На омерзительном ему острове зажглись огни.
Природа включила звуки вечера, и пахнущий соленой влагой моря воздух насытился стрекотом. Кроны деревьев слегка дрожали, испугавшись ветерка. По посыпанным гравием дорожкам Темных садов, степенно продумывая каждый свой шаг, гуляли монахи. У входа в большую залу ордена Неединства – белое круглое здание, скрытое высокими эвкалиптами и пахучими яблонями - в ожидании прихода гостей, стояли лакеи в красных жилетах, с торчащими из нагрудных карманов треугольниками салфеток, под которыми сверкали острые белоснежные рубахи с запонками на запястьях. Монахи ходили мимо них, в задумчивости разбрасывая перед собой гравий лакированными тросточками, и то и дело неразборчиво бормотали. Лакеи смотрели на них недружелюбно, словно те не были хозяева Темных садов ордена Неединства, а старые, разросшиеся сорняки, портящие живописность сада.
Но монахам было все равно. Их скрытые темными капюшонами лица радовались приходу вечерней прохлады, помянуя вспотевшей кожей дневной зной. Пот высыхал, испарялся, медленно уходя из-под обширных ряс и оставляя только соленый запах, сплетающийся с гонимым с моря соленым ветерком и душистостью яблонь в тягучую вонь.
- Ушла жара – пробормотал щуплый монах, с залысиной на остром затылке, стирая со лба остатки испарины.
«Ушла, ушла..» - вторил ему небольшой декоративный колодец, часто беседующий с монахами на языке эха.
Монастырь располагался в верхней части горы аль-Химар, названной так в честь того символического осла, которого хватило султану Абу-Али, чтобы выкупить остров у поверженных его армией христиан, и у подножия которой когда-то дышал городок Хамра. Теперь остров принадлежал Ордену, и Хамра, первая жертва его коварного блицкрига, лежала в руинах. В нижней части горы, куда начальством Ордена были проделаны освещенные разнообразной иллюминацией ступени, вечерел городок Хумера.
Маленький человечек торопился, быстро шевеля короткими жирными ножками. Он проворно взбирался по крутой улице, стремясь поспеть к нужному номеру, но он очевидно просчитался, и желанная запыленная табличка уже маячила у остановки. Он увидел, заторопился сильнее, про себя ругая свои короткие ножки и следя взглядом за дрожащими, покрытыми копотью выхлопных газов боками красного городского автобуса. А тот все стоял, словно дразня его, и мирно поглощал пассажиров. Но вот, автобус вобрал в себя последнего, и узкие двери со скрипом захлопнулись, оставив бегущего ни с чем и попрощавшись с ним струей вони.
Человечек раздосадованно всплеснул руками и хлопнул ими по рыхлым бокам, оставив вмятину на пиджаке.
А тьма тем временем сгустилась окончательно, и маленьким человечек тоскливо подумал, что на ужин ему не попспеть и что придется перебиваться быстроприготовимой гречневой кашей из пачкий. Он так явственно ощутил во рту ее синтетический вкус, что вынужден был сплюнуть, чуть не попав на собственную туфлю.
Он знал, что невдалеке, в прорехе между домами открывается красивый вид на развалины Хамры, но боялся поддаться этому эстетическому искушению, в надежде на какой-нибудь случайный, забредший не по расписанию автобус. Здесь же дома были так плотно прижаты друг к другу, что дорога была вынуждена с большим трудом пробиваться между ними, чтобы разделить улицу на две стороны. Было нелюдно и тихо, хозяева дорогих магазинов, открытых скорее для отмывания денег, нежели по своей первичной необходимости, в унынии сидели на высоких табуретах у прозрачного стекла витрин.
За остановкой находился магазин женской одежды «Барышня», приятно освещенный фиолетовым неоном. Хозяйка, барышня с недостающим передним зубом и прокуренным лицом, со скукой разглядывала маленького человечка, который делал вид, что не замечает, но был очень смущен.
Монах с залысиной подошел к бассейну для рыбок, устроенному начальством для услады посетителей. Рыбок надо было кормить, и, смущенный равнодушием друзей, он вызвался добровольно этим заняться, с тех пор каждый день пронося в глубоких карманах рясы пакет с кормом. В темной воде отражались фонари и редкие появившиеся звезды, дрожа, как желе под ударами плавников и хвостов. Монах вытер салфетой кромку бассейна и присел на нее, осторожно опуская свое маленькое тело на прохладный камень. Он посмотрел на свое отражение и, увидев новые морщины, невольно провел тыльной стороной ладони по лицу. Он достал из кармана корм, набрал горсть в ладонь и бросил в темноту. Корм тонул, беззвучно и безвредно рассекая воду, рыбы стайками подплывали и поглощали его без особого аппетита, впрочем, вскоре уничтожив его весь.
Мимо остановки пробежали обшарпанные дети нищих, весело переругиваясь и пиная норовящий улизнуть под силой тяжести мяч. Добежали до перекрестка и скрылись от взора маленького человечка. На лавке у столба с номерами автобусов лежала газета с недоразгаданным кроссвордом. Человечек взял ее в свои пухлые руки и попытался закончить начатое чьим-то размашистым почерком.
Вскоре обрели словесную форму город на юге Франции, марка машины и греческий танец. Незаполненным осталось всего одно слово – политический деятель, и маленький человечек, раздосадованный этой незавершенностью уныло перебирал в памяти возможные варианты. Он даже хотел было обратиться к хозяйке магазина женской одежды, все еще, как ему казалось, изучавшей его, но постеснялся ее суровости.
Прошло целых двадцать минут, а автобуса все не было. У остановки уже толпился народ, и двое учеников школы Правды, единственной не запрещенной Орденом, отгадали политического деятеля. «Уоттлсбит, точно» - подумал человечек, когда парень в рваной футболке и с серьгой в губе заполнил фамилию премьер-министра ближайшей республики на материке, главного нынешнего врага Ордена. «Этому их наверное учат в школе» - с усмешкой подумал человечек, впрочем боязливо добавив про себя: «Ну и ладно». Он редко интересовался новостями и уважал тех, кто рьяно защищает справедливость действий Ордена. Ему казалось, что для этого требуется своеобразная смелость.
Наконец подъехал автобус, и маленький человечек, стискиваемый людьми, был почти что вброшен внутрь салона могучей волной толпы желающих занять сидячие места и готовых ради этого идти по головам сограждан. Конечно, сесть не удалось, но встал он удачно, держась обеими руками за поручни. Вскоре автобус проехал мимо того места, откуда открывался вид на развалины Хамры, и маленький человечек как всегда подумал, что интересно было бы узнать, сколько времени понадобилось Ордену на разрушение знаменитого городка. Он любил цифры и статистические данные, и коллекционировал их не по политическим соображениям, а просто так, гордо называя это собственным хобби.
Та Хамра, которую он знал не соответствовала картинкам из учебников соседней республики, которые часто появлялись в интернете. Там она всегда изображалась тихим зеленым городком с маленькими домами и маленькими людьми, с добродушными торговцами и чудесными рынками. А потом пришел Орден и все разрушил. Маленький человечек не верил этому, - это была пропаганда, и та Хамра, которая на пару секунд появилась между крышами домов, едва заметная в мутных стеклах автобуса, казалась ему величиной постоянной, вечно скорбящей и все же никогда не имевшей другого облика. Она всегда была такой, - грязные, исписанные арабской вязью камни, могильные плиты, разбросанные неведомыми хозяевами, редкие огоньки сохранившихся домов, где ютились бомжи, кривые улицы, извилистыми иероглифами мятых дорог метавшиеся в поисках признаков жизни, разрушенная мечеть с валявшимся неподалеку полумесяцем, со сломанными скамьями, которыми жгли костры, с собаками, облезлыми, голодными, ищущими в святыне добычу. Все это было для человечка скорее символом вырождения, нежели преступления, совершенного кем-то умышленно. Впрочем, справедливости ради стоит заметить, что он неплохо разбирался в истории и знал, что те самые жители Хамры, которых во многих влиятельных республиках принято жалеть и чествовать, разрушили в свое время немало окрестных христианских деревень и не задумываясь уничтожили бы Орден, прояви он хоть каплю милосердия по отношению к ним, так, как в свое время побежденные ими христиане и иудеи.
Сам же человечек, несмотря на лояльность, к Ордену не принадлежал, мусульманином тоже не был, будучи приверженцем Старой веры, сохранившейся на острове с дохристианских времен, да и то лишь формально отмечая праздники за холостяцким столом.
Автобус остановился на перекрестке, и водитель, мрачно раздумывая как же ему теперь ввернуть свой агрегат в поток несущихся машин, нелюбезным взглядом проводил сошедшего человечка. А тот, привычно хмыкнув над таким расположением остановки, побежал вверх на своих коротких ножках, по знакомым улочкам направляясь к дому.
Щуплый монах подошел к неработающему фонтану и вспомнил недоумение начальства по этому поводу. «Надо бы включить» - подумал он, про себя усмехнувшись глупости и нерасторопности прислуги. Около фонтана, спрятаный в высокой траве, находился облупившийся, шершавый вентиль. Монах нагнулся, подобрав полы рясы, и, напрягая слабые мускулы, со вздохом открыл его. Из-под земли послышалось журчание, но проражавевшие насквозь трубы, изъян, скрытый от глаз посетителей, давали слишком слабый напор. Монах до упора открутил вентиль, по максимуму усилив натугу труб. Фонтан заработал. «Вот лентяи», - улыбаясь каскадирующей воде, и смахивая выступвшие на лбу капли пота, подумал монах. Вода взбиралась на самый верх, выстреливая бурлящими струями, похожими на локоны, и, потеряв всю свою кинетическую энергию, мирно падала в резервуар. Поначалу вода текла ржавая, коричневая, но скоро наладаилась и приобрела чистоту, слившись с темнотой. «Надо бы подсветку включить. Спрошу у начальства» - решил монах, но тут же забыл об этом решении, так как со стороны главной залы послышались голоса, и вечерняя тишина сразу наполнилась невообразимым гамом. Приехали гости – дипломатическая миссия разных стран.
Белозубые дипломаты во фраках, с фальшивыми улыбками и декоративными семьями проникали в покой сада, как саранча, вгрызаясь в его листву своими лоснящимися туловищами и желая каждый свой след замести. Монаху они понравились, и он издалека улыбнулся им, выглядывая из-за кустов. Они не видели его, но посылали деликатные улыбки во все стороны, нечаянно попадая и в него. Он был доволен. «И не поверишь, что все враги» - подумал он.
В подъезде маленького человечка опять ждала житейская склока.
- Ирод, ирод – вопила жена с выпученными глазами на красном заплаканном лице, похожем на мышиную морду, выглядывая из-за шахты неработающего лифта.
Дверь квартиры была приоткрыта и из нее высовывалась морщинистая, злорадная голова мужа, приделанная к жилистой шее.
- Заткнись, училка, людей своими косинусами пугаешь, - так он всегда называл ее борьбу, когда выпивал лишний стакан. С галантностью пьяного он кивнул проходящему мимо маленькому человечку, который, не зная, как реагировать, пробурчал: «Здрасьте» и поспешил удалиться. – Давай, возвращайся, решим все по-интеллигентному.
В подъезде не было света, и человечек поднимался наощупь. Вскоре снизу послышался стук закрывающейся двери, и крики жены доносились уже изнутри, а потом и вовсе затихли. «Наверно, он ее зарезал» - равнодушно подумал человечек.
На третьем этаже, в темноту подъезда вдруг проник свет фонаря с улицы. Он лежал на полу и на подоконнике, в виде изломанного прямоугольника и выхватывал зеленые ребра батареи. Сверху послышался тяжелый топот, многократно усиленный акустикой подъезда.
Маленький человечек испугался. Кто бы это мог быть? Он прислушался, но слышен был только этот страшный топот, в котором он почуял угрозу. Он вжался в стену, вырывая свое тело из узора света и старался не дышать. Мимо него пробежало раскатистое «Болван», исходящее от незнакомого огромного существа с жирным носом и маленькими глазками, затем послышался хлопок по лбу и огромное тело понеслось в обратную сторону, шаря в карманах. Маленький человечек поспешил юркнуть в квартиру и на много замков запер стальную дверь.
Тихо. Из неисправного бачка в туалете подтекала вода. По улице с жалобным скрипом проехал автобус и снова тихо. Маленький человечек пошел на кухню и, беря кастрюлю с удивлением заметил, что у него дрожат руки. За окном из бесплатной столовой Ордена в доме напротив расходились сытые. «Жаль, не успел» - подумал человечек, покачав головой и глядя на пакет быстроприготовимой гречки, которую, чтобы съесть, достаточно было просто согреть и которую при этом есть было невозможно. Он включил газ зажигалкой-пистолетом. Но почему дрожали руки? Неужто топот чужих ног, пусть незнакомого великана, мог на целых пять минут лишить его спокойствия? Но дрожь это, в конце концов, явление анатомическое, он не настолько властен над собственным телом.
Он посмотрел на часы и включил секундомер, чтобы узнать, сколько понадобится времени его телу, чтобы унять дрожь. Соседи снизу опять выбежали в подъезд и отражали собственный шум от стен, выкрашенных в тошнотворно зеленый. Две минуты, двадцать пять секунд, - рука схватилась с пластмассовую ручку кастрюли, расплавившуюся по краям от частого соприкосновения с раскаленным металлом. Дрожь исчезла.
Он включил маленький кухонный телевизор. Все пространство экрана занимало незнакомое лицо.
В Садах было неописуемо красиво. Растения цвели всеми цветами радуги, цвели идеально, их форма была идеальна, их тени были филигранно выгравюрованы фонарями на тихой земле. Щуплый монах сделал все дела и пошел в свою маленькую комнатку, с удовольствием думая об отдыхе. На мгновение он отразился в глазах молодого дипломата вражеской страны, скрывающейся за ним в ухоженных кустах. Монах улыбнулся ему, тот кивнул в ответ, что-то шепнув краснощекому мальчику, которого он держал за руку.
«Море омывает остров со всех сторон» - вдруг подумал Уоттлсбит, глядя на ненавистный остров с большой высоты.
- Ну что, пора, - сказал он, косо улыбнувшись пилоту. – Люблю присутствовать при ваших делах.
Пилот промолчал. Ему было не до разговоров. Он нажал на кнопку. Через две минуты, сорок восемь секунд и две милисекунды остров был полностью уничтожен. Пилот удовлетворенно выругался.