Родители мои были похожи друг на друга, как и многие пары: глаза голубые, правда у отца, - синие, у мамы, - ближе к голубым глазам, а может быть, ближе к синим. Одного тона, одним словом. Кроме того, у них было много общего: много общих детей, а именно девять. Пять сыновей и четыре дочки. Сыновья и одна дочка умерли. Война, голод, болезни.
Отец хотел сына и, узнав, что родился не сын, а дочка, срочно уехал в командировку, даже не взглянув. Потом я была у него, да и у остальных членов нашей семьи самой любимой дочкой и сестрой. Может быть потому, что тогда я была самой маленькой.
Позже появились на свет ещё два брата. Я помню только об одном из них. Когда он умер, меня не взяли на похороны. А я так мечтала, что меня на саночках покатят! Оставили одну дома, и я лежала и смотрела на стрелки часов, а точнее, на минутную. Хотела поймать момент, как она движется. Мне это никак не удавалось. Стрелка упорно стояла на месте, так мне казалось. Потом она была уже на другом месте, хотя я не сводила с неё глаз. Я удивлялась, как это так? Может быть, я просто засыпала.
Ещё помню, как мы перешли в новый, построенный родителями и старшей сестрой, дом. На строительство меня не допускали, была слишком маленькой и несмышлёной. Саманы мама делала сама. И выкладывала, большей частью тоже.
Благо, что были коровы, и было что добавлять в глину. А глины было ..., бери тележку и вози с одного конца села, на другой. Солому добавляли, сколько хочешь. Соломы было тоже много, подстилали коровам. Где брали, не помню.
Я вообще мало помню о своём спокойном, счастливом детстве. Оно было спокойным, потому что мама была таковой.
Отец часто был в разъездах, в командировках. Он был небольшим начальником по строительству линий электропередач между населёнными пунктами. И ему дали старинный, красивый, чёрный телефон. Он висел на стенке, как гордость и украшение, в небогатом доме сельской семьи. Мама или сёстры звонили в школу, когда были сильные морозы под 40, или метели, или бураны, чтобы узнать будут ли занятия.
К нам привозили на старых грузовиках столбы, проволоку. Разгрузка, погрузка, люди в доме. Такие все знакомые, родные. Хорошо было! Дружно! Потом отец уезжал к месту назначения.
О! Этот запах столбов, пропитанных креозотом, от гниения!
Запомнился на всю жизнь: едкий, разъедающий глаза, щиплющий нос, заплывающий в горло, своим невозможным запахом, но таким близким и родным, как и вся одежда отца и его коллег, как их называли тогда, "рабочие". Столбы привозили к нашему двору. Потом увозили к месту назначения. Бригада рабочих разгружала, загружала.
Мама варила, кормила, готовила места, где кто будет отдыхать, после трудовых дней. Бывало,что бригада работала месяцами. Полевая кухня, сборы и, "Вперёд!". У нас дома, уже здесь, "жил" списанный, опять-таки, отслуживший "своё", с поломанными "гайками-барашками", 2-х или 4-х ведёрный бачок-термос. В него мы приносили воду из колонки и родниковую из "ключей-источников", тогда они здесь ещё "фунциклировали".
Когда все уже спали, мама ночами стирала «прокреозоченную униформу» отца и всех, кто с ним приезжал и ночевал у нас. Мама всех жалела и сочувствовала, как своим родным в их нелёгком труде в сильные морозы и дожди, туман и град. Работать надо было в любую погоду, чтобы у всех людей была связь. Отец так и говорил: " Работаю в <связи> ".
В бригаде было много людей. Сколько точно, не помню. Но от пяти, до десяти, пятнадцати, не меньше, а то и больше. Я думала, что это все родственники. По правде сказать, это так и было, потому что они и были как родные. Помогали по хозяйству, когда ехать работать было совсем невозможно. Не то что ехать, пройти было невозможно, приходилось отгребать грабарками сугробы от двери, потому что метель заметала дверь. Да что там дверь, сугробы были, что называется, "выше крыши".
Но как было весело! Румяные и довольные мы, дети, дружно со всеми отгребали, расчищали дорогу и дорожки, чтобы можно было пройти. Удобства, как вы понимаете, были не в доме, " ...удобства во дворе...". Вот, можно сказать, перекладываю стих сестры на прозу. Пока мама хлопотала, я всех рабочих и родственников, ко всеобщей радости и веселью, «забавляла», как обезьянка: читала заголовки газет, рассказывала коротенькие стишки, усаживалась на стульчик, который мне любезно подставлял отец. И декламировала: « Сел да поехал, как хорошо, оглянулся назад, одни спицы лежат». Когда я это произносила, разводила руками и оглядывалась назад.
Спектакль короче, а точнее, цирк.
Мне это ужасно не нравилось. Я краснела от возмущения, стеснения и ещё не знаю от чего. Скорее всего, не от возмущения, потому что возмущаться я тогда ещё не умела. Но никогда не перечила, слишком была послушной. И потом я же, любимая. Значит должна быть хорошей. Ну, это я могу смутно представлять себе, насколько хватает воспоминаний, представлений и фантазии. А фантазировать я люблю до сих пор, о своём далёком, счастливом, "морозном", но с тёплыми воспоминаниями, детстве.
Мне было года четыре или пять, но заголовки в газетах большими буквами читала уже запросто. Гости умилялись, узнав, что я действительно уже читаю, а не держу газету « вверх ногами ». Средняя сестра злилась, если я за ней повторяла, когда она учила стихотворения, заданные в школе. А мне было не понятно, что я уже знаю, а она никак не запомнит. Наверное, я ей мешала.
Учителями были старшие сёстры и соседка-учительница из Ленинграда.
В нашем посёлке, а тогда он назывался станцией, было много переселенцев из других городов, со времён войны. Приехали, да так и осталиись в холодной стороне, которая несмотря на суровые зимы, "приютила" много прекрасных людей на своей, северо-казахстанской земле, ставшей родной. Вначале, "чужая сторонка", дружелюбно приняла всех, кто в то время очень нуждался в теплоте души. В ответ родине, кто стал её таковой считать и называть, платят тем же: дружелюбием и открытостью своей души.
Больше всего людей было из Ленинграда и Чечни, насколько я помнила и понимала. Много было русских, чеченцев, ингушей, казахов. Могу ошибиться, но я никогда об этом не задумывалась. Все мы были добрыми соседями.
Соседи были дружными, ходили в гости друг к другу « ...без телефонного звонка ...». Об этом в том же стихе моей средней сестры. Она написала в своём стихе о тех, "простых временах", когда можно было "ввалиться", когда кто захочет.
Спасибо интернету, я и сейчас общаюсь с людьми со своей родины. Кто - где: кто-то, а таких мало, как мне кажется, живут по-прежнему на том же месте, кто-то и в дальнем зарубежье. Но общаемся, как родные, потому что, "Родина одна на всех!".
Продолжение в следующей главе.