Лекарство от смерти

Вигур Могоболав
Если бы я имел право, обязательно назвал бы вам Его полное имя. И один бог ведает, как тяжело мне сдерживать желание открыться, ну хоть перед кем-нибудь. Но, в данный момент это никак не возможно, а при сложившихся обстоятельствах, вряд ли будет возможно в будущем.
Началось все в мае 20**го. Тяжелая болезнь настигла того, кого вообще никто не мог настигнуть, а тем более застигнуть врасплох. Слабая медицина тех лет едва умела бороться с ней. Единственное, что могла она предложить – продлить мучения с помощью антибиотиков, которые со временем разрушали печень, мозг и всю иммунную систему. Лишь один интересный факт был известен допотопной медицине того времени, и, тем оправдывал ее. Бурно развивающаяся в живом теле, болезнь, мгновенно исчезала из мертвого. Проводя самый тщательный анализ клеток трупа, ученые обнаруживали полное отсутствие Крупинчатой Хватчанки – ужасной мутации клеток, при которой сосуды головного мозга закупоривались инородными локализациями, что в свою очередь, приводило к обширному инсульту и к смерти. Выявить эту страшную мутацию смогли благодаря Ему. Многое связано с Его именем: первая модель Машины Прошлого, алгоритм численности, учение Шутен-ноутейк (величайшее изобретение, благодаря которому на Земле исчезли конфликты), и, косвенное способствование созданию «Лекарства от смерти» - вот лишь далеко не полный список Его открытий.
Все это – Он один. Могло ли человечество потерять его? Нет, нет, и еще раз НЕТ!!! Можно, конечно, было пойти по пути древнего учения «Коммунизм», и, смастерить из мессии чучело, дабы поклоняться ему, млея от всеохватывающей скорби. Можно, благодаря современным достижениям, клонировать любимого вождя прогресса, но и здесь никакой гарантии, что идентичное тело наделено, будет равноценным талантом. Скажу больше, такие клоны создавались, еще при первичной Его жизни, но, не оправдали ожиданий, и тот огонь, та сила, которая лилась из оригинала потоком – в клонах была лишь бледной лужицей.
Почему раньше человечество не изобрело «Лекарство», или, вернее будет спросить, почему не захотело изобрести? Ответ настолько же сложен, насколько кажется простым. У него (у человечества), банально не было повода. Не нашлось такой личности, которая побудила бы объединить усилия всех наук; ибо, не одна только химия, но и физика, и биология, и как не странно прозвучит, полярноквантовая лингвистика, да еще в купе с молекулярной астрономией, участвовали в создании «Лекарства». Воистину, «Лекарство» стало венцом научного прогресса. Специально, для его создания, полярноквантовыми лингвистами было составлено заклинание. Конечно, заклинанием его трудно назвать, если опираться на классические формы этих устных произведений, и не из уст человеческих суждено было прозвучать ему. Сложнейшая гигаакустическая машина «произнесла», а еще точнее «сформулировала» его. А какую замечательную микрогалактику создали молекулярные астрономы, залюбуешься.
Не обошлось, конечно, без курьезов. Когда стало понятно, что создать можно только одну порцию, потому как «Золотой Кварк Схождения», необходимый для завершения процесса, может быть только один на мнимую бесконечность; младший научный сотрудник, решил употребить лекарство лично, и лишь счастливая случайность помешала его замыслу. Он в горячке забыл отключить последний, электрический контур защиты, и был убит разрядом в семь тысяч вольт. Обугленную тушку запаяли в колбу со спиртом, и подвесили на цепи к потолку, как символ человеческой глупости и жадности, дабы напоминал впредь. В скобках замечу, жертва эта была абсолютно бесполезной, на момент диверсии «Лекарство» еще не было готово. Более того, в тот момент, вообще, сложно было ответить на вопрос: «Будет ли оно готово когда либо, и не химера ли разговор о скором его создании?»
Не могу утверждать, что привожу дословно, но говорят, между руководителем научной группы и ведущим нанаоптимологом произошел следующий разговор.
- Поражаюсь, насколько могла захватить человека идея бессмертия. Неужели он не подумал об ответственности? Стать вечной обезьяной, на это нужно мужество.
- Вы, Николай Лаврентич, как ответственный за нанаоптимизацию должны были заметить колебания деструктоидных полей подкорки, а я как ответственный за всю группу, должен был проконтролировать вашу работу. Думаю, нас не погладят по головке.
- Совершенно согласен, но, это не лаборант, а какой-то Штирлиц (Николай Лаврентьевич любил блеснуть эрудицией, и вставить в разговор историческую личность). Взломал встроенный блок считывания эмоций, и перенастроил его на мой датчик. Никто ничего и не заметил. Вся группа одними эмоциями живет. Он когда сюда пробирался, в центре слежения думали, что он жену ублажает, со мной одновременно.
- Я тут подозреваю нечто большее. И никто меня не убедит, в том, что тут одно желание вечности. Это диверсия, и тут действовали сообща.
- Вы подозреваете кого-нибудь? – Николай Лаврентьевич взволнованно покрутил настройку оптикуляров.
Фактов спланированной диверсии на Земле не случалось уже десять лет, с тех самых пор, как Шутеен-ноутейк был включен в обязательную школьную программу, а краткий курс автовнушением преподавался во всех общественных местах. И уж что касается сотрудников группы «Лекарство», они проходили многослойную «Шутенизацию», плюс система подкорочного слежения, плюс постоянные тесты. Вероятность случившегося была менее одного шанса против трехсот миллиардов. А помогла лишь счастливая случайность.
В последнее время профессор Блинников – руководитель научной группы, а точнее научной армии испытывал двойственное чувство. С одной стороны, подъем и воодушевление, а с другой постоянное давление. Иногда, ему казалось, что чей-то недобрый глаз следит за его работой. Следит не мешая научному процессу, но, контролируя каждый шаг, ревностно следя за «Лекарством», как оно рождается и крепнет.
Блинников частенько оставался в лаборатории на ночь. Ему доставляло несказанное удовольствие ходить по залам структуризации подконтрольной нестабильности, всматриваться в генераторы идеального атома, бродить вдоль клеток донорских животных. Но, самым любимым местом мегамагистра, была комната криогенного сна, где, ожидая создания лекарства, спал Он. Блинникову нравилось всматриваться в мужественные черты гения всех времен и народов. Он подходил к теплоизоляционной прозрачной стенке криокомнаты, прижимал руки к стеклу, и, стоял так, иногда часами, забывая про сон и усталость. Он словно хотел прикоснуться к холоду, обволакивающему его кумира; хотел почувствовать, этот жуткий, сжимающий сердце лед, но, стекло оставалось теплым, почти неощутимым – температура наружного слоя изостенки находилась в пределах 36, 6 – 36, 61 градуса по Цельсию. Блинников любил найти что-нибудь новое в чертах своего кумира. То вдруг он замечал родинку на мочке уха, то волосок, выбившийся из густой шевелюры, и упрямо торчащий со звездочкой инея на конце. Иногда магистру казалось, что выражение лица (будем, для удобства, называть нашего гения – Гений) Гения изменилось. Чаще, ему казалось, что на лице появилась улыбка, или, иногда, он подозревал, приподнятую, будто в удивлении, бровь. Бывали случаи, когда Блинников видел слегка приоткрытый глаз. Тогда, ему становилось страшно. Ему казалось, что губы Гения шепчут заклинания, а он сам невероятным образом приближается, будто хочет поглотить его, растворить Блинникова в океане своего величия. Тогда, курчавая копешка волос на голове магистра начинала шевелиться; он чувствовал, как отнимаются руки, и леденящий холод прокрадывается в самое сердце. Ради таких моментов он и приходил сюда. Восторг полнейшей беспомощности, и в тоже время, сопричастности божественной мощи. Эти два противоречивых ощущения вызывали у Блинникова состояние эйфории и гипнотического транса. В одном из таких состояний он придумал теорию сталкивающихся бесконечностей, которая привела к открытию «Золотого Кварка Схождения», без которого «Лекарство» было бы просто буроватой искрящейся жижей.
Теперь «Лекарство» было почти готово. Он смотрел на Гения по-новому снисходительно. Черты, столько раз вдохновлявшие магистра, теперь казались жалкими и нелепыми. Этот вздернутый нос и сросшиеся брови, с кончиками в виде острых кисточек, показались, вдруг, такими комичными и нелепыми. – Почему он достоин вечности, а не я? Кто может определить самого достойного? – взгляд его скользнул по капсуле с поджаренным лаборантом, - нет, тут другое, - убеждал он себя, - этот лаборант, просто неудачник, а я гений, может не меньше, даже больше чем Он.
Блинников сжал в кармане симулятор мыслей, он, в такие минуты подменял собственные его эмоции, и прикрывал завихрения в подкорке. Уже завтра «Лекарство» можно будет применять. Можно уже сегодня, осталось только ввести «Золотой Кварк Схождения» - его, блинниковское детище. Великое открытие, а может и величайшее.
Вкрадчивый голосок внутри осторожно пролепетал, - Величайшее открытие, самое Великое со времени сотворения Мира. – затем окреп, и уже более настойчиво, даже с некой издевкой продолжил. – Создатель умрет, а шут, с кисточками вместо бровей, будет жить вечно. Пожалуй и открытие присвоит; кто о тебе вспомнит через триста лет?
Взгляд Блинникова скользнул по капсуле с лаборантом, затем перешел на криокамеру. Завтра Он будет оживлен, и тогда все, тогда начнется новая эра – эра Гения, какое место будет отведено ему, Блинкову. Может уже завтра про него забудут, и вспомнят, лишь, когда понесут на кладбище. Какое гадкое слово – «отведено», он хочет сам отводить место кому бы то ни было. А этот жалкий полутруп, еще неизвестно, каким он выйдет из сна. Может быть делать бессмертным придется полоумного паралитика, или психически больного. А голос внутри становился настойчивей: - Это твой последний шанс; упустишь, и превратишься в горшок, который разобьют и выбросят.
Блинников робко взглянул на капсулу с лаборантом. Ему показалось, что обугленная рожа весело ухмыльнулась. – Это бред, - он протер лоб влажной салфеткой с ароматом лаванды, всегда припасенной в кармане. – Я заморочил себя до слуховых галлюцинаций. И вовсе я не хотел принимать «Лекарство»; еще неизвестно как оно подействует.
- А! вот опять, ты ищешь отговорку, но мысль то была. Хватит лукавить, симулятор в кармане, пощупай, он нагрелся.
Блинников сунул руку в карман и тут же выдернул ее. Датчик эмоций обжег ее как утюг. Он протрезвел, но все еще не мог с уверенностью сказать, кому принадлежит голос, вещающий внутри головы; иногда он думал, что это он сам, но, бывали минуты, когда голос казался чужим, и, может через чур навязчивым. Тогда он бессознательно сопротивлялся ему, пытался прогнать наваждение, хватался за это состояние всей своей волей. Однако, постепенно, сопротивление бывало сломлено, и Блинников вновь приходил к исходной точке.
На руке магистра образовался волдырь; перегретый датчик вот-вот должен был выйти из строя. Следовательно, у Блинникова было два пути, и не один из них не был безопасным. Первый – путь позорного отступления. Можно просто признаться, выбросить немедленно датчик фальшивых эмоций, мгновенно и автоматически превратившись в кающегося преступника. Второй путь более авантюрный. Вступление на него сулило фантастические перспективы. Единственный в мнимой бесконечности бессмертный человек – не шутка. Что для вечности сиюминутный позор? Что для вечности человек? Люди, вдруг, представились магистру плесневым наростом на корочке хлеба. Серо-зеленая масса, смердящий конгломерат: живого, мертвого, полуживого, полумертвого, и, бесчисленного множества текучих вариаций.
Блинников ловил себя на новом ощущении; он был ведом некой субстанцией, пронизывающей все воображаемое его пространство. Новая, внедренная, реальность, определенно, нравилась. Она пьянила, окрыляла, будоражила. Неестественная яркость, наполненность воздуха, почти тягучесть пугали, и вселяли уверенность, одновременно. Блинников даже сделал какое-то невероятное танцевальное па. Вряд ли он знал, что именно, но определенно нечто классическое и очень игривое.
После покушения на «Лекарство» меры безопасности усилились на порядок. Непосвященный человек, теперь, не смог бы даже приблизиться к шкафу, где хранилось чудо. Каждый винтик шкафа, каждая плитка керамического пола, не говоря уже о стенах и потолке, несли мгновенную смерть похитителю. Система охраны, сложная и автономно-разветвленная, считалась абсолютно непроницаемой; непроницаемой для всех… кроме Блинникова.
 
Отключение первого периметра. Теперь можно приблизиться к зоне построения матрицы. Ключ медленно вошел в скважину; главное ввести его плавно, с одинаковой скоростью. Немного помогают еле слышные щелчки, это отключаются различные уровни защиты. И все же очень сложно не сбиться. При штатном режиме ключ вводит машина; у нее эмоций нет, Блинников же свои эмоции сдерживал особой техникой. Он представлял себя холодным астероидом, который миллионы лет несется в бесконечном пространстве, вдалеке от звезд и планет. Эта техника всегда работала безукоризненно. Но сегодня астероид мчался к своей судьбе. На его пути возникла яркая звезда. Она манила и сулила перемены. Чем ближе Блинников был к цели, тем сложнее было сдерживаться, тем горячее становился астероид, горячее и мягче. Он терял контроль, но вместе с тем и обретал решимость, росло сомнение в успехе, но крепло убеждение в правоте…
Ключ щелкнул в последний раз, защита отключилась. В распоряжении Блинникова было около минуты. Внеплановое отключение защиты означает лишь одно – диверсия. Через минуту здесь будет вся охрана Академгородка. Блинников сделал шаг навстречу судьбе…


Николай Лаврентьевич по рассеянности наступил в кучку пепла. Он был в новых кремовых туфлях, и теперь досадовал, что так неосмотрительно выпачкал их. С сегодняшнего дня, он стал руководителем научной группы «Лекарство», и, ему предстояло провести пресс-конференцию.
- Не понимаю, не понимаю как? Как? – причитал он заламывая руки. – Как мог я в такой момент вляпаться? Теперь журналисты растрезвонят, что новый руководитель группы грязнуля.
Он сокрушался и заламывал руки; до брифинга оставалось около пяти минут. Но, вдруг, его взгляд потеплел. На блестящем корпусе генератора идеального атома лежала пачка влажных салфеток с лавандовым запахом.
- Очень кстати, - пропел Николай Лаврентьевич, и недобрая улыбка облизала его сухие губы. – Очень кстати и, символично.
Профессор нанаоптимизации протер туфель салфеткой, и с брезгливостью бросил ее в пепел, почему то слишком черный.
- Приберите здесь, - бросил он небрежно в группу жадно ловивших каждое слово сотрудников; повернулся на каблуках, и, бодро пошагал в соседнюю залу.
 Проходя по лаборатории, слегка наискосок, Николай Лаврентьевич робко посмотрел в сторону криокамеры. Сегодня ее стекла были по-особенному светлы и прозрачны и, Гений выглядел как то особенно, нарядно, что ли. Даже выражение лица было особым, многие говорили, что это выражение было у Гения в день представления «алгоритма численности», спасшего Землю от перенаселения. У величайшего открытия было множество врагов. Злые языки обвиняли теорию в чрезмерной жестокости; замечу в скобках, по ней было вырезано более миллиарда плодов, и выхолощено в два раза больше молодых женщин, но, ради благого дела…Эти же злые языки обвиняли Гения и за Машину прошлого, дескать он использовал ее в целях обогащения, но сколько дивных открытий, и может статься откровений, доставила она к столу историков-гурманов. Про учение «Шутеен» в свое время много спорили, но, Он привел неоспоримые доводы – попросту выбил всех противников, как скот. Так ведь не из изуверства, а так сказать, ради всеобщего счастья.
Еще до объявления божественного происхождения Гения, как теперь говорят, в Эпоху Тьмы, поговаривали, будто шутенизация обезличила общество, будто истребила человеческие чувства, такие как: честь, отвага, сострадание, любовь. Но, что все эти пустяки, в сравнении с божественным спокойствием, воцарившемся на планете? Отныне и вовеки, все прочие чувства затмила любовь и преданность Ему. Потому и недоумевал Николай Лаврентьевич, как мог мегамагистр, забыв о долге, отважиться на похищение «Лекарства». Он радовался как ребенок. Блинников своим более чем странным поступком открыл ему путь на самый верх. Завтра, и в том не может быть сомнений…
На завтра было запланировано оживление. Всё прогрессивное человечество ожидало с нетерпением возвращения того, чье имя запрещено было произносить даже про себя. Всеобщая радость буквально распирала нового руководителя проекта. Он ликовал, но, к ликованию примешивалась странная тревога. Может виной тому был горячий цилиндрик симулятора эмоций в правом кармане халата…