После обеда в офисе запахло дымом. По началу на это никто внимания не обратил - наверняка Нина Николавна опять пережарила сухари в микроволновке - подумали все.
Однако, как оказалось, Нину Николавну уволили еще неделю назад (в том числе и за сухари. И за отравленный цветок, притащенный ею откуда-то и своим благоуханием парализовавший работу офиса. И много еще за что, но это совсем другая история).
Дымом же продолжало вонять, и уже нешуточно. Сероватая мгла сгущалась под потолком. Сотрудники начали проявлять признаки беспокойства. Кто-то чихнул. Ровно в 15-35 деловито и не спеша, здание покинул директор по безопасности. Не было сомнений, что он направляется на давно запланированную деловую встречу.
На лестницах слышался шум - это с верхних этажей встревоженным стадом эвакуировались служащие соседних контор. Наши сотрудники продолжали опасливо принюхиваться, но уходить самостоятельно никто не решался – всё-таки рабочий день был в самом разгаре.
Наконец из громкоговорителей (тут все узнали, что у нас в офисе были громкоговорители) раздался как всегда бодрый голос начальника хозяйственного отдела
- в связи с пожаром в столовой, рабочий день сегодня прекращается.Кто не успел поесть булочек в столовой, тот уже и не поест! Повторяю: все свободны, кроме бухгалтерии. Бухгалтерия работает как обычно. Всем счастья и здоровья!
Бухгалтерия вообще была любимым подразделением нашего руководства…
Наспех собравшись, народ поспешил к выходу. Оказавшись на улице, я некоторое время потоптался около здания. Пожар оказался пустяковым - открытого огня видно не было, только из окон подвала валил зеленоватый дым, которого, правда, было много - тлели какие- то провода, зловоние распространялось по всему зданию и было ощутимо даже на улице. Пожарные заливали подвал пеной.
Хотя пожар и оказался неинтересным, он принес все-таки несомненную пользу - целых два нежданных часа свободы!
Это время необходимо было использовать - и я решил прогуляться по слякотным улицам декабрьской Москвы. Хотя до Нового года было еще далеко, повсюду уже вовсю царила предпраздничная навязчивая суета. Люди толпами бродили между торговыми палатками. Покупательские инстинкты у многих уже были обострены до предела. Мужичок, сам по себе похожий на гнома, но одетый в костюм Санта Клауса, на всю улицу декламировал стихи о пользе любви к вещам. Быстро стемнело, народу на улицах всё прибавлялось. Рестораны были забиты до отказа. Снег, смываясь, превращал лужи в небольшие болотца. Гудели машины, давно и безнадежно застрявшие в одной бесконечной пробке. Сырой ветер трепыхал рекламные перетяжки. Черной бездной надо всем этим нависало ледяное небо. Я посмотрел на это небо и стало мне жутко, стало мне холодно...
...Вот так и оказался на Кузнецком. Постоял в арке напротив входа в метро. Тут было ощутимо теплее. В дешевых забегаловках неподалеку готовили шаурму и пиццу, оттуда валил жаркий пар. Воздух был пропитан запахами еды, сладким сигаретным дымом, алкогольными испарениями. Еще откуда-то доносился запах кофе и, кажется, слегка несло отбросами. Всё это сливалось в некий особенно своеобразный аромат. И было в этом аромате что-то расслабляющее, может быть, почти наркотическое... Я некоторое время побродил без дела. Тут шла своя обычная, особенная жизнь. Старушки, зорко следя друг за другом, собирали пустые жестянки. Питерские панки, как обычно, стреляли мелочь у прохожих. Вдоль стен и заборов кучковались любители пива и шаурмы. Песен не было слышно. "Все таки не тот уже Кузнецкий, не тот", -подумал я и решил пойти поужинать в недра ЦДРИ.
- Вы куда? - задала привычный вопрос гардеробщица.
- В "Старый рояль" - ответил я.
- Чтоб он сгорел! - приветливо улыбнувшись, проворчала старушка…
В кафе было уже многолюдно. Я успел занять последний пустой столик у окна. Заказал солянку и пиво. Слегка расслабился, докурив сигарету. В это время в кафе вошли двое. Один - на первый взгляд совсем молодой, маленький, коренастый и юркий, сразу занял место у стойки бара и закурил. А вот второй – господин лет 50 - был совсем не так прост. Движения его были лаконичны и уверены. Безукоризненная выправка не оставляла сомнений в его принадлежности к воинскому сословию.
Быстро оглядев кафе, господин направился к моему столику.
- Аркадий Валерьевич, - весомо представился он, протягивая мне руку, и я понял, что следующую часть вечера придется провести в его компании.
Он по хозяйски расположился за столиком, не спеша заказал коньяк и еще кое-что. Пока он делал заказ, я смог разглядеть его получше. Дорогой костюм сидел на нем безупречно. В петлице пиджака я заметил небольшой коричневатый значок - щит с рукоятками двух мечей. Вообще Аркадий Валерьевич был моложав и одновременно солиден. Особый шарм ему придавал клок седых волос в бороде, аккуратной полоской шедший по подбородку к шее. «Наверняка девушки молодые от такого в восторге», - почему-то подумал я. «А хотя может и нет, кто ж их знает…»
Официанты, обычно вялые и медлительные, проявляли необычайную расторопность, стремясь угодить перспективному клиенту, и очень скоро на нашем столике появилось всё, что необходимо человеку для достойного ужина в конце трудовой недели…
Впрочем, Аркадий Валерьевич оказался достаточно приятным соседом - после третьей рюмки коньяка, выпитой «за жизнь», мы с ним почти подружились.
Телевизор на стене беззвучно транслировал новости. Сначала показали обрывок футбольного матча. Мелькали пьяные, идиотически радостные лица болельщиков. Правильная команда явно выигрывала. Потом показали, как военные из-под льда запускают ракету и потом она успешно приземляется в нужном месте, никого вроде бы не убив.
- Все-таки ситуация в стране явно налаживается, - полушутя сказал я.
Однако он посмотрел на меня как на человека, не обладающего всей полнотой информации
- Уверяю Вас, все самое интересное еще впереди. Ведь то о чем говорят по телевизору - это только рябь на воде, скрывающая истинный ход событий. Сейчас в мире происходят глубинные тектонические сдвиги. Пока это незаметно, но очень скоро это ощутит на себе каждый.
Я вообще люблю всякие конспирологические бредни и с удовольствием бы и еще послушал про сдвиги, но Аркадий Валерьевич вдруг заговорил совсем не о том. - А впрочем, все это совсем не интересно. Скажите-ка лучше - вы верите в переселение душ?
- Во всяком случае, я уверен в том, после смерти душа безусловно не исчезает, продолжая существовать в каких-то иных формах и других измерениях. А почему вы спросили? - ответил я.
- Да так .. Я тоже уверен в чем-то подобном. Просто я одно время думал об этом - как то рассеяно произнес Аркадий Валерьевич. Что-то он вдруг загрустил...
Между тем на небольшую сцену в углу зала вышла женщина, которая неожиданно запела "под Вертинского"
"вечерело, пели вьюги
хоронили Магдлину
цирковую, балерину..."
- характерно картавя, голосом великого артиста пела она. Получалось настолько похоже, что я даже отвлекся от разговора, прислушиваясь.
- А ведь сегодня 18 декабря, - как-то задумчиво произнес Аркадий Валерьевич. И продолжил - в этот день я потерял свою семью. Да, сына и жену…
Я даже вздрогнул:
- О Господи!... Как это случилось?
Но Аркадий Валерьевич, казалось, не сразу расслышал вопрос, ковыряясь в пустой тарелке.
- Как это произошло? - переспросил он, посмотрев на меня. - Очень просто: я ее убил.
В разговоре возникла пауза. Я отхлебнул пива.
Женщина на сцене продолжала петь.
«вечерело, город ник
в темной сумеречной тени
поднял клоун воротник
и упавши на колени
вдруг завыл в тоске звериной.
Он любил, он был мужчиной…
...бедный Piccolo Bambino»
В ее голосе стало меньше "вертинского" а появилось что-то бабье, надрывное. Последние слова она просто провыла. Допев, она ушла. Ей никто не аплодировал, какой то парень сел за рояль и стал наигрывать что-то легкомысленное.
Аркадий Валерьевич закурил трубку, окутав пространство облаком ароматнейшего дыма.
- Вы конечно подумали, что это я так странно пошутил, - произнес он. Простите, возможно это навязчиво с моей стороны, но я попрошу Вас послушать то, что я расскажу. Почему- то мне кажется, что вы меня поймете.
Мне вообще-то, давно бы уже пора было домой, однако просто так уйти было все-таки невозможно. Вечно мне приходится выслушивать откровения всяких шизиков... Что ж, посидим еще немного.
- Давайте, - сказал я , - Рассказывайте.
- Собственно история не очень-то и длинная. С тех пор прошло чуть более тридцати лет. Служба моя тогда только начиналась, я получил звание лейтенанта, женился, у нас родился сын, Сашенька. Жилплощадь нам выделили в Братеево - не ахти что конечно, полукоммуналка, полубарак, но нам на тот момент и этого достаточно было. Сашенька подрастал, и все у нас было хорошо. А потом... Так случилось, что он заболел. Мы возили его по врачам, больницам, поначалу никто ничего толком не мог сказать, назначали всякие анализы, обследования... А ребенок просто чах на глазах, слабел с каждым днем... В конце концов они все-таки поставили самый страшный диагноз...
Аркадий Валерьевич замолчал, допил рюмку коньяка и налил еще.
- Что же было дальше?- спросил я. С какого то момента я очень внимательно стал его слушать.
- Его забрали в больницу, чем-то кололи, сделали операцию... Жена все время была с ним... Нас обнадеживали, уверяли что надежда есть, и шанс на выздоровление большой… Мы и сами в это верили.... А потом… Однажды я пришел со службы, а они были дома. Их выписали из больницы. И все стало ясно- выписали умирать. Не было больше надежды. А он был очень смышленый мальчик, веселый, послушный. Верите, мы с ним вообще почти не мучились, и спал он всегда хорошо - даже бессонных ночей у нас ним не было.
Ему три годика всего было, он не мог, конечно, ничего понимать. Только однажды он знаете что сказал... Мы тогда играли во что-то, он даже смеялся. А потом вдруг сказал мне: «Папа я когда умру, я так буду по вам скучать! Ты сделаешь так чтобы я не умер?» И вот что прикажете ему ответить?
В последние дни он вообще не хотел нас от себя отпускать - обнимет нас женой - а ручки слабенькие совсем - и обязательно посмотрит - чтобы мы оба были рядом с ним, чтобы он мог видеть нас, чувствовать, что мы здесь… Так и засыпал, не отпуская нас. Да мы и сами в каком то забытьи были.
А однажды я проснулся от холода на плечах - это его ручка, которой он обнимал меня, похолодела... А жена рядом спала, ничего не знала пока, я помню, улыбалась во сне. И вот тогда я понял - как бы там ни было, где бы он не проснулся теперь - ведь, что бы ни случилось, кем бы он ни стал, он же должен был снова открыть глаза... И вот нужно, чтобы первое, что он т а м увидит, когда откроет глаза …. Чтобы это был обязательно кто-то родной, кого он любит... Потому что это очень важно - нельзя, чтобы он т а м в самый первый миг испугался... Вы же понимаете меня?
Я не отвечал ни слова. Где- то в районе сцены происходила какая -то возня – кажется, почему- то хотели побить пианиста, кого-то оттаскивали от рояля. Все это почти не достигало моего сознания. С некоторых пор все внешнее словно бы перестало быть значимым для меня. Что-то как будто начало копошится у меня в подсознании, какая-то навязчивая мысль... Я пытался эту мысль как-то уловить, осознать что-то ...
- И вы решили убить жену? – спросил я
- Конечно же я должен был убить самого себя. Именно это я и хотел сделать Но в последний момент я подумал - а почему я решил, что окажусь там рядом с ним ?? И это меня остановило... А у нее намного больше было шансов... Она бы его т а м нашла...
- И вы ее убили? Зачем -то снова повторил я.
- Я вколол ей смертельную дозу снотворного. Она так и не проснулась и ничего не почувствовала. А утром пошел на службу. Самое интересное, что никто ничего не заподозрил. Все так и подумали, что это суицид. Меня очень жалели…
- И что же дальше? Они вам хотя бы снились?
- Нет, никогда, ни одного раза. Мне даже было обидно, но - в самом деле - ни одного сна, никаких намеков, ничего...
Он докурил трубку и какое-то время помолчал.
- Вот так и жил все это время… Постепенно все это забылось, я снова женился, сделал карьеру. Не думайте, что это гложет меня каждый день. Нет-нет. Я конечно же, не забыл ничего. Но просто уже совсем по другому воспринимаю все. Как будто это было с кем-то другим, в совсем другой жизни.
Мы надолго замолчали. Потом я резко сказал:
- Отвезите меня туда!
Аркадий Валерьевич посмотрел на меня внимательно. - Вы хотите увидеть место, где все произошло? Я там не был очень давно, практически с той самой поры... Не уверен даже, что дом тот сохранился...
- Не важно! Вы же сможете найти это место
- Найти, пожалуй смогу... Это не сложно... Что ж... Я не буду спрашивать зачем Вам это нужно...
- И правильно. Я же не спрашиваю, зачем Вы мне все это рассказывали.
Мы встали из-за стола. Аркадий Валерьевич подошел к парню с которым они вошли в кафе. Тот так и сидел у барной стойки и все это время не спускал с нас глаз. При ближайшем рассмотрении оказалось, что он вовсе и не так молод.
Аркадий Валерьевич протянул ему несколько крупных купюр.
- Володенька, заплатите, пожалуйста, за нас по счету. Что останется, возьмите себе. Я сам поведу машину, так что на сегодня Вы свободны.
Володенька как будто хотел что- то сказать, но Аркадий Валерьевич мягко , но властно отстранил его.
- Не беспокойтесь, Володенька, ступайте.
Аркадий Валерьевич был совершенно спокоен, только может быть слегка медлителен. Вообще же было понятно, что сесть за руль после выпитой почти бутылки коньяка - это далек не самое интересное, что он может себе позволить.
Был уже поздний вечер. На улице слегка подморозило, шел мелкий снежок. Мы сели в черный внедорожник (по-моему, даже бронированный). Очень скоро мы выехали из центра Москвы и оказались на какой-то пустынной, всем ветрам открытой окраине. Где-то вдалеке неугасимо горел нефтяной факел. Впереди, на грязно сером поле, словно невиданные, огромные идолы с воздетыми вверх руками, стояли опоры линий электропередач. Было похоже, будто великаны молятся огню…
Мы свернули в какой- то проулок между этим жутким полем и глухим лесом. Там стояло несколько домов. Это были дома послевоенной постройки, из тех, что строили немцы. Ни в одном из них не горел свет. Мы вышли из машины, по выпавшему снегу прошли вдоль мертвой улицы. Аркадий Валерьевич остановился у одного из домов.
- Это здесь – сказал он. Мы жили в этом доме
Я прошел по непролазной грязи, остановился у подъезда.
- Нет, я не пойду туда, не пойду! – закричал вдруг Аркадий Валерьевич, и как-то совсем не солидно, по- бабьи, замахал руками, отворачиваясь.
- Трус! - в сердцах прошипел я. Впрочем, теперь я и без него прекрасно знал, куда дальше идти. Подъездная дверь была заколочена, однако мне сравнительно легко удалось оторвать пару прогнивших досок. Протиснувшись сквозь узкий проем, я оказался внутри. Сильно пахло сыростью и гнилыми досками. Человечьего запаха не было вовсе. Освещая дорогу сотовым телефоном, я поднялся на третий этаж, прошел по коридору к той самой комнате. Здесь висел проржавевший, тяжелый амбарный замок. Я даже присел на секунду на корточки, и чуть не заплакал – Господи, ну как же я с ним теперь справлюсь.. Я попытался вышибить дверь – бесполезно… Тогда я поднял кусок кирпича и стал колотить им по замку. Замок сбить, конечно не удалось, но те железяки, на которых он крепился, вроде бы стали поддаваться… С огромным трудом мне удалось вытащить их из кирпичной стены. Потом, повозившись, открыл словно сросшуюся со стенами дверь.
Тут не было совсем темно. Сквозь забитые досками окна в комнату проникали белые лучи Луны. По углам комнаты стояла мебель – стол, покосившийся шкаф… Я прошел дальше, ближе к окну. И тут я их увидел.
В углу, около окна в кресле сидела женщина с ребенком на коленях . Я подошел совсем близко, и замирая от жути, смотрел на них . Их лица были совсем белы, словно посыпаны мукой, белее света Луны… Я долго смотрел на эти лица, они были совершенно неподвижны и реальны, как у восковых кукол… Только там, под кожей, за этими глазами, как будто что-то оживало.
Первым пришел в себя мальчик. Он соскочил с коленей матери, заулыбался и протянул руки ко мне. Она тоже очнулась, медленно, с трудом избавляясь от наваждения, подняла голову. Открыла глаза… Увидела меня и сказала
- Ну наконец-то ты пришел к нам!...