Этот город был на редкость строен и красив. Безупречно одинаковые белые многоэтажки четко выстраивались вдоль строго перпендикулярных улиц, а розарии в скверах были безукоризненно прямоугольны. Асфальт отличался дивной гладкостью, и поэтому чистенькие троллейбусы шуршали шинами почти беззвучно. Но в самой середине города, досадно мешая его совершенству, прямые улицы рассекал глубокий овраг. Зимой он был набит снегом, а летом - наполнен до краев буйной зеленью, которую никто не сажал и не выравнивал по прямым линиям. Со дна оврага тянулись седеющие в июне тополя, чье цветение вызывало насморк и першение в горле, а через края перехлестывались путающиеся в ногах вьюны, колючий чертополох и лопухи, цепляющиеся за одежду и портящие шерсть болонкам и персидским кошкам. На дне оврага прихотливо извивался капризный стремительный ручеек. Именно этот жалкий родник прорыл овраг, подобный рваной ране на прекрасном лице города. Именно он подкапывался под опоры мостов и журчал так непозволительно громко, что заглушал шипение шин и скрип тормозов. Словом, родник мешал.
- Что делать с родником? - спросили отцы города,
собрав во Дворце совещаний самых мудрых и умелых из горожан. - Проклятый овраг портит облик современного города. Из-за него мы застряли на шестом месте по благоустройству и осовремениванию и никак не можем подняться выше. Овраг мешает нормальной связи между правым и левым берегами; кроме того, расходы по ремонту мостов превысили все сметы и лимиты. Что делать с непокорным?
- Откуда он вообще-взялся на нашу голову, этот овраг? пробурчал смотритель мостов. - Вы не знаете, дорогой архивариус?
Маленький старичок-архивариус достал из портфеля фотокопию древнего пергамента.
- Как свидетельствуют летописи, - заговорил он, - овраг известен со времени основания нашего города как Анфисин Крупец. По преданию, вода родника была пресловутой живой водой, используемой для приворота женихов и оживления мертвых, а также для поддержания сил и здоровья. Как говорят данные археологических раскопок, наш город возник вокруг избушки ворожеи Анфиски, торговавшей в розлив живой водой.
Затем слово взял заведующий женской консультацией:
- Мы, медики, решили взять под сомнение версию о целебности воды пресловутого родника. Нами исследовано в общей сложности одиннадцать кубометров воды. Однако ей далеко до стандартов Боржоми и Ессентуков. Это самая
обыкновенная родниковая вода, поэтому идея создания на базе оврага водолечебницы для трудящихся отпала сама, собой. Напротив, наличие в городе антисанитарного источника сырой воды крайне нежелательно.
Пятнадцатым слово взял председатель городского общества воинствующих атеистов, обладатель окладистой бороды и густого баса.
- Как неоднократно было сказано, религия - опиум народа, - загудел он. - А тут, можно сказать, под боком у нас процветает махровая поповщина! Находятся люди, называющие родник святым источником. По их утверждениям, вода родника дает забвение горя, а комнатные цветы, политые ею, вырастают сверх всякой меры. Я предлагаю - нет, я требую, чтобы раз и навсегда было покончено с источником суеверий!
При слове "поповщина" маленький робкий священник болезненно поморщился, но слова не попросил: в ту пору священников уже приглашали в дворцы совещаний, но слова им еще не давали. Сорок восьмым выступающим был высокий, с козлиной бородкой, главный архитектор города. Он сказал:
- Я не согласен с теми, кто требует уничтожить родник. При умелом подходе и родник, и овраг способны стать подлинным украшением города. Надо только упорядочить их, заставить подчиниться общему стилю. Вот генеральный план реконструкции оврага, разработанный нашим проектным институтом. Как видите, русло родника примет вид прямой линии, склоны и берега оврага покроются гранитными плитами, а вдоль новой набережной протянутся зеленые полосы из подстриженного кустарника.
Проект реконструкции был подвергнут всенародному обсуждению, причем мнения были полярными. Большинство жило в стороне от оврага, и им было, в сущности, все равно. Меньшинство заинтересованного меньшинства, требовало оставить родник в покое и, более того, увековечить имя народной целительницы, ведьмы Анфиски. Некоторые даже требовали вернуть городу его историческое название, которого у него, впрочем, никогда и не было; только вот не могли решить, какое именно название: Анфисск, Крупцовск или даже Энфис-Сити. Большинство победило, и проект после доработки был единогласно утвержден.
Не прошло и десяти лет, как работы по реконструкции оврага были завершены. Набережная красного гранита, кусты подстриженного шиповника вдоль нее и роскошные арки новых мостов великолепно вписались в пейзаж прекрасного города. Восторженные жители качали архитекторов и главного прораба, и отцы города впервые вздохнули с облегчением, переместившись на третье место по благоустройству. На набережную приводили на прогулки голубоглазых детей из детского сада, и автобусы с туристами непременно останавливались здесь. Но прошло несколько лет, и картина разительно изменилась. Струи ручья разворотили гранитное русло, плиты, одевшие набережную, растрескались, и в щели прорвались побеги тополей, листья лопуха и малиновые цветы чертополоха, а липучие вьюны, как змеи, выползли погреться и обвили остатки камней. А ручей вымывал из-под них глину и песок, и обломки сползали вниз, к воде, где журчал непокорный родник.
И вновь на совещание, собранное отцами города, пришли самые светлые умы, только голоса их звучали раздраженнее и суровее, без тени благодушия. Двадцать седьмым выступил старший инспектор по канализации, сказавший:
- Как это мы не можем справиться с окаянной лужей, который год портящей нам нервы! Нужно заставить ручей течь по трубе, как и положено всем отработанным водам, а овраг засыпать и сровнять с землей!
Предложение приняли без обсуждения, и вскоре в овраге закипела работа. Уложили мощные трубы и пустили родник по новому руслу, а сверху засыпали землей и щебнем, утрамбовали, а потом разбили сквер с четкими прямоугольниками газонов и цветников и асфальтированными дорожками. А когда посреди сквера забил фонтан чистейшей хлорированной водопроводной воды, люди решили, что наконец-то одержана великая победа в битве с непокорным родником. Однако прошло не так уж много времени, и асфальт, как его ни подновляли, растрескался, пропуская побеги тополей и листья лопухов, настурции и розы странно выродились и стали непомерно огромными и душистыми, а середина сквера вместе с фонтаном стала проваливаться в какую-то бездну. Обнажились обрывки ржавых труб, поросшие мхом гранитные обломки, и опять по возрожденному оврагу неутомимо зажурчал проклятый ручей.
На следующем совещании у отцов города речи были краткими, глаза людей приобрели цвет свинца, а в Зале совещаний прибавилось фуражек и погон. На следующий же день мощные машины цвета запыленной зелени ринулись на штурм. Сначала глотку родника забили стальным клином, и ручей иссяк. Затем залили расплавленным свинцом и обрушили в овраг тонны сверхпрочного цемента. И, наконец, танки и бульдозеры сровняли с землей то место, где был овраг. Позже на нем был построен микрорайон с перпендикулярными линиями улиц и одинаковыми белыми многоэтажками. О ручье, казалось бы, забыли.
Но прошли годы, и родник напомнил о себе. В белых домах нового микрорайона стали твориться непостижимые вещи. Сначала в подвалы сквозь стены и фундамент стали просачиваться струи голубоватой воды. От сырости тронулась в рост картошка; она прорастала сквозь потолки и крыши и распускалась в квартирах и над домами огромными бледно-лиловыми, невероятно душистыми цветами. Статистика установила, что рождаемость в новых домах выше среднегородской на 30 процентов, а разводов не наблюдается вовсе. К тому же по городу поползли слухи, что у женщин в микрорайоне независимо от возраста губительные улыбки, и все они прекрасны и зеленоглазы, как легендарная ведьма Анфиска, родоначальница города. Страх обуял горожан, и белые дома постепенно опустели, разрушились, поросли бурьяном и лопухами, и на том месте, где был микрорайон, снова журчал на дне оврага родник.
И вот тогда, измученные и усталые, вновь собрали отцы города самых умелых и мудрых. Среди собравшихся уже не было тех, кто принимал первое решение: они или умерли, или одряхлели настолько, что не смогли прийти. Несколько самых древних стариков еще помнили, как родник пытались заключить в трубу, а люди преклонного возраста ещё не забыли последнюю битву с непокорной водой. Седые, усталые, сидели собравшиеся на совете в Зале совещаний. Все речи были уже сказаны, все возможности исчерпаны, оставалось лишь во всеуслышание заявить, что в борьбе с ручьем люди побеждены.
- Что будем делать? - нарушил молчание самый старший. За все эти годы различия между людьми как-то стерлись, и все забыли, кто был архивариусом, кто - инспектором по канализации, кто - смотрителем мостов или председателем общества воинствующих атеистов. Лишь различие возраста осталось между ними.
- Остается последнее средство, - невесело улыбнулся самый младший, который тоже был стар и сед. - Нужно сбросить на проклятый овраг атомную бомбу.
- Но это значит - уничтожить город? - спросил наименее мудрый.
- Значит, уничтожив родник, мы уничтожим себя,- сказал тот, кто любил размышлять вслух.
- Значит, родник и город неразделимы, - заключил склонный к обобщениям. - МЫ - это РОДНИК.
- Тогда с кем же мы боролись все эти годы? - вздохнул любитель задавать безнадежные вопросы. - Зачем нужно было тратить столько сил?..
А самый мудрый ничего не сказал. Он надел шляпу и старческой походкой поплелся прочь из Дворца совещаний. Остальные потянулись за ним. Грустной процессией спустились они в тенистую бездну по тропинке, протоптанной детьми и влюбленными. Среди искрошившихся гранитных обломков, среди ржавых кусков металла и глыб затянутого бурьяном бетона - в русле своем, золотом от бликов солнца, извиваясь серебяной змейкой, спешил в неведомую даль ручей. Самый старший из людей с трудом наклонился, зачерпнул а горсть воды и поднес к глазам. И ему показалось, что весь мир с синим небом, тополиными ветвями и с ним самим отразился в капле воды.
По тропинке в овраг спустились дети. Они перешагнули ручей и стали карабкаться по крутому противоположному склону. Один из них не рассчитал шага и ступил в самую середину ручья. Вода достигла ему щиколотки, залила башмачок, и ребенок заревел от холодного прикосновения. Но ручей журчал так весело, что слезы высохли сами собой. Дети исчезли среди буйной зелени, а родник, слабый, маленький и непобедимый, все звенел и звенел, перекатываясь по камешкам.