В детстве семечки были большие, крупные- с мамин ноготь, «потому что с Дона, где живет твоя бабушка». Их высыпали на газетку, которую расстилали прямо на диване и грызли всей семьей. Молча, под очередной Съезд Партии. И было в этом особое таинство семейного объединения. Мне любилось семечки эти –большие крупные, с мамин ноготь – разделять пальцами, ибо нельзя было «тащить эту грязь в рот, а расщелкивай пальцами вот так, как я показываю»и выкладывать сбережения на тарелочку..
А помнишь эти тарелочки?? Выросши, я их называю посудой для конфликтных семей. Армейские, железные, вечные. Все же, вдруг ты спросишь, а почему, мол, для конфликтных семей?? Вот разразится скандал, женщина в порыве гнева хвать тарелочку эту и шарах со всей мочи об пол, чтобы у соседей люстра ходуном ходила, и при том –ничего в материальном не теряете –тарелочка –то вот она , живая, блестит , исполосанная сотнями солдатских вилок и ложек, которыми водили они, выскребая остатки. До сих пор, знаешь, люблю я эти тарелочки. Каждый раз разглядываю полосочки и погружаюсь в себя.
Так вот, семечки эти выложишь таким образом, чтобы дно тарелочки было все-все закрыто, если хватит сил ,воли и контроля за слюноотделением, то можно выложить и вторым слоем. Так я в детстве тренировала волю. А потом, как накроется дно так залпом, высыпаешь весь этот поток водопадом в рот. И аж сознание отключается- до чего вкусно. Видимо, это состояние называла мама «ум отъесть можно, как вкусно». Через годы я видела, как на Украине в хуторе на маслоделочном заводе эти семечки, чищенные , глянцевые, таким же водопадом спускаются в огромный желоб, чтобы потом превратиться в подсолнечное масло и халву. И тоска такая взяла…
Я,знаешь ли, почему про семечки –то . Как и не знаю назвать –зов крови, вот ,что чувствую сейчас я, высыпав их ТЕ САМЫЕ большие, крупные- с мамин ноготь, «потому что с Дона, где живет твоя бабушка» на тарелочку. Вот подымаешь их и понимаешь тебя, как будто и не своими пальцами поднимаешь, а твоими, теми самыми –извечно загорелыми, «потому что на Дону рос».
Наверное, с возрастом это приходит, когда чувствуешь это, то КАК любит свою малую Родину твой близкий человек.
Только сейчас, в этот раз,сев впервые в поезд без тебя и уехав на Дон, я почувствовала некую вину, что ли,что я туда еду, а ты не смог. Ведь ты всегда ждешь этого момента. И беспокойство твое и тоска в этом «не пойду я их провожать, лучше встречу». Каково это, жить далеко от родного края? Тоска по всему, по СВОЕЙ природе, по СВОЕМУ говору. «Ай, девонька, шо ж ты ховоришь. Бабушка толстая, как барабашка. Куда ж ей квасу то еще пить»
Эта тоска никогда не покидает нас, как бы мы не любили свою семью. Это иная тоска-грусть корней, память рода. И это вечное, с глубиной, смехом «да разве это у вас тут арбузы, нет,Лен,такими на Дону свиней кормят». Эта память сильна, она дает знать о себе через любовь к близким, и Родина твоего близкого просыпается в тебе и говорит через меня мужу, друзъям: «Э..нет , ребята, ну разве это арбузы?? Такими , папа рассказывал, на Дону свиней кормят». И через их удивление, замирание, ты чувствуешь гордость , как будто ты там сама выросла и тоже, тоже пинала эти арбузы на бахче сапогом, а «они разламывались, трещали, а ты их руками оттуда из сердцевины, тут ты этого никогда не увидишь». И сколько людей, далеких сейчас от своего края, может сказать мне «эх,Лен,ты тут этого не увидишь, а там, у НАС…»…Это у каждого оно свое «а там у нас». Своя скамейка, свои горы, обычаи и нравы, своя речь, травы свои на полях…
«У меня на Дону баклажаны называют «синенькми». Из них мать «столбики» делает»
Это значит - жарит кружочками, затем кладет смешанный с майонезом чеснок, затем следующее колесико от «синенького» и вот так-стопочкой это отправляется в рот.
Закрываешь глаза, и предстают они перед моими глазами, казачки донские с юным папиком во главе. Почему-то смешанный такой образчик из правды и старых фильмов 50-ых из детства, в кепке набок, белой широченной рубашке и штанах оборванных снизу бахромой, босый.. Голодный одесский мальчик-таких я называю. Республика ШКИД. Они воруют виноград, заскакивая на ходу в кузов отъезжающего грузовика, запихивают под рубашки, сок льется, а они, счастливые, возвращаются в школу и щедро делят..Хотя добро это росло в КАЖДОМ огороде, но ТОТ виноград «он вкуснее ,Лен, был, понимаешь?? Мы его криминально и с адреналином добыли. Вот возьму тебя на Дон-посмотришь, как виноград растет».
А он по-разному растет. У дяди во дворе аккуратные аллеи высажены черного с косточками и без, а у соседа во дворе крупный черный, с косточками, но вкусный,видимо, потому что не свой. Есть еще тот, что вьется над крыльцом, исполняя собой живую мансарду, сиди себе на свежем воздухе, виноградкой закусывай. И представляй себе твое очередное, тоскливое воспоминание Дона : «встанешь с мужиками под сливу, выпьешь водочки, тут же сорвешь с ветки закуску..»
Поэтому-то я и нафотографировала тебе Дон, тихий, спокойный Дон. И только в тебе, в момент, когда посмотришь на эти фотографии "вздрогнет и отзовется то, что отзывается в каждом из нас, лишь только коснешься дорогого воспоминания". И плесы, и вода, и здания с яркой карточки вдруг оживают, для кого-то одного оживают, вызывая к новой жизни старые воспоминания…
И через много лет представляется мне, что попросит меня мой ребенок в июле еще розовый арбуз, а я ему «да разве это арбуз? Вот на Дону, где дедушка жил, вот там арбузы. Съездим на Дон и посмотришь, как арбузы растут..»
А пока семечки рядом ос мной, те самые, как в детстве семечки - большие, крупные- с мамин ноготь, «потому что с Дона, где мой папа вырос».