Зима высыпалась небольшой порцией снега. Она пришла, держась с ним - моим больным чувством - за руку.
Снова он появился в жизни.
Самое страшное – когда ждешь кого-то, и он появляется, а ты понимаешь, что сама безвозвратно изменилась. Но мое чудо им и осталось.
Несколько дней – чтобы понять, что я стояла на месте, а он шел – вероятно, от меня. И чтобы отогреть его сердце, мне не хватит жизни. Потому что мое тепло для него – только ночное падение далекой звезды. Даже если я сижу рядом.
Вечер. Передо мной - вино, перед ним – водка.
- Ты сможешь уместить свою мысль в четверостишие? – спрашивает он.
- Смогу. Вот насчет срифмовать….
- Неважно.
Он подталкивает ко мне небрежно вырванный двойной лист и ручку.
«Целовать, гладить твои волосы – вот оно счастье.
Ты рядом.
Мне нужно твое тепло. Даже не прикосновением.
Взглядом »
Читает. Улыбается.
Чего бы вы ждали, если бы сидящий рядом тоже схватился за ручку? Ответа же?
«Я хочу спокойствия,
Я хочу получить ответы на свои вопросы.
Хочу, чтобы небо подало мне знак –
Надо ли продолжать так?»
Защипало в глазах от его строчек. Я говорю с ним, а он – с небом.
Ему все равно, в чем смысл моих желаний. Он не способен мне дать ничего более чем удовлетворение физиологических нужд.
« Почему взгляд в сторону от помощи?
Почему так хочется делать больно?
Втягивать в свое страдание рядом находящихся?
Задаваться бессмысленными вопросами…»
- Он поймет, что мир ему не изменить, не раньше, чем ты устанешь обращать его внимание от мира к себе, - напророчил знающий человек.
«Этапами жизнь меряется.
На каждом – есть, что отметить.
Только мне не верится,
Что это кому-нибудь нужно»
Я чувствую свою ненадобность ему. И это звенит в моей голове.
А у него молотом – бесполезность миру. Что страшнее?
Утром я умываюсь слезами, когда он, проснувшись, тут же сбегает из нашей постели.
Мне не достанется ни легкого поцелуя, ни формального пробега ладонью по моему сонному телу. Он сидит за стенкой и ждет – когда я проснусь.
А я плачу. Мне и с ним холодно. Даже в минуты страсти.
«Если бы то, что ты причиняешь мне боль, помогло остаться в твоей памяти ярким пятном, я потерпела бы еще», - написала я на листке, не убранном со стола.
- Выговорись, тебе легче будет, - мягко предложил он, утирая мои слезы равнодушными пальцами.
«Я хочу, чтобы сегодня, когда я буду уходить в последний раз, ты поцеловал меня. Не чмокнул на прощание, а действительно поцеловал. Я хочу уйти со вкусом тебя. Я не буду облизывать губы до самого дома. А приехав, я поцелую свою подушку. И ты будешь рядом – ближе, чем когда-либо.
Я хочу, чтобы ты дотронулся до моих рук. Чтобы переплел наши пальцы. Я надену перчатки и не стану их снимать до самого дома. А приехав, приложу руки к своему телу. И ты обнимешь меня, всю – живее, чем настоящий.
Я хочу, чтобы ты заглянул в меня глазами, как можно глубже. Хоть тебе этого и не хочется. Это же - «напоследок». Я буду отворачиваться от людей, смотрящих на меня, чтобы они не украли тебя у меня. А дома – посажу твой взгляд в зеркало. И он будет меня отогревать, когда я прибегу уставшая с мороза…»
Он все это прочитал.
Проводил на улицу и затолкал в первую же попавшуюся маршрутку.
Ему не жаль меня.
Он – в своих черных мыслях о несовершенстве мира.
А я в своих – о несовершенстве себя для него.
Я никому не могу помочь – ни себе, ни ему.
«Моя задача – не вернуться больше.
Моя игра с тобой разыграна уже.
Я выиграла жалкий медный грошик
И равнодушья матовый фужер.
Нет ярлыка в тебе - меня запомнить,
Я не копнула глубже, чем давал.
И счастье, и искра – все только сон мой.
Я в одиночестве своем всегда права…»