Сказка о цели

Мария Антоновна Смирнова
         1. ПТИЦА
      И чего это он ко мне привязался - понятия не имею. От самой реки идет за мной. Будто мало вокруг дорог и тропинок - так во все стороны и разбегаются, как муравьи, если сунуть нос в муравейник. Будто во всем мире осталась только эта дорога! Мне оно, конечно, до лампочки, могу и свернуть, и просто-напросто улететь у него из-под носа. Но есть же, черт побери, на свете какие-то принципы! Почему с дороги должна свернуть я, а не он? В конце концов, я иду впереди, значит, я первая, значит, у меня на эту дорогу преимущественные права. Это просто наглость с его стороны - преследовать меня на моей дороге! Ну, уходи отсюда! Прочь! Слышишь?... Не слышит... Ладно же, я тебе покажу! Взлечу и сяду еще дальше. Вот так... Что это? Он снова идет за мной? Он снова преследует меня? Совсем у этих бескрылых нет гордости. Всегда им кажется, что они вполне способны догнать птицу. И они унижаются, идут за нами, навязчиво преследуя нас на нашей дороге, на что-то надеясь и не понимая, как смеемся мы в душе над ними... А, ты уже близко? Вот тебе! Я далеко, а ты плетешься позади... Господи, и когда это кончится! Вот сейчас подпущу тебя поближе и... Что?... Что ты делаешь?! Отпусти! Отпу...

         2. ЧЕЛОВЕК
      Эту трясогузку я в первый раз увидел у реки. Она бежала впереди, тряся изящным хвостиком, стройная, грациозная, стремительная, как та девушка, которая так нравилась мне в мои 20 лет, но с которой я так и не заговорил. Когда я приблизился к ней, она покосилась на меня сердитым круглым глазом - совсем как та женщина, за которой я шел в мои 35, но так и не заговорил. Покосилась и выпорхнула. Пролетела шагов десять и опустилась, надменная и торжествующая, как та женщина в мои 50, с которой я хоть и заговорил, но совершенно напрасно. Я подхожу ближе, а она вспархивает и улетает. Птица эта - как мое счастье. Вот оно близко-близко, и я протягиваю к нему руки, сердце бьется от предчувствия его, но шум крыльев, стремительный полёт - и вновь счастье мое там, почти у горизонта. Впрочем, если бы у счастья моего была недостижимость горизонта, наверное, было бы легче. Но мое счастье - недостижимость птицы, идущей впереди по дороге. Недостижимость счастья моего, выпархивающего из-под рук... А, ты не взлетаешь, ты дразнишь меня кажущейся доступностью? А если... Ага, попалась! Наконец-то! Наконец...
      И зачем мне мертвая трясогузка?