но, казалось, именно он придавал ей си¬лы. – Прочти!
Поморщившись, он тяжело вздохнул.
"Нет, госпожа, видать, я плохой учитель. Ничего-то у меня не получится. Ну не могу я быть с ней строгим!" - его рука уже потянулась к свитку, но тут, словно молнией посре¬ди ясного неба, в голове сверкнула мысль - та, что была придумана не им, что несла в себе твердость и властность:
"А ты попытайся!"
От неожиданности Атен даже закрутил головой.
"Госпожа..." - он решил, что с ним заговорила сама богиня, мать девочки.
"Попытайся! - повторило внутреннее эхо, с недавних пор забравшееся к нему в голову, сперва просто говоря, затем - приказывая: - Попытайся!- и, наконец, будто угрожая: -Попытайся. А не то пожалеешь!"
"Если Ты этого хочешь... Если Ты считаешь, что так будет лучше, правильнее..."
Он уже открыл рот, чтобы сказать...
Но тут до него донесся крик дозорного, подхваченный воинами каравана и возницами:
-Оазис! Впереди оазис!
Лицо Атена просветлело, губы растянулись в довольной улыбке:
-Ну наконец-то! - он выглядел довольными и разомлевшим, сов¬сем как задобренный сытным ужином и не одним кубком крепленой настойки горожанин.
Это отрешенное выражение глаз, которые словно разучились ви¬деть, неуверенная покачивающаяся походка... Если бы Мати не зна¬ла, что отец равнодушен к пьянящим напиткам, она бы решила... Ко¬нечно, все могло измениться... И это его странное поведение с рез¬кими перепадами настроения... И запах изо рта... И так часто начавший запле¬таться язык... И вообще...
"Нет! - она отказывалась верить. Но чем усерд¬нее она отвергала эту мысль, тем сильнее становились ее подозрения. - Хозяин каравана не может! Он не должен затуманивать свое сознание, когда пе¬ред лицом опасности его ум должен быть свеж и ясен! Отец не стал бы подвергать всех опасности..."
А потом до нее дошел смысл услышанного. В глазах отразился еще больший ужас. Девушка замотала головой:
-Этого не может быть! Отец, это призрак! До ближайшего оази¬са почти месяц пути! Здесь не может быть городов! Здесь их никог¬да не было! Никогда!
-Что за чушь! Прежде, в легендарное время оазисы были везде!
-Но...
-Не говори ерунды! И не спорь! Пока я действительно не рас¬сердился на тебя и не заставил сидеть в повозке всю городскую неделю!
-Посмотри на карты!
-Что на них смотреть? - караванщик как-то косо глянул на де¬вочку. Его глаза явственно говорили: "Ты что, дура? Не понимаешь очевидного?" - Когда можно взглянуть на сам город?
-Это демоны! Они затуманили тебе глаза...
-И дозорным тоже? - криво усмехнулся он.
-Да! Свиток… В нем говорится об этом месте! И его демонах! - не унималась Мати, не слыша откровенного хохота за своей спиной, не видя лиц развеселившихся караванщиков, обсту¬пивших их кругом и откровенно потешавшихся над девчонкой. А даже когда поняла, увидела... Ей было все равно. "Пусть! Пусть! Глав¬ное, чтобы выслушали!" - больше ей ничего не было нужно.- Есть та¬кие края... Внешне они ничем не отличаются от остального мира. Но только внешне. Тот, кто попадает туда, сразу же начинает чувство¬вать себя по-особенному. Ему кажется, что возможно все, даже са¬мое невероятное. И представлявшееся невозможной мечтой, начинает исполнятся... - громкий, неудержимый смех заглушил ее голос, зас¬тавил умолкнуть.
Наивная, она не понимала, что выслушать и услышать - не одно и то же. Но даже тогда, даже теперь она не собиралась сдаваться. В отчаянии она искала выход и вспомнила о языке, который должен был быть понятен всем:
-Это край мечты.
Только если ты
Попадешь туда
Наяву, бе... - она бы не остановилась сама. Нет, на этот раз девушка была готова настоять на своем, довести рассказ до конца, потому что была уверена: "Они должны знать! Должны понять! Пусть даже это заставит их пройти через самое страшное разочарование в жизни!"
Но ее заставили замолчать, заткнув рот пригоршней снега.
Мати на мгновение задохнулась, подавившись, закашлялась.
-Атен, что ты делаешь! - донесся до нее резкий, полный гнева вскрик Лины.
"Неужели это он..." - все еще кашляя, дыша нервно, надрывно, девушка взглянула на отца, на руках которого повисли двое кара¬ванщиков, удерживая.
-Отпустите меня! - силясь вырваться хрипел тот, покраснев сильнее зари. - Отпустите, я сказал! - наконец, ему удалось от¬махнуться от них.
Торговцы остались рядом, не спуская с Атена настороженных взглядом, готовые, едва тот двинется, остановить его.
-Ты же мог убить ее! - демоном ярости налетела на него Ли¬на. - Неужели боги лишили тебя разума? Она же твоя дочь! Где твое сердце?
-Мое сердце? - он хмуро глядел на нее исподлобья. - Где ему и положено быть - у меня в груди! А вот где ваши уши, глаза и, главное, головы? Она-то, - он махнул рукой в сторону Мати, - дев¬чонка, которая еще не прошла испытания и, значит, не имеет ни собственной судьбы, ни вины, не говоря уже о разуме. Она не пони¬мает, что чуть было ни натворила! Но вы-то! Вы!
Стоявшие вокруг караванщики переглянулись. Они ничего не по¬нимали, однако, задумавшись, насторожились. В их глаза вошло сом¬нение.
-Девочка всего лишь говорила... - пробормотала женщина.
-Что говорила, Лина? Что?
-Ну... О свитке, о демонах...
-Лина, - он недовольно поморщился, - я спрашиваю не о чем, а что?
-Слова! Простые слова! Ты мог остановить ее иначе! Велеть замолчать!
-А если бы она не послушалась?
-Ну и что? Что случилось бы тогда? Не похоже, чтобы она со¬биралась произнести богохульство...
Ее прервал смех.
-Атен? - она смотрела на него с непониманием и ждала хотя бы какого-нибудь объяснения. Но караванщик никак не мог успокоиться.
Не дождавшись объяснения, Лина заговорила вновь, не скрывая своей досады и злости, наоборот, специально выставляя их напоказ, словно позабыв о том, что это по крайней мере неприлично:
-Я не сказала ничего смешного! И, во имя богов, если ты не объяснишь, что происходит, я буду настаивать на том, чтобы караван собрался на круг!
Стоило женщине произнести это, как все взгляды обратились к ней. Для круга сейчас могла быть только одна-единственная причина - та, о которой до сего мгновения все предпочитали не думать - переизбрание хозяина каравана.
Атен, который понял это не хуже других и, может быть, даже быстрее, обвел своих спутников внимательным взглядом прищуренных глаз. Люди молчали. Некоторые опускали головы, другие глядели впе¬ред, но с таким отрешенным видом, словно их здесь и не было вов¬се.
-Вот, значит, как… - проговорил он, а затем с вызовом спросил: - Вы хотите, чтобы я ушел?
-Атен...
-Это мой караван! Мой! Потому что на мои деньги было постро¬ено большинство его повозок!
-Первых повозок, - караванщики и сами не знали, зачем заговорили об этом, - которые уже давно заменили...
В сущности, никто не думал о том, чтобы на самом деле пере¬избрать хозяина каравана. Просто у них было это право. Все, что они хотели - напомнить о нем, чтобы почувствовать себя свободны¬ми.
-Свобода... - криво усмехнувшись, негромко бросил Атен. Но это тихое слово прозвучало для всех громче грома. Вздрогнув, караван¬щики застыли в напряжении. Им показалось, что хозяин прочел их мысли. Потом он обратил взгляд на стоявшего чуть поодаль Евсея. - Расскажи им все, - велел он.
Тот медлил. Но вовсе не потому, что не понял, о чем говорил хозяин каравана. Нет, ему все было совершенно ясно. За исключени¬ем того, следовало ли это делать.
-Брат, ты уверен...
-Да, - голос Атена звучал жестко и резко, как удар хлыста. Сам же он, повернувшись, зашагал прочь, бросив на ходу дочери. - Ты молча выслушаешь все до конца, после чего пойдешь в свою повозку и будешь сидеть в ней до тех пор, пока от города, который увидели дозорные, до нашего каравана не будет вновь столько же, сколько сейчас!
Мати не смотрела на него, упрямо сжав губы. Ей хотелось проклясть отца. Нынешним утром он очернил все то хорошее, что хранилось в ее памяти. Но, все же, что бы там ни было, он оставался ее отцом. И вообще, она собиралась молчать до конца вечности, зарекшись произнести и сло¬во.
-Мда... - Евсей оглядел собравшихся.
-Рассказывай! - Лина подошла к нему, а вслед за ней передви¬нулись и остальные караванщики.
-Ну же! - торопили все помощника хозяина каравана, который непонятно почему медлил.
Евсей огляделся, вздохнул, смирившись с тем, что ему придет¬ся пойти против своей воли, подчинившись чужой. Но прежде чем рассказывать нужно было кое-что устроить.
-Вот что, - он провел рукой по лицо, тонкой юношеской бород¬ке, понимая в глубине души, что хотя все и принимают его за рав¬ного себе по возрасту, но видят-то перед собой вихрастого юнца, - раз караван не остановился, не лучше ли будет и нам продол¬жать путь? Не хотелось бы отстать.
С ним согласились. В конце концов, говорить можно и на ходу. Мати, бросив взгляд на горизонт и, убедившись, что действительно город недалеко, когда уже виднелся священный холм с возне¬сенным над ним храмом, открыла рот, чтобы сказать: "Здесь может быть опасно. И лучше не отвлекаться на то, что можно отло¬жить и на потом", - но промолчала, вспомнив о данном самой себе слове - молчать. К тому же... В этот миг ей было все равно, что ждет впере-ди ее и этот караван.
"Может быть, так и лучше - умереть. Уснуть вечным сном. И ни о чем не жалеть, ни над чем не плакать, больше ничего не терять..."
-Итак? - караванщики ловили каждое слово Евсея.
-Мати - Творец заклинаний, - проговорил тот. И над пустыней повисло молчание. Все пытались понять, что значили эти слова. И не могли. В общем-то, каждое по отдельности они были яс¬ны. Но все вместе они не сочетались, как полушубок караванщика с сандалиями горожанина. Хотя...
-То, что она начала произносить...- девушка поймала на себе чей-то напряженный взгляд и поспешила опустить голову, сжавшись в комок и мечтая лишь о том, чтобы провалиться сквозь землю. - Это было заклинание?
Люди начали вспоминать.
-Что там говорилось?
-"Это край мечты. Только если ты попадешь туда наяву..." - похоже на заклинание места.
-Край мечты... Но почему, если так, Атен остановил ее?
-Думаю... - Евсей глянул на племянницу. То, что он собирался сказать, могло навредить ей. Но если рассказывать, то все. - Следу¬ющим словом должно было стать "беда". Ведь так? - Мати кивнула, не понимая, к чему он ведет.
-Проклятье места! - если еще мгновение назад караванщики тя¬нулись к ней, улыбались, подбадривая, то теперь резко отшатнулись в сторону, словно она была больна снежным безумием.
-Думаю, что так, - подтвердил Евсей.
Все расспросы прекратились. Караванщикам нужно было сперва разобраться в услышанном. Понять, прочувствовать, обсудить между собой.
-Творец заклинания...
-Величайший дар...
-Или столь же великое проклятие…
-Она ничего не знала о своем даре, и потому ни в чем не ви¬новата.
-Во всяком случае, теперь ясно, что вдруг нашло на Ате¬на.
-Творцы заклинаний - полубоги.
-Но кто ее отец?
"Как кто? Как..." - Мати переводила взгляд с одного спутника на другого, все меньше и меньше понимая... Нет, конечно, она зна¬ла о Творцах заклинаний. О них говорили в легендах. Разное. По большей части - такое удивительное, что в это было трудно пове¬рить.
-Бог. Для того, чтобы говорить на Их языке, нужно принадле¬жать к небожителям.
"Мой отец хозяин каравана!" - хотелось закричать девушке.
А люди продолжали, видя ее, но говоря так, словно Мати и не было вовсе:
-Понятно, что Атен так разъярился. Столько лет думать, что это твой ребенок, и вот...
-Растить дочь бога - дело святое...
-Да, это так, и, все же, если бы я узнал, что моя дочка... Не знаю, как бы я повел себя. Во всяком случае, в одной повозке с женой точно бы не остался.
-Богам не отказывают, Вал.
-И, все таки, Рани, это измена!
-Бог может принять облик мужа. Власта могла не знать...
-Ладно, хватит! Ни в чем я ее не виню! Мертвую-то! Боги ей судьи… Но Атена понять можно.
-Да, - закивали другие мужчины каравана, в то время как жен¬щины, переглянувшись между собой, вздохнули. Что они могли ска¬зать? Лишь спросить, отводя разговор на шаг в сторону от тропы:
-Интересно, а какой бог...
-Небожителей много. Мало ли... - Евсею совсем не хотелось го¬ворить об этом. И вообще, было пора остановиться.
-Но проклятие места... - сорвалось с губ кого-то из караванщи¬ков.
И вновь над их головами нависло покрывало молчания. Те, сло¬ва, что должны были прозвучать после этого, не были сказаны. Но в головы всех, словно по воле кого-то невидимого, скрытого от глаз, пришла одна и та же мысль: "Проклятия от Губителя..."
Мати вдруг показалось... Она кожей почувствовала исходившую со всех сторон угрозу и сжалась еще сильнее.
"Вот сейчас меня выгонят из каравана... - подумала она. - И я буду изгнанницей вдвойне - дочь изгнанника, сама изгнанница..."
-Было бы правильно...
-Ты тоже подумал об этом?
-О чем? - Евсей насторожился. Что бы там ни было, она была до¬черью небожителя, которому... или которой - так считал Атен, по-прежнему видя в Мати свою дочь... И богу не понравится, если с ней случится что-то плохое. Караванщикам придется быть осторожными, очень осторожными.
-Клятва молчания. В легендах ее приносят все Творцы заклина¬ния. И хранят до тех пор, пока не овладевают этим искусством в достаточной степени, чтобы не нести угрозу.
-Но кто ее научит...
-Бог. Тот, чья она дочь. Так было всегда. Во всяком случае – в легендах.
-Мати? - Евсей, а вслед за ним и все остальные караванщики повернулись к девушке. Та закивала головой. Она была готова на все, что угодно, лишь бы ее не выгнали из каравана.
-Что ж... - эта клятва и была в молчании. Следовательно, кивка было достаточно. И, все же, люди остались не до конца удов¬летворены. Ведь в караване были не только они, но и их дети. Нужно было что-то еще... Но только что? Что способно защитить от неумелого Творца заклинаний, да еще и рожденного неведомо от какого бога?
Девушка испугалась. Даже сильнее, чем миг назад. "Что еще? Что?"
Какая разница? Ей все равно придется подчиниться. У нее просто не было другого выхода. Что еще она могла сделать?
-У нее ничего нет, что мы могли бы взять в залог клятве...
-А золотая волчица?
Мати уже была готова закричать, как кричала в душе: "Нет! Только не это! Я не отдам вам ее!"
-Она - священное животное...
-А девочка - полубог.
-Тем прочнее будет клятва.
-Да... Тем более, что волчица для нее дороже всего, даже са¬мой жизни...
-Да...
Слезы. Они заполнили раны ее глаз. Казалось, еще миг - и они прольются. Но тут, за шаг до, казалось бы, неизбежного...
-Что здесь происходит?
"Шамаш!" - Мати бросилась к нему, уткнулась ему в грудь, пряча лицо в шерстяном свитере.
"Ну что ты, малыш, что? Успокойся. Все хорошо."
"Они хотят отнять у меня Ашти!"
-Видишь ли, Шамаш... - начал Евсей, но тот не дал ему договорить:
-Вы действительно собираетесь забрать у нее волчицу?-сурово спросил он. И караванщик заметил в черных глазах мага нечто, очень похожее на угрозу.
-Ты не знаешь всего, наделенный даром.
-Шамаш, она - Творец заклинаний!
-Кто? Снежная охотница?
-Нет, конечно! Мати!
-И что же? - вместо того, чтобы отстраниться от девушки, он, наоборот, взял ее за руку, делясь своим теплом, успокаивая.
-Помнишь... Помнишь, ты сам когда-то говорил, что маг, не умеющий управлять своим даром, очень опасен. Так вот, Творец заклинаний еще более опасен. Потому что его слова имеют особую силу, произносимые на языке богов. Мати нужно научится пользо¬ваться этим даром…
-Она научится.
-Да, конечно, но прежде чем это случится, пройдет время...
-И все это время вы намерены бояться ее, обходить стороной, ненавидеть и мучить?
-Шамаш, не поворачивай все с полозьев на крышу!
"Я буду осторожной! Очень! Я... Я уже дала слово молчать! И я сдержу его, правда! Я ведь сама все понимаю, я угроза..."
"Никакая ты не угроза. То, о чем они говорят... Ма¬лыш, это не тот дар, которого следует бояться. Ты сама, а, значит, и твое слово не спо¬собно нести зло. Оно... Я не знаю, как объяснить... Это почти то же, что и летопись. Легенда, которая пишется по-особенному..."
"Ничего страшного?"
"Конечно, милая".
"Но они..."
"Им просто нужно это понять. И привыкнуть к тебе. Перемены всегда пугают. Помнишь, как первые дни все обходили стороной ле¬тописца и его помощника?"
"Потому что боялись, что те напишут о них что-то… Что-то, о чем не хотелось бы рассказывать потомкам… И вообще, дядя Евсей и Ри могли и потерпеть! У них исполнилась мечта! А я... Я ни¬когда не хотела для себя ничего подобного! Я... скорее даже нао¬борот..."
"Мы поговорим об этом чуть позже, малыш", - он не спускал с караванщиков настороженного взгляда.
"Шамаш, скажи им, что ты - бог! Скажи!" - она была совершенно уверена, что после этого все оставят ее в покое. Что может быть лучшей защитой, чем божественное покровительство?
Но почему ей послышалась невеселая усмешка в его мысленном голосе?
"Будет только хуже. Ведь они верят в другое. Если я сделаю так, как ты говоришь, они решат, что я лишился рассудка. Необу¬ченный Творец заклинаний и безумный маг... Доверься мне. Я все улажу. Только тебе придется пожерт¬вовать своей свободой".
"У меня ее и так нет".
-Что сказал хозяин каравана? - спросил Шамаш.
Люди переглянулись. Они ожидали совсем другого. Но Хранитель задал вопрос. И им нужно было на него ответить.
-Он велел Мати молчать…. И оставаться в своей повозке до тех пор, пока караван не покинет город.
-Творец заклинаний - так вы назвали ее? Если она будет мол¬чать, то не сможет произнести проклятье. Уверен, в повозке невест нет ни чернил, ни бумаги. Значит, она не сможет записать символы.
-Выходит, да... Вообще-то, этого действительно достаточно… И, потом, Атен ведь наделен даром предвидения. Он знает о будущем больше, чем мы... Он - хозяин каравана. Мы должны следовать его воле…
Караванщики умолкли. Они приняли решение и, наконец, успоко¬ились. Оставалось только одно.
-Но Мати всегда была непослушной девчонкой, - бросив на девуш¬ку недобрый взгляд, проговорил Вал, - где гарантии, что она подчи¬нится и останется там, где ей будет велено?
-Я гарантирую вам это, - однако, обведя людей взглядом и по¬няв, что слова мага им будет недостаточно, он продолжал: - Я наложу на повозку заклятие. Которое будет нерушимо.
-И его не сможет нарушить никто? Даже Творец заклинаний?
-Никто.
-Что ж... Хорошо... - согласились все, пусть и с неохотой. Потому что не чувствовали себя спокойно рядом с Мати. Наверное, не приди маг, они бы дошли до того, что изгнали девушку из каравана. Это могло поссорить их с богами. Но... Но из двух страхов всегда выбирают тот, что ближе и потому сильнее.
И, все же, они чувствовали себя обманутыми, поскольку все решили за них. Однако... С этим можно было смириться. В конце концов, такое происходило и прежде.
-Пожалуй, мы пойдем... - караванщики стали расходиться.
И тут Мати открыла рот, чтобы спросить...
Шамаш поспешно поднес палец к губам.
"Молчи, малыш. Ты поклялась. Помни об этом".
"Да, Шамаш, - та испуганно взглянула на него. - Прости, ты так старался, а я чуть было все не испортила!"
"Пойдем", - он двинулся в сторону повозки невест.
"Это заклинание, о котором ты говорил..."
"Не бойся его. Оно не причинит тебе вреда, наоборот, защи¬тит".
"Шамаш, это место..."
"Я знаю", - мягко остановил он девушку.
"Но почему тогда ты не объяснишь всем? Почему? Они бы послушались тебя!"
Она ждала ответа и, не слыша его, повернулась к Шамашу. На ее глазах он вдруг вновь, как в тот раз, пошатнулся, зажмурившись, сжал ладонями виски.
"Тебе плохо? Шамаш, что с тобой?"
Он выглядел таким слабым и больным. Только теперь Мати заме¬тила, что смуглое лицо бога солнца стало совершенно бледным, губы посерели, а на лбу, несмотря на мороз снежной пустыни, блестели капельки пота.
"Шамаш!"
"Прости... - только когда ее мысленный голос сорвался в испу¬ганный крик он услышал ее. - Я... - он медленно выпрямился, опустил руки. - Что ты говорила?"
"Что с тобой, Шамаш? Ты болен?"
"Дело не во мне... В этом мире... Он стал шатким, словно то¬ненький мосток над бездной. Кажется, один неверный шаг - и все сорвется в пропасть... - его глаза были закрыты и со стороны каза¬лось, что он говорит словно в бреду. - Все не настоящее. Все, что происходит не должно было случится... Ничего подобного просто не могло быть... Но это есть... Я... Я не могу остановить это, не могу заставить все вернуться в прежний, реальный мир... Все, что мне под силу - удерживать вас от падения... Но и это становится делать все труднее и труднее..."
"Но почему! Что это? Кто стоит за всем этим? Губитель? Что вообще происходит?"
"Не знаю, малыш... Я не могу ни на миг оставить настоящее, чтобы заглянуть в прошлое.... Приходится вымерять каждый шаг... Один на бесконечность... Но это может быть он..."
"Ты думаешь так, потому что он - враг?"
"Потому что ты прежняя".
"Но..."
"Браслет... Тот, что он подарил тебе".
"Он защищает меня..."
"От слуг Нергала".
"Но... - Мати подобрала губы. Ее брови сошлись на переноси¬це. Тут было что-то не так. - Зачем это Губителю? Зачем он испол¬няет заветные мечты? Все счастливы... Кроме меня, - ей не хотелось этого говорить, вслух бы она никогда ничего подобного не сказала, сдержавшись, стыдясь того, что в такой момент думает, беспокоится об одной себе, но язык мыслей слишком открыт и искренен, чтобы допускать недомолвки. - Зачем он заставляет меня страдать? Ведь он обещал, что никогда не причинит мне зла... Или... Хотя, чему я удивляюсь, ведь словам Губителя нельзя верить... Но зачем тогда браслет?"
"Не знаю, - это все, что он мог ответить. - Может быть, дело и не в Нергале... Тебе придется разобраться во всем этом самой... Ты единс¬твенная, против кого это, что бы там ни было, не действует..."
"А ты?"
"Я... - он на миг замолчал, опустив голову на грудь. - Я просто тяну время. Не знаю, как долго мне будет это уда¬ваться..."
"А потом? Что случится потом?"
"Я тоже изменюсь".
"Изменишься? Но как? Ты перестанешь быть богом? Станешь че¬ловеком?"
"Может быть".
"Однако ты не знаешь наверняка?"
"Нет".
"Но почему!" - если бы она могла, то заревела бы навзрыд, словно насмерть перепуганная малышка... Впрочем, она и была испу¬гана.
"Кто бы это ни был... Кто бы ни стоял за всем этим... Он на¬шел оружие, перед которым бессильны все".
"Но я..."
"Ты защищена. Ты была защищена в тот миг, когда все это на¬чалось. Я же ни¬чего не успел сделать. Потому что не ждал нападения. А когда на¬чал понимать... Было уже поздно..."
"Что это за оружие?" - она провела ладонью по лицу, словно смахивая слезы. Раз она единственная, кто может что-то сделать, она должна бороться. Должна! Иначе... Об этом было лучше не ду¬мать.
"Мечта".
"Мечта?"
"Она сильнее нас, потому что мы верим в нее больше, чем во все остальное, моля ее исполнится... Пытаясь бороть¬ся с ней внутри себя, понимаем - это бессмысленно. Потому что даже душа готова предать, стремясь к поражению, не побе¬де..."
Они подошли к повозке невест и Шамаш умолк. Мати смотрела на него во все глаза, боясь упустить хотя бы одно слово, произнесен¬ное на языке мыслей, но бог так ничего и не сказал, словно ему больше нечего было говорить.
А она... Она совсем ничего не понимала! Как мечта может быть оружием? Почему она несет зло, когда должна только добро?
У девушки было столько вопросов... И, все же, она больше ни о чем не стала спрашивать, поняв одно, самое главное:
"Я должна понять все сама. Сама найти ответ. Только тогда он будет истиной."
Это решение принесло ей некоторый покой. Однако ненадолго. Всего лишь несколько шагов-мгновений спустя ее вновь обжег холод страха, заставив вновь заговорить:
"Шамаш... - она сама не понимала, почему вдруг ей пришла на ум эта мысль, но держать ее внутри себя было выше всяких сил - слишком уж пугающей она показалась. - Помнишь, ты говорил мне, что изменял будущее. А прошлое, его можно изменить?"
Он поднял на нее глаза, несколько мгновений смотрел, разду¬мывая над ее словами.
"В любой другой миг я сказал бы - нет. Но сейчас... Видимо, нечто подобное и происходит. Если не на самом деле, но в воспоми¬наниях. Прошлое же по большей части - именно то, что мы о нем помним".
"А для того, чтобы разобраться во всем... Чтобы все исправить... Для этого я должна оставаться такой, какая я есть?"
"Не бойся, ты защищена".
"Шамаш, я спрашиваю вовсе не потому, что хочу, чтобы ты ус¬покаивал меня, повторяя это вновь и вновь... Я... Я должна быть уверена, что ничего не изменится!"
"Что тебя беспокоит?"
"Прошлое! Если оно изменяется... Может ведь случится и так, что я... Что Губитель... Ну, в общем, что он не подарит мне этот браслет!"
"Это невозможно".
"Ты уверен?"
"Конечно, малыш, - вздохнув, устало проговорил бог солнца, - это ведь и его прошлое, его память. Раз он решил сохранить ее тогда, когда мог легко отказаться от неприятных воспоминаний, то по доб¬рой воле не отдаст и теперь. Ведь от свое всегда не хочется отда¬вать. Это совсем не то, что лишать других..."
"Ты... Ты ненавидишь его..."
"Ненависть - слишком сильное чувство. Но да, несмотря на временные перемирия, в вечности мы с ним враги. Однако тебе не о чем беспокоиться".
"Но дело не только в нем... Ты ведь мог тогда не передать мне подарок Губителя... И я могла не взять браслет, испугавшись... И тогда все было бы другим... Тогда... Если... Ну, в общем, если в прошлом случится именно так, то настоящее изме¬нится..."
"И будет совсем плохо... - Шамаш помрачнел. - Мы всецело окажем¬ся во власти неведомо кого... И ничего не сможем изменить, потому что не будем даже знать, что что-то не так... Что ж... Я не смогу отследить минувшее целиком. Но сделаю все, что в моих силах, чтобы твое прошлое осталось таким, каким было..."
"Спасибо!" – немного успокоившись, Мати забралась в повозку, огляделась.
"А где вещи Сати?" - она не видела ни ее одеяла, ни подушек, да вообще ничего, что напоминало бы о ней.
"Все решили, что ей будет лучше пожить пока в повозке роди¬телей. Недолго. Лишь столько, сколько потребуется, чтобы подгото¬виться к свадьбе".
"Но как же..."
"Это не нарушает закон. Лишь идет вразрез с обыча¬ем... Но ведь из двух зол выбирают меньшее, не так ли?"
"Меньшее... - вздохнув, она шмыгнула носом. - А я, выходит, большее. Они боятся меня. Сати боится меня!"
"Не суди их строго. Они не виноваты".
"Да. Конечно. Я понимаю. Это не они..." - глаза жгло, словно огненной водой.
"Малыш..."
"Нет, ничего, со мной все в порядке, - она смахнула с лица слезы, не замечая, что они так и не пролились, всхлипнула, - я справлюсь!"
А потом... Девушка нахмурилась. Она лихорадочно пыталась по¬нять, когда же все это случилось? Ведь дядя Евсей только-только рассказал караванщикам о ней. И среди слушавших его не было Сати. И никто не успел бы ей пересказать... А ведь нужно было собрать вещи... Или она знали все заранее? Но как?
Чем больше она думала об этом, тем яснее понимал, что в ми¬ре, в этом мире, который окружал ее, не осталось ничего ясного и понятного. И чем больше она будет обо всем этом думать, тем мень¬ше понимать, теряя саму себя... А значит...
"Лучше не думать. Просто принять все, как есть... - она глянула на медленно бредшего, сильно припадая на больную ногу и опираясь на борт повозки бога солнца. - Шамаш, а как же Ашти? Она ведь сейчас достаточно далеко, чтобы это все не коснулось ее?"
"Да".
"Но когда она вернется..."
"Золотые волки не смогут противиться этому нечто".
"Тогда...-она помедлила немного, сглотнул подкативший к гор¬лу комок. Ей было больно от одной мысли о том, что она собиралась сделать. Но раз не было другого выхода. - Шамаш, запрети им возвра¬щаться в караван! Пусть держатся на безопасном расстоянии от нас! До тех пор, пока все это не закончится! Пожалуйста! Им... Им бу¬дет безопаснее в снегах!"
"Если они узнают, что нам грозит беда, ничто не остановит их".
"Так не говори! Не объясняй ничего! Просто... просто сделай так, чтобы они были в безопасности!"
"Поблизости есть стая золотых волков..."
"Да! - это было лучшим выходом. - Пусть они останутся в стае!"
"Ты права... Незачем тянуть их за собой..." - он говорил так, словно на этот раз не надеялся победить, заранее смирившись с по¬ражением. Оттолкнувшись от борта повозки, он уже хотел уйти, но Мати остановила его:
"Ты куда?"
"В снега. Чтобы проклятье не коснулось волков, они не должны даже в мыслях приближаться к каравану".
"Ты... Тебе придется уйти? Сейчас?"
"Не бойся ничего. Заклятье, которое ляжет на твою повозку... Да, оно не позволит тебе выйти. Но, в то же время, никто чужой не сможет в нее войти - ни человек, ни дух, ни даже бог. Ты будешь в безопаснос¬ти".
Мати поморщилась. Неужели он думает, что она беспокоится о себе?
Шамаш же, по-своему поняв ее недовольство, добавил:
"Я не оставлю тебя надолго. Уже вечером я вновь буду в кара¬ване. И если ты позовешь меня на языке мыслей - отзовусь..." - и, не медля более ни мгновения, он захромал прочь от повозки, с каждым новым мигом все дальше и дальше уходя в снега.
А Мати смотрела ему вслед, шепча молитвы богам.
Девушка ненавидела себя за это, негодовала, презирала, но ничего не могла поделать. Она молила не о том, чтобы небожители поддержали Его, облегчили Его путь, защитили... И не о том, чтобы Они помогли каравану пере¬жить это испытание. Сама не зная почему, она просила Их даровать ей слезы. Чтобы она могла, наконец, выплакаться. Словно только сле¬зы могли принести облегчение. И помочь...
...Это был самый долгий день в ее жизни. Он тянулся так мед¬ленно, что, казалось, в него бы поместилась целая вечность.
Сперва она просто сидела, обхватив ноги руками и положив го¬лову на колени, думая о том, что случилось...
"Я - Творец заклинаний! - горькая усмешка коснулась губ де¬вушки. - Как они все могли поверить в эту глупость? Ведь я - смертная, я знаю своих родителей, и... Хотя, может быть... Я ведь рожденная в пустыне... И госпожа Айя тоже моя мать, конечно, не родная, но... Может быть, этого достаточно..."
"Нет, - она поморщилась. - Не хочу! Не хочу даже думать! Это все неправда. Как и все остальное, происходящее сейчас! Лишь обман! Ложь! Ничего такого нет и не могло быть!"
"Когда же наконец закончится этот день! Ну вот всегда так: просишь время подождать - оно летит на крыльях ветра, просишь по¬торопиться - тащится как дряхлый олень!"
Она ждала вечера, потому что вечером должен был вернуться Ша¬маш.
"Мне нужно ему сказать... спросить у него..." - не важно, что. Ей просто хотелось поговорить, хотя бы с кем-нибудь!
Давая клятву, она и представить себе не могла, как будет тя¬жело ее сдержать. А ведь еще совсем недавно девушка отмахивалась от бесконечных разговоров Сати, мечтая посидеть в тишине и одиночестве хотя бы одно мгновение. Теперь же эта пустота вокруг и мертвое молчание ее просто угнетали. Особенно когда она слышала доносив¬шиеся из внешнего, за пологом повозки, мира обрывки фраз прохо¬дивших мимо караванщиков, крики дозорных...
"У них там жизнь, а я тут... Словно похороненная в снегах наяву, не в вечном сне!"
Откинувшись на подушки, она вытянулась и какое-то время не¬подвижно лежала на спине, скользя взглядом по обтянутому кожей каркасу повозки, примечая каждую шероховатость и незаметную преж¬де трещинку. Потом, когда и это занятие ей надоело, Мати перевернулась на бок, закрыла глаза, пытаясь уснуть, зная, что во сне время течет быстрее, чем наяву.
"Даже если мне приснится кошмар, - решила про себя она, - пусть… Ведь всегда можно прос¬нуться... Вот если бы так же было и наяву - испугало что-то – раз, и ты перенеслась туда, где безопасно, не полу¬чилось что-то, не удался день – пожелай, и ты вернулась во вчера и можешь пережить все вновь, поступая по-другому, правильнее... Если бы наяву все было так же просто, как во сне..."
Она уже начала фантазировать, придумывая, что было, если бы...
"Если бы можно было вернуться в прошлое... Но не во вчера, а далеко-далеко, когда я была еще ребенком..."
Какой беззаботной и легкой жизнь тогда казалась!
"Но не совсем маленькой, - поспешила она чуть подправить тропу грез. - Пусть мне вновь будет... Пусть мне завтра исполнится одиннадцать...-блаженная улыбка коснулась ее губ. День, который она вспоминала, до сих пор казал¬ся ей самым прекрасным и счастливым в жизни. - Во сне я увижу Ма¬тушку метелицу... Потом Шамаш перенесет караван в мир сказки... И подарит мне Шуши... Мою маленькую Шуши! - ее глаза наполнились слезами, как бывало всякий раз, когда она вспоминала о волчи¬це. - Я... Я буду заботиться о ней лучше, чем тогда, я сделаю все, чтобы с ней ничего не случилось, я... Я... Ведь теперь я знаю, что должна была сделать тогда, в драконьем городе... Теперь я это знаю - шагнуть вперед. И все! Ну почему жизнь нельзя пережить за¬ново!" - она уткнулась в подушку, чувствуя, что вот-вот раз-рыдается.
"Интересно, а если бы я не была защищена этим браслетом, - ее рука незаметно соскользнула к ноге, как будто она могла почувс¬твовать его сквозь валенок и носки... Впрочем, их ведь можно было и снять... Давно было пора. В повозке тепло, а выходить в ближайшее время она все равно никуда не собиралась. Тут она горько усмехнулась, по¬думала: - Может, и собиралась. Я нашла бы, куда пойти, чем за¬няться. Да кто мне позволит! Ведь даже Шамаш с ними заодно: надо же, вместо того, чтобы убедить всех, что они ошибаются и прика-зать оставить меня в покое, придумал это заклятие... - она тяжело вздохнула. - Нет, я не должна злиться на Шамаша. Только не на Него. Если кто и виноват в том, что мне приходится сейчас сидеть в оди¬ночестве, так это отец! - она нахмурилась, ее лицо стало не прос¬то недовольным, но злым. - Ну зачем, зачем он велел дяде Евсею рассказать обо мне? Сам бы тот промолчал. Я ведь видела - ему не хотелось говорить. Эх, папа, папа, вечно мне из-за тебя достается! - она могла обижаться на него, даже ненавидеть, но всякий раз - не забывая при этом: - Только если бы тебя не было, я бы вовсе не родилась..."
Так что... Так что выходило - винить ей было некого. Разве что саму себя...
"Нет! За что! Я ведь ничего такого не сделала! Я... Я же не виновата, что все желания исполняются! - вдруг ее глаза сощурились. - Вот именно - их желания. Значит, кто-то в кара-ване хотел, чтобы я была Творцом заклинаний. Интересно, кто? Что за глупый вопрос! Конечно, отец, кто же еще! И как только ему в го¬лову такое пришло: представить меня дочерью богини! Может быть, даже самой госпожи Айи!"
А ведь Мати должна была признаться, что и сама не раз представляла себе: а что бы было, если бы ее матерью была повелительница снегов? Конечно, это было дерзко – даже думать о чем-то подобном, но...
"Ну и что? Мои мечты ведь не сбываются. Значит, я могу ду¬мать о чем угодно! Интересно, а как выбирается это самое-самое заветное желание, которому суждено здесь исполнится? Ведь все желают для себя так много всего... Или заветное желание только одно?"
Потом, поразмыслив немного, она решила:
"За всем этим что-то стоит... Кто-то стоит. И, должно быть, он выбирает из наших фантазий те, которые выгодны ему, нужны для достижения его цели... Вот только какой? Может быть, если я найду связь между всеми желаниями, то пойму... Семьи у рабов... Моло-дость летописца и годы Ри... И простой маг вместо бога солнца... и еще я... Ну что тут может быть общего?"
Промучившись некоторое время над этой загадкой, но так и не найдя ответа, она решила: "Ладно, потом. Я ничего не могу по¬нять, потому что не все еще случилось. Нужно подождать..."
"Интересно, - спустя какое-то время пришла ей в голову стран¬ная, даже безумная мысль, - а что будет если я сниму браслет. Тогда и мое желание исполнится? Какое? Вернуться назад, в одиннадцать лет? Или никогда не заходить в драконий город? Или стать Хранительницей? Или... или... -положив голову на руку, она замерла, лучистый взгляд стал печален. Да. У нее было заветное же¬лание. Но оно никогда не исполнится. Потому что это невозможно. И нет смысла пытаться. Никакой надеж¬ды... - "А раз так... - вздохнув, она убрала руку с браслета. - Тем более, что он - моя единственная защита от чар происходящего с караваном... И, может быть, единственный шанс каравана выбраться из этой западни..." - во всяком случае, так считал Шамаш. А ему она верила... Верила в Него...
А время все тянулось и тянулось...
Мати не нужно было выглядывать из повозки, чтобы понять: день сейчас или ночь. Она ведь всю жизнь провела в караване и знала, видела множество таких знаков, примет, обратить внимание на которые не пришло бы и в голову человеку, рожденному за гранью снежной пустыни.
На заре все меняется. Шепот ветра становится громче, хруст снега звонче, а алые отблески зарниц норовят просочиться во все даже самые крохотные щелочки, заставляя шкуры, покрывавшие повоз¬ки, гореть огнем.
"Не буду же я до конца вечности лежать вот так, ничего не делая, - она думала о том, чтобы сесть, заняться чем-нибудь, - мне давно пора прибраться. А то вещи валяются, где попало. И разоб¬раться в сундуке. Я уже не знаю, что у меня есть, а что нуж¬но попросить отца купить... Хотя... У меня еще будет на это вре¬мя. Когда совсем станет невмоготу от одиночества и ничегонедела¬ния. Мне предстоит сидеть здесь… Великие боги, ведь никак не меньше десяти дней! Совсем одной! Даже без Ашти! - девушка и представить себе не могла - как это? За всю свою жизнь ей ни разу не приходилось надолго оставаться одной. И вот... - Я сойду с ума! Или умру от страха! И ведь никого не позовешь! Если только Шама¬ша... Но не будет же он все время сидеть со мной! А так... Ин¬тересно, как же я буду умываться, если не могу вылезти из повозки и набрать снега или воды? А что я буду есть? У меня ведь ничего нет, никаких запасов! Совсем! Ну вот, значит, я умру не от страха, а с голоду", - почему-то эта мысль ее несколько успокои¬ла, даже развеселила. Хотя она и сама не смогла бы сказать, спро-си ее, почему?
А потом... Она и не заметила, как уснула.
Это был странный сон. В нем ничего не было, ничего не происходило. Пустота. Белоснежный лист бумаги. Но не обычный, который можно было бы взять в руки, смять или надорвать. Нет, он скорее походил на полотно тумана, такой же полупрозрачный, так что за нарисованными на нем неподвижными картинками-образами виднелись другие, и третьи, одни поверх других. И ничего нельзя было разг¬лядеть, узнать, запомнить. Она пыталась поймать миг - но он ус¬кользал от нее, но не в прошлое, а в никуда, словно времени в этом странном месте и не было вовсе. Как ни старались глаза разг¬лядеть хоть что-то - все тщетно. Словно край, куда привел ее сон, был настолько чужд ее разуму, что понять его было выше его сил. А, непознанный, непонятный, он так и оставался не более чем сгустком тумана.
Сон закончился так же незаметно, как пришел к девушке. Прос¬то ветер-невидимка развеет дымку и глаза, которые, как показа¬лось, и не закрывались вовсе, вновь стали различать предметы, за¬полнявшие чрево повозки - одеяло, сундук, лампу с огненной во¬дой...
"И непонятно, был он или нет…" - Мати провела ладонью по лицу, удивляясь, почему ее щеки так горячи, когда пальцы - полны холода? Перекатившись на спину, она огляделась, прислушалась:
"Ну вот и вечер, - задумчивая улыбка коснулась ее губ. - Выходит, время все-таки идет, а не стоит на месте. И на¬казание не так страшно, как показалось в первый миг..." - теперь она была уве¬рена, что все будет хорошо, что она все выдержит, выживет и помо¬жет спастись остальным.
"Малыш!" - словно подтверждая правильность этой мысли, окры¬ляя надежду, до нее донесся мысленный голос бога солнца.
"Ты уже вернулся! - она вскочила, рванулась было к пологу, но остановилась, вспомнив, что не может выбежать к нему навстре¬чу. - Забирайся в повозку!"
Она думала, что Шамаш только и ждал, когда она позовет его, показывая, что готова встретить гостя. Но он медлил, полог оставался неподвижен.
"Почему?"
Повелитель небес ответил быстрее, чем девушка успела спро¬сить:
"Я не могу. Заклятье, которое лежит на твоей повозке. Оно останавливает меня".
"Но ты ведь сам его создал!"
"И что же? Какой смысл в удерживающем заклинании, если в нем есть прореха? Дверь создается для того, чтобы в дом могли войти хозяева и их друзья, но через нее же врываются враги".
"Но... Но мне так о многом хотелось спросить тебя! А гово¬рить через полог... Так ведь нельзя..."
"Значит, придется оставить разговор на потом, - на миг Ша¬маш умолк, и душа девушки заметалась, испугавшись, что он ушел. Поэтому услышав вновь, - да, я пришел, чтобы сказать тебе, - немного успокоилась. Бог солнца же продолжал: - с волками все в порядке".
"Они не одни? Стая приняла их?"
"На время. Как гостей. О большем они не просили".
"Конечно!" - она и не думала о другом. Еще бы. Ей ведь хоте¬лось, чтобы Ашти вернулась и была с ней всегда.
"Они придут на твой зов. Лишь на твой, малыш..."
"Но..."
"Так надо... - до ее слуха донесся тяжелый вздох. А потом он повторил: - Так надо, - словно это были не простые слова, а приго¬вор. - Только... Только вот что. Раз уж мы решили вывести их из иг¬ры... Не зови их до тех пор, пока не станет ясно, что все поза¬ди".
"Но как я пойму..." - начала девушка, но почти сразу же остановилась: ну разумеется, она поймет. Как только все встанет на свои места, как только караванщики не будут казаться ей странными, не будут вести себя так, словно они - и не они вовсе.
"По крайней мере, не зови, пока караван не покинет этот город".
"Город..." - задумчиво протянула Мати.
"Тот, к которому подходит караван".
"Город... - ее пронзило, словно молнией, она вздрогнула, за¬металась. - Город!"
"Мы будем там на рассвете".
"Шамаш, мы не должны в него заходить! Это неправильно! Мы не должны..."
"Ничего уже не изменить".
"Поговори с отцом, с дядей Евсеем, с другими! Они послуша¬ют тебя... послушаются!"
"Нет".
"Но ты можешь их заставить подчиниться..."
"Не могу. Уже не могу".
"Шамаш..."
"Хватит, девочка, - резко прервал он ее. Потом уже спокойнее повторил: - Хватит... - а затем - устало, совершенно измученно: - Ты даже представить себе не можешь, скольким мне пришлось пожертво¬вать, чтобы сохранить тропу твоего браслета... Память... Она ста¬ла похожа на решето, в которое, как вода, утекли, стершись, целые годы..."
Мати готова была заплакать. Девушка знала - Шамашу частенько бывало тяжело, раны заставляли его страдать, но он никогда не го¬ворил об этом, скрывая то, что считал слабостью. И вот...
"Должно быть, ему совсем плохо, - мелькнуло у нее в голове, сжав ледяными пальцами сердце, - а я ничем не могу ему помочь!"
"Я..." – Мати хотела хотя бы поддержать его, сказать что-нибудь подбадривающее. Но что? Она не знала. Наверное, девушка все же попыталась бы, найди она способ сделать это так, чтобы не обидеть его. Ведь сочувствие легко принять за жалость.
А пока она раздумывала, решалась, он ушел.
"Мой бог..." - Мати тяжело вздохнула. Ее глаза были полны слез, которые так и не пролились. В душе не было покоя уверен¬ности, сердце билось быстро, нервозно, полнясь сомнениями и стра¬хами.
Вернувшись в свой угол повозки, она свернулась в клубок. Стало холодать. Но это был чужой холод - не снежной пустыни, а тот, что в груди. Поэтому даже под жарким меховым одеялом, кото¬рое натянула на себя девушка, ее продолжала бить дрожь.
Молодая караванщица знала, что сразу не уснет. Было бы удивительно, если бы ей удалось, ведь она проспала почти весь день. Поэтому она не особенно беспокоилась по этому поводу.
Мати надеялась, что сможет полежать, пофан¬тазировать, представить себя маленькой девочкой, дочкой Ма¬тушки метелицы. Но стоило ей в грезах унестись на крыльях ветра в ледяной дворец, закружить, танцуя, в огромных белых залах, освещенных се¬ребряным светом луны, как душу обжег холод.
"Госпожа Айя! - взмолилась она. - Почему Ты гонишь меня прочь? Даже Ты? За что? Или я в чем-то провинилась в Твоих глазах? Если так, прости меня! Прости! Не покидай! Хотя бы Ты! Мне так одино¬ко! Мне нужно, чтобы рядом кто-то был..."
И ей показалось, что где-то, на самой грани между явью и сном, она услышала тихий, шуршащий, словно снег под ногами, голос:
"Не бойся... Все будет хорошо..."
"Ты ведь не оставишь меня одну?"
"Помнишь, я говорила тебе - ты это я. Так будет. Будет всег¬да".
"Но этот город..."
"Что бы ни происходило за пологом повозки, что бы ни говори¬ли тебе, помни: здесь, в этой части снежной пустыни, никогда не было и нет ни одного оазиса".
"Но что же тогда... - начала было Мати, и тут ее осенило: - Это призрачный город, да?"
"Это мираж... Все лишь мираж... Но ведь и жизнь. Людская жизнь тоже может быть только миражом..."
"Я... Я не понимаю!"
Но все. Голос в голове затих.
"Ну почему так всегда! Почему боги, отвечая на один вопрос, тотчас задают другой!"
А самое жуткое, что Мати не была уверена, действи¬тельно ли говорила с богиней, а не с самой собой?
" Я что, с ума схожу? Как будто других бед и забот мало! Теперь мне придется еще и об этом беспокоиться: не потеряла ли я за всем случившемся рассудок? А то, даже когда все исправится, я этого не замечу!"
И, все же, хотя прежде она боялась безумия больше всего на свете, в этот миг мысль о нем почему-то не заставило душу трепе¬тать в ужасе.
"Что же там, впереди, - подумалось ей, - если рядом с этим блекнут самые жуткие страхи?"
Ее зубы застучали и Мати пришлось с силой сжать их, сдержи¬вая дрожь.
"Почему так холодно?"
Она натянула одеяло на голову. Не помогло. И ведь для того, чтобы согреться, было достаточно лишь успокоиться. А чтобы успоко¬иться - вспомнить о том, что ей-то на этот раз ничего не угрожа¬ет. Она находится под защитой браслета. И не только его, но и заклятия, наложенного на повозку. Что бы ни произошло в мире, это не коснется ее. Но как раз это не имело для нее никакого значения! Она боясь не за себя, а за других, вместо других, так, как они сами боялись бы, если бы знали...
"Все так сложно... - Мати зевнула. - И вообще..." - она засну¬ла.
...В эту ночь пустыня была задумчиво-спокойна: снег сверкал спокойным, не режущим глаз матовым светом луны, окружая землю се¬ребристым мерцанием сна. Ее покой ничто не тревожило. Ветра - вечные спутники и вестники луны, и те на этот раз отстали от сво¬ей повелительницы. Может быть, они заплутали среди теней и ложных троп скрытого за горизонтом призрачного мира. Или же, смертельно устав от бесконечных странствий, уснули под снежным одеялом, уба¬юканные тихим дыханием ночи и беззвучной песней звезд.
Безмятежность пустыни околдовывала, подчиняя себе, заставля¬ла скользить по ровной снежной глади, подчиняясь лишь неизменному течению времени, не думая ни о чем, оставив все попытки заглянуть за горизонт, спеша встретить грядущий день...
Ее красотой можно было любоваться всегда, до скончания ве¬ков, зная, что, сколько бы ни прошло времени, сколько бы ни было кратких прощаний и новых долгих встреч, она всякий раз казалась неповторимой, загадочной в своем бесконечном белом сиянии и муд¬ром величии.
Все, что было, забылось, что будет, осталось в гряду¬щем. Сомнения стерлись без следа, словно их и не было вовсе. Разум отрешился от забот, сердце перестало вздрагивать от страха, а душу заполнил сладкой тягучей жидкостью пьянящий туман.
"Все хорошо... Все просто замечательно..."