Чисто. Гладко. Глубоко. Сокровенно. Пробуждающе. Потаенно. Сбивчиво. Четко. Срываясь на слезы. Согревающе. Контраст.
Голос. Детский голос. Он обволакивал нежно и сладко, но с ароматом отчаяния. Он утешал меня.
Я представлял себе одинокий домик на бескрайних просторах Севера. Камин. Мягкие шкуры. Запах тепла. Кровь. Ангельскую улыбку. Я представлял... Открывать глаза не хотелось.
- …Он правил землями, где не было людей, Страной Без Жизни. Он был одинок в своей власти. Печальный Король. Но однажды к нему пришла Она. Он влюбился в нее, и в этот же день они сыграли свадьбу. На следующий день Она умерла. Он вспоминал Ее голову у себя на коленях, серебрящиеся локоны... Король, бессмертный Король, женатый на Тоске Своей. Пап, ты называл это Выбором. Пап, ты меня слышишь?
- Он слышит, – прошуршал прокуренный голос.
Я бессильно протянул нервно сжатую руку в сторону постороннего голоса, добавив «Оставьте нас». Губы, казалось, разомкнулись впервые в жизни, сдвинув неимоверные пласты пыли. Сердечный стук возник словно с пустого места, петляя странными, заунывными ритмами.
Я открыл глаза. Боже, как она прекрасна. «Доченька…» - хотел лишь сказать я, но никак не получалось, мое желание заглушали стук сердца и монотонное уханье грудной клетки.
Слезы скатывались по ее щечкам одна за другой. Она сидела близко-близко, и я различал мечущийся чистый свет в ее налитых слезами глазках. Хотелось тоже заплакать, но сил не было даже на это. Я лишь пытался сконцентрировать свой расползающийся взгляд на ней вопреки острым граням бледно-зеленого света ламп больничной палаты. В моих глазах – лишь оскал, воспаленное непонимание.
И я хочу быть мертвым сейчас. Раствориться и прекратить существование. Не быть никогда, ни сейчас, ни в прошлом. Я чувствую стороннюю силу позади меня. Силу, жаждущую моего выбора, выбора без права на варианты – слепое чтение приказа. Приказа, обрекающего безвинное создание на страдания без цели. Выбор, сведущий мое существование к паре глухих фраз на похоронах и веренице боли в чистой и светлой душе.
Прошу тебя, оставь меня. Оставь, но вернись. Очень прошу...
* * *
На утро следующего дня приходили врачи. Они обволокли меня старательно-нежным взглядом, похожим на взгляд хирурга в глаза жены, мужа которой он не смог спасти на операционном столе. Говорил, как правило один, лысый, в очках, с явно крашеной поверх седины бородкой. Остальные лишь вторили ему взглядом, прямо как на рядовой восточной зарисовке: один толкает тост, а остальные мычат. В своей речи Батька (будем его так называть) несколько раз использовал мудреные словечки типа «диссоциированная амнезия»… Но я не морщился!
Я устал до ужаса от бессонных часов, о которых в целях самозащиты умолчал. В общем-то, Батька и сам мог догадаться. Пока он говорил, я старался думать о своем, мельком выхватывая отдельные слова. Надо сказать, он долго меня мурыжить не стал, видя мою болезненно-апатичную физиономию. Под конец он спросил, не желаю ли я узнать хотя бы имя своей жены, на что я сухо ответил - «нет». Зачем? Буду потом еще пускать слюни на каких-то несколько букв. Буду убеждать себя, что «Лера» - это сильный, волевой взгляд, тонкие губы и катарсис в постели, а «Яна» - мой эталон фигуры, до ужаса гладкая кожа, наивные детские глазенки и тотальная извращенка. Больно надо...
Когда вся их белохалатная братия встрепенулась уходить, я задал вопрос о единственно интересовавшей меня вещи:
- Дочь сегодня придет?
- Время посещения с тринадцати ноль-ноль.
Стало быть, да... Осталось только не заснуть, что весьма сложно. Я улыбнулся – казалось, впервые.
* * *
Их было четверо. Четверо жмуров за маленьким опаленным до треска столом. К слову, вся комната была словно залита чернилами, а если приглядеться – можно было различить следы тяжелого пожара. Вроде бы странно, что этот полностью деревянный домик все еще стоит. Сквозь плотный занавес листвы в закопченные стекла пробивались крошечные световые пучки.
Жмуры сидели в белых сюртуках, похожие друг на друга Один-В-Один. Сдается мне, смерть припудрила их лица подобным сходством. Я заметил аккуратно сложенный платочек в кармане одного из них. Только у одного.
- Отчего же они умерли? – по-детективски спросил я.
- От того, что у них в желудке. Видишь? – ответила девушка, склонившись над типом с платком, заглядывая в его глазницы.
- Ты это знаешь потому, что сама мертва? – бросил я, понимая, что ОНА моя жена.
Я знаю – ответа не будет. Я даже не увижу ее лица. Все, что у меня есть – бесформенный плащик, по которому не определишь ни фигуры, ни роста и пышные бесцветные волосы, вероятно, тоже не ее. Парик.
- Тебе пора. Попробуй поморгать, говорят, это помогает проснуться. Мне помогало… - голос звучал совершенно голым. Безэмоционально, без тембра. И звучал он лишь ради донесения информации до меня, как телеграмма.
Без ее прикосновения я бы чертовски долго просыпался. Теплые, слегка влажные ручки. Я рефлекторно проморгался, чтобы сбросить сон. Мир, заключенный в гипроковую коробку медленно обретал очертания.
- Привет… - процедил я сквозь протяжную улыбку.
Дочка сидела так, как и в первый раз, близко. Она была похожа на ангела, если прищуривать глаза до некоторой игры света. Лучи сгустились вокруг ее головы и брызнули навыверт.
По идее, во мне уже минуты как три должно было вспыхнуть пламя сожаления, ведь я проспал... Все же, его не было и в помине. Я глянул в окно. Дождь.
- Рассказать что-нибудь о маме? – донельзя кстати спросила дочь. Ведь я не знал, чего бы такого банального у нее спросить, о чем заговорить.
- Давай… - согласился я, наигранно улыбнувшись.
Пока она говорит, нужно бы осмотреть ее, ВОСПРИНЯТЬ. Собрать воедино осколки, обрывки.
- …Я разбила коленку…
Русые волосы. Золотистые по краям, лоснящиеся на свету.
- ...Она положила меня в кроватку и села рядом…
Веснушки. Такие милые. Чистые. Весьма подходят.
- …Утешать…
Губки тонкие, смешные. Насыщенные цветом, не то, что у некоторых...
- Она сказала, что в прошлой жизни, в возрасте семнадцати лет ее убили. Поэтому она тяжело переносила этот возраст.
- Ч-черт... – неожиданно для себя начал я вслух, - Я не могу составить общей картины. Все так обрывисто, и вместе не собирается! Я смотрю на волосы – не вижу лица, смотрю в глаза – не вижу вообще ничего. Глаза словно картина в картине. Я знаю, ты красива. Ты очень красива. Но Пространство ускользает во тьму... Я не вижу ничего. Трафарет поверх Не Той Реальности.
* * *
Она ушла словно бы минуту назад, когда как прошло часа три. Мой взгляд железно впился в мутные стекла, не переходя их границы. Дождь перестал. Какая жалость.
Мысли все никак не свести в последовательность, но, кажется, что-то чиркает по подсознанию, и я подхожу к осознанию главного. Чувствую безумие, пробуждающееся в моих глазах. Безумие Радости.
Вопросы должны быстро находить ответы. Теперь я знаю вопрос, это ужасно облегчает задачу. Ждать нельзя. Нельзя расписываться в собственном бессилии, оправдываться.
Я откинул одеяло, спрыгнул с постели и подошел к окну.
Все правильно! Безотказность механизма – гарант успеха. Ведь я же не хочу, чтобы мне мешал какой-то страх?!
Та-ак, чуть выше… Бум! Чуть выше конца, идеально.
Стекло разбилось перфектным образом, главным образом – верхней кромкой, которая, к всеобщему ликованию грозилась вот-вот обвалиться. Теперь главное подставить руки в нужном месте.
Одинокая дождевая капелька разбилась о жестяной подоконник. Затем еще одна, и еще. Еще одна, точно такая же партия. Безусловно, я узнаю это. Я слышу ПЕНИЕ АНГЕЛОВ.
Глубоко высунув руки ладонями вверх, четко под нужные острия кромки, я наслаждался Ангельскими голосами в надежде, что Их пыль падет мне на запястья. Стекло неподвижно, грозно, но неимоверно слабо... Нужно лишь подтолкнуть. Носом.
Небо в отражении рухнуло вниз. Четко вниз, без угла и стремительно. И, что самое интересное – отражение не скользило, оно будто примерзло к лезвию гильотины.
* * *
- Чертовски люблю это место... Мы здесь как при клинической смерти – все здесь для того, чтобы каждый что-то понять... - смазливо улыбаясь, произнес Он.
- Всем выйти! – скомандовала Она, - Время – искажается.
Все резиденты Курилки молча направились к выходу.
Она извлекла из пачки сигарету и эротично приставила к губам. Он машинально поднес зажигалку.
Она философично вздохнула, перевела взгляд от двери на Него.
Слабая струйка осветленного дыма вытекла из Ее губ.
- Закрой глаза, дай я на тебя гляну.
Он послушно закрыл глаза. Ее руки симметрично объяли его жесткие скулы.
- С глазами ты выглядишь страшнее, - саркастически прибавила она.
Ее руки нехотя соскользнули с его лица.
- Ну-с, ты хочешь знать ответы, насколько я понимаю?
Он кивнул.
- «Смерть дает ответы на все вопросы» - прокривлялась Она, - Держу пари, у тебя всего один вопрос. Любили ли мы друг друга ТАК сильно, как бы ты этого хотел? Наша дочка, она так прекрасна! – служит ли это аргументом в пользу тезиса? Что ж, извини. Ты любил меня. Да. Я не любила тебя. Нет. Я жалела тебя. Тоже извини. Я знала, со мной ты можешь обрести свои долгожданные крылья. Доверилась.
Она сделала сильную затяжку и продолжила сквозь дым:
- Да, кстати, немножко порадую тебя. Тебе наверняка интересно, но ты же в жизнь не спросишь! Стеснительный...
Ее губы мрачно и тяжело втянули ядреную порцию дыма. Как бы с сожалением она произнесла:
- Ты – итальянец. Я – француженка. Ты убил меня, когда мне было семнадцать лет. А теперь тебе пора обратно. Сожалею, но чего ж тут поделаешь... И знай – ты МОЖЕШЬ научиться жить. Знай, что наша дочь тебе сильно в этом поможет. Живи для нее.
* * *
Итак, все возвращается на круги своя. Для меня до сих пор странно и чуточку жаль. Странно потому, что я получил ответ на свой вопрос. Жаль – что я рискнул именно в больнице. Там же полно народу, как ни крути...
Итак, я точно знаю, что способен жить, хотя это все жуткой воды фатальность и безнадежность. Радуюсь лишь тому, что есть Нужный человек. Она сейчас где-то посреди нудного лабиринта больничных коридоров, ждет, пока мне дозашьют вены.
Итак, я точно знаю, СВЕТА НЕТ. Осталось пройти немало, хотя – как знать. Я думал, что ставлю точку, но, как оказалось – закончилась паста.
И точно знаю... Когда умру, останусь совсем один.