ФИЛОСОФИЯ РУССКОЙ ИСТОРИИ В "ПЕТЕРБУРГЕ" А. БЕЛОГО
[Давняя студенческая работа, написание которой мне доставило удовольствие]
Философия русской истории в романе Андрея Белого "Петербург" - так звучит тема. Не вызывает сомнений, что приблизиться к пониманию этой философии можно в том только случае, если рассматривать текст во всей полноте, а не каждый его фрагмент отдельно. Тем не менее, начнем этот анализ с "Пролога", взятого как текст в себе. Сам Андрей Белый дает на это право. "Пролог" (в переводе с греческого языка вступление, предисловие), несомненно, объединен с остальным текстом, однако стоит по отношению к нему особняком. Он часть текста, но вместе с тем вынесен писателем за пределы повествования. "Пролог" в "Петербурге" не связан с самим действием романа: в нем ни слова о героях, о сюжете и т.п. В этом Андрей Белый продолжает традицию античного театра, когда пролог не имел сюжетных связей с основным действием, а являл собой вступительную аллегорическую сцену1.
***
1) Музыкальный энциклопедический словарь/Гл. ред. Г. В. Келдыш. - М.: Советская энциклопедия, 1990. - 672 с.: ил. - с. 442
***
Первые слова "Пролога" - обращение, и адресовано оно как "превосходительствам", "высокородиям", "благородиям" (автор следует здесь "Табели о рангах"), так и просто "гражданам". Понятие "граждане" охватывает всех, кто имеет отношение к России, что придает говоримому национальный оттенок. И данная национальность тут же усиливается вынесенным в конец местоимением "наша" по отношению к Русской Империи: "Что есть Русская Империя наша?"
Этот риторический вопрос перекликается, в свою очередь, со знаменитым несторовым "Откуду есть пошла руская земля"2, тем самым обращаясь к русской летописной традиции, которая берет свое начало с "Повести временных лет". Но если вопрос Нестора сводится к "откуду", отсылающему нас к определенному этапу на шкале истории, то вопрос, открывающий собой "Петербург", нацелен на "что". В первом случае мы имеем дело со временем, во втором - непосредственно с предметом - Русской Империей. При этом никаких исторических ссылок в "Прологе" нет, если не считать упоминания Константинополя, который, как утверждается, "принадлежит по праву наследия" России. Авторский взгляд направлен не в прошлое, но в настоящее: не откуда пошла русская земля, а к чему она пришла. И время в "Прологе" исключительно настоящее; кажется, будто оно остановилось; все внимание направлено на "сейчас"3. Автор пишет: "Распространимся более о Петербурге: есть - Петербург", - и тем самым акцентирует это "есть", ставя его перед подлежащим и усиливая тире; таким образом, еще больше обостряется настоящее время, "сейчас".
***
2) Изборник. (Сборник произведений литературы древней Руси)/Вступительная статья Д. С. Лихачева/Составление и общая редакция тома Л. А. Дмитриева и Д. С. Лихачева. - М.: "Художественная литература", 1969. - 800 с.
3) О том же говорит Игорь Сухих, правда, в связи с темой Апокалипсиса в "Петербурге (речь о ней пойдет ниже): "Психология, биография, история (в "Петербурге" - В.Л.) все время превращаются в метаисторию, где "времени больше не будет"". Если толковать приставку "мета" дословно как "после", то это отсылает нас, т.о., к спору о конце истории, в который "Петербург" внес свою лепту (об этом также будет сказано в дальнейшем). - Цитируется по книге: Андрей Белый. Петербург/Роман.- СПб. ООО "Издательство "Кристалл"", 1999.-- 976 с., илл. Цитата из вступительной статьи Игоря Сухих "Прыжок над историей ("Петербург" А. Белого)". http://az.lib.ru/b/belyj_a/text_0040.shtml
***
Тем не менее, это "сейчас" не есть неподвижность, но постоянство - постоянство движения, неизменного, как орбита планеты4.
***
4) О космическом взгляде на вещи у Андрея Белого говорит и Н. Бердяев: "У А. Белого есть ему одному присущий внутренний ритм, и он находится в соответствии с почувствованным им новым космическим ритмом". Н. Бердяев также говорит об ощущении Андреем Белым "наступления новой космической эпохи". - Воспроизводится по изданию 1989 г. (Типы религиозной мысли в России. [Собрание сочинений. Т. III] Париж: YMCA-Press, 1989. 714 с.), найдено в Интернет-библиотеке Якова Кротова - http://www.krotov.info/library/02_b/berdyaev/1916_233.html
***
Именно с планеты начинает автор свое исследование: "Русская Империя наша есть <…> часть известной планеты"5. Затем "фокус" с каждым разом сужается: от Земли и Российской Империи автор переходит к составляющим ее (Российскую Империю) "великой, малой, белой и червонной Руси" и "прочая, прочая, прочая"6; после этого - ко "множеству городов"; затем, минуя "град первопрестольный" Москву и "мать градов русских" Киев, он, наконец, останавливается на "Петербурге, или Санкт-Петербурге, или Питере (что - то же)"7, центр которого - Невский проспект. Последний "план" - сама книга Андрея Белого, которая "несется" к читателю из Петербурга.
***
5) Попутно отметим, что в столь научном подходе (почти, как в школьном учебнике) обнаруживается метод анализа, разложения на части. Одним из первых на аналитизм "Петербурга" обратил внимание Николай Бердяев, который писал о "кубизме в художественной прозе" Андрея Белого и, следовательно, "аналитическом, а не синтетическом восприятии вещей". "Кубистический метод распластования всякого органического бытия применяет он (Андрей Белый - В. Л.) к литературе", - пишет Н. Бердяев. - Там же. Но научный подход оказывается видимостью; белый вообще не верил в способность науки познавать. Поэтому умышленными оговорками Белый эту научность уничтожает, например: "образующие его боковые границы дома суть - гм… да:… для публики" или "всякий европейский проспект есть не просто проспект, а (как я уже сказал) проспект европейский, потому что… да…".
6) Белый пародирует царский манифест; но несерьезность тона не противоречит серьезности говоримого - черта современной литературы (впрочем, это было и раньше - например, в "Похвале глупости"). А. В. Лавров видит в этом "стремление передать "высокое" через "низовые", заведомо неадекватные формы", которое объясняет тем, что "свет мистических озарений слишком ослепителен, безусловен и невоплотим в слове". Поэтому "Белый предпочитает передавать то, что считает за истину и откровение, не впрямую, не в виде привнесенного в художественную структуру манифеста, а в рамках ее зиждущегося на иронии единства, отраженным светом, сквозь призму мнимого (или полумнимого) развенчания, в обличье шутки и даже буффонады, с присовокуплением снижающих "бытовых" подробностей и аналогий".
7) И вновь ученость, свойственная модернистской литературе: давая все варианты названия города, автор, кажется, подражает словарной статье, претендующей на всеобъемлемость.
***
В том же "Прологе", уже в самом начале романа, автор противопоставляет Петербург, "сей не русский - столичный - град", всей остальной России: "Прочие русские города представляют собой деревянную кучу домишек. И разительно от них всех отличается Петербург". Сразу же автор затрагивает и столь злободневную для русской истории проблему запада и востока (а вместе с ней вступает в спор, участниками которого являются, прежде всего, западники, славянофилы, евразийцы, важное слово в который внес Вл. Соловьев, оказавший огромное влияние на Андрея Белого). Невский проспект, это сердце Петербурга, "прямолинеен <…>, потому что он - европейский проспект", "нумерованные дома ограничивают его", он "по вечерам освещается электричеством". Разительный контраст с "деревянной кучей домишек".
Здесь же автор заговаривает об эфемерности Петербурга, о его необычности, неизмеримости: "Если же Петербург не столица, то - нет Петербурга. Это только кажется, что он существует. Как бы то ни было, Петербург не только нам кажется, но и оказывается - на картах: в виде двух друг в друге сидящих кружков с черной точкою в центре; и из этой вот математической точки, не имеющей измерения, заявляет он энергично о том, что он - есть".
Таким образом, уже в "Прологе" Андрей Белый ставит ряд проблем, связанных с русской историей: проблему времени, России, Петербурга, Петербурга и России, а вместе с ней и всех тех несмолкаемых споров о Западном, Восточном, "третьем пути" ее развития и т.д.
Говорить о философии русской истории в таком произведении, как "Петербург", нельзя в отрыве от его поэтики. С этим встает еще один вопрос - что на что влияет: философия истории на поэтику или поэтика на философию истории? Или же влияние обоюдное?
Проблема истории такова: это не только взгляд на события, но и на их отношение; не только на их отношение (то есть на их смысловую и, что особенно важно, временную соотнесенность), но и на время как таковое; время же неразрывно связано с пространством, и это ставит вопрос о хронотопе - хронотопе России и Петербурга в данном произведении. Такая постановка позволяет перефразировать первоначальный вопрос о философии русской истории в Петербурге следующим образом: каково, говоря словами Михаила Бахтина, освоение "реального исторического хронотопа"8 в романе? Ответ на этот вопрос и должен позволить приблизиться к пониманию философии русской истории в "Петербурге".
***
8) М. М. Бахтин. Формы времени и хронотопа в романе - http://philologos.narod.ru/bakhtin/hronotop/hronmain.html
***
Но обратимся к основной части романа и к мнениям литературоведов. Прежде всего, последовательно рассмотрим обозначенные темы, а именно: историческое развитие России между Востоком и Западом; проблема времени и пространства в "Петербурге"; отражение историософии "Петербурга" в его поэтике; отражение в романе современной для Андрея Белого действительности (в том числе революции 1905 года); наконец, Петр Великий и Россия. Также проанализируем влияние литературной и философской традиций на историософию произведения.
История России в "Петербурге" рассматривается Андреем Белым через призму антитезы Восток-Запад: они им воспринимаются как полюсы человеческого развития. Данной проблемой он увлекся в частности под влиянием Владимира Соловьева, размышлявшего в своей философии над тем, каким - Восточным или Западным - путем идти России, или же третьим, собственным.
Тема Востока и Запада проходит через текст "Петербурга" красной нитью: иногда завуалированная автором, иногда выставляемая им напоказ. Ярче всего, пожалуй, она отразилась в его персонажах - прежде всего, в Аполлоне Аполлоновиче и Николае Аполлоновиче, изображенных автором "диахронически". Так, Аполлон Аполлонович соединяет в себе начало западное (Аполлон Аполлонович - неотъемлемая часть Петербурга и послепетровской России) и монгольское (восточное). Автор пишет о его предках, что они "проживали в киргиз-кайсацкой орде, откуда <…> поступил на русскую службу мирза Аб-Лай, прапрадед сенатора, получивший при христианском крещении имя Андрея и прозвище Ухова. <…> Для краткости после был превращен Аб-Лай-Ухов в Аблеухова просто".
Николай Аполлонович, сенаторский сын, является до известной степени копией отца: он наделен родовыми монгольскими чертами (особенно ярко это показано во сне Аполлона Аполлоновича9), но в то же время перед читателем обладатель "шапки белольняных волос", про которые Белый пишет, что "трудно было встретить волосы такого оттенка у взрослого человека, - и добавляет, - часто встречается этот редкий для взрослого оттенок у крестьянских младенцев - особенно в Белоруссии". Так же и с Липпанченко: он и "хитрый хохол-малоросс", и монгол на желтых10 обоях в квартире Дудкина, а кроме того наделен автором семитскими чертами.
***
9) "…там какой-то толстый монгол с физиономией, виданной Аполлоном Аполлоновичем в его бытность в Токио (Аполлон Аполлонович был однажды послан в Токио) - там какой-то толстый монгол присваивал себе физиономию Николая Аполлоновича - присваивал, говорю я, потому что это был не Николай Аполлонович, а просто монгол, виданный уж в Токио; тем не менее физиономия его была физиономией Николая Аполлоновича".
10) Желтый, наравне с красным и зеленым, доминирует в пестрой цветовой гамме романа и ассоциируется в первую очередь автором с "желтой расой".
***
(Что касается темы еврейства, то активно она не разрабатывается. Несколько раз комически показаны евреи; они связываются с революционерами - так в тексте к этому прямые отсылки, например, упоминание евреев "бундистов-социалистов", членов Бунда, еврейской социалистической партии, сотрудничавшей с большевиками. Вместе с тем автор высмеивает "редактора консервативной газеты", юдофоба, который во всем видит "жидовско-масонские плутни".)
Данной теме - "Восток или Запад" - Андрей Белый задумал посвятить трилогию, которая так и называлась. Открывал ее роман "Серебряный голубь". "Петербург" стал в ней вторым. Но несмотря на то, что мотивы "Голубя" не раз проскальзывают в "Петербурге", а единая тема тесно связывает романы, по стилю и содержанию это два разных произведения. За время между "Голубем" и "Петербургом" Андрей Белый, столь противоречивый и неукротимый в его творческом развитии, в очередной раз переменил подход к литературе. Вот, что об этом пишет Л. К. Долгополов, один из наиболее авторитетных специалистов по творчеству писателя: "Вплотную приступив к роману, Белый обнаружил, что прямого продолжения "Серебряного голубя" у него не получается. Он все еще называет свой новый роман "второй частью Голубя", но здесь больше говорит инерция замысла <…>. Скрытая, внутренняя эволюция идеи, овладевшей сознанием Белого еще в период "Серебряного голубя", - идея России, стоящей на границе двух миров, взаимоотношение между которыми - и притягивание, и отталкивание - определяет собой характер ее исторической судьбы, эта идея теперь уже требовала отказа от специфически деревенской сюжетной и образной системы "Серебряного голубя". Поэтому появление темы Петербурга как центральной темы нового произведения оказалось естественным"11. Добавим к этому, что Петербург и Россия деревянных домов вместе составляют у Белого Россию. Изобразив в "Серебряном голубе" одну ее часть, Белый рисует в "Петербурге" вторую. "Косматые в далях деревни", "просторы голодных губерний"12, Русь, обступает столицу империи, в нее проникают в с островов странные люди, а она стремится проткнуть стрелами проспектов Васильевский остров; Петербург кажется неустойчивым, эфемерным; он объят энтропией, у Белого "в созерцании <…> расщепляется <…> природа всего мира"13, "распыляется бытие"14 в "вихревом движении"15 самих словосочетаний романа; но Петербург вопреки всему стоит неколебим; Петербург самодостаточен, это иной, параллельный мир, а если Петербург - это весь мир, то всего остального для него нет, а есть "бесконечность в бесконечности бегущих проспектов с бесконечностью в бесконечность бегущих пересекающихся теней", потому что Петербург - это "бесконечность проспекта, возведенного в энную степень". "За Петербургом же - ничего нет".
***
11) Л. К. Долгополов. Творческая история и историко-литературное значение романа А. Белого "Петербург" -http://az.lib.ru/b/belyj_a/text_0050.shtml
12) А. Белый. Русь - http://slova.org.ru/belyy/rus/
13) Н. Бердяев. Астральный роман. (Размышление по поводу романа А. Белого "Петербург"). Воспроизводится по изданию 1989 г. (Типы религиозной мысли в России. [Собрание сочинений. Т. III] Париж: YMCA-Press, 1989. 714 с.), найдено в Интернет-библиотеке Якова Кротова - http://www.krotov.info/library/02_b/berdyaev/1916_233.html
14) Там же
15) Там же. Интересно сравнивать тему вихря, сопутствующего революции в романе, и тему метели в творчестве Пушкина, в частности в "Капитанской дочке", где Пушкин размышляет о русском бунте. В то же время Н. Бердяев отождествляет вихорь у Белого с "вихревым движением" "космической жизни". Это наглядный пример того, что один символ у Белого существует на нескольких уровнях. Вихорь в понимании метели Пушкина - исторический уровень.
***
В том, что прошлое живет в своих детях16 (уже приводился в пример Аполлон Аполлонович и мирза Аб-Лай), проявляется важнейшая особенность историософии Белого - идея о системе возвратов в истории. На данную особенность указывает и Л. К. Долгополов. "Неслучайна та большая роль, которую играет мотив старины в поэтике "Петербурга", - пишет он. - Прошлое - отдаленное, исчисляемое веками и тысячелетиями, и сравнительно близкое, историческое (петровская эпоха) и, наконец, биографическое - тяготеет над всеми центральными персонажами романа, определяя их поведение на нынешней стадии их развития"17. Очень важно и то, что система возвратов, по мнению исследователя, в "Петербурге" выступает уже как система возмездий18. Прошлое не уходит: живет монголо-татарское иго, живет Петр - Медный всадник, живет и его Петербург - какой он был в момент основания, когда к его берегам причалил Летучий Голландец (не сам ли бывавший в Голландии Петр и заключивший в таком случае сделку с чертом?); продолжают жить и "семитские, хесситские и краснокожие народности" (автор и здесь не теряет чувства юмора) - ничто не проходит даром.
***
16) Каждый герой-символ у Белого, таким образом, становится типом. Историю искусства Белый делил на символизм и реализм. "Новое художественное миропонимание, к которому подходил Белый и в стихотворных книгах, и в романах, и отчасти в теоретических статьях, строится им на попытках слить символические черты с чертами типическими", - пишет Л. К. Долгополов.
17) Л. К. Долгополов. Начало знакомства. О личной и литературной судьбе Андрея Белого. - Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. - М.: Советский писатель, 1988. - 832 с.
18) Александр Блок обнаружил общее между своей поэмой "Возмездие" и "Петербургом" Белого
***
Система возвратов истории у Белого перекликается с идеей Ф. Ницше19 о вечном возвращении: "время в его бесконечном течении, в определенные периоды, должно с неизбежностью повторять одинаковое положение вещей"20.
***
19) Наравне с Владимиром Соловьевым Фридрих Ницше (прежде всего, его личность, после учение) был той точкой, от которой отталкивался в своем миросозерцании Белый, в частности в его концепции "творчества жизни". То, что Белый делает своими духовными отцами именно философов, очень важно для темы этой статьи: это лишний раз подтверждает, что философия у Белого не вторична. "Символическое течение современности не может оставаться замкнутой школой искусства", - писал Андрей Белый, считавший, что искусство "должно связать себя с более общими проблемами культуры" и что "переоценка эстетических ценностей есть лишь частный случай более общей работы, переоценки философских, этических, религиозных ценностей европейской культуры". - Е.О. Тарновская. Владимир Соловьёв и концепция "жизнетворчества" А. Белого - http://www.rustrana.ru/article.php?nid=32227
20) История философии. Энциклопедия - http://velikanov.ru/philosophy/vechnoe_vozvraschenie.asp
***
Одним из символов этого циклического времени у Белого становится само Время, персонифицированное в мифологическом боге Сатурне: Сатурн говорили римляне, греки говорили Хронос, что значит "время". Аб-Лай, явившийся во сне к Николаю Аполлоновичу, перерождается в веке XX в нем самом, как и в его отце Аполлоне Аполлоновиче (и его называет автор Сатурном). Белый, удивительно умеющий слушать слова, слышит в Сатурне: cela tourne - по-французски, "это вертится"21. Вот идея вращения, цикличности. То, что было, не ушло, а повторяется на очередном витке. Это выразил Блок22:
Умрешь - начнешь опять сначала
И повторится все, как встарь…
***
21) Разумеется, такая трактовка Сатурна в романе, как и многие другие трактовки, является спекуляцией; но "спекулировать" - значит еще и размышлять, и происходит от латинского "смотреть". Белый сумел рассмотреть слово "Сатурн" с неожиданной стороны, переосмыслить - и в данном случае у него это получилось, несомненно, удачно. Правомерные возражения против такой трактовки основываются на логике, которая у Белого или отсутствует вовсе, или иная, чем общепринятая. С мистической точки зрения, здесь нет неувязок. Формальная автора не интересует. К. Мочульский, автор книги "Андрей Белый" (Томск: Водолей, 1997), пишет в связи с этим, что "Петербург" есть "небывалая еще в литературе запись бреда"; мир "Петербурга" - "особый мир", строящийся "утонченными и усложненными словесными приемами"; "чтобы понять законы этого мира, читателю прежде всего нужно оставить за его порогом свои логические навыки", так как "здесь упразднен здравый смысл". Представителем логического подхода является, например, А. И. Солженицын (см. ""Петербург" Андрея Белого". Из "Литературной коллекции" - http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1997/7/solgen.html), который пишет о Белом: "…часто вбрызгивает в текст теософские мысли и бредни, множество медиумических намёков (которые вовсе нельзя понять без примечаний). Намёки, намёки беспорядочно запутывают читателя: то "эоны гностиков", то нудная мистика, философическое истолкование бредов. Свои оккультные переживания навязывает персонажам. Теософический бред - как сон Николая Аполлоновича над бомбой, подготавливаемой ко взрыву".
22) "Ночь, улица, фонарь, аптека…" - Александр Блок. Избранное.
Москва, "Детская Литература", 1969. -
***
(В этом "cela tourne" отразилась важная черта орнаментальной прозы, родоначальником которой и является Белый, а именно паронимия, являющаяся в "Петербурге" одной из основных фигур. Паронимы - слова близкие по звучанию, но разные по смыслу; Белый произвольно устанавливает связь между такими словами, разными иногда не только по смыслу, но даже по происхождению. Подобную паронимию возможной делает такая особенность мифического мышления, как вера в то, что всякое сходство свидетельствует об идентичности между вещами. Мифическое мышление, в свою очередь, обусловливает орнаментальную прозу, так как природа последней поэтическая: в модернизме поэтические принципы изображения действительности выступают на первый план, а в их основе лежит миф, мифическое мышление23.)
***
23) Орнаментальную прозу Белого анализирует в своей книге Л. А. Новиков - Новиков. Л. А. Стилистика орнаментальной прозы Андрея Белого, М., "Наука",1990.
***
Николай Аполлонович сам воплощает вечное возвращение и возмездие, которое несется из прошлого в будущее: "И Николай Аполлонович вспомнил: он - старый туранец - воплощался многое множество раз; воплотился и ныне: в кровь и плоть столбового дворянства Российской империи, чтоб <…> расшатать все устои; в испорченной крови арийской должен был разгореться Старинный Дракон и все пожрать пламенем; стародавний восток градом невидимых бомб осыпал наше время. <…> на лице Николая Аполлоновича появилось теперь забытое, монгольское выражение; он казался теперь мандарином Срединной империи, облеченным в сюртук при своем проезде на запад (ведь, он был здесь с единственной и секретнейшей миссией)".
Сатурн, как известно, проглотивший своих детей, потом низверг их обратно - в этом глубокая художественное трактовка древнегреческого мифа Андреем Белым в "Петербурге", оставляющая место для самых разных интерпретаций.
В "Эпилоге" тема такого "времяворота" (само слово "время" происходит еще от индоевропейского vertmen - вертеть, вращать) предстает новой стороной в образе сфинкса, перед которым, словно Пер Гюнт, Николай Аполлонович "сидит часами" на "куче песку" и глядит на "громадную, трухлявую голову", которая "вот-вот - развалится тысячелетним песчаником"24. В связи с этим важно упомянуть о статье Белого "Сфинкс" 1906 года: в ней он связывает сфинкса с фениксом (интересно, как "сф" переходит в "фс"); в сфинксе он видит феникса - сфинкс есть одновременно символ смерти и возрождения. В. Пискунов в своих комментариях25 к "Петербургу" объясняет путешествие Аблеухова-младшего в Египет и его встречу со сфинксом так: "…путешествие Николая Аполлоновича в Египет - это путешествие в страну смерти26, в загробный мир, посещение которого - необходимое условие грядущего возрождения, обещанного ему в последних строках эпилога (Сфинкс и Феникс - едины!)".
***
24) Пески, как и сфинкс, напоминают о времени, пирамиды (герой в Гизехе) - о вечности.
25) Среди нескольких комментариев к роману использовались написанные В. Пискуновым к изданию - Белый А. Петербург: Роман в восьми главах с прологом и эпилогом / Андрей Белый; [послесл. В. М. Пискунова]. - М.: Эксмо, 2007. - 608 с. - (Русская классика XX века).
26) Там герой помимо всего прочего изучает Книгу Мертвых
***
От Петербурга и России Белый переходит к Египту с его сфинксом. Но здесь нет непоследовательности, писатель остается верен сам себе, потому что масштаб его мировой, космический (об этом уже говорилось).
В таком финале отразился личный опыт Белого, который в 1910-1911 годах совершил с женой путешествие на Восток (Сицилия - Тунис - Египет - Палестина), надеясь обрести новые духовные ценности вместо "одряхлевших" европейских. Именно тогда Белый, по собственному признанию, заразился "пирамидальной болезнью", в результате чего у него произошла "перемена органов восприятия". "Жизнь, - пишет он, - окрасилась новой тональностью; как будто всходил27 на рябые ступени одним, сошел же другим; измененное отношение к жизни сказалось скоро начатым "Петербургом"; там передано ощущение стоянья перед сфинксом на протяженьи всего романа. <…> …меж влезанием на трухлявый бок пирамиды и переживаньями "Петербурга" протянулась явная связь" 28.
***
27) Л. Силард в работе "О символах восхождения у Андрея Белого" говорит, что символ "восхождения" - значит "путь посвящения" в древнеегипетском понимании. Сфинкс - это преддверие, "предел пределов". Л. Силард также отмечает, что символы у Андрея Белого чаще всего амбивалентны и трудноотличимы от мотивов - Вера Калмыкова. Международная конференция "Андрей Белый в изменяющемся мире". (Москва, 26 октября - 1 ноября 2005 г.) "НЛО" 2006, №79. http://magazines.russ.ru/nlo/2006/79/kal54.html Примечательно, что откровение о вечном возвращении посетило Ницше так же в горах; тема восхождения есть еще у него.
28) Белый А. Между двух революций. Воспоминания. В 3-х кН. Кн. 3/Редкол.: В. Вацуро, Н. Гей, Г. Елизаветина и др.; Подгот. Текста и коммент. А. Лаврова. - М.: Худож. лит., 1990. - 670 с., ил., портр. (Литературные мемуары).
***
Итак, перед сфинксом Николай Аполлонович сидит часами; сфинкс - загадка, и ее надобно решить. Эта загадка, задача для решения, - в самом Николае Аполлоновиче, в его самосознании (к самосознанию мы еще вернемся). Здесь же, в Николае Аполлоновиче, разгадка - ответ надо искать в его эволюции, имеющей для понимания историософии "Петербурга" принципиальное значение29. К чему пришел он? Ответ в последних строках романа: "В 1913 году, - пишет Белый в произведении 1913 года, максимально, таким образом, приближая действие к читателю, - Николай Аполлонович продолжал еще днями расхаживать по полю, по лугам, по лесам, наблюдая с угрюмою ленью за полевыми работами; он ходил в картузе; он носил поддевку верблюжьего цвета; поскрипывал сапогами; золотая, лопатообразная борода разительно изменяла его; а шапка волос выделялась отчетливой совершенно серебряной прядью; эта прядь появилась внезапно; глаза у него разболелись в Египте; синие стал носить он очки. Голос его погрубел, а лицо покрылось загаром; быстрота движений пропала; жил одиноко он; никого к себе он не звал: ни у кого не бывал; видели его в церкви; говорят, что в самое последнее время он читал философа Сковороду".
***
29) Упоминавшийся выше Игорь Сухих, говоря о прототипах героев романа (Победоносцев - Аполлон Аполлонович Аблеухов, Азеф - Липпанченко, эсеры террористы Гершуни и Савинков - Дудкин, Лихутина - Л. Д. Блок и др.), пишет: "Контексты и подтексты в романе Белого не определяют, однако, структуру персонажей, не дают ключа к их пониманию. Герои "Петербурга" не психологически детализируются или биографически конкретизируются, а предельно обобщаются, доводятся до четкости типа, однозначности формулы, простоты моралите или басни". Впрочем, например, биография Николая Бугаева во многом позволяет лучше понять Аполлона Аполлоновича, а биография Бориса - Николая Аблеухова и его отношения с отцом.
***
Вот ответ - образ мужика, хождение в церковь, чтение философа Сковороды. Автор дальше об этом не распространяется и оставляет нам догадываться об истинном смысле сказанного. Если то, что Николай Аполлонович "обрусел", очевидно - и этот контраст "золотой, лопатообразной бороды", которая "разительно изменяла его" с прежним монгольским обличьем очень важен, - требуют объяснения церковь и философ Сковорода. Данное перечисление, как было сказано, является ответом на главный вопрос - Запад или Восток? Вновь повторили мы название трилогии Белого. Поэтому обратимся прежде к тому, как Белый пытался решить эту проблему в "Серебряном голубе"30, и сопоставим с "Петербургом".
***
30) Параллели с "Серебряным голубем" проводятся Белым на протяжении всего "Петербурга", хотя последний и написан в иной по сравнению с "Голубем" манере и рассматривает заявленную тему Запад и Востока в ином - не только российском, глобальном - ракурсе.
***
Д. П. Святополк-Мирский пишет: ""Петербург", как и "Серебряный голубь" - роман о философии русской истории. Тема "Серебряного Голубя" - противостояние Востока и Запада; тема "Петербурга" - их совпадение"31. Этому вторит и Д. С. Лихачев, по мнению которого Петербург в романе "не между Востоком и Западом, а Восток и Запад одновременно, т.е. весь мир"32. В "Голубе" Белый пытается разрешить противоречие между Западом и Востоком, которое возникло в России после Петра. Как и в "Петербурге", центром проблемы оказывается личность - протагонист Петр Дарьялов; Дарьялов стоит между Сциллой Запада и Харибдой Востока. Петр Дарьялов, как отчасти и Дудкин, - своеобразная "реинкарнация" Петра Великого (вновь тема вечного возвращения); "реинкарнация" Петра, поднявшего Россию "на дыбы": "в темноту, в пустоту, - читаем мы в "Петербурге", - занеслись два передних копыта; и крепко внедрились в гранитную почву - два задних… <…> надвое разделилась Россия; надвое разделились и самые судьбы отечества". Л. К. Долгополов комментирует "Серебряного голубя" следующим образом33: "Исторический Петр связал Россию с Западом: союз этот, по мнению Белого, не дал ничего, кроме механической Цивилизации, т. е. изменения лишь внешних сторон жизни, убивающего душу народную и превращающего Россию в "спящую красавицу". Поэтому новый деятель, новая Россия должны искать будущее в прошлом, которое рисуется Белым (вслед за Гоголем34) в тонах всенародной идиллии. Запад - одна крайность, Восток - другая. Между этими двумя крайностями мечется герой романа. Он - Петр (и даже Петрович!), но он и Дарьялъский. Дарьял же - ущелье, проход, ворота (в переводе с персидского - "дверь"), открывающие путь европейцам в Азию, т. е. на Восток. И наоборот <…>. В каком направлении откроется эта дверь, Белый в "Серебряном голубе" не говорит. Очевидно, для него самого это еще вопрос, не разрешенный историей. Судьбу страны и должно решить молодое поколение, и решит оно ее в зависимости от того, в каком направлении откроет свои ворота души". Последнее чрезвычайно важно: вопрос ставится на уровне личности и должен быть решен так же на уровне личности.
***
31) Мирский Д. С. Андрей Белый // Мирский Д. С. История русской литературы с древнейших времен до 1925 года / Пер. с англ. Р. Зерновой. - London: Overseas Publications Interchange Ltd., 1922. - http://az.lib.ru/b/belyj_a/text_0070.shtml
32) Лихачев Д. Предисловие к роману А. Белого "Петербург" // Лихачев Д. прошлое - будущему. Л., 1985.
33) Л. К. Долгополов. Творческая история и историко-литературное значение романа А. Белого "Петербург" -http://az.lib.ru/b/belyj_a/text_0050.shtml
34) "Петербург", наравне с Пушкиным и Достоевским, имеет бесчисленное количество перекличек с Гоголем. Например, важнейшая тема кариатиды, которая перекликается с птицей-тройкой и вступает в гипертекстуальный диалог с историософией "Мертвых душ". Карета выступает у Белого уже как архетипический образ истории России.
***
Главная апория "Петербурга" удачно сформулирована Святополком-Мирским: "русский нигилизм, в обеих своих формах - формализма петербургской демократии и рационализма революционеров, представлен как точка пересечения опустошительного западного рационализма и разрушительных сил "монгольских" степей". Итак, Запад и Восток губительны. Но Николай Аполлонович, как было сказано, прозревает перед сфинксом, и тогда совершает определенный поступок, дабы выйти из тупика, в котором оказался он сам, оказалась Россия: Николай Аполлонович обращается к церкви и философу Сковороде. Церковь здесь можно понимать как возвращение к истокам, к "всенародной идиллии" (в то же время в романе показано, как вся Россия волнуется, как революционное "ууу-ууу" наполнило Россию и прокралось в Петербург). Обратимся теперь ко второму.
Николай Аполлонович порвал с Кантом (рациональная традиция западной философии, которую критиковал В. Соловьев) и читает философа Сковороду. Григорий Саввич Сковорода - реальная историческая личность. Идеи этого знаменитого философа XVIII века перекликаются с идеями Белого35.
***
35) Примечательна и созданная им концепция "трех миров": "макрокосм" (природа), "микрокосм" (человек) и "мир символов", который связывает и отображает два предыдущих. Каждый мир состоит из двух ипостасей - "внутренней" (духовной, невидимой, божественной) и "внешней" (тварной, сотворенной, материальной) - и это близко Андрею Белому, а вместе с ним и Николаю Аполлоновичу. Наконец, идея самопознания и цельности принципиально важны в свете темы распутья, на котором стоит Россия.
***
Он говорил о бесконечности материи и закономерностях в природе (это соотносится с времяворотом "Петербурга"). Для достижения счастья и общественного блага, по его мнению, надо не входить в "несродную стать", не делать того, чего не умеешь и к чему не предназначен. "Указать свою сродность - одна из важнейших задач самопознания и раскрытия воли Божьей, пребывающей в человеке; вне удачного решения этой задачи не может быть для человека и речи о счастье"36. Самопознание у Сковороды - это богопознание: "Познать себя и уразуметь Бога - один труд", - говорит философ. Таким образом, самопознание - это путь. Познать себя, как говорил Сократ, быть самим собой, как говорил Ибсен в "Пер Гюнте". Принципиально важной является и идея единения в человеке ума и сердца, а также "сродства", которое позже получило развитие у славянофилов и "характеризовало целостное отношение человека к миру"37. Итак, речь идет о целостности, которая так необходима Николаю Аполлоновичу, которая так необходима России, разрывающейся в пространстве.
***
36) История философии. Энциклопедия -
37) А. Е. Домке. Проблема человека в философии Г. С. Сковороды.
http://palomnic.org/filosofiya/skovoroda/
***
Удивительно, как много общего с этими идеями имеют идеи Владимира Соловьева, столь важные для понимания Белого. Удивительно и то, что Григорий Сковорода был предком Соловьева по материнской линии. Развитие человечества, по Соловьеву, определяется "тремя коренными силами". "Первая - центростремительная - стремится устранить всякое многообразие подчинением одному верховному началу, подавляет свободу личной жизни (Восток). Вторая - центробежная - дает свободу всем частным формам жизни и ведет к всеобщему эгоизму и анархии (Запад)"38. Третья сила должна органично объединить первые две, дав им положительное содержание. Носителем такого подхода призваны быть славяне и прежде всего русский народ. Разделенное человечество вновь соединится, соединится на основе свободной теократии, которую осуществит Россия. Позднее, правда, Соловьев отказался от своей теократической утопии как неосуществимой.
***
38) История философии. Энциклопедия -
***
Но если и неосуществимо спасение России, если она движется к гибели, то тем скорее ее спасение, тем скорее возродится из пепла феникс. Возрождение ее - во Христе, про которого в "Петербурге" Белый говорит: "Если, Солнце, ты не взойдешь, то, о, Солнце, под монгольской тяжелой пятой опустятся европейские берега, и над этими берегами закурчавится пена; земнородные существа вновь опустятся к дну океанов - в прародимые, в давно забытые хаосы... Встань, о, Солнце!" Будут наступать монголы, будет и революция ("будет; великое будет волнение"), но Белый надеется на Христа. Так или иначе, "раз взлетев на дыбы и глазами меряя воздух, медный конь копыт не опустит: прыжок над историей - будет". Пусть придет Антихрист, пусть придут восточные полчища воинов, но тем ближе будет Христос, Солнце. Поэтому злым, сатанинским силам важно оттянуть это время; поэтому Аб-Лай и говорит Николаю Аблеухову: "Задача не понята<…>: быть должен Проспект". - "Вместо ценности - нумерация: по домам, этажам и по комнатам на вековечные времена". - "Вместо нового строя: циркуляция граждан Проспекта - равномерная, прямолинейная". - "Не разрушенье Европы - ее неизменность..." - "Вот какое - монгольское дело..."".
Этот отрывок может иметь неограниченное число интерпретаций. Кроме того, каждое слово, каждый образ романа может анализироваться на нескольких уровнях, например, метафизическом или общественно-политическом. Очевидно одно: "Говоря о "Петербурге Белого", "Петербурге "Петербурга"", мы должны иметь в виду не только (вернее, не столько) конкретный город, сколько город-знак, характерный и важный для писателя не своим конкретно-историческим внешним видом, <…>, а тем, насколько ему удалось стать <…> типичным обозначением места жизни и действия людей, на примере внутреннего мира которых и взаимоотношений между ними автор хочет показать нам пути и характер нынешнего мирового развития в разрезе "больной" для него темы Запада и Востока, Европы и Азии"39.
***
39) Л. К. Долгополов. Творческая история и историко-литературное значение романа А. Белого "Петербург" -http://az.lib.ru/b/belyj_a/text_0050.shtml
***
Последующие редакции Петербурга, а также его варианты для театра и кино (все это время речь шла о первой и наиболее полной редакции романа) устроены проще и оставляют меньше места для трактовок. В особенности это относится к кино, в котором невозможно отразить язык Петербурга (в нем, по словам Н. Бердяева, Белый "нашел адекватное выражение" "вихревого движения" космической жизни). С другой стороны, тема терроризма, Востока показаны в сценариях для театра и кино у Белого еще ярче, чем в первой редакции. Так, проиллюстрируем это, сравнив приводившийся выше отрывок о Солнце-Христе с его интерпретацией в киносценарии "Петербурга": "Будущее. Картина 19. Поле сражения. Трупы, трупы, трупы. Унылая местность, повитая туманом. Из волн дыма начинают вырисовываться солдаты в европейских мундирах и с кепи, но лица их монгольские рожи. Знаменосец-монгол с победным криком развевает знамя, на знамени шелком шитый дракон. На экране слова: "Если ты не взойдешь, о Солнце, под монгольской ротой опустятся европейские берега"".
Принципиально важным в вопросе об отношении романного хронотопа к реальному историческому, а также о взаимозависимости философии русской истории в романе и его поэтики, представляется отрывок "Карета пролетела в туман". Автор дает здесь картину города: импрессионистичную, подвижную. Описание завершается "руладами автомобилей" и бегом "желто-красных трамваев" (опять же желтый и красный - постоянные вместе с зеленым, серым в романе цвета): "<…> субъект (так сказать, обыватель) озирался тоскливо; и глядел на проспект стерто-серым лицом; циркулировал он в бесконечность проспектов, преодолевал бесконечность, без всякого ропота - в бесконечном токе таких же, как он, - среди лёта, грохота, трепетанья пролеток, слушая издали мелодичный голос автомобильных рулад и нарастающий гул желто-красных трамваев (гул потом убывающий снова), в непрерывном окрике голосистых газетчиков". "Желто-красные трамваи" органично вписаны в этот ряд - создается цельный художественный образ, Петербург, каким он был в головах читателей 1913 года. В то же время автор допускает фактическую ошибку, потому что трамваев в 1905 году в Петербурге еще не было. Но в одном этом еще нет ничего исключительного: в мировой художественной литературе существует множество примеров анахронизмов, когда писатель искажает действительность, преображая ее в своем произведении в соответствии с собственным видением - так осваивается реальный исторический хронотоп в искусстве. Однако автор "Петербурга" акцентирует эту "вкравшуюся неточность", и не просто делает это в примечании, но в самом тексте романа, и в довершение ко всему приписывает эту вину не себе, но "авторскому перу". В стихотворении такое утверждение выглядело бы еще менее странно, но иное дело - роман - обширный текст, связанный воедино авторской мыслью, не просто лирический отрывок, но построенное по определенному чертежу здание, наконец, текст, который написан прозой, которая, даже будучи орнаментальной, дает несравненно большую свободу, чем поэзия, даже верлибр. Ответ можно усмотреть в самих словах автора; представляется, что они не только игра с читателем, не только эпатаж, но осмысленный шаг: "Здесь, в самом начале, должен я прервать нить моего повествования, чтоб представить читателю местодействие одной драмы. Предварительно следует исправить вкравшуюся неточность: в ней повинен не автор, а авторское перо: в это время трамвай еще не бегал по городу: это был тысяча девятьсот пятый год". Раз автор настаивает на том, что "повинен" не он, а его перо, то ключевым здесь является именно это слово. Что подразумевает под пером автор? Почему перо непослушно автору? Перо по-речески - стилос. Отсюда слово стиль. Значит, автр подчиняется стилю. Главное, значит, не достоверность, а сама манера описания, то есть образ, общая картина: философия истории у Белого - это не философия реальных исторических событий, но отражение и преломление их в его романе; это следование не букве, а духу. Он заново выстраивает (характерная для модернистов черта) Петербург, Россию. Читатель (еще раз напомним, что первая редакция романа появилась только в 1913 году) видит это описание, вспоминает им виденное, а трамвай, ему к моменту книги уже знакомый, заставляет еще больше в нее поверить. Эта "неточность" становится художественной правдой, а такие мелочи, как точное время появления трамваев в Петербурге, не должны препятствовать полноте выражения. Дух важнее здесь буквы. Автор, вернее, его перо, грешит против истории, и данный подход не исторический, но именно философский, поэтический в том смысле, который вкладывал в это Аристотель: "Ведь сочинения Геродота можно было бы переложить в стихи, и все-таки это была бы такая же история в метрах, как и без метров. Разница в том, что один рассказывает о происшедшем, другой о том, что могло бы произойти. Вследствие этого поэзия содержит в себе более философского и серьезного элемента, чем история: она представляет более общее, а история - частное. Общее состоит в изображении того, что приходится говорить или делать по вероятности или по необходимости человеку, обладающему теми или другими качествами"40. Белый намеренно неточен. Несмотря на научность стиля в некоторых отрывках, изображение мира у Белого совершенно ненаучно. Он мог бы вслед за Мартином Хайдеггером повторить слова: "Наука не мыслит". Он действительно считал, что наука неспособна приблизить нас к познанию мира. Приведем цитату из книги Н. О. Лосского "История русской философии", глава "Философские идеи поэтов-символистов": "Андрей Белый утверждал, что точные науки не объясняют мир как целое: они ограничивают предмет познания и тем самым "систематизируют отсутствие познания". Жизнь раскрывается не через научное познание, а через творческую деятельность, которая "недоступна анализу, интегральна и всемогущественна"41.
***
40) Аристотель. Поэтика -
41) Н. О. Лосский. История русской философии. - http://www.vehi.net/nlossky/istoriya/23.html
***
Вышесказанное заставляет серьезнее отнестись к словам Белого о том, что и Аполлон Аполлонович - это его мозговая игра, которая материализовалась, подобно тому как "черепная коробка его (Апллона Аполлоновича - В. Л.) становилася чревом мысленных образов, воплощавшихся тотчас же в этот призрачный мир". (Перед нами еще одна особенность орнаментализма - имя совпадает с вещью, язык не вторая сигнальная система, даже не первая, язык - это реальность: в магическом мышлении имя и вещь сливаются.) И создание своего романа объяснял Белый не отображением действительности42, а рождением из звука "у"43. В этом роман Белого истинно философский, он является, как говорил Потебня, "мышлением образами", но важнее здесь не сама вещь, а ее деланье, если цитировать полемизировавшего с Потебней Шкловского, - и тогда на первый план выходит прием, искусство как прием. Белый сконструировал роман, чтобы ответить на вопрос о пути развития России. Отталкиваясь от вопроса Нестора "Откуду есть пошла руская земля", вопрошая о том, что она есть, он спрашивает и о том, что будет. Л. К. Долгополов пишет: "Мир реальной действительности для Белого - "призрачный мир". Ему противостоит и ему враждебен мир мысленных образов, мир представлений, совокупность которых и выявляет единственную подлинную реальность. <…> "Мысли сенатора, - пишет Белый, - получали и плоть, и кровь". <…> Белый пишет: "Получившая автономное бытие мысль о доме стала действительным домом; и вот дом действительно открывается нам". Так создается сложная система взаимоотношений между реальным миром, призрачным в своей реальности, и представлениями о нем, имеющими "объективно-материальный" характер. Представления выдвигаются вперед, кладутся в основу, мир, окружающий человека, и сам человек становятся величинами производными, зависимыми, вторичными. Кто-то все время как бы "шутит" над миром, воображая его себе и заставляя свое воображение материализоваться, но в конечном итоге попадая в полную зависимость от им же порожденных "призраков". Очевидно, - заключает исследователь, - в обосновании мысли о трагедии человека, находящегося в полной зависимости от им же "выдуманных" и лишь "овеществленных" условий существования в призрачном, но кажущемся вполне реальном и объективном мире, и состояла общая философская задача Белого" . Это поднимает историософский взгляд Белого на новую высоту. Впрочем, далее Л. К. Долгополов отмечает, что такая мозговая игра впоследствии отходит у Белого на второй план, что она легла в основу исторической концепции романа, а после этого уступила место "стремлению Белого к созданию объективированных характеров и ситуаций, которые могли бы иметь место в реальной действительности". Но так или иначе, своим открытым и проблематичным эпилогом, в том числе упоминанием сфинкса и Григория Сковороды, Белый возвращает нас к философии истории, и не только русской, но истории мировой, как это уже было показано, истории, оказавшейся в тот момент в точке бифуркации. Николай Бердяев сформулировал это очень лаконично, сказав об Андрее Белом: "Он художник переходной космической эпохи".
***
42) Впрочем, роман от этого не перестает быть злободневным. Показательно то, как отнесся к нему Струве, воспрепятствовав печати, так как увидел в романе карикатуру на себя, хотя Белый и не нарочно его в нем вывел.
43) "Между двух революций": "Я обдумывал, как продолжить вторую часть романа "Серебряный голубь"; <…> дядя Кати, Тотраббеграаббен <…> едет в Петербург посоветоваться со своим другом, сенатором Аблеуховым;<…> так по замыслу уткнулся я в необходимость дать характеристику сенатора Аблеухова; я вглядывался в фигуру сенатора, которая была мне не ясна, и в его окружающий фон; но - тщетно; вместо фигуры и фона нечто трудно определимое: ни цвет, ни звук; и чувствовалось, что образ должен зажечься из каких-то смутных звучаний; вдруг я услышал звук как бы на "у"; этот звук проходит по всему пространству романа: "Этой ноты на "у" вы не слышали? Я ее слышал" ("Петербург"); так же внезапно к ноте на "у" присоединился внятный мотив оперы Чайковского "Пиковая дама", изображающий Зимнюю Канавку; и тотчас же вспыхнула передо мною картина Невы с перегибом Зимней Канавки; тусклая лунная, голубовато-серебристая ночь и квадрат черной кареты с красным фонарьком; я как бы мысленно побежал за каретой, стараясь подсмотреть сидящего в ней; карета остановилась перед желтым домом сенатора, точно таким, какой изображен в "Петербурге"; из кареты ж выскочила фигурка сенатора, совершенно такая, какой я зарисовал в романе ее; я ничего не выдумывал; я лишь подглядывал за действиями выступавших передо мной лиц; и из этих действий вырисовывалась мне чуждая, незнакомая жизнь, комнаты, служба, семейные отношения, посетители и т. д.; так появился сын сенатора; так появился террорист Неуловимый и провокатор Липпанченко….".
***
Библиография
1. Андрей Белый. Петербург. - М., Наука, 1981. Лит. Памятники, переиздание 2004 г.
2. Андрей Белый. На рубеже двух столетий. /Подгот. текста и комм. А.В.Лаврова. - М., Худож. лит., 1989 (Серия лит.мемуаров).
3. Андрей Белый. Начало века. /Подгот. текста и комм. А.В.Лаврова. - М.,
Худож. лит., 1990 (Серия лит.мемуаров).
4. Андрей Белый. Проблемы творчества [Сб.статей и материалов]. М., 1989.
Мочульский К. А.Белый - В кн.: Мочульский К. А.Блок. А.Белый. В.Брюсов - М., Республика, 1997
5. Янина Шулова. Петербург и Петербурги Андрея Белого. - Журнал Нева, 2003, № 8.
6. Лавров А. В. Андрей Белый в 1900-е годы: Жизнь и литературная деятельность. М., НЛО, 1995.
7. Новиков Л. А. Стилистика орнаментальной прозы Андрея Белого, М., "Наука",1990.
8. А. Е. Домке. Проблема человека в философии Г. С. Сковороды.
http://palomnic.org/filosofiya/skovoroda/
9. Л. К. Долгополов. Творческая история и историко-литературное значение романа А. Белого "Петербург" -http://az.lib.ru/b/belyj_a/text_0050.shtml
10. Лихачев Д. Предисловие к роману А. Белого "Петербург" // Лихачев Д. прошлое - будущему. Л., 1985.
11. Мирский Д. С. Андрей Белый // Мирский Д. С. История русской литературы с древнейших времен до 1925 года / Пер. с англ. Р. Зерновой. - London: Overseas Publications Interchange Ltd., 1922. - http://az.lib.ru/b/belyj_a/text_0070.shtml
12. Белый А. Между двух революций. Воспоминания. В 3-х кН. Кн. 3/Редкол.: В. Вацуро, Н. Гей, Г. Елизаветина и др.; Подгот. Текста и коммент. А. Лаврова. - М.: Худож. лит., 1990. - 670 с., ил., портр. (Литературные мемуары).
13. Комментарии В. Пискунова к изданию - Белый А. Петербург: Роман в восьми главах с прологом и эпилогом / Андрей Белый; [послесл. В. М. Пискунова]. - М.: Эксмо, 2007. - 608 с. - (Русская классика XX века).
14. Вера Калмыкова. Международная конференция "Андрей Белый в изменяющемся мире". (Москва, 26 октября - 1 ноября 2005 г.) "НЛО" 2006, №79. http://magazines.russ.ru/nlo/2006/79/kal54.html
15. К. Мочульский. "Андрей Белый". Томск: Водолей, 1997
16. А. И. Солженицын. ""Петербург" Андрея Белого". Из "Литературной коллекции" - http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1997/7/solgen.html)
17. Е.О. Тарновская. Владимир Соловьёв и концепция "жизнетворчества" А. Белого - http://www.rustrana.ru/article.php?nid=32227
18. М. М. Бахтин. Формы времени и хронотопа в романе - http://philologos.narod.ru/bakhtin/hronotop/hronmain.html
19. Вступительная статья Игоря Сухих "Прыжок над историей ("Петербург" А. Белого)" // Андрей Белый. Петербург/Роман.- СПб. ООО "Издательство "Кристалл"", 1999.-- 976 с., илл. - http://az.lib.ru/b/belyj_a/text_0040.shtml
20. Н. Бердяев. Астральный роман. (Размышление по поводу романа А. Белого "Петербург"). Воспроизводится по изданию 1989 г. (Типы религиозной мысли в России. [Собрание сочинений. Т. III] Париж: YMCA-Press, 1989. 714 с.), найдено в Интернет-библиотеке Якова Кротова - http://www.krotov.info/library/02_b/berdyaev/1916_233.html
21. Изборник. (Сборник произведений литературы древней Руси)/Вступительная статья Д. С. Лихачева/Составление и общая редакция тома Л. А. Дмитриева и Д. С. Лихачева. - М.: "Художественная литература", 1969. - 800 с.
22. Пяст Владимир Алексеевич. Роман философа. - http://az.lib.ru/p/pjast_w_a/text_0080.shtml
23. В. Н. Яранцев. "Медный всадник" А. С. Пушкина и "Петербург" А. Белого. - http://www.prometeus.nsc.ru/museum/texts/sibpush/jaranz.ssi
24. В. Н. Яранцев. Структура идеального пространства в романе А. Белого "Петербург" - http://www.philology.ru/literature2/yarantsev-97.htm
25. Андрей Белый. Символизм. - http://az.lib.ru/b/belyj_a/text_0013.shtml
26. Евгений Замятин. Андрей Белый - http://az.lib.ru/z/zamjatin_e_i/text_0400.shtml
27. Н. О. Лосский. История русской философии. - http://www.vehi.net/nlossky/istoriya/23.html