Прельщения, книга 1. Танец чёрной обезьяны

АНДРЕЙ ШКОЛИН
«ПРЕЛЬЩЕНИЯ»

Роман в трёх книгах.
Жанр: Триллер, антиутопия, антимистика.
Общий объём трёх книг:  32 авторских листа.

КНИГА ПЕРВАЯ:            ТАНЕЦ ЧЁРНОЙ ОБЕЗЬЯНЫ
КНИГА ВТОРАЯ:            ПРОСЫПАЮТСЯ СОВЫ
КНИГА ТРЕТЬЯ:            ОБАЯНИЕ ПРИЮТА БЕССМЕРТИЯ


Я знаю, что это такое,
доколе меня не попросят объяснить.
                Блаженный Августин               

Обезьянка играет пальчиками. Обезьянка танцует. Уступая напору танца, под ударами её ног изгибается время и пространство видимого и абсурдно-реального мира. Её танец завораживает. Её смех притягивает. Её гримасы отталкивают.
Год Чёрной Обезьяны – Високосный год. Все устрашающие катаклизмы и грандиозные потрясения зарождаются именно в этот промежуток несуществующего времени. Не верьте тому, кто станет оспаривать факт исключительности года Обезьяны. Да, да, разумеется, величайшие войны и знаменитые природные, общественные или личностные волнения случались в другие моменты истории, но затевались они именно в период царствования этого божества.
Обезьянка флиртует. Обезьянка развлекается.
- Скажи, дорогуша, как называется твой танец?
В ответ она смеётся, показывает белые зубы, вертится на месте:
- Правда, он прекрасен?
И заливается звонким, обезоруживающим смехом.
- Скажи, кто твои предки, Обезьянка? От кого ты произошла?
- Конечно от человека!
Трижды переворачивается в гробу чудак Дарвин. Парадоксы непарадоксального бытия – укол псевдонауке.
Я родился в год Чёрной Обезьяны и танцую безумный, аритмичный танец вместе с ней. Тра – та – та – та – та…
Обезьянка играет пальчиками. Обезьянка царствует.

ГЛАВА 0
А когда разгадка
повернёт время вспять –
ляжем спать.
         Автор известен
 
1992 год. Конец марта.
 
Я спрыгнул с верхней полки, вышел из купе и уставился в окно. Солнце пыталось обогнать вагон. Облака безнадёжно отставали. К поезду стремительно приближался славный город  Екатеринбург. Через открытую дверь купе было слышно, как Марина терпеливо объясняет дочери содержание книжки. Детская сказка вызывала у ребёнка нагромождение нелепых, на взгляд взрослого человека, вопросов. Причём вопросы эти рождали соответствующие ответы, и создавалось впечатление, что ребёнок играет сам с собой, складывая из виртуальных кубиков условно-прозрачные замки. Я улыбнулся Марине, накинул на плечи куртку и направился к выходу.
Город своим перроном  почти поравнялся с поездом. Я сделал шаг и внезапно шестым, девятым, семнадцатым чувством уловил значимость события, которое непременно должно было произойти в следующий момент. Даже живот скрутило. Даже ноги стали ватными.
Я сделал ещё шаг и увидел идущего навстречу мужчину со стаканом чая в стандартном подстаканнике в руке. Ещё шаг – пакетик начинает окрашивать в знакомый цвет жидкость, поезд медленно останавливается, расстояние между нами сокращается. Ещё шаг – мужчина поднимает глаза, и в этот  миг стакан с глухим треском лопается. Вода, осколки стекла и следом подстаканник медленно, медленно, медленно летят на пол. Срабатывает реакция – я отскакиваю, и мы долго глядим друг на друга. Время останавливается. У мужчины коричневые глаза, о таких людях обычно говорят – кареглазые. Я совершенно уверен, что уже видел эти глаза, они мне хорошо знакомы. Но где и когда?
Всё это длится несколько секунд, и через минуту я, наконец, дышу относительно свежим воздухом вокзала Екатеринбурга. Инстинкт – так объяснили бы учёные то, что только что испытал, выходя из купе. Многие животные чувствуют приближение опасности или встречу с неординарным событием. Некоторые люди тоже. Причём, как правило, увязывается подобное «безобразие» с уровнем цивилизованности данного субъекта. А что, в таком случае, есть – ци-ви-ли-за-ция? Нет, ребята, это не инстинкт.
Размышляя подобным образом, я пинал мокрый мартовский снег и следил за медленно падающим вниз солнцем. Светило из последних сил старалось ухватиться пальцами за непослушные облака, но было понятно, что оно не удержится и в очередной раз иммигрирует на обратную сторону своего любимого спутника.
- Пожалуй, в Америку, - подумалось вслух.
- Пожалуй, - раздалось за спиной. – Что, завидно?
Я развернулся на сто восемьдесят градусов, лицом к незнакомцу. В том, что это был тот самый, я не сомневался ни на отрезок секунды. Он, глядя мимо меня, продолжал провожать глазами огненный красный шар.
- Что?
- Что, что? – переспросил мужчина.
- Завидовать чему?
В ответ он только пожал плечами. Удивительно, но глаза, которые я запомнил  как карие, теперь были совсем другого цвета. Серые или даже голубые, как у сиамского кота, с красными точками заката в зрачках.
- Я вас нигде раньше не видел?
- А может быть там? – он засмеялся и кивнул головой исчезающему за горизонтом огромному блину.
- А-а-а… - «естественно» согласился я. – Тогда, конечно, вспомнил.
- Замечательно, - усмехнулся сине-кареглазый. – В Москву двигаетесь, юноша?
- Пока да.
- Я сойду раньше, – и просто протянул ладонь. – Александр. Если будет скучно, заходи, поговорим.
- Если честно, особого желания нет, - «вежливо» ответил рукопожатием. – Меня Андреем зовут. Чего это у тебя гранёные стаканы в руках лопаются? Не каждый день такое увидишь.
- Правильно мыслишь, в нужную сторону, - довольно странно объяснил он и в упор посмотрел, точно гири швырнул. Я выдержал взгляд, и гири отлетели в сторону поезда.
В составе меняли электровоз. Поезд дёргался, и мужики в грязных оранжевых спецовках цепляли шланги, закачивая воду.
На сколько же лет он меня старше? Лет на пятнадцать, наверное. Мне двадцать четыре, а ему где-то под сорок, хотя седина в волосах - белый пух в крыле ворона.
- Один едешь? – Александр играл продетой сквозь пальцы цепочкой из белого металла. – Девушка и ребёнок не с тобой?
- Не со мной. Марина домой возвращается. Дочку к какой-то бабке-знахарке в Сибирь возила. Девочка не видит, вот она и пыталась вылечить её «нетрадиционным» методом.
- За деньги?
- Да Бог их знает. Скорее всего. Факт, что результата никакого. Старушка, правда, наказала по лету ещё приезжать – «долечит».
- А ребёнку сколько лет?
- Лет шесть - семь.
- С рождения не видит?
- Вроде нет. Как Марина рассказывает, в два года чего-то или кого-то испугалась, а до этого, мол, всё было в порядке. Вот …
Я огляделся. На город медленно, словно на гигантском парашюте, спускались сумерки. Загорались, кое-где уцелевшие, привокзальные фонари. Суетливые пассажиры, точно муравьи вдали от родного муравейника, в спешке разыскивали вовсе не нужные им поезда. Молодая женщина - проводник нашего вагона, вальяжно куря заморскую сигарету, поправляла белокурые волосы и изображала деловую озабоченность. Мы одновременно посмотрели в её сторону и растворились в струе вязкого сигаретного дыма. Мне она чем-то нравилась. Мне вообще нравились женщины с нетипичным выражением лица.
- Как тебе наша хозяйка? – нарочно громко поинтересовался Александр.
- Она мне чай не дала, - так же громко ответил я.
- А мне дала.
- Везёт, - и театрально вздохнул. Женщина состроила серьёзное лицо:
- Зайди, тебе тоже дам.
- Дашь? Зайду.
Пока я отсутствовал, в купе не произошло ничего нового, за исключением начала очередной части сериала-разговора на «созидательно-философские» темы. Суть их сводилась к следующему:
Четвёртый мой попутчик – Юрий Николаевич Пушкин, однофамилец великого русского поэта - всю свою сознательную жизнь проработал в одном из колхозов Дальнего Востока. Год назад взял в аренду восемьдесят гектаров земли и занимался бы её возделыванием на благо себе и сельскому хозяйству в целом, но какой-то вредитель внушил ему мысль, что талант к фермерству не единственный дар Юрия Николаевича. Вот тут-то всё и началось… Пушкин вдруг «осознал» себя ни больше, ни меньше, а именно – Избранником Божьим с выдающимися экстрасенсорными способностями. Не долго думая, он выдумал псевдоним – «Белый», забросил сельское хозяйство и «ушёл в народ», ёк…
В настоящее время Пушкин-Белый объяснял Марине в чём суть и различия ведущих направлений то ли паро-, то ли психо-, какой-то матери, терапии.
- Эта целительница, у которой вы лечились, является чёрным магом. Она забирает энергию. Я белый маг. Я энергию даю. Ваше счастье, что встретили именно меня. Те, к кому Вы до сих пор обращались, могли проникнуть только в первый слой  тонких полевых структур. Поэтому лечение не приносило видимых результатов, – и далее в том же духе…
Марина слушала «экстрасенса» и молча гладила Ирочку по голове. Ребёнок вглядывался пустыми глазёнками в величие проплывавшего мимо неё чужого времени. Времени, которое ассоциируется у нас, прежде всего, со сменой дня и ночи, сменой красок времён года – элементами, составляющими в жизни большинства людей само понятие времени и которые напрочь отсутствовали в жизни этой девчушки. Ирина полулежала возле матери и совсем не обращала внимания на уверенные доводы новоиспечённого целителя.
- Главная беда в том, что я не могу убедить людей верить мне, - продолжал Пушкин-Белый. - Порой мне просто не хватает слов. Вижу, что могу  помочь, но как донести это до остальных? Люди в массе своей невежественны, многие боятся лечиться, обзывают колдуном. Многие смеются и не понимают, что я вижу гораздо дальше, чем они, гораздо глубже…
- А ты поглядел бы лучше в окно!..
Стоп. В этом месте я собирался зевнуть, но так и остался сидеть с открытым ртом. «Разумеется», в дверях появился мой новый знакомый. И это именно он, самым наглым образом, перебив Пушкина, заставил невольно действительно поглядеть в сторону окна.  Впоследствии я вообще забыл про зевоту.  Какая уж тут зевота… Сразу и не перескажешь всего того, что произнес вошедший. Заумно больно. Наслушаешься в этих поездах, блин, всякого…
- Погляди в окно, - Александр  опёрся плечом о дверной косяк, - погляди, погляди. Даже твоё отражение пытается предстать истиной в конечной инстанции. Ты настолько уверен в правоте своих слов, что не можешь допустить мысли о каких-нибудь, пусть даже мелких, ошибках. В  погоне за вечным ты не замечаешь обыденного, и, тем более, не замечаешь, что за спиной остаётся пустота, а это уже трагедия, - он немного смягчил  голос. –  Ты разбираешься в устройстве двигателя внутреннего сгорания?
- Да, в общем-то, разбираюсь, – промямлил опешивший фермер-экстрасенс.
- Вот как только начнёшь объяснять его устройство, люди проникнутся к тебе доверием, и все проблемы отпадут сами собой. Уловил мою мысль? – и, не дав Пушкину ответить, повернулся к Марине:
- Я к Андрюхе в гости. Мы с ним давние товарищи…
В продолжение этой сцены меня больше интересовало не то, что плел этот мужик (плёл он, разумеется, чушь кошачью), интересно было поведение Ирочки. Ребёнок смотрел на вошедшего, будто видел его. Не просто в его сторону, а именно на Александра. Гость, между тем, присел рядом с фермером-экстрасенсом, а когда тот, сконфуженно закашлявшись, ушел в тамбур «покурить», бесцеремонно занял освободившееся место и повернулся к девочке. Ирина продолжала глазами следовать за всеми его передвижениями.
- Ну и как этого цыплёнка зовут?
- Я не цыплёнок, меня Ирой зовут. А тебя?
- Меня? Меня… - Александр состроил рожу и посмотрел в потолок. - Меня, пожалуй, Сашей.
- Дядей Сашей, - на ухо дочке прошептала Марина.
- Ага, ещё дедом назовите, - гость покачал головой, - я же сказал, меня зовут 
Сашей. Если хотите, Александром.
- Ага, вы его ещё дедом назовите, -  повторила Ирина. - Саша, так Саша.
- Я чувствую, мы с тобой найдём общий язык, - усмехнулся тот.
- Что найдём?
- Я в смысле, про взаимопонимание. Люди ведь так редко до конца понимают друг друга. Им кажется, что, вроде, всё яснее ясного, всё проще простого, а на самом деле…
- А на самом деле?
- А на самом деле всё не так, – теперь Александр рассмеялся. - На самом деле всё яснее ясного и проще простого. Вот такие дела. Ну-ка давай немного поработаем, - он вдруг протянул руку и закрыл ребёнку глаза. Затем отвел ладонь примерно на тридцать сантиметров в сторону и, точно маятником, провёл рукой влево-вправо. Ирина также, не открывая глаз, поворачивала голову влево вправо, вслед за рукой мужчины.
- Теперь попробуем по-другому, - Александр осторожно ладонью открыл глаза девочке и, вновь отодвинув на тридцать сантиметров,  поднял и опустил руку вверх-вниз, вверх-вниз. Ребёнок повторил головой все движения. Я в это время наблюдал, как  Марина ошалело следит за всеми манипуляциями. Появившийся в дверном проёме фермер-экстрасенс тоже замер и, не моргая, торчал в проходе.
Александр в третий раз приложил ладонь к глазам Ирочки  и, подержав немного, убрал её.
Тук-тук, тук-тук, тук-тук… Колёса отплясывали по рельсам, и эта дробь разбавляла тишину болтавшейся в петле паузы.
- Вы… Вы врач, Александр? – первой прервала молчание Марина.
- Я? Нет, что Вы, - поднял и опустил брови тот, - я бы никогда не взвалил на себя подобную ответственность – лечить людей.
- Но тогда…Тогда как?.. – Марина, не договорив, повернулась к дочери и недоверчиво перевела взгляд с неё на гостя. – Не понимаю…
- По-видимому, её карма не… - начал было из дверей Пушкин-Белый, но Александр не дал докончить мысль:
- А ты что, уже накурился? Так быстро? Тогда ложись, наверное, спать, – и, усмехнувшись, вновь обратился к Марине. – Ох уж мне эти экстрасенсы. У них на любой вопрос ответ готов. Всю жизнь по полочкам разложили, никаких белых пятен. Скучные ребята. Одним словом – экстрасенсы, - гость на секунду повернулся к чёрной пропасти окна, в которой растворялись летящие навстречу скорому поезду заблудившиеся огни. - Я вижу, ребенок засыпает. Укладывайтесь, Марина. Мы с Андреем выйдем ненадолго, - и словно предвосхищая вопрос, сразу ответил: - А на тему, которая вас интересует, поговорим позже. Хорошо?
В коридоре никого не было. В начале вагона нарисовалась проводница, взглянула на нас томно и, кокетливо развернувшись, скрылась в своём служебном помещении.
- Горазд ты, однако, фокусы показывать, – я проводил взглядом женщину и остановился рядом с Александром. - Честно говоря, даже не по себе стало.
- Фокусы? – «не понял» он. - Ты о чём?
- Ну…О чём? Об этом вот, – поводил руками, имитируя движения, которые только что производил мой собеседник. – Только не говори, что девчонка  действительно видела тебя.
- А как ты это объясняешь?
Я объяснить и не пытался. Я, чёрт побери, наоборот, хотел услышать объяснения.
- Не знаю, - и честно пожал плечами. – Может быть… Хотя, если она действительно болеет с детства…
- А с чего ты взял, что она болеет? – Александр прервал моё «быканье-мыканье», но своим вопросом озадачил ещё больше.
- Не понял. А что, разве нет?
- Мы, кажется, говорим о разном. К тому же, многое девчонка видит даже лучше, чем ты. – Мне показалось, он усмехается.
- Бр-р-р… Опять ничего не понял. Расшифруй.
- Пусть тебе лучше твой сосед по полке расшифровывает. Эти крестьяне-самородки всё, что хочешь, расшифровать смогут. Любой кроссворд. Ты обрати внимание, сколько развелось всяких целителей, а сельское хозяйство в упадке, – Александр ещё раз оглянулся на моё купе, а затем махнул рукой вдоль коридора. - Выпить хочешь? Пойдём ко мне.
- Да там уже все спят, наверное?
- Не спят. Я один еду, - он подошёл к соседней двери и, открыв её, шагнул вовнутрь.
В гости идти не хотелось, однако - ЛЮБОПЫТСТВО… Через пару секунд мы сидели в пустом купе за столом.
- Ты, кстати, не куришь? – он оторвался от какой-то сумки, в которой не то что-то искал, не то прятал.
- Нет, не курю.
- Здоровье бережёшь?
Я пропустил остроту мимо ушей.
- Так бережёшь или нет? -  не услышав ответа, поднял на меня глаза
Александр, и опять пара гирь чуть не пробила мой лоб.
- Берегу.
- Я тоже, - и гири тут же расплавились.
Расслабился, вытянул ноги и оглядел помещение. Вспомнилось, как на одной из станций к нашей проводнице подходили разные люди, предлагали значительные суммы за проезд (видимо, в кассах не было билетов), но она всем отказала. И вот теперь это пустое купе.
- Слышь, Саша, а ты давно здесь едешь?
- Это ты по поводу наличия свободных мест? Не забивай голову, лучше выпей. Коньяк, вроде, неплохой. – Он разлил по рюмкам содержимое бутылки с нерусскими буквами на этикетке. - Ну, будь здоров!
Против такого редкого тоста я не устоял и принялся медленно цедить вязкую пахучую жидкость. Цедил и ждал – чем ещё удивит меня попутчик? И он  удивил:
- Ты как к тестам относишься?
- Никак, - здесь я абсолютно не врал.
- Никак, - медленно повторил Александр и, жестом чемпиона мира по игре в карточного дурака, извлёк из сумки и бросил на стол четыре фотографии, – значит, положительно. Взгляни.
Четыре снимка, четыре мужских лица на этих снимках. Куда смотреть-то?
- И что? – я отодвинул рюмку в сторону, дабы  не залить фотокарточки.
- Сможешь охарактеризовать всех четверых?  Только выпьем, давай, сначала.
Я допил содержимое, а он швырнул коньяк в горло залпом, даже не поморщился. Затем опять разлил по рюмкам.
- Главное – не думай, иначе собьёшь себя с толку. Говори сразу первое, что придёт в голову. Ну!
Скользнул по глазам каждого:
- Ну, все четверо не негры, это точно.
- И всё?
- И всё.
- Не густо, - мой новый знакомый выразительно щелкнул языком и усмехнулся. – Ладно, можешь считать, что тестирование ты провалил. Блестяще провалил. Задачу с четырьмя королями решил в пользу отбоя.
- Что ж ты мне королей подсовываешь, - постарался поддержать шутливый тон. – Вот если бы тузов…
- Вот возьми их себе и обзывай, как хочешь. На, держи!
Зашибися… Типа, как бы, хорошо тому живётся, у кого одна нога. Ему пенсия даётся и не надо сапога…
- Они твои знакомые? – я не спешил взять пакет в руки.
- Как тебе сказать? Скорее да, чем нет. Познакомься с ними сам.
- Ну, здравствуй, Маша, Дед Мороз приехал. Мне-то это зачем?
- Вдруг пригодятся. Хотя, как хочешь, –  и тут же рассмеялся, собрал со стола  фотокарточки и, сунув их в пакет, поднял очередную рюмку. – Давай…
Обмороженные, заснеженные полустанки короткими островками света проносились мимо засыпающего поезда. Какой-то пьяный великан зажимал в своих горячих ладонях и раскачивал наш маленький вагон. Летучими мышами проскальзывали неслышные и шумные встречные поезда. Мы сидели и молча пили коньяк…
В конце концов, я не выдержал:
- Ну, ты хоть поясни, что к чему. А то говоришь загадками – «вдруг», да «хотя»,  «кажется», да «думаю».
- Вот я и думаю, что мне кажется, будто ты уже пьян. Наслаждайся тишиной, Андрюха. Тишина – то немногое положительное из всего, что имеем в нашей замкнутой жизни. К тому же – задаром.
- А-а-а… Ну, спасибо, хоть что-то пояснил. Я, пожалуй, к себе пойду.
- Спать?
- Тишиной наслаждаться. Ты где выходишь-то, кстати?
- Скоро уже.
- Ладно, если усну, толкни, провожу, - и, пожав его руку, встал из-за стола. Выходя, оглянулся.
Александр как-то резко изменился, ушёл в себя и даже немного постарел. Отрешённый взгляд упирался в стену справа от меня и, как показалось, глаза вновь были коричневого цвета. Карие. Пустые. Жёсткие.
- Андрей, ты пока будешь в Москве находиться, пообщайся с Мариной, пообщайся… Хорошо?
- Хорошо, - неопределённо ответил я. – Счастливо. Может, когда и свидимся ещё раз.
- Счастливо тебе.
Я вышел и оставил его сидящим в тёмной неопределённости купе. Марина ещё не спала, но разговаривать не хотелось. Хотелось лечь и уснуть. Правда, что ли, опьянел?
Снился какой-то зверь. Крупный зверь. Ему сейчас было явно не до показательных ролей. Актёрская игра в моём сне зверю, похоже, осточертела. Плевать ему было на меня, как на зрителя. Не до этого…
Крупного хищника окружила стая. Окружила не в весёлом хороводе. Судя по тому, как они скалили клыки и неумолимо сужали кольцо, намеренья у волков были не самые миролюбивые. Вот прыгнул вперёд и отступил один, за ним второй, и у одиночки практически не остаётся шансов. Он вертится на месте, огрызается и вдруг падает на землю, подставляя под удар незащищённую шею. Стая озадачена. Никто не  решается первым напасть на неожиданно ставшую такой лёгкой добычу. Внезапно возвращается день. Хотя  нет, просто становится светло, как днём. Молния бьёт в растущее рядом старое дерево. Удар!..
На моё лицо легла тёплая ладонь, стая разбежалась, я открыл глаза и увидел Марину.
- Вставай, Андрей, десять часов утра уже. Ты сегодня ночью кричал во сне. Снилось что-нибудь?
В купе было совсем светло. Минуту назад открывший жалюзи фермер-экстрасенс размешивал сахар в стакане с чаем.
Я вытер пот со лба, взял полотенце и, спрыгнув вниз, пошёл умываться. Сюрпризов пока не было. Сюрприз ожидал моего возвращения.
- Твой друг ночью заходил. Не стал тебя будить. Попросил передать этот пакет, -  Марина протянула вчерашний свёрток чёрной бумаги. А глаза у Марины такие добрые-добрые… - И ещё сказал кое-что…
Я, опешив, неуверенно открыл пакет и извлёк наружу его содержимое. На стол поочерёдно легли четыре фотографии и серо-зелёная пачка долларов.
Нервный смех вырвался сам собой – действительно, сюрприз. Аттракцион «Догони». Цирк на колёсах. Бейте в бубен – я приехал! И карие глаза на тёмном фоне. И волки. И незащищённая шея. И тёплая ладонь на лице. Здравствуй, Утро Свежемороженое! А можно мне назад в ночь? А?
- Марина, а что он на словах передал?
- Сказал, что навестит тебя вскоре.
Воздух забирается в лёгкие и с шумом вырывается наружу.
Вечером буду в столице. Встречай, Москва, своих героев! Третий гудок: 
Ту-Ту-Ту…      
   
КНИГА ПЕРВАЯ
ТАНЕЦ ЧЁРНОЙ
ОБЕЗЬЯНЫ

ГЛАВА 1               
Миша дома - крыши нет,
Крыша дома - Миши нет… 
              Фольклор

- Ну, привет, бродяга-бродяжня. Ты как здесь очутился? Заблудился или времена года попутал? Что ж, заходи, будь как дома, хотя, пожалуй, ты и так дома. Значит, с первым апреля тебя! И меня тоже.
Я в голом виде валялся на кровати, подмигивал солнечному  свету, нагло разгуливающему по комнате, и совершенно по-идиотски разговаривал с непонятно откуда взявшимся комаром. Комар непринуждённо насвистывал хорошо знакомую мелодию и с вполне определённым намерением  примерялся к моим незащищённым одеялом частям тела. На дворе, вот уже четырнадцать часов, балдело само от себя первое апреля. Вспомнилось золотое детство, когда я охотно разыгрывал знакомых в этот, как его называли, День Смеха. Сегодня, кажется, природа решила отыграться на мне самом.
Комары в начале весны, возможно, и хорошая примета, но уж больно редкая. К тому же днём.
- Ты ведь ещё и девочка, пожалуй? Ну, что же ты медлишь, певунья? Смелее,  смелее. Хочешь, займёмся лёгким сексом с элементами садомазохизма. Сначала ты будешь садистом, я мазохистом, потом, не обессудь, наоборот.
Я аккуратно вытянул левую руку, и комар, немного подумав, присел на неё. Оба добились, чего хотели. Наглый вампирёныш, потоптавшись на месте, запустил хоботок-насос в мою плоть и стал медленно перекрашиваться в цвет крови. Красная краска наполняла до этого бывшее прозрачным хрупкое, тонкое, безжизненное тельце, и комар-комариха  на глазах вырастал в сильное чужой силой чудовище. Зрелище захватывающее. В момент, когда, кажется, насекомое вот-вот лопнет от переполнившей его крови, появляется желание прихлопнуть комара и смачно размазать красную жидкость и остатки только что торжествующей жизни ладонью. Искушение сильное. Для какой-либо альтернативы в мыслях и эмоциях просто нет  места. Причём так до конца и не понятно, кого мы убиваем – то ли беззащитное насекомое, то ли кровожадного вампира. Уля-ля…
Чью кровушку сосём мы, прежде чем нас прихлопнет такая же потная ладонь?
Алые безответные парадоксы. Два конца одной радуги. Хищная улыбка первого дня апреля. Посмеёмся вместе.
Правой рукой осторожно взял с тумбочки стакан и также осторожно накрыл им наполненное тело комара. Тот, почувствовав неладное, дёрнулся с места, но стеклянная клетка пресекла все попытки к бегству. Перевернул стакан в исходное положение и пристроил сверху листок бумаги. Теперь хищник оказался в ловушке. Удовлетворённый проделанной работой я встал с кровати и перенёс стакан-клетку поближе к свету на подоконник.
- Раз кусаешься, значит, ты баба. У комаров мужики кровью не питаются. Поэтому имя я тебе дам женское, ласковое. Например, Инесса. Или лучше Лолита. Прямо, как у Набокова. Ну что, красивое имя - Лола? Нравится? А чего это ты, подруга, насупилась? Я ей имена придумываю, кровушкой своей отпаиваю, а она насупилась. Обиделась, что ли? Или мне поступить с тобой так, как поступил бы на моём месте любой честный домохозяин? Нет? То-то. Будешь, значит, Лолой. Ло-ло-чкой, - и, слегонца щёлкнув ногтём по краю сосуда, отошёл от окна.
В этой квартирке по улице Саянская я жил ровно неделю. Москва Златоглавая радовала ранней весной и запоздалыми аттракционами неумелых перемен. Сняв за довольно высокую, но, в общем-то, сносную, плату в привокзальном квартирном бюро жилище сроком на один месяц, теперь развращался одиночеством и строил планы на недалёкое будущее. Хозяин квартиры – пожилой мужчина – появился за неделю только раз и больше уже не доставал своим присутствием. Валялся несколько дней подряд до сумерек в постели, смотрел телевизор, а по вечерам бесцельно шлялся по городу. Засыпал, по своему обыкновению, под утро, просыпался часа в два-три дня, короче, отдыхал. Душ, кровать, телевизор, холодильник, плитка, составляли тот необходимый комплект, которого вполне хватало для беззаботного времяпрепровождения, а всё остальное можно было легко приобрести, выйдя из подъезда. Желание общаться с московскими знакомыми отсутствовало полностью, и я не спешил сообщать им о своём местонахождении в столице.
Отойдя от Лолиты, включил телевизор и опять плюхнулся на кровать. Повалялся без удовольствия, затем достал из холодильника бутылку пива и залез под душ. Пиво и вода сделали своё дело - настроение выровнялось.
Лола подчёркнуто сосредоточенно барахталась в стакане с целью обратить на себя внимание. Оторвал от настенного цветка пару зелёных листьев и сунул под бумагу, чтобы девчонке не было так грустно и одиноко. Наконец, расстегнул дорожную сумку и достал атлас мира и чёрный пакет - память об Александре.  Всю неделю пакет оставался нетронутым и, разогрев до критической отметки интерес, теперь, наконец, решил с ним разобраться.
Не торопясь, со всех сторон рассмотрел плотную шершавость бумаги, в какую обычно упаковывают фотографии в фотоателье. Затем аккуратно разложил доллары, все в сотенных купюрах, и сосчитал их. Получилась довольно приличная по российским меркам сумма. Отложил баксы в сторону и достал четыре фотокарточки уже знакомых мне «не негров». На обратной стороне каждого фото были нанесены инициалы изображённых на этих карточках людей. Разложил всех в той последовательности, в которой они лежали на столе в купе у Александра, и потёр в задумчивости нос. Ну, что ж, сегодня самый подходящий день – первое апреля. Праздничек. Агата Кристи. Четыре зловещих портрета на фоне тоскующего в стакане комара. Крыша едет, как трамвай, но в нужном направлении. 
Я перевернул первое фото:
МЕРЕЖКО ВЛАДИСЛАВ ГЕНРИХОВИЧ, 38 лет.
Худое лицо, выпирающий вперёд подбородок, длинные волосы и главное – очень выразительный взгляд. Ниже подпись – КИЕВ, МОСКВА.
Взял в руки другую фотографию:
ИЗМАЙЛОВ ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ, 35 лет. МОСКВА.
Игорь Сергеевич… Ладно, дальше поехали:
ДАНОВИЧ ЭДУАРД АЛЕКСАНДРОВИЧ - «ХАЗАР», 46 лет. ВОРОНЕЖ, МОСКВА.
Хазар, Хазар… Что-то я о нём слышал.
И, наконец, последняя, четвёртая фотография:
САК ВЛАДИМИР АРТУРОВИЧ, 53 года. КРАСНОЯРСКИЙ КРАЙ.
Всё. Я встал и отошёл к окну. Лола забралась на лист и то ли посапывала, то ли откладывала яйца. За окном тик-такала капель. Тик – капля о подоконник, так – другая вдогонку. Из телевизора каплям вторил поэт Артемьев:
Опять весна пришла, ребята!
Тепло. Растаяли снега. 
Мы долго ждали результата,             
А в результате – нифига.
Так или примерно так. Тик-так, тик-так…
- Лола, гулять пойдём? Хотя какой там гулять, сиди уж лучше на яйцах. Тебе жить-то от силы часа три осталось.
Прошёл на кухню, налил в другой стакан немного воды. Затем вернулся, чуть-чуть капнул в Лолину тюрьму и, преисполненный чувством гордости за свой поступок, начал одеваться.
Было четыре часа дня, когда я вышел из подъезда и направился к дороге. Таксист лихо домчал до метро Новогиреево. Поиски не сломанного телефона-автомата заняли минут пятнадцать. За этот промежуток времени на площади между входом в метро и универмагом мне дважды пытались продать бутылку самодельной, из технического спирта разбавленного водой, «Русской» водки. Причем, по цене значительно ниже государственной. В особенности налегали на последний пункт, соблазняя получить пищевое отравление с последующей ампутацией конечностей по вполне приемлемой цене. Вежливо отказался. Водку больше не предлагали, зато подошла развесёлая девица лет пятидесяти и, косо улыбнувшись, словно хорошему знакомому, доверительно сообщила, что есть кое-что другое, но стоить это другое будет несколько дороже…
Наконец, я нашел то, что искал, и снял трубку.
- Алло?
- Андрюха, ты, что ли?
- Ну, надо же! Сколько, интересно, лет пройти должно, чтобы ты меня по голосу узнавать перестал?
- Откуда звонишь?
- Это место засекречено. Ты сейчас свободен?
- Ну, буду свободен вечером, часов с восьми.
- Хорошо. Встретимся в девять часов возле «Детского мира».
- А ты откуда взялся, давно в Москве?
- Сегодня первое апреля, поэтому ничего не спрашивай, всё равно обману.
- Ладно, до встречи.
- Угу.
Так… До встречи четыре часа. Чем заняться? Постоял, обвёл взглядом окружающую действительность. Действительность меня окружала какая-то безрадостная, можно даже сказать – тоскливая действительность. Хотелось чего-нибудь этакого… Я вновь снял трубку.
- Алло, добрый вечер. Не могли бы Вы позвать Марину Николаевну?
- Да, я слушаю. Кто это?
- Марина, привет! Ты, может быть, помнишь Андрея, который с тобой в одном купе ехал? Ты мне ещё телефон оставила.
- Здравствуй, здравствуй. Обещал на следующий день позвонить, а позвонил когда?
- Виноват, исправлюсь. Чем занимаешься?
- Ничем, сижу дома с Иринкой.
- А кто ещё дома?
- Да никого. Почему спрашиваешь?
- У меня тут странная мысль возникла. Не встретиться ли нам? Возможно, на твоей территории.
Она засмеялась в трубку:
- Ну, приезжай, записывай адрес…
- Лечу.
Через сорок минут я с бутылкой шампанского, и цветами стоял возле квартиры на девятом этаже.
- Привет!
Она была великолепна.
- Привет ещё раз.   
- Так, всё правильно. Цветы, шампанское. Ты галантный кавалер. Заходи.
- Можно тебя в щёку поцеловать?
- Можно.
Я дотронулся губами до щеки женщины и «вдруг» понял, что избрал верное направление, когда решал, чем заняться.
Квартира притягивала не роскошью, а своей ухоженностью. В таких квартирах всегда присутствует ощущение расслабляющего уюта. Вспомнил комнаты, в которых  доводилось жить мне - в них всегда царил беспорядок. Даже сейчас на Саянской обстановка походила на поле боя или, точнее, поле после боя. Смог бы я когда-нибудь жить вот в такой милой, ухоженной квартире? Вряд ли. Одно из двух. Либо помещение вытолкнет меня, либо само превратится в хаос. Третьего не дано. Пятого тоже. Впрочем, и седьмого, и восьмого, и…
- Ну что ты встал, присаживайся. Рассказывай, как надумал здесь появиться. Есть хочешь?
- Ещё как.
Улыбка:
- Сейчас принесу.
Марина расставила на журнальном столике наскоро приготовленный ужин и достала из серванта фужеры.
- А где дочка? – я только сейчас сообразил, что Ирочки с нами нет.
- Она у бабушки, этажом ниже. Мои родители живут на восьмом.
- Тогда за встречу.
- За встречу.
Мы чокнулись фужерами с шампанским, и этот звук мягко утонул в бархатном воздухе комнаты. Марине было двадцать шесть лет, и  год, как она не жила с мужем. Информацией об этом обстоятельстве я владел со времени нашего совместного путешествия в поезде, правда информация была достаточно поверхностной. Мы пили и смотрели друг на друга. У меня возникла мысль, что всё это напоминает встречу давних  приятелей, тогда как на самом деле мы не были даже как следует знакомы. Двое суток в одном купе, разговоры мимоходом, и вот теперь молча пьём и глядим друг другу в глаза. С чего бы это? Ладно я. Где у меня искренность, а где театр или даже клоунада, сам порой не могу разобрать, но женщина? Не побоялась ведь пригласить к себе в гости.
- Марина, - я сделал небольшую паузу и разрезал на несколько частей апельсин, - вы здесь с Ирочкой вдвоём живёте?
- Вдвоём, - она взяла дольку и опустила в ротик, - теперь вдвоём.
- А на какие средства существуете? Ты ведь не работаешь, правда? Родители, наверное, помогают?
- И родители. Они у меня неплохие деньги зарабатывают. Да и муж частенько подбрасывает.
- Бывший муж?
- Ну да.
- А он чем занимается? Если не секрет, конечно.
- Какие уж от тебя секреты, – Марина продолжала улыбаться. – Сейчас время такое, что непонятно, кто вообще, чем занимается. Крутится как-то, что-то. Я с ним давненько уже не разговаривала.
- А почему разбежались?
- А почему ты спрашиваешь?
Пожал плечами. Действительно, почему?
- Ну, извини. Ещё выпьешь?
- Мне маленько только.
Пока разливал, затрещал телефон, и хозяйка вышла с ним в соседнюю комнату. Часы показывали без двадцати шесть. До девяти время ещё было, и я, расслабившись, развалился в кресле.
- Почему не ешь? Всё остывает. «Есть хочу, есть хочу», а сам сидит, как жених на смотринах. Торопишься?
- Да нет, - и, оправдываясь, развёл руками.
- А твой приятель, Александр, заезжал к тебе?
В глазах даже не искра интереса, а выжидающая заинтересованность. Та-ак…
- Нет ещё, но, думаю, должен на днях появиться. Что-нибудь ему передать?
- А ты разве больше сюда не придешь?
- Конечно, приду. Ты только позови. Но я к тому спросил, что, может быть, он завтра утром подъедет. Тебе он нужен?
Она выдержала паузу.
- Александр рассказал, что вы с ним очень давно знакомы. Он… - Марина замолчала на секунду, подбирая слова. – Ты знаешь, я разговаривала с Ирой. Она ничего толком  объяснить не может, но ты ведь сам всё помнишь. Понимаешь, я почти пять лет пытаюсь что-то сделать. Муж, родители показывали Ирочку разным врачам, но всё безрезультатно. Вроде всё испробовали, всё, что доступно – никаких улучшений. И тогда, в вагоне, я сначала не поняла, а сейчас знаю – она видела. Поэтому я бы хотела встретить Александра, ведь есть какая-то надежда, правда? Когда ты сегодня позвонил, я почему-то поверила, что ты мне поможешь. Я твой звонок всю неделю ждала.
Я смотрел на стену. На стене висел плакат с изображением какого-то голливудского киноактёра с голым торсом и револьвером в руке. Кино-о…
- Думаю, он появится на днях. Я поговорю с ним об Ирине.
- Вы можете приехать к нам вместе. Сюда. Приезжайте, - женщина оживилась. – Он хороший человек. Я так думаю. А вы с ним где познакомились?
- Это было так давно…
Выдохнул воздух и набросился на цыплёнка. Марина наблюдала за тем, как я ем. Улыбалась:
- Ты, кстати, в Москве, где остановился?
- На Саянской, в районе метро Новогиреево.
- У знакомых?
- У тётки двоюродной.
- А Александр знает, где ты сейчас живёшь?
- Разумеется. Он вообще всё знает. Ёкэлэмэнэ…
- Кстати, представляешь, кто звонил? Ты ешь, ешь. Белый – экстрасенс, который с нами в купе ехал, помнишь?
- Ну, ещё бы.
- Тоже про Александра спрашивал.
 Я чуть не подавился:
- А ему-то зачем?
- Не знаю. Он телефон оставил. Хочешь, позвони, сам спроси.
Хозяйка протянула листок бумаги с цифрами. Машинально переписал и сунул в карман. Может, пригодится.
- Ты-то что не пьёшь?
- Да я уже пьяная, – она отпила чуть-чуть из фужера с шампанским. – Я тебя не спросила раньше – ты в Москву по делам приехал?
- Ага, - жуя, пробубнил, в сторону куда-то.
- И чем занимаешься?
- Научной работой.
- Нет, я серьёзно, - она неожиданно провела рукой по моей коротко стриженой голове. – Ты не похож на человека науки.
- И на кого же я похож?
- Ты похож на рэкетира, - и убрала руку. - Шучу, конечно.
- Ну и шуточки у тебя. Мне даже страшно стало. Работаю я.
- Александр тоже вместе с тобой трудится?
- Александр – мой сменщик, Марина. Мы в разные смены план перевыполняем.
- Тяжёлая работа-то? – она опять развеселилась.
- Что это такое? Допрос? Я, болван, нахожусь в компании красивой молодой женщины, и всё о делах да о работе, как те лесорубы. У тебя есть музыка? Разреши пригласить даму на танец?
Мы долго, обнявшись, танцевали. Танец выгнал время из затихшей, уютной до истомы в позвоночнике, комнаты, и я наслаждался запахом ласкающих и пугающих моё воображение волос. Животные инстинкты, вырывавшиеся из клетки, одновременно были блокированы какими-то другими, непонятными чувствами и ощущениями и не давали слабевшим рукам прижать сильнее к своему телу ставшее вдруг таким желанным тело женщины. Я не выдержал этой борьбы, прервал танец, поблагодарил Марину и стал прощаться. Она, как-то виновато улыбаясь, проводила до дверей и так стояла, обняв ладонями локти:
- Зайдёшь ещё?
- Зайду.
- С Александром приходите.
- А если один?
- О чём ты, конечно, конечно…
- Ну, пока. До свидания.
- Звони.
Резво выбежал из подъезда и подставил горящее лицо под ушат холодного весеннего воздуха. У-ух. Лучше бы вообще не заходил. Дурит первое апреля. Апрель – апрель. Крутится-вертится шар голубой… Сушите вёсла, я нашёл на карте Турцию

ГЛАВА  2
Галя, Галя,
Галя молодая.
Обманули Галю,
Забрали с собою.
Украинская народная песня

Без пяти минут девять я находился в районе Лубянской площади. Осиротевшая после известного кича августа 1991 года, когда толпа низвергла   грозную статую основателя ВЧК Феликса Дзержинского, площадь ярко освещалась фарами проносящихся мимо многочисленных автомобилей. 
Двигаясь по окружности, вскоре оказался у входа в здание «Детского мира», где была назначена встреча с Вадимом – одним из московских украинцев или, наоборот, украинских москвичей, коих после распада СССР обосновалось в столице превеликое множество.
Ровно в 21-00 возле «Детского мира» притормозил тонированный тёмный БМВ, и в открывшееся боковое окно выглянула белокурая мордашка.   
- Молодой человек, у вас огонька не найдётся?
- Курящие женщины, по статистике, имитируют оргазм в пять раз чаще, чем некурящие, -  глупо пошутил я.
- Хам, - отреагировала мордашка.
Заглянул внутрь салона. За рулём, разумеется, сидел, улыбаясь толстой украинской рожей, мой закадычный дружок Вадик.
- Сибирским кацапам, как бы, типа, привет!
- Привет. Ты давно поднялся? На иномарках солидных разъезжаешь.
- Растём потихоньку. Присаживайся, прокачу.
Открыл заднюю дверь и увидел ещё одну «мадмуазель», отодвигающуюся  вглубь и уступающую мне место. Буркнул приветствие и устроился рядом на мягком сидении.
- Куда везти, начальник?
- Ты, вроде, собирался прокатить?
- Ну, тогда по намеченному плану.
Девушка с переднего сидения, та, что просила подкурить, обернулась и, выпустив в потолок струю дыма, произнесла:
- Маргарита, можно просто Марго. А Вы – Андрей, мне Вадик сказал. А вот
её зовут Лола.
- Как?
- Лола, - произнесла та, что сидела рядом. - Чему Вы удивились?
- Шо это вы всё на Вы, да на Вы? – нарочно шокая, просипел Вадим, - он парень из Сибири, из глухомани, можно сказать. С ним попроще нужно.
- Да? – проверещала Маргарита, - прямо из Сибири?
- У меня домашнее животное Лолитой зовут, - повернулся я к соседке, - потому и удивился.
- Домашнее животное? Надеюсь, любимое?
- Самое любимое.
- А какое, если не секрет? – это уже белокурая Марго.
- Кровососущее.
- Какое?
- Какое, какое…Сосущее, - загоготал Вадик, - Андрюха мастак на всякие фокусы, он вам понравится. А вы ему, я вижу, уже понравились, – водитель сделал резкий поворот влево.
- Куда это мы направляемся, брат лихой?
- В баню.
- Куда?
- В баню. Ты что, мыться не любишь?
- А они с нами в качестве кого?
- В качестве мочалок, - и Вадим прыснул мелким смехом.
- Сволочь, - дала ему лёгкий подзатыльник Марго, - не городи чушь. Что о нас человек подумает?
- А он уже подумал, - мой приятель не на шутку развеселился. – Или может, лучше не пойдём никуда, грязными останемся?
- Ну, уж нет, - притворно рассердилась Маргарита, - в баню, так в баню.
БМВ притормозил возле трёхэтажного кирпичного здания старой постройки, где «водила» запарковал его во внутреннем дворике.
- Приехали, выгружаемся, - Вадик выключил двигатель, вышел, открыл багажник, вынул оттуда плетёную корзинку с бутылками и скомандовал:
- Девочки, банзай!
«Банзай» они прокричали-пропели втроём хорошо отрепетированным хором.  Дверь с чёрного хода отворил крепкий парень в спортивном костюме. Он поздоровался с Вадимом и пропустил нас в помещение с высокими потолками и кафельным полом.
- Вода в бассейне тёплая? – мой друг состроил серьёзную физиономию.
- Долили горячей недавно, так что нормальная.
- Добро. Пошли, Андрюха. Девочки…
И в унисон два женских голоса:
- Банзай!
В предбаннике номера «люкс» девушки быстренько расставили фужеры, бутылки, закуску и, пока мы располагались за импровизированным столом, нисколько не стесняясь, разделись, открыли дверь в помещение, где находились сауна и бассейн, и, крикнув: «Ну, мы пошли!» – прыгнули в пар.
- Ух, шалавы, - разливая по фужерам водку, буркнул им вслед организатор этого вечера. – Ты же знаешь, Андрюха, я вина там разные да коньяки не  люблю, я водочку уважаю, - и, наполнив до краёв сосуды, предназначенные для распития шампанского, поднял свой. – За встречу! Сколько не виделись с последнего раза? Года два?
- Ну, у тебя и дозы.
- Так ведь и душа широкая, - и, хлопнув себя по мощной груди левой рукой, одновременно чокнувшись со мной правой, выпил свой фужер до дна.
Закусили «чем Бог послал».
- Фу, гарна горилка, - с деланным украинским акцентом выдохнул воздух Вадим. – Ну, рассказывай, что за дела привели тебя в столицу?
- Я вижу, дела, что привели тебя сюда лет пять назад, до сих пор назад не отпускают. В Киев-град особо не рвёшься?
Он почесал затылок и надкусил свежий красный помидор.
- Сказать по правде, сначала собирался, ну а сейчас сам видишь, - Вадик развёл руками, - от добра, добра не ищут.
Из моих пацанов никого не встречал?
- Да, нет, - он пожал плечами. – О тебе тут спрашивали пару раз, но ты, как пропал… Где тебя найдёшь? Рад видеть, Андрюха. Серьёзно, рад. Времена сейчас какие-то… Вроде народу вокруг крутится много, а даже, веришь? Выпить не с кем. Кругом одни … Давай, повторим.
Украинец опять налил по полной. Я почувствовал, как хмель начинает оттягивать струны, и душе уже не хватает обычных тем для беседы. Пока совсем не опьянели, решил поговорить серьёзно:
Слушай, ты в Москве вертишься, людей разных знаешь. Мне кое о ком информация нужна. Можешь помочь?
- Помогу, коль смогу. О, в рифму!
- Хорошо. Мережко, Измайлов, Данович – его ещё Хазаром кличут. О нём я раньше слышал. Не местный, воронежский, кажется. Из них всех только Измайлов москвич стопроцентный. Знаешь кого?
Вадик задумался:
- Ну, Мережко – режиссёр может быть?
- Нет, не тот. Владислав Генрихович – имя, отчество.
- Не слышал. Ты запиши, а я поспрашиваю. Добро?
- Добро.
Из бассейна прибежали Марго с Лолитой:
- А вы почему одетые сидите? В театре, что ли? - и, выпив понемногу,
ускакали назад.
- Андрюха, ты новенькое, что-нибудь записал? Пацаны на днях слушали,
кассету затаскали. Хотели с тобой познакомиться.
- Кассета на Саянской в сумке лежит. Подарю потом.
- Я в киосках звукозаписи спрашивал – нет, говорят, такого. Ты под своей
фамилией писался?
- Под своей. А насчёт того, что в продаже в Москве нет, так здесь, ты сам знаешь, какую музыку слушают.
Выпили ещё по одной.
- Надо будет за гитарой сгонять, попоём. Почему я сразу не сообразил? – хлопнул себя по лбу украинец. – Ну, ничего. Ещё не вечер. Пошли в сауну, - и, заржав, попытался сострить, - грязь смоем.
Мы разделись и, уже красные от выпитой водки, нырнули в жар парилки…

*          *          *

Я открыл глаза и увидел чужой потолок. Совершенно чужой потолок и больше ни-че-го. Не было никакого желания смотреть куда-либо ещё, кроме этого белого, средкими жёлтыми точками, потолка. Ох, где был я вчера… Эти слова из бессмертной песни Высоцкого затёртая пластинка воспроизводила снова и снова, не останавливаясь ни на секунду, в моей больной голове. И ещё видеоряд – баня, водка, водка, баня, какие-то люди, песни под гитару, водка, удалая езда в пьяном виде на автомобиле по ночной Москве, женщины, водка, и далее до бесконечности…
Я пошевелил руками и ногами. Левая рука упёрлась во что-то или в кого-то. Медленно повернул голову и увидел глаза. Открытые глаза, но не свои. Тьфу…
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Наконец, я первым додумался спросить:
- Ты кто?
- Ло-ли-та, - по слогам произнесли глаза.
- А-а, комариха… - нервно засмеялся я.
- Какая ещё комариха? – удивились глаза.
- Та самая, - и снова уставился в потолок.
Несколько минут держалась пауза, затем Лолита наклонилась надо мной и тихо спросила:
- Андрей, ты что, меня совсем не помнишь?
- Тебя помню. Себя нет.
- Ну, это уже лучше. Это дело поправимое.
«Не комариха» перелезла через мои ноги, подошла голая к окну и раскрыла шторы. Ворвавшееся в комнату солнце больно ударило по глазам и мозгам. Я сделал невероятное усилие и приподнялся на локтях.
- А где Вадим?
- Дома, конечно. Где же ему ещё быть?
- А я где?
- А ты, мой милый, у меня, - девушка села на корточки возле кровати и, прижав подбородок к ладошкам, смотрела, не мигая.
- Принеси попить.
- Может быть, опохмелиться?
- Не знаю. Может и опохмелиться.
Лолита принесла из холодильника банку консервированного пива, которую я с жадностью опустошил.
- Ещё?
- Нет, лучше уж водки. Клин клином вышибают.
Она нашла и водку. Разлила её по рюмкам и выпила первой. Я долго настраивался, затем опрокинул в горло свою, запив апельсиновым соком. Стало легче. Повторил и почувствовал, как клещи, сжимающие голову, постепенно ослабевают, и ясность мыслей возвращается в мой помутившийся разум.
Зазвонил телефон. Лола, повернувшись ко мне спиной, нагнулась и сняла трубку:
- Андрей, Вадик спрашивает, как ты?
- А как он?
- Не очень… - снова заговорила в трубку, потом положила её на место и повернулась в мою сторону. - Сейчас он приедет. Опохмеляться.
- Понял.
Разглядывая её тёмные волосы и еврейские черты лица, я не мог понять – кого она мне напоминает? Персонаж какой пьесы или сказки. Или ещё кого-то.
- Лолита, между нами вчера что-нибудь было?
- А почему бы и нет?
Откинулся головой на подушку. Действительно, почему бы и нет?
Лола, помедлив минуту, улеглась под одеяло рядом и несколько раз провела рукой по «ёжику» на голове. Вот также вчера гладила мои волосы Марина. Вчера, сегодня, сегодня, вчера, завтра, послезавтра, год спустя…Нужно ещё опохмелиться. Я выпил третью рюмку и повернулся к женщине…
Спустя некоторое время, раздался звонок в дверь. «Выздоровевший мужчина» только что вышел из душа и уже облачился в тяжёлый махровый халат, любезно предоставленный хозяйкой дома. Приехал Вадим, соответственно с бутылкой в руке, и с порога начал рассказывать, как ему плохо, как вчера его уговорили выпить море этого дурацкого коньяка, и вот теперь он чувствует себя, что тот шахтёр после выработки рекордной нормы. И к тому же все его бросили. И он целое утро ездил по делам с опухшей головой. И сейчас непременно напьётся, потому как, никто его не любит.
- Никто меня не любит, Лола. Дай за ногу подержаться.
Лола, разумеется, дала. Вадим, дико заржав, схватил её за ляжку, потом повернулся ко мне и, наливая водку, как обычно в огромные фужеры, сообщил, что у него есть кое-какие новости, которые меня заинтересуют, но это потом. А сейчас ухнем.
Ухнули. Он полный фужер, я чуть-чуть. Весельчак закатил глаза, немного посидел в таком положении и как-то сразу раздобрел и засветился.
- Пить, конечно, хорошо. Вот с похмелья болеть плохо, - украинец закурил, сделал несколько затяжек и вдруг, вспомнив что-то, поднял вверх указательный палец. - Лола, у меня к тебе партейное поручение. Там в машине на заднем сидении гитара лежит. Сходила бы ты, принесла.
Когда единственная женщина нашей компании вышла, он затушил окурок и сообщил:
- Есть кое-какая информация, насчёт твоих клиентов. Я не спрашиваю, зачем тебе они, и ты не спрашивай, чего мне это стоило. Короче, слушай. Насчёт Мережко: Кроме режиссёра и ещё двоих, ничего интересного нет. Зато по двум другим… Хазар – личность известная. Из «старой гвардии». Его в Москве уважают. Я знаю, где он в столице появляется, но сейчас его здесь нет. Точно нет. Он куда-то за бугор свалил. То ли в Штаты, то ли во Францию. А вот Измайлов твой в Москве. Я так-то его знал, только не по фамилии. В общем, через пару дней буду знать о нём побольше.
- Это ты сегодня всё пробил?
- Ну так, пока ты дрыхнешь, я дела делаю. Хотя, какие у меня дела? Дела у прокурора, у меня так – делишки, - и Вадик, как обычно, загоготал. – Кстати, тут предлагают работу неплохую. В Донецк надо съездить. Гроши немалые. Как раз по твоему профилю. Так что, если что…
- Подумаю. Ты пока насчёт Измайлова разузнай.
- Разузнаю. Не в первый раз. Может, и мне там что обломится? А? Молчишь? Ладно, ладно, шучу.
Вернулась Лолита. С гитарой. Вчерашний вечер продолжился…
На Саянскую я добрался лишь к ночи и сразу плюхнулся в постель. Отсыпаться. Восстанавливаться.

*          *          *

Проснулся, как никогда рано – часов в двенадцать дня. И сразу подошёл к подоконнику узнать, как поживает моё домашнее животное. Моё домашнее животное, как ни странно, ещё поживало, вопреки утверждениям учёных о том, что комариный век длиться лишь сутки. Лола похудевшая, прозрачная, но надменно-торжественная, величаво восседала на стенке стакана и никак не реагировала на моё присутствие. Не замечала. Или делала вид, что не замечает. 
Я щёлкнул пальцем по стеклу. Лолита вспорхнула в ограниченном пространстве и перелетела на другую стенку. Боже! Как я обрадовался этой встрече. Прильнув глазами к стакану, стоял и восхищённо наблюдал за движениями первого в истории человечества ручного, домашнего комара.
- Ну, как ты тут одна? Исхудала, малышка. Давай, наверное, позавтракаем.
Вода в Лолином жилище испарилась, и на дне корчились увядающие листья растений. Осторожно, чтобы они не поранили моё животное, перевернул стакан вместе с листом бумаги вверх дном и, убрав этот лист, а с ним и растения в сторону, установил сосуд на левую руку.
- Присаживайся, родная. Правда, у меня ещё алкоголь в крови, но, думаю, кровь от этого менее питательной не стала.
Лолита вначале не понимала, чего от неё хотят, но природа взяла своё. Запах и тепло человеческого тела притянули насекомое и заставили заработать гигантскую машину неосознанных действий. «Девочка» оторвалась от стенки стакана и, немного покружив, переместилась на мою плоть. И вновь хоботок, точно маленький отбойный молоточек, сквозь слой кожи начал пробираться к заветной влаге. Лолита пила мою кровь. Пила и наливалась дышащим силой и, в то же время, пугающим красным цветом. Когда тело, ещё недавно такое безжизненное, приобрело вид тёмного багрового овала, я прекратил пир. Вернул стакан на подоконник, брызнул на дно немного воды и накрыл сверху клетчатым тетрадным листком с еле заметными дырками для воздуха.
- Теперь мы с тобой одной крови, девочка. Как Маугли с лесными братьями. Оба в стаканах. И не думай, что мой стакан просторнее и более обитаем. Та же херня, только через лупу. Видимость видимости. Так что, не завидуй. Хочешь заняться сексом, Лолита? Почему бы и нет? Действительно, почему бы и нет? Я буду каждое утро подходить к твоей стеклянной крепости и дарить часть своего экстаза, а ты с нетерпением ждать моего пробуждения и с аппетитом поглощать мои эмоции.
Доброе утро, маленький вампирёныш.
Доброе утро, жадная Лола.

ГЛАВА 3
Мы осенние листья,
Нас бурей сорвало…
       А. Вертинский

   Пару дней спустя Вадим откликнулся на моё предложение прогуляться по Арбату. В районе семи часов вечера он бросил свой автомобиль на парковке при ресторане «Прага», и мы пешком направились вдоль знаменитой московской улицы. Всё соответствовало неписаному, общепринятому стандарту. Фонари горели, сосиски жарились, а многочисленные туристы фланировали потоками воды навстречу друг другу. В самом начале улицы юные дарования лабали кустарный рок-н-ролл и очень нравились праздношатающемуся народу. Остановились послушать.
Вадик закурил и отбросил от себя грандиозный комок дыма:
- Лола про тебя спрашивала. В гости приглашает.
- У меня уже одна есть, двоих я не потяну.
- У меня их штук семь, и ничего, справляюсь.
- Да я не про это.
Музыканты заиграли нечто забойное, и многие зрители, в особенности те, кто успел принять «выше груди», пустились в пляс.
- Не хочешь так же? Вон с той толстушкой в паре?
Я не ответил. Молча глядел на ритмичные покачивания хмельных танцоров. Сегодня утром на Кузнецком Мосту обменял на рубли первую сотенную купюру Александра. Аванс пошёл в оборот.
- Вадим, ты узнал что-нибудь ещё?
- Он с минуту молчал, потом глубоко затянулся.
- Не знаю, что ты конкретно задумал, но моё мнение – не стоит туда лезть.
- Куда?
- Измайлов твой – человек серьёзный. Это не просто фрайер из левых коммерсантов. У него прихват везде, где только можно. Там политика, а это грязь та ещё. По лету хлопчик один трепанул что-то про Измайлова нехорошее, так больше парня того не видел никто. Пробивали Бутырку и даже Лефортово, думали, на тюрьме где завис – глухо. Его, кстати, Игорем зовут.
- Знаю.
- Конкретно сказать, чем Измайлов занимается, никто не сможет. Я знаю, где у него офис находится, там ГУМ разместить можно. Ещё он нацистам из какого-то движения помогает. Покровительствует, так сказать. У тех даже ресторан свой.
- Ресторан?
- Ага. Представляешь, там на входе швейцар вместо приветствия руку вскидывает. Ещё лет пять назад такому бы в кабаке голову пробили, а теперь ничего, нормально. Хайль - и все дела.
- И что, Измайлов там бывает?
- Нет. Он птица вертикального взлёта, по таким заведениям не шарахается.
Друг его туда частенько наведывается – Федяев. Но тот в Москве ни одного ночного клуба не пропустит. Гуляка, каких мало. Что у них с Измайловым общего, не пойму?
- Ты с Федяевым этим знаком?
- Да я-то, так себе… Постольку-поскольку. С ним Стёпа якшается, ну а я при Стёпе, как бы, типа…
- Может быть, сходим в тот ресторан, поужинаем?
- Ой… Если честно, не любитель я подобных сборищ.
- Ты что? Чужд духу единения русской нации?
- Так я же хохол.
Мы рассмеялись.
- Плюнь ты на них. Вечно на задницу приключения ищешь.
- На-на-на-на-на-на-на, нас бурей сорвало…
- Что?
- У Вертинского есть строчка про листья.
- Ну- ну…
Медленно двинулись вдоль Арбата и вскоре затерялись в его постоянном, многолетнем движении. Когда прошли всю улицу, туда и обратно, Вадим вдруг неожиданно сплюнул на мостовую и махнул рукой.
- А… Поехали в этот кабак, блин! Мне уже самому интересно узнать, что ты задумал. 
- Нет, не сегодня. Лучше завтра. Сейчас давай просто проветримся.
- Ну вот, всё испортил. Я только настроился. Может быть, тогда к женщинам?
- К каким?
- Да к любым, мало их в Москве, что ли?
- Вези-ка ты меня лучше на Саянскую. Спать пораньше лягу. Завтра вставать ни свет, ни заря, человека одного увидеть нужно.
Вадим покосился недоверчиво, но вслух ничего не произнёс. Мы уселись в его БМВ, и машина плавно тронулась. За всю дорогу оба не проронили ни слова. Когда подъехали к дому, я показал пальцем на «свои» окна.
- Там сейчас живу.
- Ну, хоть окно показал, и на том спасибо.
Заставил себя улыбнуться и хлопнул друга по плечу:
- Ладно, ты. Может быть, зайдёшь, кофе попьём?
- Да нет. Поеду. Что-то тоже устал, а ещё до хаты переться.
- Ладно, до завтра.

*        *        *

Утром я не забыл «покормить» Лолиту, которая всё ещё оставалась живой и даже, как мне показалось, подросла. Феномен природы. Комар живёт уже почти неделю и хоть бы хны. Другая
собака столько не живёт. Вот если бы её ещё на прогулку выводить можно было! Хищная комариха! Летает вокруг хозяина и на прохожих кидается: «Загрызу»!
- Лолка, ты за меня другим комарам глотки перегрызёшь? Что говоришь? Пошёл я, короче.
В центре Москвы зашёл в один из валютных магазинов, где отпускали товар только на доллары и немецкие марки. После недолгих примерок выбрал кое-что из одежды. Разумеется, за деньги Александра. Вернулся на улицу Саянскую и переоделся. Затем, купив букет роз, на такси подъехал к знакомому дому и вскоре здоровался с хозяйкой квартиры:
- Здравствуй, Марина. Извини, что без предупреждения. Проезжал случайно мимо, дай, думаю, зайду.
Она взяла розы и улыбнулась приветливо:
- Очень кстати. Мы о тебе только что вспоминали.
Прошёл в комнату и… Ба! Знакомые все лица. На диване восседал фермер-экстрасенс Пушкин-Белый собственной персоной.
- Привет, привет. Ты откуда взялся?
- Да я, собственно… Вот… - явно смущённый экстрасенс встал с дивана и протянул мне руку.
Ответил крепким рукопожатием и наклонился к сидевшей тут же Ирочке:
- Здравствуй.
Вошла Марина с вазой, которую поставила на журнальный столик. Затем аккуратно опустила в вазу цветы:
- Какие красивые. Дорогие, наверное? Мне даже неудобно.
- Неудобно в деревне через трактор перелазить, - скорее сглупил, чем сострил и покосился на экстрасенса.
Упоминание трактора ещё больше смутило бывшего фермера:      
- Может быть, я пойду? А то…
- Сидите, сидите. Сейчас чай будем пить, - Марина засуетилась вокруг стола.
- Куда ты, правда? Я тебя сто лет не видел. Расскажи хоть, как живёшь, чем занимаешься? Медицинский центр свой ещё не открыл? – и уселся поудобнее напротив Пушкина-Белого.
- Какой там центр… На литературу денег не хватает.
- На какую литературу?
- Ох… Я два месяца назад из Германии книги по парапсихологии выписал. Контейнер пришёл, а как цену назвали, волосы дыбом встали. В десять раз больше, чем по договору.
- Целый контейнер книг?
- Ага.
- Зачем столько-то?
- Как зачем? – он задумчиво почесал нос. – Знания, ведь.
- Садитесь к столу, чай готов.
- Все расселись вокруг стола – я, Пушкин, Ирочка. Марина разлила по чашкам кипяток и присела тоже.
- Иринка, ты-то как поживаешь?
- Хорошо, дядя Андрей.
- О? Узнала, что ли, по голосу?
- Да, – девочка помолчала, - вчера Саша звонил.
- Какой Саша? – не сразу понял я.
- Ах, да. Александр вчера вечером позвонил, - вдруг встрепенулась Марина. - Как же я сразу не сказала.
- Кто?!
- Александр, - видя моё изумление, тихо повторила хозяйка. – Я ему телефон оставляла.
- И что?
- Сказал, что пока в Москву не приедет. Он в Нижнем Новгороде задержался. Но привет всем передал и пообещал, что, как только появится в столице, сразу к тебе, Андрей, заскочит.
«С него станется», - произнёс про себя, а вслух спросил:
- Когда, конкретно, не уточнил?
- Нет.
Тили-тили, трали-вали. Это мы не проходили, это нам не задавали. Ну-ну…
Фермер заёрзал на месте и после нерешительной паузы всё же поинтересовался:
- А Александр по профессии кто?
Можно подумать, я лучше тебя об этом знаю…
- Спроси его при встрече сам, хорошо?
- У него очень сильное поле. Хотя порой казалось, что поле отсутствует совсем. Жаль, мы мало общались.
Я лишь пожал плечами. Для меня - «поле» - это то место, где горох и пшеница  растёт. А что подразумевал под словом «поле» бывший колхозник? Как тут не вспомнить монолог Александра по поводу упадка сельского хозяйства. В общем, промолчал.
Потом мы играли с Пушкиным в шахматы. Он страшно напрягался, но проигрывал раз за разом и при этом очень злился. Всё-таки в своё время я имел первый разряд, неплохо знал теорию, в которой мой противник не разбирался.
Кончилось всё тем, что вконец расстроенный фермер, не доиграв последнюю партию, стал прощаться.
После его ухода Марина присела рядом и, как в прошлый раз, погладила по «ёжику» на голове.
- Почему не заходил так долго?
- Боялся, что Александра ты ждёшь больше чем меня.
- Дурачок, он обещал помочь моей дочери.
- Обещал?
- Ну, или мне так кажется.
- А этот, зачем заходил?
- Тоже лечить пытается.
- Ты серьёзно?
- Я же говорю, что согласна на любую помощь. Утопающий хватается за соломинку.
- Жаль, что я не экстрасенс.
- Наоборот, здорово.
- А я всё слышу, - перебила нас Ирина.
Рассмеялись и прервали диалог. Пока Марина убирала со стола, взял телефон и набрал номер.
- Алло, Вадик? Ну что, ты готов?
- Усегда готов.
- Заедь за мной по адресу…
- Заеду.
- Ну, давай.
- Даю.
Короткие гудки.
- Уже уезжаешь? – женщина подошла и легонько потянула за галстук.
- Да. Сейчас за мной заедут.
- Когда появишься?
- Как всегда, не вовремя.

*       *       *

Мы подъехали к намеченному ресторану и остановились на стоянке перед зданием.
- Ты здесь был когда-нибудь?
- Да какая разница, - Вадим выключил двигатель, - пошли, раз уж приехали.
Посетителей было немного. Мы расположились у стены недалеко от эстрады. Аккуратные светильники в зелёных абажурах покрывали мягким изумрудным светом столики. Оркестр наигрывал ненавязчивые мелодии джазовых композиций тридцатых-сороковых годов и навевал определённое настроение.
Швейцар на входе, вопреки утверждениям моего друга, руки в нацистском приветствии не вскинул, а довольно приветливо предложил пройти вовнутрь. С улыбкой намекнул об этом Вадиму. Тот незамедлительно отреагировал:
- За что купил, за то и продаю. Сам здесь первый раз. Может быть, они только со своими так здороваются. Поживём, увидим.
Подчёркнуто вежливый официант протянул меню и хотел отойти, но украинец  тормознул его:
- Нам водки и шампанского, а все остальное на своё усмотрение. Добро?
Официант кивнул головой и, стандартно улыбнувшись, удалился.
- Вот увидишь, раза в два обсчитает, не поморщится. Мы тут люди новые…
Часа через полтора покушавший и подобревший после выпитой водки Вадим, сняв пиджак, предался ностальгическим воспоминаниям и рассуждениям на тему заброшенности в «непрерывном потоке жизни». Я и слушал и не слушал, покачивая фужером в такт музыке и наблюдая за немногочисленными танцующими парами. Народу прибавилось, но всё равно оставалось достаточно свободных мест. Высокая молодая девушка медленно покачивалась в танце с подтянутым пожилым мужчиной вблизи нашего столика. Когда она поворачивалась ко мне лицом, я, не отрываясь, смотрел ей в глаза, и она выдерживала взгляд до тех пор, пока не отворачивалась во вращении танца. И так раз за разом, виток за витком до последних аккордов музыки оркестра.   
Престарелый кавалер галантно увёл свою пару на место, и она исчезла из моего поля зрения и, возможно, из моей жизни, появившись, подобно падающей звезде, на короткий и тем только более запоминающийся миг.
- Вот ведь, Вадик, о чём мне сейчас подумалось, - перебил я рассказ друга. - О молнии. Я только сейчас понял, почему её вспышка так завораживает. Понимаешь, она не даёт ответа. Совсем. Ты видишь, что начинается гроза. Что небо затягивается тучами. Ждёшь молнию, но она ухитряется взорваться внезапно и так же внезапно исчезнуть. Даже гром догоняет несколько позже, с опозданием. Это и очаровывает. Вжик и всё…Вопрос, вроде бы, задан, а на ответ уже нет времени. Ты просто идёшь по улице, ни о чём не думаешь, никуда не спешишь, и вдруг происходит событие, которое на первый взгляд тебе абсолютно безразлично. Ненужное событие, мимоходное, но ты потом помнишь его всю жизнь и всю жизнь не понимаешь, почему оно оставило такой глубокий след в памяти. Мистический след. Иногда полезно не знать ответа на вопрос. Ответы утоляют жажду, но при этом убивают музыку. У тебя такое случается?
Вадим молча наклонился вправо и поглядел на «ту самую» девушку:
- Если ты о бабах, то я считаю…
- О ком?!
- А-а… Не о бабах? Тогда извини, -  он театрально закатил глаза. – Кстати, вон и наш  приятель, - и совсем удивлённо, - со Стёпой вместе…
В зал вошли четыре человека. Два рослых парня прошли первыми и, покосясь в нашу сторону, устремились к столикам, на которых красовались таблички – «заказано». Следующие двое вошли вальяжно, снисходительно посматривая на посетителей. Все четверо расселись за двумя столами. Парами. Незамедлительно подлетел официант. Поздоровавшись, он обменялся с клиентами репликами и умчался выполнять заказ.
- И ху из них есть ху? – посмотрел я вопросительно.
- Федяев поплотнее, с двойным подбородком, - Вадик начал натягивать пиджак, - ну а Стёпа рядом с ним, вот уж с кем встретиться здесь не хотелось бы.
- А те двое?
- Охрана. Куда же Федяев без телохранителей. У Измайлова моду взял. Андрюха, иди ко мне телохранителем. Или нет. Лучше день я тебя охраняю, день ты меня. Цирк будет, – он встал со своего места. - Ладно, пойду со Стёпой поздороваюсь. Этикет.
Украинец ушёл «прогибаться», а я в первый раз за сегодняшний вечер (до этого пил только шампанское) налил рюмку водки. 
Вадик вернулся в хорошем настроении:
- Стёпа сегодня добрый. Они уже до этого где-то отдыхали. Про тебя, кстати, спрашивал: «Кто ты, да что ты?».
- Ты, разумеется, отрапортовал, как положено?
- Я сказал, что ты артист, - Вадик насадил на вилку жирный кусок мяса и подмигнул заговорщически, - поэт-песенник. Между прочим, у Стёпы в бардачке твоя кассета валяется. Я оставлял. Он любит такую музыку.
На эстраду поднялась смуглая, коротко стриженая певица. Пела на английском, закрыв глаза и ритмично покачивая бёдрами.
- А что, Стёпа твой с Федяевым давно знакомы?
- Не то чтобы давно… - Вадим наморщил лоб. - Видимо, Федяев Стёпе нужен зачем-то. Он, в принципе, просто так ничего не делает. Федяев – «карась жирный», известный коммерсант. Стёпа любит таких обхаживать. Вообще-то, Федяев с криминалом старается не якшаться, по крайней мере, публично. Имидж бережёт. Короче, не знаю…
Певица пела о любви. Во всяком случае, словосочетание «ай лав ю» прозвучало несколько раз. Красиво пела…
Через некоторое время моего товарища опять позвали за столик к «серьёзным людям». Вадик задержался там минут на двадцать. Назад пришёл в ещё более «приподнятом» настроении, видимо, «серьёзные люди» хорошо наливали. Не присаживаясь за столик, он наклонился ко мне и «выдал»:
- Тебя, это … Как бы … В общем, спеть просят.
- Что?
- Спеть просят, - Вадим произнёс это, как нечто само собой разумеющееся.
- Кто просит?
- Ну, как кто? – он обернулся в зал. - Сам знаешь.
- КупЫла мама конЫка, а конЫк без ноги, - я откинулся на спинку кресла и поднял глаза на посыльного. – А если не получится?
- Как хочешь… - Вадим выпрямился и пожал плечами, - скажу, что поэт-песенник объелся мороженного и осип.
Оркестр наигрывал джазовые композиции. Певичка ушла и больше не появлялась.
- Погоди. Что петь-то?
- Да на твоё усмотрение. Что самому больше нравится.
- А как я с оркестром договорюсь?
Мой друг криво ухмыльнулся:
- Это не Ваши заботы, молодой человек. Со всеми, обо всём уже договорились, - и, понизив голос, произнёс. - Только вначале речь толкни позаковыристее и, главное, пафоса, пафоса побольше. Они это любят.
Пафоса было много. Едва объяснив пианисту, что же именно предстоит играть, я взял в руку микрофон и, глядя исподлобья, чётко проговаривая слова, произнёс заранее заученную (разумеется, для другого случая) речь:
- Иногда, когда становится трудно идти вперёд, мы, взвалив на свои уставшие плечи груз пережитого, делаем один резкий шаг назад в прошлое. Лишь на мгновение остановившись и выпрямившись, мы сбрасываем на землю всю тяжесть давившего на нас груза и возвращаемся в настоящее. Возвращаемся, оставляя за спиной… Нет, не пустоту. Оставляем наши радости и горечи, победы и ошибки, любовь и ненависть. Оставляем с одной целью – идти дальше. Идти навстречу нашей конечной цели. Идти навстречу свету.
Публика, не прекращая жевать, устремила единый подвыпивший взор в сторону эстрады.
Я подал знак рукой аккомпаниатору и начал:
- Каждый день под окошком он заводит шарманку.
Монотонно и сонно он поёт об одном…
Опытный музыкант легко подыграл начальным фразам, а вскоре полностью уловил гармонию переделанной мелодии известной вещи Вертинского.
- Ты усталый паяц, ты смешной балаганщик.
С измождённой душой, ты не знаешь стыда…
На открытое место перед эстрадой вышла одна, только одна пара и закружилась в нарастающем ритме вальса. Перед последним, третьим, куплетом пианист, как договаривались, произвёл модуляцию.
- Может это пророк или просто обманщик?
И в какой только рай нас погонят тогда?
Одинокая пара кружила между мной и притихшим залом, и была в этом какая- то странная торжественность. Торжественность на грани крика…
- Замолчи, замолчи, замолчи, замолчи,
Сумасшедший шарманщик -
Твои песни нам лучше забыть навсегда,
Навсегда, навсегда.
Я поблагодарил Маэстро и зал и под аплодисменты сошёл со сцены.
- Ну, ты могёшь! – Вадим долго тряс мою руку. – Сильно! Пойдём, тебя ждут.
Стёпа просто буркнул: «Привет», а хорошо, примерно как Вадик, поддатый Федяев протянул руку: «Фёдор Степанович» и добавил:
- Люблю артистов. Особенно хороших (я, по всей видимости, попал в разряд последних). Твой друг обмолвился, что ты сам песни сочиняешь. Сейчас свою спел?
- Почти… - «Уклончиво» ответил хороший артист.
- Раньше я здесь тебя что-то не видел. Ты не москвич?
- Нет. Из Сибири. К другу приехал.
- Сибиряк, что ли?
- Да, вроде.
- Ну, давай тогда выпьем.
Выпили. Федяев закусил и кивнул головой в сторону оркестра:
- Музыкой серьёзно занимаешься?
- А что, в этой жизни есть смысл заниматься чем-то всерьёз? – попытался заглянуть в его глаза, но тут же отвёл взгляд в сторону.
- Музыкой, наверное, стоит. Хотя… - он покосился на Стёпу, - это всё философия. Чем в Москве занимаешься?
- Пока живу.
- Хорошо сказано, - Фёдор Степанович рассмеялся и поглядел на своих охранников. Те тоже натянуто заулыбались.
- Пока… Все мы живём от «пока» до «пока». Как ты в микрофон сказал? Идти навстречу свету. Так, вроде?
- Так.
- Нет, ты не думай плохого, я тебя не подначиваю, мне действительно песня понравилась, я бы с удовольствием ещё послушал, - он немного помолчал. - А в Сибири чем занимаешься? Музыкой? Или тоже, «пока» живёшь? – и тут же махнул рукой, - Не хочешь, не отвечай. Попоёшь ещё?
Четвёртую песню я закончил петь как раз к тому моменту, когда любой, поначалу культурный, цивильный российский ресторан начала девяностых годов превращался в КАБАК. Когда танцуют под любую музыку, пьют любые напитки и считают либо закадычными друзьями, либо смертельными врагами всех присутствующих в зале. Именно в такой момент я подошёл к Вадиму.
Он сидел за чужим столиком, в обнимку с какой-то Натали и что-то ей страстно нашёптывал на ухо. Натали в ответ заливалась конским смехом. За столом при этом присутствовали ещё человек пять незнакомых людей.
- О, Андрюха! А я только что… - приподнявшись навстречу, заорал украинец.
- Пошли, Вадик, нам пора.
- Как пора? Да ещё время детское.
- Вот потому и пора, – подозвал официанта и расплатился по счёту. Сумма оказалась совсем небольшой. Рассчитавшись, я начал поторапливать своего друга.
- А её возьмём? – уставясь на меня пьяным взором и не отрываясь от своей «подруги», промычал Вадим.
- Да бери, кого хочешь.
- Тогда поехали.         
Он долго прощался со всеми оставшимися за столом, потом стал требовать официанта. Узнав о том, что я рассчитался, начал убеждать взять назад деньги, ведь платить будет непременно он. Наконец, с горем пополам, мы вышли из ресторана. Вадик тащил за руку еле тикающую Натали и с первого раза не признал свою машину.
В таком состоянии он сел за руль и включил зажигание. Проехав, игнорируя светофоры, два квартала, наконец, обернулся и спросил:
- А куда едем-то?
- Да хоть куда, только на дорогу смотри. Поехали к Лолке, что ли?
- Поехали, - обрадовался Вадим и, на полной скорости развернувшись, выскочил на встречную полосу дороги.
Лолита, как ни странно, находилась дома. После короткого совещания  решили, что наш общий друг  отвезёт меня и её на Саянскую, а сам, со своей новой Натали, вернётся к Лоле домой.
На том и остановились.

ГЛАВА 4
Одна смазливая «короста»
Мне объяснить пыталась просто -
Любовь,          
Изобразив её рабу…
              Е. Амирамов

Я валялся на кровати и слушал, как капли воды выбивают беспорядочную дробь о края ванны. Лолита-женщина принимала душ. Эта мелодия падающих капель заставляла время сжаться и, распрямившись, лопнуть. В образовавшемся надрыве отчётливо прослушивался дождь. Весенний дождь. Майский дождь. И в открытую форточку доносился запах не середины апреля, а конца мая. Вот-вот должен был выстрелить изо всех своих ****ских орудий ловелас гром. А похотливые коты, претворившись соловьями, заблажат гимн наступающего лета так, что настоящие соловьи в шоке выпадут из своих только что насиженных гнёзд. Вот, вот…
Но в это время Лолита выключила воду. Дура. Всё кино испортила.
- Привет, проснулся-таки? – она, обёрнутая полотенцем, подошла и присела на кровать.
- Таки, проснулся. Принеси кофе.
- Сейчас, - ушла на кухню и начала греметь посудой.
Бум, дзинь… Я, закинув руки за голову, считал, сколько раз она прогремит. Получилось одиннадцать.
Девушка где-то нашла поднос, который я раньше в упор не видел, и, расставив на нём чашки, принесла всё это в комнату.
- Спасибо, - приподнялся и взял одну из чашек.
- Спасибом не отделаешься, - Лола забралась на постель с ногами и прислонилась к стене, - я с тобой итак как сестра милосердия вожусь. То жажду утоляю, то лечу, то ублажаю.
- Заплатить, что ли? – я равнодушно пил свой кофе.
- Глупый. Если бы я хотела от тебя только денег, то взяла бы их ещё в первый раз. Ты мне просто нравишься, и я за тобой ухаживаю, потому что хочу этого. Женские слабости. Могу я сделать что-нибудь хорошее для мужчины, которого в данный момент люблю.
- Даже любишь?
- В данный момент, в данный момент… Знаешь ведь поговорку: «Сердцу не прикажешь».
- Ты ещё вспомни: «Любовь зла…», –  допил кофе и поставил чашку назад на поднос.
- Это там, где про козлика?
- Да нет. Про козла, пожалуй, - хрустнул, потянувшись, всеми суставами. – И как часто посещает тебя сие светлое чувство?
- По-разному. Я, вообще, любвеобильная женщина.
- Ну, в этом-то мне довелось убедиться, так сказать, на личном опыте.
- Неужели? И как? – Лолита медленно провела рукой по одеялу и остановилась как раз в том месте, где был спрятан предмет гордости большинства мужчин. Моей, разумеется, тоже.
- Что-то потеряла?
Она откинула полотенце и наклонилась надо мной. Её небольшая, аккуратная грудь почти касалась моего подбородка. Смочил слюной ладони рук и осторожно, медленно дотронулся до её сосков. Затем, так же медленно, стал вращать ладони, каждую в разные стороны, правую - по часовой стрелке, левую - против. Причём, только едва-едва прикасаясь к вздувающимся и краснеющим живым бугоркам. Лолита, держась на руках, изогнулась и запрокинула голову назад так, что её волосы растеклись чёрной лентой по ключицам и доставали почти до талии. Мои руки ласкали её шею, уши, лицо, потом вновь принялись за грудь.
Внезапно она сдёрнула одеяло и резко, стремительно припала губами к низу моего живота. В один миг почти вся гордость оказалась затянутой во влажную, горячую, вращающуюся, приятную воронку. Я позволил себе расслабиться и откинулся навзничь на подушки. Но только на несколько секунд. Уже через мгновение Лолита, добившись нужной упругости, выпустила из пасти свою жертву и вытянулась на мне с тигриной элегантностью, вновь лишь слегка касаясь горящими сосками моей груди.
- Муррр…
- Ишь ты, кошечка. Только вот домашняя или дикая?
- Пожалуй, дикая. А вот ты обещал показать своё домашнее животное. Её, кажется, тоже Лолитой зовут?
- Она там, на подоконнике.
- Где? Я утром шторы открывала, на подоконнике один стакан стоял. Туда комар как-то залетел, представляешь? Комар в апреле. Чудеса. Только у тебя, наверное, такое возможно.
- Ну и где он теперь, этот комар?
- Как где? Я его убила.
- Что?!! – резким движением я, сбросив с себя и женщину и загремевший поднос, спрыгнул на пол  и подбежал к подоконнику. Стакан был пуст. Тетрадный лист валялся на полу. МОЕЙ Лолиты нигде не было. Чёрт… Вот и апрель устал смеяться. Обман раскрылся. Шоу не превратилось в судьбу. Кровь не заменила эликсир бессмертия. Ухабистый мир. Лолита съела Лолиту.
Я несколько секунд смотрел на проснувшийся чужой, огромный, злой, серый, насмехающийся надо мной город, а затем развернулся к кровати и подошёл к женщине:
- Встань.
- Что?
- Встань, встань.
 Лолита, с недоумением поглядев на меня, медленно поднялась с постели. Я без замаха, но сильно, ударил её ладонью по лицу. Девушка отлетела, ударилась головой о стену и упала на простыни.
- Встань!
Лола, закрыв руками разбитое лицо, сжалась в комок и испуганно отползла в угол кровати:
- Андрей, что с тобой?
Глядя ей в глаза, я присел на край постели:
- Ну, и что ты наделала?
- Что я наделала?
Протянул руку:
- Не бойся, больше не ударю.
Лола ещё глубже втиснулась в угол.
- Да встань ты!
Я сдёрнул её с кровати, но девушка, не поднимаясь на ноги, бессильно упала на пол. Подтащил Лолиту к окну и поставил перед лицом пустой стакан:
- Вот, что ты наделала, - затем вытер слёзы со щёк девушки, встал, ушёл на кухню и назад вернулся с ножом. Представляю, о чём подумала Лолита, увидев меня с этим ножом…
Я вытянул вперёд левую руку, сделал надрез и, когда выступила кровь, отшвырнул нож в сторону.
- Слижи. Да не дрожи ты так. Сказал ведь, больше не трону. Слижи кровь и, если хочешь, можешь уйти домой. Ну!
Совершенно сбитая с толку, перепуганная Лола послушно припала губами к моей ранке. Её слёзы смешивались с горячей, наполненной жизнью жидкостью, и получался удивительный, адский коктейль, равного которому по энергетической составляющей никогда не найти среди земных напитков.
Апрель опять обманул природу. Цепь разомкнулась. Баланс.
- Теперь иди умойся и собирайся.
Девушка убежала в ванную комнату и щёлкнула замком. Раздался звук падающей воды. Звук, бьющий по ушам. Ненавистный звук. И комариный писк, точно труба в расстроенном, несыгранном оркестре. Труба зовущая, труба вопрошающая. Кто ты, одинокий трубач? Что означает этот набор странных звуков? Небеленый потолок и отпечатки комариных трупиков, как звёзды на грязном небе. Разве я их убил?
Лолита одевается, не разбираясь и путаясь в вещах. Лолита торопится. Девочка напилась крови. Какая может быть диета? Играй, трубач, не обращай внимания на ноты. Ноты врут. Гляди в них, а дуй своё. Ду- ду- ду… Один комар, два комара - финиш. Лолита ушла.
Хлопнула дверь. Я остался один. Взял стакан и выбросил в мусорное ведро. Затем заварил крепкий кофе. Странно, но ранка после Лолиты удивительно быстро затянулась и уже больше не кровоточила. Я выпил кофе и закрылся в душе. Подставив голову под струю воды, стоял и совершенно ни о чём не думал. Настоящий экстаз – стоять под прохладной водой и ни о чём не думать. Ни о Лолитах, ни об Александре, ни о ком. Жаль, что экстаз тоже приедается. Увы.
Выйдя спустя некоторое время на улицу, я долго бесцельно бродил по пьющему весеннее тепло микрорайону. Бродил, не зная чем заняться, и не желая ничем заниматься. Бродил, молча вглядываясь в лица суетливых прохожих и разглядывая нелепые витрины. Зашёл, без надобности, в музыкальный магазин «Петро-шоп», расположенный по соседству с моим временным логовом. Подошёл к остановке и вместе с толпой пассажиров оказался проглоченным итак под завязку набитой пастью троллейбуса. Спустился в метро и очутился на станции Таганская. По кольцевой линии доехал до Киевской и вышел на привокзальную площадь, где на удивление опрятно одетые цыганки пытались всучить товар, не особо объясняя, что он из себя представляет. Наконец, подошёл к телефону и набрал знакомый номер, а через полчаса был у Марины дома.
Лолита – Марина. Похоть - переходящая в нежность, и любовь - обретающая двуполость. В принципе, разве есть существенная разница?
- Здравствуйте, дядя Андрей, - Ирочка глядела мимо меня бесчувственными глазами.
- Не называй меня больше дядей. Зови просто - Андрей. Хорошо?
- Как Сашу?
Вздохнул и присел рядом с ней на диван:
- Как Сашу.
- А ты ещё долго будешь в Москве?
- Наверное, долго.
Мама находилась рядом и с улыбкой слушала наш диалог.
- А куда ты поедешь потом?
- Потом? – я ощутил на своей руке тёплую ладонь Марины. - Потом я уеду куда-нибудь далеко-далеко.
- В тридевятое царство?
- Пожалуй, ещё дальше.
- Дальше не бывает, - ребёнок засмеялся. - Дальше только край света.
- Вот туда я и уеду.
- Как же ты будешь жить, если там самый край света?
- Я буду искать свою сказку.
- Сказки не бывают своими, сказки все общие. Если бы у всех были сказки, то их бы было слишком много.
- А их и так много. У каждого своя сказка. У тебя, у меня, у мамы и у всех других людей.
- И ты расскажешь мне свою сказку?
Я помолчал, некоторое время не отвечая на заданный вопрос. Рука Марины всё сильнее сжимала моё запястье. Рука была горячая и влажная. Рука выдавала эмоции, являясь барометром настроения.
- Расскажу, Ира. Обязательно расскажу, но только не сейчас.
- А когда?
- Когда ты очень, очень захочешь её услышать.
Марина встала и взяла дочку за оба мизинца.
- Пойдём к бабушке. Бабушка сегодня в гости звала.
Иринка слезла с дивана и серьёзным, взрослым голосом произнесла:
- Андрей, когда я вернусь, то очень, очень захочу услышать твою сказку.
- Хорошо. Обещаю, что она будет интересной.
Они вышли из квартиры, а я снял телефонную трубку и набрал номер с визитки, которую мне вчера сунул по-пьяни Федяев.
Трубку сняла секретарь:
- Господина Федяева, если можно.
- Кто его спрашивает?
Назвался. Через несколько секунд услышал:
- Да?
- Господин Федяев?
- Ну, говорите, говорите.
Ещё раз назвался:
- Вы вчера, в ресторане свою визитку оставили. Просили позвонить.
Он долго пытался вспомнить, наконец, произнёс:
- А, ну да, помню, конечно. Хотел что-нибудь?
- Мы же встретиться собирались, вопрос один обсудить.
- Да? – пауза… - Сегодня я не могу. Давай завтра, с утра, в моём офисе. Хорошо?
- Хорошо.
- Адрес на визитке записан. Ну, до встречи, - и Фёдор Степанович положил трубку.
Отошёл от телефона и услышал, как вновь скрипнула входная дверь. Вернулась Марина.
- Отвела ребёнка?
- Отвела, - женщина вплотную приблизилась ко мне.
- А зачем? – мои руки обняли её талию.
- Понятия не имею.
- Зато я знаю, - и, прижав к себе, впился в зовущие желанием губы.
Крик вырвался на свободу. Глаза налились помешательством. Два тела, бессильные доползти до спальни, упали на диван и забились в конвульсиях. Звериное чувство стонущей плетью стегало рвущиеся на части куски плоти, доставляя обоим грязное наслаждение. Вторая половина утреннего триллера. Дополнение. Променад в аду, но какое наслаждение! Ух…
Я, тяжело дыша, откинулся на спину и некоторое время лежал, не двигаясь. Женщина так же отдыхала, закрыв глаза и не шевелясь.
- Марина, - почти шёпотом позвал я, - Марина…
- Что? - она не открывала глаза.
- Скажи, ты меня тоже, в данный момент, любишь?
- Пожалуй, да.
У меня непроизвольно вырвался клокочущий, идиотский смех:
- Да ничего, ничего, это я так, о своём, - успокоил я женщину, когда она приподнялась и удивлённо заглянула в глаза, - о своём, сугубо личном.
- А о чём, если не секрет?
- Да какие секреты у вора от батюшки, - выпалил экспромтом придуманную поговорку. - Всё о ней, о любви, значит. Мне сегодня повезло, меня сегодня два раза, в данный момент, любили.
- Ты о чём?
- Говорю же – о своём.
Марина накинула халат и убежала в душ, а я принялся собирать разбросанную по всей комнате одежду.
Извечная игра природы. Вначале с нетерпением ждёшь: «Когда? Когда?». Когда же всё произошло, почесывая затылок, думаешь: «А на кой хрен мне это было нужно?»
- Чаю попьёшь? – Марина вышла из душа.
- Наливай.
- А есть хочешь?
- Как всегда.
Женщина присела ко мне на колени:
- А ещё что-нибудь хочешь?
- Хочу.
- Что?
- Сказку твоей дочери рассказать.
- Хорошо. Сейчас поедим, и я её приведу.
Она расставила на столике блюда и чашки. Я в первый раз за этот день позавтракал. Или пообедал. Настроение поднялось. Расслабленный и убаюканный сытостью, откинулся на спинку кресла.
- Спасибо, Марина.
- Тебе спасибо.
- За что?
- Как это, за что? Скажем, за внимание, - она налила мне и себе ещё по чашке чая. – Кстати, Саша не приехал?
- А ты его уже Сашей зовёшь?
- Ну, Александр. Какая разница?
- Нет, ещё не приехал.
- Жаль, - вздохнула Марина, - обещал вскоре.
- Да ещё время с тех пор, как он звонил, часами измеряется. Приедет, никуда не денется.
- Андрей, мне почему-то кажется, что ты его недолюбливаешь. Или ошибаюсь?
- Ошибаешься, - я допил свой чай. - Мы с ним «не разлей вода», – и, прерывая начатую тему, - ну что, может быть за Ирочкой сходишь?
- Сейчас приведу.
- Ребёнок вошёл и с порога предупредил:
- Я иду сказку про «край света» слушать. Я уже очень-очень захотела.
- А не обманываешь?
- Нет. Правда. У бабушки можешь спросить.
- Бабушка врать, конечно, не будет. Верю, - усадил ребёнка рядом с собой. – Как ты думаешь, где находится край света?
- На самом дальнем краю, - убедительно ответила Ира.
Спорить не стал – ей лучше знать.
- Так вот. На самом крайнем краю света, крайнее которого нет и быть не может, стояло древнее, древнее дерево. И древнее этого дерева не было ничего на всей земле. Ни растения, ни животного, ни человека.
- А как называлось дерево?
- Когда-то оно, конечно, имело имя, но за давностью лет все его позабыли, и оно само позабыло тоже. Так вот. На самой толстой ветке этого дерева сидела молодая, всего-то двухсот с небольшим лет, сова. Сова жила в дупле, а сейчас, когда на крону дерева опустились сумерки, она выбралась после сна на улицу и принялась озираться по сторонам…
 
ГЛАВА 5
В стае соратников холодно мне,
В стаде противников – тесно.
Нету мне места на этой земле,
Это и есть -  «моё место».
                Д.Быков

Её глаза глядели в разные стороны. Один - в сон, другой - в явь. При этом сон медленно погружался в молоко, а явь продолжала пьяно шарахаться по грозовым облакам. Сова никак не могла сбросить вместе с перьями липкую дремоту и поэтому всегда завидовала змеям. Ночь прятала в капюшон засыпающую землю. Сова трижды прокричала древнюю молитву, приветствуя очередное благополучное возвращение союзника. Её «светлое время суток» наступило.
Ветер раскрыл занавес, и сцена наполнилась очередным спектаклем. Шестеро против одного. Он крупнее каждого из них, но он один. Один не воин не только в поле. Можно умереть воином, воспевая победу, но делать это нужно в своё время. Смерть раньше срока - не есть победа. Воин должен знать, когда побеждать смерть. Одиночка ждал. 
Сова ценила хорошие спектакли. Гурманами рождаются, ценителями становятся. В этот вечер артисты старались произвести впечатление на публику. Публика благодарно хлопала крыльями, и вместе с перьями роняла вниз прогнозы на финальную сцену.
Собратья медленно сужали кольцо вокруг волка. В пасти пена, в глазах огонь. Кто станет обращать внимание на ласковое прикосновение дождя? Молодые капли весело щёлкают одиночку по носу: «Поиграем?». Через мгновение один из шестёрки первым бросится вперёд, а остальные помогут добить.
Гармонию и, следовательно, мир спасают от ржавчины нестандартные решения. Одиночка падает на мокрую землю и выгибает шею, подставляя незащищённую артерию под зубы противника. Добыча сделалась лёгкой, но это  и отпугивает. Пауза затягивается. Никто из шестерых не рискует взять инициативу на себя.
Молния закрывает распахнутый ветром занавес. Древнее дерево корчится от боли и распадается на части. Волки разбегаются. Сова засыпает. Антракт.

*         *         *      
Я, разумеется, солгал Федяеву о договорённости насчёт встречи, но надеялся на то, что он об этом не вспомнит. Его офис располагался в просторном помещении, отделанном под «какой-то век». Дорогая мебель, канделябры. В середине помещения за массивным столом  восседал сам Федяев. На стене висел огромный портрет владельца офиса с подписью: «Федяев-Младший верхом на любимом гнедом скакуне».
Когда я вошел, было около десяти часов утра.
- Доброе утро.
- Угу… - он посмотрел на меня так, будто увидел впервые.
В этот момент в дверь постучала секретарь – молодая женщина:               
- Фёдор Степанович, к вам корреспондент газеты «Аргументы и Факты». Приём назначен на 10-05.
Далее всё происходило, словно в современной бульварной пьесе о «житие новых русских». Абсолютно без прикрас и добавлений.
Федяев. – А? Что?
Секретарь. – Корреспондент газеты «А. и Ф.». Приём в 10-05.
Федяев. – Чёрт побери. Я и забыл, совсем.
Секретарь. – Пригласить?
Федяев. – Ну так, а что делать? Пусть уж заходит, раз пришёл, - и, обращаясь ко мне: - Подожди минут двадцать. Видишь сам…
Я отошёл к окну, секретарь удалилась, а в помещение впорхнула молодая девушка лет семнадцати.
Корреспондент, с порога. – Редакция газеты…
Федяев. – Знаю, знаю. Присаживайтесь.
Корреспондент, - усаживаясь в кресло на другой стороне стола. – Я учусь в  университете, на журфаке и сейчас прохожу практику в «А. и Ф.».
Ф. - Ничего, ничего, – переходя на "ты", – чувствуй себя, как дома.
К. - восхищённо оглядывая офис. – Спасибо, я постараюсь.
Ф. - Ну так о чём мы сегодня побеседуем?
К. - Мне дали задание выяснить литературные пристрастия элиты делового мира Москвы.
Ф. - А? Что? Да, хорошая тема. Давай, давай. Я целиком - за.
К. - ободряясь. – Правда? Я надеюсь, наша беседа пройдет в дружеской обстановке.
Ф. - Ну ещё бы, – нажимает кнопку. – Людочка, принесите чаёк, пожалуйста, – вновь поднимая голову на корреспондента. – Итак, с чего мы начнём?
К. - Первый вопрос у меня простой. Кто из писателей вам больше всего импонирует?
Ф. - не поняв. – Чего?
К. - Нравиться, то есть.
Ф. - задумавшись. – Ну… Э… Сейчас. Одну минуточку, пожалуйста. А вот, кстати, и Людочка с чаем. Угощайтесь.
К. - Ой, спасибо, – берёт стакан в серебряном подстаканнике и пирожное. – Ну так, всё-таки, кто?
Ф. - Сейчас, сейчас. Этот… Ч… Фамилия вертится в голове. Этот…
К. - Да вы не волнуйтесь, пожалуйста. Вам, наверное, многие нравятся. Вы кого-нибудь одного назовите.
Ф. - Ага, сейчас, – роясь в ящике стола, – где же она? Я же её специально приготовил. Может, в машине оставил?
К. - Ну так как, вспомнили?
Ф. - Ну где же она? – опять переходя на «Вы». – Извините, как Вас зовут?
К. - Лена.
Ф. - Леночка, значит. Леночки, Людочки, Любоч… Так как же его? – показывает рукой. – Ещё с бородой вот такой.
К. - Ах… Вы любите Льва Толстого?
Ф. - морщась. – Какого ещё Толстого… Толстого я знаю. Что я Толстого что ли не знаю? Нет, не он. Тот ещё в тюрьме сидел.
К. - Ах… Вам нравится Солженицын?
Ф. - А что? Он разве писатель? Да? Нет, Солженицына я тоже знаю. Весёлый мужик. Я так и думал, что он рассказики какие-нибудь пишет. Нет, не он. Хотя, похож.
К. - Тогда кто же?
Ф. - вытирая лоб ладонью. – Я, Леночка, вчера на фуршете в британском  посольстве был. Маргарет Тетчер в Москву приезжала. Меня пригласили. Не могли без Федяева начать. Выпили малость. Так что сегодня, извините…
К. - Понимаю, понимаю…. Вы общались с Маргарет Тетчер? Ах, как интересно.
Ф. - Да ничего там нет интересного. Надоели уже. Тетчеры-Метчеры, Буши-Муши, Джексоны-Бексоны разные…Вы не возражаете, если я того… Подлечусь малость, – достаёт из бара бутылку водки и наливает в хрустальный фужер. – Может быть, тоже?
К. - испуганно машет головой. – Нет, что вы, мне нельзя. 
Ф. - Ну, да ладно. А я маленько, так сказать, для того, чтобы  беседа протекала и т. д., – выпивает залпом, затем садится на место, откидывается на спинку кресла и сидит, не шевелясь.
К. - с участием шевелит бровями. – Ну так, всё-таки, кто?
Ф. - выпрямляясь. – Он ещё, кстати, на Распутина похож с этикетки. Я, правда, эту гадость не пью и вам не советую. Но похож. Честное слово, похож, – заметно приободрившись. – Вчера вот на фуршете у Тетчер допоздна, а затем, по русской традиции, все в баню…               
К. - Как, и Тетчер тоже с вами в баню?
Ф. - тупо уставившись на корреспондента. – Тетчер с нами? Да, в общем-то, вроде бы, нет. Хотя… - берёт трубку телефона и набирает номер. – Алло. Федяев говорит. Привет. Слушай, с нами в бане кто вчера был? А Тетчер была? Какая, какая… Маргарет, которая. Из Англии. С чьей головой? Моей? Нормально всё. Ну, это точно? – кладёт трубку на место и облегчённо сообщает. – Нет, не была. Я и думаю, зачем нам Тетчер нужна? Она ведь старая уже. Мы и без неё… Впрочем, это к литературе не относится.
К. - робко. – И всё-таки?
Ф. - Ну, не помню. Хоть убей, не помню.
К. - А о чём он писал? Названия книг, может быть, на ум приходят?
Ф. - Названия? Названия… Я, честно говоря, с середины читать начал. Позавчера. Эх, Леночка, если бы вы знали, сколько дел. Какие уж тут  книжки. Мне товарищ один на стол положил. Говорит: «Корреспондент придёт, про литературу спросит, ты прочти на всякий случай». А у меня времени совсем не было. Я в машине открыл да страниц десять прочёл, что успел. Опаздывал очень. Но, честно говоря, понравилось. Сильно написано. Я прямо, вот…      
К. - А о чём написано?
Ф. - Ну… В двух словах это не передашь, – наливает себе в фужер. – Сюжет такой, – выпивает, вновь откидывается на спинку кресла и минуту сидит,  не шевелясь, с закрытыми глазами. Затем вдруг резко рубит воздух ребром ладони и выпрямляется. – Он ему, гад, такие вопросики каверзные задавал, а у самого за дверью свидетель сидел. А тот молодец, не признаётся: «Не я, и всё». А этот и так, и сяк, всё вокруг да около: «Мол, у меня за перегородкой сюрпризик для вас приготовлен, взглянуть не желаете?» А тот побледнел весь. Как тут не побледнеешь? – подбирая слова, крутит ладонью в воздухе.
В это время раздаётся телефонный звонок. Хозяин офиса берёт трубку:
Ф. - Кто? Хорошо, соедини. Алло. Ну. Ну. В какой бане? С кем? Да ты очумел, что ли? Я же только что спрашивал у Семашко. Он говорит, что нет. Да? Да? Ты это, вот что. Разузнай всё, как следует и перезвони попозже. У меня здесь корреспондент в офисе. Что? Про какую Тетчер в бане? Идиот. Про литературу. Да. Да. Пока, - кладёт трубку и потирает переносицу. – Ну и ну… - затем удивлённо смотрит на корреспондента.
К. - очень тихо. – И что он ему ответил?
Ф. - медленно. – Ответил, что слух прошёл, будто мы вчера в бане… С Маргарет Те… - умолкает.
К. - Нет, нет, я про сюжет.
Ф. - Какой сюжет?
К. - Сюжет романа. Кто-то, кому-то сюрприз…            
Ф. - радостно. – А! Да! Да! И тут вбегает этот и бух на колени: «Я убил». В общем, в сознанку идёт, хотя, может быть, и загрузился, если его паровозом пустили.
К. - растерянно моргая. – Ага…
Ф. - Дальше, вот, я не дочитал, - наливает в фужер. – Но думаю, там ещё интереснее.
К. - А фамилию вы не вспомнили?
Ф. - держа фужер в руке. – Я потом ещё ближе к концу открыл и про какого-то, не то Аполлона, не то Ахиллеса прочёл, который почему-то не хотел, чтобы тот, второй, в Америку ехал.
К. - И что, не уехал?
Ф. - поднося фужер к губам, и в этот момент останавливаясь. – Кто?
К. - Ну, тот, второй.
Ф. - задумчиво. – Да, нет. Застрелился он, - опять подносит фужер ко рту.
К. - неожиданно догадывается. – Ах! Так это же Фёдор Михайлович!
Ф. - вздрагивает и проливает водку на костюм. – Чёрт… - стряхивает капли с галстука. – Какой ещё Фёдор Михайлович?
К. - радостно. – Достоевский!
Ф. - тоже радостно. – Во! Точно - он! Я же говорю, фамилия на языке вертится.  Конечно, Достоевский. Правда, ведь, на Распутина с этикетки похож?! За это не грех и соточку пропустить, - выпивает, наконец, водку.
К. - Значит, поговорим о Достоевском?
Ф. - расстёгивая воротник рубашки и развязывая галстук. – Давай.
Вновь раздаётся телефонный звонок. Федяев хватает трубку резким движением:
Ф. - Да. Соединяй. Ага. Ага. А кто тебе это сказал? Кто? Им что, там больше делать нечего, кроме как выяснять, с кем Федяев в бане моется? Конечно, моё дело. Я что, с его женой, что ли, там был? Да я завтра с ним пойду. Я его там в… Ну, да ладно. Он бы лучше Достоевского, бля, прочёл. Я? Да. А ты? Вот когда прочтёшь, тогда и поговорим, - кладёт трубку и обращается к девушке. – Ну как с таким человеком разговаривать? Он же книжку в своей жизни в руки не брал.
К. - Разве это возможно?
Ф. - Возможно, Любочка.
К. - Меня Леной зовут.
Ф. - не обращая внимания на замечание. – Ведь Достоевский это, это… Сила! – бьёт кулаком по столу. – Силища… Он ведь так пишет, что прямо вот… - наливает в фужер.
К. - Значит, вам очень нравится Фёдор Михайлович Достоевский?
Ф. - Очень. И как он может не нравиться. Ведь что он говорит: «В Америку, мол, хочу поехать, так всем и передай. А потом – раз… И пулю в висок. Шиш вам, а не Америка. В России родился, в России и умру». Человек! – выпивает водку. – Не то, что некоторые. Родину он любил, - вытирает слезу, а потом хватает трубку и набирает номер. – Алло, Федяев говорит. Слушай, ты Достоевского знаешь? Да не того. Писателя. Великого русского. Что? Какая опять Тетчер? Что? А я что говорил? Не ходили мы с ней в баню. И кто только слух пустил? Ты разберись с этим вопросом, наказать надо сволочь. Да не Тетчер, а провокатора. Вот. Ну, да ладно. Хорошо, что выяснили. Теперь слушай. У нас в Москве где памятник Фёдору Степановичу установлен?
К. - поправляет. – Фёдору Михайловичу.
Ф. - в трубку. – Да. Не Степановичу, а Михайловичу. Где? Ну, это непорядок. Такому великому человеку, и где попало. Я вот что думаю. Может, на Красной Площади новый воздвигнем? Что? Трудно? Для меня трудно? Для меня ничего не трудно. Ну, если не возле Кремля, то на Лубянке, вместо Дзержинского. Всё. Решено. Я плачу. Чтоб через неделю стоял. Лично проконтролирую. Действуй, - кладёт трубку. – Ну вот, Людочка.
К. - Лена.
Ф. - наливает. – Теперь ты видишь, как мы писателей наших уважаем. Мы им везде памятников понаставим. В Москве, в России, по всей Европе, да и в Америке тоже, - выпивает. Всех заставим читать. Пусть только кто-нибудь не захочет. У нас силы хватит заставить. Чтобы, бля, помнили, - вновь бьёт кулаком по столу, опрокидывает на пол телефон. – Чтобы все на всю жизнь запомнили Фёдора Михайловича До… - откидывается на спинку кресла, -  До… До… Досто… ДОСТО-Е-В-С-КОГО! – засыпает.
Некоторое время держится пауза, затем корреспондент молча встаёт и растерянно выходит из кабинета.
Я с интересом рассматриваю Федяева. Тот, скорее всего, видит во сне Раскольникова. Часы показывают 10-38. За полчаса надрался. Молодец… А на портрете, как огурчик. Верхом на лошади. Ни дать, ни взять «то ли Ахиллес, то ли Аполлон».
Спустя минуту, из соседнего помещения раздался какой-то шум, и в кабинет стремительно вошёл молодой мужчина. Я узнал его сразу, хотя на фотографии волосы были несколько длиннее.
Следом появилась секретарь - та самая «Людочка с чаем», но без чая.
При этом секретарь, едва заметив плачевное состояние своего непосредственного начальника, принялась внимательно изучать тяжёлую люстру на потолке.
- А что с ним? – всем корпусом развернулся к девушке Измайлов.
В ответ Людочка глубокомысленно перевела взгляд с потолка на мужчину и медленно, но красноречиво вернулась к осветительному прибору:
- Не знаю, я в приёмной находилась.
- А кто знает?
- Он очень устал, - я гладил края люстры со своей стороны, и совместными с секретарём усилиями мы отполировали её до неприличного блеска. При этом я выручил девушку.
- От чего устал? – Измайлов, наконец, обратил на меня внимание.
- От длительного общения с прессой.
- Какой прессой?
- Известно какой – российской.
- А Вы, собственно, кто?   
Вот это, действительно, хороший вопрос. Актуальный вопрос.
- Ком-пань-он.
Именно так, по слогам.
Я стоял возле окна, и, следовательно,  вошедший видел лишь мой силуэт. А какой спрос с силуэта?
- И давно он так спит? – Измайлов приблизился к «ценителю прозы 19 века» вплотную.
- Ну, минут, этак, пять, - наконец-то сказал правду, - или шесть.
- А вы что стоите? Ждёте, когда проснётся?
- Нет, тишиной наслаждаюсь. Как говорил один мой знакомый: «Тишина  - то единственное положительное, что есть в этой замкнутой жизни. К тому же, задаром».
О-ля-ля… Он-то напротив света стоял. Вида не подал, но лицо…Если люди по природе своей делятся на тех, кто бледнеет и тех, кто краснеет, то Измайлов явно относился к первой группе.
- Задаром даже воздух не молчит, – сказал он это как бы «про себя», не вслух, а затем, обращаясь к девушке, нормальным, твёрдым голосом произнёс:
- Может быть, водой полить? Хотя… - и махнул рукой, - какой с него сейчас толк? Пусть проспится. А вы, Людмила, подготовьте, пожалуйста, вчерашние документы.
Секретарь скрылась за дверью. В помещении потемнело. Видимо, тучка неосторожно врезалась в потерявшее бдительность светило и пыталась теперь, включив заднюю скорость, оторваться от навязчивого южного ветра.
- Значит, говорите, есть смысл наслаждаться тишиной? – Измайлов по-прежнему стоял в середине квадрата.
- Не говорю. Всего лишь, повторяю, – я внезапно почувствовал, что если прямо сейчас не уйду, то некая гармония рухнет, точно хрупкий карточный туалет. – Пожалуй, Федяева лучше не будить. Переговорим в другой раз.
- Может быть, я чем-то смогу помочь?
- Только не сегодня.
- Федяев знает ваши координаты?
- Конечно, - обогнул Измайлова и направился к выходу.
- Возьмите визитку, - он впервые внимательно разглядел меня, стоящего на этот раз в противоположном углу. - Позвоните послезавтра, пожалуйста.

ГЛАВА 6
Вот такие пироги с котятами.         
Их едят – они пищат.
Фольклор

Звонок трещал немилосердно. Я открыл дверь и имел честь увидеть и услышать Маргариту-Марго, отчаянно жестикулирующую и что-то выговаривающую Вадиму. Вадим, в свою очередь, как истинный хохол, отвечал   с джентльменским изяществом - кратко и в меру вежливо:
- Закрой рот. Разговорилась, бля…
- Вы откуда, такие?
- Может быть, впустишь вначале?
- Заходите.
Они ввалили шумным табором, вдвоём создавая столько галдежа и гама, сколько настоящему табору удалось бы произвести только после нескольких дней изнурительных репетиций.
- Спишь, что ли? – мой товарищ прошёл в комнату и расстегнул плащ.
- Теперь уже нет. А ты чего такой взбалмошный? – я накинул покрывало на неприбранную постель. – Маргарита, проходи. Почему в коридоре стоишь, стесняешься, что ли?
- Ага, она застесняется, помечтай… Марго по Красной площади голой пройдёт и ещё присядет по нужде, а потом удивляться будет: «И чего это люди так на неё глазели?» Такой глупости, как этот, как его, стыд, Бог ей, к счастью, не дал. К счастью, а то мучилась бы девочка по ночам, спала бы плохо.
Маргарита, не обращая на него внимания, прошла и уселась на кровать. Затем достала сигареты и подкурила от зажигалки, которую поднёс, кривляясь, Вадим.
- Я думал, ты уже свалил из Москвы. Не звонишь, не появляешься, – украинец, наконец-то, скинул свой плащ. - Как живёшь, как дела?
- Да какие у меня дела? Дела сам знаешь у кого, - улыбнулся, ещё не понимая, куда клонит товарищ, но чувствуя какой-то подвох. – Что-то ты  больно загадочный. Я в догадках теряюсь.
- Ну, компания… Одна стесняется, другой теряется. Богадельня, гха…
Маргарита, сидя на кровати, продолжала молча курить. Вадик взглянул на неё и закурил тоже:
- Как твой Измайлов поживает? Да ты её не бойся, - кивнул он в сторону девушки, - она в курсе.
- В курсе чего?
- Это тебя нужно спросить, чего? Ладно, слушай, - он встал и прошёлся, куря, по комнате. – Хвост я сразу засёк, дело, значит, было, утром. Они в моём дворе ждали. «Девяточка» такая серенькая, неприметная. Стёкла тонированные. А эта, - мой друг опять кивнул в сторону Маргариты, - в нагрузку увязалась, у меня до этого ночевала. Мы тронулись, и они поехали. И кто такие, хрен их знает? Менты, не менты… По трассе я бы от них оторвался, но по городу, сам понимаешь. Едем, значит. Я влево, они влево. Я вправо, они вправо. Точно – хвост. Торможу тогда, и Марго в телефонную будку отправляю – позвонить по номеру, предупредить, а сам двери защёлкиваю и жду. «Девятка» останавливается, один выходит и тоже к телефону. Лицо знакомое. Пригляделся, точно… Измайловский хлопец. Из его охраны. Марго, оказывается, тоже его знает и чуть ли не обниматься лезет. Я думаю: «Неужели из-за неё весь этот цирк?» Сижу, гляжу, как они общаются, вдруг, он её за руку хвать – и к своей машине. Она, блин, хвост задрала и прыжками следом.
- Нет, я буду кричать на всю улицу, что меня насилуют. Дура я, что ли? – фыркнула Марго.
Вадик сжал зубы и так на неё посмотрел, что белокурая бестия тут же оборвалась на полуслове.
- Я тогда из тачки выхожу и к ним: «Пацаны, есть какие-то трудности? Давайте обсудим». Из «девятки» ещё двое выпрыгнули: «У нас дело к этой «леди». Она ведь тебе не жена, правильно?» В общем, как бы, всё по понятиям. И тут один из них мне ствол в пузо: «Иди в свою машину». Я, разумеется, пошёл, а куда денешься? Сел за руль. Те двое на заднее сидение забрались, пистолет в затылок, какие могут быть разговоры?
Я улыбнулся. Мой товарищ с недоумением глянул в мою сторону:
- А чего ты лыбишься? Смешно? Мне не очень.
- Не обращай внимания… И что было дальше?
Дальше было вот что:
Вадим в зеркало заднего вида молча наблюдал за «гостями». Под сидением у него также был спрятан девятимиллиметровый «Макаров», но взять пистолет незаметно не представлялось возможным. К тому же, даже если оружие окажется в руках, что следовало делать? Стрелять? Глупо… Вадик ждал.
Маргариту впихнули в «девятку», и её поглотила тонировка. По улице проносились другие автомобили. Проехал жёлтый милицейский УАЗик. Грузная, неповоротливая «Вольво» пыталась припарковаться на свободный участок асфальта перед БМВ украинца.
Наконец, один из сидящих сзади спрятал ствол и достал сигареты:
- Куришь? – он протянул Вадиму пачку «Мальборо».
- Давай, - тот взял предложенную сигарету.
Незнакомец подкурил от зажигалки, предварительно дав воспользоваться ею водителю. Другой его спутник не курил. Первый затянулся и, открыв окно, выпустив струю густого дыма:
- Ты не бойся, мы не бандиты. Ни машина твоя, ни деньги нам не нужны. И женщина твоя нам также не нужна, хотя ты сам видел – она не только твоя, - незнакомец помолчал. - Получим кое-какую информацию и отпустим. Если, конечно, правильно будешь себя вести.
- А конкретнее нельзя? – Вадим немного расслабился и собрался с мыслями.
- Конкретнее? А ты что, торопишься? Погляди, какая погода замечательная. Весна. Двадцать второе апреля. Сегодня Ленин родился. Ты любишь Ленина? У меня сосед есть – коммунист до корней волос, убеждённый «партеец». Так он ночью кошку с балкона скинул. Она, говорит, не любила Ленина. Вот такие дела. И как только определил? Раньше в этот день субботники по всей стране проводили – грязь убирали. Сейчас не убирают. Сейчас грязи много, а убирать некому. Времена другие. А весна?.. Весна всё та же. Так что, дыши глубже – радуйся теплу. Любишь тепло? Я сам родом с Кубани, у нас уже всё зелёное, – говоривший вытянул руку с сигаретой далеко из окна и, сбросив пепел на асфальт, продолжал держать её в этом положении. – Ты ведь тоже южанин, из Малороссии, верно?
- С Украины, наверное, правильнее?
- С Украины? – усмехнулся незнакомец. - Пусть будет по-твоему. Вы ведь теперь самостоятельные. Что же ты в Москве задержался? Ехал бы на Родину, самостийность развивать. Или в России лучше?
- Ты, я вижу, тоже особо на Кубань не рвёшься. Откуда, кстати, знаешь, кто я такой? – Вадим полуобернулся к незнакомцу. - Говори уж сразу, что нужно?
Незнакомец помолчал, вернул руку с сигаретой назад в салон и снова затянулся. Его спутник за это время не произнёс ни слова. Курить не курил, а сидел без движения, внимательно следя за водителем.
- Ты нам не нужен, я же сказал. Про тебя и так всё известно – ничего интересного. Нам бы о друге твоём узнать поподробнее. Об Андрее. Это ведь ты его на Федяева вывел? Как бы случайно. Помнишь, в ресторане? Он тебя об этом попросил?
- В каком ресторане? Мы с ним в несколько заходили.
- Ага, поваляй дурака, - говоривший выбросил окурок за окно. - В том ресторане, в котором Федяев, по доброте душевной, ему визитку свою оставил.
- Слушай, я Андрея уже полмесяца в глаза не видел. С тех пор как раз. В кабак я его привёл, верно. Просто захотел и привёл. А что у вас с ним произошло, меня меньше всего интересует. Своих дел хватает. Если бы хотели со мной поговорить, подошли бы по-человечески и поговорили. А то, в натуре, рисовки сплошные, бля… - Вадим опять повернулся спиной к своим собеседникам.
- Ну, ты ещё по фене ботать начни. Мы тебе кто? Братки? Шпана уголовная? С тобой сейчас по-человечески разговаривают. Пока… - незнакомец немного убавил голос. - Ведь это Андрей попросил тебя? Мы же всё равно узнаем. Не от тебя, так от него. Где он живёт, кстати? Тоже, разумеется, не знаешь? Ну-ну… - он повернулся к своему товарищу. - Сходи, глянь, может быть, она больше не нужна?
Второй вышел из БМВ и направился к «девятке».
- Посмотрим, что твоя подружка скажет. Мне почему-то кажется, что она поразговорчивее. Хотя и ты парень серьёзный, положительный. Долго в шпиона играть не будешь. Упрямый народ эти шпионы. Вечно замышляют что-то, замышляют…Потом молчат, молчат…
Вадим наклонился, пошарил рукой под сидением, достал «Макаров» и щёлкнул предохранителем. Незнакомец, продолжая сидеть в том же положении, в ответ только загадочно улыбнулся:
- Ты не нервничай, а то ещё, чего доброго, палить начнёшь, меня ни за что застрелишь. Не хотелось бы умирать в самом начале весны. Спрячь, не балуй. Твой приятель песни хорошо поёт. Ты, случайно, не певец? Да нет, вообще-то ты себя мафиозо считаешь. Братва, дела-делишки, понты, общаки… Серьёзный человек. Вот только молчишь постоянно. Я же говорю - шпион.
Вадим сжимал правой рукой снятый с предохранителя пистолет и рисовал в голове картинки, в которых мозги наглеца, подобно вулкану, красочно разлетаются в разные стороны света. Однако мазать салон собственной машины не хотелось. Жалко…
Фантазии прервал второй незнакомец. Он подошёл к БМВ и махнул головой в открытое окошко первому. Тот открыл дверь и хлопнул по плечу водителя:
- Ну, до встречи. Надеюсь, вскоре, увидимся. Кстати, ты плохо выглядишь, отдохнуть бы не мешало.
Они вдвоём, предварительно высадив Марго, уселись в «девятку», и машина, взвизгнув, рванула с места и растворилась в потоке автомобилей.
Всё это Вадик поведал, без остановки летая по комнате, от окна к кровати, на которой восседала «его» женщина.
- Короче, я тебе рассказал, а ты думай, - он на миг остановился и развёл руки в стороны. – У меня своих проблем по горло, а тут ещё в твоём дерьме копаться. Предупреждал ведь: «Доиграешься»!
- Играл, играл трубач и доигрался - трубу спёрли, - я помассировал кадык. - Маргарита, ты умеешь кофе заваривать? Сделай доброе дело, напои моего друга.
- Какое кофе, чёрт возьми. Кофе… - вслед девушке заворчал украинец. - Что делать-то будешь?
- Её о чём спрашивали? – махнул головой в сторону кухни.
- Спросили, где живёшь, и что она о тебе знает. Она, разумеется, дала адрес.
- Откуда узнала-то?
- Как откуда? Мы ведь к тебе вчетвером заезжали. Так что, жди скорых гостей. Говорил, не связывайся с Измайловым. Эх, Андрюха… Возвращайся-ка ты в Красноярск. Вернее будет.
Мы перебрались на кухню, где нас ожидали Маргарита с кофе или кофе с Маргаритой, как с молдавским коньяком. Крепкий напиток…
- А кроме адреса они ещё спрашивали что-нибудь?
- Спрашивали: «Кто ты и откуда»? Но я ведь ничего о тебе не знаю, - Марго кокетливо прищурила глазки, - хотя, не прочь познакомиться поближе. Лола много лестного о тебе рассказывала.
- Даже лестного?
- Да-а… - Протянула она. - Кстати, почему ты к ней не заезжаешь? Она будет рада тебя видеть.
- Рада?! Мне почему-то кажется наоборот.
- Да нет. Она только о тебе и говорит.
- И что же она говорит?
- Называет тебя противным, самолюбивым, себе на уме и, к тому же, с кучей комплексов, типом.
- Здорово. Тогда ты точно врёшь. Люди с такими характеристиками нравиться не могут.
- Напротив, именно за всё это она тебя и любит, – Маргарита отхлебнула из чашки и приблизила своё лицо почти вплотную к моему. - Женщины любят мужчин не за их достоинства, а за их недостатки. Хотя достоинств у тебя, по всей видимости, тоже хватает.
- Может быть, я мешаю? – надул щёки Вадик.
- Может быть, может быть, - по-прежнему находясь губами в десяти сантиметрах от моего лица, пропела девушка, - всё может быть.
Я глядел на её белые, блестящие зубы, на изгибающиеся в ухмылках накрашенные брови, на светлые волосы и пытался найти ответ на вопрос – отчего мне нравятся женщины с «нестандартным» выражением лица? Именно таким, какое было сейчас у Маргариты.
- Маргарита, Маргарита, ветер волосы ласкает… - промурлыкал автоматически слова старого русского романса. - Скажи, дорогая, зачем ты живёшь?
- Наверное, для того, чтобы… - она мягко обняла мою шею левой рукой и поцеловала в губы. – Пожалуй, вот для чего.
- Ну, ты  обнаглела, - покачал головой украинец.
- Береги её, Вадик, - проведя пальцами по щеке девушки, выдавил я. – Маргарита – сокровище. Она мне только что глаза раскрыла.
- Ага, учил носорог сына женщин любить, тот к нему сзади и пристроился. Ты смотри, чтобы она тебе чего-нибудь другого не раскрыла, – Вадим поднялся из-за стола. - Ладно, у меня ещё дел невпроворот. Ты со мной, нет? – бросил он девушке. - Одевайся.
- Подбрось меня до метро, позвонить надо. Следующий раз сниму квартиру с телефоном.
- Подброшу, пошли. А ты чего расселась, как на именинах Ильича покойного. Сейчас как ту кошку в форточку выброшу за то, что дедушку Ленина не любишь. Живо!
Возле метро Вадик притормозил и повернулся ко мне:
- Ну, если что… В общем, знаешь, как меня найти. Чем смогу… Хотя… - он вздохнул и махнул на прощание рукой…

*          *          *

У телефона-автомата переминались с ноги на ногу несколько человек. Я занял очередь, остановился невдалеке и, расстегнув куртку, меланхолично огляделся. Весна подошла к той своей отметке, когда природа, сжавшись в пружину, замирает в ожидании майского, зелёного взрыва. Листьев не было, но пружина уже не сдерживала набухания наглых молодых почек. Вспомнилась весна в Сибири. В Сибири не бывает весны. Зима, зима, снег помаленьку чернеет, люди до мая носят тёплую одежду, потом вдруг - ба-бах! В течение двух дней всё растаяло, вылезла трава, вырвались на волю листья – «О, блин, лето!»
В Москве по-другому. В Москве всё наэлектризовано ожиданием. Вот-вот, вот-вот… И когда приходит это «вот-вот», никто его не замечает. Ну, весна. Ну и что? Ждали ведь…
Убаюканный весенним солнышком, народ разговаривал не спеша, и очередь не продвигалась. Я бесцельно пинал камень, щурился и вспоминал рассказ Вадима.
Вот тебе и «Тишина задаром». Ё из Бе…Как бы теперь товарищ Измайлов не пришил меня раньше времени. Всё к тому идёт. И погибнет поэт-песенник в борьбе за дело, хрен знает чьё и какое. Как Павка Корчагин. Нет, у того хоть идея была…
Я прорвался к телефонной трубке лишь спустя полчаса.
- Игорь Сергеевич? Ну, вот я и позвонил…
Встречу назначил прямо сейчас. Сейчас так сейчас… Состояние абсолютного, фатального пофигизма. Прострация. Сейчас так сейчас. Сродни: «Если не я, то кто же?», только опять же при полном отсутствии идейного содержания. В общем, я спустился в метро…
Купил в кассе десяток круглых жетонов и, бросив один в щель пропускного автомата, с опаской протиснулся сквозь гигантский компостер. Сколько бы не проходил в подобные ворота, всегда преследует чувство страха перед опасностью быть закомпостированным, как бедолага Волк из известного мультсериала «Ну, погоди!» Волку тогда явно не подфартило. Мне повезло, не прихлопнуло.
Я всё чаще совершал поездки в метрополитене. Деньги таяли, новые поступления не намечались, и прогулки с ветерком через всю Москву на такси уступали место более народному виду транспорта. Длиннющий эскалатор опускал спешащий люд в преисподнюю самого грандиозного по масштабу и архитектуре метро в мире. По дороге  купил газету «Спорт-экспресс» и сейчас, стоя на самодвижущейся ленте, читал и переживал за результаты очередного тура футбольного чемпионата.
- Кто у «Спартака» в воротах? Черчесов? – голос мужской, принадлежащий человеку, стоящему впереди, ниже меня по эскалатору.
- Черчесов, - буркнул, не глядя на закрытого газетой собеседника.
- Тоже за рубеж уедет. Скорее всего, в бундеслигу.
Я нехотя опускаю спортивное периодическое издание, вернее, оно само опускается, и молча гляжу сквозь Александра на таинственный мир подземного муравейника. Нет, ну а кого я хотел реально, именно здесь и именно сейчас, увидеть? Ельцин в метро не катается. Че Гевара давно пал смертью храбрых. Марсиане в последнее время Землю вообще игнорируют, а пассажирскую узкоколейку и подавно… Конечно, Александр. Нормально. Только вот почему-то во рту пересохло…
Он прикинутый в дорогой костюм и не менее шикарное распахнутое пальто, не глядя в мою сторону, приподнимает верхний край газеты и, как ни в чём не бывало, продолжает увлечённо её изучать. Наконец, когда мы оказываемся  внизу, отрывается от чтения:
- Точно, Черчесов. Привет. Не упади.
Неловко подпрыгиваю и соскакиваю с эскалатора.
- Как дела, Андрей? – вышагивая рядом со мной по мраморному полу, произнёс Александр.
- Ты специально за мной следил или уже в метро увидел? – я подавил первые приступы растерянности. Всё, пожалуй, даже, забавно.
- Вначале я увидел газету. Тебя, как следствие этого.
- Я так и подумал. Ничего удивительного.
Он взглянул искоса, с ухмылкой:
- Куда направляешься, если не секрет?
- Да так, к знакомому одному. Ты его, наверное, не знаешь. Измайлов фамилия.
Ух, ты… Серьёзным стал. С чего бы это?
- Давай присядем, - он действительно стал серьёзным, - как раз свободная лавочка, - и сел первым.
Присели. Причём на единственную свободную, мраморную скамейку.
- Значит, всё-таки, выполнил мою просьбу? – Александр пристально разглядывал стоявших перед нами пассажиров. - А говорил, что тебе это не нужно.
Мой язык непроизвольно издавал глухой звук «Т». Вначале издавал, потом воссоздавал. Получилось раз шестнадцать.
- Мне и сейчас это не нужно.
- Зачем же тогда едешь к Измайлову?
- «Т», «Т», «Т», «Т»… Не знаю… Ну, деньги я твои потратил…
- И что? Я ведь тебе никаких условий не выставлял.
- «Т», «Т», «Т», «Т», «Т», «Т», «Т»…
- Да перестань ты языком щёлкать, - он надел менее серьёзную маску. - Денег-то много потратил?
- Нормально, - ответил я неопределённо.
- И сейчас испытываешь нечто вроде морального дискомфорта – деньги растранжирил, нужно отрабатывать, да?
Свежезелёный поезд весело сожрал пассажиров, и на короткое время платформа опустела. Язык хотел было ещё раз «Т-Тыкнуть», но я удержал его от совершения столь бездарного поступка.
Знаешь, когда первобытные люди впервые развели огонь, - Александр непроизвольно моргнул глазами. Глаза были серыми, - они радовались не только тому, что могут согреться и приготовить жареную пищу. Они восхищались зрелищем. Совали в костёр пальцы и пробовали угли на вкус. Обжигались, конечно, но величие огня познавали. Неандертальцы, дикари… В твоём случае, дело не только в деньгах. Впрочем… Впрочем, я по-прежнему не настаиваю на том, чтобы ты серьёзно относился к нашему предыдущему разговору. А деньги? О них я уже забыл. У меня на тот момент был небольшой излишек, так что, без проблем. В котором часу с Измайловым встречаешься?
- Сейчас еду.
Народу возле нас вновь прибавилось - верная примета, что на подходе новый поезд.
- Как там Марина поживает? Слышал, ты заходишь периодически?
- От кого слышал?
- Как от кого? – он удивился. - От неё. Я ведь звонил. Она что, не говорила?
- А, ну да, - вспомнил я, - говорила. Между прочим, постоянно о тебе спрашивает, – поводил ладонями в воздухе, имитируя движения иллюзиониста в цирке, - вот про «это».
- А-а… Про это… - Александр сфокусировал взгляд на подбегающем поезде, - Поедем-ка сейчас к ней. Пошли, пошли, а то опоздаем.
- А как же Измайлов? – еле успел протиснуться следом за ним в вагон.
- Ничего страшного, подождёт. Не такая уж важная птица, как ты решил.
Двери закрылись. Перрон стремительно умчался в левую сторону, оставив окнам подземную ночь.
- На сон похоже, - спиной прижался я к поручню, - всё как бы само по себе происходит. С одной стороны - не логично, а с другой - всё так логично и просто, что даже вопросы не возникают. Как в этом тоннеле. По логике вещей в двенадцать часов дня должно быть светло. Но по другой логике – откуда в тоннеле взяться свету, если здесь даже лампочек нет?
- Это смотря что называть сном, и чем в данный момент является сон, – сейчас глаза Александра «покоричневели». – В своё время, в хазарском  государстве существовала каста жрецов, называющих себя «ловцами снов». Они без проблем могли проникнуть в сон любого человека. При этом сами снов никогда не видели. Считалось, что когда человек  находится в состоянии, когда он ещё не спит, но уже и не бодрствует, на несколько секунд появляется брешь, которую и используют ловцы для того, чтобы попасть в сон нужного человека. В основном в этих снах они и жили.
- А какова была конечная цель подобных путешествий? – я подвинулся, пропуская в вагон новых пассажиров. Поезд остановился на очередной станции.
- Версий много, но, возможно, конкретной цели не было. В чужих снах ловцы чувствовали себя увереннее и комфортнее, чем в собственной жизни. Эта каста всегда находилась в оппозиции к правителю страны – кагану и, следовательно, на особую любовь властей не претендовала.
- В каком, говоришь, государстве?
- В Хазарском каганате. Между Чёрным и Каспийским морями.
Я вспомнил фотографию с Дановичем:
- А жителей этого государства называли хазарами?
- Хазарами, - он первым вышел на нужной станции. – Если что-то хочешь спросить про Дановича, то, как и в случае с Измайловым, я больше ничего не добавлю. У тебя всё есть. Мне это уже не интересно.
- Так к Измайлову ехать или нет? – на эскалатор первым зашёл я.
- Как хочешь. Я тебе просто предложил познакомиться. Остальное на твоё усмотрение. По поводу денег, я уже говорил – претензий у меня нет.
- На черта мне тогда сдался этот Измайлов? Не поеду я к нему. Проблем меньше будет.
- Не езди, - пожал плечами Александр и продолжил, - у ловцов снов была покровительница – принцесса Атех, любовница кагана. Для того, чтобы никто ночью не пробрался в её сон, вечером, перед тем как она укладывалась в постель, слепые слуги рисовали на веках принцессы буквы забытого хазарского алфавита. Каждый, кто осмеливался прочесть это заклинание, тут же умирал. Так она охраняла свой сон. Погоди, давай цветов купим.
Александр удивил цветочницу тем, что купил целую охапку ярко-красных роз. Букет, выдернув из середины один цветок, протянул мне:
- Марине подаришь, от нас обоих. Гляди, какое солнце.
- Я уже сегодня «загорал».
- И далеко идти?
- Нет, рядом.
- Тогда я ещё торт куплю.
Торт он также всучил мне:
- Держи.
- Почему я-то?
- Потому, что ты галантный кавалер.
- Галантный кавалер, - пробурчав, повторил я. И это он знает. Марина так меня называла.
- А ты, часом, во снах не путешествуешь? – Александр шёл, весело помахивая розочкой. - Не увлекаешься?
- Расскажи лучше ещё что-нибудь о хазарах, - я выглядывал из-за букета, который еле умещался в левой руке, и удерживал на весу тяжёлую коробку в правой.
- Не увлекаешься?
- Что там насчёт Атех? – опять перевёл я тему разговора.
- Атех, Атех… - он вдруг подбросил розу в воздух и, легко подпрыгнув, поймал её на лету. – Люблю конец апреля… Атех умерла, потому что увидела в отражении запрещённые буквы на собственных веках. Ей подарили два зеркала. Одно быстрое, другое медленное. Первое убегало, унося изображение немного вперёд, а другое на столько же запаздывало. Принцесса увидела сразу два своих отражения. С закрытыми глазами до пробуждения и с закрытыми глазами после смерти. Этот дом?
Лифт не работал. На двери красовалась исписанная корявым почерком бумажка: «Лифт отключен механиком», без каких-то комментариев, почему.
- А зеркала были сделаны из соли… Что ж, пошли пешком. Какой этаж?
Древнее государство хазарских каганов. Две столицы. Два лица. Или больше?.. Марина, вопреки моим ожиданиям, почти не удивилась, чему, в свою очередь, очень удивился я.
Торговые караваны из Византии и Персии. Постоянные войны с русскими. «Как ныне сбирается Вещий Олег отмстить неразумным хазарам…»
Мы вошли в квартиру, и Александр сразу же направился к Ирочке.
- А мы к вам в гости – швыряйте кости…
- Я знала, - ребёнок восседал в большом кресле, точно на троне, – и маме об этом сказала.
- Это меня Андрей привёл. Нравится тебе Андрей? Или он скучный, как вчерашний дождь – не прекращающийся и одинаковый?
- Он не скучный, он обманщик. Обещал сказку про край света рассказать, начал и сбежал.
- Не сбежал. Первая серия закончилась, - я всё ещё стоял в прихожей, не решаясь пройти дальше в комнату. – Продолжение следует. Очень интересное продолжение.
- Вот и разобрались. Никакой он не обманщик. Он, оказывается, добрый сказочник. Дядюшка Бабай, этакий… И что там у нас сейчас делается? Давненько я на краю света не был, давненько…
- Почему не проходишь? – Марина, находясь за моей спиной, держала в руках вазу, в которой купали длинные, колючие ножки наши розы. – Как будто в первый раз.
- Действительно, не торчи в проходе, присаживайся, сейчас торт будем уничтожать, – Александр поднялся навстречу хозяйке. – Давай помогу. У тебя большой нож есть?
- Найдём, - улыбнулась Марина.
- Красивая у тебя улыбка, - мужчина подмигнул ей левым, а мне правым серым глазом. – Я люблю красивых молодых женщин, особенно в начале весны. Ведь они и есть начало весны, начало года, начало любви. Они всегда пахнут светом, источают аромат надежды. Они – это музыка легкомысленного Моцарта, и они же – напрасный упрёк трудяге Сольери. Гениальная наглость Пушкина и оскорблённое единолюбие Дантеса. Женщины - это плод хитроумного просчёта якобы простодушного Творца. Так-то… Где нож?
Торт нарезали большими кусками. Пока хозяйка копалась на кухне, я «намекнул» Александру:
- Ты не забыл о том, что мы сослуживцы? – и, заметив удивлённое недоумение или, наоборот, недоумённое удивление «коллеги», пояснил. - Работаем вместе в одной «организации».
- А мы и так из одной «организации», - рассмеялся тот. – А?
- Ага…
- Кстати, экстрасенс этот, Пушкин, кажется, заходит к вам?
- Заходит, периодически, - Марина вернулась из кухни и присоединилась к компании.
- Интересен в общении?
- Интересен, не интересен, не в этом дело… Он помощь обещает. К тому же совершенно бескорыстно. Не знаю, что он может, что не может на самом деле, но помочь пытается. Он добрый очень. Очень восприимчив к чужому мнению. Легко ранимый. Не знаю… Хирурги Ирину осматривали не один раз, только всё… Юрию признательна уже хотя бы за то, что он делает какие-то попытки, - Марина замолчала на мгновение. – Вот ты бы мог нам помочь?
- Каким образом? – Александр серебряной ложечкой аккуратно переносил кусочки торта из блюдца в рот.
- Тебе лучше знать. Тогда, в поезде, ты ведь оставил какую-то надежду?
- Надежду? – мужчина пошевелил бровями.
- Иринка, скажи Саше сама, - мать дотронулась пальцами до плеча ребёнка.
- Я тогда, Саша, тебя как бы видела, - девочка поджала губки. -  А сейчас только слышу.
- Может быть, ты, наоборот, видишь всё лучше нас? Чувствуешь настроение ночи… Даёшь пощёчину полной луне…Мы ведь не можем даже обнять взглядом солнце, когда оно в зените. Наши глаза слабы. Когда туман наваливается на грудь, мы не видим сквозь него иероглифы прошлого, а в танце огня не пытаемся разглядеть безудержное веселье и райское наслаждение ада, где счастливые грешники, жарясь на шипящих сковородках, беспечно распевают залихватские песни. Вот так – Ля-ля-ля… - руки Александра принялись дирижировать невидимым оркестром. – Когда умирает самка оленя, в её испуганных глазах умещается вселенная. Они эту вселенную чувствуют. А что может уместиться в глазах человека? Пф-ф… - и, прекратив дирижировать, руки упали на колени. – Твои глаза видят, возможно, даже лучше, чем мои.
Лично мне больше всего понравилось про самку оленя. Чё к чему?
- Саша, это всё слова, - мягко перебила говорившего Марина, – красивые слова. Но в действительности-то…
Александр рассмеялся, затем замер с гримасой смеха на лице и устало улыбнулся:
- Значит, народ ждёт чуда?
- ?
- Я говорю о том, что ты, видимо, жаждешь увидеть продолжение?
- Того, что было в поезде?
- Да, того, что было в поезде.
- Если, конечно, это возможно, - неуверенно проговорила женщина.
- Хорошо, - просто произнёс он. – Попробую, - и протянул правую руку ладонью вверх Марине. – Дай свою.
Женщина послушно вложила изящную ладонь в ладонь Александра.
- Единственное, о чём я хочу сказать, точнее, предупредить, - он перевернул  женскую ладошку и посмотрел на неё вскользь. – Моё мнение, любая болезнь - закономерность. Всякая попытка вмешательства со стороны, то есть  лечение, есть нарушение закона. Я закон нарушать не хочу. Поэтому ответственность за подобные действия брать на себя не буду. Если всю ответственность возьмёшь на себя ты или Андрей? Возьмёшь, Андрей?
- Ну, возьму, если надо… - протянул я нерешительно.
- Возьмёшь, - повторил он и опять усмехнулся. – Ну и ладненько, - свободной правой рукой мужчина закрыл глаза девочке, затем, так же, как тогда в поезде, отвёл руку на расстояние примерно тридцати сантиметров и немного в сторону. Ира тоже повернула голову в сторону, вслед за рукой. Он сделал несколько круговых движений. Ребёнок все эти движения повторил.
- Она не видит сейчас руку так, как видим все мы. Скорее чувствует, охватывает в совокупности с окружающим миром, - Александр казался совершенно раскрепощённым, чего нельзя было сказать о нас с Мариной. – Примерно так видят дети, находящиеся в утробе матери. Впоследствии это умение куда-то теряется. Лишь немногие сохраняют подобную способность видеть в течение всей жизни. Если Ирина когда-нибудь вернёт нормальное зрение, то велик шанс, что исчезнет вот это мировосприятие… Андрей, присядь поближе. Возьми нашу хозяйку за руку. А теперь свободной рукой попробуй всё за мной повторить.
Вот этого я совсем не ожидал. То, что Александр и Коперфильд-Кио одни и те же лица, можно было предположить, но то, что мне придётся выполнять функции ассистента…
Я дотронулся ладонью до закрытых глаз ребёнка. Другой рукой крепко держал Марину, которая, в свою очередь, цепко сжимала ладонь Александра. Таким образом, получилась не замкнутая цепь, крайним звеном которой являлся я сам.
Отняв руку от глаз Ирины, попытался проделать знакомые манипуляции, подобные тем, что производил Александр. Раз, два, три, четыре, пять, вышел кто-то погу… Мысли сбились, хотя то, что произошло, неожиданностью можно было назвать с натяжкой. Ребёнок теперь глядел на мои руки. Вот такие дела-делишки. Убрал руку влево, она влево. Вправо, она вправо. Марина изумлённо глядела на меня, я вопросительно на нашего «массовика-затейника».
- Можешь опустить обе руки, - «массовик-затейник» улыбнулся, но как-то невесело, женщине. – Теперь все вопросы к нему.
Мы все разом разжали ладони. Ирина открыла глаза и «смотрела» в мою сторону.
- Она что, уже?.. – почему-то шёпотом спросила мать.
- Пока ещё нет. Картинку привычного описания мира она не воспроизводит, хотя это дело времени. Если Андрей захочет, он доведёт работу до конца.
- Андрей?
- Ты же сама всё видела.
Попал. Какая работа? Честно говоря, до этого момента я  эти действия в шутку воспринимал, а у них, кажется, всё на полном серьёзе.
- Ирина, ты видишь что-нибудь?
- Да, Андрея.
- А меня? Меня ты видишь?
Ребёнок такими же, как прежде пустыми глазами «посмотрел», повернув голову на голос, в сторону матери.
- Нет, мама.
- Пусть цыплёнок отдохнёт. Отведи её поспать, - потянулся и хрустнул косточками Александр. – Дневной сон лечит.
Ох-хо-хо… Ничего подобного я в своей жизни, разумеется, не видел. Но ведь и удивления, что самое поразительное, не было совершенно. Не удивлялся я. Как будто всё так и должно быть. Всё в порядке, сидим – едим торт. Александр что-то рассказывает на отвлечённые темы, а глаза его неподвижные, только, что странно, постоянно цвет меняют. Хотя странного в этом тоже ничего не было. Сейчас они были почти чёрными. Пятна проталин на серости весеннего снега.
- Марина, ты, я вижу, тоже с нами устала? Ладно, мне пора. Андрей, идёшь?
- Иду.
- К Измайлову не поедешь? Нет? Ну и правильно. Я бы тоже не поехал.
Дверь закрылась. Мысль потерялась. Весна вернулась.

ГЛАВА 7
Васька-котик заболел,
Аппетита нету.
Семь тарелок супа съел
И ещё котлету.
Детская считалка

- Доброе… - я выдержал паузу, вспоминая, как правильно здороваются в час пополудни, – день… Гх-х… Добрый день.
Измайлов удивлённо поднял голову. Вначале на меня, потом на охранника, меня сопровождающего. Его, соответственно, охранника. Не моего.
Офисное помещение очень напоминало кабинет Федяева. Вот только картина на стене отсутствовала: «Измайлов верхом на любимом гнедом …» Канделябров не было также.
- Пусть войдёт, - это в сторону моего «эскорта». - Вообще-то, мы должны были встретиться ещё позавчера. Случилось что? – это уже в мою сторону.
- Я человек в Москве чужой. Иногда проблемы возникают. Не всегда получается, как задумал.
- Что ж, проходите, - Измайлов сделал жест рукой. – Поведайте о своих проблемах.
Я вошёл в помещение и уселся в кресло напротив стола, за которым уже восседал Игорь Сергеевич. Сел и принялся молча разглядывать помещение.
- Итак, что за проблемы? – хозяин пристально меня изучал, затем кивнул головой тому, кто вошёл вместе со мной, а также другому мужчине, который находился в офисе раньше. – Выйдите, мы поговорим.
Двое ушли и закрыли за собой дверь. Верхняя часть широкого окна была приоткрыта, и отчётливо слышалось пение птиц. Птички пели о любви к жизни, к природе и друг к другу.
- Проблем не много. Моего друга ваша охрана пристально обо мне расспрашивала. Интересовалась, кто я и что.
- И только из-за этого Вы пришли?
- Вы сами визитку оставили, просили позвонить.
- Но ты ведь к Федяеву зачем-то приходил? – мой собеседник «ненавязчиво» перешёл на «ты».
- Федяев предлагал себя в качестве музыкального продюсера.
- Кому?
- Мне.
- Когда?
- В ресторане, недавно.
- А-а… - Измайлов усмехнулся лишь кончиком рта. Светлые волосы, правильные черты лица, голубые глаза. – Федяев деградирует. Быстро деградирует. Чёрт знает с кем общается, пьёт в запой. В качестве продюсера себя предложил… Завтра он себя в качестве поп-звезды предложит. Ты с ним раньше нигде не встречался? Нет? Он-то не помнит – это понятно. Продюсер… - теперь он замолчал. Замолчал выжидающе. Нехорошо замолчал. – С Федяевым ты как познакомился? Случайно?
Можно было соврать. Так ведь можно было совсем не приходить. Я просто перешёл на «ты». В свою очередь:
- Ты ведь всё сам знаешь. И про то, как я песни пел, и про друга моего.
- Какого друга? Уголовника этого из Киева?
- Я его знаю, как Вадима.
- И зачем он тебя на Федяева вывел?
- Я попросил.
И опять тишина, только птички за окном поют. Я попытался заполнить вырытый котлован водой.
- К тому же у Вадика встреча была в ресторане запланирована. С его, как бы это сказать… - шефом.
- Правильнее, видимо, с «авторитетом»?
- Может быть… - начинал ощущаться дискомфорт в этом водоёме словосочетаний. – Я Вадима много лет знаю. Чем он занимается – дело третье.
- Д-е-л-о-т-р-е-т-ь-е, - выделяя каждую букву, повторил Измайлов. – Так,  всё-таки, зачем ты в Москву приехал?
- Путешествую… - Действительно, что я ещё мог ответить?
- П-у-т-е-ш-е-с-т-в-у-е-ш-ь… - он неожиданно достал из ящика стола белую, металлическую цепочку, точно такую, какой игрался Александр на платформе вокзала Екатеринбурга. – А Федяев тебе зачем нужен?
Ну вот, опять четырежды одиннадцать…
- Он продюсером обещал стать.
- Чьим?
- Моим.
Интересный разговор получается: «Мальчик, кем хочешь стать, когда вырастешь? Пожарным. А папа кем работает? Милиционером. А почему не хочешь быть милиционером? Потому, что хочу стать пожарным…»
Игорь крутил цепочку пальцами. Где они их понабрали только?
- И твой дружок-уголовник тебя на Федяева вывел?
- Уф-ф… Я его попросил. Попросил с каким-нибудь бизнесменом познакомить. Самому чего-то добиться сложно, тем более в Москве.
- С любым или именно с Федяевым?
- С Федяевым.
- Почему?
- Слух идёт по земле, что он филантроп и человеколюб.
Цепочка мягко скользила между пальцами.
- А откуда твой друг его знает?
- Ну… - пожал плечами. – Федяева многие знают. Он личность известная.
- Ты о нём раньше слышал?
- Если честно, нет.
- А обо мне? – цепочка, подобно змейке, выжидающе замерла в пригоршне.
- Раньше, тоже нет.
- А потом?
«А» да «А»…
- Потом? Потом… Сейчас немного знаю. Поспрашивал людей.
Застывший белый металл вновь превратился в серебряный ручеёк.
- Федяев, возможно, и филантроп, но дни свои он закончит либо в тюрьме, либо в сумасшедшем доме.
- ?!
- Деловой человек должен заботиться о своей репутации. Это касается как соблюдения правил ведения бизнеса, так и выбора круга знакомств. Правильного выбора, – Измайлов сделал ударение на слове «правильного». – В то время как Федяев не соблюдает оба этих условия, его репутация губит его же самого. Как того жулика зовут, с которым он в последнее время по Москве шарахается? Стёпа, кажется? Я понимаю, что сегодня он Федяеву нужен, а завтра Фёдор о нём забудет. Но зачем прилюдно с бандитами шампанское на брудершафт пить? Скоро он сам в одного из этих «Стёп-Сильвестров-Глобусов» превратится. Лично я его по имени-отчеству называть не буду. Да и алкоголем Федяев зря злоупотребляет.
Зазвонил один из телефонов на столе. Игорь снял трубку:
- Кто? Скажите, что меня в офисе нет. Буду в пятнадцать ноль-ноль. Пусть перезвонит, – и, бросив трубку на место, продолжил. – Друг твой, киевлянин, конечно, в уголовном мире рыбёшка мелкая. Он у этого Стёпы на побегушках. Но ты, если карьеру решил в Москве сделать, должен уже сейчас подумать, с кем общаться, а кого стороной обходить. Чтобы в будущем не возникла ситуация, когда придётся оправдываться, мол: «Я на той фотографии вместе с «братвой», которую потом на «стрелке» другая «братва» «порешила», случайно оказался. И геройски погибший во время передела сфер влияния бандит Вадик Киевский вовсе не другом мне был, а так, случайным знакомым. А сам я песни пою…» Песни-то, кстати, какие поёшь? Блатные, небось?
- Разные, - я внимательно слушал собеседника. – А почему «погибший бандит Вадик»? Насколько я знаю, он вполне живой и здоровый.
- Пока, да. Вот годика два, три ещё погуляет, а потом, если свои братки не убьют, то… Ты ведь человек не глупый, должен понимать, что ситуация с преступностью, которая в стране сложилась, вечно продолжаться не может. Сейчас им возможность дана выяснить, у кого зубы длиннее и желудок крепче. Пусть друг друга жрут. Как гиены. Сильные уничтожат слабых, а когда клыки об шерсть вытрут да вокруг оглядятся, неожиданно поймут, что государство их давно в клетку посадило и использовало в своих интересах.
- Хочешь сказать, что тот отстрел, который в Москве, да и по всей стране происходит, властью контролируется?
- Я не говорю ничего, - Измайлов вновь криво улыбнулся.
- А как же соблюдение законности? Я думал, государство в первую очередь должно быть гарантом безопасности своих граждан.
- А ты, когда на охоту идёшь, чьими интересами руководствуешься, своими или животных? Ты ведь не спрашиваешь у зверей, какие законы им нравятся, а какие нет. У тебя главный закон, потому что ты охотник. Если преступники не желают жить по законам государства, то они вне закона, а, следовательно, применительно к ним все меры хороши. Не согласен?
- Представь, что под это определение «вне закона» попадает твой близкий друг или родственник.
- Мои друзья закон не нарушают.
- Какой закон?
- Закон? – Игорь со скрипом отодвинул кресло и вытянул ноги. – Закон – это совокупность правил, позволяющих государству поддерживать установленный порядок в обществе.
- Значит, если убийства людей помогают определённый порядок поддерживать, это и есть закон?
- Не людей, а преступников.
- Как в том фильме: «Ты только что убил человека. Нет, я убил бандита».
- Примерно так.
- Если Иванов хочет убить Петрова, Петров - Сидорова, а Сидоров, в свою очередь, ненавистного ему Иванова, и государство обо всём этом знает, то, по-твоему, наивыгоднейшая для власти позиция – не вмешиваться и дать возможность всем троим замочить друг друга к чертям собачьим?
- Все трое задумали совершить преступление, следовательно, все трое – преступники. Пусть делают своё дело, а оставшегося в живых судить и упрятать за решётку.
- И что, наша власть именно так рассуждает?
- Делай выводы сам. Ты ведь не на Марсе живёшь.
Я в этот момент не о Марсе далёком подумал. Я Красноярск родной вспомнил. И вспомнил, как недавно положенца города Петруху вместе с двумя товарищами на берегу Енисея нашли…
- Воды можно попить? – взял со стола бутылку минералки, налил полстакана и сделал несколько крупных глотков. – Значит, государство должно устанавливать законы и следить за их соблюдением? А тех, кто эти законы не приемлет - пускать в расход?
- Ты сказал.
- Хорошо. Ну, а если человек морально не приемлет законов общества, в котором ему угораздило родиться и жить. Что ему делать?
- Подчиниться. «Закон суров, но это закон». Закон знает лучше, по каким правилам должен жить каждый индивидуум на отведённой ему территории.
- И этот закон должно принимать государство?
- А ты сам, как считаешь, кто? Только в небеса не взлетай, а то сейчас о Боге вспомнишь. Между прочим, именно Он на горе Синай дал евреям первую конституцию. А потом, за то, что последние, в отсутствие Моисея, с золотым тельцом набедокурили, нарушителям закона кровушку пустил. И никто, заметь, до сих пор Моисея за эту жестокость не осудил. «Закон суров, но это закон».
- Всё же евреям каноны поведения Всевышний на Синае привил. А государственные законы человек выдумывает. И человек следит за их соблюдением. Имеет ли право один человек устанавливать правила поведения для другого человека?
- По большому счёту, только единицы задаются этим вопросом, - Измайлов встал из-за стола и подошёл к окну. – А ведь это скворцы. Точно они. Вернулись, значит, бедолаги. Осенью удирают, а весной всё равно назад. Где они, интересно, умирают? Представляешь, во время полёта отказывают крылья. Или, быть может, в местах зимовок у них есть специальные кладбища? А  ещё, возможно, возвращаются с этой целью домой, туда, где родились… - он постоял так некоторое время, не оборачиваясь ко мне. – Закон необходим. Без закона масса уничтожит сама себя. Так в каком музыкальном жанре ты работаешь?
Инстинкт льва, охотящегося за слоном. Хищник знает, что слон крупнее его, и уважает силу последнего, но при этом терпеливо изучает распорядок дня, вслушивается в ритм жизни уверенной в себе потенциальной жертвы. Привыкший к своему соседу, не думающий об опасности с той стороны, слон возможно когда-нибудь оступится. И вот здесь-то лев не упустит своего единственного шанса. Но если при этом оступится он сам… Самое необъяснимое в этой истории то, что никто из персонажей не испытывает острой необходимости в гибели другого. У льва в саванне полно добычи. Слон считает себя достаточно крупной фигурой, чтобы не видеть в хищнике противника, но всё-таки не упустит удобного случая наступить на спящего или зазевавшегося царя зверей. Так как же это назвать?
- В любом.
- Что значит в любом?
- В любом формате от гимна до «калинки». Что вижу, то пою. Тебе уже видимо передали, что конкретно я пел в ресторане.
- Я слышал, что-то из Вертинского?
- Одну вещь из его репертуара, остальное своё. Федяеву понравилось.
- Это, конечно, показатель, - хозяин офиса развернулся от окна ко мне. – Федяев Моцарта с Розенбаумом путает, - ещё немного помолчал. – Музыка должна быть правильной.
- В каком смысле?
- В смысле влияния, которое она оказывает на окружающих.
- Понял. На окружающих музыка должна оказывать правильное влияние.
- Верно. Вот иронизируешь зря. Человек ведёт себя так или иначе под воздействием информации, которая его окружает. Почему наша страна в большой табор превратилась? Потому что вокруг сплошная цыганочка. Это не только музыки касается - это повседневная жизнь большинства населения. Последние пять лет, сплошное: «Позолоти ручку, красавец, всю правду, как на духу, выложу». Русские в цыган превращаются.  Дожили… Искусство правильным должно быть, тогда и жизнь нормальной станет. Если хочешь остаться в истории, то должен, в первую очередь, отличать правильное от неправильного.
- В истории личность, умеющая отфильтровывать правильное от неправильного, является положительной или отрицательной?
- Личность в истории… - Игорь посмотрел внимательно, проверяя, насколько я серьёзен. – Личность в истории не может быть положительной или отрицательной. Сильная личность, влияющая на ход исторических процессов, всегда отмечена положительным знаком. В любом случае, при любом исходе.
Ага, Раскольников, когда шёл бабушку топором тюкать, тоже о личности в истории рассуждал.
- Ну, а если последствия деятельности этой личности разрушительные, как тогда?
- Однозначно, положительно.
- Можно примеры?
- Сколько угодно. Тамерлан, Александр Великий, Наполеон, Сталин, Гитлер, если на то пошло. Нужны ещё примеры? Любые катаклизмы, вызванные этими великими людьми, давали новый толчок развитию попавшей в цейтнот цивилизации.
- А как же остальные люди? Ведь во время «прорыва цивилизации» кровушка лилась.
- Опять ты про кровь. Кровь лилась и будет литься, в независимости от глобальных перемен. Сосед убивает соседа в связи с тем, что перебрал спиртного и заподозрил жену в измене, а не потому, что ему не нравится, как последний относится к государственным реформам.
- Случается, что и за реформы тоже.
- Причина не в этом. Не будет реформ, катаклизмов, войн, вождей – убивать будут просто так, повод найдётся. Ты сколько лет собираешься прожить?
Я вспомнил «остроты» Федяева и неопределённо пожал плечами.
- Ну, скажем, лет семьдесят, - подошёл ближе к столу Измайлов. – Неважно, плюс-минус десять, двадцать лет. В жизни человечества, как вида, как носителя определённой информации – это миг. И этот миг становится ощутимым, лишь, когда человек осознаёт себя не особью с расплывчатыми устремлениями, а личностью, ответственной за развитие всей цивилизации. Творец, который следит за нами внимательно, сам не гнушается пролить кровушку, если считает это действенной мерой воспитания, хирургическим вмешательством в больной организм. Вспомним, хотя бы, всемирный потоп. Какие уж там Ленин с Гитлером… Действия и того, и другого – это попытки практическим путём определить правильность ходов и возможность ошибок в достижении какого-то прогресса. Что, разве их смелые шаги не принесли пользу всей цивилизации? Какой прок от того, что Россия осталась бы буксующей монархией, Германия не развязала бы войну и пухла от выпитого пива? Человечество теперь знает, что такое коммунизм, что такое нацизм. Знает на практике. Это ли не достижения? Любые катаклизмы, в конечном итоге, идут во благо, независимо от того, какие выводы делаются впоследствии. В подсознании планеты накапливается информация, приобретается опыт, и это даёт толчок для нового шага вперёд.
- А если во время очередного «получения информации» исчезнет всё население Земли?
- Население может исчезнуть и от столкновения с кометой, и тогда неважно будет, спокойно и размеренно ли мы жили и не обижали ли своих соседей. А вот если вовремя выйти на новый этап развития, то катастрофу предотвратить будет вполне по силам.
- Но ведь, говоря твоими словами, катастрофа – это такой же катаклизм  во благо цивилизации. Зачем тогда предотвращать столкновение?
- Ты маленько недопонял, - Измайлов вновь отошёл от стола и прошёлся по кабинету. – Любое неординарное действие рождает противодействие, и это тоже одно из условий развития цивилизации. Вспомни, как весь мир боролся с Гитлером, как противился распространению коммунизма. Это другой закон. Если люди достигнут определённой ступени развития, они непременно станут вести борьбу за выживание, бороться с этой самой кометой. Это ли не стимул для дальнейшего прогресса.
- Значит, всё-таки, именно противодействие – есть главный двигатель истории?
- Пусть будет так. И что? Я ведь всё равно прав?
- Ну а если, несмотря на все старания, люди всё-таки не смогут спасти Землю и, следовательно, себя?
- Тогда - закономерный конец. Получается, человечество не успело достигнуть уровня, необходимого для самозащиты, - собеседник на секунду взглянул мне в глаза. – Возможно, так бесславно заканчивала своё существование уже не одна цивилизация, - он опять оживился и зашагал по периметру помещения. – Резюме: чем большее число раз мир встряхнётся переменами, тем меньше у человечества шансов кануть в забвение. Согласен?
Я налил ещё стакан минералки, и не столько пил, сколько, пользуясь короткой передышкой, старался переварить информацию. Ну, предположим, ты добьёшься своей цели. Станешь личностью, с которой все будут считаться. Убедишь народ поддержать тебя. Если не согласятся, заставишь. В конце концов, заваришь кашу, которую будет расхлёбывать не одно поколение, при современном опыте развития идеологии и науки это вполне возможно. И что? Ты обрекаешь себя на неприятие и вражду всего мира. То есть, ты своими действиями сознательно вызываешь противодействие, пусть даже нужное для прогресса, становясь его – противодействия, жертвой. Герой, ополчивший против себя мир, ради спасения этого мира? Тебе это ничего не напоминает? Человеческая жизнь – всего лишь миг? Согласен. Это, как в песне поётся: «Есть только миг, между прошлым и будущим…» И в этот миг ты не почувствуешь пользы от грядущих перемен. Ты почувствуешь эйфорию от вседозволенности власти и грязь обиды тайных плевков в твою сторону, в борьбе с которыми и потратишь остаток дней, пока тебя не убьют подосланные убийцы, или ты сам не сведёшь счёты с жизнью. Хотя, возможно, умрёшь своей неспокойной смертью. Будущее вспомнит тебя упоминанием в летописи и, может быть, это будет будущее, которое создал ты при помощи своих катаклизмов и своего самосожжения в настоящем. Так стоит ли игра свеч? Или ты подобен тем революционерам, что умирали с верой в светлое будущее, а их деяниями в настоящем пользовались различные «Ленины»? История запомнит тебя не как Ленина, со всеми его отрицательными и положительными качествами, а как простого бомбометателя-террориста, верящего в конечные идеалы добра и справедливости. Будущее и настоящее связаны воедино только в глазах вечности. Нам же – простым смертным, довольствующимся подножным кормом сиюминутных событий, остаётся лишь одна лазейка для братания с этой самой вечностью – слабая попытка веры в бессмертие наших душ.
Вслух я, разумеется, ничего не произнёс. Измайлов прекратил хождение по кабинету и теперь просто стоял возле окна, крутил цепочку.
- Кажется, ко мне подъехали, - он посмотрел вниз с высоты второго этажа на улицу. – Извини, работа.
- Понимаю… - допил минеральную воду и поднялся с кресла.
- Звони, ближе к праздникам. Придумаем что-нибудь с твоей музыкой.
- Хорошо, позвоню.
- И… Погоди, тебя ведь Андреем зовут? – Измайлов вновь прекратил крутить цепочкой. – Помнишь, ты в прошлый раз, у Федяева в офисе, фразу интересную произнёс? Про тишину, что-то там…
- Да я не помню уже… До свидания.
Навстречу мне поднимался полковник в сопровождении офицеров рангом пониже. Я вышел на улицу, где страдало от неопределённости двадцать четвёртое апреля 1992 года. Года чёрной обезьяны по восточному календарю. На том самом дереве, которое заинтересовало Измайлова, сидели те же самые птички. «В дом заехали грачи, с добрым утром, москвичи…» Впрочем, это были скворцы. Подошёл к телефону-автомату, висевшему на этом же здании, и снял трубку.
- Извините, вы бы не могли соединить меня с Игорем Сергеевичем? Занят? – положил трубку, а затем набрал другой номер.
- Алло, кто это? – послышалось из другого мира.
Трубка легла на место, и я определился. Затем ещё раз бросил взгляд на дерево, скворцов не было.   

ГЛАВА 8
Я болен тем, что подневолен.
Я болен тем, что не счастлив.
Возьми меня в свои ладони
И отнеси под сень олив.
Я лишь звено в твоей цепочке.
Я только вздох в твоей груди.
Оставь меня во влажной почве,
Но далеко не уходи…
А. Абрамович

- Привет, ты одна?
- Ну… Уже одна, - Лолита стояла на пороге в домашнем халате и удивлённо моргала большими чёрными глазами. – Я думала, ты…
- Я тоже так думал. Что, так и будем в дверях общаться?
- Зачем же? – она уплыла в глубь коридора, и я последовал её примеру, захлопнув за собой дверь.
- Это ты звонил полчаса назад? – мы вошли в комнату, где я, по привычке, бросил куртку на первое попавшееся кресло, а Лола подняла её и отнесла назад в коридор, на вешалку.
- Вроде, я.
- Я почему-то сразу это поняла.
- Ну, ты ведь девочка догадливая, - упал на незаправленную постель, свесив вниз только ноги. – Маргарита привет передала. Был очень удивлён.
- Отчего же? – Лолита продолжала стоять, прислонясь спиной к стене. – Ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь, - она помолчала секунду, – мой хороший.
- Хороший… - повторил за ней следом. – Не обиделась в прошлый раз? Только честно?
- Да нет, не обиделась. Скорее… Скорее, напугалась. Ты ненормальный, Андрюша.
- Чокнутый, имеешь в виду?
- Да если бы чокнутый, ещё куда ни шло, а то… Какое бы слово подобрать? Ну, в общем, ты сам знаешь.
- Зачем же тогда привет передавала?
- Затем, что… - она подошла и присела на постель рядом со мной. – Потому что, мне… - Лола произносила слова медленно, растягивая их. – Мне нравятся ненормальные мужчины.
И взгляд насквозь. И сквозняк от этого взгляда гасит любые другие эмоции, оставляя главное. Еврейские глаза – печаль и вызов в одном озере. Зрачки расширяются, предоставляя выход страсти, и в похоти видится благо. Моя рука сжимает в комок чёрных перьев жёсткие волосы, и я, притягивая к себе свою жертву, сам становлюсь жертвой взаимного нетерпения.
- Не бывает ненормальных людей. Всё это слишком, слишком, слишком условно…
Она давит рукой на живот и осторожно, по-кошачьи, подкрадывается к губам. Губы сохнут от предчувствия слабости. Язык выполняет функции «скорой помощи». Внезапно Лолита замирает:
- Я хочу не только этого…
В моих глазах вопрос, хотя в её сразу два ответа. Только рассудок отказывается верить в повторяемость паузы.
- Понимаешь, я хочу, как в прошлый раз.
И восприятие преемственности раздваивается.
- Что ты хочешь, Лола?
- Я хочу, как в прошлый раз, - она спокойна в своей настойчивости и настойчива в кажущемся спокойствии.
«Как в прошлый раз» – проносится мимо горячим ветром и разбивает стёкла перекрытого ставнями окна. «Как в прошлый раз» - красные осколки подобны солоноватым на вкус каплям. Пол в красную крапинку, потолка нет, только ветер, по-прежнему горячий и живой. Я откидываю голову, гляжу в растворившийся потолок и начинаю смеяться. Глухо и неестественно.
- Хочешь?
Она не отвечает. Всё та же кошачья вкрадчивость во взгляде – я улавливаю её боковым зрением. Это не голод – это азарт. Новая игра всегда увлекает. Азарт ещё не деформировался в привычку.
Лолита кивает головой. Лолита протягивает руку и берёт с журнального столика пачку с лезвиями. Лолита достаёт одно и передаёт мне. Я гляжу на неё долго, долго. Время, как величина, прекращает существование. Сквозь прорезь бритвы виден тусклый солнечный свет. Лолита раздевает меня. Я лежу совсем голый на её постели и разглядываю мир сквозь отверстие в лезвии.
На руке шрам от прошлого пореза. Стараясь не задеть вены,  делаю новый надрез и вижу, как в освободившийся проход на волю устремляется алая капля.
У Лолы учащается пульс. У Лолы раздуваются ноздри, но взгляд по-прежнему осмысленный, устремлённый в погоню за близким наслаждением.
Девушка садится сверху и, ощутив внутри себя мою плоть, медленно, ритмично раскачиваясь, приближает трепещущий змеиный язычок к ранке на руке. Капля сползает на пахнущую концом дня простынь, но остальная влага смешивается со слюной и исчезает во рту.
ТОМЛЕНИЕ…
Я делаю ещё один надрез, и Лолита тут же подхватывает новые шарики горячей крови. Движения ускоряются. Её зрачки расширяются до полного неприятия действительности. До полного приятия недействительности. Игра в кошки-мышки, где мышь научилась ходить по небу. Самозабвенное вышагивание по закату. Ожидание падения со стороны наблюдающего, привыкшего побеждать, противника.
Закат пытается стать алым, но не успевает этого сделать. Мышь ликует.
ПОГОНЯ…
Движения ещё ускоряются. Ритмичность бега в замкнутом круге. Вокруг рта красный сок выжатой рябины. Ло-ли-та… Девочка загоняет себя в безысходность с упоением скаковой лошади. Вокруг рта белая пена. Загнанных лошадей?..
ИСТОМА…
Я холодными глазами наблюдаю бег и тем самым уподобляюсь крупье, которому важен лишь результат. Игра воображения Лолиты выключила из игры разум. В сближении парадоксов отсутствует логика. Я почти не чувствую Лолиту, она уже не чувствует меня.
ЭКСТАЗ… 
Движения набирают максимально возможный темп и, вместе с криком, воем, рёвом, воплем, стоном:
СТОП!..
Я отдёргиваю руку, её зубы почти вонзились в моё тело. Девушка падает мне на грудь, продолжая облизывать губы. Сказка в шутке природы. Новые капли падают на, ставшую такой жаркой, простынь.
ЛО-ЛИ-ТА…
Человек познаёт себя в отступлении от правил установленных предрассудками. Я глажу растрёпанные волосы и размазываю кровь по её лицу. «Пей, моя девочка, пей, моя милая, – это плохое вино…» Старая песня с новым тарифом. Блеф природы…
Я аккуратно приподнимаю Лолу и укладываю рядом. Встаю. Иду в ванную комнату и вновь долго, долго стою под душем. Долго, долго, долго, долго…
ПИ…Ц!!!
Иные слова отсутствуют. Иные слова залиты водой.
Я выхожу. Лолита ещё не встала. Лолита в прежнем положении.
Я одеваюсь. Не торопясь. Медленно. Ранки на руке больше не кровоточат. Они выполнили свою работу. Шрамы, шрамы…
Я подхожу к окну. День ещё не сложил своих полномочий. Мышь ещё не топчет закат. Мы поторопили время. Но время – старушка покладистая, простит. Лолита в прежнем положении.
Я забираюсь под шкуру верхней одежды и гляжу в зеркало на своё отражение:
- Ты кто?
- А ты кто?
Открываю дверь и выхожу, оставив время на растерзание памяти. Аккуратно щёлкаю дверным замком и спускаюсь вниз. Ло-ли-та… До встречи, моя кокетливая гурманка.

*          *          *

По выходу из подъезда я наткнулся на выбирающегося из машины, блаженного в своём вечном «оболдуйстве» и даже, как будто, трезвого Вадика.
- Никак от Лолы?
- Никак от неё, - поздоровался с другом. – А ты никак к ней?
- Ага, - заулыбался Вадим. – Никак. Чего это мы «разникакались»? Ещё раз не хочешь зайти?
- Нет, - я облокотился о дверь его машины и задумчиво покосился на дом. – Выпил бы сейчас с удовольствием.
- Какие проблемы? Пойдём к Лолке и выпьем.
- К Лолите сейчас идти, пожалуй, не стоит. Поехали куда-нибудь подальше.
- Да куда ехать-то? Давай здесь тормознёмся. Я и так через весь город пёрся. Что ты, в самом деле?
- Я тебя лучше с молодой мамой познакомлю. Хочешь? – и легонько подтолкнул друга к машине. – Ты ведь любишь молодых мам?
- Ну ты… - Вадик нехотя пожал плечами. – Ладно, показывай дорогу.
В машине играла музыка. Пел, «разумеется», Андрей Школин. В то время как страна упорно не хотела замечать «сибирское дарование», мои друзья компенсировали этот пробел в музыкальной культуре тем, что «назло врагу» с остервенением прокручивали неизвестную широким массам кассету.
- Потише сделай.
- Так это же ты поёшь.
- Поэтому и сделай потише. Пожалуйста.
- Как хочешь. Могу вообще выключить.
Некоторое время гнали наперегонки с тишиной, пока Вадим не спросил, «как бы невзначай»:
- С Измайловым-то вопрос урегулировал?
- Какой вопрос?
- Чего дураком прикидываешься, как будто не знаешь, о чём я спрашиваю? Зачем он тебя искал? Я думал, что ты уедешь из Москвы после этого…
- После чего, этого?
- После того, как… Вадик резко крутанул баранку, объезжая торопливого пешехода. – Как я под стволом у этих ублюдков из-за тебя торчал. Мало, что ли? Сидишь тут прикидываешься: «Чего, да как»?
- Видел я Измайлова сегодня.
- И что?
- Обещал моим творчеством заняться.
- А зачем его хлопцы тебя так рьяно разыскивали?
- Тебе как ответить – по правде или по совести?
- По существу, - водитель посмотрел хмуро. – Про какое такое творчество ты говоришь?
- Да вот про это, - щёлкнул пальцем по магнитофону. – Песни и пляски.
- А при чём здесь Измайлов?
В ответ я лишь плечами пожал. Не было ответа. Ответ отсутствовал. Зато мой друг опять нашёл вопрос:
- Платить-то он тебе за это творчество обещал?
- Так ведь я ещё не согласился.
- Тогда вообще ничего не понимаю.
Опять некоторое время ехали молча.
- Андрюха, ты хоть со всего этого навариваешь что-нибудь? Я всё пытаюсь понять – чего ты за Измайлова уцепился? – Вадим в очередной раз нарушил правила дорожного движения. – Он ведь птица непростая, на деньги его просто так не разведёшь. Если пристроиться к нему решил, тогда более-менее ясно. Если же, что другое?.. – украинец пошевелил скулами. – Я, после «общения» с его ребятами, вечером к Стёпе заехал и всё рассказал.
- И что, Стёпа?
- А что, Стёпа? Советы кое-какие дал, как вести себя, если что… Только это между нами, конечно… Измайлов ведь чем, к примеру, от Стёпы отличается? Стёпа «крышу» многим коммерсантам обеспечивает. Те, в знак благодарности, как положено, платят. Порядок такой, сам знаешь. Согласен, бандит он. Ну так, тем более, сам Бог велел этим заниматься. Нормальная работа. Не совсем, конечно, нормальная, но у нас страна такая ненормальная, ничего не поделаешь. Вот... Такие, как я, скажем, выполняем свои функции – «общаемся с клиентами». Рискуем? Да. Всё-таки криминал, никуда не денешься. Хлопец измайловский тогда в машине на эту тему прошёлся слегка, мол «мы - шушера уголовная, криминалом занимаемся».
- Измайлов примерно то же самое говорит.
- Ну вот, видишь? Только сам он ничем не лучше. Вывеска, правда, красивыми буквами писана, и фасад в розовый цвет выкрашен, но смысл один – у кого рот шире, тот кусок побольше и откусит. С ментами и ГеБешниками  этот кусок и делят. Не только в Москве - везде так. Так что, между Стёпой и Измайловым большой разницы нет. Только у братвы всё честнее. Они, по крайней мере, разговорами о «борьбе с преступностью» не прикрываются, - Вадим посигналил и покатил по встречной полосе, обгоняя стоявшие в очереди у светофора автомобили. – Такие, как Измайлов, видимо, в конечном итоге, и победят. У них, в принципе, никаких принципов нет совсем, прут по бездорожью, давя прохожих. Всё объединили и смешали – деньги, политику, мораль и всё остальное. И идеологию под себя, как обычно, подделают, а несогласных по стенке размажут. Так что, Андрюха, правильно делаешь, что с Измайловым «мосты дружбы» наводишь. Так сказать, вовремя уловил направление ветра. Если конечно не врёшь… - и он вновь покосился в мою сторону. – Чего молчишь?
- Думаю, - я включил магнитофон и наполнил салон мною. – Нравится?
- Ты же только что возмущался, кричал: «Выключи»!
- Так тебе нравится или нет?
- Не знаю, - Вадик неопределённо поморщился. – Нравится, наверное…
- А что нравится-то?
- Чего пристал? Не хочешь слушать – выключи.
- Гха… Выключи… - я потянулся и громко хрустнул суставами. – Мне-то, как раз, очень нравится. Это я вид делаю, что сам себя слушать не люблю. А на самом деле ох, как люблю. В Красноярске, когда мимо ларьков проезжаю, где мои записи крутят, испытываю нечто такое… - подбирая слово, покрутил рукой в воздухе. – Приятно, в общем… Особенно, когда незнакомые люди узнают, кто автор…  Мы как-то за городом, на Енисее компанией отдыхали, недалеко от совхоза Удачный, ну и местные подкатили, мол, у вас гитара, спойте, если кто знает, песни паренька из Северо-Западного. Ты бы видел их лица после того, как они узнали, что я и есть тот «паренёк из Северо-Западного». Свинью притащили целиком, не говоря уж про водку. «Мы твои песни наизусть знаем», - так и сказали. Вот оно тщеславие родное. И никуда от него не деться. Ни-ку-да. Хочешь, не хочешь, но либо живи, как мышь тихо и незаметно, либо ревностно прислушивайся к реакции окружающих на результаты твоей деятельности.
- Ну и нормально.
- Нормально, - согласно качнул головой. – А как ты относишься к дискуссии о роли личности в истории?
- А если попроще?
- Ну, я, в смысле о том, что… Можно ли гениальному или просто талантливому человеку простить то, что не простилось бы обычному обывателю? Например, нарушение закона. Не уголовного кодекса, а глобального закона человеческого сосуществования. Моральных принципов. Нравственных… Всех традиционных понятий, вместе взятых.
Вадим некоторое время рулил молча. Думал.
- Смотря что он отчебучит.
- Скажем, не стихи он сочинить захочет и реакцию на своё произведение увидеть, а уничтожить один народ-нацию, на его место другой переселить и также понаблюдать за реакцией общества на это «произведение искусств»?
- Смотря какой народ. (!)
- Ненужный народ, вполне подходящий для этих целей.
- Ну… Если ненужный, то, наверное, можно. Хотя… Я вот, знаешь, о чём часто думаю? Как так получается, что на месте, где раньше одна нация жила, теперь другая своё государство основало? Например, Турция на месте Византийской империи. Был Константинополь, стал Стамбул. Жили православные, теперь одни «чурки». И ничего, нормально. Всё, как будто, так и должно быть. Мир не перевернулся. Если бы нашёлся человек, который всем этим «зверям» головы открутил бы и Цареград назад вернул, то, я думаю, плохо от этого никому бы не было. Или взять Крым. Сначала он был татарским, потом русским, сейчас украинский. Людей-то всё равно не спрашивают: «Хотят, не хотят»? Если Россия туда танки введёт, то через двадцать лет все забудут, что когда-то в Крыму жёвто-блакитный флаг развевался. Хотя я сам хохол и не хочу, чтоб так было, - Вадим усмехнулся краем губ. - А чего это ты на эту тему заговорил?
- Измайлов примерно как ты рассуждает, мы с ним сегодня дискутировали.
- Вон оно что…
- Да… - я снова выключил музыку. – Но это всё как бы в благих целях восстановления исторической справедливости. А если из тщеславия? Просто посмотреть, что получится? Вот мне, например, нравится, когда кто-то хвалит мои стихи. А другой стихи писать не умеет, или ему подобное творчество кажется недостаточно масштабным. Он решил географию поменять. Убил миллиона два народу, переделал границы и сидит, тащится от содеянного, ждёт, когда его имя золотыми буквами в историю впишут. Понастроил «Александрий» имени Себя любимого по всему миру, и ездит между своими столицами, а народ тюбетейки в воздух подбрасывает, приветствуя гения. Как насчёт этого?
- Я думаю, что если ради эксперимента, то такие эксперименты на хрен не нужны. А если для того, что бы страну расширить, да богатств добавить, то почему нет?
- А два миллиона жизней?
- Какие два миллиона?
- Как какие? Тех, кто не согласится на передел?
- Да, действительно… - украинец оторвал правую руку от руля и почесал голову. – Два миллиона многовато.
- А миллион?
- Миллион тоже много…
- А сто тысяч?
- Сто тысяч?.. – он задумался.
- А тысяча?
- Ну, тысяча нормально. Для такого масштаба нормально. В Москве вон, во время переделов десятками гибнут и ничего… Стёпа, когда «освободился», его никто в долю брать не хотел, так такое творилось… Для войны тысяча – нормально.
- А какая разница между миллионом и тысячей?
- Ты чего, издеваешься, что ли?
- Да почему издеваюсь? Интересуюсь. Почему миллион убитых это много, а тысяча – нормально?
- Хорошо, тысяча тоже много.
- А один человек?
- Пошёл ты… Если бы один человек в расчёт принимался, то эта планета никак не Землёй бы называлась.
- А если это какой-нибудь царь или великий учёный, или выдающийся писатель?
- Тогда не знаю.
- В общем, гения жалко, а простого смертного нет?
- Получается так. Хотя, простого смертного тоже жалко.
- Гения – жалко. Простого смертного – жалко. Но если простого смертного во время исторического процесса убьют – ничего страшного, а вот если гения… Короче, Измайлов, в отличие от тебя, считает, что если нужно чего-то добиться, то особой разницы нет – одного человека или один миллион человек замочить придётся. Цель оправдывает средства.
- Вот мразь какая.
- Кто?
- Измайлов.
- Почему?
- Как почему? Нихрена себе, почему… Миллион человек уничтожить за ¬нехер делать. Фашист, бля… Я же тебе говорил, что у них ничего святого нет. Пройдутся парадным строем по Красной площади, котёнок случайно под ноги попадётся - каждый наступит. Первый раздавит, а остальные по свежему трупу, в ногу, по мозгам, по крови, только лишь бы строй не нарушить. Ни хрена себе, миллион человек…
Я представил себе площадь, по которой марширует ровная колонна. Рыжий котёнок неожиданно выбегает на середину и попадает под ноги. Колонна проходит, то, что раньше было котёнком остаётся краснеть на брусчатке…
- А сто человек – херня?
- Чего докопался? Кто о ста человеках вспомнит? Для войны это мизер.
- Так о котёнке ты зачем тогда вспомнил? Он вообще один. Даже ведь не человек.
- Это я так, образно, - Вадим опять посигналил, разгоняя очумевших от весны пешеходов. – Куда сейчас поворачивать?
- Налево, - я указал пальцем в направлении стандартных многоэтажек. – Значит, Личность вправе устроить любую авантюру, если в финале число жертв окажется близким к предельно допустимому? (Вот же выражение – «предельно допустимое число жертв»). Так?
- Ну, так. Только не грузи, голова болит.
- Не буду. Приехали уже. Я потому спрашиваю, что у меня в голове тоже что-то непонятное творится. С утра, как с Измайловым пообщался. А что сейчас ждёт, даже представить не могу.
- Ты же говорил, что здесь молодая мама проживает. Зачем приехали-то?
- Проверить кое-что хочу. Сам толком не знаю, что? – открыл дверцу. – А молодая мама, правда, здесь живёт.
Молодая мама открыла дверь и с порога сообщила:
- Представляешь?! Ирина сегодня… Впрочем, сейчас всё сам увидишь, - как будто только меня и ждала.
После такого вступления мне абсолютно расхотелось проходить вовнутрь, но очарованный Вадик уже подталкивал в спину. Прошли. Представились. Поздоровались с ребёнком.
Марина присела рядом с девочкой напротив нас и продолжила:
- Она сегодня ночью спала неспокойно, вздрагивала, плакала. Я тоже не спала, а под утро не выдержала… Когда проснулась, солнце уже взошло, в комнате светло, и Ирочка возле окна стоит. Представляешь? Поговори с ней.
Присел на корточки перед Ириной. А о чём говорить-то? И что делать?
Подняв правую руку, я осторожно, как это делал Александр, приблизил ладонь к лицу ребёнка. Слава Богу, никакого эффекта действие не произвело. Ира сидела неподвижно. Я повёл рукой влево – результат ноль. Вправо – то же самое. Наконец положил ладонь на лоб девочке:
- Мама говорит, ты сегодня рано проснулась. Что так?
Но Ирина не ответила и, некоторое время просидев молча, вдруг неожиданно произнесла:
- А ты мне сказку расскажешь дальше?
- Сказку? – убрал руку с лица ребёнка. – Конечно, как обещал. Пусть мама поговорит с Вадиком, а я расскажу продолжение. Кстати, Марина, очень рекомендую пообщаться с моим другом. Довольно интересный юноша и даже, так сказать, сердцеед, где-то, в чём-то.
- А что такое сердцеед? – вместо матери откликнулась дочка.
- Сердцеед? Ну… Это, пожалуй, профессия такая. Опасная. Вроде дрессировщика тигров.
- Ну что ж, будем знакомы, - рассмеялась Марина. - Присаживайтесь, в ногах правды нет.
Всё это время Вадим стоял на одном месте и, кажется, не совсем понимал, что здесь происходит. Скажи я в машине, что мы направляемся в квартиру, где проживает слепой ребёнок, пусть даже с симпатичной мамой, он бы, пожалуй, повернул обратно. Ну, а теперь Вадик «кушал, что дают». Сердцеед уселся в кресло, но продолжал молчать.
- Вы, Вадим, москвич? – присела напротив него хозяйка.
- Шо? – в ответ встрепенулся тот.
- Так вы с Украины? – по «шоканью» догадалась она.
- Та я по-русски не разумею.
- Совсем? – Марина удивлённо посмотрела в мою сторону.
- Ага… Не понимает он… Он ещё лучше нас с тобой понимает. Вадик такой же хохол, как Украина – член НАТО. Он по-зулусски лучше понимает, чем по-украински.
- Чо? – теперь как москвич, «чокнул» украинец. – По какому?
- По-зулусски. Зулусы – это нация, из которой Пушкин родословную ведёт, - и уточнил специально для Марины. – Не экстрасенс – поэт.
- А я тут при чём? – не оценил остроту Вадим.
- Тебе не хочется говорить на языке предков великого русского поэта?
- Негров?
- Зулусов.
- И о чём говорить?
- О чём хочешь. Стихи, например, прочесть.
- Может быть лучше на русском?
- Ты это серьёзно, что ли?
- Ну, а почему же нет? – и он, как ни в чём не бывало, принялся декламировать:

- Позови меня в даль, позови за собой
Низким криком утробным, рождённым не здесь,
Где от лунных капризов ждёт пощады прибой,
Барабаня дурную песнь.

Мне в тональность прибою молитву напой.
Если трудно припомнить, напой что-нибудь.
Зимним танцем дельфина увлеки за собой.
Позови меня в дальний путь.

Позови меня в путь, позови босиком.
Мне на плечи налей воск остывшей звезды.
Напои меня мутной прохлады глотком.
В заповедные брось сады.

Поваляться в траве, да в росе, не в крови.
Не заметить, как к югу уйдёт караван,
Как к усталым глазам подкрадётся туман…
Позови меня в даль, позови.

И, закончив, Вадик с невозмутимым видом принялся рассматривать противоположную стену.
- Браво! – улыбнулась хозяйка. – Это твои стихи?
Вадим, не отвечая, продолжал изучать ландшафт квартиры.
Я медленно, медленно перевёл на него взгляд, и вопрос в этом взгляде, вероятно, примёрз к зрачкам.
- Это что такое было?
- Да это так. Это я балуюсь на досуге. Типа твоих трень-брень на трёх блатных аккордах.
Мой вид, наверное, представлял смесь удивления и усталой пресыщенности. Лучше бы он молчал. Уж от кого, от кого, а от Вадика я подобной «диверсии в глубоком тылу противника» не ожидал. Ну, не могла у меня в мозгу мысль припарковаться о том, что мой украинский товарищ стихи сочиняет. Даже если не сочиняет, а просто запомнил, выучил, всё равно это, как удар гаечным ключом «шестнадцать на двадцать восемь» по голове. Хотя, чему удивляться? Обычное звено в цепи событий последних дней...
- Что-то раньше я за тобой подобного заполнения досуга не замечал.
- А ты, вообще, в последнее время мало что замечаешь. Впрочем, как и раньше.
- Да?
Он не ответил, а лишь усмехнулся.
- Может быть, ещё что-нибудь прочтёшь? – Марина постаралась прервать паузу.
- Нет, лучше уж я анекдот расскажу, - Вадик улыбнулся широко, как это он обычно делал и принялся доставать из своего неистощимого запаса сальные анекдоты. Он был сейчас тем обычным Вадиком, которого я знал, как мне казалось, очень хорошо. И именно в этот момент я вдруг почувствовал, не осознал, а интуитивно почувствовал, что не знаю его совсем. И никогда не пытался узнать. Принимал всё, как есть снаружи. Точнее, как было удобнее мне. Просто. Всё просто. Анекдот…
Я повернулся к Иринке, которая тихонько сидела, сжимая руками плюшевого и, почему-то, синего медведя, и прошептал на ухо.
- Как медведя-то зовут?
- Никак не зовут, - также шёпотом ответила она.
- А к окну правда подходила утром?
- Подходила.
- Если что-то интересное почувствуешь, незнакомое что-то, никому не рассказывай, только мне. Хорошо?
- Хорошо.
- Тогда слушай продолжение сказки. На чём я остановился?

*          *          *

Она первой увидела солнце. Солнце также увидело её, но позже. Огромное, красное – оно давило своей силой, заставляя подчиняться. Сова впервые в жизни встретилась с солнцем. Солнце знало, что сова уже принадлежит прошлому. Сова не знала…
Хищник ухватился за настоящее зубами и, оттолкнувшись задними лапами от прошлого, удержался от искушения нырнуть в будущее. Молния укусила передние лапы, но не смогла проглотить жизнь. Лапы болели.
Кто родители молнии? Небесные лесорубы?
Древнее исполинское дерево разделилось на две неравные части, и белый дым уносил вверх к небу умиротворённую душу. О чём думало дерево в момент смерти? Трансцендентные корни привычно перекрасили крону из зелёного в вечное. Влажная тень в последний раз спрятала в карман чучело совы.
Хищник поднялся. Хромая, подошёл к мёртвой птице. Глаза совы были широко раскрыты. В них до сих пор разгуливало любопытство. Ненужное…
Спасительная стена вечнозелёного леса зазывала близостью. Хищник взял сову в пасть и направился в ту сторону. Сегодняшнее меню впервые предлагало жареное мясо птицы. Молния выступала в роли повара.
Тот, кто ухитряется дожить до утра, любит день. Утренний лес шумел и переливался всеми созвучиями благодарного мира. Мир благодарил ночь за то, что та вернула свет. Свет и Мир сливались в долгом поцелуе. В результате совокупления рождалась надежда.
Хищник забрался подальше в чащу и приступил к завтраку. Материальное тело совы в свою очередь произнесло: «Прощай» и вслед за двойником растворилось во времени. «Приятного аппетита». «Спасибо»…
Ручей напоил прохладой. Вода остудила эмоции. Маслянистая плёнка крови устремилась к устью. Волк задремал.
Мелкие рыбёшки хвостами отбивали от поверхности воды секунды. Потерянной минутой скользнула рыжая змея. Точно тяжёлый час появился у водопоя крупный олень. Хищник спал.
Странные звуки раздались неожиданно. Слева. Рядом. Звуки были похожи на крик птицы. Жалобный и протяжный. Хищник приподнялся и навострил уши. Чувство присутствия опасности – врождённое чувство. Шерсть на затылке – индикатор спокойствия. Шерсть на затылке вздыбилась.
В трёх шагах от хищника стояло странное животное. Животное скулило. Обезьян приходилось встречать раньше. Животное не было обезьяной. Волк не слышал сказку про Маугли, поэтому не знал такого слова – ЧЕЛОВЕК. Человек впервые увидел дикого зверя.
Ребёнок перестал плакать и подошёл к хищнику. Оба замерли и выжидающе посмотрели друг на друга. Один - не боялся потому, что не знал, что нужно бояться. Другой - не нападал потому, что не мог напасть. Трудно напасть на жертву, которая тебя не боится. Дело не в больных лапах.
Человек сел на землю, улыбнулся, протянул вперёд руки и начал разговаривать. Хищник успокоился. Пока болят лапы – охота невозможна. Что плохого в том, что дичь сама пришла к охотнику? Волк с интересом рассматривал дичь.
На вид мальчику было лет шесть. Человеческих лет. Ровесники, но у каждого своё время. Человек жадно пил воду. Зверь смотрел.
Человек лёг на траву и уснул. Хищник подошёл ближе, обнюхал будущий ужин и улёгся также.
Проснулись одновременно и одновременно принялись пить воду из ручья. Подобное лес видел впервые. Лес был крайне удивлён. Большие пёстрые птицы с недоверием наблюдали за действиями странной пары.
Солнце достигло зенита, и становилось жарко. Волк напился, подошёл к человеку и ещё раз оглядел последнего с ног до головы. Тот, улыбнувшись, внезапно погладил хищника по голове и шее. Зверь зарычал, но человек руку не убрал, а продолжал гладить, что-то нашёптывая в самое ухо хищника. Они были почти одного роста. Волк слушал странные звуки человеческой речи и глупо озирался по сторонам. Попугаи в шоке падали с веток на землю. Рыбы забывали дышать и умирали от недостатка кислорода. Лето собралось сбежать на другую сторону планеты и оставить территорию ещё не родившейся зиме.
Человек покинул хищника, подошёл к дереву и, сорвав несколько плодов, принялся, подобно обезьяне, эти плоды поедать. Потом снял лохмотья и залез в воду. Зверю оставалось лишь наблюдать, как плещется это подобие обезьяны. Лесу тоже.
Выбравшись на берег, человек прошёл вверх по течению ручья, осторожно нагнулся над прозрачной поверхностью и замер, выставив вперёд правую руку. Несколько мгновений не двигался, а затем резко опустил руку в ручей и достал серебристую рыбину. Рыбину он положил перед волком. Потом ещё и ещё…
Пока хищник глотал пищу, человек ползал на четвереньках в близлежащих зарослях и собирал какие-то травы и стебли. Принёс всё это, растёр вместе с водой и приложил к опухшим лапам волка, обмотав сверху широкими, длинными листьями.
Ночью хищник встал, подошёл к свернувшемуся на берегу ручья улиткой человеку и вместе с луной долго, долго рассматривал это непонятное живое существо. Рассматривал, рассматривал, рассматривал…
На следующее утро всё повторилось. Человек ловил рыбу, кормил не способного самостоятельно охотиться хищника и менял повязки. Прошёл день и ещё, и ещё, пока однажды зверь не почувствовал, что боль ушла.
Ночью, когда человек спал, он осмотрел местность, где они находились. Это был участок леса, расположенный в ложбине, густо кишащий живностью. Назад хищник вернулся с добычей. Волк положил оленя на землю и в первый раз за последнее время как следует насытился. Мясом.
Удивление. Человек не мог понять, как олень без ноги оказался на месте их ночлега? Он долго ходил вокруг туши, пока хищник не предложил ему позавтракать. Человек, однако, есть не стал. Он никогда раньше не ел сырого мяса.
- Тот, кто не ест мясо, сам становится пищей. Это закон, - зверь разорвал шкуру на ноге оленя и обнажил красную, сочную плоть. – Ешь.
Человек оторвал кусок зубами и принялся жевать. Невкусно. Горько. Однако, голод не союзник. Фрукты лишь утоляют голод, но сытости не приносят. Он проглотил один кусок, другой…
- Вот видишь. Теперь ты похож на настоящего хищника. Только мясо даёт силу. Я научу тебя быть сильным. Я научу тебя быть хищником. Ты станешь хищником, и мир склонится в поклоне. Мир полюбит тебя.
Ближе к полудню волк решил оглядеть скалу, которую он приметил во время ночной прогулки. Он скрылся в зарослях и тут же почувствовал, что кто-то идёт следом. Зверь замедлил бег, давая возможность человеку держаться рядом. Вдвоём, через некоторое время, они достигли цели. Это была небольшая скала из красного камня, поросшая травой и кустарником. Древняя скала, испещрённая трещинами-морщинами, видавшая на своём веку разные сказки. Человек и волк забрались на самый верх и оглядели местность.
Горизонт впитывал в себя величественный зелёный лес. Лес не может знать, что такое границы. Лес дышит наравне с другими обитателями планеты. Мелкий наглый дождь игнорировал яркое солнце. Слепой дождь. И семицветная полуденная радуга, как продолжение слепого дождя, опустила на лес свою подкову. Там, где вонзился в землю её правый столб, находился город. Хищник знал это. Он всматривался в даль, пытаясь понять, каким образом человек попал сюда, за столько дней пути от своего народа? Но лес – это только лес. Радуга – это только радуга. Яркая, медленно исчезающая радуга…
Спустя месяц, ночью, возвращаясь с охоты, волк почувствовал тревогу. Он на мгновение остановился и вслушался в прозрачность воздуха. Затем, бросив добычу, вначале медленно, а потом всё быстрее и быстрее побежал к ручью. Успел вовремя.
Большая, пятнистая кошка осторожно кралась, подбираясь к спящему человеку. Оставалось расстояние около десяти шагов. Она могла бы перемахнуть их одним прыжком. Она медлила…
Чёрная тень перелетела ручей, и между ней и добычей возник огромный волк. Противостояние двух хищников. Противостояние двух видов. Кошка сильнее двух волков, но этот намного крупнее своих сородичей. Кошке нужна добыча. Волк знает, кого защищает. Кошка медлила с нападением, соизмеряя силы. Волк ждал. Вот, вот…
Всё решилось в долю секунды. Недовольно ворча и озираясь, пятнистая бестия развернулась и, перепрыгнув ручей, исчезла в темноте леса. Волк стоял некоторое время, не расслабляя мышцы, напряжённо всматриваясь в живые сумерки. Смотрел на деревья, звёзды, болтливую воду и проснувшегося, испуганного человека.
Шею подставлять не пришлось…      
 
ГЛАВА 9
Первое мая, и дворник дядя Вася,
Где-то с утра основательно вквасил.      
Он машет метлой, улыбаясь прохожим,
Но может, при случае, врезать по роже.
Так что, прохожий, будь осторожен…
С. Подгребенщиков

Первое мая. День международной солидарности трудящихся. Праздник. Большой. Советский. Трудящиеся в этот праздничный день, во все времена, во всех городах необъятной Родины, становились по-настоящему солидарными. Главным образом в вопросе: «Что выпить и как, соответственно моменту, закусить?» С этой целью устраивались грандиозные демонстрации, которые являлись прелюдией, так сказать, разогревом перед главными событиями. Продолжалось всё это два, три, а порой, с учётом лечения похмелья, несколько дней, до самого Девятого мая – нового общенародного праздника.
Народ первомайские демонстрации любил. Даже теперь, когда мир перевернулся с головы на спину, а демонстрации стали, как будто бы, ни к чему, самая несознательная часть общества осталась верна идеалам солидарности трудящихся. Москва готовилась к праздникам.
Я добрался до офиса Измайлова как раз в тот момент, когда сам его владелец усаживался в свой серый Мерседес. Один из охранников услужливо открыл заднюю дверь, и «босс» уже нагнулся, собираясь протиснуться в салон, но в этот момент заметил меня.
- Иди сюда, - он замахал рукой, - быстрее, быстрее. Времени нет, отъезжаем. Садись первым. Быстрее, быстрее…
Я запрыгнул в салон, Измайлов уселся рядом, и машина сразу же тронулась с места. Следом рванул автомобиль сопровождения.
- Давненько не было видно. Я уж думал, ты обиделся. Не обиделся? Ну и славно. Сейчас на митинг поедем. Поглядишь. Интересное представление намечается.
- Что за митинг? В честь Первомая?
- Ну… В общем, да. Правда, не в честь международной солидарности. Там будет один дядька ораторствовать. Послушаем, может, проникнемся…
Машина остановилась на светофоре, и водитель кивнул в сторону группы людей с красными флагами и транспарантами, переходящих улицу.
- Эти уже собираются.
- Как в старые добрые времена, - иронично подхватил Игорь. – Коммунисты долго не успокоятся. Хотя, здесь не только коммунисты, но и озабоченные ностальгией люмпены. Ведь, как не крути, а большинству населения при прежнем режиме жилось вовсе неплохо. Имели, во всяком случае, возможность два раза в год флагами помахать. Узаконенную возможность. Вот и бредёт братка-работяга на митинг, уже во времена строительства капитализма – инстинкт. Инстинкты - дело хорошее, если только они безобидную направленность имеют. Иначе такое может случиться…
Мерседес снова тронулся с места и покатил по оживлённой улице.
- Вовремя подслушать, что там такое интересное нашептывают инстинкты в уши большой массе людей – это и есть политика. Необходимо ещё потом доказать, что не размытые инстинкты, а именно ты подсказал «заблудшим» верное направление. А в довершение, убедить Ваньку, ну или там, Джона, Ян Су Мина, которым всё до лампочки, что твоя лампочка – та самая, о которой он всю жизнь мечтал и при свете которой может и дальше, с раскрытым ртом, брести и размахивать флажком. Главное, чтобы было просто и доходчиво. Ну, а дабы он эту лампочку, от безделья, не крутил да не рассматривал, не мешало бы подбросить образ негодяя, который норовит лампочку стырить или разбить. Врага. Сам Иван, он же Шри Капур или Саид, к сожалению, своих врагов не видит в упор. Вот мы сейчас и едем послушать того, кто знает, где прячутся негодяи.
- Чу… Когда это проблемы существовали подобного плана? - я медленно втягивался в разговор. Всё-таки не ожидал, что Измайлов проявит подобное радушие.
- А проблем никаких нет. Вариантов множество. Как-то – злые чеченцы, китайцы, коммунисты, демократы, инопланетяне и саблезубые тигры. Палочку-выручалочку, при желании, можно выстругать. Просто выстругать, и сорт дерева не всегда важен. - Измайлов уставился в боковое стекло. За стеклом всё чаще и чаще появлялись люди с флагами и портретами вождей. – Согласен?
Я промолчал.
- В России сейчас идёт крупный передел сфер влияния во всех областях. Пока в стране хаос и неразбериха, умные люди потихоньку прибирают к рукам важнейшие средства массовой информации, финансы и уже пытаются дёргать за, так называемые, «рычаги управления властью и государством». Значит, мы должны держаться умных людей, а иначе нам удачи не видать, - Игорь улыбнулся. Не смущённо улыбнулся, а так, как улыбается учитель способному ученику после сданного экзамена. – Останови здесь, - он тронул водителя за плечо, и автомобиль замер перед постом милиции.
Площадь, рядом с которой мы остановились, была заполнена народом. Причём народом самым разномастным, под такими же разномастными флагами и транспарантами. Примета времени. Народный плюрализм.
Выступали ораторы. Взобравшись на наскоро построенную, импровизированную трибуну, они пытались донести до ушей внимающей и не очень толпы зажигательные доводы своей хитрости. Хотя попадались и истинные фанаты собственных убеждений. Микрофон не остывал ни на минуту. К тому же по всему периметру площади «прогуливались» непонятные типы с мегафонами и постоянно в них что-то кричали. Милиция также пользовалась мегафонами. Всё в совокупности воспринималось, как бардак. Но это только на первый взгляд. На мой, не привыкший к созерцанию подобных мероприятий, взгляд. Приглядевшись повнимательнее, мне удалось сориентироваться и разбить людей по их интересам. Коммунистов и им сочувствующих с красными полотнищами бывшего СССР, тех, кто поддерживал нынешнюю власть, под бело-сине-красными знамёнами; «патриотов» с жёлто-красно-чёрными флагами и просто праздношатающихся зевак. Впрочем, тех, кто размахивал государственным триколором России, было совсем немного. В основном преобладали красные цвета.
Мы некоторое время не выходили из машины. Измайлов куда то послал одного из охранников и теперь ждал его возвращения. Наконец тот вернулся, что-то сказал, открыв дверь, Игорю, и последний выбрался наружу. Его примеру последовали все находившиеся в двух автомобилях. Наша группа проследовала через площадь, обойдя толпу с краю, и остановилась возле трибуны.
- Сейчас человек будет выступать, обрати внимание.
- А этот, который на трибуне, кто он?
- Да это никто, - поморщился Измайлов. - Ничего интересного. Одни общие фразы. С людьми не так надо разговаривать.
- Как?
- Сейчас послушаешь. Вон он идёт.
На трибуну поднялся мужчина лет сорока пяти. С живым лицом и наглым уверенным взглядом. В народе возникло оживление. Видно было, что многие мужчину знают. Мужик подошёл к микрофону и слегка склонил голову на бок:
- Вот первого мая и нужно ходить на митинги. Всё правильно. Первомай на то и праздник, чтобы демонстрации устраивать…
Далее – о жизни, о людях, о любви к жизни, о любви к людям, о вере в конечный результат, о результате неверия в любовь к людям и жизни, о любви к результату и о жизни вне веры в людей, результат и любовь… Впрочем, народу нравилось.
Измайлову тоже нравилось. Он слушал, улыбаясь, иногда делая небольшие замечания. Наконец, когда оратор закончил, Игорь, а следом за ним все мы, зашли за трибуну. Человек, который выступал, и Измайлов обменялись рукопожатием и повели дружескую беседу. О чём шёл разговор я не слышал, но через несколько минут они оба направились к припаркованным автомобилям. Вся наша «бригада» устремилась за Игорем и ещё человек шесть за оратором, так что процессия получилась солидная.
Кто-то из толпы выкрикнул приветствие в адрес мужика. Он в ответ помахал рукой, но хода не замедлил. На стоянке все расселись по машинам, причём мужчина забрался в Мерседес к Измайлову. Игорь указал на переднее сидение, я уселся туда, и кавалькада из четырёх авто выдвинулась в неизвестном мне направлении.
- В тебе, Виктор, актёр умер, - Измайлов развалился на мягком сидении. – Если бы не политика, играл бы уже во МХАТе. Не жалеешь?
- Вот потому-то, что не стал большим актёром, я и занялся политикой, - оратора звали, как я понял, Виктором. – Стандартный комплекс всех Великих…
- Ну, да. Наслышан… Кстати, может быть, стоило тебе на площади потолкаться, пообщаться с народом? Не уезжать так рано?
- Нет, на сегодня достаточно. Человек желает видеть, что хоть я и выражаю его интересы, но до панибратства не опускаюсь. Моё имя должно ассоциироваться с чем-то более значимым, чем есть он сам. Вроде бы, близкий по духу, но в то же время всеохватывающий, мудрый и не всегда доступный. Политик должен уметь держать дистанцию. Иначе возникнет пренебрежение к нему, а это самое худшее. Вспомни Сталина. Все его считали отцом родным, а кто видел, чтобы он когда-нибудь близко общался со своим детищем – народом? Сталин умел держать дистанцию и поэтому был величайший и, главное, любимым своими подданными диктатором. Политика это тоже МХАТ. Со строгим распределением ролей. Искусство…
- Кстати, об искусстве, - Игорь положил руку мне на плечо, - познакомься, Виктор. Это Андрей, молодой поэт из Сибири.
- Да? А я думал, он новый человек из твоей службы безопасности. Раньше не встречал. И какие стихи в наше время рождаются в светлых головах сибирской молодёжи?
- Сам у него и спроси.
- Разные… - не оборачиваясь к собеседнику, сидел вглядывался в пролетающий за стеклом весенний первомайский пейзаж. Уже который раз за последнее время я не знал, что ответить. И как ответить…
- «Разные» – это слишком расплывчато. Есть хорошая фраза, не помню, кто её первый произнёс: «Если можешь не писать – не пиши». К поэзии нужно относиться трепетно.
- Поэзия должна быть правильной, - мне показалось, что Измайлов, произнося это, несколько лукавил. Хитринка какая-то в глазах присутствовала. – Вроде знамени, на которое смотрят как враги, так и друзья. Друзья должны восхищаться, враги бояться.
- А сам знаменосец что должен делать? – Виктор взглянул на Игоря (я увидел это в зеркало) и улыбнулся. - Или ему два флага положено иметь? Один по улицам носить, другой дома на стену прибить?
- Неправильно говоришь.
- Так ведь и не в микрофон. Да и ты не «массы». Стихи - стихами, идея - идеей. Идея - это и есть то знамя, которым нужно размахивать.
- Вот и расскажи нам что-нибудь о новых идеях в современных, так сказать, условиях.
- Ну, что-то новое придумать сложно. Да и не нужно. Благо, есть из чего выбирать. Из уже проверенного годами. Так сказать, лучшее новое – это всё то же старое. Что для России сейчас новое? Шесть лет назад новым было слово – «демократия». Неизведанное слово. Горбачёв-художник нарисовал будущее в розовом цвете, вставил заветное слово и обеспечил свой успех. Временный. Затем понадобился человек другого плана. Художник, либеральнее всего профсоюза художников, непременно критикующий находящуюся у власти элиту. Тогда это уже можно было проделать без особых последствий для здоровья. Так на сцене появился Борис Николаевич. Он напялил на себя клоунский костюм бесстрашного борца со «старым», и этот костюм больше всего в то время сопутствовал успеху. Однако через несколько лет понадобится смена имиджа. Нужен новый клоун, обещающий сильную власть. Что ни говори, но люди в массе своей устали от хаоса и отсутствия ориентиров. Им уже хочется сильной руки, которая укажет направление движения. Вот теперь понадобится тот самый флаг. Сильная рука должна держать знамя. Какого оно будет цвета – это уже вопрос. Красный не пройдёт однозначно. Коммунисты, хоть и создают много шума, видимо сами понимают бесперспективность своего дела. Главная их беда в том, что молодёжь не поддержит идей коммунистического возрождения. В ближайшие лет двадцать. Старики, среднее поколение, возможно, да. Молодые - никогда. Сейчас не семнадцатый год. В семнадцатом году не было примеров в истории, и будущее привлекало своей непредсказуемостью и загадочностью. Сейчас пример есть. И молодёжь, воспитанная на более конкретном восприятии мира, на «пепси» и жвачке, не согласится на реанимацию. Неинтересно. Всё. Поезд ушёл. Другое дело – клоун в маске «ZORRO», играющий на инстинктивно сильно развитом в каждом индивидууме чувстве национальной гордости. Если такой человек будет полностью соответствовать выбранному имиджу, у него большой шанс прийти к власти. В условиях современной России, когда назрел выход на сцену нового вождя, эта маска представляется мне самой перспективной. Вот увидите, ещё лет пять, ну, может быть, чуть больше, и Россия выберет именно такого «ZORRO». Сейчас, пока, таких нет, поэтому… - Виктор вдруг неожиданно замолчал.
Некоторое время ехали молча. Люди с транспарантами теперь не попадались вовсе. Зато солнце выглянуло из укрытия, огляделось и послало на землю пучок весеннего света. Зелёная трава на газонах своим беспечным видом расслабляла и отпускала все сжатые пружины нервов. Хотелось выйти из машины, разуться и потоптаться по зелени. Хотелось…
Я плохо знал Москву и поэтому совершенно запутался в многочисленных поворотах. Понял только, что это окраина столицы. Но какая окраина?
Наконец автомобиль заехал в какой-то дачный посёлок. Повиляв немного между сосен, мы остановились возле большого дома, во дворе которого уже стояло с десяток иномарок. Из ворот вышел лысый мужик и устремился навстречу.
- Прибыли, выходи строиться. Ты, Андрей, держись возле меня, не теряйся, - Игорь, сам открыв дверь, выбрался из Мерседеса и направился к дому. Примеру его последовал Виктор, за Виктором я, а за нами все остальные сопровождающие из трёх автомобилей. Лысый приветствовал Игоря и Виктора и повёл их, а, следовательно, всех нас, за собой. Водители между тем занялись парковкой транспорта. Видно было, что они здесь не в первый раз.
Прошли во внутренний двор, находившийся с другой стороны здания. Отделанный со вкусом, с аккуратными лужайками и подстриженными, ещё не зелёными, кустами, он производил приятное впечатление на  меня, не шибко избалованного сибирскими деревенскими пейзажами. За резной оградой  разглядел теннисный корт и летний, не наполненный водой бассейн, «как в кино по видику». По двору прогуливались человек тридцать «разношёрстных» мужчин. Некоторые, собравшись в группы, что-то горячо обсуждали. Некоторые просто сидели в деревянных креслах, подставив лица тёплым лучам солнца. Женщин я не заметил. На импровизированных столиках стояли спиртные напитки и лёгкая закуска. Впрочем, никто не ел и не пил. Кто являлся хозяином дома, с первого взгляда выяснить не представлялось возможным.
При появлении нашей «делегации» все присутствующие прекратили разговоры и по очереди устремились навстречу Измайлову и Виктору. Здоровались, обменивались общими фразами и отходили, уступая место другим. Оба вновь пришедшие разошлись по разным группам и приняли участие в дебатах.
Разговор продолжался около часа, в конце которого я позволил себе подойти к одному из столиков и выпить коктейль. Пил мелкими глотками, разглядывая, похожих друг на друга, точно пингвины, присутствующих.
- Что скучаешь? Не интересна тебе вся эта каша? – Подошёл сзади телохранитель Измайлова - Сергей. – Сейчас босс коммерсантов заряжает. Это может до вечера продолжаться, но своего он добьётся. Игорь Сергеевич их всё равно дожмёт, как бы они не упирались.
- Не знаю. У меня голова от этих дожиманий просто раскалывается. Всё одно да потому.
- Ничего, привыкнешь. Я уже давно на всё это внимания не обращаю. Моё дело следить за тем, чтобы эксцессов не было. А о чём там говорят, пусть у них голова и болит, - Сергей открыл банку «кока-колы» и сделал крупный глоток. Погода-то, как разгулялась… Весна.
- Здравствуй, Сергей. Давно тебя не видел, - подошёл к нему бородач в светлом костюме. – Я с Игорем Сергеевичем посоветовался, он сказал к тебе обратиться.
- А что случилось? - телохранитель Измайлова, он же начальник его службы безопасности, поставил банку на место и повернулся к собеседнику.
- Вчера ко мне подъехали с предложением сотрудничать. Ну, ты понимаешь, о чём идёт речь. Предложили довольно тактично, без угроз. О деньгах даже не заикались. Здравствуйте, до свидания, всего хорошего. Вежливые, учтивые. Это-то и настораживает. Посоветовали не спешить с ответом, подумать. Пообещали заехать через пару дней. Вот такие дела.
- Они представились?
- Сказали, что от Аслана. По всей видимости, чеченцы. Не русские, во всяком случае.
- Есть такой - Аслан, - Сергей опять взял банку с недопитой «колой» и сделал глоток. – А вы объяснили гостям, что уже работаете с нами?
- Они ответили, что знают.
- Вот как? Хорошо. Когда они зайдут в следующий раз?
- Не уточнили. На днях…
- Когда придут, передайте, что мы хотим с ними встретиться. Место и время я назову позже. Всё будет хорошо.
- Ну, я надеюсь. Иначе бы не обращался, - бородач дружески улыбнулся. – Как мама, как сестра? Все здоровы?
- Спасибо, нормально.
- Ну и слава Богу. Ладненько, пойду, нужно ещё обсудить кое-какие дела…
Бородач ушёл, а Сергей сжал в руке пустую банку и бросил её в урну.
- Что, чеченцы на пятки наступают? – я стоял рядом и слышал весь разговор.
- Развелось всякой… Будь моя воля, всех из Москвы в течение двадцати четырёх часов бы вышвырнул.
- Может быть, ещё успеешь. Что, так серьёзно?
- Да не в первый раз уже, главное. Другие давно в наши дела не вмешиваются, а этим хоть кол на голове теши. Упрямая нация. Недаром их Сталин репрессировал в своё время. Ведь знают прекрасно, что Измайлов там свои интересы имеет, всё равно кусок пирога откусить хотят.
- А кто такой Аслан?
- Ну кто, кто… Авторитет их чеченский. Ладно, проведём переговоры. Ну, а если не достигнем, как говорится, консенсуса, пусть босс выпускает тяжёлую артиллерию.
- То есть?
- Есть у него способы добиться согласия, - и Сергей нервно рассмеялся. – Пошли, Измайлов зовёт.
Действительно, Игорь сигнализировал нам взмахом руки.
- Всё, поехали, - он был очень весел и доволен. Видимо, переговоры прошли успешно. – Пусть они здесь остаются, обдумывают, а нам некогда. Ты, Андрей, мне кажется, удачу приносишь. Тебя отпускать далеко нельзя. Что такой хмурый, еле ноги волочишь? Пошли, пошли.
Я, Сергей и сам Измайлов уселись в Мерседес. Остальная охрана уже находилась в другой машине. Взревели моторы, и мы устремились в сторону столицы.
- Ну, что там у Баркова стряслось? – когда немного отъехали, обратился Игорь к своему телохранителю. – Потоп? Извержение вулкана?
- На Баркова чехи наехали.
- Что, сильно наехали?
- Пока нет, но кто знает, что будет дальше? Аслана люди.
- Аслана, говоришь? Вот неугомонный «воин ислама». Спит и видит, как бы несчастного Баркова обидеть. Хотя мозги прочистить этому Баркову не мешало бы. Совсем туго соображает. Отрастил бороду и воображает себя Львом Толстым. В дворяне ещё не метит? Не говорил про это?
- Нет, не говорил. Так что с Асланом будем делать?
- Ничего, - засмеялся Измайлов. – Аслан его больше доставать не будет. Догадываешься почему?
- Тьфу ты, ёлки-палки… А я-то думал, действительно…
- Страус думал, да в борщ попал. К папуасам… Андрей, - повернулся он ко мне, - тебя куда забросить? На Саянскую?
- Если это возможно.
- Ну почему же не возможно? Всё равно по пути. Забросим… Так, сегодня первое, - Игорь зашевелил губами, что-то подсчитывая, - завтра, послезавтра – никак. Четвёртого подъедешь ко мне после часа дня. Только не раньше. Раньше у меня люди соберутся серьёзные. Да привези тексты песен. О, кей? Договорились? Ну и хорошо.
Через некоторое время Мерседес затормозил возле нужного дома. Я попрощался со всеми оставшимися в машине и вышел на улицу. Измайлов и К. скрылись за поворотом. Со мной осталась только весна.
Какой-то старик с воткнутой в петлицу поношенного пиджака полоской красной материи проковылял мимо, возвращаясь из праздника в забвение. Я проводил его взглядом до подъезда и, оторвав с дерева разорвавшуюся клейкую почку, с прорезавшейся зелёной жизнью, закинул в рот. Прожевал, проглотил и забрал себе чужую жизнь и силу.
По газону шаробродили вездесущие воробьи и вечные странники - скворцы, а глупые дворовые собаки дурацким тявканьем оповещали о собственной бестолковости всю округу. Май вступал в свои права. Зайдя в квартиру, не нашёл ничего лучшего, чем завалиться в одежде на кровать и, включив телевизор, уставиться умными глазами в разукрашенный экран. Вчера заходил хозяин квартиры, и я продлил срок проживания в ней ещё на две недели. Отдал последние деньги и сейчас валялся на постели пустой, как бубен, и счастливый, как идиот. Как кот на масленице. Как муха на спине слона. Как первый день мая, напившийся браги в гостях у будущего лета.
Вот так…

ГЛАВА 10
Лунная дорога, вдоль дороги след.
Лгунья-недотрога, подари силуэт.
Одна беда, семь ответов.
Ступи голой ножкой в сон…
А там роса.
Автор известен

РАЗБОР ПОЛЁТОВ:
Конечно, можно было бы, в дополнение к рассказу, приплести сознание Кришны, Кастанеду, Монро, ещё кого-нибудь. Рассуждать многословно о Пути Воина, вспомнить заветы махатм, добавить мистики. Но не стану. Это уже до меня сделали.
Летаю и летаю. Многие не летают? Тоже вариант, не хотят и не летают…
Как всё начиналось в моём случае:
Снится сон, в котором меня преследуют. Соответственно, улепётываю, что есть сил. В момент, когда появляется необходимость увеличить скорость, ноги, наоборот, вдруг становятся предательски тяжёлыми и не желают слушаться. Примерно то же ощущение возникает, когда заходишь постепенно в воду. Чем глубже, тем мощнее сопротивление. Если продолжить движение дальше и помочь руками и телом, то при соответствующей тренировке научишься плавать. Во сне, если продолжаешь сопротивляться, то есть бежишь дальше, в конце концов, либо просыпаешься, либо взлетаешь.
В детстве я раз за разом пытался заставить слушаться отяжелевшие ноги. Результатом неизменно являлось пробуждение.
Однажды приснилось, что за мной гонятся несколько злодеев. Дело происходило в Красноярске, на улице 2-я Хабаровская, возле пятиэтажного дома 8-А, в котором я проживал наяву. Бежал под горку, и когда оторвался на приличное расстояние от преследователей, ноги вновь стали тяжелеть. Изо всех сил постарался увеличить скорость, но получалось передвигаться черепашьими шагами. Напрягся, устремился вперёд всем телом и почувствовал, что отрываюсь от земли. Возобновив имитацию ходьбы, сконцентрировался на дальнейшем планировании по воздуху. В один из моментов даже поджал ноги, продолжая двигаться параллельно дороге, но, не поднимаясь выше. Через какое-то время всё же удалось взлететь вверх. Причём, очень боялся задеть линию электропередачи, то есть провода. Боязнь задеть провода, кстати, присутствовала практически во всех моих дальнейших полётах и время от времени появляется сейчас.
Не зафиксировалось в памяти, был ли я удивлён или же восхищён первым самостоятельным взлётом, помню только - очень хотелось, чтобы прохожие и даже враги, ранее гнавшиеся за мной, оценили такие неординарные способности. Но странное дело – никому до моих полётов не было дела. Словно полёты эти – обыденное мероприятие, вроде приёма пищи. Спланировав в конец улицы, я проснулся, так и не получив оценку своим действиям от пешеходов.
Через какое-то время событие повторилось. Опять погоня, отяжелевшие ноги, концентрация, отрыв от земли. Спустя двое суток ещё раз. Затем всё чаще и чаще. И, наконец, первое отделение от земли без обязательного ранее рефлекса преследования. Но всё же воздухоплавание происходило всегда случайно, повинуясь сюжету сна, в котором я был лишь одним из действующих лиц. Неосознанно. А хотелось большего…
Первый случай, когда удалось во сне понять, что это сон, случился в семилетнем возрасте. Я спал у себя в квартире по 2-ой Хабаровской. Причину, по которой произошло подобное «озарение», не помню. Помню только, что, догадавшись, восторженно попытался сообщить об этом открытии всем, кто находился в моём сне. Но актёры моего «театра» делали такие же лица, какие делают взрослые, когда ребёнок преподносит им «сенсацию». Мол, да, да, мы конечно рады за тебя, только не волнуйся, мой руки и иди ужинать.
Разочаровавшись в потенциальных собеседниках, я попытался извлечь практическую выгоду из своего открытия. Детский ум не подсказал ничего более интересного, чем «незамедлительное овладение» какой-нибудь особью противоположного пола. Этакая реализация малолетних эротических фантазий. Что ещё может прийти в голову ребёнку, которого отец всегда загонял в другую комнату, если по телевизору показывали фильм, где целовались рабочий и крестьянка? Я бродил по улице и думал: «С кем бы поцеловаться»? Пока думал, проснулся…
В каком возрасте впервые догадался совместить путешествия по воздуху и осознание – также не помню. Но цель – осуществить осознанные полёты – появилась. Долгое время не удавалось вбить установку: «Если лечу - значит это сон. Наяву люди не летают. Раз взлетел, значит, взлетел во сне. Полёт – сон. Полёт – сон». Либо наоборот, догадавшись, что сплю – взлететь. Не тут-то было. Оба варианта не срастались. Долго не срастались…
Никто не отменял закон, гласящий, что всё гениальное раскрывается и получается само по себе. Во сне поссорился с водителем автомобиля «Нива». В страхе удирал от этого водителя. Пробежал мимо подъезда, где тусовалась группа подростков, и быстро свернул за угол. Вот тут-то и мелькнула мысль о том, что всё происходящее просто сон. Сон. Мой сон. И сразу «тумблер» переключился. Я взглянул на окружающий мир другими глазами. Это не афоризм. Возникло ощущение, что этот «окружающий мир» резко, в одну секунду, стал подконтрольным. Никто здесь не способен сделать мне ничего плохого. Полностью успокоился. И не потому, что помнил о возможности пробуждения в любой момент, а значит о ликвидации опасности. Просыпаться как раз не хотелось.
Остановился и развернулся. Было интересно разглядывать знакомые здания. О преследователе забыл, вернее, теперь совершенно его игнорировал. Мир был несколько иным. Я ощущал его по-другому. И так же ощущал, что это – мой Мир. И было не совсем понятно – я ли нахожусь в этом Мире, или же Мир находится во Мне? При этом имел совершенно трезвые мысли и всё видел абсолютно чётко.
События происходили скорее вечером, чем днём. Опускались сумерки. Завернув назад за угол, вышел во двор и увидел бегущего навстречу человека. Был ли это водитель «Нивы» или кто другой, не знал, но появившееся желание - проверить свои способности - заставило шагнуть в сторону нападавшего. Я нанёс ему всего один удар. Мужчина отлетел, упал и вдруг, как будто что-то поняв, вскочил и бросился прочь. С моей стороны интерес к нему был тут же утерян.
Вспомнил установку на полёты и, сконцентрировав усилия, устремился вперёд и вверх. Медленно, медленно начал подниматься в воздух. Долетев до проводов, подсознательно пригнулся и проскочил под висячими железяками. С целью успеть до пробуждения разведать вновь открытое, опустился на землю и принялся внимательно разглядывать свой дом и находящийся рядом дом № 2-а.
Картинка была чёткой. Очертания соседнего дома полностью совпадали с реальными. Но вот мой дом оказался почему-то выложен разноцветной мозаикой. Отвёл от него взгляд, затем посмотрел вновь – мозаика сохранялась. Красные, зелёные, синие, жёлтые плитки составляли пёстрый рисунок. Неестественный. Непривычный для здания, очертания которого знакомы с детства. Вместо того, чтобы, на время оставив дом, пролететь или пройти дальше и постараться сравнить архитектурные строения двух миров, зациклился на мозаике. Окружающая действительность начала расплываться, и я вернулся в прежнее состояние, то есть проснулся. Впечатление, конечно… Уф…
Следующего раза не пришлось ждать долго. Обыкновенные сны я видел каждую ночь. На этот раз всё происходило привычнее, но не обыденнее. Легко перешёл по поверхности воды реку, и это обстоятельство заставило усомниться в реальности происходящего. Если я иду по воде «аки посуху», следовательно, сплю. Вслед за этим пониманием вернулась уверенность. Вернулась или появилась? Не знаю, как будет правильней… В «первом» мире это качество имеет особенность иногда изменять человеку, но во «втором» оно присутствует постоянно, помогая ему. Это я, разумеется, сейчас допёр. Раньше же интересно было просто пощупать новые горизонты. И я щупал…
После того, как перешёл реку и осознал, что нахожусь во сне, сон превратился в реальность. Тут же попыталось напасть какое-то ненормальное животное, полукрыса-полусвинья. Схватил его за шиворот и швырнул, даже не поворачивая головы, куда-то в кусты.
Животное исчезло из поля зрения, а я принялся искать ориентиры. Вышел на узкое шоссе, уходящее под лёгким уклоном вдаль. Взлетел, но немного не рассчитал и поднялся слишком высоко. Пришлось спускаться. Надо сказать, что на этот раз взлетел без особых усилий и в дальнейшем осваивал этот способ передвижения всё более успешно. Когда вдоль дороги появились дома, спустился на асфальт и пошёл пешком. Дома были из светло-коричневого кирпича. Либо очень ярко светило солнце, либо сам по себе этот мир был насыщен красками. Видимость великолепная. Хорошо различались даже мельчайшие детали. Сразу появляется желание произнести: «Как в сказке». Действительно, похоже. Очень чёткие и очень отчётливые линии. Ничего не расплывалось, как это случается во сне. И хотя после предыдущего опыта с мозаикой я старался долго ни на чём не концентрировать внимание, отказаться от соблазна разглядеть всё получше просто не мог.
Дома трёх- и четырёхэтажные. С голубыми рамами. Хорошо видны следы от разлитой жидкости на стенах и пятна цемента. Поймал себя на мысли, что отсутствуют жители, и тут же увидел пожилую женщину, бредущую навстречу. Когда поравнялись, поздоровался, и она, как ни в чём не бывало, ответив на приветствие, прошла мимо. Всё как обычно.
Опять взлетел, при этом вспомнив о доме. Как по заказу, обнаружил, что нахожусь в микрорайоне Комсомольский городок, недалеко от родного жилища. Обойдя десятиэтажку, стоявшую на привычном месте и являвшуюся точной копией реальной десятиэтажки, направился к «восьмому» дому. Уже держа в поле зрения нужный объект, неожиданно уловил, что чего-то не хватает. Не хватало нового дома № 4. На его месте возвышался барак, который был снесён много лет назад. Это могло означать только одно – время, в котором я находился, датировалось где-то 1975 годом. Растерялся. В момент замешательства пейзаж расплылся, и я проснулся.
В дальнейшем, частенько приходилось сталкиваться с ситуацией, когда элементы реального бытия в сновидении оказывались смещёнными во временной плоскости. Самая часто повторяющаяся ситуация такова:
Оказываюсь в знакомом месте и вижу его таким, каким оно было, скажем, лет десять назад. Толком не могу объяснить как, но заставляю эту местность меняться и привожу её в состояние, которое устраивает меня с позиции настоящего времени. Выстраиваю здания, засыпаю водоёмы и т. д. Если не просыпаюсь раньше нужного, то всё успевает встать на свои места.
Примерно то же проделываю, когда возникают проблемы в пространственном плане. Если попадаю не туда, куда запланировал изначально, взлетаю, выстраиваю нужную картинку и опускаюсь уже в «заданном квадрате».
Общением с населением особо не развлекаюсь. Занятый решением вопросов, касающихся координации во времени и пространстве, просто не обращаю на людей никакого или почти никакого внимания. Иногда, впрочем,  обмениваюсь с некоторыми «местными» короткими фразами.
Очень яркие выходы случаются на вторую ночь после принятия алкоголя, с похмелья. Однако после ряда стрессовых ситуаций понял, что злоупотреблять не стоит. Путешествовать лучше на трезвую голову.
Всё же самое приятное ощущение во время сновидения – это возможность совершать полёты. Иногда просто с наслаждением летаю. Сажусь на крыши домов, прыгаю вниз и уже почти не боюсь проводов.
Чем чаще и продолжительнее эти путешествия осуществляю, тем сильнее убеждаюсь в том, что мир, в который попадаю через сновидение, настолько же реален, насколько тот, к которому все привыкли. Со своими законами и своими особенностями. Вот только надо ли мне всё это?..
Я сделал ход ладьёй и взглянул на Александра. Мы сидели во дворе дома по улице Саянская, пили бутылочное пиво и играли в шахматы (во всех фильмах в подобных ситуациях главные герои играют в шахматы). При этом я пересказывал своему сопернику по игре вышеизложенное. Раньше считал себя неплохим шахматистом, в детстве имел первый взрослый разряд, но сегодня с лёгкостью проигрывал четвёртую партию подряд. Вернее, Александр выигрывал, хотя создавалось впечатление, что он совсем не думал. Потягивал хмельную жидкость из очередной бутылки, вертел головой по сторонам и при этом, раз за разом, создавал «у моих ворот» угрозы, ликвидировать которые, говоря языком футбола, «не хватало вратарского мастерства».
Он зашёл ко мне сегодня, третьего мая, часов в двенадцать дня. Я ещё спал, но Александр, безостановочным пятиминутным звонком, заставил подойти к двери. На мой вопрос: «Откуда ты знаешь адрес?», безапелляционно ответил, что об этом знает уже весь город. Ни больше, ни меньше… Затем принялся расхваливать погоду, а после критики в адрес «гидрометцентра» объявил, что купит пиво, найдёт где-нибудь шахматы и будет ждать меня во дворе дома.
На тот момент, когда я выполз из подъезда, он уже успел выменять у старика соседа за две бутылки пива шахматную доску с фигурами и сидел, ждал со скучающим видом, попивая «жигулёвское» прямо из горлышка.
Теперь я безнадёжно проигрывал и делился с «гроссмейстером» впечатлениями от путешествий в мир сновидений. Поначалу он заинтересовался, перестал глазеть по сторонам и внимательно слушал, автоматически делая ходы. Когда я закончил, он, впрочем, тут же обо всём позабыл.
- Ну и что скажешь? – двинул  вперёд ладью и ждал.
- Ты о чём? – Александр продемонстрировал удивление на лице.
- Как о чём? Я для кого тут битый час…
- Ну… Так то только сны. Ходи, я у тебя пешку съел.
Во, дурдом. А мне померещилось, он очень серьёзно внимал.
- Тебе что, вообще сказать нечего? – тоже срубил пешку. – Я думал, ты мысль какую-нибудь умную подкинешь.
- Ты ведь самостоятельно выводы сделал. Чего же я тебе ещё «подкину»?
- Не знаю… - пожал плечами. - Ты так вдумчиво молчал, - сказал с иронией.
- Да? – это уже не ирония, это издевательство… - А когда я про ловцов снов рассказал и спросил: «А Вы, сударь, случайно, во снах не путешествуете?», «сударь» мне что ответил?
- Там другая ситуация была.
- Какая-такая другая?
- Другая… - я поцарапал конём по белой клетке. – Не знаю, какая. Расскажи сейчас про ловцов снов.
Он немного помедлил:
- Есть человек, который с удовольствием пообщался бы с тобой и о осознаниях, и о полётах, и о всякой иной хренотени, включая ловцов снов. Продвинутый, так сказать, – Александр кончиком пальца, элегантно подтолкнул крайнюю пешку на ход вперёд. – У тебя есть его фотография, - поднял голову и поглядел на меня. – Есть, есть, вспоминай. Сак фамилия. Вспомнил? Живёт, кстати, на твоей родине, под Красноярском. Правда, недавно, последние два года. Вот если с ним познакомишься, точно скучно не будет. Это я тебе гарантирую.
- Да мне, блин, и с тобой не скучно. А он кто – кореец?
- С чего ты взял?
- Фамилия корейская.
- Вроде не кореец. Хотя, в этой стране всё может быть.
- А сам ты что-нибудь знаешь обо всех этих делах?
- Русским языком хорошо владеешь, как баран математикой. «Обо всех ентих делах», - он передразнил меня и повертел шеей. – Зачем жить тому, кто всё знает? Всегда должна оставаться хоть одна, но не раскрытая тайна. Мир безграничен и слишком велик для полного понимания, и в этом прелесть. Вот не знаешь ты чего-то, ходишь, бошку ломаешь: «Как, почему»? Появляется стимул жить. То, о чём ты рассказал – это всего лишь один из кусочков пирога, который, в принципе, всегда можно попробовать. Главное кусок выбирать, чтобы во рту помещался. Ходи.
- Нет, ну ты что-то ведь всё-таки знаешь?
- НЕТ. НУ. ТЫ. ЧТО. ТО. ВЕДЬ. ВСЁ. ТАКИ… Круто. Шедевр из разряда школьных изложений умственно одарённых сельских второгодников, - опять передразнил «Фишер».
- Короче, комментировать мой рассказ ты не хочешь?
- «Бхагават Гиту» почитай, простенько написано. Особенно с комментариями индуса лысого – фамилию его не помню. Он там на шестистах страницах комментирует, комментирует...
- Смеёшься? Смейся, смейся…. Индуса лысого. Может, лучше хрена лысого? Читал я «Бхагават Гиту». Теперь тебя послушать хочется?
- А вот это называется – халява, - Александр рассмеялся и щелчком сбил с доски моего короля. – Ты проиграл, расставляй фигуры… Знакомо такое выражение? Так вот, халява – это то, что сделала Ева в Райском саду. Читал поди Ветхий Завет? Или ты исключительно кришнаитской литературой интересуешься? Ева сорвала без спросу яблоко и съела его. Приобрела знания, не прилагая усилий, вместо того, чтобы постепенно, мучительно постигать жизнь. Господь назвал это грехом. Ты тоже хочешь согрешить? Поиграл немного в шахматы во дворе, попил пивка и тут же стал знать больше большинства людей. Откусил кусок от яблока и превратился в гения. Так не бывает. Хочешь узнать что-то новое, будь добр пролить пот, а может и кровь. Халява – это грех, - он опять рассмеялся, - а грешить нехорошо. Так что, делай выводы.
Я опять расставил фигуры на доске.
- Еве, согласно библейскому сюжету, кто-то помог сорвать сей запретный плод. Или у меня неверная информация?
- Гхе… Помог ей, видимо, тот, кому было скучно ждать, когда же первые люди, наконец, начнут какую-то серьёзную, совместную компанию. Адам и Ева были слишком ленивы. Они бы ещё до сих пор бегали с голыми задницами по Эдему и пожирали бананы, подобно обезьянам. Тому, кто показал этой паре яблоню, не терпелось побыстрее сделать из них людей. И он сделал. Правда, не по правилам.
- Значит, халява была во благо?
- Что, думаешь обхитрил? Дудки… Пока Адам и Ева жили в Эдеме, они по сути являлись двуногими животными. Видел, по Москве бродят жуликоватые бабульки из секты свидетелей Иеговы? У них в книжках именно такие комфортабельные загоны для скота нарисованы. Разглядывал иллюстрации? Зелёный лес, речка течёт, львы спят вперемешку с баранами, и люди бродят с идиотскими улыбками. Чего они там бродят? Никто не знает… Так вот, яблоко Адам с Евой, в конце концов, всё равно бы съели, но до этого должны были, по замыслу Создателя, самостоятельно понять, зачем его нужно срывать. Господь бы им сам направление к яблоне указал. Но в своё время. А так вот что получилось: «Скушай яблочко, девочка!» «Ой, какое красивое, а зачем оно?» «А ты съешь, тогда и поймёшь». «Спасибо». «Не за что».
- Так я же тебя не прошу яблоко дать откусить. Я сам яблоню, как бы, ищу.
- Вот и ищи.
- Спасибо.
- Не за что, - Александр наклонился над столом и шёпотом произнёс. - Я тебе и так уже направление показал, дурень, - он выпрямился и, как ни в чём не бывало, принялся с улыбкой открывать новую бутылку.
Я молча перевёл взгляд на доску и попытался настроиться на игру. Далось мне это с большим трудом. Сделал не самый лучший ход, и мой соперник отметил это очередной ухмылкой:
- Что-то ты совсем расслабился, Андрюха. Играть нужно сосредоточенно и в то же время легко. Иначе удачу не поймаешь. Эта женщина любит Великих и Простых. Без неё не только в шахматах, но и в любой другой игре победы не добиться. Ты думаешь, я лучше тебя знаю правила или просчитываю большее количество вариантов? Чушь… Я удачливее. Это основной компонент успеха. С Удачей нужно дружить. Как с ней дружить – это уже целая наука. Нужно относиться к Удаче, как к реальному, ну, скажем, существу, которое живёт вообще и внутри каждого из нас в частности. Сможешь настроиться на одну волну с фартом, и Удача полюбит тебя. Только не каждый может найти в себе силу поверить в реальность такой перспективы. Люди в основном относятся к Удаче, как  к афоризму. Мол: «Ах, не повезло». Везёт тому, кто верит, что ему повезёт. Неуверенность порождает слабость, а слабому, в свою очередь, не везёт никогда. Видишь вон того воробья? Представь, что это и есть Удача. Позови его, попроси, чтобы он тебе помог. Да он тебя подальше пошлёт вместе с твоей просьбой. И прав будет – зачем ты ему нужен? А вот попробуй так себя повести, чтобы воробей сам к тебе прилетел. Без соплей и без принуждения. Чтобы и внутри тебя и внутри него одна музыка звучала. Чтобы воробей себя ощутил частью единого с тобой целого. Так и с фартом. Просчитывать комбинации и знать дебюты не самое главное. Чемпион мира Каспаров не только имеет навыки технические и практические. Не только сильнее всех в умении просчитывать ходы, хотя и это тоже важно. Каспаров умеет настраивать собственную волю на волну фарта, двойника Удачи. Фарт - он постоянно дрожит. Как рыбина, стоящая против течения в быстром ручье. Так вот, нужно раскачать себя так, чтобы амплитуда твоей дрожи совпадала с амплитудой дрожания этой рыбины. Чтобы одно, в унисон, поглощало другое. Чтобы человек и фарт в этом дрожании слились воедино. Каспаров делает это. Но он всё делает слепо. Просто умеет и всё. А как - и сам не знает. Дар Свыше. Если бы он понял, что имеет, и научился бы сознательно извлекать пользу хотя бы из малой части того, чем владеет от рождения… По крайней мере, в шахматы его бы не обыграл никто и никогда.
- Даже компьютер?
- Компьютер тем более. Компьютер не способен подружиться с Удачей. Если машины начнут просчитывать триллионы комбинаций, а гений, вроде Каспарова, поймёт, как приручить фарт – выиграет человек.
- Ну а если машина просчитает все возможные варианты?
- При таком раскладе, по всем законам, самый вероятный исход поединка – ничья. Но ничьей не будет. Если совершенная машина сойдётся в поединке с человеком, который в силах совладать с Удачей, она сделает ошибку. Даже если её программа не способна ошибаться. Кстати, это всё применимо не только к шахматам.
- А поподробнее? – вкрадчиво поинтересовался я.
- А вот хер тебе. Моё мнение на этот счёт ты знаешь. Ищи дерево сам.
Я глянул на шахматную доску, где у меня вновь была проигранная позиция, отпил пива и посмотрел на балкон четвёртого этажа. Там стояла молодая девушка, даже девочка, а из квартиры доносилась ритмичная музыка. Александр также задрал голову вверх:
- О, первый признак приближения лета. На балконах появляются барышни.
- Скажи, Александр, чего ты ко мне прицепился?
Он усмехнулся:
- Гранёные стаканы сами по себе в руках не лопаются. Твои ведь слова?
- Мои… - кисло согласился я. – А у Измайлова что лопнуло?
- Пока ничего. Мои отношения с Измайловым несколько другого плана, чем с тобой. Сам всё поймёшь, - и, помолчав, добавил. - Измайлов - халявщик.
- И что?
- Ничего.
- А ты кто?
- В общем или в целом?
- В конкретном.
- А если в конкретном, ходи, тебе шах.
Зае…сь. Поговорили. Люблю шахматы.    
 
ГЛАВА 11
Не от сильных идёт
Беда на сильных,
А от слабейших.
Известно ли это?
            Ф. Ницше
   
- Ну что, мыслитель, ты сегодня, кажется, собирался к Измайлову? Ещё не передумал? – Александр вышел из душа, растираясь махровым полотенцем. – Вставай, судьбу проспишь и не заметишь смены настроения. Опять летал?
Он ночевал у меня на Саянской. Отказался от дивана, постелил себе на полу, а теперь проснулся и бродил по квартире, не давая спать заодно мне тоже. Я, разумеется, не выспался.
- Сколько времени-то?
- Так уже полдесятого. За окном скворцы чирикают, солнышку радуются, а ты дрыхнешь, как бройлерный филин.
- Всего полдесятого?! Не-е… Нужно спать. Обязательно нужно ещё спать, - я сделал попытку закутаться в одеяло и перевернуться на другой бок, но Александр мощным рывком стянул с меня четырёхугольник тёплой материи.
- За это можно и в глаз получить!
- Что?! Иди умывайся, Ван Дам кухонный, - он засмеялся и откинул одеяло в сторону. – Пойду пока кофе заварю.
Подчинился. Залез под душ и при помощи холодной воды довёл себя до состояния полного пробуждения. Александр тем временем жарил яичницу и «колдовал над кофейной гущей».
- Неужели?! Проснулся?! Ура!!! Присаживайся, я уж тебя обслужу, не поленюсь. Кстати, почему холодильник такой пустой? Деньги кончились?
- Угу, - кивнул головой я, - кончились. Как кончается всё самое интересное.
- Занял бы у меня. Сочтёмся потом…
- А если не сочтёмся, ты меня в лягушку превратишь?
- Какой от лягушки толк? От лягушки никакого толку нет. Я бы тебя в полезное животное превратил. В канарейку, например.
- Какая же польза от канарейки? – проглотил, не жуя, жёлтый яичный глаз.
- Поёт красиво.
- И главное правильно поёт.
- В смысле? – не понял потенциальный «превращатель».
- Песни, говорю, поёт правильные. Измайлову тоже понравилось. Бы. Это «бы» я сознательно произнёс отдельно.
- Кстати, во сколько ты к Измайлову собрался? – Александр пил очень крепкий кофе мелкими глотками.
- Он предупредил, чтобы раньше часу дня не появлялся. К нему важные люди придут. Встреча какая-то серьёзная.
- А с тобой встреча, как бы, не серьёзная.
- Как бы, видимо, нет. Калибр не тот.
Мой гость ковырнул вилкой пустую сковороду, затем отложил эту вилку в сторону:
- Придётся его планы немного нарушить. Преподнесём сюрприз. Вместе поедем.
- Куда поедем?
- К Измайлову.
Я, в свою очередь, положил вилку на стол, поднял правую руку и, три с половиной раза чесанув за ухом, глубокомысленно произнёс:
- А-а… Ну да…
- Мы давно с ним не виделись. Думаю, обрадуется, - и Александр, отбивая ритм пальцами по краю стола, запел:
- Мы с вами встретимся, теперь уже случайно… Да и я, если честно, по нему соскучился. Серьёзно.
- А что до часу делать будем?
- Зачем нам до часу ждать? Пораньше поедем, часов в одиннадцать. Ну а насчёт денег, серьёзно, дать тебе сколько-нибудь?
- Не нужно. Помнишь, у Шукшина  в «Калине красной», главный герой произносит: «Руки, ноги у меня ещё целы. Магазинчик какой-нибудь я смогу подломить». Так или примерно так.
- Ты что несёшь? Какой магазинчик?
- Это Шукшин, классика. Не я придумал. А если серьёзно? Ты бы, если хотел помочь, положил бы деньги «незаметно» под подушку, а я бы потом «случайно» нашёл.
- Сам придумал или тоже Шукшин? – Александр озадаченно посмотрел в пустую чашку из-под кофе. – Ну и фрукт. Цитрусовый. Незаметно. Под подушку…
- Между прочим, мне Измайлов работу предлагает. Думаю, хорошо платит. На скупого Измайлов не похож. Вот отнесу ему сегодня тексты песен, глядишь, ему понравится, он из меня поп-звезду вылепит, типа Николаева. Волосы отпущу. Бабки лопатой начну грести, тебе долг отдам. Кстати, а где ты деньги берёшь?
- Напёрстки на рынке кручу.
- Я так и думал.
- Что, не веришь? – Александр перевернул вверх дном три фарфоровых бокала, скатал из хлебного мякиша большой шарик и накрыл его одним из бокалов. – Видел, куда положил?
- Видел.
- Теперь смотри внимательно, - он принялся двигать бокалы наподобие напёрстков. – Я приехал из Америки на зелёном велике. Велик сломался, я здесь остался. Оп - ля… Под каким шарик?
Я смело указал на один из бокалов, куда точно закатился хлебный мякиш. В общем-то, вся манипуляция производилась довольно медленно, даже неуклюже.
- Ты точно уверен?
- Точно, - пожал плечами.
Александр медленно, медленно приподнял бокал. Шарик был там.
- Ну, ничего себе. Сам не ожидал. Как в том анекдоте про внутренний голос, - я несколько удивлённый, но всё же довольный успехом, виновато развёл руки.
- Да, в первый раз со мной такое, - он, точно не веря своим глазам, изумлённо вертел в руках и со всех сторон разглядывал злополучный бокал. – А ведь всё проделал, так ловко.
- Если честно, - я подбирал слова, стараясь не задеть самолюбие «фокусника», - ну, не слишком ловко.
- Даже так? Что ж, видно старею, старею. Утрачиваю былую форму…- Александр, поджав губы, покачивая в воздухе «несчастливым» бокалом в левой руке, правой не спеша, друг за другом, приподнял два оставшихся бокала. Под каждым из них находился точно такой же шарик из хлеба.
- О, ё… Мать тво… Тьфу!.. – я в сердцах сплюнул на пол и облокотился на спинку стула. Отвёл взгляд от стола, затем опять посмотрел на шарики.
- Поставлю ещё кофе, - Саша встал и подошёл к плите.
Когда отвернулся, я взял все три шара в руки и внимательно исследовал их. Хлебные колобки были идентичными. Совершенно одинаковыми по размеру и по форме. Кроме того, линии на стыке слипшейся массы у всех троих находились в одном и том же месте. Точно три глобуса, три одинаковых глобуса лежали на моей ладони. Тьфу!..
В одиннадцать часов мы вышли из дома на улицу.
- Лови, Андрюха, такси, - Александр поднял голову и уставился в синюю неопределённость неба. – Измайлов, наверное, заждался.
Через несколько минут сидели в салоне ярко-красного «жигулёнка». Я впереди, он сзади. «Жигулёнок» бежал резво.
- А что, ты действительно хочешь в Москве музыкальным бизнесом заняться?
- Я? Да какой из меня шоу-бизнесмен? Шутишь, что ли?
- Но ведь с Измайловым ты о чём-то договаривался?
- Ни о чём конкретном. Так, общие фразы.
- И в студии не хотелось бы поработать?
- Почему нет. Я в Красноярске работаю периодически.
- А в Москве?
- А в Москве возможности не позволяют. Правда… - немного помолчал. – Правда, есть в столице рок-группа такая – «Крематорий». Когда они по Сибири гастролировали, я им услугу оказал небольшую. Их лидер – Григорян Армен обещал в Москве со студией помочь, но я не стал навязываться…
- Ну-ка, ну-ка, что за история?
- Ничего особенного. По осени они в Красноярске выступали. Я зашёл в ГДК концерт посмотреть. Ко мне обратились устроители концерта и печально поведали, что пару дней назад к музыкантам в номер вошли незнакомые типы. Выпили, принялись играть в карты, музыканты соответственно проигрались. На следующую ночь те пришли за долгом. Пришлось «Крематорию» эвакуироваться в другую гостиницу. Там их также разыскали… Я вначале руки развёл, ну а потом коньячку в баре с их администратором долбанул и так мне жалко «Крематорий» стало... Время тогда в Красноярске неспокойное было. Осужденные одной из колоний строгого режима бунтовали. На крыше сидели. Жулики со всей страны в город съехались. Ну и Григоряна сотоварищи угораздило именно в этот момент гастролировать. В общем, взял я пару бутылок коньяка, поехал после концерта в гостиницу, выпил там вместе с музыкантами. Когда «злодеи» появились, поговорил с ними. Сочинскими оказались. Ну… В общем, больше они музыкантов не донимали. Григорян мне пластинку свою подарил. Все расписались. Пластинка сейчас у матери дома лежит. С подписью – «Сибирскому Робин Гуду в знак признательности от «Крематория»». Ну и, узнав, что я тоже что-то там «лабаю», видимо из вежливости, пообещал помочь со студией в Москве. Вот и всё. Ничего интересного.
- Ну, не скажи. Очень даже интересно, - Александр потянулся и хрустнул пальцами. – Далеко ещё?
Стёкла в доме, где находился офис, сверкали солнечными бликами и отражали зайцев, которые разбегались далеко по округе. Один из них наткнулся на меня, и я, ослеплённый неожиданным нападением, непроизвольно закрыл глаза рукой.  Подошли к зданию и, не торопясь, вошли в него. Двое охранников двинулись было в нашу сторону, но, узнав меня, лишь кивнули головами. Мы поднялись по лестнице и направились к кабинету Измайлова. Когда вошли в приёмную, секретарь и начальник службы безопасности Сергей открыли рты, пытаясь предупредить, но Александр уже дёргал вторую дверь.
То, что произошло дальше, я не смог бы предугадать при всём моём воображении. Я бы лучше вообще остался на Саянской. Или технично, под каким-нибудь предлогом, по дороге «слинял». 
Александр стремительно вошёл в помещение, где кроме Измайлова находились человек десять посетителей. Причём, посетителей, судя по их внешнему виду, весьма важных. Быстрыми шагами подошёл к столу, за которым восседал хозяин кабинета, и, схватив последнего за грудки, точно игрушку, сильным рывком перетащил через стол и бросил на пол. Затем резко приподнял ошалевшего Измайлова и ударом ладони по лицу заставил последнего упасть навзничь. Точно в кино всё происходило. В замедленном.
Присутствующие, включая меня, онемели. От неожиданности онемели. Замерли без движения. Опомнившиеся телохранители метнулись было к нападавшему, но Игорь приподнялся на руках и остановил их:
- Стоять! Пусть уходит, не трогайте его, - сел на пол и вытер ладонью кровь с лица. Александр молча, ни на кого не обращая внимания, вернулся к двери и, лишь поравнявшись со мной, произнёс:
- Оставайся здесь, - и, бросив взгляд на ошарашенных охранников, прошёл между ними.
Измайлов, обхватив голову руками, продолжал сидеть на полу. Состояние гостей описывать не нужно. Кто-то неуверенно спросил:
- Что случилось?
Но Игорь в ответ лишь махнул рукой.
Я упал в кресло и также погрузился в этот абсурд. Стал частью этого абсурда. Этой нелепой, дикой ситуации. И нелепость ситуации умножалась стократно каждую новую секунду.
Измайлов, наконец, поднялся с пола и кивнул охранникам, чтобы вышли. Те продолжали стоять как истуканы, как замороженные каменные идолы. Тогда Игорь схватил со стола графин и, с силой швырнув об пол, так что стёкла разлетелись по всему пространству кабинета, заорал:
- Пошли, на хрен, отсюда!!!
Охрану как ветром сдуло. Присутствующие также потянулись к выходу. Когда последний из них покинул кабинет, Измайлов выглянул в приёмную и недвусмысленно предложил оставшимся расходиться по домам.
- А-а…. – начал, было, Сергей, но шеф вытолкнул его вслед за остальными из приёмной и запер дверь изнутри ключом.
Запер дверь, вернулся в кабинет, упал в кресло, откинул назад голову и закрыл глаза. Закрыл и замер без движения
Я вынул из кармана исписанные листы бумаги, провёл по ним ладонью и, свернув в трубку, подставил к глазу на манер подзорной трубы. Оглядев, таким образом, помещение, повернул «объектив» в сторону окна:
- Игорь, я тексты принёс. Будешь просматривать?
Прозвучало это, видимо, как издевательство. Однако Измайлов никак не отреагировал на «идиотское предложение».
Тогда я встал, подошёл к столу, положил стихи в пепельницу и, щёлкнув зажигалкой, которую нашёл там же, поджёг бумагу. Листки разгорались вначале лениво, но потом всё увереннее и увереннее. Вскоре над пепельницей поднялся танцующий регги столб огня. Огонь читал стихи и плясал под музыку песен скрытых за этими стихами. Я «грел руки» над импровизированным костром, а владелец офиса, открыв глаза, пожирал его взглядом, и живые протуберанцы пламени поглощались неподвижными зрачками.
- И в том краю я снова вознесусь… 
- Мы молчим. Я стою спиной к Измайлову, не оборачиваюсь, но знаю – он сейчас продолжит.
- Снова вознесусь… Значит, будем наслаждаться тишиной. Тишина – единственное положительное из того, что имеем в этой замкнутой жизни. Так, вроде? – он щёлкнул языком. – Всё-таки, слишком быстро. Слишком быстро… Я рассчитывал на то, что ещё имею время. Жаль.
Огонь погас. От стихов остались лишь чёрные ингредиенты бумаги. И белый дымок…
- Ты ведь знал, что я тоже знаком с Александром?
- С кем? А… Я понял это, когда у Федяева ты воспроизвёл его фразу. Мне он тоже советовал тишиной наслаждаться. В своё время… Вот… Слушай, будешь пить? – Измайлов поднялся из кресла, потянулся, подошёл к бару и достал бутылку шотландского виски вместе с двумя фужерами. – Давно не пил,  - он остановился, держа всё это в руках. – Представляешь? Я мечтал напиться в день, когда одержу свою главную в жизни победу, а в итоге, напьюсь, когда потерпел своё главное поражение. То есть, сейчас.
- Так серьёзно?
- Да брось ты. Серьёзно, не серьёзно… - он поставил фужеры на журнальный столик и разлил в них содержимое бутылки. – Этот день должен был прийти, и он пришёл. Плохо, что не успел довести до конца задуманное. Но я не жалею. Что хотел, я сделал. Иди, налил уже.
Выпили. Поставили на столик фужеры. В это время зазвонил один из телефонов. Игорь поднял трубку:
- Что? Ну, оставь ключи в машине и иди отдыхай. Что? Да кто её тронет? Иди домой, ты мне сегодня не понадобишься, - выключил телефон и повернулся в мою сторону. – Водитель беспокоится. Ещё по одной? – и, не дожидаясь ответа, разлил опять.
Я не любил виски, но тоже выпил до дна.
- У тебя есть чем-нибудь запить?
- А вон там, в баре, возьми, что захочешь, - он поставил свой пустой фужер. – Ты знаешь, я даже рад, что всё определилось. Падать, конечно, больно, но лучше упасть с меньшей высоты. Хотя, какая разница…
- Разница в чём? – я чувствовал себя полным профаном.
- В принципе, если бы представилась возможность начать всё заново, я бы опять полез наверх. В этом и есть весь кайф. Смысл. To be or not to be? А? Либо лезешь в гору, либо выполняй работу статиста. Ну а падения? Что ж… Ради одной секунды полёта, простительно упасть в любую бездну. Если  опять появится возможность взлететь, я не задумаюсь ни на минуту. Только вверх!
- Лететь-то куда? И откуда? – раз я не понимал о чём разговор, то попытался хотя бы этот разговор поддержать.
Игорь в ответ лишь криво улыбнулся:
- Пришла пора возвращаться в исходную позицию. Хотя в этом тоже есть своя прелесть.
- Может быть, ты краски сгущаешь? В принципе, что произошло? Ну, ударил он тебя… Может, было за что? Александр говорит, что вы давно знакомы. Я же не знаю ваших отношений. Не думаю, что что-то страшное случилось.
Измайлов опять усмехнулся и налил виски в фужер:
- Можно было бы так предположить, если бы не одно обстоятельство.
- Какое?
- Один персонаж, наличие которого подтверждает, что я, всё-таки, прав.
- И кто?
- Ты.
- ?!
- Ты, ты, - хозяин помещения, не дожидаясь, выпил. – Когда я познакомился с Александром, на этом месте находился другой человек. И я видел, что с ним произошло потом. Свято место пусто не бывает.
- То есть, как на этом месте? Здесь?
- Да нет, что ты. Тот человек занимался другим делом. Он был учёным, и дела его шли просто блестяще. Он готовился совершить переворот в науке. Так вот, дела его шли блестяще до тех пор, пока я не появился. После того, дела пошли блестяще у меня.
- А учёный?
- Ученый? – Игорь смотрел долго, долго. – У него дела дальше никак не пошли. Он в окно выпрыгнул. С седьмого этажа.
- Сам?
- Сам, сам. Это я тебе точно могу гарантировать. И самое примечательное во всей этой истории то, что он также был знаком с Александром, и Александр, в своё время, «помог» этому учёному сойтись с крупным партийным функционером. После этого учёный сделал головокружительную карьеру, а партийный «босс», как ни странно, застрелился в собственной квартире. Ву а ля. Весело, да?
Я замер с фужером в руках. Затем выпил залпом и уселся в кресло.
- Да ты, никак, побледнел? Что с тобой? Радоваться должен. Я в своё время радовался. Тебе сейчас сколько лет?
- Двадцать четыре.
- Двадцать четыре? Мне немного больше было. Хотя возраст значения не имеет. Главное, чтобы человек что-то из себя представлял. Приятно играть с Личностью. А игрок он тонкий, - Измайлов говорил всё спокойнее, даже с каким-то наслаждением. – Что? Задумался? Не забивай голову. Я, поначалу, тоже пытался понять, что да как? А потом плюнул. Одно знаю - он приносит удачу. А всё остальное зависит от человека. Что он делает? Кто он такой? Не знаю. Но резко начинает везти. В любом начинании.
Я опять встал со своего места и принялся ходить по кабинету. Ходил. Ходил...
- Да не бегай ты. Сядь.
- Александр вчера сказал, что ты халявщик.
- Да? Действительно? – Игорь удивлённо изогнул брови. – И что, интересно, он ещё сказал?
- Про яблоки что-то…
- А-а… Про Сад Райский… Библейские легенды.
- А ты с тем учёным разговаривал?
- Разговаривал.
- И что, он про «партейца» рассказывал?
- Что?.. Был рядовым инженером. Стал крупным партаппаратчиком.
- То есть, у тебя две биографии, как примеры, перед глазами стояли?
- Вон ты, куда клонишь… Какие примеры? Да я до сего момента себя мыслью успокаивал, что это всё случайные совпадения. И учёный этот, и партеец, и Александр – случайность!.. Даже когда ты появился, и то надеялся, что мне это всё мерещится. Настолько нереально. Неправдоподобно. Смешно. Вот и посмеялся… Тишина – единственное положительное… А… Всё равно я прав. Ну кто, скажи, кто откажется подержать за узду лошадку – Фортуну? Кто? Если ты, конечно, человек, а не… - Измайлов щёлкнул пальцами, подбирая нужное определение, - а не насекомое. Впрочем, о чём разговор? У тебя всё впереди. Ты, по всем приметам, следующий кандидат. Примеришь свою уздечку к этой лошади. А уздечка уже у тебя в руках. Верь на слово. Мне теперь резона обманывать нет, – Игорь разлил по фужерам остатки и поставил пустую бутылку на пол.
- А кроме как с тем учёным, он тебя больше ни с кем не знакомил? – я не стал пока пить, остался стоять в центре кабинета.
- Нет. Зачем мне ещё кто-то? А почему ты спросил?
- Потому, что, кроме твоей фотографии, у меня имеется ещё три.
- Да? – Измайлов заинтересованно посмотрел в мою сторону. – Ещё три? Впрочем, какая разница, - и он выпил очередную порцию спиртного. – Слушай, как он меня сделал сегодня, а? Перед такими людьми. Прямо в точку. Для меня самое страшное – быть опозоренным и не суметь дать вразумительного объяснения. Хотя, он поступил против правил. Обычно, для подобных целей использует нового претендента. Но ты, видать, ещё не дошёл до нужной кондиции.
- И что? Теперь ты совсем не сможешь заниматься прежним делом?
- Да ты что? Игорь Измайлов. Такой крутой, такой быстропрогрессирующий, со мной уже в правительстве считаются, у меня пол-Москвы схвачено… И вдруг, на глазах у всех, этому супермену банально бьют морду, а он даже не пытается себя защитить? Кто со мной после этого захочет иметь дело? Так что, это всё, - он неожиданно схватил со стола тяжёлую пепельницу и с силой запустил ею в стену. Пепельница ударилась в какую-то картину. Та качнулась и упала на пол. Игорь некоторое время смотрел на поверженное произведение искусств, а затем махнул рукой и направился к бару. Достал оттуда ещё одну бутылку и, обернувшись ко мне, произнёс. – Вот и всё.
За окном кувыркался чудесный весенний день. Солнце забралось на крышу соседнего дома и оттуда дразнило разомлевших прохожих. Скворцы облепили провода и размышляли на тему: «А не совокупиться ли нам?» Коты разделяли их нетерпение, но традиционно ждали наступления ночи. Май заявил о своих правах основательно и заставил всех подчиниться собственным законам.
В раскрытую форточку ворвался взъерошенный воробей и, сразу не разобравшись, куда попал, присел на зеркало и принялся нас изумлённо разглядывать. Затем, вдруг, догадавшись в чём дело, метнулся было назад, но угодил в стекло и упал на подоконник.
- Открой окно, Андрей, – Измайлов кивнул головой в сторону воробья. – На улице теплынь, а мы сидим в духоте. Да заодно и этого архаровца выпусти. Верный знак, если птица в помещение залетела. Как раз по теме.
Я распахнул тяжёлые рамы, и воробей, радостно выпрыгнув наружу, тут же присоединился к стайке таких же комков серых перьев, вечно чирикающих и никогда не унывающих.
- Ну, а если всё-таки попробовать оказать сопротивление? – я продолжал стоять перед раскрытым окном. – Уйти на время в тень, накопить силы, переварить всё происшедшее, понять хоть что-то, ведь есть опыт…Может быть, Александр именно этого и хочет? Господи, о чём я говорю, какой бред… - немного помолчал и всё же вновь продолжил. – Я с ним общался. Ему вряд ли интересно тасовать колоду. Ему интересно, чтобы каждый переходил на новый этап развития.
- Кто каждый? Он с ним общался… А я что, не общался? Надо же, интересно… Да он тебе такую лапшу на уши повесит, что ты его Господом Богом посчитаешь. Благодетелем. Плевать он хотел на твой новый этап развития. Слова-то какие находишь: «Новый этап развития». О-е-ёй… Тебе же уже объяснял – я не первый, и ты не последний. И сколько таких вариантов - неизвестно. Кому оказывать сопротивление? Я его с тех пор, как учёный из окна выбросился, и не видел ни разу. Не видел, но он всегда, как будто за спиной стоял. И сейчас стоит. Он тебе никакие фокусы не показывал? Показывал? Вот и мне тоже. Это не просто фокусы. От некоторых в жилах кровь стынет. Натурально стынет. Да что говорить… - Игорь открыл новую бутылку и в очередной раз разлил по фужерам. – Пью, пью, хочу напиться, а не получается. Может, поедем куда-нибудь в людное место? Хочешь в ресторан какой-нибудь солидный, я его выкуплю с потрохами. Ведь я всё ещё, как-никак, Измайлов? А? – и он опять выпил.
- Поехали, - кивнул я головой. – Только, давай женщин с собой возьмём, у меня имеются на примете.
- Да зови, конечно. Кого хочешь зови. Друга своего, украинца, зови. Я его обидел, кажется? Пусть тоже с нами едет. Сегодня я гуляю.
Я набрал номер телефона Вадима и, несмотря на середину дня, застал его.
- Привет, чем занимаешься?
- Чем, чем… Проснулся. Голова с похмелья раскалывается. Вчера перебрал. Чего звонишь-то? Вспомнил, что ли?
- За рулём сможешь сидеть?
- У кого?
- У себя в машине.
- Ну, смогу, наверное…
- Короче, приезжай по адресу… Сегодня гулять будем. Измайлов приглашает.
- Кто?
- Измайлов.
- Иди ты на…
- Я серьёзно.
- А оно мне надо? С чего это я пить с ним буду?
- Ну не с ним, так со мной, какая разница? Приезжай, я жду.
Я положил трубку и допил свой виски. Виски мы пили, не разбавляя, большими дозами, поэтому неудивительно, что к приезду Вадика были уже «хорошими». Едва под окнами раздался гудок его БМВ, оба «расписные» вышли из кабинета и спустились по лестнице. Четыре телохранителя ждали Игоря внизу, но он бросил им: «На кой хрен мне охрана? Идите по домам», и вышел на улицу.
- Вот они ошалели-то. Первый раз меня пьяным видят, - усаживаясь за руль своего «Мерседеса», произнёс он. - Мы ещё повоюем. Всё-таки я Александру, если честно, благодарен. За многое. Ну, а слабым меня сделать не сможет даже он. Прежде всего, потому, что я сам себе этого не позволю. Унизить меня не удастся никому. Я знаю, что делать, - Игорь выжал сцепление, и мощная машина рванула с места. – Всё будет хорошо. Гуляем, Андрюха.
Целый день и часть ночи я, Измайлов, Вадим, Лолита, Марго и ещё две подобные им, на двух авто перемещались от ресторана к ресторану. Пили много. Игорь почти не пьянел, но во время одного из переездов уснул за рулём, из-за которого, несмотря на постоянные уговоры, не вылезал до последнего. Наконец, мы пересадили его в БМВ Вадима, поставили Мерседес на одну из платных стоянок и отвезли Измайлова домой к Лолите. Вадик забросил меня на Саянскую, мы выпили с ним ещё у меня дома, он уехал, и я, наконец-то, остался один.
Выключив свет, восседал на кровати, перебирая в пьяном мозгу события сегодняшнего дня. Александр, играющий в напёрстки. Хлебные шарики, с плывущими по окружностям изображениями материков и океанов. Учёный в белом халате возле микроскопа, причём микроскоп гигантского размера. Влетевший в форточку воробей с круглыми, почему-то красными глазами. Вадик, целующий в лоб Маргариту. Телохранитель Сергей в бескозырке и с маузером в руке. Цыгане, распевающие песню: «Мы жертвою пали…».
В конце концов, я бухнулся навзничь и почти сразу убежал в сон. Но вдруг вспомнил что-то, поднял подушку и пошарил под ней рукой. Неужели, правда? Вскочил, подбежал к противоположной стене, включил свет, и, не веря глазам, посмотрел на то место, где только что находилась подушка.
На белой простынке, точно прошлогодняя листва, синели, желтели и краснели разноцветные купюры российских рублей.

ГЛАВА 12
Не верь тем, кто скажет, что птица горда,
Что солнцу созвучна и волей болеет.
Журавль каждый год улетает туда,
Где корма побольше, и климат теплее...
Автор известен

За окном промелькнул дачный посёлок Пугачево, и я засобирался. Через двадцать минут поезд въедет в городскую черту Красноярска. И всё. Родина.
Я возвращался, радуясь предстоящей встрече с домом, как всегда радовался любому расставанию с ним же. Каждый раз, уезжая, я лелеял надежду на то, что никогда больше не вернусь назад. Но кто скажет, что я не люблю свой город? Я разобью лицо тому умнику, который хотя бы подумает подобным образом. Это - любовь особая. Любовь перелётной птицы, каждый год покидающей место рождения и через год возвращающейся обратно. Любовь, проявляющаяся в тоске, и тоска, увековеченная в песне.
Родина, что делал я, выглядывая в окно, пытаясь разглядеть знакомые линии вечной картины? Возвращался или убегал? Сможешь ли ты ответить на этот лёгкий вопрос? Я - нет.
Цыгане, целым табором ввалившиеся в вагон где-то под Омском, копошились, погружённые в свои вечные, понятные им одним заботы.
Где твоя Родина, цыган? Движущийся по рельсам времени, качающийся на стыках путей поезд, – это твоя Родина? Или те грязные, заброшенные полустанки, на которых ты выходишь год за годом, – твоя Родина? Ты несчастлив, цыган. У тебя нет дома, где каждая ставенка ждёт твоего возвращения. И ты счастливчик, цыган, ведь твоя Родина всегда с тобой.
Она в твоих карманах, вместе с сигаретами, которые ты украл на последнем, попавшемся на пути, рынке. В твоём «бауле», грязном и залатанном. В твоих песнях, которые ты носишь с собой от рождения.
Я завидую тебе, цыган. Тебя не тревожат приступы глупой тоски, по когда-то покинутым местам, присущей русским. Ты смеёшься над нами, спорящими о свободе и не знающими, что с ней делать, когда она липнет к подошвам наших ботинок. Поющими свои тоскливые песни и не помнящими, что они позаимствованы тоже у тебя. Вот такие дела, цыган. Можешь смеяться. Твой смех и золотые зубы, блестящие на солнце во время этого смеха, помогают забыть, что мы не такие, как ты…
Локомотив сбавил скорость и долгим гудком поприветствовал встречный состав. Точно так же гудел он, когда поезд отправлялся с Ярославского вокзала столицы. Почти три дня назад…
Я позвонил и попрощался с Мариной и Ирой. Долго обещал ещё раз приехать в гости. Потом спустился в метро и доехал до Ярославского вокзала, где меня ждал скорый поезд «Москва – Владивосток». Оставил в купе сумку и, выйдя на воздух, вслушивался в вечный, знакомый и всегда одинаковый шум вокзала. Ну, всё…
Стоял, вглядывался в московское небо, пытаясь отыскать свою звезду. Потом вернул взгляд на землю…
Александр шёл, небрежно помахивая металлической цепочкой, продетой сквозь пальцы. Подойдя поближе, остановился на расстоянии шага и отвернулся в сторону. Постоял так несколько секунд и опять повернулся ко мне:
- Значит, уезжаешь?
- Уезжаю. А ты как узнал?
- Позвонил Марине. Она сказала, что через двадцать минут поезд. Поезд на восток в это время только один. Решил проводить. Когда теперь в Москву собираешься?
- Не знаю, - пожал я плечами. - Пока не знаю.
- Ну и хорошо. Если что – звони Марине. Телефон у тебя есть.
Локомотив загудел. Проводник попросила пассажиров пройти в вагон. Александр протянул руку:
- Я думаю, мы ещё увидимся. Удачи.
- Спасибо, - запрыгнул в вагон и, обернувшись, увидел, как он, не оглядываясь, быстрыми шагами уходит в сторону вокзала. В моей ладони осталась цепочка из белого металла…
Всё это было…
А сейчас поезд заскрипел и остановился на станции «Красноярск». Я бодро выскочил наружу и с силой пнул пустую консервную банку:
- Здравствуй, Родина!
- Здравствуй, сын.
- Как жила без меня? Скучала, поди?
- А как же…
Солнце поднялось достаточно высоко. Достаточно, чтобы встретить меня по-домашнему – в пёстром халатике сибирских облаков и серых тапочках красноярского перрона. Консервная банка взметнулась ввысь испуганной птицей, своим полётом предвещая хорошую погоду, и приземлилась в районе виадука. К нему-то я и направился.
- В Академгородок.
- Три тысячи.
- А за две?
- Ладно, садись.
Почему заказал такси в Академгородок, а не домой? Это разговор отдельный.
Есть одно место на крутом берегу Енисея, в стороне от жилых строений, которое я называю своим. Уверен – многие красноярцы также считают его «своим местом». Мне не жалко…
Если возникает желание побыть в одиночестве - иду сюда. Если нужно что-то продумать – иду сюда. Если просто необходимо успокоиться, сбалансировать эмоции – сразу сюда. Если же кто-то спросит: «Почему иду сюда?» Отвечу: «Не знаю». Но иду. Как сейчас…
Великая река не изменила своим принципам. Енисей продолжал спор со временем. Пока в свою пользу.
Я прошёл по тропе вдоль обрыва и остановился там, где останавливаюсь постоянно. Остановился и замер.
Итак… Купе. Экстрасенс Белый. Он же Пушкин. Как в фильме: «Это Белый – главарь. Он же Доцент». Плюс Марина со слепым ребёнком. Екатеринбург – бывший Свердловск. Стакан лопается. «А может быть там – на Солнце?». «Я к Андрею в гости. Мы с ним давние друзья». «Её карма не…». «А ты уже накурился? Тогда ложись спать». Четыре фотографии. «Тишина, то единственное…» – ну это просто оскомину набило. Хищник падает и подставляет шею. «Тебе Саша пакет передал». Деньги. Комариха Лола. С первым вас апреля! Лола, но не комариха. «Замолчи, замолчи, замолчи, замолчи сумасшедший шарманщик…». Прикол. Федяев возле памятника Достоевскому. Измайлов. Марина. Принцесса Атех. Ловцы снов. Хазары. АЛЕКСАНДР. Ирочка. Я. Почему? Опять Измайлов. Роль личности в истории. Опять АЛЕКСАНДР. Ева. Яблоко. Халява. Удача – это живое существо. Партаппаратчик. Ученый. Опять Измайлов. Опять деньги. Опять АЛЕКСАНДР. Всё? Кого не назвал? Выходи строиться…
Енисей течёт вровень со временем. Великая река. Мудрая…
Всё логично. Всё понятно. Как в детство заглянул. В деревню Ивашиху, в гости к бабушке.
Киномеханик местного клуба по вечерам крутил в этом клубе фильмы. Я подобные мероприятия посещал практически каждый вечер. Так вот, цена билета на обычный сеанс составляла: для взрослых – 20 копеек, для детей – 5 копеек. Если же фильм шёл в прокате под грифом «до шестнадцати лет», то киномеханик брал со всех, независимо от возраста, – 20 копеек. И плевать с колхозной конюшни на то, есть тебе шестнадцать или, как мне, всего лишь, шесть с половиной, гони двугривенный и смотри до одурения. Всё понятно? Конечно. И никто ничему не удивлялся.
Первым удивился мой отец, когда я попросил денег на билет. На вполне справедливый вопрос: «Почему не пять копеек, как обычно, а в четыре раза дороже?» Я «вполне резонно» заметил, что сегодняшний фильм «только до шестнадцати». Как ни странно, этот мой «логичный» ответ отца нисколько не удовлетворил, и он пошёл разбираться с ситуацией в клуб.
В клубе ему популярно объяснили, что подобные действия практикуются не первый год, и все давно к этому привыкли. За просмотр простого фильма молодёжь платит пять копеек. За просмотр фильма «до шестнадцати»,- двадцать. А если он не верит, что фильм действительно «строго до шестнадцати», то пусть посмотрит сам и убедится в наличии показа обнажённой груди в эпизоде, когда инженер Семёнов, по ошибке, «под мухой», зашёл в женское отделение заводской бани. Так что деньги изымаются вполне обоснованно, а если ему жалко двадцати копеек, то пусть запрёт своего сына в сарае и не пускает на просмотр сей «эротики».
Отец меня, в итоге, не пустил. Я плакал, потому что не видел логики в его действиях. Действия же киномеханика, напротив, были просты и доступны для понимания. Как сейчас…
Какой-то древний мудрец сказал, что «Если человек дожил до определённого возраста, и жизнь для него представляется простой и понятной, то этот человек либо идиот, либо больной, либо сектант».
Енисей внизу могучим течением разбивал вопросы…
Я вернулся к дороге и поймал новое такси. Теперь домой – в Комсомольский городок.
Микрорайон «Комсомольский городок» мало чем отличался от таких же рабочих окраин любого промышленного города. Комсомолом здесь никогда не пахло. Своё название район получил, видимо, во времена рассвета «ударных комсомольских строек», где основными «созидателями» были, разумеется, не бравые студенты-комсомольцы, а солдаты строительных батальонов и осужденные многочисленных исправительных учреждений, расположенных в окрестностях города.
Из окна моей квартиры виднелось, заражая уверенностью, грандиозное здание исполкома Октябрьского района – «шедевр» архитектуры времён строительства развитого чего-то. Рядом набирался зеленью свежеразбитый сквер, в котором заботливые хозяева выгуливали своих многочисленных овчарок, доберманов и прочих «бультерьеров». Раньше на месте исполкома и сквера находилось озеро, превращённое со временем в свалку-помойку, излюбленное место «нетрадиционного общения», то есть дележа территории несознательной молодёжью улиц 2-ой Хабаровской и Крупской. Сейчас дети улица на улицу не дрались. То ли росли сознательными, то ли преобладали другие интересы, как-то – купить, продать и обменять. В общем – отпрыски капитализма.
К другим достопримечательностям Комсомольского городка относились здания Районного Отдела Внутренних Дел, Районного Нар. Суда, Мед. вытрезвителя и психиатрической больницы, в простонародье называемой «жёлтый дом по улице Курчатова». По соседству со всеми этими «очагами культуры» я и прожил двадцать четыре года с момента рождения в 1968 году. С небольшими перерывами, конечно.
Дома никого не было. Я открыл дверь своим ключом и вошёл внутрь. Через пятнадцать минут спал «крепким дневным сном».
   
*          *          *

РАЗБОР ПОЛЁТОВ:
Осознание пришло в результате кувырка в воздухе. Взлетел легко. Без традиционной в подобных случаях «гонки с преследованием». Прекратил полёт, встал на землю и огляделся.
Местность была незнакомой. Вокруг простиралось поле с отдельными оврагами. Вдали, на возвышенности, виднелись какие-то постройки. Я вновь взлетел и чуть было не задел провода (откуда провода в чистом поле?). Притормозил, наклонившись, пролетел под ними, и уже более осторожно двинулся дальше.
Достигнув цели, спустился и оказался в небольшом посёлке, рядом с горным массивом. Дома стояли двух- и трёхэтажные, ухоженные и аккуратные. Определить местонахождение посёлка не представлялось возможным.
Принялся рассматривать здания и улицы. Меньше всего населённый пункт напоминал русскую деревню. Красные черепичные крыши, подстриженные лужайки. Из-за поворота показалась группа молодых людей. Шли в мою сторону. Их было человек шесть-семь. Две девушки. Одеты очень пёстро. Футболки и рубашки навыпуск. За спинами у некоторых яркие вещмешки. Скорее всего, школьники.
Молодёжь вела себя раскованно. Окликнул их и подошёл вплотную. Они остановились, продолжая общаться меж собой. По-видимому, встреча со мной для этих ребят была обычным, рядовым событием. Как с прохожим.
Отчётливо уловил, что понимаю всё, о чём они говорят, но то, что язык был не русским – точно. Язык резкий, гавкающий…
Поздоровался. Спросил, как называется населённый пункт. Они ответили на приветствие и, удивлённо переглянувшись, рассмеялись. Затем, произнеся какое-то название, мне не знакомое, пошли дальше.
Следя за их реакцией, взлетел в воздух, но моё внимание опять отвлекли провода. Резко затормозил, ощущая, как изображение начинает расплываться. Попытался на чём-нибудь зафиксировать взгляд. Удалось на дальней сопке. Устремился туда.
На вершине сопки виднелась залысина. Приземлился среди редких сосен. Сел на пенёк. Осмотрелся.
Дождя не почувствовал, но радугу увидел. Радугу этого мира. Посчитал, сколько цветов? Всё в порядке. Семь.
Сидел, смотрел на радугу. Радугу. Дугу. Гу…
А интересно, что будет, если я останусь жить здесь? Такой сильный, летающий, млекопитающий… Если не проснуться в первом теле, останется вся эта сила со мной? Или же я сразу превращусь в заурядного обитателя местной человеческой фауны?
Подошёл к дереву. Большому дереву. Упёрся руками в ствол. Попытался сломать этот ствол. Дерево не поддалось. Упёрся сильнее. Закачалось, но не поддалось.
Вернулся назад и уселся на прежний пень. Сила есть, но сила не безграничная. Поймал муравья, посадил в ладонь. Если ты, бедолага, попадёшь в мой мир, не станешь ли ты там страшным и ужасным монстром? Муравей не спешил с ответом, а старался сбежать из плена. Боролся.
Муравей борется с заведомо более сильным противником. Я прячусь от всех в лесу другого мира. И никого здесь нет. Бла-го-да-ать…
Поднялся, ещё раз подошёл к дереву. Запрокинул голову. Оглядел крону.
Великан смотрел на меня гордо и несколько снисходительно.
Ещё раз упёрся в ствол. Напрягся.
Великан сопротивляется.
Напрягся сильнее.
Дерево также напрягается из последних сил.
Е-е-щё!!!
Дерево трещит, но цепляется за жизнь…
Ну-у-у!!!
Огромный ствол не выдерживает, ломается пополам и медленно валится на бок. Глухой удар о землю, колоколом, возвещает о победе более сильного.
Я забираюсь на спину поверженного противника, оглядываюсь и просыпаюсь.

ГЛАВА 13
Справа - холостые стога,
Травы и цветут берега.
Ловим в суете четверга
В сети - белый ветер.
Автор известен

Красноярский край. Город Уяр – районный центр. В  центре районного центра, на автобусной остановке, большая толпа пассажиров дожидается своих автобусов. Красный ПАЗ, следующий по маршруту Уяр - Партизанское, забит до отказа. Пять минут, как должен отправиться, но не трогается с места по банальной причине – отсутствует водитель. Тридцать градусов тепла по Цельсию. Полдень.
- Нет, ну надо же, сволочи какие, – толстая тётка, которой не досталось сидячего места, стоит, одной рукой грузно опершись о поручень, а другой вытирая крупные капли пота с лица. Ногой придерживает, на всякий случай, пару набитых «добром» сумок. – Народ от жары умирает, а они водителя задерживают (упрёк, по-видимому, в сторону некоего пресловутого начальства автобусного хозяйства).
- Да пиво он, скорее всего, где-нибудь дует, – кидает реплику мужчина в очках, с четвёртого места.
- Точно! – подхватывает кто-то из глубины автобуса. – Пьёт пиво и плевать хотел на работу и на то, что, может быть, кто-то опаздывает очень по делу, ёбсель-кадыбсель…
Голос тонет в дружном ропоте протеста против вся и всех.
- Вот сволочь! – вытирает пот толстая тётка.
- Я позавчера ездил, так тридцать минут шофёра ждал, - опять подливает масла в огонь очкарик. – Обедал он.
- Сволочь…- грузно дышит толстушка.
- А то ещё, может быть, бастуют они. Сидят где-нибудь в теньке и бастуют, бастуют…
- Кто они-то?
- Да шофера, кто ещё? Вон, видишь, другие автобусы тоже стоят, - мужик снимает и медленно протирает очки носовым  платком. – А если так, то можно и до вечера ждать.
Пассажиры, как пчёлы в потревоженном улье, начинают жужжать, кричать, выражать недовольство водителям, их семьям, их начальству, начальству Уярского района, руководству края и правительству страны в целом.
- Сволочи, - опять пыхтит толстая тётка.
- Кто? –  надевает очки мужик.
- Да все сволочи. Никакого спасения от них нет. Что хотят, то и делают.
- Вот и я про то говорю. Он, водитель, может быть, где-то рядом стоит, сигаретку курит и думает про себя: «Пусть понервничают, постоят да потом пообливаются. А то, я их вожу, вожу, а зарплату два месяца не платят. Так вот пассажирам пусть тоже жизнь малиной не кажется. К-хе-хе…»
- Да нам и по три месяца  не платят, так что теперь? – вновь раздаётся голос из глубины автобуса. - Мне в три часа в Партизанском быть позарез надо. Плевать я хотел на все их проблемы.
- Ну, это ты зря так говоришь. А семью чем кормить, если денег нет? – мужик в очках оборачивается и ищет взглядом собеседника. – Воровать, что ли? Вот водитель, может быть, сейчас бензин слил и продаёт где-нибудь. А то ведь с пустыми руками домой вернётся, а дома жена, дети голодные. Так что, приходится крутиться, как можешь. Туда – бензин слил, сюда – деталь, какую лишнюю, пихнул. А может и не лишнюю. Вон неделю назад в Агинском автобус перевернулся, так всё потому, что шофёр крестовину новую продал, а старую, послевоенного образца, на её место присобачил. Оттого и аварии и жертвы человеческие. Может быть, и наш водитель сейчас деталь какую-нибудь важную откручивает. Поглядите в окно, не видать его?
- Нет, вроде бы, не видать, - испуганно бросились к левой стороне автобуса пассажиры.       
- Ой, что творится-то на свете, - тётка на этот раз не добавляет привычного слова «сволочь». - Поедем мы когда-нибудь или нет?
- Да что его ждать-то?! – мужик в очках встаёт со своего сидения. – Долго мы всё это терпеть будем? Всё проглатывать и это... как его, безмолм… безмолвствовать?
- Хватит, натерпелись уже! – хором «перестаёт безмолвствовать» народ.
- Тогда сейчас сами поедем, - он распихивает  людей и пробирается к водительскому месту. – Я пару раз трактором управлял. С этим тем более справлюсь.
Пассажиры замирают и молча наблюдают, как «революционер» усаживается на сидение, как заводит автобус. Урчит двигатель. Мужик в очках поворачивается лицом к салону и весело кричит:
- Ну, держитесь! Сейчас прокачу!
Первой из автобуса стремительно выпрыгивает толстая тётка с сумками наперевес. За ней следом все остальные. Остаются только: подслеповатый дедуля, который совершенно не понимает, что происходит, я и парочка влюблённых на местах в середине автобуса. Двери закрываются. Девушка робко спрашивает мужика в очках:
- Может быть, лучше, подождём водителя?
- Так я и есть водитель, - тот улыбается и подмигивает сквозь линзу. – Шутки у меня такие!
Автобус трогается с места и устремляется по дороге в сторону Партизанского.
- Зато с комфортом поедем, весело, - шутник бодро насвистывает развесёлую мелодию. – И мне хорошо, и вам приятно.
На остановке толстая тётка держит в руках здоровенные сумки и зло провожает взглядом уходящий автобус:
- Сволочи. Все сволочи.
РОССИЯ. СИБИРЬ. ДАЛЕЕ БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ…
В Партизанском меня поджидал Виктор. По телефону я заранее договорился о том, что он поможет найти нужное село. В принципе, можно было разыскать самому, тем более, что на карте Красноярского края оно было обозначено. Но всё же…
Синий «жигуль» Виктора действительно ожидал меня на площади, посреди Партизанского, там, где обычно останавливаются маршрутные автобусы.
Очкарик–весельчак выключил магнитофон, заглушил двигатель и открыл двери:
- Приехали! Желаю всем приятно провести время.
Уже в машине, по выезде из Партизанского, Виктор поинтересовался:
- Странно, а почему автобус пустой? Все остальные битком забиты, а твой - порожняком из Уяра прикатил?
Ничего я ему не ответил…
Нужное село отыскали довольно быстро. Зашли в сельсовет и попросили дать адрес Сака Владимира Артуровича. При этом я представился племянником гражданина Сака. Нам популярно, по-русски, объяснили, куда и как нужно идти. В прямом смысле, не в переносном…
Разыскиваемый проживал в районе Старой деревни по улице Первомайской. Тронулись в путь, теперь уже в поисках Старой деревни.
- Девочка, скажи, пожалуйста, как проехать в Старую деревню?
- Вот сейчас прямо, потом направо, потом налево, потом первый поворот, там увидите милицию, вы там не сворачивайте, затем ещё раз перекрёсток, там завернёте направо и прямо до большой лужи. Если сможете её переехать, а в ней вчера Беларусь застрял, то ещё через несколько метров увидите мост. Если не упадёте с моста, а с него два дня назад мотоциклист кувыркнулся, прямиком попадёте в Старую деревню. Вот и всё. Если что-то не запомнили, то у кого-нибудь дальше переспросите. Старую деревню все знают.
- Спасибо тебе, девочка, - ласково улыбнулся я кокетливой толстушке. – Поехали, Витёк. Впереди, согласно народным приметам, нас ждёт большая лужа.
- Ага, и ещё мост, - «обрадовался» водитель.
Лужу нашли быстро. Проехали её также весьма достойно. Насчёт моста, юная «Сусанина» несколько сгустила краски. Он был вполне сносным. Видимо, мотоциклист ехал ночью с выключенными фарами, выпимши.
После моста дорога раздваивалась. Недолго посовещавшись, решили направиться в сторону ближайших домов. В третьем по счёту доме дверь во двор была открыта.
- Хозяева! Есть кто-нибудь?!
Из дому вышел старик:
- Ну, чего?
- Отец, это улица Первомайская?
- Ну, Первомайская.
- А дом, какой номер?
- Чей дом?
- Твой дом, чей же ещё?
- А тебе какое дело?
- Одного человека ищу.
- Ищи, мне-то что до этого?
- Отец, ты не партизан?
- Чего?
- Не партизан, спрашиваю?
- Какой партизан?
- Это к тому, что война давно кончилась и я не немец.
- А я почём знаю.
- Тьфу… Ну, спасибо, что не отказал… Неподалёку село есть, Партизанское называется. Там, наверное, вообще ничего нельзя узнать? Подскажи хоть, откуда номера домов начинаются?
- Ну, оттудова, - и дед неопределённо махнул рукой.
- Оттуда так оттуда.
- Смотри, вон номера видны, - Виктор указал на следующий дом. – Седьмой. Дальше?
- Если действительно седьмой, то дальше.
Дом мы нашли. Несмотря ни на что. Остановили машину напротив и долго разглядывали одноэтажное деревянное здание зелёного цвета, ничем не выделяющееся среди других таких же строений. Зелёный высокий забор. Большие ворота. Перед окнами разбит палисадник. В палисаднике две пушистые ёлочки.
- Давай, Виктор, сделаем так. Сейчас отъедем отсюда. Ты постоишь в стороне, а я зайду. Хорошо?
Виктор не возражал. Я вышел наружу и проводил взглядом автомобиль. Раз, два, три… Пора.
Звонка не было. Пришлось постучать чугунным кольцом дверной ручки. Залаяла собака. Затем раздался приглушённый мужской голос, шаги и тяжёлый скрип открывающейся двери. В образовавшемся проёме появился человек, лицо которого я пять минут назад разглядывал на фотографии. Те же седые волосы, те же глаза, те же усы. Только вот улыбки под усами не было…
В таких случаях говорят – пауза затянулась. Я рассматривал его, он изучал меня. Точно… Вот теперь понял, на кого он похож. На Михалкова – кинорежиссёра. По фотографии сходство менее заметно…
Зелень ворот нагнетала настроение, передать словами которое то же самое, что объяснить, чем пахнет музыка. Над ухом у меня гудел не то овод, не то оса, явно примеряясь к глазу.
- Вас сейчас пчела укусит, - мужчина рукой отогнал агрессивное насекомое. - Кого хотели увидеть?
- Мне нужен Сак Владимир Артурович, - я произнёс это и вдруг понял, что вся та чушь, которую заготовил заранее, по сути и является всего лишь чушью. К разговору я готов не был.
- И зачем он вам нужен? – «Михалков» опёрся рукой о косяк и равнодушно заглянул в мои глаза. - Я Сак.
- А я…  Я к вам.
Мужчина продолжал молча разглядывать меня, как бы спрашивая: «И что дальше?». Затем вышел из ворот и прошёл мимо. На улицу. Остановился спиной ко мне и, прикрыв глаза ладонью, посмотрел в небо.
Следом за хозяином из ворот выбежала крупная овчарка и, недоброжелательно покосившись в мою сторону, уселась рядом с хозяином.
- Как вас зовут?
- Андреем, - мой взгляд упирался в его спину.
- Андрей… - он помолчал. – Странная погода сегодня. Обрати внимание на ветер. Мягкий, ласковый, точно живой. Такой ветер бывает раз в двадцать пять лет, - убрал ладонь от глаз и провёл ею по воздуху. – Это белый ветер, - и повернулся ко мне. – Белый ветер приносит перемены.
Из двора дома напротив показалась лохматая дворняжка. Пёс Сака сразу же навострил уши и дёрнулся в направлении сородича.
- Тихо, тихо, Артур, - хозяин мягко остановил своего сторожа. – Не нужно её трогать, не нужно… Последний раз я встречал подобный ветер перед солнечным затмением. Ты, Андрей, когда-нибудь наблюдал солнечное затмение?
- Один раз. В детстве.
- В детстве? И что тогда испытывал?
- Ничего особенного, - попытался вспомнить. – Пожалуй, любопытство.
- Лю-бо-пыт-ство, - по складам, медленно повторил Сак и опять поглядел в небо. Низкое на первый взгляд. Высокое в своей недоступности. В своей всепоглощающей пустоте. Облака, точно пена для бритья, облепили желтое солнце. Кто, интересно, решился побрить Светило?
- Действительно, точно цирюльник, - как будто прочувствовав мои ощущения, неожиданно произнёс мужчина. – И ведь побреет, что самое удивительное, как пить дать, побреет… Как ты сказал? Любопытство? Любопытство любопытно само по себе, как предмет изучения. Артуром сейчас тоже движет любопытство. Ему интересно знать, что затеяла собака напротив?
- Артур? – произнёс это имя, и овчарка подняла на меня голову. – Вы его так назвали в честь отца? Ведь вас зовут Владимир Артурович?
Ляпнул я, разумеется, глупость. Просто так, чтобы только поддержать разговор.
- Отца своего я не помню… Ты на чём приехал? Та синяя машина не тебя дожидается? Если да, то не смею задерживать, - Сак направился обратно к воротам. – Всего доброго.
В воротах остановился и опять провёл рукой по воздуху:
- А всё-таки ветер сегодня особенный. Белый ветер.
Дверь закрылась. Я остался стоять возле ворот, впитывая в себя их зелень. Зелень, видимо, мудрую. Видимо, непонятную. Видимо, смеющуюся… Моя рука непроизвольно поднялась и прощупала пустоту воздуха. Кажущуюся пустоту. Напряжённую… Где он, этот окрашенный в сей таинственный цвет ветер? Живой и белый. Никогда ничего подобного не слышал…
Развернулся и медленно побрёл к машине. Сто шагов, словно сто напоминаний. Цирюльник побрил клиента - Солнце, и оно, наконец, избавившись от мокроты пены, предстало в полном своём великолепии – ярким и сверкающим. Ладно… Цирюльник - всего лишь парикмахер. Ну а если он ещё и врач? Солнце, кто тебя лечит?
Я уселся в машину и врубил музыку на «полную катушку». Пальцы отбивали дробь в такт ударам барабана. Виктор молча ждал. Виктор блестел своими рыжими кудрями и ничего не спрашивал. Тра-та-та-та-та…
Музыка закончилась. Я выключил магнитофон и вынул кассету:
- Виктор, ты знаешь, что такое – белый ветер?
- Чё? – он удивлённо перехватил мой взгляд.
- А затмение солнца ты когда-нибудь наблюдал?
- Ну… В детстве только.
- И что чувствовал при этом?
- Не знаю. Интересно, просто, было.
- То есть, любопытно?
- Ну да. А что?
- И я думаю, ничего, - опять уставился на деревянные домики. – Классное здесь место. Спокойное. Благодать… Ты никогда в деревне не жил?
- Я и сейчас там живу, - Виктор удивлённо посмотрел на меня, затем отвернулся в противоположную сторону. Там степенно, вперевалочку, создавая вокруг себя галдёж, шла стая крупных серых гусей. – Как будто не знаешь? Ну что, поговорил?
- Поговорил, - взмахнул рукой и щёлкнул пальцем. – А поехали-ка в магазин, - и, отвечая на удивление, пояснил, - за водкой.

*          *          *
   
Те же самые персонажи, но полтора часа спустя. Я с бутылкой водки, стаканом и помидором, и рыжий Виктор с рулём в руках. Дело происходит на улице Первомайская, недалеко от дома, в котором проживает Владимир Артурович Сак. Вечерело… Нет, не так. Вот так – ВЕЧЕРЕЛО!!!…
- Ну, что? Пора, пожалуй, начинать, - я наполнил стакан до краёв и передал бутылку в руки водителю. Виктор молча взял и сочувственно посмотрел на заполненный жидкостью сосуд.
- Может быть, уменьшить дозы? Тяжело по столько, да ещё сразу.
- Меньше нельзя. Организм, пока пить буду, привыкнет. А так сразу – Эх! И всё. Ну, ладно, за здравие, - я в два глотка осушил и передал ему уже пустой стакан. Следом пропихнул целиком сочный помидор и произвёл движение рукой. – Наливай.
Виктор не стал ждать повторного приглашения и, перелив остатки алкоголя из бутылки, наполнил стакан доверху вновь. Я сделал секундную паузу, выдохнул воздух и повторил.
Бр-р… Второй раз пошло похуже, но, тем не менее, бутылку водки за пару минут уделал. Витёк услужливо протянул ещё один помидор:
- Ну, как ты?
- Пока никак. Но скоро будет ещё как. Открывай следующую.
- Может быть, хватит? – водитель встряхнул рыжими кудрями.
- Говорю, открывай.
- Ладно, - Виктор открутил пробку и косо взглянул. – Сколько?
- Столько же, по полной программе.
Он щёлкнул языком и опрокинул горлышко. Я настроился, поглядел на зелёный забор и выпил третий стакан.
- Н-н-да… - восхищённо протянул водила.
- Вот тебе и н-н-да… - и вдруг почувствовал, что мысли становятся лёгкими, а зелёный цвет ворот приятным и праздничным.
- Ви-итюха, все ночи полные огня, - пропел я на вдохе. – Кажется, началось. Наливай последний, и я пошёл. Хотя, можешь налить только половину, мне уже «нормально». И главное, как только я выйду, сразу же уезжай и больше не появляйся. – Ви-и-итюха… - открыл дверь, выплеснул в рот содержимое стакана, бросил стакан об землю так, что стёкла разлетелись в разные стороны, откусил кусок помидора и, держа оставшуюся часть в руке, вышел наружу.
Машина взревела мотором и рванула с места. Я пнул её по бамперу и двинулся к нужному дому. Настроение было просто великолепным. Просто замечательным было настроение. Обматерил перебегавшую дорогу глупую курицу так, что та позабыла, в какую сторону бежала. Пошатал палисадник соседнего с Саком дома и, находясь в прекрасном расположении духа, подошёл к зелёным воротам.
- Ей, ей, ей, открывай, западучий Барарай, - прокричал в рифму и забарабанил, что есть силы, кулаками. – НКВД пришло. Расстрел на месте за неуплату алиментов. Ну, открой, пожалуйста. Мне плохо.
Артур подбежал к воротам с другой стороны и своим лаем превращал мой монолог в «не менее осмысленный» диалог. Наконец, послышались шаги, и дверь открылась.
- Да-а… - только и произнёс Сак.
- Плохо мне… - повторил я, попытался шагнуть в сторону хозяина дома, запнулся о доску и тут же, почувствовав боль в ноге, упал на вцепившуюся в эту ногу собаку.
Дальнейшее воспроизводил в памяти с трудом. Вернее, самостоятельно не воспроизводил абсолютно…
Снились, преимущественно, динозавры. Зелёные, красные и просто чёрно-белые. Точно изображение в телевизоре «Рубин». Передача – «В мире животных» времён гегемонии ящероподобных.
Стоял с незнакомым другом на берегу реки и с интересом рассматривал гигантских рептилий.
- Может, убьём одного? – поднял с земли неизвестно откуда взявшийся лук и стрелы.
- Стрелой? – незнакомец недоверчиво покачал головой. – Такую громадину стрелой не убьёшь. Танк нужен.
В ответ я прицелился, натянул тетиву и выстрелил. Стрела перелетела реку и воткнулась динозавру в то место, где по моим расчётам должно было находиться сердце. Ящер дико заорал и повалился на песок.
- Ну, вот. А ты говорил: «Танк нужен, танк нужен». Не нужен никакой танк…
Изображение «поплыло», затем резкость опять настроилась, и в поле зрения появился Владимир Артурович.
Было светло. Видимо, наступило утро. Я находился в помещении, отделанном коричневым деревом, с небеленым потолком и лежал, не то на полке, не то на лавке. Голова не болела, а скорее нестандартно мыслила. В общем, похмелье протекало несколько легче, чем ожидалось. Некоторое время лежал, наблюдал через полуприкрытые веки за Саком, пока он меня не разоблачил:
- Вставай. Хватит притворяться.
- Ох-хо-хо… - пришлось открыть глаза и приподняться. – Где это я?
- В бане. В русской бане.
- А что я делаю в русской бане? – сел на полку, свесил ноги и тряхнул головой. – Ох-хо-хо…
- Мне тоже интересно, - хозяин вышел в предбанник и вернулся с кружкой. – На, попей. Полегчает.
- Ага, спасибо, - жадно проглотил содержимое, по вкусу – квас, утёр подбородок рукой и вернул пустую посуду владельцу. – Который час?
- Утро уже.
- А что с ногой? – я оглядел перебинтованную ногу. Штанов, как ни странно, на мне не было.
- С Артуром поздоровался. А насчёт брюк не беспокойся. Сейчас встанешь, постираешь, да и зашьёшь заодно, - и, перехватив мой недоумённый взгляд, пояснил. – Закусывал вчера, видать, плохо. Вот всё назад и вышло. Да прямо на штаны. А до того их собака немного «обновила». Ладно, вставай, пойдём в дом. Надень пока вот это, - он протянул трико. – Если хочешь умыться, я полью. Холодная вода тебе сейчас не помешает.
Снял рубашку и вышел из бани. Хозяин, следом, вынес ведро и вылил содержимое мне на спину и голову. Мысли сразу же заработали, точно «ходики» часов. Глаза отразили мир в нормальных тонах. Почти в нормальных.
Растёрся полотенцем, надел назад рубашку и предложенное трико и вслед за Саком вошёл в дом. Артур лежал на веранде и никак на меня не реагировал. Я вспомнил о повязке на ноге и покосился на пса.
- Не бойся, Артуру сегодня до тебя никакого дела нет. Он слишком умный пёс для того, чтобы трезвых психов кусать. Проходи.
Мы оказались в помещении, именуемом в народе избой. Большая кухня, она же столовая. Русская печь и газовая плита соседствовали друг с другом и, видимо, прекрасно уживались вместе. Дальше закрытая дверь в кладовую. Сбоку проход в другие комнаты. Утварь обычная, какая есть в каждом деревенском доме. Всё расставлено со вкусом и аккуратно. И главное, бросалась в глаза идеальная чистота. Ни соринки, ни грязного пятна на полу или стенах.
- Раз уж пришёл в гости, будем завтракать. Хоть и говорят, что незваный гость хуже Гитлера. Садись к столу.
Я уселся спиной к окну и с интересом наблюдал, как хозяин накрывает на стол. Сак длинным ухватом достал из чрева печи большой горшок – чугунок со щами и разлил по тарелкам. Щи были жирными. В каждой тарелке по куску мяса. Затем вынес из кладовки банку с соленьями, разложил по чашкам. И, наконец, поставил на стол крынку с молоком.
- Корову держите? – я кивнул в сторону крынки.
- Да нет. Мне соседка приносит, - он наполнил два стакана. – Пей. Молоко свежее, деревенское.
- А покрепче, чего-нибудь? – и почесал подбородок. – Голова, вот…
- Ничего. Голова пройдёт. Тем более, я этой гадости в доме не храню.
Вздохнул и отпил из стакана глоток белой, жирной жидкости.
- Перебрал вчера. Не пойму, как получилось… А что, водитель не появлялся? Я, вроде, на машине приехал?
Сак смотрел мимо меня, через окно во двор:
- Водитель в медведя врезался… Гляди, петухи промеж собой дерутся. Специально, что ли, ходят в мой двор отношения выяснять? Уже не в первый раз, -  он повёл головой. – Никак не разберутся, кто из них более важный.
За окном, действительно, сошлись в гладиаторском поединке две разноцветные птицы.
- Вон тот, что посветлее, более старый – опытный боец. Силы понапрасну не тратит. Выжидает удобный момент, чтобы нанести решающий удар. Раньше у него в близлежащих дворах соперников не было. Крупная птица. Второй – тёмный, молодой, агрессивный. Напирает без остановки. Сил в запасе много. Он хоть и поменьше, но настырный и злой. Поэтому у них и держится временное равновесие. Как думаешь, кто победит в итоге?
- Я взвесил, приблизительно, силы обоих бойцов и, немного подумав, отдал преимущество молодому.
- Тёмный победит.
- Думаешь? – Сак черпанул ложкой щи, не спеша прожевал, проглотил и наконец произнёс. – Думаю, никто не победит. Ничья будет.
- То есть, как?
- Не знаю. Посмотрим.
В это время молодой петух бросился на старого, видимо предпринимая последнюю, как ему казалось, решающую атаку на противника. В момент, когда клювы сшиблись, а перья полетели в разные стороны, со стороны дома, с громким лаем выбежал Артур и прыгнул в сторону «гладиаторов». Петухи с громким квокханьем разбежались в разные стороны, а пёс, с видом победителя, направился обратно к дому.
- Ну, ёлки – палки… Всё испортил, - я отвернулся от окна. – Так не честно.
- Почему же не честно? Я ведь сказал, что будет ничья, - хозяин усмехнулся в усы. – Артур всех победил.
Продолжил хлебать щи. Аппетита не было, но я знал, что поесть горячего необходимо и глотал, не чувствуя вкуса: «Тоже мне, предсказатель. Может быть, у тебя собака специально натренирована петухов разнимать, а ты мне тут «по ушам ездишь», - и вгрызся зубами в сочное мясо.
Сак первым доел свою порцию и ждал меня, положив на стол ложку. Затем встал и достал из печи две сковороды. На одной глазунья на сале, на другой жареная рыба. Разложил всё это по другим тарелкам и вновь уселся на своё место.
- Ну, что? Голова поменьше болит или всё так же?
- Не знаю. Вроде, двигаюсь.
- Главное челюстями двигай, а то всё стынет. Хариус рыба тонкая. Её лучше горячей есть.
- Хариуса сами ловили?
- Нет. Ребятишки соседские приносят. Они специально то на Анжу, то на Кан ездят рыбачить. Я у них покупаю время от времени. Рыба свежая, чистая, - он поковырял вилкой в тарелке, отделяя плоть от костей. – Поешь, а потом расскажи, с какой целью, всё-таки, в гости пожаловал?
Я оторвал голову одному из запечённых обитателей быстрых сибирских рек. Засунул голову целиком в рот. Жевал. Тянул время. Голова была мягкой. Время текло быстро.
- Владимир Артурович, - проглотил пережёванную массу и отложил вилку. – Вы знаете… Я вам врать не хочу, а правду сказать не могу. Вернее, сам не знаю всей правды. Поэтому… - отвёл взгляд в сторону. – По крайней мере, пришёл к вам не с целью ограбить или чем-то обидеть. Это – сто процентов. Ну… не знаю я, что сказать. Вот сижу, ем…
Какое-то время занимались уничтожением пищи молча. Я даже не разобрал, как отреагировал Сак на мой ответ. Решил задать вопрос сам:
- Владимир Артурович, если не секрет, кто вы по профессии?
- Врач, - коротко ответил он.
- А сейчас работаете по специальности?
- Нет, - опять так же коротко.
- Почему?
- Потому что, не вижу смысла в лечении.
- ???
- Не вижу смысла в лечении болезни отдельно от человека, - Сак наморщил лоб. – Если тебе интересно, могу немного пояснить. Хотя, конечно, сам всего толком не знаю. Будешь слушать?
- Буду.
- Ну, ладно… - он покосился на свои - почти пустые и мои - ещё полные тарелки. – Слушай, только есть не забывай…
Немного помолчал, подумал:
- Болезни, как таковые, отдельно от человека не существуют. И их не такое большое количество, как принято считать. На самом деле, болезнь только одна – неумение или нежелание человека понять самого себя. Не бывает ангины, чумы или СПИДа. Бывает реакция организма в форме ангины, чумы и СПИДа. Медицина не лечит. Медицина борется с симптомами болезни. С каждым в отдельности. Как будто есть отдельно одна болезнь, а есть отдельно другая. Хотя, я раньше поступал так же. Лечил отдельно рак, отдельно паралич и радовался, когда человек, как мне казалось, выздоравливал. Удивлялся потом, почему клиент, избавившись от тяжелейшего недуга, вскоре, «совершенно случайно», попадал под машину… Болезнь не может, просто так, взять и исчезнуть. В этом мире ничто бесследно не исчезает. Всё переходит в другую форму. Болезнь также. И часто усугубляется. Хотя на какое-то время больному действительно кажется, что стало лучше, но потом… Вывод – человек человека вылечить не может. Навредить – это сколько угодно. Излечился от язвы, - укусил клещ. В итоге энцефалит. Избавился от импотенции, - упал кирпич на голову. Что лучше? Но это всё взаимозаменяемые симптомы. Хуже, если после лечения бывший больной начинает чувствовать себя превосходно. Это значит, что болезнь прокралась куда-то глубже. Дальше куда-то. И будет вредить уже там. На другом уровне. Получается не лечение, а усугубление. Вот… - хозяин встал и разлил в стаканы душистый чай. – Воспринимаешь то, что я говорю? Если нет, скажи сразу. Я не буду тратить время.
- Да нет. Я, как раз, внимательно слушаю, - и отставил недоеденное блюдо в сторону. Есть больше не хотелось. Сказывался похмельный синдром. – Значит, болезнь, в принципе, не излечима?
- Ну, почему же? – Сак уселся на прежнее место. – Во-первых, у каждого человека существуют возможности не заболеть. «Настроить» себя так, чтобы, даже находясь в холерном бараке, не подхватить холеру. А можно, с другой стороны, «настроиться» по-иному. Так, чтобы холерные бараки на твоём пути вообще не попадались. Это только два пути. Есть другие. Вопрос в том, как правильно «настраиваться»? Болезнь можно не впустить. Но можно специально впустить и сделать своим союзником. Другом. Превратить, на уровне тела, во вспомогательный орган, и тогда она не будет опасна. Болезнь будет полезна. Скажем так, - любая болезнь, если она не вышла за пределы тела – полезна. А вот как подружиться со своей болезнью, в двух словах не объяснишь. Но сделать это может только сам человек. Никакие врачи этому не научат. Возьмём простейший пример – микротравмы, как-то: разные ОРЗ, порезы на руках или зубная боль. Это всё следствие. Или неправильных мыслей, или ненужных поступков, или ещё чего-то… Если их не лечить, то со временем микротравмы всё равно нейтрализуются сами. Нужно, просто, воспринимать микротравмы, как вынужденную форму восстановления баланса. Дружелюбно воспринимать. Вот это и есть настоящее излечение. Ну, а когда человек научится воспринимать дружелюбно более тяжёлые формы болезни, то… - он встал и налил себе ещё один стакан, – не нужны будут ни доктора, ни таблетки. И я не нужен со своим медицинским образованием. Вот потому-то и живу здесь… Ещё чайку подлить?
- Нет, спасибо, - мой чай оставался нетронутым. В голову прокралась одна назойливая мысль. С похмелья всегда мысли в голову приходят. Я попытался как-то её оформить, собрать, связать в целое… - Значит, насколько я правильно понял, тяжёлая болезнь не поддаётся лечению со стороны? В более сложную форму переходит?
- Тебя что-то беспокоит?
- Да нет. Меня интересует такая болезнь, как потеря зрения. Возможно излечить её при помощи внешнего воздействия?
- Вернуть зрение можно. Болезнь изгнать нельзя.
Я смотрел в глаза Сака. Он выдерживал взгляд. Его глаза внимательные и в то же время равнодушные. Седые волосы, но, глядя на его лицо, разве скажешь, что это лицо старика?
- И что ждёт человека, который, в результате лечения, обрёл дар видеть?
- Ты приводишь конкретный пример или спрашиваешь «вообще»?
- Ну… Скажем… Да. Всё-таки, конкретный.
- Во многом, всё зависит от самого человека. Но чего-то хорошего ждать, стоит вряд ли. Могут возникнуть тяжёлые формы онкологических заболеваний. Может быть, что-то другое. Может умереть. И смерть надо рассматривать, как избавление от более худшей участи. Ты о своём знакомом говоришь?
- Да, - я растерянно закивал головой.
Сак развёл руками:
- Возможно, твоему знакомому лучше было оставаться незрячим. Ты можешь рассказать поподробнее?
- А что ждёт человека, который провёл лечение? –  «не услышал» вопроса Владимира Артуровича.
- Тот, кто лечит, наносит вред себе тоже. Может даже возникнуть ситуация, когда больной прозреет и преобразует болезнь, а врач, в свою очередь, наоборот заболеет. Если только не распознает и не преобразует её, в свою очередь, так же. Или… - Сак сделал паузу.
- Или? – повторил я машинально.
- Или не подставит третье лицо.
- То есть?
- То есть, произведёт лечение через посредника. Многие «целители» это практикуют.
Я несильно ударил по столу пальцем. Затем, через некоторое время, ещё. Затем ещё и ещё, пока отдельные удары не превратились в барабанную дробь. Гулкую и торжественную.
- Я Новый Завет читал… Христос тоже больных исцелял… Ведь, если верить Вам, этим Он только усугублял положение исцеляемых? Да и своё тоже?
- Своё положение Спаситель усугубить не мог. Он и так на себя все грехи мира взвалил. А что касается больных, то это случай особенный. Не сейчас о нём говорить.
- Но, ведь… - я замолчал и, увидев, как хозяин дома просто покачал головой, отвернулся к окну и упёрся взглядом в стоявшего под окном Артура.
Артур махал хвостом. Взмах влево, взмах вправо. Влево, вправо. Влево, вправо… Чисто выметенный двор, бесславно удравшие петухи. Влево, вправо. Влево, вправо… Что-то подобное я уже слышал от Александра, но тогда всё звучало в другом контексте. Влево, вправо. Третье лицо. Влево, вправо. Что ты здесь стоишь, овчарка? Что тебе нужно? Влево, вправо. Влево, вправо…
- Так кто же, всё-таки, из твоих знакомых, восстановил зрение? Слышишь, Андрей?
- Кто? – повернулся назад к хозяину, сделал движение губами, зачем-то оглядел печку. – Я, наверное.
- Даже так?
- Да нет. Это я образно… А что, те, кто проводят сеансы лечения, не понимают, не отдают отчёта в своих действиях? Экстрасенсы, целители, парапсихологи, всякие служители космоса и прочие?..
- Ну почему же? Многие понимают, но гораздо большее число подобных «чародеев» – нет. Первые используют свои возможности в личных целях, вторые просто глупцы. Каким раньше был я. Мне тоже доставляло удовольствие ставить людей, как тогда казалось, на ноги. Раз! И человек здоров. Забавное зрелище и, кроме того, отдаёт некоей святостью… - хозяин дома опёрся локтями о край стола. – Есть ещё третьи. Те, которых заставили лечить больных людей, предварительно научив, как это делать.
- Кто заставил?
- Это отдельная тема. Потом, когда-нибудь… - Владимир Артурович посидел минуту молча, покусывая губу. - Весь мир и всё человечество, в сущности, живой организм. И все негативные моменты – это предохранитель от разрушения его стержня. Основы жизни. Базы. Если мы лечим этот больной организм путём хирургического вмешательства или другим внешним воздействием, то неминуемо пришествие иных катаклизмов, которые в свою очередь постараются играть роль предохранителя. Скажем, цивилизация решится на тотальное искоренение преступности во вселенском масштабе. То есть физическое уничтожение всех тех, кто нарушает закон. Признает преступность болезнью. Чем это обернётся? Либо мировой войной, либо нашествием вирусных заболеваний, как-то: холера, чума, СПИД и т. д. Уберём одно, получим другое. Более худшее. Да и преступность не искореним. На место уничтоженных бандитов придут другие, более умные и изощрённые. Из числа считавшихся ранее благонадёжными и нравственно зрелыми. Вот… И в масштабах одного человека и в масштабах целого мира действуют одни и те же законы. И нужно, в первую очередь, разобраться во всём этом многообразии, а не разрушать, переделывать и лечить. Мир устроен мудро и совсем не примитивно. Ты что-то хотел спросить?
- Зрение восстановить без последствий можно?
- Нет. Что ещё?
- Ничего… - я скользнул взглядом по седине волос. – Вот только одного не пойму, Владимир Артурович, чем же вы занимаетесь теперь?
- Теперь? – он вскинул брови. – А, ну это я тебе сейчас покажу. Пойдём, - и встал из-за стола.
Артур встречал хозяина возле крыльца. Сак похлопал его по морде:
- Разомлел на солнышке, пёс блудный, разомлел… Пошли, покажем гостю наш огород? – и повернулся ко мне. – Я, кстати, твои брюки в тазу замочил и порошок насыпал. Так что, наверное, вначале иди постирай, да сушиться повесь, а после и поговорим. Вон в предбаннике тазик стоит.
Ступая по выложенному досками двору, я направился в сторону знакомого помещения, которое использовал прошедшей ночью в качестве спальни. Подойдя к двери и уже занеся ногу над пёстрой половицей, устилающей пол в предбаннике, вдруг услышал окрик Сака:
- Андрей!
Оглянулся и посмотрел вопросительно на хозяина дома:
- Что?
- Да нет. Ничего, ничего…
Я пожал плечами, сделал шаг и, внезапно ощутив под половицей пустоту, провалился в дыру и оказался лежащим на полу в помещении предбанника, с ногой увязшей по колено в замаскированной яме.
- Чёрт побери, - выругался, вытянул ногу и поднялся с полу. – Что это у вас за капканы, а, Владимир Артурович?
- Не ушибся? – Сак стоял в дверях. На лице «озабоченность».
- Чуть не убился. Вы специально подстроили?
- Нет. Не специально, - он отдёрнул половицу, взял стоящую возле стены недостающую доску и поставил на место. Затем расправил половицу и улыбнулся. – Не везёт твоей ноге. То собака покусает, то провалишься. Ладно, иди стирай. Буду ждать в огороде.
Мысленно чертыхаясь, я подошёл к тазу и достал из мутной воды свои брюки. Пошарил по карманам – ничего. Посмотрел в карманах рубашки – вроде всё на месте – ключи, деньги, бумажки с номерами телефонов. И вдруг понял, чего не хватало. Не хватало цепочки из белого металла, подаренной в Москве Александром. Вот те на… Ещё раз оглядел пол, проверил карманы – цепочка пропала.
Досыпав порошка, я принялся отстирывать от штанов остатки вчерашних томатов. Попутно пытался вспомнить подробности вечера. Если цепочка выпала в машине – ничего страшного. Виктор отдаст. А если не в машине? Что я делал вчера, после того, как на меня набросился пёс? Сколько времени бодрствовал? Не помню. Ничего не помню. Тьфу, голова садовая… И с силой ударил по мыльной пене.
Прополоскал брюки в чистой воде, выжал и повесил сушиться во дворе на солнышке. Правая штанина была немного разорвана зубами собаки. Могло быть и хуже. Ладно…
Разобравшись со штанами, открыл боковую калитку и попал в сад-огород, каких множество возле каждого дома на селе. Хозяин, не спеша, штыковой лопатой, вскапывал одну из многочисленных грядок. В стороне торчали кусты смородины, малины, рябины и несколько тонких молодых саженцев яблони. Возле зелёной ограды, выходившей на улицу, раскинули свои развесистые руки-ветви взрослые стволы черёмухи. Сак работал не спеша, с расстановкой. Видно было, что подобный труд доставляет ему удовольствие. Артур носился промеж грядок, охотясь на крупных полосатых шмелей и отгоняя серых, копающихся в земле, скворцов.
Я прислонился спиной к калитке и с любопытством разглядывал умиротворяющую картинку из сельской, блин, жизни.
- Владимир Артурович! – наконец, решившись нарушить спокойствие, окликнул я хозяина. – Владимир Артурович!
Сак повернулся на окрик и опёрся о лопату:
- Ну что, закончил стирку?
- Да, закончил. Вы не видели случайно цепочку? Белую такую? Вчера, вроде, была, а сегодня никак найти не могу.
- Цепочка, - он пожал плечами. – Нет, не видел. Вечером ключи из твоих брюк в карман рубахи переложил и всё. А что за цепочка?
- Серебристая такая, - я провожал взглядом беготню Артура. – Может, упала куда-нибудь?
- Вообще-то я утром двор подметал. Если бы валялась, заметил бы. Дорогая вещь? Ценная?
- Подарок. Один знакомый подарил, - и даже вздохнул. – Надо же… Пёс никуда не мог утащить?
- Он бы мне и принёс. Собака выдрессирована на такие вещи. В бане смотрел?
- Смотрел. Везде смотрел, - я зачерпнул носком ботинка рыхлый комок чернозёма. – Как сквозь землю провалилась. Да… Ну, ладно. Вы, я гляжу, в сельское хозяйство талант вложили?
- Ты ведь сам спрашивал, чем я занимаюсь? Смотри. Там я яблоньки посадил, - Сак указал рукой на тонкие побеги. – Видишь, листочками покрылись?
Мы пробрались по тропинке к нужному месту. Владимир Артурович нежно провёл ладонью по молодому стволу одного из деревцев. Затем наклонился и потрогал почву у корней.
- У каждого из них есть своё имя, свой характер. Вот это – мальчик. Тонкий, талантливый, очень чуткий. Когда с ним говоришь мягко, он вслушивается в каждое твоё слово. Запоминает услышанное, радуется всему новому. Он, можно сказать, баловень судьбы, изнеженный вниманием. Любит насекомых, особенно пчёл. Совсем не такой, как вот эта красавица. Она ревнива. Очень ревнива, - Сак дотронулся пальцем до молодого листочка и рассмеялся. – Она любит, когда уделяют внимание только ей одной. Обижается, делается строптивой и капризной, если я, в первую очередь, подхожу не к ней, а к другому деревцу. Как сейчас. Но она красива. Надо признать, очень красива. Она принцесса. Напыщенная и, вместе с тем, изначально избранная быть первой среди равных. Поэтому, я разговариваю с ней с большим почтением: «Здравствуйте, Ваше Высочество», - и он жеманно поклонился. – Вот эта, худенькая, рада уже тому, что находится рядом с красавицей. Золушка. Она скромничает, оценивая свои данные и очень довольна, когда я хвалю принцессу. Она просто обожает принцессу и никогда не высовывается, предпочитая слушать, как разговаривают с другими. Вот и сейчас она скромно потупилась. Из неё вырастет великолепная яблоня. Но она в это не верит, дурёха, считая, что навсегда останется «гадким утёнком». А вот этот – подлиза. Он тоже обожает принцессу, но по-своему. Он считает, что получит свой пучок счастья и славы, которые отражаются от принцессы, и поэтому ластится поближе к ней. Себя он считает очень умным, но, опять же, по-своему. Он всегда находится где-то позади, всегда незаметен и всегда готов услужить, справедливо ожидая благодарности… Вот с этого края, обиженный на всех и всех презирающий тип. Он смотрит на своё место с краю, как на неблагосклонность судьбы и в душе не согласен с этим. При любом удобном случае, он готов отомстить счастливчикам, которые занимают, как ему кажется несправедливо, более почётные места. В нём кипит жажда мести. Его комплекс неполноценности заставляет отыскивать самые изощрённые способы отмщения. Вчера он подговаривал воробьёв поклевать того изнеженного мальчика. Завтра придумает что-нибудь другое. Он вечный революционер. Совсем не такой, как вон тот с противоположного края. Тому плевать, где он находится, сбоку или посередине. Он живет, потому что живёт. Он одинаково, на первый взгляд, относится ко всем своим соседям. Но это только так кажется. В душе он их всех любит, как любит саму жизнь во всех её проявлениях. Он любит солнце. Любит греться под его лучами. Но в то же время ликует, когда идёт дождь и дует сильный ветер. Он наслаждается самой возможностью перемен и в этом его сила. Все остальные деревья относятся к нему, как к чудаку, но при этом уважают в нём эту непонятную силу. Все, даже «революционер», который вообще не способен никого уважать… А вот этому действительно плевать на всех и на себя самого тоже. Он болен. У него ещё даже не проклюнулись листочки, но ему «до лампочки». Ему не интересен этот мир, ему не интересен он сам, ему всё равно, что скажут о нём соседи и даже я. Он не верит, что в этой жизни что-то может представлять ценность. Не верит в то, что способен получать удовольствия. Он ждёт перерождения. Следующей жизни в другом теле, в котором, как он думает, будет счастливым. Но не понимает, что с таким подходом в любом теле его ждёт одна и та же участь. Он, скорее всего, умрёт, так и не распустив листья, но он не хочет бороться за спасение и не верит в саму возможность такой борьбы. Видишь, какие разные деревья? На первый взгляд, одни мерзкие и неприглядные, а другие красивые и полезные. Но для меня среди них нет плохих и хороших. Каждое из них интересно своей индивидуальностью, и я не считаю себя вправе делить их на положительных и отрицательных. Не вправе вмешиваться и переделывать их. И тем более наказывать. В мире не бывает деления на плохое и хорошее. Всё это мы оцениваем применительно к самим себе. И считаем это правильным. Но сама по себе мораль – это инструмент в борьбе за собственное выживание. Я люблю все свои деревья. Ты спрашиваешь, чем я занимаюсь? Ответ очень прост – садоводством, – Владимир Артурович повернулся ко мне лицом. – И думаю, этим ответом разочаровал тебя… Через час от остановки отходит рейсовый автобус на Партизанское. Солнышко яркое. Брюки, я думаю, уже высохли. Пойдём, я дам иголку с ниткой, зашьёшь дыру, потом погладишь их и как раз успеешь уехать. Артур, пошли, - и он двинулся обратно в сторону двора.
Я зашил брюки чёрными нитками (хозяин в это время подтрунивал над псом за то, что тот разорвал гачину) и, включив в гостиной утюг, стал старательно наглаживать стрелки. Когда закончил, у меня в запасе оставались ещё полчаса.
- Ну что ж, быстро управился. Теперь обязательно успеешь. Сегодня будний день, народу не много уезжает, автобус пустым прибудет. Пойдём, провожу.
Под потолком неба скакали облака. Стрекотали какие-то кузнечикообразные. Открыв ворота, вышли на улицу. Я первым, хозяин с собакой следом. Дверь осталась открытой. Присев на корточки, поглядел в умные глаза Артура и погладил двумя руками голову. Пёс высунул язык и посмотрел вопросительно в сторону Сака.
- Ничего, ничего. Он с тобой прощается, не гляди так. Это он вошёл не поздоровавшись, а уходит, как подобает вежливому человеку, - он улыбнулся, потянулся и повторил. – Че-ло-ве-ку.
- Владимир Артурович, всё хотел вас спросить. Почему у вас фамилия корейская? Вы ведь не кореец? – я продолжал сидеть на корточках.
- И кто же я, по-твоему?
- Ну, не знаю. Русский может быть?
- Родом я с Сахалина, а там много корейских семей живут. Может быть, что-то, где-то… - он покрутил ладонью.
- А ещё вопрос, напоследок?
- Ну?
- Вы во сне летаете?
- Ну, бывает… Иногда.
- Иногда? Иногда… А что такое белый ветер?
- Белый ветер? У-у… Это такое… Как бы тебе объяснить-то? – Владимир Артурович посмотрел в небо, где облака всё настойчивее атаковали солнце. – Белый ветер, это один из ветров. Один из многочисленных ветров. А если точнее, белый ветер – это белый ветер.

ГЛАВА 14
Ведь, мы живём для того,
Чтобы завтра сдохнуть.
Ля-ля-ля...
А. Григорян

Среди выводов, которые я для себя сделал по итогам поездки в деревню, один представлялся наиболее ясным: «Всё - говно». Зачем ездил, о том даже не спросил. Да и вспомнил только на выходе. Мало того, что не имел ничего своего, так ещё и потерял то, что было. Ха-раз-шо…
Я сидел пьяный вдрызг в каюте «Люкс», поставленного под гостиницу на пристани Речного вокзала Красноярска, теплохода «Композитор Прокофьев». Сидел не один. В компании Владислава Скворца. Скворца по фамилии, по прозвищу и вообще… Плюс Наташа, Кристина и ещё кто-то, сразу не разберёшь. Все были примерно в одинаковом состоянии. То есть в меру. В меру весёлые, в меру пьяные и в меру одетые. Все чего-то пели и пили. Посылали кого-то поминутно за спиртным и зачем-то ещё за женщинами. Причём, продолжалась веселуха уже около недели, с момента моего возвращения в город. Не прерываясь.
Скворец, вместе с несильно целомудренными Натальей и Кристиной, залетел ко мне в гости среди ночи и с порога заявил, что Кристина может исполнить песню о неразделённой любви, один в один, как Эдита Пьеха. Причём, предложил оценить исполнительский талант не совсем юного дарования прямо на месте. Перспектива прослушивания репертуара Эдиты Пьехи в два часа ночи на пороге собственной квартиры не радовала. Вышли на улицу. Песня понравилась. Не только мне, но и соседям. Свой восторг от присутствия народной артистки Советского Союза под своими окнами они выразили в виде нецензурной брани и пожеланий увидеть поскорее сотрудников самых любимых в народе органов в мире.
Поступило предложение поехать «куда-нибудь». Адрес звучал расплывчато, но мы, тем не менее, оказались на теплоходе. Платил я. Деньгами Александра. Скворец сослался на объективные трудности. Он всегда на них ссылался. Благодаря объективным трудностям, он оставался вечно молодым и здоровым. За это люди его любили и немного жалели…
Сняли номер «Люкс» и отдались приятному времяпрепровождению. Девочки отдавались нам, мы отдавались горячительным напиткам, и всё это, в совокупности, сильно отдавало блевотиной.
Если добавить сюда то, что днями мы разъезжали на такси по рынкам Красноярска, где у Скворца имелись множество кентов, из числа торгашей-спекулянтов и пивников, каждому из которых он пояснял, что: «Пацан, который поёт сейчас из колонки музыкального ларька про «Давай, браток, поедем медленно в гору…», является его дружбаном и сидит, в данный момент, в машине», то станет понятно, как это всё, в конце концов, может  осто…деть.
На седьмой день марафона я вырубился посреди веселухи. В тот самый момент, когда Кристина нежно нашёптывала моему уху сказку о поступлении в театральное училище, Скворец по-птичьему ржал, Наташу кто-то имел, а весёлый парень в кожаной кепке и с загипсованной ногой настойчиво протягивал гитару и рюмку водки. Серые будни трудового народа сломили мою не пролетарскую волю. Я уснул…
Осознания добился легко. Начал искать Территорию-2. Так я назвал то самое место в Академгородке, над Енисеем. Наяву - Территория-1, во сне - Территория-2. Нашёл. Краски были неестественными. Вместо зелёного переливались всеми цветами радуги. Зафиксировать на чём-то взгляд удавалось не сразу. Взлететь не получилось. Предметы постоянно видоизменялись. Мой второй мир меня не слушался. Вдобавок, поблизости появились какие-то странные субъекты. Рассматривали меня в упор. Направился, было, в их сторону, но они, как ни странно, не испугались. Проснулся.
Открыл глаза и попал в фильм ужасов. Кристина совокуплялась с «раненым» в ногу, загипсованным «кепконосцем». Картина неестественная и дурацкая. Кроме того, на моих коленях лежала чья-то голова. Чужая…Тело сидело на полу. Тоже чужое…
СВИНСТВО! ГРЯЗЬ! ДЕРЬМО! ПОМОИ! БЛУД! ДЕШЁВЫЙ ФАРС! ОПЯТЬ ДЕРЬМО! ОПЯТЬ СВИНСТВО! БЛЕВОТИНА! ТОШНОТА! РВОТА! ХВАТИТ!..
- Влад, ты где?!
- Чё?! – раздалось из-за тонкой стенки.
- Какого хрена здесь происходит?!
- А что происходит?
- Да нихера не происходит! Что за свинство?!
- Где?
- В ….е! Где, где… Кто это?
- Ты же сам всех пригласил?
- Тьфу… - я с трудом поднялся, поискал глазами одежду, кое-как натянул на ноги ботинки и направился к двери.
- Ты куда? – голый Скворец нарисовался в соседнем проходе.
- В задницу.
- А я?
- Я, я… Головка от «Хундая». Ты чего здесь торчишь? Тебя жена дома ждёт. Я, я…
- Подожди…
- Да пошли вы все на хер! – и захлопнул за собой дверь.
Все деньги Александра благополучно улетучились. Ура!!!

*          *          *

Алкогольная ломка. Двери, окна плотно закрыты. Свет выключен. Любой шорох воспринимается, как вторжение. Автомобильный сигнал за окном – предвестник опасности. Звонок в дверь – уже опасность. Страх. Панический страх. Ужас…
Вторая ночь. Самая тяжёлая. Провал в сон. Осознание. Всё ясно, ярко, чётко, красочно. Городская улица. Люди. Много людей. Неинтересно. Закат. Взлетел. Провода. Прорвался. Выше. Выше. Спуститься не могу. Почему? Посмотрел вниз. Земля умирала. Тяжело умирала. Больно. Возвращаться некуда. Вверх. Только вверх. Проснулся…
Пот. Много пота. Во рту неприятный привкус. Опять провалился…
Парк. Люди. Этих я уже где-то видел. В прошлый раз. На Территории-2. Они не похожи на обычных обитателей «второго мира». Ходят кругами. Сжимают кольцо. Опасность. Нападение. Биться до последнего. Понимаю – сдаваться нельзя – не проснусь. Они сильные. Кто они? До последнего… Нет. Нет. Нельзя. Они вытаскивают меня из второго тела. Держаться. Крик. Разбудите меня! Кто-нибудь! Дома никого нет. Я помню. Будить некому. У-у-у!!! Я возвращаюсь во второе тело. И тут же в первое. Всё. Проснулся…
Открыл глаза и лежал на спине, боясь опять провалиться. Ничего себе… Кто на меня напал? Что за люди? Или не люди? Странно, но чувствовал себя легче. Встал. Включил телевизор. Отдышался…
Ещё бы немного и… Что - и? Прекрасно осознавал, что для того, чтобы спастись, необходимо проснуться. Кричал, потому что хотел, чтобы меня разбудили. При этом прекрасно помнил, что в квартире я один. Выбрался сам. Хотя, если бы не сопротивлялся до конца, если бы опустил руки, расслабился, отдался на произвол судьбы, то…
В телевизоре торчал московский Кремль. Первый канал. Москва. Всё. Очистился. Можно идти в душ…

*          *          *

На следующий день продал грузинам на рынке свою видеоаппаратуру…
В аэропорту Емельяново, перед посадкой на московский рейс, нашёл телефонный аппарат и наугад позвонил домой жене Скворца. Влад оказался дома.
- Отлёживаешься?
- Ну. А ты?
- Уже отлежался. Ты это… Извини меня. Я нагрубил тогда. Не со зла… Хорошо? Хорошо, спрашиваю? Ну, пока…
Влада я больше никогда не видел.

ГЛАВА 15
А вот почему так ярко на улице?
Яркие краски тонут в ярких разводах...
Весна? Или глаза слепнут
после яркого мира?
А. Немченко

Московское лето. Я измерял тротуары количеством шагов и откровенно купался в горячем воздухе. Шесть тысяч шагов. Много или мало? Удовольствие доставляла сама бессмысленность этой ходьбы по улицам. Вместе с потоком москвичей или же против течения. Какая разница? Я просто шёл. Направление выбиралось настроением, а настроение зависело от менее понятных факторов, которые находились скорее внутри меня, чем внутри московского лета. Часы показывали четверть пятого вечера.
Я несколько упорядочил выбор направления движения и зашагал быстрее, лавируя между такими же пешеходами, в сторону дома Марины. По моим расчётам идти оставалось пару кварталов. Нарочно не звонил заранее, тем самым, надеясь преподнести сюрприз. Надеялся…
Никому не звонил, кроме Вадика. Сейчас он нужен был мне больше всех. Но его-то, как раз, и не оказалось дома. Убивал ходьбой время, сворачивая ко всем попадавшимся на пути автоматам. Тщетно. В ответ тишина. Вернее, гудки. Длинные и пустые. Если Вадима нет дома, значит, появится только за полночь. Тьфу, ты… Не хотелось идти к Марине, не пообщавшись предварительно с другом.
Знакомый дом выплыл из-за поворота и устремился навстречу. Большой, многоподъездный и изогнутый, точно вертикально поставленный хвост ящерицы. Замедлил ход, побоявшись оказаться раздавленным этим гигантом. Обошёл вокруг и оказался во внутреннем дворе, вдоль всей территории которого, меж всевозможных деревянных сооружений и железных качелей, разгуливали дети. С родителями и без. Взрослые и не очень. Скрип качелей, шум голосов и ещё какие-то посторонние звуки сливались вместе, преобразуясь в привычную каждому горожанину музыку. Задрал голову и поглядел на знакомые окна девятого этажа. Может быть и здесь никого? Тогда прогулка обещает затянуться.
Мимо меня, отметившись могучим папуасским криком, пробежали два мальчугана, лет этак восьми. Вздрогнул и покосился в их сторону. Взглядом провожал пацанов некоторое время, пока не почувствовал, что секундой раньше в кадр попал новый объект. Отмотал плёнку назад…
Ё………П………Р………С………Т..?!
Иринка сидела на лавочке возле подъезда. Одна. В огромных очках!
Я подошёл поближе и…
Она заметила движение и повернула голову в мою сторону.
Я молчал.
За линзами очков находились совершенно другие глаза. Не огромные, пустые, а удивлённые и немного напуганные. Обыкновенные глаза.
ОНА МЕНЯ НЕ УЗНАЛА!
- Ира?
- ???
- Ира, - опять негромко позвал я.
- Ира! – дверь подъезда распахнулась, и Марина, в сопровождении какого-то мужчины, выпорхнула наружу. – Мы с папой задержались немножко. Как ты?
Девочка молча обернулась в мою сторону. Мать последовала её примеру.
- Ой, Андрюша! – она улыбнулась и развела руки. – Андрей. Точно, Андрей. Откуда ты?
Не спеша подошёл к ним. Поздоровался. Протянул руку мужчине. Марина, в свою очередь, представила меня своему спутнику:
- Вот это и есть тот самый Андрей, который вылечил Иришку…
Ещё раз эту фразу: «тот самый Андрей, который…».
Ещё раз: «тот самый…».
- А это Леонид. Отец Ирочки.
Леонид приветливо улыбнулся и вежливо пожал руку.
- Ирина, ты хоть узнала Андрея? – мама взяла ребёнка за руку. – Узнала или нет?
- Здравствуй, - девочка с интересом разглядывала меня. – А ты совсем другой.
- Другой?
- Да, другой, - она смущённо улыбнулась. – Только голос тот же.
- Вот те на… - присел перед ней на корточки. – Ты меня видишь?
- Вижу.
- Почему же я другой?
- Раньше я видела тебя таким, какой ты есть. Сейчас ты не такой.
- Может быть, это ты стала другой? – я выдержал минутную паузу. – Или, может быть, мы оба стали другими? Или, вообще, поменялось всё вокруг? Или у тебя появился новый, большой мир, в котором мне, наоборот, уже становится тесно? А?
- Но ведь, если он такой большой, то в нём не может быть тесно?
- Главное, чтобы он понравился тебе. Если тебе будет хорошо в новом мире, то и твоим друзьям место в нём найдётся. И мне тоже. Ты ведь меня не выгонишь? - улыбнулся и провёл рукой по волосам Ирины.
- Это твоя рука, теперь я узнала, - произнесла она неожиданно. – Вернее, вспомнила. Только раньше она была маленько не такая. Но это она, - и посмотрела на мать.
- Ну, вот. Узнала, наконец, - Марина засмеялась и повернулась к Леониду. – Что ж, возвращаемся назад, в дом. Гости пришли.
- Да, конечно, - встрепенулся Леонид. – Куда сейчас идти, раз такое дело? Пойдёмте, Андрей, в квартиру.
- Если вы торопитесь, то не беспокойтесь, - поднялся с корточек и выпрямился. – Я, в общем-то, не специально зашёл. Так просто. Ирочку попроведывать. Марина, что ты, в самом деле?
- Да и у нас дела не настолько важные, чтобы их нельзя отложить было. Идём, идём, не упрямься, - она взяла меня под руку.
- Раз уж у вас дела терпят, то, может быть, воздухом подышим? Постоим во дворе, поговорим. Жара такая. Что дома сидеть? – упирался до последнего. Действительно не хотелось подниматься в квартиру. – Лучше вон на лавочку присядем.
- Тогда, дай мне ключи, - Леонид посмотрел на бывшую супругу. – Я приготовлю чего-нибудь к столу, а вы пока погуляйте.
Марина передала связку, он вернулся в подъезд, а мы направились вглубь двора. Ира шагала рядом с матерью, время от времени косясь в мою сторону.
- Зачем ты обманула Леонида?
- Обманула?
- Ты сказала, что я лечил ребёнка. Я не лечил.
- Это не я сказала, а Саша, – женщина улыбнулась уголками губ. – Она ведь первыми твои руки увидела.
- Мои она увидела не первыми.
- Ну, не первыми. Вторыми, – Марина пожала плечами. – Какая разница?
- Вторыми… Первыми… Ты ведь прекрасно знаешь, что я тут ни при чём. Что я сам, как бы…
- Я вижу результат.
Да уж действительно, «результат налицо». Каламбур. Я скосил глаза на ребёнка. Ирина с интересом разглядывала детали дворового пейзажа. По всей видимости, она ещё не успела привыкнуть к новому мировосприятию. Представил себя на её месте. Н-да…
- Ну, что ж. Давайте присядем. Или постоим? – я коснулся ногой скамейки.
- Как хочешь.
- Тогда, постоим. Ира, а ты по Москве уже гуляла или только во двор пока выходишь?
- С папой, в машине, по городу ездила. В парк заходили. Скоро на дачу поедем с бабушкой.
- У… Здорово. На даче сейчас хорошо, - подошёл к детскому турнику и, поджав ноги, повис на перекладине. – Уголок. Дембельский. Всё, чему в советской армии научился, - и запел, продолжая болтаться: – Веди нас, хан Чингиз, смелее в бой. Тарам-парам, тарам-парам-пам-пам… А что, папа с вами сейчас живёт?
- Нет, он приезжает в гости каждый день, - Ирина подошла спереди и с интересом наблюдала за моими гимнастическими потугами. И вдруг заулыбалась. Это мама подкралась ко мне со спины и защекотала под рёбрами.
Я ёкнул, разжал руки и упал сначала на колени, а затем лицом вниз. «Разбился, как бы»…
Вначале «девочки» улыбались и молча разглядывали моё «бездыханное тело», но через пару минут ребёнок так же наклонился и упал рядом.
- Ну, вот. Замечательно. Улеглись. Одежду-то маме стирать. Вставайте!
Мы продолжали лежать.
- Простыть захотели? Поднимайтесь, наконец.
Мы лежали.
- Люди на вас смотрят, думают, пьяные, - женщина наклонилась и принялась нас тормошить. – Слышите, нет?
Она приподняла с земли дочь. Та безвольно повисла на её руках. Лицом в небо и с закрытыми глазами. Очки упали.
Вокруг быстренько собралась кучка любопытствующей детворы.
- Тётенька, вам помочь? – вызвался умный мальчик, наверное, отличник.
- Хорошо бы, - Марина держала «бездыханное тело» на коленях.
Умный мальчик подошёл и, тужась, попытался перевернуть мои девяносто пять кг. лицом вверх. Другие дети, кряхтя, пытались подсобить. Я сменил позицию. Что делать дальше, дети не знали. «Отличник» знал:
- Нужно сделать искусственное дыхание и вызвать «скорую помощь».
- Вот и хорошо. Ты вызови «скорую», а я сделаю дыхание. Искусственное.
Умный мальчик побежал звонить. Марина переложила дочку на лавку и занялась «искусственным дыханием»…
Я ожил и открыл глаза.
- Ну, здравствуй, - произнесла Марина.
- Здравствуй.
- Рада, что ты вернулся.
- Правда?
- Правда, - она встала на ноги.
- Тогда я жив.
- И я, - пропищала с лавки Ирина.
- Вызвал, - подбежал запыхавшийся «отличник». – Сейчас приедут, - и заморгал глазами, увидев нас живыми-здоровыми.
- Молодец, - я отряхнул песок с рубашки и брюк. – Завтра, на этом же месте, запишу тебя в разведчики.
- Лучше в брокеры, - скромно предложил умный мальчик.
- Вот в брокеры никак не могу. В брокеры приём вчера закончился.
- Ну и ладно. Меня отец запишет, - «отличник» окинул всех снисходительным взглядом. – А «скорая помощь» всё равно приедет.
- Ирина, - я повернулся к «участнику трагедии». – Нам нужна «скорая»?
- Нет.
- Значит, пора сматывать удочки.
- Что пора?
- Утикать, - и, взяв девчонок за руки, повёл их прочь со двора.
Мы скрылись в небольшом скверике разбитом неподалёку. Купил обеим по мороженому и сидел на скамейке, наблюдая, как Ира с любопытством разглядывает цветную обёртку. Всё-таки удивительно быстро она привыкала к новому описанию мира. Можно было предположить, что подобный процесс займёт гораздо больше времени. Какой процесс? Процесс чего? Усвоения стандартов и действующих правил? Усвоения различий, между предполагаемым и реальным? Я повернулся к Марине, которая сидела рядом, но с другой стороны. Она, уловив движение головы, с готовностью перехватила взгляд. Слегка сжал её руку в своей ладони:
- Когда это произошло?
- Около месяца назад. Ты ещё в Москве находился.
- Первое, что увидела?
- Ты что, не помнишь? – женщина старалась говорить тихо, в полголоса, дабы не услышала дочь. – Я же рассказывала раньше, как она к окну подходила. А однажды утром встала возле кровати и разглядывала меня, пока я не проснулась.
- Сразу стала хорошо видеть?
- Что ты? Вначале она вообще не могла ничего понять. Целую неделю привыкала, прежде чем я начала кое-что объяснять.
- Целую неделю, - усмехнулся. – Целую… Что за неделю понять-то можно? Нам десятков лет не хватает.
- Она ведь раньше видела. Только в два с половиной года ослепла. Вспоминала и за эти четыре недели многое вспомнила. Она у меня девочка способная.
- Да, уж… - я почесал переносицу. - А Александр не появлялся всё это время?
- Позвонил сразу после тебя. Я передала, что ты находишься на вокзале. И вот недавно по телефону поговорили… А заезжать не заезжал.
- И что ты обо всём этом думаешь?
- Ничего. Ирина говорит, что раньше только вас двоих немного видела, а теперь… - она кивнула в сторону дочки. – О чём ещё можно думать?
Действительно, о чём? Солнышко светит. Травка зеленеет. Жители близлежащих домов в парке собачек лохматых выгуливают. Пока всё просто.
- Леонид, наверное, заждался, - мама встала со своего места. – Пошли, ребята, домой. Пошли, пошли.
- Знаешь, что? Ты сходи, узнай, готово всё или нет? – я раскинул руки по спинке скамейки и потянулся. – А мы с Иринкой ещё маленько поболтаем. Хорошо? Вернёшься, и сразу вместе пойдём.
- Ну, хорошо. Я скоро, - она сверкнула улыбкой, развернулась и быстро пошла в противоположную от нас сторону. Красиво пошла. Я с явным удовольствием наблюдал некоторое время её походку. Наблюдал до тех пор, пока Марина не скрылась за ближайшим домом.
- Красивая у тебя мама, - не поворачиваясь к Ире, произнёс я. – Правда, ведь?
- А как это - «красивая»? – она доела мороженое и держала на весу липкие руки.
- Красивая? Ты что, не знаешь, что такое красота? – вынул из кармана и протянул ей свой носовой платок.
- Нет, ну знаю, конечно. Всё равно интересно.
- Вот, здрасте, - я изогнул рот дугой и приподнял бровь. – Это… Это… Наверное, это то, на что хочется смотреть ещё и ещё. Вот.
- А если мне на всё хочется смотреть ещё и ещё? – девочка вытерла руки платком. – Значит, всё, всё, всё вокруг красота? Да?
Я усмехнулся:
- Ну, а есть что-нибудь, на что ты смотреть не хочешь?
Ирина закрутила головой, разглядывая местность и выискивая нелицеприятные объекты. Не найдя ничего подходящего, пожала плечами:
- Сейчас, нет.
- Что? На всё вокруг приятно смотреть?
- Ага.
- Значит, везде вокруг тебя – красота.
- А вокруг тебя?
- Вокруг меня? – забрал у Иры носовой платок и, передразнивая её, оглядел местность. – Самая главная красота – это ты. Правда, грязная какая-то, в мороженом вся, - и стёр молочную маску с подбородка ребёнка. – Знаешь, что мы с тобой сейчас сделаем? Не знаешь? Мы сбежим. От мамы. От папы. И вместо того, чтобы идти домой, пойдём гулять по городу. Побег совершим.
- А зачем побег?
- А не зачем. Просто так. Из хулиганских побуждений.
- Из чего?
- Гхе-е… Из чего?.. – я засмеялся и, встав со скамейки, кивнул в сторону дороги. – Пошли быстрее, а то мама придёт, весь план расстроит.
- Мы поступим хорошо?
- Нет, конечно. Мы поступим просто отвратительно.
- Тогда я согласна, - и она также встала со своего места.
Первый попавшийся троллейбус довёз нас до станции метро. Выходя из дверей, подал «даме» руку. «Дама» воспользовалась рукой.
- И где мы?
- У входа в метро. Ты ездила когда-нибудь в метро?
- Наверное, ездила, - Ирина с интересом разглядывала огромную букву «М». – А что? Эти люди все туда идут?
- Туда, туда… В метро всегда много народу.
Купил несколько жетонов и протянул один своей подружке.
- Кидай вот в эту щель.
- Вот в эту?
- Да, да. Кидай быстрее, мы не одни.
Ирина пропихнула жетон в дырку, а я, в свою очередь, подтолкнул её легонько в спину:
- Иди, иди. Я за тобой.
Она нерешительно проскользнула сквозь опасный проход и, убедившись, что всё окончилось благополучно, остановилась, обернулась и дождалась меня.
- А зачем вот это вот здесь стоит?
- А затем, чтобы «зайцы» не могли пройти бесплатно.
Ну очень простой ответ. Простенький…
- Бесплатно?
- Ага.
- И если я не хочу платить, меня не пустят?
- Нет. Не пустят. За всё нужно платить.
- И тебя не пустят?
- И меня тоже.
- А кто не пустит?
- Та бабуля, - указал рукой на контролёра в кабинке.
- Но ты ведь её сильнее? Она с тобой не справится?
- Когда такая бабуля выполняет служебный долг, она способна справиться с кем угодно. Потому как она злее и суровее.
- Чего выполняет?
- Всё выполняет. Абсолютно. Что надо и что не надо. Прыгай!
Забрались на чёрную самодвижущуюся дорожку эскалатора.
- А если я не могу заплатить, меня тоже не пустят?
- Нет. Без разницы – можешь, не можешь…
- А если очень нужно, а денег нет?
Я щёлкнул пальцами перед её носом:
- Скажут, что не положено.
- Кем? Служебным долгом?
- Ну… Почти…
- Понимаю.
- Да? Я вообще-то тоже понимаю, но плохо…
Эскалатор медленно опускал нас в ярко освещённое подземелье. Спускающихся пассажиров было больше, чем поднимающихся.
- Мы потом вверх поедем?
- Потом и решим, - взял ребёнка за руку и вывел с резиновой ленты. – Сначала поезд дождёмся. А вот и он.
Зелёная змейка остановилась, и мы оказались в вагоне. Совершив одну пересадку, проехали до станции Арбатская. Туда, «куда нужно»… Наконец выбрались из подземного царства одиноких поездов.
В переходе возле Арбата, где, как обычно, трудились художники и продавцы живности, Ирина долго разглядывала щенков разных пород, гладила особенно понравившихся и задавала вопросы, касающиеся их происхождения. Не в плане родословной, конечно, а на предмет: «Откуда, вообще, появляются собаки?». Объяснял, как мог. Объяснил…
По Арбату гуляли долго. Сфотографировались на Полароид у уличного фотографа. Взяли фотографии. Опять гуляли…
- Дай-ка я позвоню одному товарищу. Может быть, дома застану? – увидел я телефон-автомат.
- Позвони.
Трубку, как ни странно, подняли.
- Алло, Вадик, ты?
- Я. А ты кто? – голос несколько уставший.
- Да вроде Андрей. Школин который.
- А-а… Откуда звонишь-то?
- С Арбата. Я здесь с девушкой прогуливаюсь.
- Давно вернулся? Исчез, как всегда, точно ветром сдуло.
- Сегодня вновь надуло. Увидеться с тобой хочу. Подъедь, если сможешь. Я за столиком ждать буду. Знаешь, на середине Арбата закоулок есть. Вот тут.
Повесил трубку, и мы направились в сторону того самого закоулка. Среди столиков была пара свободных. За один из них мы и уселись. Заказал пару шашлыков, два мороженых, себе пиво, ребёнку «Пепси».
- Раз уж из дому сбежали, давай здесь перекусим.
- Давай, - вздохнула «подружка». – А кому ты звонил?
- Вадику. Помнишь, может быть? Он со мной один раз к вам в гости заходил.
- Который стихи читал?
- Ах да. Я и забыл… - и почесал нос. – Читал, читал, помню…
- И он сюда сейчас приедет? – Ирина пережёвывала кусок жареного мяса. Пережёвывала тщательно.
- Если, конечно, не обманет, - мясо в моей тарелке сопротивлялось не менее энергично. – Он, вообще-то, обманщик.
- Зачем же ты дружишь с обманщиком?
- Затем, что я сам обманщик.
Почти возле каждого столика «прогуливались» бомжи, желающие перехватить пустую бутылку. Собирали после ухода посетителей стеклотару и прятали в пакеты. Русский бизнес девяностых годов. Собирали, конечно, и раньше, но не в таких масштабах, как в нынешнюю «эпоху строительства капитализма». Впрочем, этим занимались не только бомжи.
Неподалёку от нас ошивался спившийся субъект в помятой одежде и со стеклянными, наподобие самого предмета добычи, глазами. Он вкрадчиво вглядывался в содержимое моей бутылки, оценивая количественно-временное соотношение жидкости и пару раз даже «приветливо» улыбнулся Иринке. Я, в свою очередь, не спешил, нарочно растягивая время, и наблюдал за движениями «бизнесмена».
Ира, стараясь не глядеть на «интересного дяденьку», слегка подвинулась в мою сторону и тихо спросила:
- Это кто? Твой знакомый?
- Нет. Он ведь тебе улыбается? Я думал - твой.
- А что он хочет?
- Он? – я повернулся к мужчине и громко повторил вопрос: – Ты чего хочешь?
- Дак, это… - тот сразу заегозил. – Если бутылочка не нужна…
- Ему нужна пустая бутылка, - перевёл я ребёнку.
- Пустая? А зачем ему пустая?
- Для коллекции. Видишь, у него их уже полная сумка.
- Для чего?!
- Ну, в общем, он их собирает, а потом на деньги меняет.
- На деньги?
- На деньги.
«Доверчивый» ребёнок не очень доверчиво посмотрел на «коллекционера».
- Ему нужны деньги?
- Конечно, нужны.
- Чтобы на метро ездить?
- Ага.
- А нам ведь тоже надо на метро ездить?
- Точно. Только мы деньги по-другому заработаем.
- Значит, бутылка тебе не нужна?
- Пустая нет.
- Тогда отдай ему. Он уже давно ждёт.
- Как скажешь, - перелил немного пива в стакан, а оставшееся протянул мужичку. – Можешь допить, а бутылку возьми себе.
- На работе не пью, - он подобострастно улыбнулся, взял посуду и отошёл от нашего столика.
- Он плохой, да? – Ирина украдкой продолжала наблюдать за «бизнесменом».
- С чего ты взяла?
- Ну… Он, какой-то…
- Грязный, имеешь в виду, - подсказал и пригубил стакан.
- Да… И ещё, когда он улыбается, глаза не смеются. Не по-настоящему. Он не красота. На него смотреть не хочется ещё и ещё.
- А ты думаешь, ему на нас смотреть хочется?
- А разве нет? Мы ведь не такие?
- Вот потому ему на нас и неприятно смотреть.
Ирина отвернулась и задумалась. Потом опять наклонилась над столом и принялась ложечкой ковырять мороженое.
- А если бы мы не дали ему то, что он просил, он бы обиделся?
- Думаю, что нет, - я откинулся на спинку стула и вытянул ноги под столом. – Он, скорее всего, заранее, на всякий случай, обиделся на всех, всех. На нас, на них, на весь мир и поэтому обижаться сейчас на кого-то конкретно не имеет смысла. У него такая форма защиты. Он как бы уже изначально готов к тому, что ему откажут. Ему, когда он смотрит вокруг, ничто не кажется красивым. И виноватыми в этой несправедливости считает тех, кто эту красоту видит. Например, тебя.
- Меня?
- Ну, или меня и всех, кто здесь бывает.
- И что? Он никогда, никогда, нигде, нигде не видит красоты?
- Почему же? Видит. Но у него своё представление о красоте. И то, что он считает приятным и красивым, мы воспринимаем некрасивым и мерзким. И наоборот. Поэтому он называет плохой тебя, ты его, а на самом деле…
- А на самом деле?
- На самом деле всё это условно.
- Условно?
- В общем, правы и те, и те, и не правы никто. Вот… - высказался и поймал себя на мысли, что сам, на месте Ирины, после такого объяснения, вряд ли бы что-либо понял. Ух… Ничего себе говорить научился? У кого, интересно, подобную манеру перенял? – Вот представь себе, что в деревне… Была ведь в деревне?
- Да, с бабушкой.
- Так вот. Горит в деревне сарай. Хозяин мечется, поливает водой из вёдер, а сосед стоит за своей оградой, смотрит и восхищается: «Вот ведь какое пламя красивое…». И оба правы. Соседу действительно нравится. Он, может быть, в душе художник или поэт непризнанный. Только, если об этом вслух скажет, тот, который тушит, ему после таких слов ведро на голову наденет или ещё что похуже сделает. Плевать он на такую красоту хотел. Не до этого. Понимаешь, о чём я?
- Понимаю. Это сосед сарай поджёг… - и облизала ложечку.
- Ага… - собрал глаза в кучу и посмотрел в синее, синее, синее небо. – А ты, когда увидела весь этот мир заново, тебе всё сразу понравилось? На всё хотелось смотреть? – я, наконец, задал тот самый вопрос.
Она закончила облизывать ложечку и положила её на стол.
- Наверное. Только я ведь не сразу всё увидела. Помаленьку, помаленьку, потом больше, больше… Сначала Сашу, потом тебя, потом Солнце… Когда ты мне последнюю серию сказки рассказывал, я всё это уже видела. Только не так, как сегодня или вчера.
- Слишком большое отличие?
- Большое, - помолчала несколько минут. – Вы с Сашей были, как бы, светящимися и вот такими, - Ира обрисовала руками полусферу. – Но Саша светился ярче. Он был похож на солнце. Только ближе. А тебя видно было, но как, как… - она долго подбирала нужное слово. – Как светящийся пар.
- ЗаШебись, - я произнёс это, разумеется, тихо и в сторону.
- Да. И когда ты положил руки мне на лоб, я точно плавала в этом пару. И хотелось спать. А когда Саша положил руки, стало тепло и тоже захотелось спать. А потом вас долго не было. Я однажды проснулась и увидела, что сон остался. Во сне была комната, окно и мама спала на кровати. И с тех пор я всё вижу, как раньше во сне. Только вначале уставали глаза. Долго смотреть не могла. А теперь даже без очков не устают.
- Ты видела сны?
- Каждую ночь. То что сейчас, вокруг нас, всё такое же, как во сне. И ты такой же. Ну… Почти такой же. Не во сне ты был другим. Паром.
- И маму видела?
- Видела.
- И я был таким же, как сейчас?
- Ага.
- Значит, ты не слишком удивляешься тому, что происходит вокруг? Всё как бы продолжение сна?
- Ну… Не совсем такое же. Но, похоже.
- Почему же ты сразу меня не узнала?
- Ты что, глупый? Раньше ты был круглым и светящимся!
Некоторое время просто молча сидел, и молча сидел, и молча сидел, и молча сидел… Мороженое растаяло. Я вообще не любил мороженое. Не любил. Мороженое. И оно растаяло. Потому что не любил. Растаяло. При чём здесь мороженое?
- А Сашу ты во сне видела, когда-нибудь?
- Кажется, нет. Где он сейчас?
Щёлкнул языком и посмотрел через проход на Арбат.
- Да он, вполне возможно, именно сейчас сюда подойдёт. Я лично нисколько не удивлюсь. А ты?
- И я не удивлюсь, - Ира поглядела в том же направлении, как будто наш общий знакомый должен появиться сию же минуту.
- Правильно, - я улыбнулся. – Куда же больше удивляться? А маму, как ты в первый раз увидела, расскажи.
- Маму? Я когда проснулась - сразу её узнала. Я её и раньше видела, до болезни. И во сне тоже. Просто сразу видно плохо было. Вот солнце видела хорошо. Я раньше только солнце хорошо видела, – и засмеялась. – А сейчас совсем на него не могу смотреть. Яркое очень. Я думала оно рядом. Рукой можно потрогать, а оно далеко.
- Ну, не так уж и далеко, - пододвинул девочке своё мороженое, - Ешь, я не хочу. Может быть оно и ближе, чем мы думаем.
- Папа говорит, что к солнцу можно долететь только на ракете.
- Вот папа твой на ракете к солнцу и полетит.
- Правда? – Ирина удивлённо выгнула брови.
- Может быть, - я оглянулся в поисках «старого знакомого». – Значит сейчас у тебя всё нормально?
- Нормально.
- Ну, и слава Бо… Уф… - осёкся на полуслове. Кому слава-то, не понятно. - Эй, друг, иди сюда, - махнул рукой «бизнесмену». – Иди, иди!
- Тот, всегда готовый к «труду и обороне», незамедлительно возник возле столика. Та же выжидательная улыбка, тот же взгляд.
- Есть хочешь?
- Да нет, нет, - замахал он руками. – Вообще-то, так сказать, я…
- На, держи, - достал из кармана рубашки деньги и протянул в его сторону. – Купи четыре бутылки пива, себе поесть, чего сам выберешь, и садись за наш стол. Хорошо?
Через пару минут он уже восседал рядом, виновато улыбаясь и не решаясь прикоснуться к тарелке с пельменями.
- Ты ешь, ешь, не стесняйся. Пиво пей, сколько выпьешь, остальное с собой заберёшь. Как зовут-то?
- Алексей. Алексей Фомич, - он аккуратно, не спеша, просунул в рот первую пельменину.
- Меня Андреем, её Ириной. Будем знакомы, что ли? – плеснул себе в стакан немного пива. – Может быть, водочки хочешь?
- Нет, нет, не нужно, - завертел он головой. – И так вон не знаю даже…
- Ну, как хочешь, - я отпил из своего стакана. – На нет и суда нет.
- Доченька ваша? – улыбнулся Алексей и кивнул на ребёнка. – Красавица. Вырастет, ещё красивей будет.
- Да нет, не дочка, подружка, - и подмигнул Ирине. – Вот как раз насчёт красоты и хотелось бы поговорить. Ты, наверное, человек грамотный. Да и повидал в жизни, по-видимому, всякое. Скажи, что же такое красота?
Алексей перестал на некоторое время жевать и оглядел нас, ища в моих словах подвох.
- То есть, как это?
- А вот как ты понимаешь, так и скажи.
- Ну, это ведь, - он откашлялся. – Кому как, наверное.
- А как тебе?
- Мне? Мне, пожалуй, когда красиво, тогда и красота.
- Когда красиво? Ну да… Слушай, а вот скажи, ты себя каким человеком считаешь, хорошим или плохим? Ирине показалось, что ты плохой.
- И правильно говорит. Плохой я. Что во мне, окромя души, хорошего есть? Ничего. Так что, правильно всё. Плохой, - Алексей услужливо улыбнулся.
- А почему, когда ты улыбаешься, глаза не улыбаются? – задала «детский» вопрос Ирина.
- Так ведь, от перенесённых тягот и лишений не улыбаются. Много слёз пролили глаза мои. Вот как.
- С Вами, наверное, плохо обращались? – девочка даже перешла на «Вы».
- Всякое бывало, всего и не упомнишь. Да и вспоминать особо не хочется.
- А душа, значит, у тебя хорошая? Добрая, видать, и светлая, - на полном серьёзе спросил. Без издёвки.
- А вот этого не тронь, - он вдруг изменился в лице. В глазах блеснуло что-то такое… Впрочем, тут же успокоился. – А как же ей быть другой? Душа –  она на то и душа.
- Почему же ты себя тогда плохим считаешь?
- Не я считаю. Люди считают. Люди разные встречаются, - Алексей хотел отпить пиво прямо из горлышка, но передумал и налил в стакан. – Вот и вы тоже на меня, как на собаку смотрите. Разве не так?
- Я люблю собак. Особенно, когда они маленькие ещё, – Ирина заёрзала на стуле. – Мы сейчас с Андреем щенков видели, я даже гладила одного. Пушистый такой.
- Вот видишь, - я перевёл взгляд с ребёнка на «коллекционера». – К собакам можно по-разному относиться.
- Ну, наверное, - он опять услужливо улыбнулся. В ответ я зевнул и лениво потянулся.
Жара не спадала. Солнце хоть и устремилось к закату - продолжало свою бурную деятельность. Вспомнил, что говорила о солнце Ира.
- А что, ты на Арбате каждый день тусуешься?
- Ага, почти каждый. Меня здесь все знают. Лёхой Значком кличут.
- Значок? Это что, прозвище такое?
- Да вроде того.
- И за что получил?
- Сам не знаю, - собеседник приподнял одно плечо. – Зовут и зовут. Я уже привык.
- А старушки – конкурентки твои, что ли?
- Ага. Я их и выгонял, и что только не делал, лезут и всё. Наглые женщины.
В это время в проходе показалась и сразу весь этот проход загородила знакомая фигура. Со стороны Арбата выплыл «непотопляемый танкер».
- О!.. Вот он! – протянул руку в мою сторону и закричал Вадим. – Ну, ничего себе ты
точные координаты даёшь. В закоулке, мол, и всё. Попробуй найди. Весь Арбат исходил. Привет!
Он был не один. С каким-то Валерой, о котором я запомнил лишь то, что вся левая рука последнего была покрыта синей татуировкой. Вадик подошёл к столику и с интересом уставился на нашу «весёлую компанию».
- Это что? Вы все вместе тут отдыхаете? Ты же сказал, что с подружкой?
- Она и есть моя подружка. Тебя что-нибудь не устраивает? Говори, не стесняйся.
- Где-то я тебя видел, малыш, - Вадим почесал переносицу и повернулся в сторону третьего «члена коллектива». – А уж тебя-то точно видел. Ты что тут торчишь?
- Да я, собственно… Пойду, пожалуй, - засуетился Значок и принялся торопливо собирать бутылки со стола. – Спасибо, конечно, за угощение…
- Чего вскочил-то? – я кивнул ему головой. – Сиди, я ведь угощаю, - и поднял голову на Вадика. – Мешает он тебе, что ли? Пусть сидит. За жизнь толкует и всякое такое.
- Как хочешь, - махнул рукой украинец, взял без спросу за соседним столиком два свободных стула и присел к нам. – Это в твоём жанре. Ты у нас личность творческая, я уже привык. Гхе-е… Ну, рассказывай. Только, Андрюха, у меня времени не много. Давай сейчас по-быстрому перетрём, а вечером можно и водочки попить. Договорились? – он подвинул стул своему спутнику. – Присаживайся, чего стоишь?
- Если торопишься, то отвези нас к Марине. Помнишь, я тебя с молодой мамой знакомил? Ты там ещё стихи читал?
- Точно, - хлопнул себя по лбу Вадим. – А я голову ломаю, где эту девчушку раньше видел. Только… Слушай, я что-то не пойму. Она, вроде бы, раньше… Ну ты понял?
- Раньше, раньше… Раньше это раньше. Правда, Ирина?
- Правда, - согласилась Ирина и невозмутимо посмотрела на украинца.
- Не понял? И как это? В смысле… Ну, в общем, чудеса. Ё-моё… Ирина, ты меня-то помнишь, нет? Хотя, какой там, помнишь…  - Вадик перевёл взгляд с ребёнка на Лёху «бизнесмена». – Слушай, иди отсюда, а? От греха подальше.
- Да что ты его гонишь, не пойму. Всё равно сейчас уходим. Отвезёшь нас, нет? Если да, то в машине и поговорим. Ты на колёсах, кстати?
- Конечно. Ну, поехали тогда, - и мой друг поднялся с места.
- Я поглядел на Значка.
- Счастливо оставаться.
- Счастливо, счастливо, - приподнялся тот.
- Ты ещё в дёсна с ним расцелуйся на дорожку, - развёл руки в стороны Вадим. – Ну, дела…
Вчетвером прошли через Арбат и уселись в знакомый БМВ, стоявший возле ресторана «Прага». Правда, крыло было слегка вмятое.
- Чёрт один въехал на прошлой неделе, - указал на повреждение хозяин. – Я бы ему всю рожу так же помял, с удовольствием… Если бы помнил чего-нибудь. Пьян был. Слегка.
- А ты бываешь трезвым? – я поудобнее устроился на заднем сидении, рядом с Ириной. Впереди расположились Валера с наколкой и сам владелец авто с баранкой в руках. Последний включил зажигание и оглянулся:
- Трезвым я бываю тогда, когда не бываю пьяным. Не реже.
- Резонно, - улыбнулся я криво. – Дорогу помнишь?
- Да не заблудимся, думаю, - Вадим переключил скорость и принялся разворачивать машину. – Надолго, в этот раз, приехал?
- Видно будет. Я что спросить хотел. Ты Измайлова, случайно, с тех пор не видел?
- Измайлова-то? – водитель вывел БМВ на дорогу. – Видал пару раз. Ты как исчез, мы неделю «не просыхали». Ну, и потом встречал, было дело.
- И Измайлов с тобой неделю пил?
- Кхе-е… - Вадик усмехнулся. – Он-то и был инициатором. Денег угробил уйму на всякие «увеселительные мероприятия». Да и сейчас с Лолой, наверняка, где-нибудь куролесит.
- С кем?
- Ну с Лолкой. Забыл, что ли? Они же теперь неразлучная парочка. Помнишь, мы его к ней спать отвезли, когда он сам не в состоянии соображать был? Вот с тех пор. Он на неё уже кучу бабок спустил, одел с ног до головы. Сам, правда… - украинец газанул, игнорируя красный цвет светофора. – Не знаю. То ли Лолка на него так подействовала, то ли что другое… В общем, нет того Измайлова, которого все знали.
- В смысле?
- Ну что, в смысле? Видел я его недавно. Узнать невозможно. Помятый весь. Опухший. Одежда грязная. Не лучше того бомжа, с которым ты только что пиво пил. Представляешь? Если бы кто раньше про такое сказал, я бы в лицо рассмеялся. А теперь?.. Чудеса. Ведь, вроде, и дела у него в последнее время шли нормально и всё такое… Непонятно, почему опустился так? Может, ты в курсе? Вы ведь якшались раньше… А?
Я промолчал и отвернулся к боковому стеклу.
- Или Лолита, действительно, роль какую-то сыграла, - продолжал украинец. - В натуре, приворожила чем-нибудь. Они бабы и не такое могут, ни при детях будет сказано. Помнишь, Марго за мной таскалась? Так вот, я ей морду набил и предупредил, чтобы близко даже не подходила. Не подходит пока. Тьфу…
Вадим сплюнул под ноги и прибавил газу. Дальше ехали молча. Водитель курил сигарету, выбрасывая пепел в открытое окно. Его знакомый вообще за всё время не произнёс ни слова.  Ирина рассматривала застекольные пейзажи, а я, откинувшись на сидение, просто расслабился и ни о чём не думал. Хотя, что значит, не думал? Пытался не думать…
Подъехали к самому подъезду Марининого дома. Вышли из машины все, кроме угрюмого Валеры. Я взял ребёнка за руку и щёлкнул языком:
- Ну что, идём получать свою порцию пиндюлей?
- Идём, - вздохнула девочка и поглядела вопросительно на Вадима. – А Вы, правда, ту тётеньку побили?
- Какую? – округлил глаза украинец.
- Которая за вами таскалась?
- Не… - замотал головой тот. – Пошутил я.
Ирина приподняла плечико и потянула меня в подъезд.
- Сейчас, сейчас… - я удержал её и повернулся к другу. – Ну что, где тебя найти, если нужен будешь?
- А если не нужен? Можно не искать?
- Перестань. Я серьёзно спрашиваю.
- Ну где? Звони ночью домой, я часто ночую. Завтра, кстати, возле рынка на Киевском вокзале буду с утра. Подходи, машину если что увидишь. Где остановился-то?
- Пока нигде, но думаю здесь переночевать.
- Можешь у меня перекантоваться. Ключ оставить?
- Да нет, спасибо, Вадик. Завтра увидимся, скорее всего.
- Ну, тогда до завтра, - он пожал руку и открыл дверь машины. – Подъезжай к Киевскому.
Он уже почти сел, когда я его окликнул:
- Вадим!
- Что? – украинец удивлённо оглянулся.
- Ты чьи стихи в прошлый раз читал?
- А что? Понравились?
- Да не в этом дело. Ну так чьи? Не говори только, что твои.
- Не мои, - усмехнулся и сел за руль. Закрыл дверь и уже из салона добавил. – Вот тебя торкнуло… - и, выставив из окна вверх средний палец, нажал на педаль газа.
Машина сорвалась с места и через несколько секунд исчезла из поля зрения. Иринка поглядела вопросительно:
- А что это он показал?
- Он дал понять, что очень меня уважает, трень-брень. Очень… Пошли.
Пиндюлями, как и предполагалось, мы огреблись сполна. Марина разводила руки в стороны и выговаривала всё, что думает обо мне и дочке. Глаза, впрочем, при этом оставались добрыми. Папаня также не выглядел слишком уж разъярённым. Через пару минут страсти улеглись, и все успокоились.
- Где хоть были-то? – улыбалась Марина. – Меня отослали, а сами…
- Мы совершали хулиганский поступок, - серьёзно отвечала дочь, - и встречались с Вадиком, который избил Марго, которая за ним таскалась, а потом сказал, что пошутил.
- Не выдавай тайну, - хлопнул я легонько по её голове ладошкой. – Мы просто гуляли по Арбату.
- Понятно. Ну, проходите. Стол накрыт. – Марина кивнула головой в сторону большой комнаты.
Я взял на руки Иринку, слегка подбросил её в воздух и занёс в квартиру.
- Эх, Марина, кабы была твоя дочь лет на пятнадцать постарше, непременно бы женился.
- У тебя ещё всё впереди. Через пятнадцать лет вернёмся к этому разговору. А сейчас давай твой приезд отметим, - и повернулась к бывшему мужу. – Леонид, ну же, ухаживай за гостем.
- Не надо за мной ухаживать. Я человек самостоятельный. В том плане, что за стол и сам могу усесться. Вот только кушать не хочу. Мы с Ириной уже перекусили. Правда?
Девочка согласно кивнула головой.
- Я позвоню от вас, если можно. И потом, видимо, уеду. Так что, извините.
- То есть, как? – наклонила голову вбок хозяйка. – Мы его ждём, ждём. А он заскочил на минуту и убегает. Нехорошо…
- И сказку недорассказал! – пропищала Ирочка.
- И выпить бы за знакомство, - указал на накрытый стол Леонид.
По очереди оглядел всех троих:
- Позвонить-то хоть можно?
- Да, конечно, звони. Почему спрашиваешь? – Марина указала на телефон.
- Сказку, видимо, придётся рассказать, - улыбнулся ребёнку и, подняв трубку, набрал нужный номер. – А вот пить не могу. Честно не могу. Вы выпейте за меня и за своё здоровье. А мне сейчас нельзя.
Раздались гудки, а затем знакомый, тихий голос:
- Алло… Алло?
Положил трубку на место:
- Нужно ехать.
- А сказку? – опять напомнила Иринка.
- Может быть, посидим немного, пообщаемся? – Леонид недоумённо посмотрел на бывшую жену, а затем вновь на меня. – Мне с вами поговорить хотелось, - особенно налегал на слове «поговорить». – С глазу на глаз, если можно. На балконе устроит?
- Устроит.
Солнце скрылось за крышами домов. Близились сумерки. Леонид достал пачку сигарет и протянул мне.
- Не курю, спасибо, - я облокотился на ограждение балкона.
- А я закурю, если не возражаете?
- Давай уж, на «ты». Естественнее будет.
- Давай.
Он затянулся и некоторое время ничего не говорил, точно собирался с мыслями. Наконец, выдохнул дым.
- Я вот о чём, - опять пауза. – Я понимаю, что ты подружился и с Мариной, и с дочерью. Но всё же, видимо, за любые услуги нужно платить. В том числе и за лечение. Поэтому, хотел бы сам… В общем, сколько это стоит? Только говори сразу, Андрей, не стесняйся. Я человек не бедный и за добро… Сколько скажешь, столько и… Разумеется, в разумных пределах.
Поглядел я в небо. В небо я поглядел. Поглядел в небо я…
- Парит. Наверное, дождь будет, - и, обернувшись к собеседнику. – А в разумных пределах, это сколько?
- Ну… Это в разумных пределах.
- Лаконичный ответ. А если я запрошу очень много?
Он опять затянулся:
- Думаю, мы сумеем договориться, - и опять стряхнул пепел вниз.
Я потянулся, хрустнул суставами и повернулся ко входу в помещение:
- Пойду. Поздно уже, а ведь ещё сказку Иринке рассказать обещал, - и шагнул прочь с балкона.
- Ну, всё-таки? – он остановил меня и, выжидая, посмотрел в глаза.
- Понимаешь, Леонид, я уже своё взял, - и ушёл с балкона, оставив его в недоумении.
Девчонки сидели на диване, ждали нас. Леонид продолжал «курить».
- Ну что, моя будущая невеста. Ты готова выслушать продолжение истории, происшедшей на самом краю света?
- Что, прямо сейчас? – отозвалась «будущая невеста».
- Конечно сейчас. Устраивайся поудобнее и слушай, оттопырив уши.
Я перевёл взгляд с дочери на мать, потом обратно и щёлкнул пальцами…

*          *          *
 
-  Ты знаешь, о чём я пою? Я пою не о Луне. Большой. Жёлтой. С голодными глазами. Холодной, но готовой сжечь одновременно. И холод ли это или нестерпимый жар – не понять поющему песню. Я пою не о Небе. Чёрном. Низком. Близком. И в то же время – Огромном. Недоступном. Проглатывающем певца в тот момент, когда он только, только начинает понимать, что же есть такое – Небо. Я пою не об этом. И всё же я пою и о луне, и о небе, и даже о тебе. В моей песне нет слов. Её не понять тому, кто хочет найти в ней скрытый смысл, осознать, о чём песня. Эту песню необходимо прочувствовать. Эту песню необходимо прожить. Я сам не знаю, о чём моя песня, но совершенно уверен, что она живёт во мне, а я живу в ней. Волчья песня. Песня Любви. Песня Ненависти. Любовь и Ненависть –  два основных компонента образующих Жизнь. Следовательно моя песня – песня Жизни.
Двое. На знакомой скале. Сидели и глядели в ночное небо. Один пел. Другой не пел. Один разговаривал сам с собой. Другой благодарно молчал. Ночь пробежала первую половину пути…
- Я хищник, Малыш. Понял ли ты, что такое быть хищником? Кто понимает это, тот обрекает себя на вечный поиск компромисса между торжеством силы и режущими вопросами боли. Но это и есть счастье. Стонущее счастье. Кричащее счастье. Счастье, замешанное на смеси терпкого привкуса крови и аромате четырнадцати капель любви. Быть хищником… Что значит, быть хищником - нельзя объяснить двумя словами, тремя словами, тысячью, миллионом слов. Это можно только спеть. Попробуй спеть эту песню сам, Малыш. Вкус крови - это не только вкус пищи. Вкус крови – это гимн полноты жизни. Когда твои клыки вгрызаются в тёплую плоть ещё живого животного, ты испытываешь оргазм. Оргазм победы. Победы не над слабым существом, нет. Победы над жизнью. Это всеохватывающее чувство восторга, чувство наполненности, это смысл существования. Сила. Чувство Силы опьяняет, заставляет ликовать. Заставляет бежать вперёд, сквозь ветер и ливень и радоваться возможности бороться со стихией. Заставляет танцевать на краю пропасти, на грани смерти, на грани полёта в неизвестность и не падать вниз. Быть хищником – это искусство. Быть хищником – это не просто убивать ради пропитания, а уметь видеть в этом красоту. Видеть прекрасное. И ради того, чтобы испытать эти мгновения ощущения прекрасного, рисковать жизнью. Петь свою песню. Пусть последнюю песню, но такую, чтобы она стоила и твоей жизни и жизни всех тех, кого ты убивал. Быть хищником – величайшее предназначение, Малыш. Быть может, когда-нибудь ты поймёшь это. Жизнь не стоит того, чтобы прожить её в страхе. Жизнь не стоит того, чтобы прожить её в стаде. Жизнь не стоит того, чтобы прожить её в стае. Жизнь стоит того, чтобы умереть вольным хищником. Я могу научить тебя есть сырое мясо, но я не смогу научить тебя петь песню. Учись сам.
Ребёнок заболел спустя неделю. Лежал на траве и метался в жару. Бессвязно говорил, кричал, плакал, ничего не ел и подолгу не приходил в сознание. Хищник помочь ничем не мог. Он почти не отходил от человека, подолгу смотрел на него, иногда облизывал языком и готовился к худшему. На третий день болезни Хищник аккуратно взвалил ребёнка на спину и устремился в сторону заката солнца. Туда, куда упиралась нога радуги. Где жили люди...
Ещё три дня понадобились на преодоление пути. На четвёртые сутки Хищник увидел разноцветные силуэты жилищ, множество двуногих собратьев мальчика и домашних животных, безбоязненно пасущихся по округе. Зверь вбежал в поселение, не обращая внимания на испуганных его появлением людей и лай переполошившихся собак. Вынес ребёнка на середину площади, аккуратно снял со спины и опустил на землю.
Собаки окружили Хищника плотным кольцом, лаяли, но напасть не решались. Люди, вооружившись палками, также подтягивались поближе. Необычность зрелища сбила всех с толку. На конкретные действия не решался никто.
И вдруг, с разных сторон послышались возгласы, всё более усиливающиеся и вскоре переросшие в сплошной гул. Мальчика узнали.
Растолкав толпу, на площадь пробрались несколько человек. Вышли и остановились на  безопасном расстоянии от Зверя.
- Да, это он, - произнёс один из них.
- И что, его принёс на себе волк? – спросил другой.
- Видимо, да. Отдайте распоряжение отнести ребёнка к врачам.
- А что делать с хищником? Убить?
- Пожалуй. Хотя экземпляр очень редкий и крупный. Отловите и посадите в клетку. Потом решим. Меня сейчас интересует ребёнок. Два месяца о нём ничего не было слышно. Отдайте команду.
Второй человек махнул рукой, и на Хищника набросили сеть. Когда последнего оттащили в сторону, подбежавшие люди взяли мальчика на руки и понесли с площади. Волка потащили волоком следом. Он не сопротивлялся, а лишь смотрел сквозь сетку на идущих впереди.
Лаяли собаки. Кричали птицы. Тучи столпились у горизонта и готовились к взрывной атаке на затянувшийся закат.
Когда хищника опустили в клетку, он улёгся в угол и сразу же забылся в глубоком, похожем на падение в пропасть, волчьем сне.

ГЛАВА 16
Но есть простые имена:
Лолита, Музыка, Дорога.
И жизнь - не западней порога.
И смерть – не северней окна.
Г.Васильев

- Здравствуй, Лолита, - я стоял возле открытой двери и в чёрных глазах женщины пытался отыскать знакомые полутона.
- Здравствуй, - её глаза блестели. – Опять, вначале по телефону позвонил, проверил?
- Опять, - вошёл в квартиру и закрыл за собой дверь.
В квартире произошли некоторые изменения. Появились - новая мебель, качественная видеоаппаратура и другие предметы быта. Лола осталась прежней.
Я плюхнулся в глубокое кресло и вытянул ноги. Хозяйка мягко, по-кошачьи, устроилась на диване - напротив, поджала ноги и укуталась в халат. Некоторое время разглядывал её. Разглядывал внимательно. Разглядывал пристально. Каждую чёрточку. Каждую знакомую деталь. Ища изменения. Ища и не находя.
- Почему молчишь? – она перехватила взгляд.
- Пытаюсь найти что-то…
- Что именно?
- Пока не понял, но что-то важное.
- Где ты был, всё это время?
- Рядом.
- Я так и думала. Кофе хочешь?
- Хочу, - соврал я и, закрыв глаза, стал ждать, когда хозяйка приготовит названный напиток. Закрыл глаза и расслабился.
Запах кофе покинул территорию кухни и вечерним туманом прокрался в комнату. Коричневый туман. Тяжёлый. Повсюду, повсюду. Я не люблю кофейный туман. Я люблю просто туман. Белый. Мокрый. Утренний…
Помнится, в этой комнате гуляла мышь. Наглая и серая. Что-то она такое грызла? Что? Что? Стоп. Точно. Она грызла закат. Закат в комнате Лолиты. Зачем Лоле закат? Почему не восход? Только не говори, что это я запустил в квартиру мышь. В твою квартиру, Ло-ли-та… Не веришь? Игра в ромашку. Веришь, не веришь… Опять не веришь? Ну, что ты, верю, Андрюша. Андрюш…
- Андрюша?! Андрюш… Уснул, маленький? – Лола сидела передо мной на корточках. Голос мягкий, вкрадчивый. На журнальном столике, возле кресла, дымились две чашечки чёрного кофе. Неужели уснул?
- Бр-р… - встряхнул головой и взял лицо женщины в свои ладони. – Устал немного, кажется. Даже сон успел увидеть.
- Хороший сон? – она положила свои руки поверх моих. – О чём?
- О тебе.
- Врёшь, конечно, - губы сложились в улыбку, как бы дополняя: «Даже если врёшь, всё равно приятно».
- Пусть нет в словах моих ни правды, ни резона,
Ты веришь мне, такая женская судьба.
Я соберу твою печаль в свои ладони.
Я опущу её в хмельные погреба…
- Вот, вот… Такая женская судьба, - Лолита скосила глаза в сторону столика. - Кофе остывает.
Я некоторое время удерживал её лицо, разглядывая каждую волосинку бровей, каждую морщинку возле больших, живых глаз. Затем освободил руки и взял чашку с пока ещё горячей, освежающей жидкостью. Сделал несколько глотков и поставил чашечку на место. Лола за это время вновь переместилась на диван и сидела, развалясь на подушках и поджав ноги.
- Это всё Измайлов купил? – окинул я взглядом комнату.
Она в ответ просто кивнула головой.
- Ты с ним часто встречаешься?
- Каждый день.
- И где он сейчас?
- Не знаю, - посмотрела на настенные часы. – Игорь вот-вот должен подойти.
- Должен подойти сюда?
- Конечно.
Я сделал резкий выпад туловищем вперёд и, вытянув руки, упал на диван рядом с женщиной.
- Ну, и как он тебе?
- В каком смысле?
- В смысле общения, - по-пластунски подползал всё ближе и ближе.
- Так же, как и ты…
- В каком смысле?
- В смысле общения, - Лолита улыбнулась, и глаза у Лолиты чёрные, чёрные..
Я обнял её за талию, подтянулся и оказался над женщиной, лицом к лицу. Дыхание непроизвольно остановилось, и губы захотели почувствовать знакомый вкус.
- Ло-ли-та…
Игра в кошки-мышки, точнее в удава и кролика. Удавом на этот раз был я. Нарочно распалял себя до состояния, когда появляется желание проглотить жертву. Одна рука нежно гладит черноту волос, а другая борется с искушением сильнее сжать горло. В неподвижных зрачках женщины видел отражение своих зрачков. Зрачки увеличивались – отражение умножалось – Лолита ждала…
Я засмеялся, отпустил руку, прикоснулся губами к щеке и приподнял голову, чтобы видеть её лицо целиком.
- Как он себя чувствует?
- Кто?
- Игорь Сергеевич. Слышал, сильно изменился?
И вместо ответа – звонок в дверь.
Лолита выбралась из-под меня, поправила волосы и провела рукой по моему лицу:
- Сейчас сам увидишь…
Ушла открывать, а я перебрался назад в кресло и залпом допил остатки кофе: «Ждём-с…»
Дверь скрипучая. Разговор короткий. Шаги быстрые. Измайлов…
Лола щёлкнула выключателем. Люстра отдавала накоплённый за день, отобранный у солнца свет. Измайлов стоял передо мной прежний и наглый. Взгляд уверенный, лицо свежевыбритое, улыбка открытая и немного насмешливая. Несмотря на жару, дорогой костюм, белоснежная рубашка и галстук. Вывод: «Вадик – баран!»
Я поднялся навстречу вошедшему. Он приветливо протянул руку.
- Наконец-то появился. Я ждал тебя. Здравствуй.
- Здравствуй. Мне тут про тебя такого «понарассказывали…»
- Ерунда, - махнул рукой, уселся на диван, снял пиджак и ослабил узел на галстуке. Лолита повесила пиджак на спинку стула, а сама уселась рядышком с мужчиной.
- Я почему-то так и думал, что ты сегодня придёшь. Как будто знал, - Игорь  рассмеялся. – Что? Говоришь, про меня байки рассказывают? Спился, дела забросил, деньги растранжирил? Так? – и состроил презрительное выражение лица. - В чём-то они правы. В чём-то… А я прав во всём! И в этом разница. Да хватит о… Лучше расскажи, как твои дела обстоят?
Вопросы – ответы…
- Что рассказывать-то? Я только утром в Москву прилетел. Очень удивился тому, что ты с Лолитой… живёшь.
- А что так? – Измайлов прикрыл один глаз.
- Ну, просто не предвидел такой ситуации…
- А… Не предвидел, - опять усмехнулся. – Лолита - очень интересная женщина.
- Угу… Предполагаю. Догадываюсь…
Мы разом посмотрели на хозяйку.
- Догадываешься? И только? – Игорь расстегнул пуговицы на манжетах рубашки и принялся закатывать рукава. Медленно. Мед-лен-но… Один. Другой. Развернул руки тыльной стороной и вытянул в мою сторону.
Шрамы… Шрамчики… Тонкие, тонкие… Как у меня раньше, когда я являлся «возлюбленным Лолы, в данный момент»… Качество порезов такое же, но количество!!!
- Ну, как? – Измайлов раскатал рукава и опустил руки. – Лолита - очень интересная женщина, - резко встал, подошёл к стене и снял с неё гитару, оставленную в своё время ещё Вадимом. Затем, упав вместе с гитарой на диван, ударил по струнам и пропел, вернее даже прочёл, точно стихи:
- Мы осенние листья, нас бурей сорвало… - перестал играть и повернулся ко мне. – Не умею я петь. А жаль. Помнишь, ты эту песню Вертинского в ресторане исполнил?
- Тебя же там не было?
- Неважно. Рассказали… - он отвернулся и замолчал. Потом вновь провел рукой по струнам. -  Нас всё гонят и гонят ветров табуны… Ответь мне,  Андрей, вот на какой вопрос: Как ты сам себе объясняешь стремление довести до конца то, что сейчас делаешь?
Началось. Да нет, раньше началось…
- Что? – хотя вопрос не то что понял, а словно сам себя и спросил.
- Тебя ведь никто не принуждал насильно меня разыскивать? Ведь нет?
- Меня с самого начала никто, ни к чему не принуждал. Просто, один человек подарил четыре фотографии других людей.
- И всё?
- И всё. Всё… Александр подарил.
- А почему ты его не послал?
- А ты почему не послал? В своё время?
Игорь облокотился на гитару. Обнял её всю. Всю обнял…
- Послал. Вначале…
- Я тоже вначале послал.
- А потом?
- Что потом? Четыре фото, без объяснений: «Что? Как? Зачем?» Просто – четыре фотографии.
Просто – четыре фотографии. Без «Что? Как? Зачем?». Просто…
- Знаешь, почему ты эти фотографии не выбросил? Слово есть хорошее, которое всё объясняет. Азарт. А что? А почему? А зачем? Разве нет? Твой Александр на этом и сыграл. Если бы он объяснил, что к чему, с самого начала, ты бы просто плюнул и выбросил все фотографии. А так… Тебя погубило искушение удовлетворить любопытство.
- Погубило? – почесал за ухом и посмотрел внимательно.
- Ну, может быть, я слишком прямолинейно выразился.
- Да он такой же мой, как и твой.
- Нет. Не такой же… - Игорь удивительно быстро менял настроение. Сейчас настроение его покинуло. Ненадолго. - Кстати, ты кого-нибудь из четверых, кроме меня, уже встречал?
- Да, ещё одного.
- Из любопытства? – с некоторой издёвкой.
- На этот раз, по-видимому, не только, - взял со столика зажигалку и поднёс огонь к сигарете во рту женщины. Получил в ответ благодарность в виде кивка головой. – И с тобой тоже, не только.
- ?
Я не спешил защёлкнуть зажигалку и вместо ответа продолжал разглядывать неритмичное движение огня.
- Деньги…
- ???
- Деньги, деньги. Александр предложил деньги.
- Предложил деньги? – Измайлов недоверчиво приподнял бровь. – И тебе   этого хватило?
- Имеешь в виду сумму?
- Я имею в виду мотивацию поступка.
- Видимо, да.
- А какая, если не секрет, была сумма?
- По твоим масштабам, вообще не сумма. По моим… - я поднял вверх правую  руку, щёлкнул пальцами, повертел ими, и резко опустил руку на место. – В общем, отработал…
- Отработал? Бабки???
- Бабки, бабки! – и вдруг почувствовал, что на глаза надвигается сплошная красная масса. – Я, по крайней мере, ничего у Александра не просил, и ничем ему не обязан. И ничьё место занимать не собираюсь. Ни твоё, ни тех троих. Любопытство? Не любопытство? Искушение? Не искушение? Не знаю! Ничего не знаю. Знаю только, что мне от Александра ничего не нужно. И от тебя не нужно. В отличие от твоей истории с тем учёным. Поэтому, ты и я – не одно и то же. Понял?!
Последнее слово я произнёс резко, выбросив вперёд туловище. Что я в этот момент чувствовал? Сложный вопрос. Хрен знает, что я чувствовал? Только что «пальцы веером» не распустил. И то хорошо.
Измайлов ничего не ответил, лишь удивлённо посмотрел и, наклонившись над  гитарой, что-то замурлыкал под аккомпанемент набора из двух аккордов.
Лолита следила за нашим разговором, точно кошка во время весенних разборок озабоченных котов. Мол: «Посижу, посмотрю, который придурок-кот победит, с тем и пойду…»
Я поостыл. Настолько, что даже замёрз. За окном порвалась плёнка донимавшей целый день жары. На сцену вышел дождь. Вечерний. И вместе с прохладой принёс сквозняк.
Поёжился и поглядел на «кошечку»:
- Лола, прикрой окно, если не трудно. Озяб, что-то.
- Может, заболел? – она встала с дивана и подошла к окну. Превратилась в струну, потянулась грациозно, плавно. Затем перегнулась через подоконник и выбросила вперёд руки, подставив их под барабанящие капли дождя. Мы с Измайловым одновременно заострили внимание на её позе. Долго смотрели…
- Ну что, успокоился? Чего раскричался-то? – голос Игоря был мягким.
- Да сам не знаю. Устал, должно быть.
- Должно быть, - он тоже поднялся и выключил свет, так что в темноте остался виден лишь силуэт стоявшей у открытого окна девушки. – Где остановился в этот раз? Далеко отсюда?
- Пока нигде.
- Значит здесь и отдохнёшь. Мы с Лолой должны сегодня съездить кое-куда, а ты спи, - уселся на место. – Помнишь, как я проверял, где ты живёшь? Друга твоего выслеживал, - опять, в какой уже раз, засмеялся. – Кстати, я Вадика недавно совсем видел. Это ведь он меня с ней познакомил.
- Да я, в общем-то, тоже при этом событии присутствовал.
- Точно, точно… Ты не обижайся. Я действительно рад тебя видеть. Тебя  одного и рад. И разговор затеял для того только, чтобы ты мне помог расставить все точки над «и»,  - Измайлов в очередной раз взял в руки гитару и принялся неслышно перебирать струны. – Всю жизнь мечтал научиться играть на музыкальных инструментах, а приходилось всю жизнь заниматься другими вещами. Неизвестно чем… - опять пауза и голос дождя под неумелый аккомпанемент гитары. – Я ведь, действительно, в отличие от тебя знал, что делаю. С самого начала. И о последствиях знал. И всё равно… В общем, всё равно. Хоть так, хоть так. Главное, что… Главное то, что я всё равно ни о чём не жалею. Всё замечательно. Мне не о чем жалеть. Если перекрутить назад стрелки часов, я выберу тот же размер времени. Не буду пытаться сократить его или наоборот растянуть. В противном случае, зачем вообще жить? День за днём плевать на своё отражение в зеркале? Искать виновных в судебном процессе, над девственницами и ангелами? Делать вид, что близок к разгадке тайны смысла бытия, не есть мяса, жалеть коров, и при этом по ночам скулить и посыпать тело перьями из распоротой подушки, в надежде обрести крылья? Александр появился вовремя. И тогда и сейчас… Теперь всё заново. Для меня. И ты уже здесь. Для себя. – Игорь блеснул в темноте белизной зубов. – А я ведь, действительно, пил всё это время. И всё время проводил с ней. И море денег на неё истратил. Так что, не обманули тебя. Почти не обманули… Но ты таким меня не увидел, потому что не должен был увидеть. Таким… И с Александром я встречался, - он угадал маску на моём лице и продолжил. – Встречался. Два дня назад. Поговорили спокойно, точно друзья старые. Грех жаловаться. Тебя вспоминали, хотя он о тебе с неохотой говорил… И даже, веришь - нет? Песни пели. Угадай какие? Цы-ган-ски-е! Можешь представить?
Измайлов вновь замолчал и даже перестал трогать струны. Лолита, вместо того чтобы закрыть окно, продолжала диалог с дождём. Я ждал, что Игорь закончит начатую тему, но он вдруг просто протянул гитару.
- Андрей, спой что-нибудь? Правда, спой, пожалуйста.
- Что петь-то? – принял инструмент и покосился вопросительно.
- Не знаю. Что самому больше нравится. Вот цыганскую песню, как раз, и спой, если сможешь, - он посмотрел на девушку. – А Лола нам станцует. Станцуешь, Лолита?
- Как скажешь, - женщина повернулась в нашу сторону.
Я, немного озадаченный, принялся подстраивать гитару. Песни и пляски в темноте комнаты. Цыганочка с выходом из-за шторы…
- Ты помнишь песню, которую Михалков в фильме исполняет? «Мохнатый шмель»? Помнишь? Ну так спой, если помнишь, - Измайлов хлопнул в ладоши.
- МОХНАТЫЙ ШМЕЛЬ…
- Вот, вот. Ага…
- НА ДУШИСТЫЙ ХМЕЛЬ…
Лолита развязала пояс, откинула его в сторону и так, в распахнутом халате, отсвечивая в темноте белизной голого тела, прошлась в танце по комнате. Игорь прихлопывал в такт. Я ускорил ритм:
- НА ЗАКАТ, ГДЕ ДРОЖАТ ПАРУСА…
Цыганский ли это танец? Или ритуальный? Пляска шамана, точнее шаманки. Женщины, способной вызвать гром и успокоить бурю. Излечить болезни и привить болезни. По усмотрению… Чьему?
Лолита останавливалась, замирала и постепенно, медленно, медленно вновь начинала череду захватывающих, ритмичных движений. Так цыганский ли это танец?
- ТАК И НАДО ИДТИ, НЕ СТРАШАСЬ ПУТИ…
- Ладно, хватит… - Игорь сжал рукой гриф - оборвал песню. – Спасибо, - и повернулся к ещё не успевшей остановиться хозяйке. - Собирайся, Лола. Пора.
- Куда вы, на ночь глядя? – я отпустил струны.
- Да, ничего интересного, - Измайлов, щёлкнув выключателем, вернул свет в комнату. – Обещал быть на одной презентации.
Лолита, без тени смущения, скинула халатик и прошла мимо нас в ванную комнату. Через несколько секунд послышался шум падающей воды. Мой собеседник проводил обнажённую женщину взглядом и, откинувшись на спинку дивана, сидел, прислушивался к этому шуму.
- Никогда не любил цыганских песен, - он заслонился ладонью от света люстры. – Я и сейчас не люблю их. Цы-ган-щи-на… - Игорь произнёс это слово с растяжкой и в конце щёлкнул языком. – Хотя дело не в цыганах.
Дело не в цыганах… Я понял, что это начало нового монолога и отставил гитару в сторону. Но Измайлов «надежд не оправдал».
- Зачем я этот разговор-то затеял? Забыл…
- Ты с музыки начал, а закончил определением такого понятия, как цыганщина.
- Точно, - он поморщился. – Бред какой-то… Что к чему? Я уже, как Ницше стал себя вести – чем громче кричу о «значимом», тем ниже опускаюсь. Или наоборот – чем слабее становлюсь, тем громче кричу о собственной значимости. Ницше, твою… Ты, кстати, никогда внимания не обращал на подобные «перевёртыши»?
- Обращал.
- Вот, вот… На примере музыки хорошо видно. Ты должен знать. Если музыкант на сцене ведёт себя, как отморозок, одежду носит соответствующую, черепа разные, поёт о том, что: «Видал всех на одной штуковине», сто процентов - он человек беззащитный и робкий. Хотя на сцене – монстр, кровожадный и ужасный. А познакомишься поближе - безобидное, хрупкое создание. За себя толком постоять не может, и в жизни своей ничего ещё не видел. Поклонники, которые подобную «крутизну» слушают, – такие же. А кто песни о сострадании и гуманизме слушает? Правильно. Тот, кто уже по уши дерьма нахлебался. И кровь пролил, быть может. Пришёл браток в кабак с «работы», где час назад троих «мимоходом завалил», заказал рюмку водки, слушает песню «про маму» и слёзы льёт горькие. Песня жа-лост-ли-ва-я… Да ещё и крестится через раз при этом. Впрочем, всё это и про меня сказать можно. Не один в один, конечно, но всё же… Что-то я самокритичен стал, чересчур? Ну, где там женщина моя?..
И словно услышав своего «кавалера», из ванной комнаты вышла, уже наложившая макияж и поправившая причёску, Лолита.
- Ты готова? – поднял на неё голову Измайлов.
- Да, почти… Застегни мне, пожалуйста, платье сзади.
Игорь встал и помог даме привести в порядок свой туалет.
- Ну, вот и всё. Нам пора, - он взял со стула пиджак и, не спеша, влез в его рукава. – Я рад, что успел с тобой поговорить. Хотя ты всё равно ничего не понял, - сказано было почти с издёвкой, в присущей Измайлову манере. – Мы с тобой словно по спирали живём…
- Чего? – я тоже поднялся. – По какой спирали?
- Ну, я же говорю – ничего не понял… - он взял Лолу за локоток и повёл в глубь коридора.
Последовал за ними:
- Когда появитесь-то?
- Скоро, скоро… - Измайлов обулся. – Ладно, прощаться не будем. Выходи, Лола, девочка моя… - и когда хозяйка скрылась за дверью, добавил: – Вампирёныш, старыми сказками вскормленный, - он, в который уже раз, засмеялся, прошёл в открытую дверь и вдруг, перейдя порог, оглянулся и, убрав с лица маску смеха, поглядел мне в глаза. Была в этом взгляде какая-то  усталость, разбавленная вечной его насмешливостью, и даже, может быть, на долю секунды, что-то похожее на ненависть. Впрочем, он тут же приветливо улыбнулся и, подмигнув на прощание правым глазом, захлопнул за собой дверь. Я услышал звук шагов на лестнице, затем подошёл к окну и глянул вниз.
Лолита стояла возле «Мерседеса», ждала Игоря. Через минуту он вышел из подъезда, ни слова не говоря сел в машину, запустил женщину в салон и, включив фары, тронулся с места. Я проводил их взглядом до поворота, а затем вырубил свет и бухнулся в Лолину постель. Спать.
Проснулся от боя настенных часов. Бум – бум… Четыре раза. Открыл глаза и уставился в потолок. Начинало светать. Игорь и Лолита ещё не вернулись. Четыре утра. Нельзя сказать, что выспался, но спать больше не хотелось. Странное состояние. Раньше, в это время, я ещё даже не ложился. Хотя в Красноярске уже восемь, и видимо сработал будильник внутри меня.
По стене проползла полоса жёлтого света, запущенная в комнату фарами проезжающего мимо дома автомобиля. Проползла и исчезла. Презентация… Какая ночью презентация?
Сейчас бы, в самый раз, закурить сигарету. Лежать, делать затяжки, меланхолично сбрасывая пепел вниз, на пол. Размышлять о чём-нибудь глубоком… Жаль, что я не курящий.
Перевернулся на бок и накрыл голову подушкой. Какого хрена проснулся? Спать надо. Спать, спать…
*          *          *               
Следующий раз, когда открыл глаза, на часах было чуть больше восьми. Свесил ноги с кровати, скинул одеяло и рывком вскочил. В квартире по-прежнему – никого.
Открыл настежь окно и пошёл в ванную комнату. Принял душ, оделся, поставил на огонь кофейник, включил телевизор. Когда кофе заварился, наскоро сделал пару глотков из маленькой чашечки, вспоминая, во сколько же Вадик предлагал встретиться? Получалось, что конкретного времени он не указывал. Попробовать на удачу? Может, и вправду он где-нибудь возле Киевского вокзала шляется?
Выключил везде свет, телевизор и, обуваясь, внимательно оглядел прихожую, ища ключ. Действительно, на вешалке висела какая-то связка. Попробовал – подходят. Сунул связку в карман и захлопнул за собой дверь.
Первым делом отправился на Ярославский вокзал, куда по привычке, всякий раз приезжая в столицу, сдавал вещи в камеру хранения. В последний раз так же, прямо с самолёта, перевёз сумку в знакомое место и теперь забрал её.
Спустившись в метрополитен, по кольцевой линии добрался до станции Киевская и вышел на поверхность уже в другом районе.
По выходу из метро, я оказался в самой гуще торгующего всякой всячиной народа. Натурально всякой всячиной. От колбасы непонятного сорта, до почтовых конвертов сталинского периода. Пройдя меж рядов и не обнаружив ни Вадима, ни его БМВ, повернул назад, перешёл дорогу и стал бродить возле коммерческих киосков. Срезая угол, обошёл с тыльной стороны эти «мини-маркеты» и сразу же наткнулся на группу цыганок.
ТАК ВПЕРЁД, ЗА ЦЫГАНСКОЙ ЗВЕЗДОЙ КОЧЕВОЙ… - вспомнилось.
- Дай, дорогой, рубль на хлеб, - подошла вплотную пожилая гадалка. – Всю твою судьбу дальнейшую поведаю. Дай, не жалей.
Сделал вид, что не услышал…
- Не жалей денег. Дай. Потом сам спасибо скажешь, - не отходила та. – Всего- то рубль прошу.
- Не дам, - поморщился и повернулся к ней спиной. – Даже на хлеб не дам.
- Ждёт тебя, красивый мой, дом казённый, - негромко так произнесла. В спину.
- Тьфу… Дура, - я опять вышел на заполненное людьми место.
Вот тебе, Андрюха, и Мохнатый шмель… Где Вадик-то? Обойдя все киоски и не найдя друга, направился в сторону гостиницы «Киевская». Вот тут-то и увидел знакомую машину с помятым крылом. Их там стояло много, машин.
Возле одной кучковались человек пятнадцать мужчин. Половина - русские, другая половина – «лица кавказской национальности». Горячо что-то обсуждали. Среди этих пятнадцати был и Вадик.
Подошёл к его автомобилю, положил сумку на капот и стал ждать. Повернулся спиной к братве, облокотился о БМВ, принялся разглядывать привокзальную картинку. Суетящихся, как в муравейнике, спешащих на посадку пассажиров пригородных поездов, желающих сделать «необходимую покупку» пассажиров дальних поездов, продавцов, стремящихся сбыть всё, что у них есть на руках, неважно кому, главное за сколько, и просто праздно шатающихся «москвичей и гостей столицы».
Наконец, Вадик закончил «очень серьёзные разговоры» и подошёл к машине. Поглядел в очередной раз на помятое крыло, выругался, пнул по колесу и протянул руку:
- Привет. Вот ещё забот прибавилось, машину ремонтировать. А на чём я всё это время ездить буду? На метро, что ли?
- Что? На метро западло? – я ухмыльнулся и тоже глянул на крыло. – Полезная вещь. Общение с народом непосредственное, так сказать…
- Ага. Мне общения как раз и не хватает. Мне эти общения уже вот где сидят, - он ударил легонько ребром ладони себе по шее. – Целыми днями только и делаю, что общаюсь, общаюсь… Кстати, ты про Измайлова-то уже слышал?
- Что слышал? – по спине пробежала ящерица.
- А… Не слышал, - украинец снял солнцезащитные, фирменные очки и посмотрел в сторону гостиницы. – Сегодня. Ночью. С моста. На машине. Вот такие дела…
- Что? Ты толком объясни. Что с моста на машине?
- Просто с моста на машине, - Вадик повернулся ко мне. – На большой скорости пробил ограждения и в Москву-реку…
- И что? – ящерица никак не хотела понимать.
- И всё, - мой друг опять надел очки. – Раз и всё. Наверное, пьяный был, как всегда. ГАИшники говорят, что он два квартала под сто пятьдесят шёл. Сейчас уже в морге. Женщина с ним какая-то… Впрочем, в морг увезли лишь то, что от них осталось. Удар сильный. Больше я ничего пока не знаю. С утра на том месте, где он ограждение пробил, ментов и ГБешников полно было. Я как раз мимо проезжал.
- … твою мать! Вот и всё… - я стоял и смотрел на Вадима, но так, словно сквозь него. Да и действительно, сквозь него. Дважды два - семь. Ранняя пташка клюёт небесные орешки. Чьи орешки? - Когда, ты говоришь, он?..
- От ментов слышал, что под утро. Примерно, часа в…
- Часа в четыре?
- Да, где-то так. А что?
- А ты знаешь, кто был с ним в машине?
- Кто?
- Лолита, - достал из кармана связку ключей и бросил на капот. – Лолка. Я у неё дома ночевал. Сегодня…
Вадик удивлённо, сквозь очки, посмотрел на меня. Затем, ничего не говоря, достал сигарету и закурил. Пускал клубы дыма и продолжал молчать. Я пошарил рукой в сумке, достал пакет с фотографиями и отделил одно фото.
Жизнь по спирали? На самом деле? Смена декораций? Вакансия? Игра? Руки напряглись, чтобы порвать лишнюю карточку…
Хлопья белого снега летом. Бумажный снегопад. Фотография, разорванная на миллион белых снежинок. Ветер. Вьюга… Или белые перья падающей птицы? Улетающей птицы? Жизнь по спирали… Слабость в силе, сила в слабости. Кто придумал снег? Снег летом…
Ну что? Прощаться не будем? Скоро свидимся? Выходи Лола, девочка моя, вампирёныш новыми сказками вскормленный. Слова, слова…
Слова первые – слова последние. Фотография разорванная – фотография выдуманная. Человек на фоне снегопада. Разорвать?..
Я ещё раз вгляделся в знакомое лицо. Затем аккуратно вытянул три другие фотографии и накрыл ими портрет Измайлова. Все четыре фото вернул обратно в пакет, а пакет опустил в сумку:
- Намбо-ван.
- Что? – встрепенулся Вадик.
- А ничего. Всё ништяк… Ван, ту, фри… Миллион. А ветер дует и дует в дудку. Дует и дует…
- Что?!
- Я говорю – миллион. А ты думал сколько?
Украинец снял очки и посмотрел озадаченно. На то, как я несу всякую чушь. На то, как по-идиотски хлопаю глазами. На то, как просто стою и улыбаюсь. Как просто стою и улыбаюсь. Просто стою и улыбаюсь. Стою и улыбаюсь…
Улыбаюсь я.

1993 – 1994 г.г. Красноярск, Париж.