Я закрываю глаза

ЧАСТЬ I – «Я»
Глава 1

Посвящается всем моим друзьям, живым, и тем, кто больше не с нами (во всех смыслах): Силакову Косте, Громову Пете… Искандеру, Толяну, Тонычу, Димасу, Кэпу, Тиме, Серику, Кире, Максу, Стасу, Антону, Егору, Жеке и Дрону. Моей девушке Оксане. Моей маме и папе. Моему брату. Всем тем, кого я знаю, у кого когда-то оставался, с кем сидел вместе за столом. Спасибо вам… благодаря вашим душам написана эта повесть. Счастливого пути…
Te Deum.

Я закрываю глаза.
Я – всего лишь рабочий завода. Каждый день я ухожу на работу. Работаю на ней до вечера. Я четко знаю свое дело: Я стою за станком и делаю новые детали, которые потом уходят на другой станок. Я занимаюсь этим каждый день. Мною довольно начальство. Вечером я прихожу домой, и жена готовит мне ужин. Она жарит мне котлеты и варит макароны, и я ем их и смотрю телевизор. Потом я ухожу в гостиную,  ложусь на диван, открываю бутылочку пива и смотрю телевизор. Меня вряд ли волнуют события, происходящие в мире, разве только те, что показывают в региональных новостях. Но я смотрю их, потому, что я должен знать. Потому, что все остальные тоже смотрят. Вечером я закрываю глаза и жду, когда начнется следующий день, чтобы снова начать делать то, что я умею лучше всего, что получается у меня очень хорошо.
Я – продавец консультант. Каждый день я прихожу на работу. Я продавец консультант, и я рассказываю людям про новые модели сотовых телефонов. Богатым про новые, бедным про старые. Каждому по достатку. Но все хотят быть не хуже других. Я продаю телефоны, и люди приобретают от этого долю счастья. Мною довольно начальство. Быть может, меня скоро сделают начальником отдела. Вечером я возвращаюсь домой, к себе в квартиру. Я живу один, так как я еще довольно молод и не успел жениться. Помимо работы я еще хожу в институт на вечернее отделение. Я учусь на менеджера, и хочу стать им. Вечером я закрываю глаза и жду следующего дня, чтобы снова делать все, чтобы в скором будущем моя жизнь стала лучше.
Я – строитель на стройке. Каждый день я прихожу на работу со своей сумкой, в которой я принес обед. Я переодеваю свою одежду и начинаю работать. Я замешиваю раствор, а потом кладу из него стены. В будущем эти стены спасут людей от жаркого знойного солнца и от дождя, от холода. Будут их верными защитниками, и люди с уверенностью смогут сказать: «Мой дом – моя крепость!» Я хорошо работаю. И надеюсь, что начальство выплатит мне премию. После работы я пью с ребятами пиво. Мы стоим в кружке рядом с метро, разговариваем о разных вещах. В основном о работе. Я возвращаюсь домой, ем обед и смотрю телевизор. Вечером я закрываю глаза и жду следующего дня, просто потому, что я так привык.
Я – студент ВУЗа. Утром я встаю по будильнику и уезжаю в свой институт. Я не самый прилежный студент. Я такой, как все остальные. Как их большинство. Бывают случаи, когда я прогуливаю пары. Тогда я иду играть в бильярд в соседнем баре. И пью там пиво. Я прихожу домой очень поздно, потому, что после института я обычно шатаюсь по различным барам, кафе, кинотеатрам, каким-то домам, хозяев которых я даже не знаю. Дома я иду в туалет. Это, наверное, самые приятные минуты за весь день. Я ем и смотрю свой телевизор, который стоит у меня на кухне. По нему показывают новости. Я смотрю их потому, что нечего смотреть. И постепенно я привыкаю к этому. Я привыкаю жить такой жизнью. Я думаю о будущем, о том, что вскоре я должен получить диплом, получить работу и работать на ней. И, в сущности, я знаю, что ничего не изменится. Вечером я закрываю глаза, чтобы завтра утром открыть их и опять повторить один день.
Я – всего лишь я.  Я закрываю глаза днем, чтобы не видеть его. Ночи не похожи друг на друга. Наверное, все дело в их практической идентичности. Для обычного человека ночь – это то время суток, когда надо спать у себя в кровати, когда ничего не происходит, и  только кошки орут под окнами. Но в этой одинаковости, видать, и есть та самая разнообразность, которой не хватает днем. Вещи одинаковые, они уже запомнились тебе, потому, что ты видел их вчера и в другие разы, когда ты не сомкнул глаз после захода солнца. Ты не отвлекаешься на вещи. Только то, что внутри тебя. Движет тобой и заставляет быть чуть-чуть не похожим на всех остальных.
Первую ночь прожить тяжело. Очень тяжело и хочется спать. Я помню ее. Я просто шел по улице. Шел домой от друга. И это было очень тяжело и мне все время хотелось дойти до дома и хотелось спать. Я шел всю ночь. Первые пару часов я изучал ночной город, смотрел по сторонам. Было интересно. Но потом стало очевидно, что город практически не меняется. Оставаясь оранжевыми в свете повешенных на проводах фонарей, дома лишь меняют свой силуэт, дорога – направление. Окна остаются черными. Я устал от этого. Все равно, что сто раз подряд прочитать первую страницу книги.
Незаметно для себя переключаешься совсем в другое место. Но это всего лишь мысли. Тело продолжает движение. Мысли – сначала те, которые волнуют тебя каждый день, потом все более и более далекие, и, в конце концов, совсем не те, которые бы ты мог придумать днем. Днем, бегая из угла в угол, нет времени сочинить песню, или стих, или рассказ, или какую-нибудь историю, которая покорит сердца людей, и они запишут ее, и положат как произведение произведений в музей искусства. Тяжело разобраться в самом себе. Тяжело сделать все это сидя за столом на работе, или разъезжая по городу на машине, когда думаешь, хоть бы кого-нибудь не сбить, или когда ездишь в метро, автобусе, троллейбусе, на чем бы то ни было, думая, как бы благополучно добраться до дома, чтобы сохранить при себе кошелек, нервы, здоровье, одежду, подругу и т.д. Днем нет времени думать. Нет стимулов к другим процессам мысли, кроме осознания и решения ситуаций, сложившихся и представивших трудность в данный момент.
Тем не менее, не каждый, выйдя ночью на улицу, напишет песню, сочинит стих. И так далее и тому подобное. Этого надо хотеть, об этом надо мечтать и думать. И если днем у тебя это не получилось, воспользуйся ночью. Она всего лишь будет звеном между тобой и правильной мыслью, так как единственное, что она дарует тебе, и что не могут подарить тебе нормальные дни – это ВРЕМЯ.
Конец октября. Прошло уже около пяти часов с тех пор, как село солнце. Наконец началась ночь. Я собираю вещи, беру ключи и выхожу из дома. Сегодня, впрочем, как всегда, я держу путь в сторону окраин нашего города, в сторону заброшенных заводских корпусов. Там располагается репетиционная точка группы, в которой я играю. Я всегда прихожу туда ночью, и днем я возвращаюсь от туда домой, чтобы поспать, чтобы ночью, когда уже закрыто метро и машины разъехались по домам, придти сюда снова.
Я прихожу не один. Со мною приходят мои друзья. Мои коллеги. И мы играем ночью. Мы играем не каждую ночь, но каждый день мы возвращаемся домой.
Я уже сказал, что был конец октября. Темнеть начинало рано. Стрелки часов перевели в это воскресенье. Я посмотрел на будильник. 22:03. Надо уже собираться. Под окном прошли панки. Они пели песню про то, как солнце взойдет. Я взял ключи, надел пальто и ботинки, взял гитару и вышел из дома. Улица встретила меня свежестью и эта свежесть была настолько необычной после спертого запаха квартиры, что я чуть не задохнулся, делая первый вдох. Потом все было хорошо.
Я встретил соседа, который возвращался с работы домой.
«Здравствуйте».
«Здравствуй, опять на репетицию?»
Я кивнул.
И пошел уже известной мне дорогой.  Слишком часто я так хожу. Так же, как люди, которые идут сутра на работу. Просто мое утро начинается на восемь часов раньше.
Я шел и сочинял песню. Было хорошее настроение. Очень хорошее. Днем я звонил родителям, мы мирно поговорили. Минута разговора с Канадой стоит столько, что поговорив пять минут мне пришлось отказать себе в покупке новых кед. Родители спросили, как у меня дела и не нужны ли деньги. Я сказал, что не нужны. Потом ходил в кино с одной девчонкой. Потом пришел домой и лег.
Теперь я опять иду по улице. Меня обгоняют машины с людьми, которые тоже куда-то направляются. Я иду и сочиняю песню. Идти не очень долго, около получаса. Однажды я за это время сочинил две песни для нашего альбома. Правда, потом одну мы выкинули, а другую переделали.
Да, время самое главное, что может дать ночь.
Мимо домов, магазинов и блестящих витрин. Мимо магазина «24 часа». Там я покупаю еду, чтобы было, что поесть после репетиции.
Если вам нечего есть, и денег не так, чтобы много, а до дома вы ближайшее время не доберетесь, то самый выход – купить батон, кефир и пару готовых котлет, и пирожок с капустой. Тогда от голода вы уже не умрете.
И иду, и вижу вдалеке силуэт, стоящий рядом с домом в свете фонаря. Я уже прошел часть пути. Я  придумал пару строк. Я много о чем успел рассудить.
Силуэт вдали – это мой друг. Он ждет меня. Мы всегда встречаемся здесь, и остаток пути проходим вместе.
- Привет.
- Привет.
- Как дела?
- Как видишь.
- Тогда нормально. Пойдем.
- Пиво будешь?
- С удовольствием.
Он достает из рюкзака две бутылки холодного пива. Вряд ли его охлаждали в холодильнике. Не знаю, почему, но наши продавцы очень жадные до холодного пива. И очень редко кладут его в холодильник. Как будто им холодного воздуха жалко. Они специально держат его в ящиках под прилавком, а в холодильник кладут всякий хлам. Например сосиски, которые она купила в свой обеденный перерыв, или пока ее подменяла сменщица, в соседнем магазине, и теперь они лежат в холодильнике дабы не испортиться до возвращения мухлячки домой.
Но пиво охладила погода. И теперь оно волшебным образом намного сократит оставшийся путь. Ведь один ты можешь пройти одно расстояние, вдвоем можете пройти намного больше, а с пивом так еще больше. Но самое интересное, что если вас движется уже больше, человек десять и далее, то расстояние, проходимое за единицу времени, значительно сокращается. То одному надо в туалет, то другому в магазин, а у третьего свело ногу, а четвертому надо позвонить, а пятый вообще не согласен с выбранным направлением, а шестой мешается под ногами и просит прикурить, и все останавливаются, ждут друг друга, потому, что один идет быстрее, другой еще быстрее, а третий вообще плетется.
Мы уже подходим к месту. Немного прохладно, и я курю в перчатках. Мой друг делает последний глоток остывшего пива и ставит бутылку рядом с фонарем. Через несколько часов, когда люди пошли на работу, эту бутылку подобрала старая бабушка, работающая на заводе на проходной. Это была уже шестая бутылка, которую она нашла по пути на работу. Еще две, и она сможет купить на ужин батон.
«Точкой» мы называем чердак одного из домов, скорее всего, заброшенного завода, специально переоборудованный под репетиционную базу. На таких чердаках таких вод заводов тусуются все начинающие группы. Мы снимаем однин из боксов на чердаке за довольно символическую плату. Она чуть больше, чем в дневное время.
Дверь открыта. Мы минуем проходную и поднимаемся на самый последний этаж. Звукорежиссер – приятный мужчина лет сорока, в кожаной куртке, с кучей сережек и напульсников. Зовут его Анатолий Алексеевич. Не Толян, не Толик, не Череп или МэдДог, как могли бы прозвать его друзья (или какие еще идиотские погоняла придумываем мы друг другу?). Зовут его Анатолий Алексеевич…
«Добрый вечер, Анатолий Алексеевич».
«Добрый, коль не шутишь».
Наверху нас уже ждут оставшиеся. Из бокса выходит группа, освобождая нам место. Теперь на всю ночь он наш. Нос забивается запахом новой пластмассы и паяльника, резины, пыли и сигаретного дыма. Я кладу вещи на пол. Сажусь рядом. Я оглядываю комнату взглядом. Все точно так, как было в последний раз. Комбики распиханы по углам, на полу лабиринтом черной резины валяются провода, безнадежно заканчивающиеся разъемами. Палочки лежат на стуле. Посреди комнаты – стойка. Микрофона в ней нет. Печально, но своего микрофона у меня тоже нет, поэтому приходится просить его у Анатолия Алексеевича каждый раз. Примочки приходиться забирать с собой. Хотя дома они особо и не нужны. Но самое безопасное место – это твои руки.
На полу лежит пепел выкуренных сигарет. На усилителе стоит баночка с окурками.
- Начнем?
- Да. Нечего тянуть. Скоро и солнце уже встанет.
Я достаю свою гитару и вставляю в нее штекер. Включают усилитель, и я дергаю пару струн. Из колонки вырывается резкий жалобный скрипящий звук. Пока остальные распаковываются, я успею подстроить ее. Микрофон устанавливается на свое привычное место.
«Раз-раз-раз, работает… кхм-кхм… работает вроде».
 Удар барабана. Бас подстраивается. Скрипка подключилась. Зажигаются лампочки процессоров и эквалайзеров.
С полчаса мы разминаемся, играя каждый что хочет. После этого я подхожу к микрофону:
- Поехали, с первой?
- Поехали!
Палочки отстукивают размером «раз,… два,… раз, два, три, четыре». Звук.
Я закрываю глаза…

Идешь по старой дороге. Ноги движутся в одном быстром ритме по пыльной земле. Уносят мысли ветром, над головой ряды крон зеленых деревьев, справа и слева, по небу черные птицы несут проекции теней на землю. Я иду по ним, а они проходят по моей спине, голове, накрывая глаза быстрой вспышкой, и снова солнце прожигает глаза. Тишина, которая режет уши. Ты делаешь шесть шагов. А потом тишина заканчивается. На горизонте, а скорее из-под его линии, выплывает город. Пустой, каменный и очень красивый. Обреченный, как любая красота. В середине особняком стоит красивый замок с белыми башнями и высокими стенами. Вокруг разлилось море. Голубое и прозрачное. Так, что видно, как рыбы плавают у дна. Зеленые кусты и девственная трава. Здесь никогда никого не было. Самое красивое место, в котором тишина перестает быть тишиной, превращаясь в полет мысли и звука, самого, быть может, красивого, для меня, и самого понятного. Я сам придумал это. И этот звук, и этот город. Самого себя. Город всего лишь мое отражение. Если сказать, что он ждет, то это не правда. Он надеется. Надеется на то, что прошедший сквозь него не разрушит его. Заметит его красоту, но не посягнет на нее. Это называется страх. Либо инстинкт самосохранения. Бояться за себя. Спасаться в уединении.
Но я не желаю ему зла. Он такой же, как и я. Мы с ним одной крови. Просто мне не осталось места, куда идти. Или может я просто больше никуда не хочу. Сижу на лужайке перед большим и красивым замком, а солнце уже начинает опускаться за его башни. Сижу и раскладываю на траве свои старые рисунки. На них нарисованы море, а сверху линией идет небо, посередине воздух. Море окружает землю. На земле идет война. Люди убивают друг друга за кусок земли. На других рисунках тоже война. И тоже между людьми. Странно, но мне никогда не приходило нарисовать войну между котами, птицами или кротами за глоток молока, кусок неба или метр земли. Наверное, так и должно быть. И раньше я даже жалел этих людей. Рисовал и жалел. Но я был тогда маленький. И не думал, что потом сам буду прятаться от них вот здесь. На лужайке. Черт знает, что такое. Знает, что такое одиночество и изгнание. Но я не был изгнан. Я сам ушел. Убежал. Можно ли назвать это изгнанием. Ты убегаешь потому, что тебе некуда больше деть себя. Прячешься в самом немыслимом месте, где никто не подумает тебя искать. И сидишь, поджав колени и засунув в них голову, грея руки у открытого огня собственных воспоминаний. Так поступил и я. Сжег все к чертовой матери. Джинсы только оставил, да кеды и кофту. И сумку. В ней я носил воспоминания. Теперь это единственная ненужная мне вещь, от которой я не хочу избавляться. Она нравится мне и не вызывает никаких плохих ощущений. Когда-то я носил в ней струны. А гитары не было. И денег на нее не хватало очень сильно. Но я так ее хотел, что купил струны. Надо же начинать с чего-то. И когда я купил свою первую гитару, через год, я снял с нее фабричные струны и выкинул в мусоропровод. И поставил эти. А они порвались сразу же, как только я их поставил. Это произошло потому, что продавец сунул мне бракованный комплект. Ему надо было избавиться от него. Тогда я пошел и выбил ночью в том магазине витрину. И убежал, хотя в магазине не было ни сторожа, ни сигнализации. Это был старый магазин, в котором продавались медиаторы, книжки с нотами, аудио-кассеты, самоучители игры на фортепиано, струны и пюпитры. Я мог все это взять с собой, и никто бы ничего не сделал мне, потому, что всем было наплевать, что в два часа ночи подросток разбил витрину напротив. Я мог все забрать с собой, но не стал. Я просто разбил стекло. Так же, как они разбили мне мечту.
Поэтому теперь я отошел от лужайки и пошел к берегу. Море это было, или океан – кто его поймет. Я сел на берегу и разжег костер из всех своих рисунков. Опрометчивый поступок. Теперь меня заметили. Меня заметили. Заметили мой чистый дым, и бросились на него, как пчелы на мед. Акулы на кровь. Сошли с ума.
И я уже не в безопасности. Сам отнял у себя последнее, на что мог надеяться. Прошло совсем немного времени, и с высоты башни старого замка я увидел, как сюда уже идут толпы визжащих и улюлюкающих похожестей. Больно смотреть на это. Слишком больно. Ведь они идут не к тебе, а к твоему месту. Тому, что еще несколько мгновений назад оставалось твоим личным, твоим любимым и единственным. И я молюсь, чтобы они прошли мимо, в ярости затаптываю свой костер, заливаю его соленой водой. Но они не меняют направления. Идут сюда. И вот они уже бегут по дороге. Но зеленые кроны над их головами уже дышат не чистым свежим воздухом, а запахом сгоревших керосиновых тряпок – их факелов. Птицы больше не летают спокойно. Они забились в свои гнезда, испугавшись шума и крика, которого никогда здесь не было. Они пробегают по лужайке перед замком, вытаптываю траву, разрывая в клочья своими тяжелыми сапогами землю, пробегают мимо стен замка, оставляя на них красочные изображения букв и уродливых лиц. Забегают внутрь, сначала одни, потом другие, спорят друг с другом и кидают друг другу в лицо деньги, слюной брызгая на еще не полностью покрытые краской стены. Я сижу на берегу, вижу, как вновь въехавшие жильцы начали выбрасывать из башен ненужные вещи. Как слезы из глаз, вещи падают из окон и разбиваются об уже мертвую траву, покрывая ее мелким градом своих осколков. И опять бегут люди. Опять кричат и визжат. Я хотел бы убить их всех. И за это я их ненавижу. Не в силах больше смотреть, как разрушают последнее мое место, я встаю и бегу вдоль линии моря к солнцу. Начнется прилив, и вода смоет мои следы, и быть может, теперь меня опять найдут не сразу. Только теперь я не знаю, куда идти. Я бегу, потом чуть медленнее, потом перехожу на шаг, останавливаюсь. Слишком я устал…
Я закрываю глаза…

Луч солнца пробивался через затянутое серо-отвратительными тучами небо, превращаясь просто в оттенок белого, и наша каморка постепенно наполнялась унылым светом. Мы уже давно закончили репетицию и собирались домой.
«Все, давайте, пока». «Увидимся». «Пока». «Пока». И как обычно расстались у метро. Я ненавижу метро. Едешь в поезде, как селедка, и смотришь в окно, за которым в течение трех минут не меняется ничего – черно-серая картина проводов с ярко-белыми линиями ламп. Очень жизнеутверждающе. А потом станция. Желтая, оранжевая, синяя, красная, зеленая, с непонятными предметами под потолком, или арками как на картинах с изображением Колизея, со скамейками посередине, подземными переходами и разноцветной кафельной плиткой. Или просто продолжение тоннеля с пыльно-коричневыми дверьми. Они открываются, и ты думаешь, что был здесь уже сотню раз. Сотню тысяч раз. Они открываются. Видишь привычный пол, стены и потолок. И только люди другие. Входят, выходят и проходят мимо.
Ненавижу эскалатор. Ненавижу стоять на нем. Две с половиной минуты ожидания. Простоя. А потом главное успей соскочить и беги дальше, а то задавит. Ненавижу бежать по нему. Мокрые кеды жутко скрипят, люди оборачиваются на тебя, и чувствуешь себя центром вселенной.
Ненавижу метро.
Спускаюсь вниз и ненавижу. Захожу в вагон и ненавижу. И все остальные ненавидят меня. За то, что я здесь, за то, что я стою рядом, за то, что мне надо. За то, что я есть. И за это я ненавижу их. Просто ненавижу. Я не знаю, кто они, не знаю их имен. Не знаю, есть ли у них дети и сколько они получают. Я не знаю, хорошие они люди, или нет. Не знаю, что о них думает начальство, и как сложилась их жизнь. А может, у кого-то вчера умер ребенок, и теперь надо ехать в похоронное бюро, пораньше, чтобы не сидеть в очереди. И какого же черта она должна любить сегодня меня.
Ехать в метро куда хуже, чем в автобусе, машине, в чем угодно. Отвратительное ощущение.
Возвращаешься домой тогда, когда все остальные на работе. И ложишься спать. Спать, когда другие работают. Спать, когда другие только мечтают о сне. Вот что разделяет меня и других. Я хочу спать только днем. Остальные хотят спать все время. Они хотят спать утром, когда встают на работу, они хотят спать в транспорте, хотят спать на работе, когда сидишь за своим столом и с каждым закрытием глаз абсолютно не перестаешь осознавать, где ты находишься. И после работы они жаждут постели. Приходят домой, и очень хотят спать. Могут даже не поесть. И все равно не хватает времени, чтобы поспать столько, сколько хочется. А у меня все по-другому. Я никогда не мечтаю о шикарном доме и шикарной машине. Поэтому мне всегда хватает денег, заработанных с концертов. Со своей девушкой я вижусь очень редко, и вообще она мне не девушка, а просто очень близкий человек. Не обремененный обязанностью заботиться о ком-либо другом, кроме себя, я никогда не мечтаю о деньгах.
На столе валяется газета, открытая на странице с анекдотами. Я посмотрел на тот, что был в рамочке «Анекдот Недели»: «Женщины бывают трех типов: порядочные, непорядочные и потаскушки. Порядочные спят со всеми по порядку, беспорядочные спят со всеми без порядка, а потаскушки… потоскуют-потоскуют, и спать не ложатся…»
Улыбнувшись в экстазе отупения, я допил чай, который стоял с вечера, съел бутерброд из холодильника и пошел спать.
Большая, холодная кровать, открытое окно, по полу разбросаны разные нужные и ненужные вещи. К ним добавляются мои джинсы, кеды и кофта. Я закрываю окно, забираюсь под одеяло, встречающее меня приятным, сводящим мышцы холодом. Я растягиваюсь по кровати. Очень необычное чувство. Я закрываю глаза…
Наконец-то…
Я закрываю глаза…

ГЛАВА 2
- Спишь еще?
- Да.
- Тогда вставай. Собирайся. Скоро за тобой заедут.
- Кто?
- Кто-нибудь, кто будет свободен. Сегодня у нас праздник, едем на дачу.
- Но я не могу, у меня репетиция ночью.
- Можешь. Я уже договорился с остальными. Сегодня репетировать не будете.
- Ладно, хорошо.
Я встал и пошел на кухню. «Собирайся». Собираться надо тому, кому есть, что терять. Я могу потерять только ключи от дома.
На кухне всегда тепло. Очень холодно в комнате, а на кухне тепло.
Я вряд ли люблю эти ночные пьянки. Все всегда получается одинаково: через сколько-то часов после начала все напивались, и мне становилось скучно. Мне не так хорошо, как это было раньше. К сожалению, я вообще начинаю забывать, что было раньше. Мимолетное напоминание цепляется, и я вспоминаю какое-то старое ощущение. Как же я мог забыть это? Ведь раньше это было очень важно для меня, а теперь нет.
Я сидел на кухне и всем телом ощущал уют и родное тепло своего дома, и совсем не хотелось никуда ехать. И не хотелось пить, не хотелось курить, и не хотелось строить радостное лицо и блевать рядом с кустами. Сегодня хотелось быть одному. И даже на репетицию сегодня не хотелось. Наверное, этого мне не хотелось больше всего.
Зазвонил телефон.
- Я внизу, ты готов?
- Готов, подожди минуту.
Взял пальто, гитару, деньги. Ключи отдал соседям.
- Возьмите, пожалуйста, Александра Ивановна. До завтра. Я завтра зайду, заберу.
- Хорошо, конечно. Ступай с богом. Не пей много.
- Да, хорошо, спасибо, до свидания.
Александра Ивановна была единственным человеком, заботившимся обо мне. Ей было около шестидесяти лет и было у нее два внука одного со мною возраста. Они приезжали к ней раз в две недели. Иногда вместе, а иногда по отдельности. И от чрезмерной потребности в заботе Александра Ивановна часто приходила ко мне вечером и готовила обед, немножко прибиралась и пользовалась моим компьютером. В свои преклонные годы она умудрилась найти в каком-то журнале партнера по переписке. Он жил то ли в Самаре, то ли во Владивостоке. Александра Ивановна оказалась весьма понимающей и осведомленной женщиной и через пару уроков работы с Интернетом, которые я ей предоставил, без проблем пользовалась электронной почтой.
Больше не было никого. Родители уехали, когда мне исполнилось 18 лет, оставив меня сестрой и бабушкой. Скоро сестра вышла замуж и переехала в другую квартиру. Бабушка умерла от сердечного приступа. Я остался. Сестра иногда встречается со мною и мы долго сидим в каком-нибудь богом забытом баре и делимся впечатлениями. Она говорит, что ей нравится моя музыка, что я молодец и что она обязательно придет на следующий концерт. Но никогда не приходит. Это мешает мне называть ее своей фанаткой. А так ей очень нравится. Она мне часто что-то советует. А потом жалуется на жизнь. На то, что у нее не хватает денег, на то, что муж ее уже порядком достал, но она не знает, как уйти от него. Хороший он человек. Мне очень нравится. Но вот с женщинами никак общий язык найти не может. Надоедает через два дня каждой. Моя сестра – исключение. Ей он надоел через два года. Но все равно он славный.
Часто сестра приезжает ко мне. Когда ссорится с мужем. Она остается у меня на пару дней, и тут в ней просыпаются материнские инстинкты вкупе с замашками жены. В комнатах вдруг становится чисто и прибрано и на плите обязательно сковородка с едой. И фразы: "Побрейся", "Когда ты придешь?", "Купи что-нибудь к ужину", "Не кури много", "Не пей много", "Может ты лучше не пойдешь на репетицию, а поспишь?" Но больше трех дней она у меня никогда не жила, и слава богу.

Я спустился вниз и увидел Андрея, курящего возле своей машины.
- Привет, Дрончик.
- Здорова, дорогой. Как жизнь твоя? Чего кислый такой? Все в порядке?
Никогда не понимал, чего люди ждут на вопрос типа "Как жизнь?" кроме ответа "Нормально".
- Все нормально. Все хорошо. Устал немного.
- Тогда не грусти. Сейчас отпустит. Помчимся быстрее ветра, и отпустит. Все в порядке. Садись.
Люблю ездить на машине, всегда любил. Как маленький дом, мчащийся по асфальту, яркий и прекрасный. Есть в этом какая-то тайна для меня, так же, как в спичке или звездах. А может, я просто сентиментален…
Я сажусь в машину. Закрываю глаза…
Бежишь по длинной дороге, такой длинной, что конца и края ей не знаешь. И смотришь не вперед себя, а в сторону.
А в стороне мелькают деревья и прочие предметы опостылевшего пейзажа, да только не хочу я их видеть. Не хочу бежать здесь. Хочу обратно. Я уже устал бежать. Но меня постоянно догоняют. Сломав мой мир, идеальный и простой, красивый и казалось бы вечный, они бегут дальше за мной, постоянно пытаясь догнать и обмануть. "Нет, ты не прав, нет никакого мира и мы ничего не трогали", "мы просто переживаем за тебя", "все отлично", "успокойся, давай рассуждать логически"… Надоели!!! Сколько же можно. Я бегу, но периодически перехожу на шаг. А они не сбавляют темпа ни на секунду. Я так не хочу, чтобы они догнали меня. Набирая свою вечно живую армию, они ни перед чем не остановятся. А я не хочу к ним. Оставьте меня. Оставьте!!! Я оборачиваюсь, и вижу, как толпа бежит на меня. Бежит, сломя голову, с протянутыми руками и отвратительно веселыми уродливыми лицами, промытыми раствором водки и утреннего кофе с новостями.
- Стойте! Остановитесь!
- Нет, мы поможем тебе!
- Уходите прочь, убирайтесь к чертовой матери! Уроды! Не трогайте меня!
Толпа останавливается и начинает с состраданием смотреть на меня.
- Уходите отсюда! Вы мне не нужны…
Некоторые, пока что только некоторые, уходят.
- Я ненавижу вас. Чего вы стоите, идите домой пить пиво и смотреть футбол. Идите отсюда. Скорее бегите, а то ужин остынет.
Потихоньку начинают расходиться.
- И спать поздно ляжете… и на работу проспите.
- Уволят, и летом на море семьей не поедете, - доносится из толпы чей-то голос.
- К черту вас, думайте о себе.
- НЕБЛАГОДАРНЫЙ!!! ПСИХ!!! СЕЙЧАС МИЛИЦИЮ ВЫЗОВЕМ!!! ХАМЛО!!!
И переживая от попытки неудачного спасения жизни, все расходятся. И остается только один.
- Не знал, как найти тебя. Подсказали.
Это мой старый друг.
- Послушай, я только хотел попросить тебя потом, чтобы ты не забывал нас. А то потеряется время. Приходи, когда сочтешь нужным. Ты знаешь, куда. И ни о чем не волнуйся. Все будет хорошо.
И уходит. Просто разворачивается и уходит. Он не зовет с собой. Я сам пойду, если захочу. Но не сейчас.
Нет смысла теперь возвращаться туда, откуда я пришел, и нет смысла идти дальше. Но так как о прошлом я знаю все, то я пойду туда, куда собирался, а там будь, что будет.
Я не могу вернутся с пустыми руками, хотя до ужаса боюсь, что все кончено.
Черт возьми, ты же живешь, и с каждой минутой жизни что-то получаешь или теряешь. И конечно, тебе хочется больше получить. Что-то красивое, до безумия красивое, интересное и нужное. Но что же дальше? Что будет после того, как ты стал законным владельцем. Неужели не кажется, что те эмоции, которые мы получаем от вещей и происходящего вокруг нас, что они неполные? Что как только начинаешь задумываться над их сутью, все прекрасное в них исчезает, и остается голая оболочка, не нужная никому и никем не сбереженная. И тогда не понятно, зачем вообще все это нужно?...
Я закрываю глаза…

Почти приехали, и дорога оказалась не столь долгой, сколько могло бы показаться. Тем не менее у меня сильно затекла задница, и хотелось уже поскорее выйти и походить немного.
- Почти приехали.
Что я говорил!
Машина остановилась у невысокого забора и издала протяжный жалкий звук сигнала. Тут же из калитки вывалилось чье-то тело и упало прямо на дорогу, в падении бросив веселый, беззаботный, и сильно затуманенный  взгляд в нашу сторону. Потом появился Алексей. Он был хозяином. Уже изрядно пьяным.
"Как пережить эту ночь?!"
- Давайте, давайте, заходите! Вас уже все заждались. Как можно так долго ехать, а?
- Да ладно тебе, не парься. Приехали же. Пойдем лучше в дом, хватит на холоде стоять, - Дрончик был в своем репертуаре.
- Здорово, как жизнь, братишка? – обратился ко мне Алексей. На этот вопрос я сегодня буду отвечать очень часто.
- Потихоньку, нормально, в общем. Твоя как?
- Да тоже ничего. Ладно, Иди в дом, поговорим еще сегодня.
- Обязательно.
Я зашел в дом. Резкий запах курева и кошачьей мочи врезался в нос и чуть не сбил с ног. По дому ходили разные люди. В основном те, кого я знаю. Но были и те, кого я не знал. Они подходили, здоровались, представлялись, а потом шли дальше. Это было похоже на большой список имен и большой список лиц, которых мне никогда не сопоставить с именами.
- Здорова. Коля, - и толстый белобрысый парень протянул мне руку. Я представился.
- Саня, - и новая рука протянулась в моя сторону. Я снова представился.
Потом…
- Сергей…
- Володя…
- Петр…
- Леонид…
- Сергей…
- Костя…
"Как много имен!"
- Ваня…
- Илья…
- Саша…
"Так, вас я знаю… и вас тоже…"
- Антон…
- Максим…
- Привет, ребята. Вот и я.
- Привет, привет. Познакомься, это…
- Вадим…
- Станислав…
- Максим…
- Михаил…
- Дима…
- Маша…
"Так, стоп, какая еще Маша?"
Маша оказалась невысокой, скорее нормальной, худой девушкой, с крашенными черными волосами и длинными пальцами, сплошь украшенными кольцами.
- Понятно… Маша.
- А тебя как зовут?
Я снова представился.
- Понятно… Ладно, увидимся.
Я пошел дальше, в поисках своих.
В конце концов, я перезнакомился со всеми, кем только мог, тем не менее, не запомнив ни одной пары имя-лицо. А пар этих было очень много. Хотя, надо признать, знакомых было больше, и это утешало. Войдя на кухню, я устало сел на табурет, стоявший у стенки и взял со стола пиво. Как ни странно, на кухне никого не было.
Я закрываю глаза…

Замутненным сознанием и потухшими глазами я смотрю на часы. Мне нужно, чтобы прошло всего три часа. Я знаю, что если бы мне это было не нужно, то они давно бы уже прошли. Но теперь мне это нужно, и я все жду, когда же кончатся эти долбанные три часа. Я смотрю в циферблат, а он почти что смотрит в меня, смотрит в мои глаза, в мою голову и вдруг понимает, чего я хочу. Но он слишком независимый. Да что ему до меня?! И даже секундная стрелка теперь идет еле-еле. Про минуты я уже молчу. Нет спасения от времени.
Я закрываю глаза…

Лежа на диване с бутылкой пива в руке я смотрел телевизор. Надо признать, что смотрел я его не один. Со мной смотрело вместе много человек. Мы смотрели футбол. Многие тоже лежали либо сидели вместе со мной на многострадальном диване, остальные же расселись по каким-то креслам, тумбочкам, рядом с диваном, у стен. Комната была похожа на банку с огурцами. Многие курили, и дышать было довольно тяжело. Когда забивали гол, не важно, кто именно, все вскакивали и кричали. Постепенно мне даже начинало нравиться вот так вот валяться…
Когда мне уже начало глаза разъедать от дыма, я вышел на улицу подышать воздухом. Противная холодная ночь встретила меня, и даже не улыбнулась. Прошел дождь и дорога, которая была центральной в этом небольшом скоплении дачных домиков, отливала оранжевым светом раскачивающихся на проводах фонарей.
Вдруг, совершенно внезапно, появилось дикое желание уехать отсюда. Или даже просто уйти. Выйдя за калитку, я дошел пешком до моста через реку, сел на перила и уставился в огни спящего вдали города.
Я закрываю глаза…

Я стою и смотрю в свое окно, хотя уже давно стемнело. Смотрю на опустевшие улицы, на одиноких людей, тихо бредущих куда-то. Смотрю на машины, иногда проезжающие мимо моего дома. Смотрю, и порой даже начинает казаться, что никого больше нет вокруг. Что весь мир собрался в пределах моей видимости, опустел и зажегся светом. И эти одинокие формы жизни, они вроде как соединяющие механизмы между мной и тем странным чувством, приходящим ко мне, когда я смотрю ночью в окно. Я смотрю далеко-далеко, и очень хочется туда: сесть, и поехать, встать, и пойти, или побежать. "Стой, остановись. Не надо сюда. Лучше я к тебе. Ты так не понимаешь, от чего ты отказываешься. Свой дом, тепло и уют, и своя кровать, а не этот заплеванный мост, грязная река, и одиннадцать спальных мест на двадцать три человека. Нет, поверь, совсем это не вариант. Лучше останься!" И невидимой рукой машут мне из-за домов и трамвайных путей, из-за мертвого завода и подсвеченных домов, из-за волшебного сияния реклам магазинов. Из-за больших деревьев.
Я всегда любил приезжать ночью в другой город. Это как будто бы в первый раз целоваться. Так приятно, и так грустно и до боли легко. Идти по ночным улицам в поисках дешевой гостиницы, или вглядываться в проржавевшие номера домов и сверять их с номерами в своей записной: "Тётя Лена, Ростов, ул. Зорге 13, кв. 10"… Так, где-то рядом, ага… одиннадцать… тринадцать!... первый подъезд,… четвертый этаж. Здравствуйте, тёть Лен, это я! Та-ра-ра-ру-рай… да и у нас все отлично,… пока…. Да, конечно, устроит… Спокойной ночи…
Я закрываю глаза.

Утром я понял, насколько хочется домой. Насколько не надо было ехать. И даже стало как-то обидно. Обидно и печально за то, что не получил никакой радости. Обидно, что не получил никакой радости, хотя будь такое лет пять назад, запомнил бы эту ночь на всю жизнь. А теперь уже нет. Это пугает. В детстве я читал книжку про Питера Пена, и тоже думал, что никогда не повзрослею. Что может быть легче? Но прошло время, и я перестал читать сказки, я перестал играть в игрушки, перестал покупать на последние деньги конфеты и жвачки. Перестал появляться дома ночью, и все время проводил со своими друзьями, напиваясь, играя на гитарах, шатаясь ночами по улицам и крышам города. Я был так счастлив. И я думал, что так будет всегда. Что может быть проще? Мы пили за дружбу, пили за  солнце, за наши любимые песни, за то, чтобы всегда быть вместе. И каждая ночь откладывалась в памяти, выстраивая нерушимую стену воспоминаний и впечатлений.
Но даже все нерушимое когда-нибудь рушится. Теперь я не чувствую никакого энтузиазма в ночных гуляниях. Просто, скорее всего, то, что входит в привычку, начинает надоедать, и постепенно начинаешь забывать естественную красоту этого. И неужели, думаю я, неужели когда-нибудь я перестану чувствовать это желание, эту ни с чем не сравнимую радость, когда я беру в руки свою гитару и выхожу на сцену. Неужели потом я начну относиться к этому просто как к работе. Так же, как к ней относятся повар, кассир или механик. И точно так же, как и все, не буду чувствовать ничего. Может быть, я тоже когда-нибудь наиграюсь. И тоже начну смотреть на мир из-под серого купола обывателя. Начну смотреть новости и ходить по воскресеньям с мужиками в гараж. А все остальные дни буду посвящать работе, содержанию семьи и так далее. А может быть совсем под старость мне также начнет нравиться копаться на грядках и опрыскивать старые яблони. Старые яблони, несущие молодые яблоки. Может быть, в старости я буду мозолить глаза внукам, и мой маразм будет им занозой в заднице, когда они будут приезжать ко мне летом погостить. А моя смерть станет для всех облегчением, и у могилы в виде банального бетонного креста, украшенного банальным овалом фотографии, раз в год престарелая жена будет подкрашивать заборчик.
Эта мысль напугала меня. Напугала своей неизбежностью. Очень сложно свернуть с такого простого и абсолютно никчемного пути, как просто существование. Я никогда не хотел просто существовать. Мне никогда не доставляли радости простые вещи, типа денег, красивых машин, больших квартир. Может быть, они возбуждали во мне любопытство, желание завладеть ими. Но вряд ли они принесли бы мне счастье. Какое счастье может принести тебе кусок железа на колесах. Это же простой фетиш. Объект желания. Но как он сделает тебя счастливым? Ты начнешь передвигаться в пространстве с немного большей скоростью, чем другие. Да, это бесспорно хорошо. Но что дальше? К тебе начнут клеиться девчонки, а знакомые парни будут открывать рты и громко сглатывать слюну. При виде твоей машины. Не ты изобрел ее. Они не восхищаются тобой. Только как владельцем, может быть. Они восхищаются формой, красотой, особенными качествами. Не твоими, а твоей машины. Сравнительно красивого соединения металла и пластика.
У тебя много денег. Ты добился их. Это, конечно, много стоит. У тебя много денег, и если ты заработал их честным путем, то их у тебя много только потому, что ты не успеваешь их тратить. Ты живешь ради денег. Твоя компания получает в год астрономическую сумму. А все, что ты можешь себе позволить, это банальный набор фетишей. Ты живешь ради денег, но скажи тебе, что деньги – цель твоей жизни, ты будешь спорить до болей в голове. Слишком мелочно это для тебя. Ты большой человек, который спит по пять часов в день, который видится с семьей один раз в неделю и одну неделю из года проводит в отпуске на экзотических островах. Все остальное время ты работаешь. И разве твоя цель в жизни, это деньги? Конечно нет! Конечно да! И может быть, когда-нибудь ты увидишь в газете свою фотографию с подписью «Самый богатый человек мира». Радуйся, ты достиг своего. У тебя столько денег, что следующие несколько твоих поколений семьи могут вообще не работать. Радуйся! Почему ты не радуешься? Разучился? Как это так? Почему ты не радуешься?! Ведь ты король мира! Но здоровье уже не то, и друзей ты всех уже забыл, остались только деловые партнеры. Радуйся! Но все то богатство, что окружает тебя теперь, отобрало у тебя всю радость. Радуйся! Но ты не можешь. Ты не чувствуешь радости. Ради этого ты жил. Вот твоя цель.
Я закрываю глаза…

Я бреду вдоль берега моря. Солнце начинает садиться, и моя тень падает на мокрый песок. Никого нет. Я так счастлив. Я наконец-то один. Они оставили меня. Посчитали меня предателем и сумасшедшим, не их уровнем. Что ж, это их право. Их желание помочь не помогло. Их желание сделать из меня еще одного заложника серого купола не оправдало надежд. Теперь я лишняя частичка всего это. Все то красивое, все то вечное и прекрасное, что было у меня, разрушено их варварскими руками. Видать, я еще не готов поделиться своей красотой.
Я иду туда, откуда еще недавно бежал сломя голову. Самое красивое место в мире. Великий и непобедимый замок, созданный красотой и сраженный глупостью и невежеством. Высокий и гордый, он пал перед человеком. Стены, которые еще недавно отражали лучи заходящего за море солнца, теперь изгажены вонючей краской. Окна выбиты. Сожжена трава. Истоптана грубыми башмаками слабоумия.
Но он, тем не менее, прекрасен. Он все равно остался стоять. Покалеченный и изуродованный, он как печальный герой. И в этом его красота теперь. Он выдержал. Краска со временем сотрется и выцветет, трава вырастет снова, правда очень нескоро. Он все равно жив.
Я прохожу через сожженные ворота и поднимаюсь по лестнице в одну из башен. На полу валяется мусор и осколки окон. Но не стекла главное в окнах, а тот вид, который окна предлагают тебе. Это небо, это море, звезды и солнце, и луна. Я смотрю и почти забываю, что стою в грязи и гари. Я смотрю, и надежда на то, что все красивое все равно не разрушить, эта надежда греет меня. Море проглотит и грязь, и краску, и самого человека, и его следы. Небо сотрет с себя ожоги. Земля заберет их останки и даже самого черного человека превратит в зеленую траву или небольшой кустик. Солнце осветит ее, и начнется новый день, без вони и пыли, без криков и ругани. И я буду смотреть на него из своего разбитого окна и плакать.
Я закрываю глаза…

Солнце стояло уже довольно высоко, когда я вышел из дома и направился в ближайший магазин за покупками. После ночного веселья ужасно болела голова, и очень хотелось пить. Я купил пачку сока и пузырек с аспирином, сыр и хлеб. Дальше у меня кончилось воображение.
Дорога до дома была изнурительной и тяжелой. Хотелось поскорее прийти и опять лечь на кровать. Лечь на кровать перед телевизором и весь день смотреть фильмы. Да, вот чего я давно уже хотел. Отдыха. Безделья. Никакой работы, никакой учебы, никаких репетиций. Ни с кем не встречаться, никого не видеть.
Квартира встретила меня редкостным бардаком. Совсем не такой она представлялась мне в мечтах о хорошо проведенном дне. В таком бардаке даже находиться было неприятно. Утром я этого не заметил.
Пока я прибирался, раздался звонок в дверь. Пришел сосед.
- Можно я воспользуюсь твоим компьютером?
«Да пошел ты в …!!!»
- Да, конечно, проходи.
Он очень долго пользовался компьютером. А мне так хотелось, чтобы он поскорее убрался. Так хотел остаться в уже прибранной квартире, сесть в кресло, открыть сок, сделать бутерброд и уставить в экран затуманенный взгляд.
- У меня что-то не получается. Помоги, пожалуйста.
Я – сама ярость. Я хотел убить его в эту минуту, хотел растерзать и порвать на куски, хотел избить до потери сознания. Только за то, что парень не вовремя пришел. Этот прилив ярости взбесил меня еще больше. И чудом запихнув его себе чуть ли ни в жопу, я стал вникать в его проблему с искренней надеждой помочь. Чтоб он ушел скорее отсюда. А у него на лице было написано: «Мы будем решать нашу ОБЩУЮ проблему, пока не добьемся успеха! Нам так хорошо вместе».
Он ушел через три часа, счастливый и довольный. И я, конечно же, буду рад помочь ему в следующий раз.
Я собирал уже свои вещи, чтобы опять идти на точку, как вдруг раздался звонок.
- Как жизнь? – спросил голос в трубке. Это был наш солист.
- Да, нормально.
- Послушай, сегодня не играем. Завтра. Я договорился с одним чувачком, он хочет нас послушать, но ему совсем не хочется делать это ночью.
- Что за чувачок?
- Он, короче, может устроить нам выступление на летнем рок-фестивале. А это очень круто. Это значит, что начало положено. И если мы попадем на этот фестиваль, считай, мы знаменитости!
- Свежо придание…
- Да ладно тебе! Короче, сегодня ничего не будет. Я договорился на завтра на два часа. Встретимся в час тридцать у метро. Поедем к нему, у него собственная точка.
- Хорошо. До завтра.
- Чао.
День был просто потерян. Можно было взять его, и выкинуть в мусорку. Вот ведь. Почему-то новость о каком-то там «чувачке» меня совсем не грела. Не верилось почему-то.
Утро встретило какой-то своей дурацкой безнадежностью. И опять ничего не хотелось делать. Сначала я даже подумал, что заболел, но лоб был настолько холодным, что ни о какой температуре не могло идти и речи. Значит, не заболел. Зато апатия поглотила полностью.  Не хотелось никуда идти, ни что-либо делать, ни кого-либо видеть. И в горле стоял острый ком отвращения ко всему существующему. Какой-то свой мир, одному мне понятный, оставался выше всего этого: всех проблем, всех окружающих людей, всей грязи и тупости, которая вдруг как-то очень сильно стала видна. А недостижимость этого мира, чувства спокойствия и удовлетворения вызывали полный упадок духа. Причина была в том, что я просто не знал, чего хочу и вследствие чего ко мне должны были прийти спокойствие и удовлетворение. Я осознавал то, что практически всю свою сознательную жизнь стремился донести до людей что-то свое, и вот теперь, когда у меня появилась возможность сделать это, я совсем не хотел ничего. Стала вдруг ужасно противна мысль о том, что твои песни кто-то вдруг станет оценивать и говорить о них, как о каком-то товаре. И будет делать какие-то заключения.
Я закрываю глаза…

- Послушай, хватит прятаться от самого себя. Как бы просто это ни звучало, но перестань притворяться кем-то другим. Ты такой, какой ты есть. И если в тебе что-то происходит – значит, так оно и должно быть. Значит так правильно. Не бери в голову.
Я стоял посреди самой маленькой комнаты в верхней части замка. Передо мною на полу сидел второй я. Что-то вроде отражения, только тот я жил своей жизнью и теперь разговаривал со мною.
- Я просидел здесь достаточно долго, чтобы понять, что здесь нечего делать. Не стоит искать выхода там, где его в принципе быть не может. Успокойся, и все встанет на свои места.
- А если нет? Что делать, если все так и останется, такое серое и мертвое? Что делать тогда? Я не хочу меняться. Я хочу, чтобы изменились другие.
- Ты сам знаешь, что это нереально. Ты сам знаешь это, и ты прекрасно понимаешь, насколько ты прав, осознавая это. Ты ничего не можешь сделать. К сожалению, ты такой же, как и они, так с какой стати им тебя слушать. Но ты также хорошо знаешь, что не сможешь мириться со всем этим. Так же  хорошо, как ты понимаешь, что будешь мириться. В той или иной степени. И эта неопределенность, эта двоякость рвет тебя на части. Быть таким как все, идти вместе со всеми куда-то туда, или быть собой и бежать в противоположную сторону в одиночестве. Тебе не осилить это, так как это выше тебя. Остановись.
Но я уже бегу вверх. Да, мне не осилить этого. Это сильнее меня, но не выше. Я могу быть выше! Я буду выше. Выше вашего притворства и лжи, выше вашего лицемерия. Я буду выше, чем все ваши правила. Чем ваше правильное воззрение. Чем ваши законы. Чем все то, к чему вы так привыкли!! Я буду выше этого!!!
Я стою на самом верху, на самой высокой башне своего замка и смотрю на мир, лежащий передо мною игрушечным макетом. Солнце встает потихоньку. Божественная красота, радующая и ослепляющая. Вот то, чего я хочу. Вот то, к чему я стремлюсь. Замечать красоту. Чувствовать ее. Смотреть на мир, зная, что он прекраснее, чем то, что его наполняет. Вот конец моего пути. Я пришел.
- Ты уверен? – голос остановил поток мыслей. Сбил их с колеи и пустил по другому пути. – Ты уверен, что именно так ты и хотел все закончить? Что это именно то, что нужно тебе? Ты готов остаться здесь навсегда? Давай, любуйся своей красотой теперь. Смотри, нет рядом никого. Так ты хочешь? Это конец твоего пути? Неужели у тебя не осталось даже надежды?
- На что? На то, что кто-то другой разделит со мною то, что я испытываю, когда смотрю на людей? На то, что кто-то другой согласится делиться этим чувством? Ведь это очень страшно. Пойми, люди больше не удивляют меня и не вызывают желания никаких эмоций.
- Да кто ты такой, чтобы так говорить? Чертов гений? Да нет, ты не гений? Пока нет. Ты не обычный человек, так как у тебя обостренное восприятия всего происходящего вокруг тебя самого, но это не гениальность. Ты чувствуешь, что не можешь ладить с большинством, но есть еще и меньшинство людей, которые чем-то привлекают тебя. Разве нет?
- Да.
- А стоя тут и любуясь всей этой красотой, как ты станешь счастливее?
- Я не знаю.
- Ты ведь выдумал это себе, как красивую сказку, и не знаешь теперь, как с этим справиться. Ты не хочешь провести остаток дней здесь, отдаваясь прелестям мира. Нет, это совсем не для тебя. Одиночество – громкое слово для тех, у кого кто-то есть. Мертвое слово для тех, у кого никого нет. Ты не ищешь одиночества. Может быть на миг, на день, на неделю. Но не на вечность. Ты еще будешь один. Ты поймешь это, когда другие отвернутся. Не ты, а другие. А сейчас ты закрываешь перед ними глаза. Ты не смотришь на них, потому как осознаешь, насколько тонка грань между тобой и ними, и насколько ты близок к ним. Ты такой же, как и все. Такой же, как все! ТАКОЙ ЖЕ, КАК ВСЕ!!! КАК ВСЕ ОНИ!!! ТЫ ОДИН ИЗ НИХ!!!
Я точно осознавал, что он прав. Но я не мог согласиться с ним. Неужели все то, что я думал про себя, что я видел в себе, - это всего лишь иллюзорная сторона моего я? Неужели все это ради других, ради тех, кто не мог никогда понять меня? Но как тогда быть дальше? Что делать?
- Успокойся. Возвращайся лучше домой. Здесь не твой дом.
- Да пошел ты к чертовой матери! Это мой дом! Я знаю это! Это мой дом, моих рук дело! Это тебе не место здесь! Я – это я, а не какой-то безумный двойник меня! Убирайся ты! Откуда тебе знать про меня? Проваливай отсюда! Уходи! Я сам себе хозяин! Сам решу, что делать! А ты кто такой? Уходи…
Он исчез. Просто растаял в воздухе, и я чувствовал, как умерла какая-то часть меня.
Я закрываю глаза…

Все прошло довольно гладко. Нас послушали и сказали, что, в принципе, мы подходим, но нам нужно в ближайшее время предоставить ему диск с лучшими песнями, и он выберет те несколько, которые мы сможем сыграть. Сколько денег заплатил наш солист за такой теплый прием, я даже боялся думать.
Вся банальность происходящего постепенно начинала раздражать.
Я закрываю глаза…

Что может быть более романтичное, чем большое яблоко? Наверное, только томатный сок. Девочка с яблоком. Воспоминание детства и образ красоты. Простая, как все совершенное, глупая, как все безнадежное, красивая, как все то, что я видел ночью, она протягивала яблоко мне и ослепительно улыбалась. Я постоянно смотрел на нее, а она протягивала мне яблоко. Каждое утро, когда мы встречались в грязном дворе по пути в школу, она встречала меня с красивым большим яблоком. А я только улыбался ей в ответ. Но я точно знал, что это именно то, что она хотела от меня получить. Я никогда не относился к ней как-то по особенному. Между нами не было никаких связей. Мы просто любили красоту и дарили ее друг другу. Может быть потому, что больше никто не замечал ее. Или не хотел замечать. И все было прекрасно. Я каждое утро получал настолько красивое яблоко, что его даже жалко было есть. А она каждое утро получала мою улыбку и спасибо. Ей просто нравилось, как я улыбаюсь.
Но потом что-то вдруг случилось. Что-то очень неожиданное. Наши взаимоотношения переросли больше, чем в обмен условностями. Они стали развиваться. Сначала мы начали разговаривать на какие-то общие темы. Потом как-то раз сходили в кино. И я проводил ее до дома. Но это уже потом. До этого мы стали сидеть за одной партой. Стали помогать друг другу с заданиями. Долгое время. И только потом уже кино, домой. А потом, знаешь, банальная пустота мрачной обыденности. Не было больше яблок. Просто я думал, что это какие-то особенные, воздушные яблоки только для меня, а потом она просто привела меня в тот магазин. И эти яблоки мог купить любой. И не было больше той красоты. И она привыкла к моим улыбкам и порой вообще игнорировала их. Мы стали вместе. И все волшебство пропало. Точнее потеряло свою силу. Быть может, так устроены люди. Стремясь к чему-то, не спеши достигнуть этого, ибо идти потом некуда. Борись с трудностями, ломай руки и напускай на себя грусть-тоску, но не приходи к концу. Там ведь нет ничего.
Верь, что есть еще место, куда интересно пойти. Верь, что есть с кем. Верь, и только этим утешай себя. Больше не будет яблок. А ты верь, что будут! Больше не нужны улыбки. А ты поверь, что нужны. Подари их всем. Подари их всем, а потом сорви с лица и спрячь далеко-далеко. И верь, что ты был прав. Сомневайся, но верь. Верь в то, что это не конец. Что конец еще не скоро. Верь в то, что можно вскрыться не вскрывая вены. Верь, что можно летать не прыгая с крыши. Верь, что можно любить в гордом одиночестве. Надейся, что одиночество не останется с тобой. Молись, что одиночество не останется с тобой. И верь в то, что последним отвернешься ты. И только этим утешай себя. А потом возьми свою веру и посмотри на мир через ее еще совсем тоненькое тельце. И тогда ты поймешь, что хуже быть не может. А может только лучше. И так каждый день. Лучше и лучше, и лучше и лучше. И когда все это тебя достанет, возьми свою веру в этот постоянный мир, и сунь ее кому-нибудь в жопу. Пусть он верит. А ты верь в вечность КРАСОТЫ.
Я закрываю глаза…

Банальное постоянство потому и банально, что ничего другого быть не может.
Все встало на свои места. За одним лишь исключением, что появилась какая-то еще совсем далекая цель. Нас одобрили для участия в фестивале. Нас похвалили и похвалили нашу музыку. Снова начались репетиции. Только теперь уже не ночью, а днем, так как периодически кто-то приходил посмотреть, что мы делаем, как мы это делаем и когда мы будем готовы. Мы давно были готовы. Мы могли играть и петь хоть спросонья, хоть спьяну, хоть как. Но что-то вдруг поменялось. Что-то очень тяжелое легло на меня и не давало дышать. И я никак не мог понять, в чем именно была проблема. И попытался сконцентрироваться только на музыке. У меня получилось. Но бремя чего-то угнетающего не хотело оставить меня. И я абсолютно не мог объяснить себе свое состояние.
Я ехал в поезде метро. Вагон почти пустой. Вечер. «Завод имени В.И. Ленина 1976 год» было написано над стеклом.  Маленький малыш, лет трех, подошел ко мне и взял мою гитару за чехол.
- Не трогай, Андрюша, отойди от дяди! Будешь трогать чужие вещи, вырастишь плохим. Отойди от дяди, я сказала! Что ж ты за ребенок-то?! Все дети как дети, и только у тебя шило в попе.
Ребенок вряд ли понимал дословно мамину речь, но видел ее недовольство. Он не хотел отходить, и не отошел. Вот оно что! Он был очень одиноким.
Он был одиноким, потому что был не понят другими. Был одиноким, и совсем не восхищался этим. Он был таким, и ему были чужды правила и нормальности. Он был не таким, как все. Не таким, как все дети. Он чувствовал это наверняка. Он был особенным. И эта особенность заключалась в осознании своей одинокости. По крайней мере, я так думал. Ты можешь думать, что ты другой, но ты такой же, как все, пока не убедишься в том, что ты один. И когда ты поймешь это по настоящему, тогда станет не весело, и не печально. Станет никак. Все то, что ты делаешь всю свою жизнь, это вырываешься из одиночества.
Я достал гитару и начал тихонько играть, а он стоял и слушал. Смотрел на меня детскими глазами, формы яркого солнца, и радовался. Не понимая слов, не осознавая музыку. А у меня сердце сжалось. И так мы были рядом: он держал меня за коленку и смотрел, как я переставляю пальцы и дергаю струны, а я смотрел в его чистое, не задавленное банальностью постоянства лицо. А потом мама взяла его за руку. Они вышли из вагона, и она стала ругать его за непослушание. За неуставное поведение. Два наряда на кухню! Отставить музыку! Отставить себя! Смирно! Слушай команду! На прыжки через собственные головы, через собственные петли и через собственные крыши шаго-ом МАРШ!
Я закрываю глаза…

И все тот же замок. Я провел здесь достаточно времени, чтобы убедиться в том, что никто сюда не придет. Да и я не могу уйти отсюда. Не могу, потому что он – это я. Заперт и сожжен. Изуродован и разбит. И на много миль вокруг нет никого. Я один. И это один бьет ледяной струей ветра в мое разбитое окно. Замораживает стены. Заметает следы. Я один. И я сам отвернулся ото всех. Но разве так правильно. Что пытаюсь я доказать своим одиночеством? Свою особенность? Свою правоту над этим миром? Свое я?
- Свою глупость? Свое безрассудство?
Я смотрю на говорящего. Это же мой друг.
- Ты обещал не следить за мною.
- Но у меня нет другого выбора. ТЫ слишком дорог мне и другим твоим друзьям. Я не могу оставить тебя здесь одного. Ты одинок. И каждый из нас тоже одинок. Мы - племя одиноких поэтов. Ты одинок во имя поэзии. Ты одинок во имя собственного я. Ты одинок, так как большая часть людей тебя не понимает и пытается образумить. Но не забывай про то, что не всегда надо смотреть на мир с этой стороны. Меня тоже никто не понимает. Лишь потому, что я есть я. Ты не можешь меня понять настолько, насколько я не могу понять тебя. Но есть одно но. Ты забыл, наверное, так как искусственно пытаешься сломать все, что сделал. Есть любовь. И эта любовь объединяет нас. Мне не обязательно понимать тебя. Я просто люблю тебя, братишка. Таким, какой ты есть. Одиночество заканчивается любовью. Я люблю тебя. Пойдем со мною.
Он поворачивается и направляется к выходу. И я понимаю, что нет никакого смысла больше оставаться здесь. Я мучился своим непонимаем. Я мучился непониманием самого себя. Что же говорить о других? Я мучился непонимаем и своею иллюзорностью. Я мучился ожиданием чего-то такого, что не должно было произойти никак. Я не знал, чего я жду. Я не знал, должен ли я вообще что-то ждать. Я ощущал тесноту мира и не смог побороть ее. Но я ждал чего-то.
Я закрываю глаза…

- Давай, пей!
Я сидел на кухне у своего друга. Все еще периодически думая про малыша из вечернего поезда. Народу опять было очень много. Опять была пьянка. Опять это вздорное веселье и боль в голове от количества выпитого и выкуренного. Пальцы болели, протертые струнами. Последнее время было очень много репетиций. Я сидел и слушал, о чем говорят мои пьяные друзья. Чувство единения, характерное для пьянок, накрыло всех с головой. И периодически посылая друг друга в самые отдаленные уголки словарного запаса, никто не обижался. Начинались споры, но никто не дрался. Все кричали и матерились, а потом вместе пили и обнимались. Неестественная естественность.
Я знал, что меня здесь любят так же, как я люблю их. Я знал, что это мои единственные люди, ради которых мне стоит жить. И здесь я не чувствовал себя одиноким. И радовался этому. Здесь я мог отвлечься от всех проблем, с головой погрузившись в алкогольную правду. Здесь я мог говорить все, что хотел когда-то сказать. Здесь я мог остаться на ночь. И проснуться не одиноким утром. Здесь я радовался. Но я чувствовал, что что-то происходит. Ведь еще пару недель назад я хотел быть один. Меня тяготили ночные гулянки. Но все правильно. Я сам довел себя до этого состояния, сам и должен выйти из него. Я хотел быть в окружении родных мне людей. По-крайней мере в эту ночь. Когда я расхотел быть один. По-крайней мере в эту ночь, когда я хотел быть в тепле. А завтра все опять может измениться.
Но все изменилось гораздо раньше.
Звонит телефон. Кто-то снимает трубку. Веселье продолжается. Кто-то что-то шумит. Кто-то что-то обещает. И только одно лицо не выражает веселье. Не выражает теперь ничего. Вдруг пустота образовалась посреди забитой кухни. Посреди забитых умов и пьяных голосов.
- Как повесился? – непонимающий вопрос все понимающего человека. И больше уже никто не говорит. И никто не смеется. Только десятки вопросительных взглядов. И мертвая…. МЕРТВАЯ… тишина.
Я закрываю глаза…
И тут тоже тихо…
Я закрываю глаза…

Наш лучший друг. Единственный, кто не пришел сегодня. Покончил жизнь самоубийством. Просто перестал существовать, умер, оставив нас, семью и мир. Ушел в небо. Ушел к небу.
Вот тот момент, когда нужно плакать. Вот тот момент, когда нужно спрашивать «зачем?». Вот тот момент, когда душа должна рваться в клочья.
Но ничего такого не произошло. Пустота. Никакой реакции. Только глаза в пол. Только бутылки в сторону, да сигарету в зубы. Только не выдавливай слезу, ради бога! Не надо. Только не спрашивай, зачем. Значит, так было надо. Все правильно сделал. Лучше вспомни его еще раз. Я так давно его не видел. Лучше прости его в первый и в последний раз, ибо до этого не за что было его прощать. У него теперь не будет яблок и улыбок. Вот к чему он шел всю жизнь. Лучше пожелай ему спокойной ночи.
Когда умирают гении, мир плачет. Когда умирают друзья, друзья молчат. Мир остается таким же.
Все хотелось думать, что это злая шутка. Все хотелось поймать шутника и надавать ему по шее. Но таких шуток не существуют. Такой бывает только правда. Слишком страшная правда, чтобы быть шуткой. Когда человека сбивает машиной, о нем стоит плакать. Когда человек шесть раз подряд пытается повеситься в своей маленькой комнате, где стоит только гитара, да шкаф с книгами, да кровать, да куча рукописей лежит повсюду, компьютер, куда он писал свои стихи, свои мысли, себя самого, и икона на стене… когда он пытается шесть раз, а на седьмой у него получается, его стоит понять и простить.
Пустота осталась. Но все опять изменилось. Все вернулось на круги своя, и это как-то даже раздражало, хотя каждый понимал, что смех заглушает горе.
Смех заглушает горе. Нет. Он просто отдаляет его. Ты на время забываешь. Ты на время перестаешь помнить что-либо, кроме смеха, улыбок и шуток. Заставь себя смеяться, иначе потом будет не с кем. Потом, когда все разойдутся. Тогда и грусти. Тогда плачь. А пока все вместе смейтесь, ибо смех заглушает горе.
Я закрываю глаза…

Глава 3.
Опять и опять. Холодно и тошно. И не на что смотреть. Все как будто выцвело. Море, луг, дорожки и побережье. И сам замок. Я устал от него. Устал держаться за него. Он не то, что я хочу. Он такой материальный. Такой материальный и немой. Небо выцвело. Я хочу быстрее к кому-нибудь, чтобы не видеть этого всего. На время, на какое-то время. Теперь я боюсь быть один. Потому, что мир теряет цвет.
Так бывает, когда осознаешь, что такое настоящая боль. Настоящая боль – это когда не хочется плакать. Хочется кричать. И чтобы тебя слышали.
Я оставил все то, что было самим мною только потому, что это не было мною никогда. Я просто так думал. Я просто хотел, чтобы так было. Хотел, чтобы было красиво и загадочно.
А получилось все банально, просто и больно, как слово «МЕРТВ».
Постоянно метаться – это не для меня. Я слишком устал. Я хочу покоя. Я никого не виню. Просто я сам себе устроил Веселые Каникулы. Я ничего не делал и устал от безделья. Я искал что-то, и устал от поисков. Я осознавал, и устал от осознания, что поиски ни к чему не приводят.
Я боялся и устал бояться.
Я закрываю глаза, устало закрываю их…

Мне было пусто. Никогда не узнаешь, что такое пустота, пока не почувствуешь ее сам. И это невозможно описать, потому, что это никак.
Я начал задумываться. Задумываться над собой и своим творчеством. Может быть, следует расставить приоритеты. Наверное, надо быть целеустремленным, чтобы добиться мечты. У меня не было ее. Я думал, что я самый несчастный на свете. А оказалось, что нет. И все это наигранное несчастье и одинокость – это рок-н-ролл. Только чтобы зацепить девчонку. Сам создав себе проблемы, можно их самому решить. Я понял, что не одинок, когда увидел своих друзей в тот момент. Я понял, что счастлив, когда увидел друзей. Я должен сделать то, что хотел, а потом можно уходить. А сейчас нет время для апатии. Я не зря создал группу, я не зря пишу песни и музыку. Я не зря все это делаю.
И снова начались репетиции. И маленькие концерты в ночных клубах. Мы снова стали играть ночью, потому, что мы так привыкли. Мы так любили, и нам так нравилось. Тишина и спокойствие за дверью, и дикий пожар внутри. Темнота по ту сторону, и вечное сияние музыки по эту.
До фестиваля оставалось еще очень много времени. Была зима, а фестиваль был летним. Поэтому впереди была еще весна, и остатки зимы. Но время не стояло на месте. Оно периодически замедлялось, а иногда ускорялось. И порою недели проносились, как часы. А порой час тянулся вечность.
Я шел по улице, вдоль вековых стен моего города. Шел на репетицию. Опять была ночь, и мимо периодически проносились машины. Я шел, и был крайне счастлив, что я вот так вот иду, ни чем не обремененный, с чистой совестью и легкой душой, и ни кому ничего не задолжавший, я иду делать свое любимое дело. Если и есть счастье на земле, то оно в этот момент проходило мимо, и обдало меня своим голубым дыханием радости. И я так радовался, что живу. И так боялся думать о своем друге, который больше не живет. Много времени прошло с тех пор, несколько месяцев, но я каждый день вспоминаю его.
Я шел уже около сорока минут, как вдруг встретил ее. Она вышла из круглосуточного магазина, держа в руках стаканчик с кофе. Из него шел легкий пар, который, дойдя до краев стакана, срывался, подхваченный ветром, и тут же умирал, замороженный зимою.
Я не узнал ее сначала, и поэтому пошел дальше своею дорогой. Но она узнала, догнала и схватила за руку.
- Привет. Узнал меня?
- Привет.
- Мы виделись с тобой у Леши на даче. Я Маша.
Да-да-да. Маша, точно. Девочка с кольцами на руках.
- А ты…
Она сразу вспомнила мое имя. Наверное, у нее хорошая память.
- Я была на прошлом вашем концерте. Случайно попала. Зашла с друзьями в клуб, и там увидела вас.
- Ну и как?
- Очень понравилось.
Мое лицо уродует сарказм.
- Нет, честное слово. Классно.
- Спасибо за добрые слова. А что ты тут делаешь?
- Я опоздала на метро. И денег нет на такси.
Так бывает только в романтических фильмах. Но денег у меня тоже нет.
- Да, не повезло.
- А ты куда?
- На репетицию.
Ее лицо говорит что-то вроде: ВОЗЬМИ МЕНЯ С СОБОЙ!!!
- Пойдем со мной, если хочешь. Тебе ведь все равно некуда.
-  Да, действительно, некуда.
- Только если ты не будешь мешать.
- Хорошо. Пойдем.
Так мы прошли остаток пути. Она постоянно говорила, постоянно что-то рассказывала, и в какой-то момент мне расхотелось куда-либо идти. Захотелось остаться и поговорить, посидеть на холодных ступеньках, запивая истории ледяным пивом. Захотелось рассказать ей что-нибудь такое. Новое для этого человека. Хотелось вновь рассказать все старые истории, рассказать так, чтобы как в первый раз. Чтобы самому вспомнить. Но вот показалась знакомая арка и мои друзья, стояли и курили на улице.
Я закрывая глаза…

«Если есть сверхъестественная сила, то, пожалуйста, верни меня обратно. Обратно во времени. Я все отдам, лишь бы спасти близкую мне душу». И каждый день смотрю в небо
Я закрываю глаза…

Компьютерная диаграмма голоса заменит мне тебя навсегда. Я сижу и смотрю на нее, и не хочу больше смотреть, и не хочу больше слушать, но смотрю и слушаю. Я хотел бы плакать, но не хочу. Я хотел бы смеяться, но не могу. Ты прости меня.
Кладбище. Свежая могила. Плита и надгробие. И свечи. Много свечей. Посмотри, как много пришло людей к тебе. Считай свечи. Они не просто так. Я ненавижу и люблю тебя за эту красоту. Я думаю о тебе каждый день. Я с каждым днем понимаю, что больше не увижу тебя. С каждым днем понимаю это все сильнее. Я люблю тебя и ненавижу за эту красоту. И символический дождь, после того, как все поставили свои свечи в твою землю, не потушил их, и деревья закрыли тебя от птичьего дерьма. И земля приняла цветы, и не задушила их, а оставила жить. Вечные цветы. Стальные цветы моей памяти. Нашей памяти. Вечные цветы твоего нового дома. Я люблю его.
И все стоят и смотрят на тебя с пустыми лицами. Не бездушными, а наполненными внутренней пустотой. Посмотри, сколько нас. Твое одиночество закончилось.
А потом все отходят и начинают потихоньку улыбаться. Стесняясь улыбок, отворачиваются. А потом начинают смеяться. Потому, что так легче. Так проще не думать. И вряд ли ты был бы рад видеть нас со столь грустными лицами. И мы смеемся для тебя. Будь спокоен за нас. Вечная тебе память.
Я закрываю глаза и вижу небо…

Странно это. Стоит привести в коллектив женщину, как сразу все меняется. Репетиция была просто шикарной. Почти как концерт. Четкой, как часы, слаженной и красивой. Веселой и живой. И каждый хотел показать, что он не пальцем делан. Да только время не стоит на месте, и снова пора сворачиваться.
Я иду вдоль грязной и мокрой дороги, и иногда мимо даже проезжают автомобили. Маша идет рядом и курит.
- Скажи, а почему вы репетируете ночью?
- Просто так повелось. В этом нет никакого тайного смысла, ей богу. Просто это лучшая точка в городе, и места на ней давно уже все забиты. В дневное время. А по ночам свободнее. Ну, вот мы и решили, почему бы не попробовать.
- И как часто у вас концерты?
- Пару раз месяц мы выступаем по разным клубам. В основном на разогреве у других групп.
- А сколько вам лет?
- Ну, вот этому составу нет еще и года. А так я лично играю в разных группах уже лет пять. Но только сейчас это все уже вышло на более серьезный уровень. Сначала я с нашим нынешним басистом и еще двумя другими ребятами играл в школьной группе. Мы в основном перепевали чужие песни и своих было всего штуки три. Мы играли на совковых инструментах. Да и играли мы очень хреново. Но это было просто замечательно. Свой единственный концерт мы подготовили за два месяца, при том, что репетиции у нас были раз в неделю. А потом у нас вместе ничего не получилось. Какое-то время вообще никто ничего не делал, потом каждый пытался найти себя поодиночке. В итоге это все привело к тому, что я написал кучу текста, но мне было нечего с ним делать. Тогда я и пришел к нашему басисту и сказал, мол, так и так, давай что-нибудь решать. Он взял мои тексты и стал писать к ним музыку. Потом мы нашли еще людей и стали играть вместе. Вот и все. Периодически некоторые довольно модные среди клубной молодежи группы приглашают нас поиграть вместе. Но за это спасибо нашему барабанщику, у которого язык подвешен, будь здоров как.
- А чем вы зарабатываете на жизнь?
- Если это можно назвать жизнью. Концертами. Подрабатываем еще. Не все, конечно.
- А ты где работаешь?
- Нигде. Послушай, ты решила устроить мне допрос?
- Нет, мне просто интересно.
- Я нигде не работаю. Я студент.
- О. Понятно. И сколько тебе лет?
- Двадцать один.
- Ты младше меня?
- А тебе сколько?
- Двадцать два.
- Значит младше.
- Скажи, а вы так и собираетесь всю жизнь играть по клубам вместе с какими-то малоизвестными группами?
- Знаешь, если я скажу, что мы стремимся стать самой популярной группой, то это будет глупо, потому как к этому стремятся все, и нет смысла это объяснять. Если я скажу, что мы не ищем популярности, то я просто совру. Поэтому я лучше промолчу. Лучше я скажу тебе, что летом, где-то ближе к июлю в городе пройдет большой рок-фестиваль, и нас пригласили играть на нем. В частности, сейчас мы отрабатываем песни исключительно для него.
- Классно.
- Да.
Я не хочу больше отвечать на вопросы. Я закрываю глаза…

Порой просто хочется увидеть что-то ослепительно белое. Чистое. Приятное. И смотреть на это ВЕЧНО!
Я закрываю глаза…

Все опять встало на свои места, как будто ничего и не происходило. Что-то забывается, а с остальным так или иначе приходится мириться.  И постепенно приходила мысль о том, что вроде бы все хорошо, и не о чем волноваться. Только дождь рвал эту радость от хорошего на мелкие части.
Все шло своим чередом. За осенью пришла зима, как и водится на этом свете. Да только грустно жить, когда светлеет в 12, а темнеет в 16.
После учебы и репетиций сил хватало только чтобы упасть на кровать. И теперь постоянно ощущалась усталость, хотя было чувство, что это все обманно и не правда. Холодильник был пуст. Таким его можно увидеть в магазине. Концерты в клубах спасали от голода, но денег все равно не хватало. Иногда приходила сестра и готовила еду. Но я не люблю заботу, хотя и нуждаюсь в ней.
Ночь грязным смогом врывалась в форточку, а я лежал на кровати, закинув голову к потолку, и глупо смотрел на фотографии моих друзей. Чувство бесконечной жалости к себе самому, к своей жизни, завладевало мною все больше, и уже через несколько минут я был самым несчастным на свете. Никто не звонил сегодня – репетиции не было. А больше никто и не мог позвонить, потому, что больше никого не было. Единство дружбы разбивается о холодную необходимость обыденных забот за вечной партой и теплую кровать. И нельзя не жалеть себя, когда остаешься один, и уверен в том, что все вокруг спят. Спят, и видят сны о своих проблемах, делах, серых буднях. О своих мечтах…
Я закрываю глаза…

Ты едешь на тракторе по моей поляне вечных цветов, и я не могу остановить его. И цветы, такие сильные, такие любимые, ложатся под грубой резиной больших шин. Я смотрю на тебя, и прошу свернуть. Езжай в свой лес. Не трогай меня. Я так устал заново сажать цветы. Но ты едешь, и музыка в твоем плеере мешает мне кричать. Лепестки закрывают мои глаза, и тебе уже не увидеть мой взгляд и мои слезы. Ты едешь по моей поляне туда, а потом поворачиваешь, и едешь обратно. Так не бывает! Ты делаешь это нарочно. Что ж, продолжай. Я не уйду. Я буду ждать, пока тебе не надоест, и буду кричать, в надежде докричаться. Стой! И ты останавливаешься, и мое сердце замирает. И ты встаешь на трактор и начинаешь ссать с него на обломки моих цветов. И мое сердце умирает. Умерли и цветы.
Я закрываю глаза…

Встреча с друзьями не принесла ожидаемого облегчения. Наоборот, стало как-то грустно. Я знаю, это все из-за зимы. Было холодно, и ничего не могло согреть. И я помню, как еще несколько лет назад мы ходили по улицам в минус двадцать, замерзшие, но радостные. И куда все это делось? Теперь зима – просто холодное белое время года, когда еще больше не хочется никуда идти. И эта пассивность, от которой никак нельзя избавиться, эта аморфность, которая пожирала тебя целиком. И ночи потеряли свою исключительность, потому, что все время была ночь. А день был больше похож на плевок в душу. Свинцовое небо и слякоть от машин. А вечером забитый трамвай с подвыпившими рабочими, у которых на бородах и усах застыли сосульки, а пар изо рта замерзал на окнах, превращая их в противно-красивый узор. И замерзшие красные лица на остановках.
Куда делся детский уют дома? Когда было так хорошо сидеть у окна. Когда был счастлив теплу своей квартиры.
Теперь нет никакого желания идти домой, потому, что он кажется слишком простым для тебя.
Я сидел на обледенелой скамейке и смотрел в окна своего дома. В нем было более ста квартир. И было так печально понимать, что нет в этом радости. Ты приходишь домой, к своей жене, к своим детям, ко всему, чему ты так стремился. Включаешь передачу с «юмором», берешь газету, ешь обед, укладываешь детей. И меня тошнит от этого, также как тебя тошнит от моей пустой квартиры. Меня тошнит от твоих машин и транспорта так же, как тебя тошнит от хождения пешком. Меня тошнит от твоей попсы и смешных передач так же, как тебя тошнит от моей музыки. Меня тошнит от тебя так же, как тебя тошнит от меня. Меня тошнит от твоего неверия в жизнь, в счастье безо лжи и слюней, в веру без предательства, в силу без унижения, в любовь без гнили, в музыку без фальши и в стихи без грязи так же, как тебя тошнит и блюет от моей наивности. Я ненавижу тебя, и говорю тебе об этом, а ты ненавидишь меня, и гадко молчишь. Меня тошнит на стекла твоих квартир, на твои уши и глаза, на твою одежду и на твой ковер в гостиной, а ты злишься и рвешь меня на части, но ты не в силах тошниться на меня. Ты слаб, а я буду делать то, что я хочу, хотя сам намного слабее, задавленный сотней миллионов таких, как ты. Я ненавижу тебя, ОБЫВАТЕЛЬ!!!
Я иду опять, по залитым оранжевым светом ночных фонарей улицам, к дому. Не к своему. В моем доме нечего делать. Я иду к своему другу. Успев на последнюю электричку, я вышел из метро, и опоздал на последний автобус. И так хочется поскорее дойти, чтобы, наконец, сесть спокойно и отдохнуть. Звоню в дверь. Здравствуй, давно не виделись, как ты? Мы сидим на кухне, в углу мира, и разговариваем на никого не волнующие темы. И не надо никем притворяться и сдерживать себя. Он простит все мои изъяны, а я его. И эта кухонная идиллия с заставленным пивом столом, очистками вяленой рыбы, сухариками и сигаретным дымом, эта маленькая комната спокойствия внутри квартиры бездушия, это помогает поверить, что можно еще быть радостным чему-либо.
Порой мне начинает казаться, что я хренов жалобщик, который ничего не может добиться в жизни, пессимист и неудачник. И почему все остальные живут себе хорошо, ни о чем не думая, счастливы и радостны, а мне все неймется. Я пробовал жить как все. Нет, я не пессимист и не смотрю на мир траурными глазами. Я просто не могу жить среди тех, кто меня окружает. И эта невозможность, невозможность никуда от них деться, обязательность смотреть сутра в эти живущие по графику лица, все это наполняет меня простой тоской. Я не жалуюсь, а просто анализирую себя. Мне грустно потому, что я ждал немного большего. Я никогда не думал, что становиться взрослым так тяжело, что это так скучно и неправдиво. Я никогда не хотел забыть радости возвращения домой, радости встреч с друзьями и радости каждому дню и ночи. И всегда не любил спать, так как всегда так много хотелось увидеть. А теперь я с трудом добираюсь до кровати и не хочу никого видеть. Я не хочу так. Мне не нужно прожить эту жизнь «как у всех». Я это уже видел. Я вижу это каждый день в сотнях пар глаз, глядящих на меня из-под своих кепок-шляпок. Это не тоска в их глазах. Это страх ошибиться, не успеть, проспать. Это желание поддерживать существование. Баланс живой материи в мире. Это не тоска. Это – уверенность в завтрашнем дне. Это – расписание жизни. Только я его порвал. И моя тоска о том, что другие не могут так. А может это и к лучшему. Но все то, что я хотел сделать своей радостью, они смешали с дерьмом и разбросали по сточным ямам. Чтобы поддерживать жизнь нужен бензин и электричество. Но в них нет радости. А про леса и цветы вы забыли, сделав их источниками ресурсов, забыли про реки, превратив их в электростанции, забыли про горы, превратив их в месторождения. Забыли про неожиданность дождя, объявляя его в сводках погоды. Забыли про солнце, превратив его в зарядное устройство. И нет в этом никакой радости. И в ваших безделушках нет никакой радости, когда всем плевать друг на друга. Все просто поддерживают жизнь. А я не хочу ее поддерживать, а хочу жить. Кто тебе мешает? Никто. Мне никто не мешает. Мне просто жалко вас, потому, что мы с вами все же люди этой Земли.
Мягкий диван, пепельница и стол. Все, что нужно мне теперь. Я устал от сегодняшнего дня. Лучше забыть его, как и все предыдущие.
Я закрываю глаза.

Ты посылаешь меня ко всем чертям, а меня это абсолютно не трогает. Мне все равно до твоих эмоциональных всплесков, потому, что я тебя не знаю. Ты – человек в его обобщенном понятии. Тот, кто наступает мне на ноги в метро и не извиняется. Который вжимает меня в стекло, чтобы пробраться на свободное место. Ты злишься, что я есть здесь, а мне плевать на это. Ты злишься, что я мешаю тебе жить. А мне все равно. Я не знаю тебя. И твою жизнь я вряд ли когда-нибудь назову словом, отличным от «никчемная». Я не мешаю тебе жить. Я помогаю тебе чувствовать свою состоятельность. Ты можешь послать меня куда угодно. Я все равно туда не пойду. Но пусть ты будешь думать, что ты лучше, если это что-нибудь изменит. Я готов слушать все, что угодно ради того, чтобы ты хоть на минуту почувствовал себя хорошо. Ведь тебе так тяжело на этом свете. Ты же… не видишь неба.
Я закрываю глаза…

Зима – самое медленное время года. Все идут, спрятавшись в свои воротники, уткнувшись взглядом себе под ноги, ловят равновесие.
Я же сижу на холодной скамейке у станции метро. Жду остальных, которые должны приехать на последней электричке. Зимой мы не ходим пешком до точки. Слишком уж холодно. Мы приезжаем туда на метро, и остаемся там на всю ночь. Нет времени прекраснее зимних ночей. Разве только летние ночи.
Я сижу и жду, и вижу людей, которые почему-то не дома в такой час. Это алкоголики и бродяги, гопники и просто люди, которые задержались на работе или в гостях, или просто приходят домой поздно. И я ни чем не отличаюсь от них, сидя на скамейке в осеннем пальто и тяжелых ботинках.
Вот потихоньку начинают подходить мои «одногруппники».
- Привет, как жизнь?
- Нормально, а у тебя?
- Тоже неплохо? Где остальные?
Такой стандартный набор фраз, не имеющих, в принципе, никакого смысла. А потом придут те остальные, и мы опять пойдем на точку, распакуемся, и будем играть, пока уже пальцы не начнут болеть, пока горло не охрипнет.
Но пока мы сидим на скамейке и ждем последних двоих. У одного из нас звонит телефон.
- Алло. Да…
Ничего не понятно. Никто не обращает внимания на разговор. Обычный разговор. Такой может быть с девушкой, с мамой, с кем угодно. Но я поворачиваю голову и вижу выражение лица.
- В чем дело?
Ошарашенный взгляд. Так выглядит человек, который не понял, что произошло. Молчание.
- Что случилось?
Глаза смотрят на меня, и вроде как не слышат вопроса. Все тоже начинают смотреть в эти глаза.
- Миша умер. Нам больше некого здесь ждать.
Я закрываю глаза…

Бывает время, когда кажется, что все настолько плохо, что хуже уже быть не может. И это хуже обязательно происходит.
Я закрываю глаза…

Запах морга. Нестерпимый, прорезающий нос и вызывающий дикое желание выйти и проблеваться. Слишком сильный, чтобы быть к нему равнодушным. Но нельзя уйти, нельзя выйти. Надо быть здесь и дышать этим запахом, похожим на запах замороженного мяса и испражнений, ни на что не похожий вовсе.
Я закрываю глаза, чтобы попытаться отвлечься от него…
 
Слезы, свет, снег, холод, цветы, лица, знакомые и незнакомые, музыка. И опять эта режущая боль в сердце, когда уже не можешь ничего сказать, а просто смотришь на лицо, а его вдруг закрывают крышкой и закапывают в холодную землю. Он просто попал в аварию. Он неправильно переходил улицу. Не на красный, как все обычно, а на зеленый. Но не днем, а ночью. Он ехал к нам. К нам на встречу. Он шел через улицу и читал новые тексты, которые я дал ему. Он читал их, а потом бах.… И тексты накрыли уже ушедшие в небо глаза, накрыли автомобиль, накрыли землю и разлетелись по ветру. 
Это та тишина, которой хочется всю жизнь, та тишина, когда даже шепот кажется криком. Он получил ее. Я же запомню его звуки. Звуки жизни…
Я закрываю глаза…

Бесконечная череда пьянок, каждую ночь проходящих в разных местах, или же целую неделю у кого-то дома. Сегодня все у меня. К осенней фотографии в черной рамке, стоящей на столе, добавилась еще одна. Такое же молодое, красивое и грустное лицо. Но только он не хотел так. И еще совсем не много времени назад мы боялись пережить что-то подобное вновь.
Сегодня все у меня. Нас не так много. Только самые близкие друг другу люди. И это хорошо. Я не хочу быть один. Но хочу быть среди тех, кто чувствует то же, что и я. «Как ты можешь быть веселым, твой друг умер?» - спросили бы меня другие. А здесь сегодня всем весело, хотя это веселье всего лишь тонкая вуаль, неумело скрывающая дикую, почти невозможную боль. Так и должно быть. Иначе можно просто сойти с ума. Хотя и это выход.
Я сидел на кухне и пил уже не лезущее в горло пиво. Усталость внезапно обрушилась, и больше всего на свете захотелось пойти и лечь. Но что-то сдерживало меня и не давало уйти с этой кухни, из этой теплой дружеской атмосферы общего горя. Что-то заставляло сидеть здесь, на диване в углу и слушать их разговор и самому иногда что-то вставлять. Много было теплого в этом месте, вечного, доброго. И никак не хотелось уходить, хотя глаза уже закрывались. А кто-то еще нашел в себе силы сбегать в магазин. Пепельница под рукой уже превратилась в гору окурков, и пепел падал на пол, но мне уже было все равно. Может, завтра утром я встану, и буду со злостью пытаться вымести его, но сегодня я не хотел разрушать этот минимир пеплом. Сегодня все слишком хорошо для меня, для всех нас. И я опять начинал верить, что, быть может, так будет всегда. Быть может, мы всегда будем вместе, плечом к плечу, и ничто нас не разъединит. Но мир, наполненный кучей проблем, делающих из человека форменного эгоиста, мешал мне укрепиться в своей вере. Я просидел еще с час, встал и пошел к себе в комнату. Глаза уже начинали слипаться, и количество лишне выпитого алкоголя отдавало тошнотой. Я лег на спину на своей кровати и уставился в потолок. Он плыл перед глазами. Люстра приближалась на неопределенное расстояние, приближалась и приближалась, но никак не могла приблизиться.
Я закрываю глаза, чтобы стало чуточку легче.

Автобусная остановка. Я сижу на скамейке, и рядом сидит мой уже мертвый друг. Но я не понимаю, что он мертв. Он ведь сидит рядом со мною и разговаривает. Разговаривает со мною.
- Почему ты плачешь?
- Я плачу потому, что так надо.
- Но ведь все хорошо. Ты же видишь, что все хорошо.
- Я не вижу. Я не ВИЖУ ТЕБЯ!!!
Люди, непонятно откуда взявшиеся, вырастают между нами, отрезая стеной друг от друга.
- Лентяй, как ты учился в школе?
Я вскакиваю. Они кричат на него своим пропитым голосом, своими жадными глазами терзают его лицо, своими прогнившими телами теснят его в угол.
- Он прекрасно учился. Ему было все равно до вас до всех, и он учился чему хотел!
Люди смотрят на меня с презрением. Будто не веря, что кто-то вообще может выступить с защитой.
- У него есть положительные оценки?
- У него 5 по искусству.
- Кому нужно его искусство.
Разевают рты в безудержном смехе. Наглом смехе, прожигающем меня насквозь.
- У него 5!!!
Они отворачиваются от меня и смотрят на моего друга, который сидит, подняв голову к небу.
- Ты лодырь и раздолбай! Тебе нет места в этом мире! Ты не нужен нам здесь такой. Уходи.
Он смотрит на них пустыми глазами полными слез. Встает, и бежит через дорогу. Как в замедленном кино, я вижу как на него летит машина. Я пытаюсь вскочить и догнать его, но ноги не слушают, пытаюсь крикнуть, но крик тише шепота. Удар. Ботинки отлетают в сторону, разинутые рты людей, через секунду уже убегающих с места событий. Я бегу к нему. Я вижу это мертвое тело. Стою над ним и жду следующей машины. Но ее нет и нет. И вряд ли она приедет. Значит, пока еще не пора.
Я закрываю глаза…

Утро встретило серым покрывалом неба и холодом. Боль в голове и сухость в горле добавляли ему вообще отвратительный окрас.
Все это происходило каждый день. Я не любил утро как раз поэтому. И сегодня мне опять оно было отвратительно. Ощущение разрухи, разбитости и грязи было настолько сильным, что стало как-то неприятно.
Звонок.
- Алло, привет, это Маша. Узнал?
Я знал только то, что не давал ей свой номер телефона.
- Да, привет.
- Как дела?
Я как раз разглядел свою небольшую квартиру, и понял, что все уже ушли, оставив на столе денег, чтобы я вызвал уборщицу. Какую, к черту, уборщицу? Но так было написано в записке.
- Да только встал.
- Но сейчас уже четверть пятого?
- Да, а я думал, что еще не рассвело.
- Что планируешь на вечер?
- Ничего.
- Может, сходишь со мною в клуб. Там фестиваль какой-то.
- А какой клуб?
- Я не помню название. Там часто всякие рокеры выступают.
- А, тогда понятно. Ладно, можно и сходить. Где встретимся.
- Давай в десять у тебя у метро. Это недалеко.
- Хорошо.
Законы этого мира побуждают девушек назначать свидания юношам, а не наоборот. Тем не менее, в клуб совсем не хотелось, однако провести остаток дня дома тоже не прельщало.
В десять минут одиннадцатого я подошел к метро и к своему удивлению увидел там Машу. Она подбежала, чмокнула в щеку, взяла под руку и сказала, куда идти. Немного смутившись от такой беспардонности, я пошел в указанную сторону, слушая по пути обо всех перипетиях ее жизни. О том, как ее продинамила подруга, как поставили последний экзамен в институте, как ее бросил парень. Мне нечего было рассказать. О последних событиях я намерено молчал, дабы избежать этой ненужной пародии сожаления. В остальном, все было просто прекрасно.
Интересный клуб, интересная музыка. Немного народу. Мы сидели за столом, и пили пиво. Разговаривали. Хотя говорила в основном она. И мне совсем не хотелось перебивать. В какие-то моменты становилось действительно интересно то, что она рассказывает. Но в основном все сводилось к каким-то житейским трудностям. Тут мало чем можно заинтересовать. Она говорила довольно долго, как вдруг остановилась.
- Ты не слушаешь меня?
- Слушаю, почему же.
- Я вижу по твоим глазам. Тебе неинтересно.
Голос стал совсем другим. Эти нотки серьезности и сдержанности на фоне безудержного словесного поноса выглядели очень мило.
- Это хорошо, что тебе неинтересно. Знаешь, я же на самом деле не такая.
Я смотрел, не особо понимая, о чем она говорит.
- Честно говоря, мне наплевать на все то, о чем я тебе говорила и то, что ты прослушал. Мне самой это неинтересно. Меня саму тошнит от всей этой обыденности вокруг, от всей этой недалекости и замкнутости на себе самом. Мне просто очень одиноко. И я думала, что ты из тех, кто любит поболтать ни о чем. Я ошиблась. И слава богу. Знаешь, я очень рада, что ты со мною пошел. Давай посидим и помолчим. Тебе нравится музыка?
Сильно встревоженный такой резкой переменой настроения, я смотрел прямо в ее глаза.
- Ты серьезно?
- Что?
- Ты вот серьезно сейчас это все сказала, или ты так надо мною прикалываешься? Знаешь, если ты прикалываешься, то я лучше пойду отсюда.
- Я серьезно. Я не такая, какой себя показываю. И даже сейчас я все это говорю, хотя лучше было бы промолчать. Поэтому не заставляй меня говорить о самой себе. Знаешь, это неприятно и очень глупо. Я ничего тебе толкового не скажу. И еще знаешь что, давай действительно уйдем.
- Хорошо.
Я был рад предложению, так как меня уже достало сидеть на одном месте, и музыка, вначале показавшаяся мне довольно интересной, оказалась весьма однобокой. Выйдя и вдохнув холодного свежего воздуха после прокуренного зала, я вдруг вспомнил старые школьные годы, когда мы только начинали ходить по всяким барам, считая это чем-то безмерно крутым, и выходя на улицу, тот же воздух, тот же запах свежести опьянял еще больше.
- Послушай, а можно остаться сегодня у тебя. А то я квартиру на двоих с девчонкой снимаю, а она притащила сегодня своего парня. Нечего мне там делать сегодня ночью.
- Ладно, оставайся.
Легкая тень смущения. Может, весь этот цирк с моментальным превращением устроен только чтобы остаться у меня. А какая мне разница?
- Если не буду мешать? – она смотрела на меня и улыбалась.
- Если не будешь мешать… - согласился я, и тоже улыбнулся, первой, за последнее время, улыбкой искреннего счастья, - У меня как раз со вчера еще осталось много всякой еды и питья.
Улыбнувшись еще раз, она взяла меня под руку, и мы пошли в сторону моего дома. Я шел, и рассказывал о себе, вспоминая самые яркие картины своей жизни. А потом не выдержал.
- Знаешь, за последние несколько месяцев умерли два моих лучших друга. И я не знаю, что теперь мне делать.
Она посмотрела на меня с грустью и невыносимой тяжестью во взгляде.
- К моим девятнадцати годам пять моих подруг умерли от передозировок, еще две покончили жизнь самоубийством. Моя самая близкая подруга ушла из дома, и не вернулась. К этому нельзя привыкнуть. Надо просто понять, что там, на небесах, они будут сидеть и ждать тебя, если они для тебя что-то значат. И они дождутся, будь уверен. Им некуда больше деваться. Вы еще обязательно встретитесь. Не расстраивайся. И им так будет спокойнее.
Я опустил голову. Что-то очень большое упало с сердца. Упало прямо на ноги и захотелось поскорее дойти до дома. Мне не стало легче. Только оттого, что я рассказал то, что держал в себе. Но ее слова меня не утешили, а только дали больше уверенности, что жизнь ничего не стоит, и ничего не стоит ее потерять. Что когда ты умрешь, люди скажут «Жди меня на небесах», положат тебе цветы и продолжат жить. И нет другого выхода.
Я закрываю глаза…

Я все стою на дороге и жду машину. И рядом его тело. Я смотрю в открытые глаза и вижу счастье и легкость. А машины нет. Пора уходить отсюда. И вот я уже бегу вдоль дороги. И никто не может остановить меня. Ни ветер, ни дождь. Я бегу, и не смотрю назад.
И я бегу так, пока не кончаются силы. Я начинаю верить, что ничего не было. Я ведь уже слишком далеко убежал. Силы кончаются. Я устал. Устал бежать. Я и так уже слишком далеко. Но я все равно помню, откуда я убежал. И я буду помнить это каждый день.
Я сижу на краю тротуара, грустно глядя на проезжающие туда-сюда машины. Мимолетное желание броситься следом под колеса прошло. Его сменило злость и грусть, отвращение и обида. И с каждой проезжающей мимо машиной мне все больше хотелось выйти на середину дороги и лечь поперек нее. Но обычное чувство страха перед смертью сдерживало и заставляло продолжать сидеть на поребрике, глядя, как уносятся прочь автомобили. Дождь намочил мне волосы, ветер растрепал их, а солнце, пробившее тучи, грело мою спину. Я встал и пошел дальше. Не знаю, куда именно. Просто дальше. Я смотрел на лужи вдоль дороги, смотрел на небо, просветлевшее и высохшее, смотрел на радугу. Я смотрел на линию горизонта, и видел, как дорога переваливает через нее, продолжая свой путь там, за гранью. И мне вдруг так захотелось туда, что это желание пересилило всю грусть и обиду, злобу и ненависть, оставив внутри маленький кусочек радости.
Я закрываю глаза…

Мы с Машей просидели всю ночь на кухне, рассказываю друг другу про себя. Даже не целовались. То ли потому, что это не входило в наши планы, или просто мы друг другу не нравились настолько сильно. Вряд ли. Скорее всего, просто хотелось поговорить. Рассказать о том, что наболело, и послушать проблемы других. Утром я лег, даже не раздеваясь. Я лег на небольшом диване, так как мою кровать заняла Маша. Через три часа сна в дверь позвонили. Это пришел наш басист. Мы ушли на кухню.
Я стою и смотрю в окно.
- Кто у тебя?
- А с чего ты взял, что у меня кто-то есть?
- Ботинки бабские в коридоре.
- А, точно. Это Маша.
- Че за Маша?
- Да ты ее не помнишь. Она была последний раз на даче.
- Как выглядит?
- Зайди, да посмотри.
- Да мне как-то неудобно.
- Она точно спит. Три часа назад только легла.
Он встал и пошел к двери в мою комнату. Приоткрыл ее на пару сантиметров. Долго вглядывался. Закрыл. Я стою и смотрю в окно.
- Да, помню. И что она тут делает?
- Спит.
Он понял, что я не хочу говорить о ней.
- Я вот что подумал. Слушай, что теперь делать с группой?
- Не знаю. А не слишком ли рано мы отошли от похорон, чтобы заниматься группой?
- А что, это что-то криминальное? Или теперь вообще ничего не делать? Миша бы этого не понял.
- И что ты предлагаешь.
- Может, ты будешь петь? У тебя вроде нормальный голос. Спой что-нибудь.
- Что?
- Ну, что-нибудь наше.
Я сходил за гитарой, вернулся и сел на табурет.
- Что петь?
- Что хочешь.
- Как-то непривычно.  Я даже стесняюсь, что ли?
- Да пой ты, наконец!
Я спел одну нашу старую грустную песню.
- Ну, вроде неплохо.
- Да?
- Нет, очень даже ничего. Голос. Чем-то на Мишин похож.
- Спасибо.
Я поворачиваюсь на табуретке, чтобы поставить гитару к окну и замечаю Машу. Она стоит в дверях моей комнаты, непричесанная и неумытая, и смотрит на нас. Здоровается с моим гостем.
- Слушала, как я пою?
- Да.
- Ну и как.
- Неплохо. Но, на мой взгляд, тебе надо еще потренироваться.
- Я знаю.
Маша уходит в ванную.
- Ну что, тогда решено? В пятницу на репетицию. Учи слова.
- Да я ведь их сам пишу.
- Ах, ну да.
Мы сидим и смотрим в окно.

И снова начались репетиции. Много времени прошло, и много что пришлось делать по-новому. Тем не менее, получалось вполне неплохо. Я пою и играю. И теперь уже вижу себя не просто гитаристом. Я ощущаю себя лицом группы. Это и радует, и одновременно не дает покоя. Миша был энергичен и весел. С живыми, яркими глазами. После его смерти у меня его радости не осталось.  А энергии у меня никогда и не было.
Я сижу на окне в стене нашей точки и смотрю на улицу. Кто-то мирно идет домой. Пьяный, как обычно в такое время суток. Проехала колонна уборочных машин, выгребая, одна за другой, снег на тротуар. Тишина и спокойствие. И никому никуда не надо. По льду Невы ходят пьяные подростки. Лед крепкий и выдержит их. Но они этого не понимают, и думают, что каждый шаг – это шаг к смерти.
Я сижу и смотрю за окно, и, всеми своими чувствами ощущая ночь, хочу, чтобы она продолжалась, оставляя мне это одиночество, свет фонарей и безмятежность погасших окон. И горький свист ветра. И грустная полоса асфальта. И непоколебимый покой льда. И прожигающая чернота небес. Я сижу и смотрю на это, и чувствую, как меня затягивает этой тоскливой непринужденностью.
- Хватит курить, давай еще раз последнюю проиграем.
И вся ночь рушится во мне, превращаясь в слабоосвещенную каморку с парой комбиков и барабанной установкой. И я даже теперь не знаю, что мне ближе.
Я закрываю глаза…

Утро, и широкое поле, на сколько хватает глаз простирающееся вперед и упирающееся в нежно-голубую линию горизонта. Я сижу под большим деревом. Мимо проходит маленькая тропинка. Я отдыхаю в тени и смотрю на тех, кто иногда проходит по тропинке мимо. Вот идет старый крестьянин, неся в огромных руках косу. Я знаю, что он собирается делать. Он собирается косить поле. А вот через некоторое время проходит человек с собакой, неся на плече ружье. Он идет на охоту. Вот возвращается крестьянин. Он хорошо поработал и теперь идет на обед. Вот пробежали девочки, щебечущие, как птицы. Я не знаю, чем они в точности собираются заниматься, но, скорее всего, какими-то полевыми работами. Вот возвращается охотник с двумя утками, которых он подстрелил у реки. Я сижу в тени дерева. И опять мимо идут люди, и я прекрасно знаю, чем собираются они заниматься: косить, рубить, охотиться и собирать урожай. А потом домой, а потом снова на работу. А потом снова домой. И так всегда. А вы говорите, что нет вечности? Это, смотря, что под ней подразумевать. Все равно, кто будет это делать, все равно, кто будет этим заниматься, но это никуда не денется. Так будет всегда. Кто-то пытался уйти за поле. Многие оттуда не возвращались. Многие там погибали. Многие же находили то, что искали. Эту не вечность. То, где каждый день не похож на другой потому, что там ты становишься на один день ближе к своей цели и на одну долю меньше боишься смерти. Я не был там, и не знаю, как это. Но именно туда я и собираюсь. Там, наверное, мой дом. Я не буду ходить в поле каждый день. Я пройду его насквозь, и уже не вернусь сюда. Я ничего здесь не забыл. Я знаю, что собираются делать все эти люди, идущие мимо. Но совсем не знаю, что же делать мне. Я встаю, беру свою сумку и иду поперек дороги, ухожу сквозь высокие колосья к горизонту, оставляя за собой большое дерево, такое же ветвистое и нелепое, как все, что здесь есть. Такое не похожее на мой дом.
Я закрываю глаза…

И опять очередной день готов постучаться в мое окно. Но мое окно задернуто шторами и не видит его. В мою голову готов влезть яркий солнечный свет. Но ему не пробиться ко мне. Утро уже давно кончилось, да и день клонится к вечеру, а я только теперь привел себя в порядок и вышел на улицу. Сегодня мы с друзьями решили просто погулять. Ничего не делать. Просто погулять по улицам, проспектам и дворам нашего города. Мы встречаемся в вестибюле станции метро, покупаем в ларьке пиво и отправляемся ходить по местам, которые знаем, как свои пять пальцев. Мы просто идем. Никуда. Разговариваем и смеемся, вспоминаем то, что было с нами раньше. Занимаемся полной ерундой. Кончается пиво, и мы идем, и покупаем еще. А потом еще. И наплевать на то, что ноги уже замерзли. И на то, что деньги кончаются очень быстро. Что-нибудь придумаем. И мы ходим туда-сюда, и не нужны никакие бары, рестораны и клубы. Не нужны незнакомые люди. Мы бегаем по парку и стреляем друг в друга снежками. Это весело и бесплатно. Мы сидим на скамейке. Нам тепло и удобно. Мы бегаем по льду Невы. Нам хорошо и весело. И плевать на все, что тревожит. Сегодня у нас выходной. Плевать, что что-то не ладится. Плевать на все эти глупые, неоправданные мысли, которые всегда загоняют меня в тупик. Сейчас они действительно кажутся такими – мелкими и неоправданными. Плевать, даже если завтра не наступит. Сегодня на все плевать. И мы бежим дворами, сматываясь от милиционеров. Мы сидим на крыше и плюемся в проезжающие автомобили. Мы стоим на мосту и курим. Мы лежим на снегу и поем. Мы едем в метро и смеемся. Мы вместе, и больше ничего не нужно. Даже когда кончаются деньги, мы гуляем и радуемся. И тут у кого-то звонит телефон. Это наш друг, который сегодня не смог с нами встретиться, поэтому он предлагает сделать это ночью у него дома. И мы едем к нему и сидим там до утра. Кто-то ложится спать, кто-то остается до тех пор, пока не взойдет солнце. И тоже ложится. А когда все просыпаются, с болью в голове, или без нее, все смотрят телевизор или просто валяются на диване. В конце концов, все разъезжаются по домам. И только дома понимаю я, что нечего мне здесь делать. Хожу, не зная, чем себя занять. Возьму гитару, но и она не спасает от этой чертовой тоски по вчерашнему дню.
Я закрываю глаза…

Голубое небо. Тепло. Ровная, твердая земля. Я иду по своему полю, ухожу от надоевшего мне. Я иду, порой останавливаюсь и смотрю назад. Только мне теперь совсем не жаль, что я ушел. Нет разницы, что со мной будет там, за полем, я не знаю этого. Но я точно знаю, что меня ждет там, откуда я сбежал. Я знаю это настолько хорошо, что мог бы составить план своих действий с четким указанием времени. И не ошибся бы. Кто-то идет к этому долгое время, кто-то мечтает об этом. Кто-то довольствуется этим, как малым. Я ушел, и не ждите меня, я не вернусь. Хотя так жалко расставаться с вами. Но со мной остаются голубое небо. Тепло. Ровная, твердая земля. Это так прекрасно. Я счастлив, сделав свой выбор. Я счастлив, что я смотрю вперед и не знаю, что там. Я так несчастлив, что вас нет со мною. Я так печалюсь вашим непониманием меня. Спите спокойно, сегодня не будет моих слов. Спите спокойно, и утром все будет, как обычно. Спите спокойно.
Я закрываю глаза…

Бегу. Сам не знаю, зачем. Бегу домой. Репетиция закончилась как обычно, и теперь я бегу домой. Хотя там ничего меня не ждет. Бегу, хочу остаться один, погулять по комнате, посмотреть, как работает кран на стройке. Светит солнце, люди бегают по делам. Я запираюсь в своей квартире, включаю компьютер, кладу рядом блокнот с кучей недописанных песен, и иду на кухню пить чай с бутербродами. Так не хочется ничего. Вообще совсем не хочется что-либо делать… Как будто я работал и очень устал. Но я не работал. Я занимался своим любимым делом, а устал я, когда вышел на улицу и посмотрел вокруг. Устал от всего балагана и захотел остаться одному. Ничего не поделаешь. У каждого свое место. Банкир – в банке считает деньги, водитель - за рулем ведет машину, повар – на кухне варит еду. Все они крупинки огромной схемы взаимодействия организмов. И даже я, стоя с гитарой во время репетиции, даже я часть этой системы. Поэтому я устал. Устал от этого, хотя знаю, что это нужно. Если все начнут уставать, то вся схема пойдет к черту и не будет никакого взаимодействия. Но я слишком устал от нее… Хотя какого черта? Неужели я один такой? Все устают… и не жалуются.

Глава 4.

Весна. Наконец-то наступила. Хотя сейчас конец марта. Я иду по улице и чувствую ее запах. Запах растаявшего снега. Запах луж. Запах оттаявшего собачьего дерьма. И теплый южный ветер обдувает мое лицо. Я не застегиваю куртку, и мне совсем не холодно. Первый раз за последние пять месяцев мне приятно идти по улице. И как будто внутри тоже что-то растаяло. Я иду, улыбаюсь. Почти плачу наступившей весне. Курю, и руки не мерзнут. Ноги только промокли. Но разве это так страшно? А днем, выйдя из метро, яркое солнце заливало остановку, и я видел, как водитель троллейбуса в одной футболке спокойно протирал стекло своей никчемной, всеми любимой техники. Символ весны. Тогда я действительно понял. Хотя, скорее всего, почувствовал, что дождался.
Я закрываю глаза…

Идет снег. По моим лужам идет снег. По моей свежей траве и по всему моему долгожданному теплу идет снег. И серое небо плюет мне в лицо. Весны не бывает. Это сказочка, выдуманная романтиками. Есть только промозглая, засыпающая зима. И раскаленное лето. И еще тоскливая, мертвая осень. Весны нет. Я знаю это так хорошо потому, что не разу ее не видел. Кажется, что вот-вот она наступит и даст тебе шанс спастись в своей прохладной тени, порадоваться каждому следующему дню, тихо посмотреть на вечерний закат, как сразу либо выпадает снег, либо солнце разогревает землю до такой степени, что больно смотреть. И обиженная весна уходит, бросив на прощанье пару почек на обледенелые деревья.
Я закрываю глаза…

Я сижу на своей кухне и пью чай. Смотрю утренние новости про какие-то забастовки, про футбол и музыку. Звонок в дверь. Когда я дома, я никогда ее не запираю, так как изнутри нет запора.
- Войдите.
Слышу, как дверь открылась, и кто-то зашел. Не как в гости. Это не такой звук. Звук, как будто зашли к себе домой. Легкий, до боли знакомый. Так всегда заходила моя мама. Слышу, как вешается пальто, и падают на тумбочку перчатки. Слышу, как надевают тапки. Никогда не надеваю тапки. Слышу шаги по направлению к кухне.
- Привет. Завтракаешь?
- Как видишь…
Это Маша.
- А я зашла. Так просто. Проходила мимо.
- И откуда же ты шла мимо меня?
- Э-э… от… подруги, она живет тут, в двух кварталах дальше.
- Там никто не живет. Там дома только строить начали. Мой дом последний жилой. Считай, живу на краю. Дальше только незаселенные.
- Да, верно. Ладно, не получилось. Я специально приехала. Погода хорошая, и дома сидеть совсем не хочется. А позвонить некому.
- У тебя нет подруг?
- Есть, но они такие дуры. Им бы лишь только по кафешкам или по магазинам. Я это все как-то не очень люблю. Просто хотела прогуляться.
- Пойдем.
Погода действительно была замечательная. И температура в плюс шесть градусов казалась просто раем. Солнце на чистом голубом небе, снег и лужи. Парк, по которому мы гуляли, кишел людьми. Кто-то поодиночке, кто-то парами. Но чаще всего попадались счастливые семьи, типа «мама, папа, дочь» или «мама, папа, сын». Гуляли, катались на аттракционах, и даже не думали о том, что их дети, эти юные цветы жизни, уже совсем скоро, быть может через пару лет, начнут курить, и прятать от родителей сигареты, начнут выпивать с друзьями на скамейках вот в таких же парках, и будут говорить: «Я ненавижу своих предков. Они сломали мне жизнь. Они не дают мне свободы». Не все, конечно. Кто-то вырастет умным и трудолюбивым, и к концу школы получит целый букет комплексов, развившихся вследствие издевательства одношкольников. Кто-то станет нормальным, ничем не примечательным человеком, который будет скучно сливаться с обществом. А кто-то станет просто «Отличным Парнем». Все это будет, и от этого нельзя убежать. Но сейчас это все кажется слишком далеким и нереальным. Есть парк, есть папа, мама, ребенок. И веселый аттракцион-осьминог. Какая разница, что будет завтра? Будем счастливы хотя бы сегодня.
Я знаю это. Это касается и меня. Я знаю, что Маша приехала не просто так. Я знаю, что нравлюсь ей, и я знаю, что она нравится мне. Я знаю, что мы вполне могли бы начать встречаться. Я точно знаю, что через год влюбленность сменится привычкой. Я знаю, что к этому времени будет достаточно одного ее глупого действия, чтобы вывести меня из себя. И знаю, что перестану испытывать эту щекочущую радость и волнение при встречах с ней. Я знаю, мы будем ругаться и посылать друг друга матом во все отдаленные уголки вселенной. Но, тем не менее, будет тяжело друг без друга. Я знаю, что все может закончиться очень плохо. Но сегодня мне на это наплевать.  И я рад тому, что гуляю с ней по парку. Я слушаю ее, и счастлив каждой минуте, проведенной вместе. И весь мой опыт общения с противоположным полом катится в тартарары, и я не могу даже выдержать ее прямого взгляда. Тогда я понимаю, что нравится – это не то слово, которое характеризует мое отношение к ней. Я начинаю ее любить…
Я закрываю глаза…

Грустным ребенком стою, сам не знаю где. И сердце сжимает холодными тисками. Я падаю на пол, и меня прибивает длинными копьями. Пробивают мои ладони и плечи, и живот. Я лежу, пригвожденный к холодному полу, и потихоньку умираю. Смотрю на небо, а душа вырывается наружу, бьется внутри. Я чувствую ее, и начинаю падать. Смотрю на небо полузакрытыми глазами и безразлично падаю вниз. Разбиваюсь об камни дороги, встаю и бегу. Пытаюсь полететь, но крылья, начавшие было пробиваться в моей спине, сломаны и сожжены самим мною. Мне не нравится эта боль, но мне ее очень не хватало. Я бегу, и снова начинаю падать. А люди проходят мимо, и совсем ничего не замечают. И ярко-голубое небо. Жаркое солнце и зеленые, молодые деревья. Я  кричу, и мой крик тонет в людской глухоте. Я зову, но слишком далеко, чтобы докричаться. Я падаю вниз спиной, и счастлив, что лечу. Я снова влюблен…
Я закрываю глаза…

Как это странно. Сначала я не обратил на нее никакого внимания. Просто симпатичная девушка. И все. Ничего не щелкнуло внутри и не кольнуло в бок. Я просто познакомился с ней. Тем не менее, все время ее помнил. И был очень рад случайно встречаться. И мне никогда не было страшно смотреть ей в глаза. Всегда было о чем поговорить. Мне было приятно находиться рядом, пока я не понял, что влюбился.
Раньше наши случайные встречи казались мне слишком частыми. Теперь я считаю каждую минуту, проведенную с ней. И не хочу расставаться. Но не могу себя держать в руках и веду себя как ребенок, влюбившийся в одноклассницу.
Что так зацепило меня, я не знаю. Но это не любовь с первого взгляда. И, наверное, это лучше. Любовь с первого взгляда подразумевает влюбленность во внешность, волосы, глаза, голос, в оболочку, за которой может скрываться отвратительное существо.
Во что влюбился я? Не знаю. Я мало знаю ее, как человека. Но то, что после нескольких встреч мне начало ее не хватать – это очень серьезно. Это внезапно нахлынувшее ощущение любви сломало меня пополам, выкинуло в окно, под проходящий дождь. И я совсем не знаю, как поступить. И мне страшно… 
Как бы я хотел сегодня не оставаться дома. Так надоело там. В этой безлюдной квартире все живет в одиночестве.  Вчера, когда мы гуляли с Машей по парку, а потом поехали в центр и бродили там допоздна, я вернулся домой, и унылость моей квартиры ножом вспорола мне грудь. И видно было, как стены дышат мною, пытаясь высосать из меня последние силы, чтобы я навечно остался здесь. И так как в эту ночь репетиции не было, я почувствовал обреченность вчерашнего дня каждой частью своего тела. И вот сегодня, сделав сутра все свои дела, я лежу на своей кровати и смотрю в окно. Смотрю мимо телевизора, мимо гитары, мимо компьютера. Смотрю мимо окна. Смотрю мимо неба. Я смотрю сам в себя, и вижу странные картины: вижу большое поле, по которому иду один, и вижу людей, идущих в другую сторону. Вижу красивый замок на берегу моря и вижу людей, идущих от него прочь, вижу…
Но тут телефонный звонок прерывает меня, и я бегу к аппарату, моей единственной надежде, и молюсь, чтобы этот звонок изменил сегодня что-нибудь.
- Алло, привет.
- Привет, Маш, как дела? – говорю я, и чувствую, как внутри меня что-то ломается и гнется.
- Нормально. Я вот ехала из института, и как-то домой совсем не хочется. Думала, может ты что-нибудь предложишь?
Это удар под дых.
-  Знаешь, я сам все жду, пока мне что-нибудь предложат? Делать совершенно нечего.
Я чувствую всю глупость слов, но ничего толкового я сказать не могу.
- Ладно тогда, - говорит мне само расстройство, - увидимся. Пока.
- Пока.
Я вешаю трубку. И ощущаю всю свою беспомощность. Почему? Почему сегодня? Как раз в тот день, когда я подыхаю от скуки и безделья, и никакие дела и занятия не приходят мне на ум. Почему именно она? Не Коля, Вася, Петя. Яна. А она. И почему я не могу думать быстрее? Я бы мог пригласить ее к себе, или просто предложить встретиться, чтобы вместе подумать. Но нет, я сказал то, что сказал. И теперь уже ничего не изменишь. Я знаю, что не стану перезванивать, пока не найду какое-нибудь подходящее занятие, которое смогу ей предложить. Я смотрю на телефон и изо всех сил пытаюсь придумать хоть что-нибудь. Театр, кино, парки, музеи, концерты, кафы и рестораны. Все кажется каким-то наигранным. Я даже не в курсе, какие фильмы идут сегодня в кинотеатрах, и сколько примерно стоит нормальный ужин в ресторане. Я думаю, смотрю на телефон и уже тянусь к нему, не понятно, зачем. Что я скажу? «Маша, давай так просто встретимся, коли тебе совсем нечего делать». А может написать сообщение? И я уже держусь за трубку, но еще не снял ее. Что делать?
Но вдруг телефон звонит сам. И я чуть не задыхаюсь от волнения. Переборов его, я снимаю трубку и самым мягким голосом, на который я только способен, в тоже время с долей небрежности и деловитости говорю «Да?»
Я закрываю глаза…

Земля не уходит из под ног. Это ноги сходят с земли, когда понимают, что больше так продолжаться не может. Мои ноги отрываются от пола, отрываются от паркетов, ковров, линолеумов, и мир, весь такой любимый и родной, бросает меня, падает вниз. Я только вижу безразличные лица людей, не замечающих отчалившего от земли юношу. Я несусь над своим городом, своей страной, над всем миром, не замечая ни красот пейзажа, ни ужаса нищеты и разрухи, ни грязи «ужасно цивилизованных элементов цивилизации». Вижу только свои ноги, ушедшие с земли. Я не могу теперь никуда пойти, потому, что не от чего оттолкнуться. Нет упора. Я вешу, с распростертыми руками встречая закаты и рассветы, и не понимаю, почему так вышло…
Я закрываю глаза…

Трубка падает из моих рук на пол, но к этому моменту в ней уже раздаются прерывистые гудки.
После того, как я потерял двух своих лучших друзей, больше всего на свете я хотел выйти из этого состояния потери. Но какие-то силы не дают мне это сделать. Я узнал голос в трубке. Это был Илья. Один из моих друзей. Я был ужасно рад слышать его, хотя больше бы обрадовался звонку Маши. Я думал, что он что-нибудь мне предложит. И он предложил мне съездить в больницу, к другому моему другу, который находится в коме после передозировки коксом. Я давно знал, что Максим  жрет амфитамины и прочую дрянь. Но я никогда не думал, что дойдет именно до этого. Он всегда говорил мне, что все нормально, что он просто так расслабляется, перед тем, как пойти «куда-нибудь потусить». Я знал, что две предыдущие смерти оказали на него очень глубокое потрясение, и последние несколько недель вообще о нем ничего не слышал. Раньше он часто приходил ко мне, и мы с ним просиживали целыми ночами, о чем-то разговаривая. А после тех случаев он просто исчез. И ни разу не позвонил и даже не зашел.
Я еду в больницу, чтобы посмотреть на него. Я очень боюсь, но еду. И больница встречает меня своей тяжестью, своим запахом, своими страданиями. Я иду вдоль палат с больными. Они смотрят на меня, с завистью провожая взглядом. Я не могу им помочь. Ничем.
Палата, в которой лежал Максим, была отдельная. Там не было никого, кроме него и его аппаратов. На тумбочке стояли принесенные ребятами вещи и продукты. Я посмотрел на них с тихой грустью. Максим лежал на кровати, весь обмотанный трубками и проводами. На мониторе рядом с его койкой отображалось биение его сердца.
Я сел рядом с ним на табуретку и заглянул в его лицо. Долго смотрел в него.
Я смотрю в его лицо, лишенное выражения, смотрю на его тело, лишенное жизни, смотрю на его руки, с прожженными венами. Я смотрю на него и слышу вдруг его голос:
«Я устал. Я так больше не могу. Слишком сложно. Слишком все сложно. Я не хочу так жить. Пустите меня. Отпустите меня к ним. Я так по ним соскучился».
Я смотрю в его каменное, неподвижное лицо и на его закрытый рот.
- Не уходи. Это не честно. Так ведь слишком просто. Я тоже скучаю по ним. Мы еще увидимся с ними. Пожалуйста, останься. Я не назову тебе ни одного убедительного довода, почему ты должен это сделать. Но прошу тебя, останься.
«Я слишком устал. Я хочу отдохнуть. Я хочу спать»
- Тебе нужно отдохнуть. Спи сейчас. Спи, сколько хочешь, я буду с тобой. Но потом возвращайся. Прошу тебя.
Я закрываю глаза…

Я слишком часто вижу то, чего не хотел бы видеть. Слишком часто слышу то, чего не хочу слышать. Я отдыхаю, лежа на ветре. Пожалуй, это единственное место, где ничего не слышно, кроме тихого гула, и ничего не видно, кроме синего неба. Я отдыхаю на ветре. От тех, кто ищет меня. От тех, кто ждет меня. Я отдыхаю от самого себя. И яркое небо, голубое, как мой дом, говорит мне, что наступило утро. Я лежу на ветре, и солнце греет меня своим теплом. Попробуй, перевернись, и все изменится. Небо, такое чистое и нежное, превратится в землю,  поросшую травой. Но только эта трава не зеленая. Она не напоминает тебе о весне. Максимум, на что она способна, это напомнить тебе, что машины выбрасывают в воздух слишком много выхлопного газа, образовавшегося в следствие воспламенения бензо-воздушной смеси в камере сгорания цилиндра. Кинетическая энергия, высвобождающаяся в момент взрыва, толкает поршень, который в свою очередь раскручивает коленвал, передающий вращение на, грубо говоря, коробку передач, а далее на колеса. Вот о чем напоминает эта трава. И еще о том, что машины поднимают колесами слишком много пыли… И реки не расскажут тебе о тех прекрасных местах, откуда они текут. Рыба не поприветствует тебя веселым всплеском. Вода не утолит твою жажду. Все, что расскажут тебе реки – это химический состав отходов на ближайшей фабрике. Лес… Лес не спрячет тебя от ветра и не накормит своими дарами. Всем, чем может накормить тебя лес, это бензопилой дровосека, а потом сплавить тебя по отравленной реке вниз, пока тебя не прибьет к земле, поросшей грязной травой. Я смотрю на все это, и вижу, как падают мои слезы в эту грязь. Впитываются в нее, как в губку, не оставляя никаких следов.  Я вижу дома, грязные и исписанные, в которых живут грязные люди. Вижу заводы, которые производят всю эту грязь. Смотрю… струйка дыма… поднимается из одной трубы… тянется… в мое небо… чистое небо. Я слежу за ней. Медленно поворачиваю голову. Тихо-тихо. Я не хочу уже смотреть. Переворачиваюсь на спину и вижу СВОЕ небо. Еще недавно чистое, теперь оно похоже на грязную подошву торговки.
Но я уже помню его таким. Да. Оно всегда таким было. Ничего в нем не менялось. Всегда оно было грязным. Либо грязно-серым, либо грязно-голубым. Просто раньше я не видел грязи, и говорил «серое» и «голубое». А трава был «зеленая», и леса были «большие и страшные». Мне перестало приносить все это радость, и я начал замечать то, чего раньше никак не мог увидеть. И все это не потому, что я устал, обессилил или злюсь. Все потому, что я отвернулся от мира в тот момент, когда понял, что кого-то люблю.
Я закрываю глаза…

Жизнь похожа на комок проблем. Решив одну, тут же появляется другая.
Я вернулся из больницы, сам не помню, как. Все это время перед глазами стояло обессилившее лицо Максима. И я ничего не мог с этим поделать. Был уже глубокий вечер, когда ко мне пришли. Это опять был Илья. Он сел на кухне. Такой уставший, почти что прозрачный.
- Почему так случается, скажи?
- Я не знаю.
- Неужели мы не сможем удержать ни одной жизни? Разве нам суждено просто быть наблюдателями? Откуда я мог знать, что так произойдет? Ведь все было нормально.
- Не думай об этом. Это уже произошло. Ты ничего не мог сделать.
- Но почему? Разве я не мог этого предчувствовать? Ведь его же было не видно, не слышно последние несколько недель. Но я так был занят своими делами, что не обратил внимание.
- Он еще не умер.
- Но он еще и не ожил.
- Не говори так. Надо верить в лучшее.
- Нет, не надо. После того первого случая я думал, что такого больше не произойдет. Я думал, такое бывает только один раз. А потом еще раз, с Мишей. И я думал, что это какая-то случайность. Я был уверен, что это случайность. Но теперь я не знаю. Может, мы все в чем-то провинились? От кого теперь ждать такой глупости?
- Я не знаю. Я так же, как и ты, не могу знать. Только прошу тебя, ты не делать глупостей.
- А если я сделаю? Что тогда?
- Успокойся. Этим ты ничего не изменишь. Макс выберется, я это знаю. Все будет нормально.
Он сидел, и таял на моих глазах. Никаких сил не осталось в нем. Потом он ушел. Но с тех пор он начал приходить часто, и мы с ним подолгу разговаривали.
Дни тянулись за днями. Я встречался с множеством людей, только мало помню их. Помню, что Илья очень часто приходил, и много проходило времени за разговором на кухне, прежде чем он уходил. Он был все время прозрачный. Был все время какой-то выжатый. Тем не менее, в нем я видел и часть той боли, которая была во мне.
Прошло несколько месяцев, и уже приближался срок фестиваля. Репетиции шли одна за одной. Теперь даже получалось устраивать их днем. Время летело очень быстро. Мы очень верили в этот фестиваль. Не знаю, почему, но мы были уверены, что он принесет нам удачу. И все чаще я встречался с разными людьми, чтобы послушать их проблемы. Макс все лежал…
Я закрываю глаза…

Я стою на высоком берегу и смотрю на шторм. Линии дождя врезаются в воду, и я совсем не понимаю, почему сам до сих пор не промок. Ветер нагоняет волны, они разбиваются о мой берег. И я совсем не понимаю, почему до сих пор меня не сдуло. Я совсем ничего не слышу. Только тишина.
- Привет. Чего стоишь? – раздается голос за моей спиной.
- Просто так. Смотрю на море.
- И что ты видишь?
- Ничего. Только воду, тучи и дождь. И ветер…
- Ты видишь ветер?
- Да, я вижу его. Он соединяет все это в одну большую картину. Воду, тучи, дождь. Все это соединяет ветер, и получается картина.
- Тебе нравится?
- Нет. Мне страшно. Страшно смотреть, как миллионы слез дождя падают в воду, растворяются в ней, а море не поднимается даже на сантиметр. Пугает эта безвыходность. Быть каплей… Все равно знаешь, что упадешь. Остается только постараться дольше лететь.  Но только никак это нельзя сделать. Расстояние одно, и законы все и каждому даны одинаковые. И как ни старайся, медленнее не полетишь. Через определенный срок ты упадешь в море. Хочешь ты этого, или нет. Но скажи мне, почему я ничего не слышу?
Я поворачиваюсь, и вижу лицо моего друга. Я не видел его с тех пор, как он повесился. Тем не менее, я совсем не удивлен ему. Но очень рад его видеть.
- Почему я ничего не слышу? – спрашиваю я, глядя в столь любимое мною лицо.
- Потому, что ты уже в море.
Я закрываю глаза…

Скоро, совсем скоро должен был быть этот фестиваль. И мне уже порой становилось страшно. Я чувствовал, что это будет очень сложно, ведь никогда еще мы не выступали  на такой большой площадке. Маша мне не звонила. И я не мог сам позвонить ей.
Я иду по улице. Иду, и не думаю ровным счетом ни о чем серьезном.  Вспоминаю прошедшие годы и дни, вспоминаю своих друзей. И то, как нам было интересно и весело, то, как не было никаких проблем. Мы еще учились в школе. Мы только начинали курить и периодически выпивали. Очень боялись родителей, что они нас застукают. Занимались всякой ерундой. Однажды как-то залезли в школу и ночевали в спортзале. Мы тогда были все вместе. Только вот какие-то эти воспоминания у меня немного туманные. Такое впечатление, что они вообще не мои. Что я их себе присвоил. Хотя я точно помню все. Но не помню в них себя. Я помню то, что я делал, то, что я говорил, но сам образ меня стоит в моих глазах как будто за какой-то пеленой.
Я иду, погруженный в воспоминания, но вдруг что-то отвлекает мое внимание. Я вижу, как по противоположной стороне улицы идет Маша. Такая блеклая, что ее почти не видно в толпе. Она идет, смотря на меня в упор, но как будто не узнает меня. Я останавливаюсь и смотрю, а она проходит мимо, глядя на меня без тени смущения радостными глазами, и совершенно не узнает. Я поворачиваюсь, и начинаю идти в том же направлении, что и она, только по своей стороне дороги. Я немного отвлекаюсь, чтобы перейти улицу, и оказавшись на одной с ней стороне, не могу найти ее. Я смотрю на толпу, бегаю среди людей, хватаю их за плечи, но не могу найти ее. Она потерялась здесь. Потерялась в толпе, и мне не найти ее.
Я прихожу домой и набираю номер ее телефона. Пытаюсь набрать, но я его не помню. Все цифры перепутались в моей голове. 123…. Или 321…. Или 543…. Или как там дальше? 432-54-56…. Нет, совсем не похоже. Я понимаю, что не помню его. Понимаю, что нет никакой надежды вспомнить. Я выбегаю на улицу и бегу к ней домой. Но я просто не знаю, где ее дом.
Следующий день я сижу на той же улице и жду ее.  Но ее нет. Сегодня, завтра и все остальные дни. Ее нет, есть только толпа. Быть может, там за той высокой женщиной в широкополой шляпе идет она. И я срываюсь с места, перебегаю дорогу, но не вижу ее. И срываюсь так каждые пять минут, но потом просто устаю бегать. И сижу, смотрю на толпу.
Я закрываю глаза…

Вижу, как она идет мне навстречу
Я закрываю глаз…

И вижу только толпу, бредущую мимо.
Я закрываю глаза…

Она счастлива. Улыбается. Но смотрит не на меня, а как-то в сторону. Я слежу за направлением ее взгляда и замечаю парня. Он чем-то похож на меня. Мне так кажется. Только почетче, покрасочнее, как-то проще и светлее, чем я.
Я закрываю глаза…

Вижу все ту же толпу, от которой мне нет никакого прока. Серую и безжизненную. Будто сонную, куда-то спешащую тварь.
Я закрываю глаза…

И она бежит к нему. Бросается на шею. Целует. Они гуляют по парку. Я вижу это. Они счастливы. Они ходят в кино, они катаются на аттракционах. Я вижу это так живо, будто сам часть этого. Так естественно и реально, будто это и есть моя жизнь. Яркие краски, совсем не такие яркие, какие обычно вижу я, но намного ярче. Как будто настоящие, я чувствую, что они настоящие. Я это знаю.
Я закрывю глаза…

Тени, туман. Все как обычно. Снова утро.  Я снова дома. И никого нет. Голова болит. Интересно, как я стану ездить на общественном транспорте через несколько лет? Если вокруг подрастают одни менеджеры, юристы и экономисты, музыканты и актеры. Значит, автобусы будут водить те неудачники, которые не смогли ничего большего добиться в жизни. А если это так, то что тогда им мешает взять, и выехать на полном людей автобусе на встречную полосу и всем отомстить. Врезаться в какой-нибудь грузовик со словами «Пошли вы все!». Я думаю, среди водителей автобусов единицы мечтали стать водителями с детства. Просто что-то не сложилось. Просто кто-то раньше не объяснил. Просто кто-то перешел дорогу. Так почему бы не плюнуть на все, и не послать всех куда подальше? Все равно терять уже нечего.
Чем я лучше? Я учусь в институте. Делаю вид, по крайней мере. Но мне это совсем не нужно. Я знаю, чего хочу. Но вот только получится ли это у меня? Свято верить в то, что ты лучший – не самый хороший вариант. И чем больше ты узнаешь, тем лучше понимаешь, что не важно, какой ты. Важно, кто ты.
Моя девушка ушла от меня. Она, правда, не была моей девушкой. И не ушла она от меня. Она меня просто забыла. Или перепутала. Но я ее больше не видел.
Полостью погруженный в подготовку к этому фестивалю, который уже не вызывает во мне бурю эмоций. Вчера приходил наш барабанщик, и мы с ним плэй лист. Осталось совсем мало времени. Но мы уже прекрасно готовы.
А сегодня такой же день, как сотня других дней, прожитых мной. День, который можно с легкостью просто взять, и забыть. Я никогда не ждал этого дня, и никогда не пожалею, что он кончился. Этот день настолько же бездарен, насколько это вообще может быть. Мне просто нечем себя занять. Это так естественно. Мне просто нечего делать, и я беру время, отведенное мне, и выбрасываю в помойку. Так легко с ним расстаюсь, как будто мы когда-нибудь снова увидимся.
Я звоню своим друзьям. Но кого-то нет дома, а у кого-то дела. Одиночество – наверное, так можно это описать. Это когда ты не хочешь оставаться один, но другого выбора у тебя просто нет. Я лежу и слушаю музыку, я играю в свой компьютер, я курю, смотрю телевизор. Короче, разлагаюсь, как могу. Выхожу на улицу, иду гулять. В прогулках наедине с самим собой всегда было что-то душевное. Но только не сегодня. Я иду вдоль витрин, и понимаю, что ходил мимо них уже тысячу раз. Уже тысячу раз видел, что в них. Я останавливаюсь, и смотрю на свое отражение. Люди, наверное, видят меня таким же. Почти прозрачным. Синевато-пустым. Вроде как какой-то блик, как муть в глазах. С другой стороны, зачем им смотреть на меня как-то по-другому. Ведь я сам их вижу такими.
Я закрываю глаза…

Наконец-то я снова здесь. Снова там, где меня не найдут. Здесь тепло и уютно. Плевать, что я обещал сюда больше не возвращаться, а потом рвался из последних сил, а потом снова обещал, а потом снова рвался. В одном месте два раза не ищут. А здесь все такое простое и понятное. Все такое любимое. Здесь нет никакого одиночества, потому что одиночество – это и есть это место. И все следы уже исчезли. Я уже совсем не помню, как здесь было плохо раньше. Мне все равно. Я не останусь тут надолго. Просто немножко посижу. А потом пойду дальше.
Здесь все так правильно. Как в мечте. И я гуляю по своим лужайкам, открытым и солнечным, большим-большим. Я лежу на песке моего берега и умываюсь водой моего моря. И я чувствую, что все остальные слишком далеко отсюда на этот раз, и на этот раз никто меня отсюда не прогонит. Зачем наступать второй раз на одни и те же грабли. В конце концов, я именно из-за вас сюда вернулся. Мне просто не осталось больше места. Наверное, так. Или это очередное пустое оправдание моей слабости. Или наоборот, моей силы. Какая, к черту, разница, когда вода такая голубая, а солнце такое яркое. Тебе что здесь, так плохо? Вообще-то все нормально, просто надо было понять, почему я снова здесь. Но ведь это так похоже, будто я оправдываюсь. Мне ведь не за что. Не за что? Может, я просто сам не заметил, как пришел сюда? Я ведь вроде как сюда не собирался. Да нет, все правильно, я шел сюда с самого начала… Потому, что некуда было идти. Ну так что ж ты мучаешься, успокойся… Все правильно. Это как раз то, что нужно. Тишина и покой. Отдых… Если бы было от чего отдыхать. Я же не кирпичи грузил. Просто ты глупо решил, что всех на свете умнее. А разве не так? Вряд ли. Посмотри вокруг…
Но я тихонько сижу и смотрю в море. Это так приятно. Это так спокойно. Как будто тебе уже лет сто, и кроме тишины и покоя тебе на свете больше ничего не нужно. Наверное, так и есть… В этом ведь нет ничего дурного. Правда? Мне просто некому рассказать все то, что я хотел бы. А есть ли то, что рассказывать? Есть. Должно быть. Просто никто не хочет слушать… поэтому я здесь… я сюда и не хотел совсем…. И меня уже просто тошнит от всего этого покоя… это ведь так прекрасно… я гуляю по своим бесконечным лужайкам… чертовы поля… я смотрю в свое море… такое близкое и теплое… да только я бы лучше посмотрел бы сейчас кому-нибудь в лицо… я отдыхаю от умничаний самого себя… отдыхаю от своего идиотизма… я ведь так долго сюда шел… что ж, значит, сам виноват… СУКИ!!!
Я закрываю глаза…

Супермаркеты. Такие большие. Почти как аэродромы. Такие светлые. Там есть все на свете. Носки, трусы, колеса и еда. Там можно купить почти все. Все эти маленькие радости… ****ь, да какого хрена я должен это терпеть… Мне так нравится ходить этими бесконечными рядами, смотреть по сторонам на все эти веселые штучки в цветных упаковках. Это как танец. Ты цепляешься за то, что тебе подходит, забираешь это себе. Легко, непринужденно. Хватаешься за какую-нибудь фиговину, очень модную, или очень необычную, такую, которая тебе нравится. Ты покажешь ее кому-нибудь потом, и он скажет: «Откуда ты взял такую прикольную штуку?». Ты в ответ только таинственно улыбнешься. Ты держишь в руках все эти маленькие элементы красивой и простой жизни. Той жизни, которая так просто вписывается в формат большого города. Вещи, которые так хорошо вписываются в формат твоей квартиры. В формат тебя.
Американская замороженная картошка, финский творог, новозеландское молоко, японские суши и греческие оливки, швейцарские сыры, немецкие сосиски и украинские пельмени. Йогурты, обогащенные всем, что под руку попалось. Биоактивные добавки к пище, морская капуста по-корейски. Это все такое полезное, что чувствуешь себя безмерным специалистом. Ты ходишь, и подбираешь себе продукты. Ты стилист еды. Царь и Бог самого себя. Завершающее звено пищевой цепочки.
Дезодоранты, придающие свежесть дикого дождя. Туалетная бумага с различным типом перфорации. Носовые платки с картинами великих художников. Как это мило. Высморкаться в Моне. Или в Гогена, Тициана, Ван Гога, Дали, Сезанна или Пикассо. Футболки со всевозможными надписями или вовсе без них. Всякие прибамбасы для хорошей жизни. Всякие финтифлюшки для создания своего личного имиджа. Ты ешь только такие продукты. Ты пользуешься только этой немецкой зубной пастой и покупаешь только бразильский кофе. Правда, тебе совершенно невдомек, что родина кофе – Эфиопия. Но этого все равно никто не знает, и каждый считает себя гурманом в области кофе, когда подходит к бесконечному прилавку и начинает выбирать кофе по вкусу. Натуральный, в зернах. И ты берешь свой продукт высшего качества и кладешь в корзину. Это твой имидж покупателя хороших товаров.
Я подкатываю на тележке к хлебному отделу. Проезжаю мимо мяса. Заезжаю в отдел для автолюбителей. Я не хожу со своей тележкой. Я на ней катаюсь. Я – тележколюбитель. Несусь по этим рядам. Люди смотрят мне вслед. Смотрят в мою пустую тележку, на которой я проношусь мимо них. Смотрят с тихой ненавистью. Смотрят на такое непристойное поведение. В моей тележке действительно ничего нет. Кроме упаковки пива и банки морской капусты. И диска с каким-то фильмом.
Я мог бы спокойно пройти не заплатив. Просто спрятать все это в сумку, незаметно для камер слежения. Тихонечко. В 99% случаев этого не замечают. Садишься в кафе, которое находиться прямо в центре торгового зала и незаметно перекладываешь все в рюкзак. Но я этого не буду делать. Мне не то, чтобы страшно или противно воровать. Просто я этого не хочу. Не хочу чувствовать радость этой мелкой победы, чувствовать себя богаче на упаковку пива. Поэтому я спокойно подъезжаю к кассе и плачу столько, сколько просят. Выезжаю на парковку. Ну и хватит, пожалуй, на сегодня добрых дел. Слишком несерьезно было бы идти домой теперь пешком. Я разгоняюсь и запрыгиваю на перекладину своей тележки, которая мчится все дальше от этого супермаркета. Аэродрома. Ключ на старт. Расчистить полосу для взлета. Слава богу, под откос. Я мчусь очень быстро, обгоняя эти дорогие машины, мерно выезжающие со стоянки. Ну и каков смысл иметь такую шикарную тачку, если тебя может обогнать тележка? Ладно, там хоть тепло внутри. Встречный ветер не дает мне дышать. Охранник замечает меня слишком поздно. Слишком поздно, чтобы успеть обежать и не поцарапать проезжающие мимо автомобили, отполированные и тонированные. И я проскакиваю мимо, очень быстро. И мне в спину громко свистят. Оглушительно свистят. Но догнать уже не могут. В конце концов, я заплатил за еду. А тележку я, может быть, верну. Кто знает?
Я закрываю глаза…

Просто пустота. Даже не о чем подумать. Как сон, который ты уже не вспомнишь. Или точнее, отсутствие сна. Серая завеса.
Я закрываю глаза…

Лежа дома перед своим телевизором, в который раз пересматривая какой-то фильм – я просто самый счастливый человек на свете. Мне очень тепло под своим одеялом. Правда, немного противно оттого, что я залез под него в одежде. И мокрые концы джинсов неприятно прилипают к телу. Уже давно стемнело. Репетиции сегодня нет. Не было и вчера. У всех моих друзей какие-то дела. Не связанные со мной. Я сам себе на уме. И мне очень спокойно. И я даже почти забыл, что репетиций не было всю прошлую неделю, а с друзьями я не виделся почти месяц. И никто, к сожалению, к счастью, не позвонил. Это так просто. Когда ты никому не нужен. Даже своей девушке. Правда сложно назвать своей девушкой ту, которая встречается с другим. Но ничего страшного. Фестиваль уже очень скоро. Через пару-тройку месяцев, что ли. А вдруг все обломится? Надо, наверное, отдохнуть. За окном так темно, что если бы не свет от телевизора, я бы не видел ничего вообще. И даже думать теперь не о чем, кроме судьбы главного героя, которую я знаю наизусть. Интересно, а если бы обо мне сняли фильм, его стал бы кто-нибудь смотреть несколько раз подряд. Да только что можно обо мне снять. Боевика из этого точно не получиться. Драма? Да нет, не так все плохо. Или мелодрама? Да, история неудавшейся любви без всякого хэппи-энда. Слишком короткая и слишком банальная. Если бы я был режиссером, я бы снял комедию абсурда. Такую комедию, в которой не было бы ни одной смешной шутки, и посмотрев ее, люди подумали бы «ну и дерьмо». Потому, что моя жизнь такая же, как у всех остальных, со своими подробностями. И герой из меня точно не получится. А кому нравится, когда нет героя? Я такой же, как и все остальные, который почему-то думает, что слишком особенный. Ну очень особенный. А вечером тихонечко с пивком лежит на диване и смотрит ящик. Зато ни у кого не вызывает подозрений. Как только ты начинаешь думать, что ты – не такой, как все, то сразу становишься таким же, как все остальные. Это ведь так естественно. А когда ты понимаешь, что ты такой же – тогда ты берешь пистолет и стреляешь себе в рот. А все вокруг говорят «он был не такой, как все». Конечно, такой как все не станет раскрашивать стены своими мозгами. Интересно, что бы обо мне сказали бы, если бы я вдруг взял, и умер. Наверное, очень много хороших и добрых слов. И все бы плакали, и приносили бы цветы. И говорили бы «Почему?» и говорили бы «Зачем?». А я тихо лежал бы в своем гробу, так же, как сейчас на диване. Только почему-то сейчас вокруг никого нет. И никто не хочет сказать мне что-нибудь приятное. Все верно. Ведь я пока еще жив. Я пока еще здесь. Зачем попусту разменивать слова. Когда можно сказать так, чтобы тебя не услышали. Это ведь даже проще, чем позвонить по телефону, когда кто-то действительно этого ждет. Конец фильма.
Я закрываю глаза…

Какой подходящий момент покончить со всем этим раз и навсегда. Бах, и все…
Я закрываю глаза…

Если бы это утро было не похоже на остальные, я бы подумал, что в мире что-то не так. Поэтому в мире все так. Все в порядке. Все нормально. Люди бегут на работу, в школу, в институт. Не так уж и много мест, куда можно спешить сутра. А жизнь такая короткая. А люди такие одинаковые. Сонные, какие-то размазанные. Серый пар вырывается из них, как остатки недосмотренных снов. Все в порядке. Я тоже выхожу на улицу. Иду вместе с остальными. Стою на остановке и провожаю взглядом их, садящихся в троллейбус. Так легко, когда тебе никуда не надо. Я смотрю, и в голову лезут всякие слова, они сплетаются в обрывки каких-то фраз. Весна. В принципе довольно тепло, но пар изо рта все равно пока еще идет. Я присаживаюсь на корточки, достаю из кармана ручку и какой-то фантик, и записываю слова. Строчки. Целые мысли. Фантики жизни. Я смотрю, как люди набиваются в эти душные салоны автобусов, троллейбусов. Как ведь хорошо. Солнце. Ясное небо. И ничего не омрачает этот день. Я еще долго сижу на остановке, потом встаю, и иду домой.
Почему мне никто не звонит? Не знаю. Может, устали от меня. Или просто устали. Я никого не обижал и никому не желал зла. Это произошло вдруг. Очень внезапно. Я сидел и ждал звонка, но никто не позвонил. У нас должна была быть репетиция, но никто не позвонил. Все было очень просто. А я не стал звонить. Ну, подумал, мало ли что. Да и не хотелось мне тогда никуда. Ни на репетицию, ни куда бы то ни было еще. Сидел дома и грелся, после холодного весеннего вечера, встреченного на улице. Я снова искал Машу. Ждал ее у дома. Но она не появилась. На какое-то время я бросал попытки ее найти. Просто хотел дать ей время. Но мы же никак не объяснились. Надо было сказать хоть пару слов на прощание. Проблема была не в том, что я видел ее с кем-то другим. Проблема была в том, что она не сказала мне «Ну, так вышло».
Я закрываю глаза…

Глава 5.
Летом, когда уже нет никаких сил сдерживать обиду, я бегу домой, под дождем. Я бегу, и мои слезы перемешиваются с каплями. Я точно знаю, почему плачу. Я просто не знаю, что теперь делать. Максим умер этой ночью. Так и не выйдя из комы. Врачи сказали, что им очень жаль. Так они сказали его родителям. Мне же они сказали, что у него не было никаких шансов, и лучшее для всех была бы его смерть! Чтобы не создавать проблем. Я, конечно, сказал, что все понимаю. ДАЙ МНЕ СКАЛЬПЕЛЬ, И Я ВСКРОЮ ТВОЙ ПОГАНЫЙ РОТ. Я представляю, как бы было тяжело его семье. Я УБЬЮ ТЕБЯ ЗА ЭТИ СЛОВА. Конечно, они поймут. ТЫ БУДЕШЬ ВЕЧНО УЛЫБАТЬСЯ.
ЗА Я же так надеялся. Я почти молился. У него же были шансы. Хотя я привык к тому, что его не было последние несколько месяцев. Его не было намного дольше, если быть честным. Просто до того, как я узнал, что он в больнице, его судьба не лежала тяжким грузом на моей душе.
Я привык, что его нет рядом. Но не настолько. Тогда еще оставалась надежда. А теперь нет ничего вообще.
Что же такого плохого мы сделали, что теперь все катится в тартарары?
И эта пустота внутри. Она теперь как часть меня. Это часть моей души. То есть не та часть, где ничего нет. Это часть моей души, так же, как рука – часть тела, а слог – часть слова.
Я бегу домой. Останавливаюсь. Нет. Дома будет только хуже. Там так тесно. Там все эти предметы. Телевизор, компьютер, холодильник, кровать. Они так отвлекают. Они так бесят теперь. Они кажутся такими обычными, а ведь сегодня необычный день. Сегодня, считайте, праздник. Кончились мучения. Я ЗАДУШУ ТЕБЯ СОБСТВЕННОЙ БОЛЬЮ. Всему настал простой конец. ЗАТКНИСЬ!!!!!!!!!
Я сажусь возле стенки. Какой-то стенки, это сейчас не важно. Когда я был маленьким, я читал книжки, в которых умирали главные герои или близкие им люди. Я плакал. И все время думал, что будет какой-нибудь волшебный способ, который припас автор, и через несколько страниц покойник оживет. Когда ты этого совсем не ждешь. Бывало, так и получалось.
Теперь я знал точно – это все ***ня. Нет такого способа. Люди не возвращаются с того света.
Я сидел и смотрел на облака. Там, где-то там, наверху и есть мои друзья. Уже втроем. Всяко веселее, чем поодиночке. Проще.
Я так замерз. В этом городе не бывает теплого лета. Очень редко. Все чаще дождь. За это я его и люблю.
Я закрываю глаза… 

«Успокойся»
«Я не могу. Не могу никак понять, что же я сделал такого, что все идет так плохо. Может, я кого-то обидел. Но ведь это невозможно – притягивать к себе только плохое?»
«Это не плохое – это просто так происходит. В мире нет ничего плохого. Но очень мало хорошего. Если бы ты проще относился к хорошему, ты бы меньше замечал его отсутствие.»
«Ой, только не еби мне мозги!!! Многие люди не замечают хорошего, но их друзья не умирают по трое в течение года!!!».
«Ты все неправильно понимаешь…»
«Я все правильно понимаю. Те люди, которых я люблю… почти все меня оставили. Тем или иным способом. Понимаешь? Трое моих друзей умерло. Их уже не вернешь. Они больше не встретятся со мною, не поговорят, не пожмут мне руку. А остальные… я не знаю, что с ними. Но их тоже нет. Их нет, и я не могу их найти. А они не хотят найти меня. И даже моей девушки нет. Она ушла, как будто вообще меня не знала. Как будто я был просто ее сном. Она проснулась и забыла меня…»
Я смотрю вперед и вижу перед собой улыбку. Старого Чеширского Кота из детской книжки.
Я закрываю глаза…

Я не смогу ответить, почему. Я просто не знаю. Так должно было случиться. В этом, видать, уверен Бог. Так должно было произойти. Слишком сильно я в это во все верил, и слишком легко относился. Я и подумать не мог, что нам пригласят на этот фестиваль. А ведь пригласили. И я даже в голову не брал, что может что-то произойти, что наша группа распадется. Даже нет, не распадется. Исчезнет. Я бы так сказал. Распад – это какое-то решение. Или ссора. А когда вот так вот происходит – это уже какая-то фигня.
Тем не менее, именно это дало мне силы. Не знаю, почему, не знаю, как, но все начало идти к лучшему. Оставалось не так много времени, точнее, его почти не оставалось, когда я пришел к нашему директору и сказал, что мы не будем играть. Он очень долго кричал, очень сильно ругался. Кричал на то, что его никто не предупредил, кричал, что он уже полтора месяца не может с нами связаться, кричал, что он рассчитывал на серьезных людей. Когда он накричался, я сказал, что еще не закончил.
- Я еще не закончил…
- Ну? Так закончи!
- Я буду выступать один.
- Ты с ума сошел! Каким образом? Вы же группа, у вас же есть басист, ударник, певец. На гитаре же кто-то играет…
- Послушай, это теперь не важно. И не ори, успокойся. Эти твои проблемы теперь ничего не значат. Мне тоже никто ничего не сказал о распаде…
- Как это?
- А вот так. Просто все как будто испарились. Поэтому я буду играть один. В акустике, если ты не против?
- Но как ты будешь играть эти песни в акустике, когда….
- Я не буду играть эти песни. У меня есть другие. Свои песни. Я сам их написал. Полностью. Я могу дать тебе послушать…
- Не надо. Не надо мне их давать. Бери гитару. Садись. Давай, что там у тебя.
Я сижу на стуле и прижимаю гитару к груди. Холод дерева касается меня через тонкую футболку. Раз – два – три – четыре…
Я закрываю глаза…

Быть одиноким можно даже тогда, когда вокруг тебя люди, которые тебя, быть может, слушают, и есть вероятность, что понимают…
Я закрываю глаза…

Можно было бы сказать – «Вот так все и началось». Но на самом деле теперь это больше походит на начало конца. Уж слишком быстро все рушится.
Ему понравились мои песни. Он даже сказал, что не ожидал. Что это даже лучше, чем было. К сожалению, я ему не поверил. Уж слишком радостен он был. Такая радость бывает только во сне. Неподдельная и искренняя.
Он сказал, что фестиваль будет через месяц, и чтобы я за это время предоставил ему список тех песен, которые я буду играть. Он сказал, что мне повезло, что афиши еще не напечатали, иначе мне пришлось доставать бы мою старую группу из-под земли. Ну, слава Богу…
И все пошло как-то довольно гладко и просто. Правда я плохо запоминал дни, и ночи тоже. Все стало слишком одинаковое. Такое, вроде как однообразное. Та самобытность ночей, которая меня так привлекала – она куда-то испарилась, а вместо нее выплыли темные улицы, темные окна. Дни тоже перестали раздражать. Вместо них появились светлые улицы и светлые окна.
Я сижу дома. Играю, репетирую свое выступление. Я совсем недавно вернулся из студии, и вот теперь повторяю все то, чем занимался там. Повторяю свои слова, которые я скажу, когда буду на сцене. Повторяю порядок песен. Играю сами песни. Мне дали пару сессионных музыкантов, которые подыграют мне на остальных инструментах. Это было очень мило. Отличные ребята.
Звонят в дверь. Я сижу на кухне и кричу «войдите». Некоторое мгновение, и передо мною появляется Илья.
- Привет.
- Привет.
Он выглядит слегка замученным и усталым.
- Что с тобой? – спрашиваю его я.
Он не отвечает и садится. На него так больно смотреть. Максим был его лучшим другом. И он никак не может придти в себя.
- Пиво будешь?
- Давай…
Мы сидим и пьем пиво. Постепенно, из каких-то несуразных вопросов и ответов у нас складывается разговор. Мне вроде как удалось слегка увлечь Илью за собой.
- А помнишь, Макс любил говорить…
И мы начинаем вспоминать, как любил говорить Макс. И как любили говорить остальные. И становится легче. Хотя ты понимаешь все значение слова «любил», и его катастрофическое отличие от слова «люблю»…
Я закрываю глаза…

Ожидание пришествия. Когда все валится из рук вон, то наступает какой-то момент, когда начинается казаться, что это скоро закончится. И придет то время, когда будет все хорошо, и не надо будет расстраиваться из-за каких-то серьезных вещей, но только по мелочам. Как чистое море, по которому ты плывешь на крепком корабле, и уже видишь землю, богатую разными дарами природы. Там нет ни хищников, ни ядовитых змей. Местные воды не кишат акулами, а на деревьях и кустах растут исключительно съедобные плоды. И ты, уставший и замученный, глядишь на все это, точно зная, что так оно и есть, и ждешь того момента, когда вступишь в этот рай. И тогда тебе даже не захочется оттуда уходить, ибо место это награждает тебя такой гармонией со вселенной, что покинуть его казалось бы варварством…
Я закрываю глаза…

Мы просидели всю ночь. Потом Илья ушел. У меня осталось ощущение, будто что-то оторвали от меня. Будто я чего-то лишился. Мы разговаривали о своих друзьях, о тех, кто по тем или иным причинам больше не будет с нами. Кто так или иначе решил оставить этот мир… ЧЕРТ!!! О ТЕХ, КТО ВЗЯЛ, И СУНУЛ СВОЮ ГОЛОВУ В ПЕТЛЮ, А ПОТОМ ПРЫГНУЛ ВНИЗ!!! КТО ВЗЯЛ, И ПРОГЛОТИЛ СТОЛЬКО КИСЛОТЫ, ЧТО УМЕР, НЕ ВЫЙДЯ ИЗ КОМЫ!!!! КТО ПЕРЕХОДИЛ ДОРОГУ, НЕ ГЛЯДЯ ПО СТОРОНАМ!!! КТО БОЛЬШЕ НИКОГДА НАМ НЕ УЛЫБНЕТСЯ!!!
И они как будто были с нами. Все те истории, которые мы вспоминали – они проносились у нас перед глазами, как если бы мы смотрели запись, как если бы в них можно было бы что-нибудь изменить. Как будто будут еще такие истории. Как будто можно взять телефон, позвонить, и сказать «Макс, может, встретимся сегодня?» А теперь, когда Илья ушел, все эти воспоминания, выложенные на поверхности моей памяти, начали идти ко дну. И боль, которую я чувствовал, понимая это, была нестерпимой. Вот так вот это и было…
А потом все прошло. Ну, то есть не все прошло, а просто стало легче…
Я чувствовал, что что-то должно скоро случиться. Было ли это предчувствие фестиваля, или просто какое-то странное чувство, тем не менее оно было. Как будто кто-то придет, и расскажет, что все-таки происходит. Как будто кто-то подойдет в улыбнется, и скажет, что все прекрасно. Откуда взялось это чувство, я не мог определить, тем не менее оно было. А может это из-за лета… К сожалению, все стало так запутано, что я уже не помню, что было вчера. Все перемешалось и совсем не задерживается в моей голове. Это похоже на книгу, в которой все мелочи опущены, поэтому целостной картины вырисовываться не может. Только отдельные куски. Но дело в том, что эта картина и не нужна. Мне хватает этих кусков, отрывков, чтобы чувствовать. И больше я уже вынести не смогу. Куда же все подевалось?

Я закрываю глаза…

Это пока не конец… Все происходит медленно, но неумолимо несет меня к лучшему. К тому светлому, что ждет меня впереди. Хотя, с чего я взял, что свет лучше, чем темнота?
Я закрываю глаза…

Плакать не стыдно. Стыдно молчать и делать вид, что тебе все равно. А плакать не стыдно. И не стыдно говорить «Я тебя люблю». Я сегодня опоздал на метро. В самом центре города. Я так давно об этом мечтал. После того, как у нас закончились репетиции, я ни разу не гулял ночью. Город… такой красивый и спокойный. И я снова чувствую спокойствие его ночи. Снова чувствую тепло ветра, краски фонарей. Я снова иду домой один. «Как в старые добрые времена». Мне совершенно не с кем разговаривать. Но когда-то мне сказали, что те, кто попали на небеса, слышат нас… Вы слышите меня? Я люблю вас.
Я закрываю глаза…

Похоже, что я лежу в вагоне метро. На полу. Так тепло и мягко. Очень удобно. Я потягиваюсь сильнее, и проваливаюсь сквозь пол. Прямо на пролетающие шпалы. Мягко приземляюсь на них, и остаюсь лежать. Мой поезд уезжает, а я остаюсь. Может, я свалился? А может, просто вовремя сошел… Мой поезд уезжает вперед, хотя на самом деле я не знаю, где перед? Быть может, он вез меня назад. А я взял, и спрыгнул… Забавно, правда. Этакое нежелание примириться с неизвестностью перерастает в уверенность, что я сделал правильно. Ну, раз я в этом уверен, значит все действительно в порядке… но уверенность эта уж больно слабая…
Я встаю и направляюсь в сторону, обратную той, в которую уехал мой поезд… В тоннеле темно и света в конце не видно… А мне он и не нужен.
Я закрываю глаза…

Порой мысли так и роятся в голове, а как только собираешься их переложить, ну, хотя бы на бумагу, они все как будто исчезают. Я сижу на полу у себя в комнате… Хотел написать песню. Бывает такое состояние, когда кажется, что вот она, песня, и взять лист бумаги и ручку – это все, что нужно, чтобы она появилась на свет. А потом оказывается, что это было совсем и не песня, а просто большой белый шар, симбиоз слов, мыслей и музыки, не имеющий никаких очертаний. Как прозрачный клубок ниток. Я просто знаю, что он есть. И мне ничего с ним не сделать. Это – мое состояние на данный момент. А песни получаются как-то сами собой. Пишешь-пишешь, думая совершенно об одном, а потом смотришь, а написано совсем о другом. Но ведь тоже неплохо. Кто-то сказал, что смысл песни рождается после песни. Так оно и есть.
Сегодня мне ничего не светит. Нет настроения. Только этот шар. Он как будто висит грузом. Я не могу понять его, но знаю, что должен. И все равно не могу…
Сегодня назначена репетиция. В каком-то ДК. Я отправляюсь туда. Беру свою гитару. Когда ты идешь с гитарой, люди смотрят на тебя по-другому. И все – по-разному. Для кого-то ты – обычный гопник, бездельник и хулиган. Для другого – романтик и безнадежный оптимист, для третьих – объект какого-то странного влечения, для четвертых – символ. Многие хотели бы оказаться на твоем месте, а многие – ни за что. Остальные же просто не думают об этом. Ведь это самое простое – ни о чем не думать. Жить, как сказано в азбуке. Школа – работа – семья – дом. Но даже в этом, казалось бы, слегка безвыходном состоянии можно найти хоть что-то, что выпадает за рамки. Например, увидев человека с гитарой, страстно захотеть вдруг оказаться на его месте, идти, куда он там идет, на репетицию, смеяться, радоваться, играть музыку, вместо того, чтобы вернуться сейчас домой к жене и опостылевшим проблемам. Ты идешь домой, а он, с гитарой, идет совершенно в противоположную сторону, как раз туда, куда тебе больше всего хочется. Но ты – всего лишь рабочий завода. А я – всего лишь я.
Дворец Культуры. Пустой и заброшенный. Как разрушенный храм. Кому теперь нужна культура? И с какой стати помещать ее во дворцы, правда? На остатках этого былого великолепия лежат осколки… Разбитых лампочек, пивных бутылок, стекол… моих мыслей, слов, песен. Косые ряды потрепанных кресел. Неровный пол сцены. Пыльный занавес. Тусклый свет. На сцене барабаны, комбики, микшер, гитары, микрофоны. Все такое ослепительно сияющее в этом тусклом… дворце. Как зарождение новой жизни. Или отпевание старой. Я иду к сцене. По окуркам и фантикам. Фантикам дурачков. По протертому паркету. Иду на свет.
Я закрываю глаза…

Кто знает, может, это кольцо?
Я закрываю глаза…

Репетиция прошла очень успешно. Наконец-то все поняли, что должны делать. Оставалось дело за малым – просто репетировать до последнего. У нас получилось несколько песен в акустике, и еще немного в электричестве. Они грамотно дополняли друг друга, поэтому выступление должно было получиться вполне запоминающимся. Хотя когда ты один из многих, так сложно, чтобы тебя запомнили. На фестивале нам дали время во второй половине, чуть ближе к концу, так как наша старая группа была известна в определенных сообществах. Правда о распаде еще никто ничего не знал, а в афишах нас вообще не обозначили. Поэтому никаких обязательств ни перед кем я не имел. Старая группа, новая – не важно. Время было дано, и с кем я там буду выступать, было не важно. Главное, чтобы люди после этого не разошлись. Люди… Дайте им хлеба и зрелищ.
Мне нравились ребята, с которыми я репетировал. Они были сессионные музыканты, и этим зарабатывали себе на жизнь. Как могли. Но из разговоров с ними я понял, что им хочется некой большей стабильности. Надоело играть с разными группами просто на записях. Я прекрасно их понимал. Наверное, человек, все время меняющий место жительства, в конце концов, тоже от этого устает. А ведь очень может быть, что многим из этих ребят действительно нравились те группы, где они подыгрывали. И может даже хотели бы с ними остаться. Но что-то не сложилось. Прошла запись, прошел фестиваль, ты выступил вместо заболевшего, уехавшего члена группы – и пока. До свидания. Мы вам позвоним, если что. Нет, конечно, и среди них были люди, которым это очень нравилось. Допустим, басист, который играл с нами на репетициях, получал огромный кайф от своей работы. Он так и сказал, что ему нравится все время перемещаться туда-сюда. Он был действительно талантливый басист, и его часто звали принять участие в записи или каком-нибудь сэйшне как популярные группы, так и не очень. Ему нравилось постоянно общаться с новыми людьми, тусоваться  со знаменитостями. Ну что ж – его право. А вот гитарист и ударник были настроены совсем по-другому. Их звали Тимур и Ваня. Они были друзья. Еще со школы они играли вместе в какой-то группе, а потом она распалась, потом была еще одна, та тоже распалась, и так далее. Короче, сейчас они находились как раз в том временном отрезке их жизни, когда очередной проект не получился, а новый еще не созрел. Они оба прекрасно владели своими инструментами. Поэтому и подрабатывали на записях. Почему все их группы развалились, я так и не узнал. Узнал про некоторые. Где-то ушел солист, который был автором-исполнителем. Потом просто с кем-то интересы не совпали. Потом кто-то умер. Короче, вряд ли можно назвать их неудачниками, но по-другому и не придумаешь. Хотя нет. Я бы назвал – невезучие.
Я предложил им играть вместе, и они согласились. Им понравились мои песни. И они будут рады. Они долго расспрашивали, всерьез ли я этим занимаюсь, чтобы не получилось так, как обычно с ними получается. Я попытался их успокоить. Они были нормальные ребята, с головой на плечах. В частности, Тимур дал мне дельный совет по поводу одной песни, предложив слегка изменить мелодию. Получилось действительно намного лучше. Ване же никогда не надо было объяснять, как именно надо стучать. Он чувствовал все на подсознательном уровне и выдавал именно то, что я от него ждал. И потом, с ними было просто легко общаться. И после репетиций мы часто отправлялись в соседней парк, чтобы полежать там на берегу озера, выпить пива и поговорить о будущих планах. Все как раньше. Только с другими людьми.
Новые друзья появляются редко. Разница в том, что в детстве ты просто был рядом с человеком, в школе, или в детском саду. И по прошествии какого-то времени он становился тебе другом, так как вы постоянно были рядом. Все были друзья. Но кто-то лучше, кто-то хуже. Теперь же нет времени… Ты делаешь людей своими друзьями сразу, как только понимаешь, что тебе с ними интересно. С радостью пускаешь их себе в душу. Быстро и безоговорочно. Просто не хватает времени. Правда никто не думает, что они могут так же быстро потом уйти, забрав с собой кусочек тебя. Но зачем об этому думать, когда все хорошо… авось, ничего не произойдет!
Я закрывая глаза…

Наконец-то я спокоен. Даже не знаю, почему. Я иду по своему темному тоннелю, даже не представляя, куда именно. Но меня совершенно ничего не заботит. Мне никуда не нужно. И даже если я отсюда не выйду – мне все равно. Никто мне ничего за это не скажет. В жизни всегда есть проблемы. Не одни, так другие. Не другие, так третьи. У меня нет проблем. Я свободен, как птица в небе… вряд ли. Как крот в земле. Как поезд в метро. Вот моя свобода. Вперед или назад. Или стой на месте. Но взлететь тут не получится. Мешает потолок. Мешают стены. Надо выйти наружу. Обязательно…
Я же говорил – всегда есть проблема.
Я закрываю глаза…

Глава 6.
Вот я и дождался. Через два дня выступление. Но я уже готов. Теперь все нормально. Ребята здорово мне помогли. Не знаю, что бы я без них делал. Я сижу на трибуне стадиона, смотрю, как собирают сцену. Скоро здесь все заполнится зрителями. Трибуны. Арена. Все будут пьяные. Пол будет усеян пластиковыми стаканчиками из-под пива и окурками. По углам будет наблевано. И все радостно будут прыгать под звуки музыки. Здорово…
Я сижу и смотрю на то, что скоро будет сломано, испачкано, загажено. Так бывает всегда, и этому не стоит удивляться.
Завтра будет саундчек. И послезавтра сутра. А днем начнется выступление. Мы выступаем вечером. Нам дали час. После нас будут выступать уже хэд-лайнеры. Это очень хорошо. Значит, во время нашего выступления будет больше народу. С другой стороны, люди будут ждать выступления своих любимых команд, а мы будем для них только очередной помехой. Короче, к черту все это… Хуже не будет.
Сегодня вечером мы договорились встретиться, чтобы немного отдохнуть перед выступлением. Ваня и Тимур стали для меня настоящими друзьями. Больше друзей у меня не осталось. Они все просто исчезли.
Я иду домой. Вечер. Но еще светло. Иду по алее парка, вдыхая летний воздух. Смотрю на людей, идущих мне навстречу. Кто-то гуляет с детьми, кто-то идет с работы домой. Катаются на велосипедах, роликах, скейтбордах. Кто-то сидит с девушкой на скамейке. С моей бывшей девушкой. С Машей. Сердце начинает биться очень часто. Я хочу подойти, но не могу сдвинуться с места. Что я ей скажу? И что она мне ответит? Какая теперь разница, ведь былого не вернешь. Я стою и смотрю на нее. На них. Но они меня не видят. И слава богу. Отворачиваюсь и иду домой. Был такой прекрасный день. А теперь мне снова хочется умереть.
Я закрываю глаза…

Из этого чертового тоннеля нет выхода, наверное!!! Нет никакого света. Нет никакого переда, или зада. Я уже давным-давно запутался. Чего я хочу, я не знаю. Я боюсь себе признаться, но я уже несколько раз разворачивался и шел обратно. Надо, в конце-концов, определиться, чего я хочу. И Выбираться отсюда. Пока еще есть силы. А их уже так мало… Но я продолжаю идти. Это напоминает мне реку. Широкую реку, через которую надо переплыть. Берег есть с обеих сторон, но с обеих сторон он разный. А я ровно посередине, и силы как раз закончились… Я начинаю захлебываться, начинаю тонуть, нервно дергаю руками и судорожно глотаю воздух. Пытаюсь перевернуться на спину, но волны мешают нормально лежать – вода попадает прямо в рот. Я трачу слишком много сил на это… Еще немного, и я не выдержу… Но вот кто-то подплывает, и я кладу руку ему на плечо, и меня начинают тянуть. И уже совсем скоро я чувствую дно под ногами. Обессиленный, доползаю до берега и падаю на песок. Вот он, выход из тоннеля. Свет. Спасибо…
Я закрываю глаза…

Ваня и Тимур сидели на кухне, я сидел тут же. Мы обсуждали наше выступление. Выбирали одежду, какую одеть. Думали, чтобы сказать зрителям… Короче, настраивались на нужный лад, наверное, так. Я не стал им рассказывать о моей встрече с Машей. Они не знали ее. Они не знали меня, когда я знал ее. Я не знал их, когда она меня знала. Она не знает меня теперь… Я не стал рассказывать, но мне определенно стало легче. Я как будто в какой-то момент понял, что мне сейчас нужно. И сделал именно это. Душа успокоилась, и это мимолетное расстройство почему-то теперь не вызывало сильных эмоций. Я знаю теперь, что поступаю правильно. Теперь. Может быть, потом я решу иначе…
Я сижу на кухне и смотрю на ребят. Они такие разные. Ваня –  крупный парень с темными, слегка длинными волосами, добрым лицом, начинающей пробиваться бородкой… Тимур – я никак не могу понять, но он мне точно кого-то напоминает.
И слава богу, что они нашли меня, или я нашел их. Я не знаю, куда делись мои друзья, но я ничего и не хочу теперь об этом знать. Предательство – может, не совсем то, что на самом деле случилось, но по-другому я не могу это назвать. Я простил их. Смогут ли они простить себя. 
За окном темно, если считать это темнотой. Эти относительные белые ночи всегда мне нравились своею неопределенностью.
Мы сидим на кухне, как в старые добрые времена, которые у всех были своими. Мы сидим на кухне и уже не можем дождаться того часа, когда выйдем на сцен, хотя у всех поджилки трясутся от страха. Мы сидим на кухне, и кухня вбирает в себя тепло нашего дыхания, неразборчивость наших слов и мутность наших взглядов. Пьянство – вот лучший способ коротать время. Это не правда, но это так… И мы давно уже не говорим про фестиваль… И на улице уже давно светает. Тимур рассказывает какую-то историю со времен своей школы… Я слушаю его, откинувшись в кресле.
Я закрываю глаза…

Я лежу на песке. Нет, я пока еще слишком устал, и обратно я точно не поплыву. Не пойду. Пока что…
Я закрываю глаза…

Час до выступления.… С самого утра мне было плохо. Постоянно тошнило. От волнения, наверное. Просто фестиваль, не больше, не меньше. Не сольный концерт, но и не на разогреве. Короче, чего волноваться-то, непонятно?!!! Саундчек прошел отлично. Организаторы выдали нам бэйджики. Показали место за сценой, где мы будем ждать своей очереди. Здесь так много народу. Так много знаменитостей. Многие из них играют до нас, и это очень странно. Люди выходят на сцену и говорят с толпой. Все что-то говорят перед своим выступлением. Я так не смогу, это точно. Я понимаю только теперь, что весь тот бред, который мы придумали пьяные позавчера вечером на кухне – никуда не годится. Нас закидают пустыми стаканчиками еще до того, как я скажу последнее слово. Можно, конечно, просто промолчать, но так будет очень некрасиво. Пытаюсь что-то придумать, но каждый раз отвлекаюсь. Смотрю на сцену, о чем-то разговариваю с кем-то. Мысли носятся в голове, словно пули… Я уже стою за кулисой и слушаю последнюю песню, после которой выйдем мы. Толпа встречает эту песню дикими овациями, и я жадно слушаю их. Я люблю их. Вот в чем все дело…
- Ребята, на сцену, - кричит наш директор, - вас уже объявляют.
Я выхожу на сцену первый, и совершенно не слышу того, что происходит в зале. Может, потому, что в зале тихо, а может просто у меня в ушах заложило от волнения. Но я точно знаю, что скажу. Хотя это может быть глупо, и могут совсем не так понять, но я просто в этом уверен. Сегодня точно…
Микрофон. Свет. Свет и темнота. Пустота. Я практически ничего не вижу, кроме этого микрофона:
- Здравствуйте. Я люблю вас… Спасибо всем вам, что пришли. Что ж… Поехали, - и как всегда, пытаюсь улыбнуться.
И тут зал наполняется одобрительным шумом толпы, и руки взлетают вверх.  Звучит первый аккорд, и барабаны сметают все на своем пути…
Я закрываю глаза…

Вот и выход. Яркий свет, белый снег. Я вижу дом. Ветер срывает мою кожу, дыхание сбивается и крик, усталый и радостный, крик добравшегося до дома человека, крик, вперемежку со слезами, вперемежку с потерей сознания, этот крик заполняет все вокруг. Наконец-то… По-колено в снегу, по пояс во лжи, я стучу в дверь незнакомого мне дома, и слышу за ней шаги. Усталый и измученный, я жду, пока меня впустят, и вваливаюсь внутрь,  лишь только открывается дверь. Чьи-то нежные, теплые руки обнимают меня, прижимая к груди, и я впервые за долгое время чувствую счастье…
Я закрываю глаза…

Это было одно из лучших мгновений моей жизни. Столько людей. И все смотрят на меня. Столько радостных лиц. Я им понравился. Мы им понравились. Так и должно было случиться. Все и было так запланировано. А я боялся. Грыз себе локти и забивался в угол. Но как все просто оказалось. Звук, насыщенный, мощный. Такой звук сворачивает горы. Люди слушали мои слова. Мои песни. Наши песни. Они прыгали и плясали. Они пытались подпевать. Они кричали и махали руками. Они забирались на сцену и прыгали с нее в толпу. Они провожали нас возгласами радости и удовлетворения. Я мог бы играть здесь хоть весь день, но таковы условия. Уступи место. Так везде. Не только на этот гребаном фестивале. Так везде. Постоял, полежал, посидел – уступи место. Проваливай, и найди себе еще что-нибудь, но чтобы духу твоего здесь не было. Простите, здесь не занято? Все везде занято, и тебе никто место не уступит. Вот только ты знай себе уступай. Как мило.
Но это еще не все. Мы уже собирались уходить, когда к нам подходит человек. Обычный человек, каких миллионы. 
- Ребята, здравствуйте! Поздравляю, отличное выступление! А я вас раньше не видел! Выступали уже где-то?
- Да так, в основном по клубам небольшим. Чаще на разогреве.
- А материала у вас много?
Терпеть не могу, когда начинают лезть с вопросами, но сегодня все иначе. Сегодня все волшебнее, и все здесь братья.
- Достаточно. Пару альбомов, если их можно так назвать.
- Отлично. Тогда скажите мне вот что… меня, кстати, Алексей зовут… скажите мне вот что – вы когда-нибудь работали с продюсером?
- Нет. Ну, то есть у нас есть директор, но продюсер…
- Отлично. Тогда можно мне телефончик вашего директора.
Записывая телефон, он смерил меня оценивающим взглядом.
- У вас хорошие шансы, ребята. Надо только немного поработать, и вы зазвучите вообще потрясно… ну, еще увидимся.
Ушел.
И в этот момент что-то надломилось. То, что вроде только-только заросло, снова треснуло и закровоточило. Но на этот раз я не понимал, почему. Ведь все нормально. Продюсер – это же здорово. Это же отлично. Но что-то продолжало волновать. Попытавшись запрятать своё волнение как можно дальше и глубже, я вышел за остальными на улицу. Начинался прекрасный летний вечер. И мы решили отправиться куда-нибудь погулять.
Я закрываю глаза…

Я лежу на чьих-то руках, и впервые в жизни чувствую счастье. Чьи это руки? К сожалению, я не могу понять. Я не могу разглядеть лицо.
- Тише. Все нормально. Не волнуйся.
А я все смотрю в это лицо, и пытаюсь хоть что-то разглядеть. Счастье, мимолетное его ощущение, сменяется напряжением. Не страхом, не волнением. Напряжением, похожим больше на предвкушение. Интерес.
- Все хорошо. Теперь все будет хорошо. Отдыхай.
- Где я?
- Ты дома.
- Но ведь это не мой дом. Я не у себя дома?
- Нет. До твоего дома еще очень далеко. А пока просто отдохни. Не думай об этом.
- О чем?
- О доме. Быть может, никогда ты в него не придешь.
- Почему?
- Ты задаешь слишком много вопросов. Ты хочешь знать слишком много, не понимая, что это совершенно не нужно. Точнее, знать нечего. Ты живешь ожиданием, живешь мыслями о том, что дальше будет еще интереснее. Что ты что-то узнаешь, чего не знаешь сейчас. Не дай Бог этому случиться, поверь мне. Не дай Бог тебе это узнать.
- Почему?
- Ты не слушаешь, - я чувствую улыбку, - знать нечего. Смысл исчезает тогда, когда ты пытаешься его найти. Жизнь останавливается тогда, когда ты этого хочешь. Ты нужен людям. И не спрашивай, зачем. Ибо узнав это, ты погубишь себя. Ты нужен людям, а они нужны тебе. И больше знать здесь нечего. И не думай об этом…
Я лежу на чьих-то руках, и у меня из глаз текут слезы.
- Но почему?! Почему всегда так получается?! За что?! Как я могу теперь об этом не думать?! Почему ты?! Почему этот дом не был пустым?! Зачем ты мне это сказала?! Я же был почти счастлив.
- Счастье не спасет тебя, а убьет еще быстрее. Прости меня. Но таковы правила. Я могу лишь немного помочь тебе. Обещаю, ты забудешь наш разговор. Не вспомнишь ни слова из него. Но ощущения не оставят тебя. Тебе будет легче, наверное. А может еще тяжелее. По-крайней мере, ты не будешь задумываться над смыслом моих слов, и не станешь пытаться соответствовать им или искать в себе эти слова. Будет легче. Но не всегда. Итак, прощай.
Я упал на пол. В глазах стоят слезы, но я не знаю, почему. Здесь так тепло и уютно, но я знаю, что мне придется скоро уйти. Здесь так волшебно, но я чувствую грусть, и эта грусть согревает меня. До дома еще так далеко…
Я закрываю глаза…



Глава 7.
Усевшись в парке на скамейке, я смотрю, как солнце безнадежно пытается опуститься за линию горизонта. Белые Ночи. Как я вас люблю. Лето – пора спокойствия, легкости и свободы.
Я смотрю на своих новых друзей. Такое впечатление, что я знаю их уже так давно. Вот только что-то очень маленькое, но невыносимо серьезное мешает мне чувствовать счастье. Я чувствую, что нужен им. Я чувствую, что они любят меня. Мы не так долго знакомы, тем не менее. Я чувствую, что они понимают меня. Я люблю и понимаю их. Но я не чувствую, что мне они нужны. Почему так? Господи, почему так, черт возьми!? Я так устал пытаться разобраться. Почему?! Все ведь так хорошо!!! Почему именно сейчас?!
Я не предам их, и не брошу. Но ответить на свой вопрос я сейчас не могу. Я чувствую, что мешаю им. Хоть они и думают, что это не так. Мне не нужны они потому, что на самом деле им не нужен я. Я просто собрал их, и дал толчок. Но почему они до сих пор со мной? Почему стоят в моей тени? На сцене. Они же понимают, что все смотрят на меня. ПОЧЕМУ ВЫ ВСЕ СМОТРЕЛИ ТОЛЬКО НА МЕНЯ?! Ведь я же не смотрел на вас!!! Люди!!! Вы брызгали своей слюной, топтали и рушили мой мир, а теперь вдруг решили его полюбить? С чего вдруг? Лишь потому, что я стал выше вас?
И как мне не хотелось об этом думать в эту прекрасную белую ночь!!!!
Я закрываю глаза…

Если просишь что-нибудь у Бога – то будь честен. Но сначала пойми, что ты не можешь сделать этого сам. У Господа куча проблем, помимо тебя.
Я закрываю глаза…

Утро, ничем не отличающееся от ночи, встретило меня звуком компьютера. Я посмотрел на окно сообщения:

«Killer Queen (10:49 AM) :
ВСТАВАЙ, БЛЯ!!! Сегодня важный день…»

Сегодня мы встречаемся с продюсером. Действительно, что может быть важнее. Война, голод, лихорадка, хакеры, маньяки, глобальное потепление, зима со средней температурой +5, лето со снегом, инфляция, ядерное оружие, сверхмассивные черные дыры, отрицательные скорости, теории разбегающихся вселенных – это все не важно. Действительно не важно. Почему? Потому что я ничего не могу с этим сделать. Потому, что кому-то это нужно. Потому что я смотрю сегодня на небо, а оно чистое, и на улице лето, и температура летняя, и в кармане есть деньги пока еще, и у меня во дворе не рвутся бомбы, а с моего компьютера нечего воровать. Потому, что новая галактика если и образуется, то я об этом никогда не узнаю, а если и узнаю, то это знание не сделает меня счастливее. Поэтому сегодня действительно важный день. Относительно меня. Хотя мне плевать. И вот этого я объяснить пока не могу.
Выхожу из дома и, согреваемый лучами солнца, направляюсь к остановке. Автобусы, метро. День. Опять я чувствую суматоху. Опять меня затягивает в нее. И я начинаю бежать вместе со всеми, подхваченный руками толпы. Уворачиваясь от встречных прохожих. Опуская глаза. Поднимая глаза. Заглядывая в глаза.
Я закрываю глаза…

БЕГИ!!!!!!!!!!!!
Я закрываю глаза…

Лестницы, эскалаторы, несколько перебежек. Я у какого-то офиса. Ребята ждут меня. Заходим вместе в приемную. Во всем этом нет никакого смысла. И это уж точно не счастье. Поэтому остановимся на беглом описании ситуации. Нас просят подождать. Сидим. Разговариваем. Смотрим на часы. Кто-то читает журнал. Кто-то смотрит в окно. Я подхожу к секретарше:
- Простите, у вас тут курят?
Мило улыбнувшись в ответ, она показывает мне на дверь в конце коридора. Небольшая дверь с окошечком посередине.
- Там у нас курительная комната.
«Курительная комната»… почему бы просто не сказать «курилка». Ведь я не похож на высокопоставленного гостя, премьер-министра какого-нибудь, или оперного певца. Не похож на зануду и педанта. Откуда мне знать, на кого я вообще похож? Но к чему эта правильность. Я не расскажу ее начальству, что она общается со мной на разговорном языке. Да и что в этом такого уж плохого? Почему мы должны ограничивать себя. Дресс-код, эта режущая ухо речь. Дежурная улыбка. Все, чтобы не быть самим собой. Все, чтобы казаться лучше. Все, чтобы признаться себе в том, что настоящий ты не достоин того, чтобы выходить в люди. А ведь может она просто всю жизнь так говорит – курительная комната…
Почему нельзя придти в театр в кедах, а на работу в джинсах? Почему на похороны надо надевать черное? Ведь человек отправился в лучший из миров. Оторвался от всей грязи, лести, грубости, лжи и притворства и наконец-то попал на небо! Так давайте смеяться. Радоваться за него. Я не принуждаю вас. Ну так и вы не принуждайте меня. Почему я должен держать вилку не так, как ложку, когда сижу в ресторане? Что в этом такого некрасивого? Я же не руками ем… Почему в тот же ресторан меня не пускают в спортивной обуви, а в местный бильярдный клуб не пускают в камуфляже? Почему на выпускной я должен был одевать тот дурацкий костюм?
Почему мы так часто пытаемся скрыть свое истинное лицо. За всякими тряпочками и масками, делаем из самих себя чужих. Нам неудобно, но так надо. Потому что настоящий ты никому не нужен. Никто не будет сразу смотреть тебе глубоко в душу. Сначала посмотрят на твой костюм. Как в той поговорке, помните? Потому что внешность твоя – это пропуск. Пропуски выдают в бюро, бюро устанавливает правила. И ты слепо пытаешься соответствовать, каждый раз стесняясь себя настоящего, каждый раз создавая себя искусственного. Почему?
Почему когда я говорю «Спасибо!» мне отвечают «Пожалуйста!», хотя вежливее «Не за что!», и почему меня это так бесит? Почему люди каждый день чистят зубы, но упорно говорят «позвОнишь»? Почему курить – неприлично, а дышать всей той вонью, которой наполнен наш город - нормально? Почему если ты пьешь портвейн на скамейке – ты бездельник, а если в ресторане – ты авторитет? Разве дело в деньгах? И почему даже если я не хочу никого обидеть, я все равно должен думать, как бы не сказать чего-то лишнего?
Я стою и курю, разглядывая секретаршу через окошко в двери курительной комнаты. Она на секунду отрывается от монитора и смотрит на меня, и улыбка на лице, настолько легкая, почти неуловимая, не дает отвести взгляда. Она делает свою работу, получая от нее огромное удовольствие. Как будто бы она мечтала об этом всю жизнь. Она так счастлива, что я тоже начинаю незаметно улыбаться. Если бы можно было делить счастье, я попросил бы чуть-чуть у нее. Из кабинета продюсера выходят какие-то люди. Я смотрю на эту улыбку. Даже Джоконда стояла бы и курила сейчас вместе со мной. Грусть и радость, счастье и печаль перемешались в этой абсолютной чистоте, и превратились в свет. И я им ослеплен. Бывает такое состояние, когда ни о чем не думаешь. Я смотрю на ее лицо, и ни о чем не думаю. Смотрю, и тоже улыбаюсь. Одна ее рука лежит на столе, ее пальцы держат мышку. Другая подпирает голову. Это мгновение, пока она смотрела на меня… вот так и останавливается время. Мгновение. Человек, выходящий последним из кабинета, прощается с ней, и наша мимолетная связь прерывается. Рвется навсегда. Время набирает ход. Разгоняется. Как обычно. Я смотрю на того, кто помешал мне, или нам, или все же мне… и узнаю. Это мой басист. Вся моя старая группа. Непонятно куда пропавшая. Еще кто-то с ними. Наверное, новый солист. Все друг за другом покидают приемную. Басист кидает взгляд на Тимура и Ваню, на мою сумку, лежащий на полу. Сколько раз он её видел? Столько же, сколько видел меня. Её тяжело не узнать. И все же он смотрит на неё, как будто в первый раз, как будто вообще не видит, и ни тени смущения не пробегает по его лицу. Не оборачиваясь, он выходит.
Я закрываю глаза…

Уютно и комфортно, радостно и смешно – сегодня опять не про меня. В поисках своего дома я опять забрел в какой-то тупик, из которого не могу выйти. Я не понимаю, что происходит. И не вижу конца, хотя точно знаю, что он будет. Мне надоело путешествовать. Я думал, что нашел свой вечный приют – но это оказался не он. Там меня ждали, но не предложили остаться. Куда иду я теперь и зачем?
В мире все заканчивается. Рано или поздно…
Я закрываю глаза.

Заходя в кабинет, я даже и забыл думать, к кому мы пришли и зачем. Я хотел спросить про свою предыдущую группу, но слова не могли слезть с моего языка. По внешнему виду человека, сидящего а столом, я понял, что он был чем-то расстроен.
- Вот придурки! А ведь в них есть большой потенциал. Но мне никак не вытащить этот потенциал из них.
- О ком вы?
- Да вот видели ребят? Которые сейчас вышли. Собрались, все у них классно, но не было гитариста нормального. Нашли. Но тут солист покончил с собой. Долго не репетировали, сидели без дела. Сейчас вроде как нашли наконец, но что-то у них с ним не ладится. Не то это, что им нужно. Не то, что они хотели. Ну да черт с ними! Давайте поговорим о вас. Вы, ребята, действительно стоите внимания!
Я не могу понять, что он говорит. Как это у них не было солиста? Я был их гитаристом, и я был солистом. И мы не сидели без дела. Что за бред? То ли он сам врет, то ли они ему соврали. Не понятно, зачем. Может, они просто меня стесняются? С какой стати, но все же… он прав в одном – черт с ними. Предательство, его можно простить. Я простил. Честно простил их всех, и не держу на них зла. Но можно ли простить самого себя, будучи предателем? Не знаю…
Мы долго разговаривали о нашей группе, о наших песнях. Мы долго обсуждали всякого рода мелочь… Он хотел от нас хит. То есть не от нас. От нас он хотел песню, которую собирался бы сделать хитовой. Я сижу на стуле, и все мое естество показывает, насколько мне не нравится эта идея.
- Что-то не так? – спрашивает он.
- Да. Вы хотите сделать из нас еще одну поп-группу одной песни. Чтоб этой песней заездили уши всем маленьким девочкам, чтоб ее крутили не переставая по радио, чтоб мы выступали на сборных солянках, исполняя ее? Вы этого хотите?
- Нет, - он ответил абсолютно спокойно, и его спокойствие сбило меня с толку. Я понял, что начинаю ему верить.
- А чего?
- Мне нужна ваша песня, чтоб создать концепцию альбома. Чтобы весь альбом был выстроен в ряд, был единым целым.
- А вам не кажется, что концепция альбома – это мое дело?
- Кажется. Мне кажется, что ты никогда не занимался этим всерьез, - его слова задели меня, но это, в общем, была правда, - ты писал то, что тебе нравилось, и все это смешивал на одном диске, называя это альбомом. Я же хочу, чтоб теперь ты начал думать головой. Вы начали думать головой. Мы начали… мы группа. Пойми. Хочешь писать свои песни – иди и пиши их сам по себе. А пока у тебя есть ребята, чье мнение тоже важно. Также важно, как и твое. У тебя есть я. И все мы – это группа. И мы должны работать вместе. Заметь, не творить, а работать. Творить каждый будет по-отдельности. Я говорю – работать. Значит, сидеть в студии, слушать друг друга и предлагать новые идеи.
Песня ваша мне нужна для того, чтобы понять, в каком ключе делать альбом. Это не значит, что я буду заставлять вас писать те песни, которые я скажу. Я просто буду помогать сделать все так, чтобы это звучало потрясно. Все в целом. Понимаешь?
- Да, - хоть я был немного ошарашен этой тирадой, и толком не знал, что это – естественное желание помочь, или просто лапша, которую он вешает нам на уши? Хотя какая, к черту, разница. Рано или поздно, все умирает!
Я закрываю глаза…

Тебе было совершенно наплевать, что творилось с миром, пока тебя не было. Так почему тебя так волнует, что будет с ним, когда ты умрешь? Какая, к черту, разница? Ты не видел Жанну Д’Арк, и не видел падения Римской Империи. Ты не прятался от бомбежек во время Второй Мировой, и уж точно не видел, как распяли Христа. Тебя не было в это время. То есть не совсем не было. Ты был раскидан по всему свету на миллионы частичек. Абсолютно ничем не связанных. Потом, в конце долгого пути, эти частички каким-то чудесным образом стали сперматозоидом твоего отца и яйцеклеткой твоей матери. Но это тоже еще не ты. Это две частички тебя. Из миллиона их стало всего две. Прошла куча времени, случилось куча событий, которые могли и не случиться, и твои отец и мать встретили друг друга, полюбили, и родили тебя.
Ты помнишь начало своей жизни? Вот точно также ты не запомнишь и ее конец…
Я закрываю глаза…

Сидя за столом, глядя в мерцающий экран своего монитора, я не могу выдавить из себя ни строчки. А если что-нибудь и получается, то это больше похоже на украденное у кого-то, подсохшее дерьмо, но не на то, о чем я сейчас думаю. Совсем не похоже. Одну песню, всего одну. Но я не могу. Хочу, но не могу. Что-то тревожит меня, но эта тревога не та, о которой стоит писать в песне. Эта тревога не та, о которой кому-то захочется слушать. Не та тревога, которую кому-то захочется разделить. Я сижу у себя дома, а взгляд мой уже в который раз рассматривает пейзажи за окном. Пытается поймать что-то, за что нужно зацепиться. За что можно зацепиться. Но кроме убогих многоэтажек, кроме залитого солнцем двора, кроме бабушек на скамейке ничего там больше нет. Ничего нет, кроме трамваев, бегущих в никуда, набитых людьми, живущими в нигде. Я вижу их в первый и последний раз, и моя память стирает их лица с тех частей мозга, где они успели отложиться. На улице ничего нет, кроме ребенка, одиноко играющего в песочнице. Кроме влюбленной парочки, идущей за ручку. Кроме пьяного механика, пытающегося отрегулировать зажигание в своей старенькой машине. Ничего нет, кроме чистого неба. Кроме лета. Кроме тепла и слегка сладковатого воздуха. Кроме всего этого, на улице ничего нет. Разве только мать, катящая коляску с младенцем. Дедушка с палочкой, выгуливающий свою старую собачку. Я смотрю на него, и тревога в сердце сменяется грустью. Вот так и заканчивается жизнь. Ты остаешься один. В ожидании конца. В ожидании начала чего-то нового. Чего-то более светлого. Хотя ты прекрасно знаешь, что ничего этого не будет. Даже если ангел сядет тебе на краешек окна…
Я беру ручку, и начинаю писать на бумаге строчки. Одну за другой. Какие-то зачеркиваю, какие-то меняю местами. Теперь это уже не важно. Как и многое другое…
Я закрываю глаза.

Когда несколько дней подряд не приходишь домой, то появляется та тоска, то чувство чего-то родного, до чего хочется добраться, где хочется укрыться, побыть одному, то чувство, которое никогда не появится, если ты никуда не уходил. Если ты боишься уйти, тогда тебе и не придется возвращаться. Если ты боишься возвращаться, то ты можешь просто никуда не ходить. Если ты не боишься ни того, ни другого – то можешь идти своей дорогой. А дом навсегда останется для тебя тем местом, куда можно вернуться, даже склонив голову, сломав меч, разбив щит. Всегда можно вернуться, и никто не посмотрит на тебя осуждающе. И никто не выставит тебя за дверь. И никто не отнимет одеяло, которым ты укроешься от холода забытья. Никто не скажет тебе плохих слов, возможно, не скажет и хороших. Но ты будешь дома, и это будет остановка, а не перерыв. Это как центр. Куда бы ты не уходил, ты уходишь к дому. Куда бы ты не смотрел, ты смотришь в сторону дома. Просто, будучи самым умным, ты, как всегда, решил «срезать» путь. Ты же меня понимаешь? Ты тоже, хотя бы иногда, очень редко, чувствуешь то же самое? А скажи мне… только не ври. Если не знаешь, то скажи сразу, что не знаешь. Ответь… КУДА СМОТРЕТЬ, ЕСЛИ У ТЕБЯ НЕТ ДОМА???
Я закрываю глаза…

Я почти закончил, и теперь с некоторым сомнением разглядываю свой текст. Кому он нужен? Это же мое, личное. Кому это теперь интересно?
С другой стороны, какого черта меня волнуют все эти вопросы? Я стал музыкантом. Стал им потому, что до меня были музыканты. Я ничего не придумал нового в этом плане. Вот первый музыкант – это другое дело. Он открыл людям тот мир, который так часто захватывает их с головой. Мир, настолько же необъятный и прекрасный, как наш собственный. Только сотворенный нашими же руками. И как только человек, такое подлое и грязное существо, порой создает такие изумительные вещи, как музыка? Ты слушаешь, как струна играет высокие ноты, и чувствуешь, как капли росы спадают с листьев. Скрипка вытягивает звук, и ты уже плачешь. Барабанный марш – и ты уже идешь, держа в руках оружие. По утренней росе. И плачешь.
Я смотрю на только что написанный текст, рву его на части, и выкидываю в помойку. Надо написать еще и музыку…
Я закрываю глаза…

Как странно постоянно думать об одном и том же. Мне кажется, что я кого-то пытаюсь обмануть. И, совершенно очевидно, что этот кто-то – я сам. Вереница событий, происходящих в моей «жизни», вся эта система ценностей, выстроенная за время моего существования, все то, что я так или иначе чувствую, совершая те или иные поступки – все это не имеет никакого значения. А то, что я пытаюсь об этом кому-то рассказать – это вообще полный бред. Но это не самое плохое. Хуже всего то, что порой я пытаюсь рассказать даже то, чего не чувствую, чего не знаю, чего не могу знать. Но хотел бы. Имею ли я право выдавать своё воображение за чистую монету? Даже если и да, то что с того? Кому это нужно? Кому вообще нужен я со своим воображением? Воображение ли это? Если я думаю о чем-то… значит, есть повод. Не обязательно быть одному, чтобы чувствовать одиночество. Не обязательно смеяться, если чувствуешь радость. И совсем не обязательно плакать, если чувствуешь грусть. Не обязательно болеть, чтобы рассказать об этом. Достаточно понять, что ты болен. Достаточно просто почувствовать болезнь. Возможно, именно в этот момент ты и заболеешь. Не обязательно понимать самого себя. Возможно, именно тогда у тебя и откроются глаза. Не обязательно говорить правду, если на самом деле ты веришь в ложь, и не обязательно врать, если это похоже на правду. Противоречия – вот в чем дело. Я такой, какой я есть. Абсолютно такой, каким ты хочешь меня видеть. Идентичен тому, который нужен всем вам. Абсолютно не тот, каким хотел бы быть на самом деле.
Я закрываю глаза…

Комната забросана обрывками исписанной бумаги. Один лист лежит на столе. Весь исписанный и перечеркнутый. На нем написан конечный вариант текста. В конце концов, на большее я пока не способен. Это тот максимум меня, который остался после  всего того, что я уже сыграл и спел. И если этого вам не достаточно, то простите, я умолкаю. Конечно, будут еще песни, но на сегодняшний день я пуст.
Беру листок. Читаю. Мне нравится. Читаю еще раз. Мне даже становится как-то не по себе. Стук в дверь.
- Войдите.
Шаги в коридоре. Это Илья. Он всегда вот так вот приходит. И мне это нравится. Без приглашения. Знает, что я дома. Я только не понимаю, откуда. Но это не важно. Он живет недалеко. Возможно, видит свет в моем окне.
- Привет.
- Здорово.
- Как дела?
- Да, так. Нормально…
Я закрываю глаза…

Зачем кому-то врать, если никто не слушает? Зачем говорить правду, если на тебя смотрят миллионы глаз? Скажи мне, во что теперь верить?
Небо все такое же голубое, как и раньше, да только почему это меня не так волнует? Я задаю вопросы, сам не знаю, кому. Я раздаю ответы непонятно зачем, и я совсем не представляю, кто в них сможет поверить. Иногда мне настолько нечего сказать, что приходится говорить без остановки, лишь бы никто не слушал. Скажи, хоть кто-нибудь мне верит?
Мне грустно и уныло, поэтому я такой веселый и общительный. Поэтому ты постоянно слышишь от меня шутки, и фразу «Все НОРМАЛЬНО!»
«Как дела?» «Как поживаешь?» «Как там твоё ничего?» «Как ты?» «Все нормально?»
«ВСЕ НОРМАЛЬНО!»
Поэтому я иду по одиноким улицам вечернего города одиноко иду по забитым улицам будничного города плыву в темноте ночного города лечу в дымке утреннего города, и думаю о вас, а не о себе. У меня-то, как всегда, все нормально…
Время уходит. Убегает, как трусливый зверь… Время уходит, но ничего не меняется. Вы все такие же, как раньше. Я такой же, как всегда. И все нормально…
Вчера упал и ушиб колено…
Все нормально…
Пьяные солдаты сломали ребра…
Все нормально…
Кто-то звонит, и бросает трубку…
Все нормально…
Нос не дышит третьи сутки…
Все нормально…
Я совру, а кто-то поверит…
Все нормально…
Я поверю, а кто-то соврет…
Все нормально…
Я смотрю на синее небо, и не вижу ничего…
Да, все отлично, все нормально.
Так же, как и у всех. Терпеть, и никому не признаваться. Терпеть, и никому ни слова. Тайны, покрытые мраком. Обыденные мелочи, на которые грех жаловаться. Вы смотрите на меня своими удивленными глазами, а я лишь отвечу, что у меня сегодня все хорошо, все как обычно… все нормально.
И вам сразу станет легче. И мне станет легче. Вы не спрашиваете – я рад. Я не отвечаю – я рад.
Только сидя здесь, и глядя на это безумно синее небо, я не знаю, что дальше делать. «Все нормально» - и этого достаточно. Тогда зачем пытаться сказать что-то большее? Вам ведь хватает своих проблем. У вас ведь тоже все нормально, правда же? Я же вижу по вашим глазам…
Зачем врать, если никто не слушает? Зачем говорит правду, если на тебя смотрят миллионы?
У меня все хорошо. Все нормально…
Я закрываю глаза…

- Точно?
- Да, все хорошо. Ну, почти все.
- Почти?
- Почти…
Он не продолжает. Не хочет, или не может. Молчит, и смотрит в окно. Молчит, но очень хочет что-то сказать. Что-то важное. Возможно. Возможно, какую-то глупость. Но не пустые слова. Я чувствую. Он пришел сюда потому, что ему просто некуда было идти. За это он меня любит. А я люблю его за то, что он приходит, даже если это совсем не нужно. Мы друзья. Пожалуй, самые лучшие.
Илья отводит взгляд от окна и смотрит на меня:
- Скажи, так все и закончится?
- Как?
- Ну вот так вот… Ты живешь, ищешь что-то, к чему-то стремишься, но это все остается где-то впереди. И ты к этому идешь, идешь… день за днем. День за днем, за днем, за днем. Да только фактически ничего не меняется. Неужели так все и закончится? Просто и без всякого волшебства?
- Я думаю, да. Знаешь, я бы мог посоветовать тебе меньше об этом думать, но не могу. Сам не знаю. Сам думаю. Возможно, все так и кончится. Скорее всего. Как будто бы знаешь – выключили свет. И тебя не стало. И тогда то, к чему ты стремился всю жизнь… его тоже не стало. Оно потеряло смысл, понимаешь. Я так думаю. А это значит, что ты пришел.
- Ты думаешь?
- Да… По-крайней мере, мне так кажется. Ты же знаешь, я всегда отвечаю честно на твои вопросы… но сейчас не жди от меня ответа. Ты должен найти его сам, потому что, знаешь, никто все-таки не знает, что будет потом. Да и так ли это важно?
- Важно. Я понимаю, это глупо. Но я боюсь.
- Я тоже.
- Ведь меня просто не станет, правда?
- Наверное. Понимаешь, с медицинской точки зрения, ты перестанешь существовать как форма жизни. Твой мозг умрет, сердце остановится, и кровь перестанет течь по венам. Ты не сможешь мыслить, дышать. И никакие сны тебе сниться не будут. Понимаешь?
- Да.
- Но с другой стороны, если есть такая штука, как душа, и если она может существовать отдельно от тела, то почему бы ей не отправиться в рай?
- Не смеши меня. Какой, к черту, рай? Я не заслужил…
- Все так говорят. Но ты не сделал и ничего плохого, правда?
- Ну, если учесть, что я не хожу в церковь, не соблюдаю пост, вру периодически, завидую. Единственное, чего я не делаю, так это не убиваю и не ворую.
- Думаю, это пойдет тебе в зачет, когда тебе будут выдавать флаер на вход, или вписывать в списки. Кстати, будет возможность, впиши и меня. Можно просто «Илья +1».
Илья улыбается.
- Да уж. В принципе, если дать там кому надо на лапу, то и на другие грешки могут глаза закрыть.
- Точно!
И мы уже начинаем смеяться.
- В конце концов, можно пойти перед смертью, и исповедаться. Пять минут позора, и ты в раю.
- Да! Так и поступим! А сейчас можно выпить. Так сказать, в долг!
И плохое настроение уходит. Мне легко. Смешно. Илье тоже. Мы сидим, отпускаем дурацкие шутки, смеемся. Пьем пиво из больших бокалов, которые остались еще от родителей. Позже, уже изрядно пьяные, но веселые и довольные, мы выходим из дома, чтобы сходить в магазин. Взять еще пива. И чего-нибудь поесть. Вечер укутывает нас в свои теплые простыни. Мы идем бодрой, но слегка неровной походкой, и громко поем песни. Опять смеемся. Возможно, мы кого-то разбудили. Что ж, простите. Мы ведь не со зла. Еще пива, еще сигарет. Поесть. Что-нибудь. Сыр. Может, чипсы. Думаю, чипсы. Но и сыра тоже можно. Возвращаемся домой. Снова садимся на кухне. Остаток ночи проводим, вспоминая старые истории. Тех времен, когда мы были еще моложе. Еще проще. Еще беззаботнее. Тех времен, в которые мы уже никогда не вернемся. Тех времен, когда мы были действительно счастливы. Вот только не понимали этого. Счастье нельзя поймать за руку, когда оно рядом с тобой. В этом и есть вся его недосягаемость. О счастье можно только вспомнить. Вспомнить, что оно было. Вспомнить, что ты был счастлив.
Уже совсем пьяные, расходимся на отдых. Остановившись на пороге своей комнаты, привалившись пьяным телом к  дверному косяку, уперев одну руку в противоположный косяк, Илья смотрит на меня затуманенным взглядом.
- Спасибо…
- За что?
- За то, что помог мне. Я счастлив, что зашел к тебе. Я рад, что ты есть.
- Да не за что. Иди спать.
- Спасибо…
Я возвращаюсь на кухню и ложусь на диван.
Я закрываю глаза…

Не вижу совсем ничего. Ничегошеньки. Пустота, которую я даже не могу запомнить. Запомнить…
Я закрываю глаза…

Утро. Утро. Утро… Все такое печальное. Пасмурное и холодное. И такое не нужное. Утро.
Илья ушел. Я опять остался один. Думал над теми словами, которые он сказал мне вчера. «Спасибо!». Я же ничего для него не сделал. Но именно это было то, что было ему нужно в данный момент. Просто разговор. И за ним он пришел ко мне. Я ему помог. Спасибо…
Люди слишком часто приходят ко мне, потому что больше идти не к кому. Люди слишком часто видят во мне того, кто им нужен. Почему? Не могу сказать.
Не могу сказать еще и другого… что нужно мне от людей? Что я хочу от них получить? Что хотел бы?
Я вспоминаю Машу, и думаю, почему мы были в то время вместе? Не так долго… но были. Почему? Почему вышло так, что все развалилось? Без слов. Без звуков. Без идей…
Как вышло, что человек, который говорил, что ты НУЖЕН, вдруг взял, и исчез?
Вспоминаю свою группу… старую группу.
Похожая ситуация. Ни слов… Ни звуков.
Почему?
Люди приходят и уходят, оставляя глубокий шрам на сердце. Оставляют, но ничуть об этом не переживают. Почему?
Мои ушедшие друзья… умершие. Почему? Почему никто не прощается? Никто не скажет: «Прости, так вышло!»
Я сижу в комнате, играю на гитаре, смотрю в окно. Серое небо. Утро…
Встать, и уйти. Никто не звонит. И слава Богу. Сегодня никто не нужен. Должна быть репетиция. Но никого нет. Значит, будет в другой раз.
Беру свою сумку, обуваю сапоги, одеваю пальто, выхожу в осень. Так незаметно наставшую. Такую грустную и противную. Такую отвратительно-прекрасную, с оттенком унылого веселья.
Надо пройтись по магазинам. Купить новые струны, новую примочку. Еще одну. Заняться обыденными делами, чтобы прекратить все время думать. Думать о том, о чем нет никакого смысла даже пытаться поразмышлять…
Только прогуливаясь по переполненным народом улицам, глядя из вагона метро на узоры каменных стен, проводов, ламп, вдыхая выхлопные газы вперемежку с запахом опавшей листвы, я все равно мысленно возвращаюсь к тому же вопросу: «Почему?»
Эта жалость к себе – она не приведет ни к чему хорошему. Но жалость ли это? Я не знаю…
В гитарном магазине мне показывают несколько примочек, и я выбираю, играя на гитаре. Меня узнает какой-то паренек и просит автограф. Он сказал, что видел меня в Интернете, на каком-то форуме, и был на паре концертов. Продавцы смотрят на меня с некоторым недоумением, так как не знают, кто я такой.
Мне не нравится то, что они мне предлагают. Совсем не нравится. Я ограничиваюсь покупкой одних только струн.
Выхожу. Сажусь в трамвай. Еду в другой магазин. Слишком устал ходить. Хожу почти весь день, а толком ничего и не сделал. Только думал, думал, думал о какой-то фигне.
Отъезжая от магазина, расположившись на сиденье у печки, я смотрю в окно трамвая, и вижу, как в магазин, из которого я только что вышел, входит человек. До боли знакомый. И мне даже не надо пытаться его узнать. Я просто уверен. Это мой бывший басист… Совершенно не удивительно, что он зашел в музыкальный магазин. Удивительно, что он зашел именно в этот, именно в это время. В то время, когда я из него вышел. Странно, хотя совершенно не сверхъестественно. Размышляя об этом, слегка пораженный и встревоженный такой встречей, я продолжаю смотреть в окно. Погруженный в свои мысли, я совершенно не замечаю девушку, стоящую у двери на нижней ступеньке. Вижу ее, только когда она выходит на следующей остановке. Маша… Маша… черт! Почему здесь? Почему я раньше не увидел? С другой стороны, что бы я сделал? В прошлую нашу встречу она вообще сделал вид, что не узнала меня. Или действительно не узнала? Провожая ее взглядом, я чувствую, как вопрос, ответ на который я искал все утро… а может быть, всю неделю… всю жизнь… как этот вопрос вырывается на поверхность моего сознания и ясно и громко кричит…
Я закрываю глаза…

ПОЧЕМУ?????????!!!!!!!!!!!!!!
Я закрываю глаза…

Глава 8.

Все эти странные совпадения. Они как будто происходят специально. Как будто кто-то их подстраивает, желая посмотреть, что будет.
Время проходит мимо. И все чаще начинаю понимать, насколько же коротка жизнь. Еще совсем недавно я верил, что скоро все образуется, а уже теперь мне кажется, что я чего-то не успел. Время работает против нас, вроде так говорят.
Скажем проще – время шло. Количество отведенных мне дней сокращалось. Количество «странных совпадений» росло. Несколько раз я видел Машу в метро. Когда двери вагона уже закрывались, и поезд уносил меня в темноту тоннеля, я замечал, как она идет по перрону. Один раз я видел ее у себя во дворе. Я смотрел в окно, а она шла через детскую площадку. Сердце. Сердце колотится так, будто пытается до кого-то достучаться. Маша идет через детскую площадку. Маша шла через детскую площадку. Слегка потерянная. Как будто оказалась здесь впервые, как будто что-то ищет. Я уже хотел открыть окно. Я хочу его открыть. Крикнуть ей. Сказать, что я здесь, я никуда не пропал, я ее помню. Хоть она мне больше и не нужна, ОНА ПРОСТО НУЖНА МНЕ!!! Попросить подняться. Я смотрел в окно, и мне казалось, что она ищет меня. Я ЗДЕСЬ!!! Но казалось мне лишь секунду. Я видел, как она нашла то, что искала, и устремилась к цели. Зашла не в мой подъезд, и наверняка поднялась не на мой этаж, позвонив не в мою квартиру. Так рядом, она была так далеко.
Я каждый день звоню сестре, но не могу дозвониться. Может, уехали отдыхать с мужем? Но она могла бы и предупредить. И это тоже меня пугает. Не могла она просто пропасть. Уж она-то не могла сделать вид, что не знает меня. Ладно, это подождет…
Репетиции, тем не менее, продолжались.
Я прихожу на точку, как обычно, ночью. Теперь мы репетируем несколько реже. Не каждый день, по крайней мере. Но намного серьезнее. Или я просто уговариваю себя. Песня, которую я написал, понравилась продюсеру. Мы долго разбирали ее уже непосредственно в студии, и мне, надо сказать, понравилось то, что он с ней в итоге сделал. Звучало действительно классно.
- Вот этой концепции и будем придерживаться, - говорит он, - Пойми, я имею в виду не то, чтобы вы писали одинаковые песни, я…
- Я понял.
Что касается других совпадений. Их не было. Я пару раз видел афиши своей старой группы. Теперь они выступали под другим названием. С другим именем. С другим репертуаром, как это говорится. Я пару раз видел их афиши, но не придал этому особого значения. Насколько я понял, их дела шли в гору. Мне же пора было успокоиться и понять, или, может быть, простить их.
Возвращаюсь к себе в квартиру. Сижу целый вечер в комнате, читаю книгу. Боже мой, как же здорово, когда никто не трогает. Сегодня я сам себе король. Никто не идет за советом, никто не зовет гулять. Никто не звонит и не пишет. Как хорошо. Вечером зашла Александра Ивановна, чтобы отправить электронное письмо. Электронное письмо – какое смешное выражение, правда? Она посидела недолго за компьютером, потом спросила, не голоден ли я. И выявила огромное желание приготовить ужин. Вообще-то я хотел побыть один. Хотя оттого, что Александра Ивановна зашла, одиночество ничуть не изменилось. Я слышу, как она брякает на кухни сковородками, и по дому расстилается шикарный запах чего-то безумно вкусного. Что же она там такого нашла в моем пустынном холодильнике. Выхожу на кухню. Запах просто шикарный.
- Я тут у тебя заморозки овощей нашла. Вот, пожарила. Садись, сейчас положу в тарелку.
ОВОЩИ!!! Кто бы знал, как я ненавижу жареные, тушеные, печеные, и прочие издевательства над овощами. Этот прекрасный запах. Этот манящий аромат. Оказался всего лишь жареными овощами.
- Вот, держи! Приятного аппетита…
Я беру вилку, и начинаю есть. Не то, что бы не вкусно. Просто меня сейчас вырвет. Я уверен, многим бы понравилось. Но у меня уже слезы на глаза наворачиваются. Я ненавижу овощи. Просто терпеть не могу. Но обидеть Александру Ивановну я тоже не в силах. Поэтому я ем, с безразличным видом, как будто я каждый день ем примерно то же самое. Откуда они у меня в морозильнике? Может, сестра когда-то покупала…
- Ладно, ты тогда кушай, а я пойду. Спасибо за интернет.
- Не за что, Александра Ивановна. Вам спасибо за замечательный ужин. Заходите еще.
- Обязательно. Ну, все, спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Она уходит. Я беру свою тарелку, и вываливаю ее содержимое обратно в сковородку. Потом беру сковородку, и отправляюсь с ней в туалет. Мне так стыдно это делать. Так неприятно. Она ведь так старалась. Мне по-настоящему жалко ее усилия, но я ничего не могу с собой поделать. Я выбрасываю весь этот «замечательный ужин», который продолжает испускать удивительный запах, выбрасываю его в унитаз. Нажимаю на слив, и смотрю, как морковка, бобы, рис, кукуруза, какая-то капуста и еще что-то уносятся черт знает куда. И мое сердце уносится вслед за ними.
Я закрываю глаза…

Я теряю тебя. Я же вижу. Теряю… Такое все бледное. Все такое ненатуральное. Вдруг. Почему-то. Я не могу сказать. Я не знаю. Идти еще так далеко. Но я уже теряю тебя. Мой ласковый мир. Мой. Все сложнее удержаться здесь. А стоит ли пытаться?
Я иду по берегу реки. Останавливаюсь. Сажусь на камень. Серый, большой, неестественный камень. Смотрю на воду. Все сложнее удержаться от того, чтобы войти в нее и позволить течению унести тебя. А может, и вовсе невозможно. Невозможно удержаться. Она манит меня. Искушение легкого пути. Шепчет мне. Я смотрю на нее, и вижу, как она подхватывает мое тело, укутывает в свои теплые, солнечные воды, и несет. Несет вперед. Или назад. Какая теперь разница?
Встаю с камня. Подхожу совсем близко. Вода – чистая, искрящаяся, такая желанная. Она успокоит и остудит. Она взволнует и согреет. Вот только ни начала, ни конца у этой реки нет. Она течет, не меняя направления. Одинаковая как сейчас, так и через тысячу лет. Войти в нее – значит больше никогда не вернуться на берег. Войти в нее – значит остаться с ней навсегда. Река держит. Река истощает твои силы. Нужно очень постараться, чтобы выйти из нее. Нужно ОЧЕНЬ постараться, чтоб не войти в нее. Река подарит тебе спокойствие, но никогда не приведет тебя к дому. Река сделает тебя безразличным, но никогда – свободным. Она будет нести и нести тебя, пока ты не захлебнешься и не уйдешь на дно.
Я стою и смотрю на воду. Плачу. Наверное, плачу. А, может, просто смеюсь. Никто не видит, а я сам с трудом отличаю одно от другого.
Стою. Босяком. Делаю один шаг. Чувствую, как теплые, нежные воды принимают мою ногу. Обнимают ее. Хватают. И спокойствие прокатывается по моему телу. Радость. Я отрываю вторую ногу от земли. Вхожу в реку…
Я закрываю глаза…

Плевать на все!
Пусть все остается, как есть. Пусть все идет своим чередом. Я не знаю, как еще быть. Порой начинает казаться, что вот именно так все и происходит. Все твои мечты, размышления, все твои планы… тонут в мутной воде простой необходимости жить дальше. В какой-то момент становится так скучно, и так ненужно все то, о чем ты много лет мечтал. Музыка перестала приносить удовольствие. Произошло то, чего я так боялся. Я ходил на репетиции, как на работу. Делал то, что мне говорили. Мои песни потеряли искренность. Старые песни потеряли душу. Начались концерты. Один за другим. Достаточно много, чтобы можно было сказать «я не сижу без дела». Чтобы можно было сказать «Боже, как же я устал». Эту любимую фразу лентяев. Работа над записями, репетиции, концерты. Никаких ночей. Все днем.
Мы с Тимуром сидим в студии. Закончив запись очередной дорожки, курим в «специально отведенной зоне». На сегодня все… Остальное завтра. Послезавтра. И так далее. В общем-то, в этом постоянстве есть своего рода спокойствие. Уверенность. Но нет того…
- Знаешь, со своей старой группой я репетировал по ночам.
- Угу… ты рассказывал.
- Было довольно здорово. Как-то спокойно. Умиротворенно.
- Да уж. Я бы, честно говоря, сам не прочь отдохнуть. Хотя всегда мечтал именно об этом – постоянной работе, постоянном движении. Мечтаю..
- Я тоже… Но скажи, Тим, тебе не кажется, что что-то слегка не так?
- Нет, - он рассеяно пожимает плечами, - мы часто выступаем, много репетируем. Народ приходит на концерты. Альбом пишется…
- Нет… это все прекрасно. Я очень рад. Просто, знаешь, порой такое чувство, что в тебе кто-то умер… как будто жил внутри тебя ребенок, который все знал, все умел, всего хотел. А потом взял, и утонул…
- Я понимаю тебя. То есть, насколько это возможно. Только не говори, что ты решил со всем завязать.
- Не скажу.
- И хорошо. Я рад, что встретил тебя. Я рад работать с тобой. Я бы мог до сих пор подыгрывать сессионным музыкантом. А теперь у нас своя группа, чувак! Представляешь. Еще чуть-чуть, и девчонки начнут носить футболки с нашими фотками. Еще немного, и наши песни будут петь под гитару. А больше ничего и не нужно. По крайней мере, мне. Чтоб оценили, полюбили, и передали. Ради этого я готов работать. Ради этого, понимаешь.
- Да.
- И хорошо. Так что спасибо тебе. Спасибо большое.
- Да не за что, Тим. Тебе спасибо. Все ок. У нас все просто замечательно. А дальше будет видно…
Я улыбнулся. И он улыбнулся, выбрасывая хабарик в урну. И глядя на эту урну, он не увидел грусти в моих глазах. Моей грусти о его мечтах.
Так что я просто закрываю глаза…

Плыть, укутанным в теплые воды. Будь подхваченным быстрым течением. Через чистоту реки я вижу дно. Как же до него близко. Там, по над дном плывут люди. Такие же, как я. Плывут, без всякой надежды всплыть. Им нечем дышать, но, такое ощущение, что это им и не нужно. Как будто бы у них за ушами жабры… Я не знаю, возможно, так и есть. Я смотрю на них через толщину прозрачной воды. Как же близко!!! Но в то же время достаточно далеко, чтобы захлебнуться.
Люди плывут вместе со мной. Также тупо отдавшись течению. Плывут, закрыв глаза. Не дышат. Нечем. И им совершенно все равно, куда приведет их река. Лишь бы не потревожить их спокойный сон в теплой колыбели воды. Вечный сон. Я смотрю на них, и мое сердце разрывается от страха и сострадания. Возможно, они уже мертвы. Но только какой-то далекой частью своего сознания я чувствую, что это не так. Они живы. Они просто вот так вот живут! Плывут по дну, уносимые течением вперед. И нечем дышать.
Я смотрю на них, и тут понимаю, что знаю их. Уже видел. Люди… Люди, разбившие мой замок. Уничтожившие мои мечты. Сломавшие то, что я считал домом. Это они. Я знаю точно.
Как они здесь оказались? Когда я последний раз возвращался в замок – там их не было. Потому, что он был им не нужен. Нужно было просто что-то уничтожить, чтоб оно не выделялось. Наверное.
Но куда плывут они теперь? Может, тоже ищут свой дом? Просто слишком долго. Так долго плывут они по этой реке, что она забрала их на дно, и теперь уже никогда не отпустит.
Я смотрю на них, не осознавая, что плыву на груди, погрузив лицо в воду. Всматриваясь… Не осознавая, что начинаю задыхаться.
Я закрываю глаза…

Лифты. В детстве очень любил в них застревать. Желательно с кем-нибудь. Можно было часами сидеть, ждать помощи. Ничего не делать. Просто сидеть и общаться. Никогда не боялся лифтов. Я помню, как застрял с другом. Ему было не по себе. Он волновался и постоянно выкрикивал что-то типа «Помогите!!! Меня кто-нибудь слышит?!» Я же сидел на полу, пытался его успокоить. В итоге у меня получилось. Так мы просидели три часа, разговаривая. Было довольно весело. А потом нас освободили. Больше мы никогда так много не общались. Не было времени.
Я люблю лифты. Вот и сегодня. Поднимаюсь на лифте домой, хотя мог бы воспользоваться лестницей. Потому, что если я застряну сегодня, мне будет не с кем поговорить…
Выхожу на площадку, роясь в кармане в поисках ключей от квартиры. Смотрю на электрощиток. В нем проделано 4 маленьких окошка, чтобы было видно показания счетчиков четырех квартир. Роюсь в карманах и смотрю на цифры счетчиков… которые… сами собой выстраиваются… Восьмерка перескакивает на девятку… Ноты! Это же просто ноты. Девятка становится снова нулем, но я уже открыл квартиру и бегу обратно к щитку, держа в руках блокнот и ручку. Судорожно списывая показания, как какой-нибудь Энергонадзор. Ноты!!! Вот что я искал… вот она – та самая песня. Сижу с гитарой в комнате, наигрывая получившуюся мелодию. Немного изменив ее… Она прекрасна!!! Хотя бы для меня… это именно то, что нужно.
Очень странно, как некоторые вещи могут оказаться именно тем, что ты искал. Никогда бы не подумал, что найду музыку в цифрах счетчика… Позвонил Тимуру и предложил встретиться. Тимур был рад моему звонку.
Я выхожу из дома и иду по направлению к метро. Курю… докуриваю последнюю сигарету. Густой дым въедается в прохладный вечерний воздух. Я иду к метро и думаю… думаю. О чем-то. Порой просто думаю ни о чем. О каких-то незначительных проблемах, или еще более незначительных вещах. Или вообще не думаю ни о чем, хотя кажется, что голова забита какими-то мыслями.
Метро укутывает меня своими ароматами резины и смолы. Обожаю этот запах.
Обожаю ездить в метро поздним вечером, когда никого нет. Можно взять любимую книгу, и, устроившись на крайнем сиденье, погрузится с головой в чтение. Ненавижу метро днем! Спускаюсь, и ненавижу. Люблю метро вечером. Просто люблю…
Квартира Тимура. В старом районе города. Этот дом построили задолго до моего рождения. Задолго до рождения моего отца и моей матери. Задолго до рождения моих друзей и их родителей. Его построили лет двести назад. Тех, кто его строил, давно уже нет в живых. Нет в живых первых его жильцов. Возможно, кто-то прямо сейчас умирает, глядя в эти двухсотлетние окна. Нет в живых трех моих друзей. А он до сих пор стоит.
Квартира Тимура. Довольно странное место. Безмерно уютное. Абсолютно рокерское. Гитары расставлены по всей комнате, шнуры разукрасили своим округлым узором пол, усилки и комбики распиханы по углам. Два кресла. Диван. Стол. Пепельница и пустые бутылки. В другой комнате компьютер и две кровати.
Тимур открывает мне дверь. Я прохожу, разуваюсь, достаю гитару и иду в комнату. Подключаюсь в один из комбиков. Я играю на простом овердрайве. Тима играет на процессоре.
Так мы часто просиживаем по несколько часов. Сзади мерно гудит телевизор, настроенный на канал с какими-то дебильными мультиками. Так рождаются новые песни. Новые звуки. Так рождается наша музыка. В спокойствие и уюте.
Ночью, когда все уже спят, мы выключаем гитары, и идем в ближайший магазин за пивом. Возвращаемся. Выпиваем. Потом идем еще раз. И так до утра…
Я закрываю глаза…

Находясь перманентно в состоянии движения, порой забываешь, куда идешь. Если же движение совершается не тобой, а лишь происходит с тобой – тогда вообще не важно направление. Забываясь постоянным смещением относительно неподвижных вещей, отдаешься с головой своим мыслям. И окружающий мир становится тебе совершенно безразличен.
Я плыву по реке, вглядываясь в тех, кто плывет подо мной. Я плыву, не замечая, что мне нечем дышать. Не осознавая того, что еще немного, и я тоже присоединюсь к этим донным людям. К мертвецам. Движущимся мертвецам. Разве не из них состоит большая часть мира?
Я закрываю глаза…

Всю ночь мы носились по темным опустевшим улицам. Громко смеялись. Много пили.
Мы выбегаем с гитарами в ночь, и ночь встречает нас своим теплом. Своей пустотой. Своей безмятежностью. Бескомпромиссностью. Практической идентичностью.
Мы забегаем в какой-то магазин, чтобы купить еще пива. Чтобы было еще веселее. Чтобы еще меньше думать о чем-то серьезном.
Мы добегаем до берега реки… Бежим по набережной к мосту. Весело поем. Кричим и смеемся. Я не смотрю на воду. Что в ней такого? Мы бежим дальше. Обегаем квартал и возвращаемся домой. Заваливаемся, веселые и пьяные. Опять подключаем гитары. Опять играем. Все подряд. Живых классиков. Мертвых легенд. Может быть, что-то свое. Телевизор показывает идиотские мультики, которые никто из нас двоих не смотрит. Мы курим и пьем. Мы поем и играем. Разговариваем. Смеемся. Опять и опять смеемся. Господи, как же хорошо.
Я сижу в кресле, уставший и довольный. С последней банкой пива на сегодняшнюю ночь. Или уже утро? Как это можно сказать, когда тяжелые занавески плотно задернуты… может и утро. В моей душе осталась ночь.
Я закрываю глаза…

Холодная вода втекает мне в мой рот… в мои легкие…
Я закрываю глаза…

День ничем не отличался от ночи, разве что было светло. Я так устал от постоянного напряжения, что было просто необходимо отдохнуть. Перестать думать о чем-то.
Просидев до вечера дома, перебирая пальцами струны, бесконечно извлекая из гитары все новые и новые звуки, я чувствовал себя разлагающимся… Я чувствовал, как день пролетел мимо меня, оставив меня спокойным и уравновешенным. Равнодушным к произошедшему по ту сторону окна. Сегодня я не для мира. Сегодня я для самого себя.
Тимур ставит гитару в угол.
- Ну что, может пойдем? Потусуемся? А то запарило дома торчать…
- Пойдем.
Я встаю, и мое тело режет клубы сигаретного дыма. Ставлю свою гитару рядом.
- Пойдем, действительно.
Одеваемся, и выходим на улицу. Уже вечер. Начинает потихоньку смеркаться. Господи, до чего же я ненавижу осень. Это гнилое время года, когда все умирает. Все исчезает. Краски, цвета, запахи. Все падает на землю. И тлеет, отдавая остатки своей жизни. Ненавижу запах опавшей листвы. Ненавижу запах луж. Ненавижу запах серого неба. Ненавижу запахи обремененных осенью человеческих лиц. Я ненавижу осень.
Бар, куда мы направляемся, находится не так далеко, тем не менее, нам приходится поймать машину, чтобы добраться до него. Вечером выходного дня туда подтягивается большое количество неформальной молодежи района. Мест там постоянно нет, но всегда можно к кому-то подсесть, познакомиться, поболтать. Или постоять у бара. Все пьют. Все веселятся. Все братья. Все сестры. Почему?
К тому моменту, когда мы спускаемся в подвал, в котором расположилось данное заведение, там уже полно народу. Кто-то узнает нас, кто-то жмет руки. Кто-то видит впервые. Я тоже знаю нескольких человек. Тимур здоровается с барменом и берет пиво. Находим какой-то стол, какие-то девушки, какие-то люди, какие-то мы… садимся рядом. И все продолжается по строго намеченному плану. Сейчас мы будем пить, пить, пить, будет все веселее и веселее, потом, возможно, приедет кто-то еще… потом начнем знакомится с девушками, а возможно они познакомятся с нами раньше. Потом наверняка у кого-нибудь найдется какая-нибудь дрянь, типа хэша или дисков. Баночка с попперсом ходит между столами… я уже знаю всех этих людей. На коленях сидит девушка, которую я вижу впервые. Честно говоря, не помню ее имени, но она что-то шепчет мне в ухо, а я лишь киваю. Иногда мне в руку попадает маленький пузырек из темного стекла, и тогда я глубоко вдыхаю пары попперса. Приехали наши друзья. Мы уже отвоевали полностью стол… девушки ушли раньше, чем наше внимание на них переключилось. Но ведь они тут были не единственные, и вот уже какая-то разукрашенная всеми цветами радуги школьница тащит Тимура к туалету. Я сижу в окружении друзей, и безымянная спутница моего сегодняшнего одиночества что-то продолжает мне говорить, а я продолжаю кивать… я все это видел сотни раз. Тысячи раз все это испытывал. Почему я здесь? ПОЧЕМУ???
Я закрываю глаза…

Все ближе и ближе это дно. Совсем близко… я уже могу касаться его рукой. Как же так вышло? Почему?
Я закрываю глаза…

Когда ни о чем не думаешь, то ничего и не происходит. День может проходить вслед за днем, неделя за неделей, год за годом, и ровным счетом ничего не меняется. Ты стареешь. Хотя это слово не совсем правильно характеризует твое положение. Нет… ты умираешь. Задыхаешься в повседневном беге, захлебываешься в повседневных заботах. Только главное не то, что ты задыхаешься или захлебываешься. Главное, что в повседневных. Ничего не меняется. И не может измениться. Ведь ты просто умираешь…
Я умираю, сидя на скамейке за столом бара. Я умираю, поглощая безмерное количество алкоголя, я умираю, выкуривая целые поля табака. Но не это главное. Я умираю, потому, что не вижу отсюда выхода. Я не знаю, как выбраться из этого состояния полной отрешенности и нежелания чем-то заниматься. Оно так заманчиво просто, так обескураживающе легко, что расстаться с ним представляется мне невозможным. Я иссяк. Как перевернутый сосуд… все вытекло. И ничего не случилось. Мне больше нечего отдавать. Я перестал ощущать трогательность легкого прикосновения ночи. Перестал видеть красоту гниющих цветов. Перестал чувствовать свежий запах реки. Я потерял возможность чувствовать. И мне так тяжело ее найти… больше ничего не приносит радости. Не той радости, которую ты испытываешь, когда слышишь хорошую шутку. Не той, которая появляется при встрече с хорошим другом. И совсем не той радости, что несет в себе затяжка через дырявую алюминиевую баночку. Я потерял радость самого себя. Я потерял радость окружающего мира. Или мир потерялся. Я не могу точно сказать.
- Прости пожалуйста, - и я сгоняю эту неизвестную юную особу с моих колен. Тимур смотрит на меня пьяным взглядом. Радостным пьяным взглядом. На подобную радость я тоже способен.
Я потерял радость осознания нового. Вот в чем дело. Потерял радость ожидания. Радость стремления. Время, как песок, утекает сквозь пальцы, и я потерял радость ощущать его приятное скольжение по моей коже. Время убивает меня. Я захлебываюсь в его водах, не могу выбраться. Проводя день за днем в пьяном угаре, не могу вдохнуть чистого воздуха. Я потерял его радость… воздух теперь – просто воздух. Им остается только дышать. Им уже невозможно жить.
- Что с тобой? Тебе плохо? – она смотрит на меня своими обведенными черным глазами. Как же ты не похожа на нее…
Я отворачиваюсь, и иду к выходу.
- С ним все хорошо? – она обращается к Тимуру, - куда это он?
- Оставь его. С ним все будет нормально. Оставь.
Да… все будет нормально. Как всегда? Как всегда. Все будет просто прекрасно. Как всегда. Всегда…
Я выбегаю из бара. Или выхожу. В моем состоянии трудно бегать. Чуть не падаю на лестнице. Люди. Стоят на выходе. Компаниями. Веселые и беззаботные. Как всегда. Как вчера. Как сегодня. Как завтра. Также, как будут стоять другие, когда эти уйдут. Когда эти умрут. Вот и все. Как всегда. И ничего не изменится.
Я иду по улице, стараясь держаться ровно, чтоб не привлекать внимания милиционеров, которые могут оказаться здесь в любую минуту. Даже в следующую…
Я иду, а город, как всегда, пуст. Просто сейчас ночь. А ночью города всегда выглядят пустыми. Пустой город, в котором живут пустые люди. В котором живу пустой я…
Я дохожу до реки, перегибаюсь через перила, и вся моя пустота рвотным потоком льется в воду. Я пуст, как опустошенные пустоты. Я смотрю в реку, и вижу свое отражение. Как же так получилось? Почему?
Я закрываю глаза…

Я плыву вместе со всеми. Даже не совсем себе представляя, где именно я нахожусь. Кем именно я являюсь. Плыву вместе со всеми в общую сторону. Общим движением. Общей массой. Такой же. А где-то высоко, над толщей воды, над простором небес… над тихим шелеством листвы… над скромным пением птиц… над моим домом… где-то очень далеко, очень высоко… где-то там восходит Солнце, но его лучи меня уже не коснуться…
Я закрываю глаза, и холодная влага воды навсегда скрепляет мои веки. Я сплю…
 
ЧАСТЬ II – «Она»
Глава 9

Я закрываю глаза…

Из номера моего отеля виден залив. Сам отель, довольно небольшой, располагается за чертой города. Рядом шоссе, по которому редко проезжают машины. Здесь спокойно. Тихо. Никаких толп. Никаких фанатов, поджидающих у выхода. Ничего такого. Залив. Голубое, прозрачное небо. Вода…
Я курю, стоя на балконе, вдыхая запах хвои. Вдалеке, почти на самом горизонте, плывет корабль. Его почти не видно в утренней дымке. Силуэт очень не четкий. Но я вижу его. Он плывет прочь отсюда. Куда-то, где я наверняка не был. Возможно, с палубы корабля даже не видно нашего берега. Возможно, стоя на этой палубе, можно почувствовать себя пиратом, или путешественником. Стоя на этой палубе, возможно, легко почувствовать себя свободным. Легко смотреть на солнце. Как бы я хотел сейчас оказаться именно там.
Тимур заходит. Что-то жует.
- Классный был вчера концерт, правда?
- Да уж, - тушу окурок в пепельнице, возвращаюсь в номер, -  Честно говоря, я до сих пор немного под впечатлением.
- Во сколько поезд?
- Через пять часов, - смотрю на его веселое лицо, - На машине поедем?
- Да. Оставлю на вокзале. Ее оттуда заберут.
- Ты в прокат звонил? – а то ведь мог и не позвонить.
- Да.
- Хорошо. Тогда нужно часа за полтора выехать. Вдруг пробки там, или еще что.
- Ладно. Ты какой-то измученный. Давно тебя таким не видел.
- Зато ты веселый какой-то.
- Так а что? Жизнь – ништяк.
- Да я просто устал что-то. Постоянные эти переезды. Какая-то тотальная усталость навалилась…
- Понятно. Пойдем, может, вниз. В баре посидим.
- Ты же за рулем.
- А я и не буду пить. А вот тебе следует.
- Пойдем. А в поезде продолжим.
- Вот это уже совсем другой разговор, - Тимур встает с дивана и направляется к двери, - хватит уже просаживать свою молодость в этих убежищах гламурных страдальцев. Пойдем просиживать ее в баре.
Я улыбаюсь, беру куртку и выхожу следом. На улице, кстати, лето.
Бар пуст. Практически. Только какая-то парочка сидит у окна. Мы садимся за стойку, и бармен приносит мне пиво. Тимур пьет зеленый чай. Честно говоря, сейчас мне совсем нечего ему сказать, и меня это очень сильно напрягает. Хочу сказать про концерт, потом вспоминаю, что вчера мы уже все это сто раз обмусолили. Утолили жажду высказаться. Но было действительно классно. Ваня спускается тоже. Слава Богу. Втроем я могу ничего не говорить…
- Здорова.
- Привет, Вань. Как спалось? – я машу бармену, чтобы он принес еще бутылку.
- Да вообще ужас. Башка болит все утро.
- Сейчас уже середина дня.
- Да… без разницы. Пьете?
- Я – да. А Тимуру за руль сегодня.
- Во сколько выезжаем?
- Скоро.
- Ну, тогда я тоже выпью. Голова болит.
- Поешь лучше.
- Поесть… можно и поесть, - и Ваня тоже машет официанту, рисуя в воздухе пальцами что-то прямоугольное, с функцией открывания закрывания… меню?
Как легко говорить ни о чем.
Я закрываю глаза…

Ты плачешь? Под водой не видно слез. Разве ты забыл?
Я закрываю глаза…

- Неужели все это происходит со мной? - Тимур ведет прокатный автомобиль по шоссе по направлению к городу, - Помнишь…
Помню. Наверное, помню. Прошло много времени. Не так много, чтобы говорить «Как давно это было!», не так мало, чтобы сказать «Вчера». Время шло, но я плохо это чувствовал. Время шло, но я его почти не замечал. То ли потому, что все было как-то просто, то ли потому, что слишком непонятно. Мы записали альбом. Около года потратили на это. Довольно успешный. Конечно, он не сделал нас звездами, но он был первый. Концертный график стал достаточно плотным. В течение следующего года мы записали еще один альбом. Все было слишком просто. Тексты песен я написал за пару месяцев. Это были самые простые продуманные тексты. В них не было никакой душевности. Они были написаны потому, что песня должна иметь текст. Намного больше времени мы с Тимуром потратили на музыку.
Третий альбом был более вдумчивый. На мой взгляд. Он был не похож на первые два. В каком-то плане он был экспериментальным. Мы использовали новые инструменты. Тексты стали более пространными, в то же время более глубокими, как сказал один мой друг. Третий альбом мне нравился. И публика тоже приняла его. Третий альбом сделал нас популярными. Третий альбом сделал популярными первые два. Третий альбом дал мне глоток воздуха.
Мы начали ездить по стране. Начали снимать номера в гостиницах. Начали работать над следующим альбомом. Теперь можно было уже не торопиться. Много времени прошло.
Сначала это были недорогие гостиницы и автобусные переезды. Сначала это были большие клубы и небольшие концертные залы. Позже гостиницы стали дороже. Человек всегда стремится к комфорту. Позже, намного позже, автобусы сменились поездами и вагонами СВ. Можно было и самолетом, но Ваня боится летать. Мы стали выступать на больших площадках. Столько времени, потраченного на самосозерцание. Самолюбование. Самовосхищение. Времени, проведенного на квартирах у каких-то пьяных фанаток. Потраченного на распродажу души. Тимур купил машину. Я же все время смотрел на воду…
Я закрываю глаза…

Слишком долго плыву я в сточных водах чужих жизней. Слишком много дерьма проглотил, чтоб дальше продолжать проглатывать. Но река не отпустит просто так. Не отпустит безнаказанно. Она жестока, и в то же время так нежна. Ее теплое течение, ласковое прикосновение, движение вперед. Усыпляет. По кругу ли, или как-то иначе… настолько не важно. НО НЕУЖЕЛИ ТЫ НЕ ВИДИШЬ, В КАКОЕ ГОВНО ЭТО ВСЕ ПРЕВРАТИЛОСЬ? И еще капельку… ЗДЕСЬ ПРОСТО ВОНЯЕТ ПРОЗАИЧНОСТЬЮ… и еще… ТУТ БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕ ОСТАЛОСЬ… и еще немного… ТУТ, В ОБЩЕМ-ТО, НИЧЕГО НИКОГДА И НЕ БЫЛО!!!!!
ВСЕ!!!!
Я закрываю глаза…

- Приехали…
Вокзалы. Так всегда любил их, и так ненавидел. Как я завидовал своим друзьям, когда они уезжали, и я стоял на пироне, провожая их. Почему-то друзья всегда уезжают именно тогда, когда ты не можешь, именно туда, куда ты хочешь, и всегда сразу по несколько человек. И всегда ночью. И всегда в чистом вагоне. Ты же всегда уезжаешь днем, когда от давки на вокзале темнеет в глазах, когда потные попутчики тукают тебе в нос своими подмышками, раскладывая чемоданы на верхних полках занюханного плацкарта. Ты всегда уезжаешь один. Всегда по делам. Всегда далеко. И тебя никогда никто не провожает. Как я ненавидел вокзалы в те дни. И как я любил их, глядя сквозь ночь на уходящий поезд, несущий моих веселых пьяных друзей навстречу чему-то волшебному, тайному, неизвестному. Такому же неизвестному, как поездка в другой город на футбол. Такому же волшебному, как неделька на море. И в мерном стуке колес они сразу же забывали меня, возможно, в глубине души радуясь, что поезд тронулся сразу, и нам не пришлось, подобно пациентам дурки, махать друг другу в окошко последние десять минут, нервно поглядывая на часы и глупо улыбаясь… Они вошли, и поезд тронулся, разрывая прокуренную зимнюю свежесть своим грустным гудком. И ушел, подмигивая красным огоньком… ушел в ночь. А я остался…
- Приехали. Выгружаемся.
Я закрываю глаза…

Если бы просто попытаться вдохнуть, то все бы закончилось прямо сейчас…
Я закрываю глаза…

На этот раз все немного наоборот. Конечно, сейчас не зима. Вечер, но не ночь.  И никто нас не провожает. Никто особо близкий. Информация о нашем отъезде была строго конфиденциальная, однако несколько фанатов все-таки встретились. Мы дали автографы. Им этого было вполне достаточно.
Господи, кто я такой, чтобы давать автографы? Что я сделал? Врал людям всю свою жизнь, выставляя свои глупые мысли на потребу публике… и на этом на всем я теперь ставлю свою подпись. Что ж, пожалуй… но только где же то обещанное счастье?
 Поезд стоит у пирона. Тимур с Ваней идут рядом. Мы тащим мешки с пивом и всякой снедью, которую мы купили в привокзальном супермаркете. Как же мы изменились… куда делись те дни, когда мы вдесятером скидывались на бутылку портвейна? Где все это? Я захожу в магазин, и больше никогда не смотрю на ценник. Просто я слишком много работаю, чтобы обращать внимание на такие вещи, как цены. В мире теперь нет цен… мир стал бесценен. Я могу купить все, что хочу. Хотя бы в пределах этого супермаркета выбирая из вещей, которые я действительно хочу. Я больше не высчитываю, сколько купить на вечер пива, чтобы досталось всем, да еще и на сигареты хватило. Мы теперь просто берем так… на глаз. Останется – значит останется. Не хватит – купим еще. Я больше не жду месяцами, когда мой друг дочитает книгу, чтобы взять почитать у него. Я иду, и покупаю собрание сочинений, которое потом пылится у меня на полке. На новой полке, хотелось бы заметить. Ваня больше не пьет дешевую водку, разбавляя ее соком из консервантов. А Тимур больше не варит струны, чтобы не покупать новые. Мы больше не романтики. Мы сытые и довольные куски говна. Мои кеды стоят больше, чем месячная зарплата у какого-нибудь охранника со стоянки. И этим я могу гордиться? Я никого не спас. Никого не защитил. Я только врал. Врал, и делал вид, что сам во все это верю. Врал, ради того, чтобы наконец-то осуществить свои мечты… мечты… правда ли это? Осуществил ли я мечты? Нет… я просто все просрал.
- Провожающие, покиньте вагоны…. – у нас нет провожающих, кроме этих глупых ребят, стоящих в начале перрона с нашими автографами, - поезд отправляется.
Я захожу в купе. Одно место. Телевизор. Холодильник. Душ. Минибар. Можно было и в магазин не заходить. Но это значило бы полностью переквалифицироваться в разряд говна. Одно место… И что же мне тут делать…
Тимур и Ваня разошлись по своим купе. Я жду их.
- Извините за беспокойство, ваш билетик, - хорошенькая проводница в аккуратной форме фирменного состава заглядывает ко мне в купе. И ее лучезарная улыбка на какую-то долю секунды наполняет моё тело радостью.
Я закрываю глаза…
ВДОХ!!!
Я закрываю глаза…
Радостью…
Я закрываю глаза…
ЕЩЕ!!!
Я закрываю глаза…
Теплом…
Я закрываю глаза…
НУ ЖЕ!!!
Я закрываю глаза…

- Вот, пожалуйста, - и я протягиваю ей билет, пробегаю по ней своим измученным взглядом.
Я закрываю глаза…

Я вижу Солнце… даже сквозь эту сраную воду. Вижу Солнце!!!
Я закрываю глаза…

- Спасибо, - и робким жестом возвращает билет мне. Я вижу, что она хочет что-то спросить, но немного стесняется, или нервничает. Я примерно догадываюсь, поэтому продолжаю смотреть на нее, взглядом давая понять, что она может продолжать. Я ее не ударю и не съем. Наконец, она решается - а можно вас попросить?
- Можно не называть меня «вас». Я как-то себя глупо чувствую постоянно. Я не намного вас старше. Так о чем же вы хотели меня попросить?
Она смеется…
- Нет уж, давайте продолжим говорить вы, - смеется, - нам двоим так будет легче…
«Нам двоим»…
- Вы не могли бы… я даже не знаю…
Она протягивает билет, в то же время совсем не собираясь мне его возвращать.
- Автограф? – я просто пытаюсь ей помочь. Я просто пытаюсь ей понравиться. Зачем?
Она улыбается
- Да.
Краснеет.
- Конечно. Сколько угодно. На билете?
- Если не трудно.
- Абсолютно.
Я достаю свою ручку и ставлю размашистый росчерк, лучший, который я умею, на весь билет, и возвращаю, - Ручку на память.
Она краснеет и улыбается.
- Спасибо… тебе.
- Не за что.
Теперь краснею я, а она просто улыбается, закрывает дверь, и ее уже нет.
Я смотрю на дверь.
Я закрываю глаза…

Какое же ты красивое! Солнце! Разрезая толщу воды, я плыву к тебе… как бы тяжело мне не было. Словно открыли слив, и меня тянет вниз. И из последних своих сил я пытаюсь вырваться… вырваться из реки. Словно те, кто плыл все это время вместе со мной, эти живые мертвецы… мертвые жители… словно они вдруг проснулись все вместе, и все вместе пытаются ухватить меня, удержать на месте, чтобы я и дальше плыл с ними. Думаете, я не хочу? Очень хочу. Так хочу, что на какой-то момент уже готов поддаться искушению. Зачем мне все это? Эти брожения по мукам. Дом. Какой дом? Нет у меня никакого дома, и никогда не будет. А если быть до конца честным, то, наверное, никогда и не было. Есть река, и те, кто ее населяют. Есть это бездушное плавание. Есть вода, и в этой воде нет воздуха. Может быть, именно сюда я все это время шел? Самое время подумать, правда? Как раз тогда, когда решается, что будет дальше. На второй такой рывок у меня сил не хватит. А потом будет уже слишком поздно. Так может просто плюнуть на все, послать все как можно дальше, и остаться здесь. Отвернуться лицом ко дну, и плыть… плыть… плыть. И будь, что будет. А не будет ничего… я слишком долго находился здесь, чтобы понять. Ничего. Нет здесь ни конца, ни начала. И я более чем уверен, что где-то совсем далеко, а может и за следующим поворотом, всех нас, плывущих здесь, ждет водопад. Водопад, забирающий все. Водопад, не оставляющий ничего. И если ты доплыл до него, то на этом можешь ставить жирную точку. После водопада не будет ничего ни для тебя, ни для других. Плюх… а где-то новый человек войдет в реку…
Так что же мне делать? Солнце…
Я закрываю глаза…

Как давно мне не было так уютно. В полутемном купе я сижу, привалившись к стенке, и смотрю в окно. Тимур и Ваня тоже здесь, и что-то мне рассказывают. А я что-то рассказываю им. Мы обсуждаем какие-то совершенно неважные темы. Но разве бывают на свете неважные темы?
Я очень не люблю напиваться. Когда комната пляшет вокруг тебя, и люстра на потолке не может найти своего законного места. Очень не люблю тошноту. И сегодня я не напился. Пьян. Приятно пьян. Весел. Как в старые добрые времена. Сегодня я – не звезда сцены. Сегодня я – не автор сомнительных песен. Сегодня я никому не совру. Никого не заставлю плакать, и никого не заставлю смеяться. Сегодня я – всего лишь я. А почему – на это у меня нет ответов. Сегодня я здесь, несусь вперед. Сегодня я счастлив. Как же в это трудно поверить… сегодня я счастлив. А всему виной твоя улыбка…
За эти годы я привык, что меня узнают. Что нас узнают. Я привык, что ко мне домой приходили незнакомые девушки, просто гости. Приходили они, конечно, не одни. Они приходили с моими друзьями. Но приходили они именно ко мне. Это был такой аттракцион – в гостях у знаменитого человека. Они смотрели на меня… как-то странно. Пытались разговаривать со мной о моем творчестве. Не все, конечно. Но очень многие. Хвалили и восторгались, только я все эти разговоры сводил на нет. Иногда, а может и слишком часто, это заходило слишком далеко. Сутра приходилось жалеть. А порой и не приходилось. Вот только пытаясь сегодня вспомнить их имена, лица… я ничего не могу сказать. Не помню. Возможно, так даже лучше. Возможно, я не помню их еще и потому, что место всех этих лиц заняла твоя улыбка…, черт бы меня побрал.
Нельзя влюбиться в человека с первого взгляда. Поэтому я выхожу из купе, оставляя Тимура и Ваню спорящими о гениальности какого-то малоизвестного режиссера. Выхожу из купе, закрываю дверь… и что дальше? Куда я собрался? Вломиться к ней с каким-нибудь идиотским вопросом. Типа «где тут туалет?» или «сколько стоит чай?». Нет. Я всегда был немного робок с девушками. Особенно, что касалось первого шага. И даже то количество алкоголя, которое я сегодня употребил, не дает мне ни смелости, ни права сдвинуться с места. Наоборот, все только портит. Пьяная рок-звезда, ищущая подружку на ночь, чтобы скоротать утомительный переезд. Что может быть отвратительнее? Я не хотел, чтобы она подумала так.
Я стою, прислонившись лбом к стеклу, разглядывая проносящийся мимо пейзаж. Господи, как же люди тут живут? Где на десять миль вокруг нет телефона. Где на сотню миль вокруг не найти телевизора. Дом, огороженный забором. Забор, отделяющий дом от пустоты. Старая пара сидит у окна, и смотрит, как проезжает мимо мой поезд. Как их жизнь, он проносится мимо. Туда, где они не были. Туда, куда они никогда уже не попадут. Он проносится, забирая с собой их мечты. Вихрем закружит он звезды, и они улетят вслед за ним. И останется пустота. Вечная. Черная пустота одиноких ночей. Звенящая пустота пасмурных дней. Пустота зимнего холода. Пустота летнего зноя. Останется пустота, пробитая переполненным жизни взглядом.
В маленьком доме, у зацарапанного окна, сидит пожилая пара. И в тревожно-успокаивающем мерцании свечи женщина плачет, согревая своими слезами ладони мужа.
Господи, как же люди тут живут? Наверное, счастливо.
Я закрываю глаза…

И Солнце ответило. Луч света погладил меня, поцеловал, и позвал наверх. Что ж…
Руки людей отпустили меня. Воронка закрылась. Я всплыл, лишь потому, что просто захотел. Я всплыл, и почувствовал воздух. Сделал глубокий вдох… и заплакал.
Я закрываю глаза…

Все еще подпираю лбом стекло. Все еще смотрю в окно. Хотя стало уже так темно, что в окне я вижу лишь свое отражение… и отражение всего поезда. Так как я нахожусь между источником света и стеклом, то через свое отражение я могу смотреть на мир. Мир внутри меня. Вокруг меня лишь отблески металлопластиковых стен коридора. А весь мир – внутри меня. Темный мир. В темном мне. Проезжаем лес… и лес внутри меня. И птицы, которые там поют, и звери, которые там спят. Проезжаем дома. И дома внутри меня. И люди, которые там живут. И те цветы, которые они выращивают на своих огородах-полях. Проезжаем реку. Река внутри меня. И рыба, которая там плещется. И люди, которые там утонули. Все это внутри меня.
Но вдруг рядом с моим отражением появляется еще одно. И в нем тоже весь этот мир, только немного под другим углом. И эти миры, подчиняясь каким-то своим законам, электродинамики или еще какой науки, эти миры притягиваются друг к другу, и сливаются. И превращаются в один большой, широкий мир. Как же все прозаично…
Я поворачиваюсь, и вижу твою улыбку…
- Не спится?
- Да нет. Просто мои друзья о чем-то увлеченно спорят. Захотелось побыть в тишине.
- Здесь довольно трудно побыть в тишине. Это же все-таки поезд.
Вижу твою улыбку…
- Стук колес вполне сойдет за тишину.
- Что ж, не буду вам… тебе мешать, - и ты собираешься уходить.
- Да нет. Что ты, - и что же меня так тянет разговаривать на «вы», - ты совсем не мешаешь. Наоборот.
- Тем не менее, меня ждут. Я же все таки на работе, - улыбаешься… режешь меня, - может, чуть позже?
- Чуть позже?
- Я буду у себя. Если захочется побыть немного в тишине.
Тишине? Когда сердце бьется так сильно, о какой тишине может идти речь?
Она уходит. Оставляя меня на растерзание самому себе.
Как же я сегодня счастлив. Ты пришла. Я вижу твою улыбку.
Я закрываю глаза…

Я лежу на берегу. Отдыхаю от своего долгого заплыва. Я уже и не надеялся дышать полной грудью. Я уже и не надеялся ощущать мир. Мир внутри меня. Что-то происходит. Потому что небо не бывает таким чистым и ярким. Трава не бывает такой зеленой, а деревья не бывают такими пышными. Что-то происходит, но что именно, я пока не знаю. Или не хочу знать. Плавая в этой реке, я тоже частично умер. Частично атрофировался. И это уже не лечится.
Но я здесь. Я чувствую теплый ветер. И за это я хотел бы сказать кому-нибудь спасибо. Вот только никого вокруг нет. Все ушли купаться. Я одинок в своем счастье. Впрочем, так было всегда.
Счастье… лишь иллюзорность. Меня ждет еще слишком много, а может наоборот, слишком мало, чтобы испытывать счастье. Я вылез из этой гребаной реки, и это было счастье. Я вдохнул воздух, и это было счастье. Было, понимаете? Я снова я.
Скоро, очень скоро, я поднимусь, и отправлюсь дальше. На поиски дома. Бесконечные поиски. Может, позже, я наконец-то пойму, что все это было зря. Может позже, когда уже ничего нельзя будет изменить, я вдруг пойму, что был счастлив. Нельзя испытывать счастье. О нем можно только вспоминать. Мой замок. Я же был так счастлив. Осознавая то, что всего этого мне больше не вернуть, что время настолько беспощадно, что не дает даже шанса, а одни лишь обрывки памяти, осознавая все это, я понимаю, что был счастлив. В бесконечных поисках, в постоянном стремлении. Мир был другой. Как будто бы я жил на другой планете. Даже запах воздуха был другой. Даже ночи были другие. Мой замок, в котором мне не было покоя, в котором мне не было места. Он был другой… мне нет туда пути теперь. Ведь в нем я был счастлив. В поисках нового счастья, этого жестокого атрибута жизни, этого заветного атрибута воспоминаний, я вновь отправлюсь в путь. А вот обрадует ли меня то, что я найду – это не важно. Я вспомню свою дорогу, и скажу – я был счастлив. Я вспомню реку, и скажу: «Пошла ты в жопу, сестренка!!!»
Я закрываю глаза…

Лучше бы я никогда не садился в этот поезд. За пять лет я практически забыл Машу. Она больше не попадалась мне неожиданно на глаза. Не было больше этих странных совпадений. Наши пути больше не пересекались. Ни физически, ни духовно.
А вот сегодня я опять думаю о ней. Она была единственным человеком, которого я успел если не полюбить, то хотя бы подумать, что полюбил. Она была… а потом исчезла. И это тоже было очень странно, очень неожиданно. Это тоже было… а потом тоже исчезло.
Я не знаю, что случилось бы, если бы мы продолжили играть в эти игры. Я не могу представить себе, какие бы были последствия. Может быть, я бы полюбил ее по-настоящему. А может быть возненавидел. Может быть, у нас сейчас были бы уже дети, а может, не хватало бы денег даже на картошку. Я не знаю… поэтому, по прошествии всего этого времени, я пришел к выводу, что благодарен ей. За то, что случилось. За то, что произошло, что разорвало мне сердце. И не смогло сшить обратно. Я благодарен ей за ту грусть, за ту тоску. Благодарен, что это все не превратилось в вереницу банальностей. Что все осталось загадкой, на которую я, возможно, когда-нибудь найду ответ.
Я благодарен ей так же, как и своей старой группе. Благодарен ей так же, как и своим ушедшим друзьям.
И я просто не знаю, что мне делать.
Стоя в коридоре вагона, я смотрю вслед удаляющейся проводнице, и думаю о Маше. А вдруг ее тоже зовут Маша? Было бы забавно, правда? Можно было бы сразу идти вешаться…
Интересно:
- А зовут тебя как? – спрашиваю я, и она оборачивается.
Я вижу твою улыбку.
- Даша.
- Даша?
- Да. А твоё имя я и так знаю, - и она уходит в тамбур… в соседний вагон… в соседний мир…
Даша. Черт возьми, а ведь я почти угадал.
Глупо улыбаясь, возвращаюсь в купе.
- Где ты был? – спрашивает Тимур.
Ваня спит, привалившись к стенке.
- Да так, хотел воздухом подышать.
- Ясно. Пиво будешь еще?
- Конечно буду…
Что мне еще остается делать?
Мы тихо разговариваем, под мерное покачивание вагона. Обсуждаем предстоящий концерт и новый альбом. По возвращению домой из этого тура мы планируем взяться за работу. Этот альбом будет не похож на другие. Я хотел бы, чтобы он был немного тяжелее и грустнее. Я не хочу никому больше врать. Мне не важно, будет ли он продаваем, найдет ли своего слушателя. Я просто больше не хочу врать. Я столько времени потратил, обманывая всех, в том числе и себя. Себя в первую очередь.
Говорю обо всем этом Тимуру. Он соглашается. Я уверен, он действительно понимает меня. Настолько, насколько один человек может понять другого. То есть не до конца.
Мы долго сидим. Слишком долго, чтобы надеяться, что меня еще кто-то может ждать за пределами этого купе. Сознательно ли я это сделал? Наверное, да. Что мною двигало? Наверное, страх. Просто страх того, что мне не о чем будет поговорить с новым для меня человеком. Просто страх того, что все это могло бы закончиться не совсем правильно. Этот поезд – лишь мгновение моей жизни. Вполне вероятно… я бы даже сказал, что вероятность слишком большая… вполне вероятно, что я больше никогда на нем не поеду. А если и поеду, то не факт, что именно в ее смену, и именно в ее вагоне. И совсем не факт, что она вообще останется работать тут. Молодая девушка. Почему проводница? Хотя бы и в столь роскошном поезде, как этот.
Скорее всего, завтра мы расстанемся навсегда. Выходя из вагона, я скажу ей «Пока, приятно было познакомиться», а она скажет «Мне тоже». И я ее больше никогда не увижу. А она меня – наоборот. И если сегодня я совершил бы ту ошибку... короче, если бы я ее сегодня трахнул, или сделал бы вид, что собираюсь трахнуть… то что бы она чувствовала потом? Глядя на меня на концерте, или на экране телевизора, или слушая мои песни.
Что бы она подумала обо мне? Я не хочу знать. Не собираюсь знать. Я не в силах предложить ей то, что она заслуживает. Я слишком непостоянен. Слишком беспокоен. Слишком глуп. Я просто слишком много вру.
Что бы могло случиться потом? Когда мы смотрим романтические мелодрамы, когда читаем любовные романы… когда мы подходим к концу, почему не спрашиваем себя – «Что будет потом?»
Какая красивая сцена! Популярная рок-звезда влюбляется в проводницу поезда. Они обмениваются взглядами, улыбками, и вот он у нее в купе. Затемнение. Набор плавных сцен. Страстных движений. Музыка. А потом что?! А потом он уходит, а она остается. А когда она будет смотреть наш концерт по ящику, когда она будет смотреть его со своими подружками, то от обиды и горечи, а может по каким-то другим причинам, она повернется к ним и скажет: «Знаете, а я спала с этим парнем!». Тогда подружки посмотрят на нее, и скажут что-нибудь типа «Да??? А я спала с папой Римским!», и зальются смехом недоверия, смехом издевки. И она не станет с ними спорить.
А может быть она просто забудет меня, потому что на этом поезде периодически ездят люди в сто раз известнее и популярнее меня, в миллионы раз красивее, в мириады раз умнее. Возможно, все будет именно так.
ВОЗМОЖНО, Я БУДУ ИСКАТЬ ОТГОВОРКИ-ОПРАВДАНИЯ ДО КОНЦА ЭТОЙ СТРАННОЙ НОЧИ.
Тимур уже устроился на ночлег, и мне следует перебраться к себе. Выходя в коридор, я бросаю взгляд на дверь ее купе. Как раз в тот момент, когда она захлопывается. Значит, она еще не спит.
Так или иначе – я полный мудак.
Я закрываю глаза.

Я  вижу твою улыбку. Она ярче солнца. Поверь мне.
Я закрываю глаза.

Поезд прибывает утром. До последнего момента я не хочу выходить из купе. Не хочу встречаться с ней глазами. Сердце бьется, а голова смертельно болит. Как я ненавижу всю это сраную любовь. Нет. Не так! Всю эту сраную влюбленность!
Тимур заходит ко мне.
- Доброе утро!
- Доброе!
- Ты чего тут сидишь? Пойдем к нам, чаю попьем!
- Что-то плохо себя чувствую после вчерашнего, - говорю ему я, - Лень двигаться. Давайте лучше вы ко мне.
- Ладно. Сейчас придем, - и уходит обратно.
Через несколько минут появляется уже с Ваней и с тремя чашками чая:
- Кстати, видел проводницу?
Лучше помолчи. Это я говорю себе.
- Нет, не видел. Зачетная?
- Да вообще улет! – смотрит на меня, - Как это ты ее не видел? А билет у тебя кто проверял? Тут больше некому…
- Да? Не обратил внимания, наверное. Я вчера слегка подзаебавшийся был.
- Странно. А у нас с Ванесом она даже автографы попросила. Узнала.
Ты режешь мне сердце, Тимур. Лучше замолчи.
- Да я просто, наверное, так оброс, что сам на себя не похож. Может, постричься?
Видит Бог, что моё спасение – в другой теме.
- Она сейчас, когда чай нам приносила, спрашивала про тебя.
Это типа пинка по зад. Но я старательно делаю вид, что слегка недопонимаю.
- Ну, наверное узнала меня, но потом.
- Ладно, будем выходить, я вас познакомлю. Ее Дашей зовут. Ну и, наверное, ей и твой автограф нужен для коллекции.
- Наверное.
Я бы сейчас залпом проглотил бы весь этот горячий чай. Он бы обжег мне горло, желудок, и я бы умер от ожогов внутренних органов.
Я закрываю глаза…

Уходить. Надо скорее уходить с этого берега. Река слишком заманчива. Солнце, отражаясь от ее голубой воды, ослепляет меня. Рисует передо мной соблазнительные картины… будущее, или прошлое. Не знаю. Знаю только, что очень сложно оторвать от них взгляд. Хочется встать, и снова войти в реку. Погрузиться на ее дно. И снова плыть. Теперь уже окончательно.
Что это за картины? Улыбки людей… земля, разукрашенная цветами. Живыми цветами. Настоящими миражами цветов. Это песни. Это слезы. Река рисует мне любовь, и я смотрю на нее, не в силах оторваться. Рисует мне небо. Улыбку…
Поэтому надо уходить. Убегать как можно дальше. Не прятаться, конечно, но убираться подальше. Ради своей же собственной безопасности. И безопасности других людей. Не важно. Просто людей. Надо уходить…
Я встаю, беру сумку. Да-да, она до сих пор со мной. Как видишь, с тех пор вообще мало что изменилось. Единственное – я стал немного блеклый. Выцветший, как будто бы. Но это все влияние реки. Великой Реки Общего Разума. Великой Реки Общей Жизни.
Так что я беру сумку, и последний раз смотрю на реку… Да уж! Действительно! Пошла ты в жопу!
Разворачиваюсь, и снова начинаю свой путь.
И закрываю глаза…

В общем-то, в данной ситуации у меня есть только один выход.
- Сколько нам еще ехать? – я поворачиваюсь к Тимуру.
- Около часа, - отвечает он.
- Долго… - я строю вид абсолютной безразличности, - А пиво осталось еще.
- Да сколько угодно. Мы вчера не так много и выпили, - Тимур смотрит на меня, - А ты что, решил сутра оформить?
- А почему бы и нет? Чего добру пропадать. Будешь?
- А, пофиг! Давай! – и Тимур тянется под стол за пакетом.
- Вань?
- Ну, можно, в общем-то! – Ваня ухмыляется. Он прекрасно знает, чем это все закончится. Скорее всего, он рад. Мне всегда было тяжело понимать его. Но сейчас он рад.
Слава Богу. Больше всего на свете я не люблю напиваться один. Правда, не так часто и приходится. Но сейчас отдельный случай.
Пробки отлетают в потолок. С хлопком. Падают на пол. На стол. На кровать.
- Ну, за предстоящий концерт! – сейчас я – само веселье!
- За концерт!

За час напиться до такого состояния довольно сложно. Но при определенном желании возможно.
Въехав в черту города, поезд начал еле плестись, подарив еще несколько драгоценных минут.
И вот я уже почти не соображаю, что делаю. Говорю обо всем подряд. Громко кричу что-то Тимуру. И это все утром.
Я рассказываю какие-то совершенно идиотские анекдоты. Мы спорим на какие-то еще более идиотские темы. Я уже практически не помню причины, почему я сейчас такой. Практически не помню… скорее, пытаюсь не вспоминать. И это у меня неплохо получается. Но поезд останавливается, и вместе с ним останавливается мое сердце.
Да чего же я так сильно испугался?
Пассажиры будут выходить еще минут пять. Тимур встает.
- Погоди, - мямлю я, - давай допьем.
- Ладно.
Мы допиваем наше пиво. Меня уже просто тошнит от него. Мне действительно плохо. И сейчас уже все равно.
Я встаю. То, что надо!!! Эврика!!! Я не могу стоять. Падаю обратно на кровать…
- Мы мусора за собой не оставили? – пытаюсь сказать я, а буквы прыгают по предложению, что ребенок на батуте.
- Да вроде чисто… чего-то ты перебрал, по-моему.
- Нормально.
Пытаюсь встать. Но опять заваливаюсь на кровать. Мамочки родные, да я практически в говно.
- Придется ему помочь, - говорит Тимур Ване.
- Потащили.
Ваня совершенно трезвый. Он практически и не пил. Тимур пьяный, но до меня ему далеко. Они берут меня под руки и волокут к выходу. Я кое-как перебираю ноги. Одно спасение – за вещами приедут специальные люди. Я имею в виду инструменты.
Выходим в тамбур. Точнее они выходят. Меня выносят.
Я вижу, как она стоит на платформе, прощаясь с пассажирами.
Я закрываю глаза…
Поскорее бы убраться отсюда…
Шаг, еще шаг. После такого долгого заплыва шаги даются мне с трудом.
Я закрываю глаза…

Я сознательно не поднимаю головы. Я не настолько пьян, насколько выгляжу.
- До свидания. Удачного концерта!
- Спасибо, Даша, - Тимур говорит ей, - а вот это наш солист.
Она улыбается. Я чувствую это. Интересно, это улыбка умиления, или отвращения?
- Надеюсь, на концерте он будет выглядеть лучше.
- Мы тоже. Что ж, всего вам доброго.
- И вам тоже. До свидания. Спасибо за автографы.
- Не за что, - хором отвечают Ваня и Тимур, - До свидания.
Бля, да сколько можно прощаться??? Несите меня уже скорей отсюда!
И они несут меня. Волочат по перрону в сторону вокзала. Постепенно, чтобы они ни о чем не догадались, а начинаю идти более активно. Заходим в здание.
- Где туалет? – я смотрю на Ваню, все еще держась за него. Тимура я уже отпустил со словами искренней благодарности.
- Вроде там, - Ваня показывает в конец зала, - Тебя проводить?
- Да не, я сам. Вроде нормально уже. Надо умыться.
Я пересекаю зал и захожу в туалет. Вообще-то, я прекрасно знал и без Вани, где он находится, просто нужно было что-то спросить. Кое-как плачу за вход.
Кабинка чистая, но очень сильно воняет хлоркой. Наверное, только что вымыли. Так даже лучше.
Я стою над унитазом, и меня и вместе с рвотой из меня выходит весь алкоголь, вся моя любовь, и все мое отвращение. Из меня выходит твоё солнце, твой мир, и твои улыбки. Какого дьявола я их только заметил! Мне настолько плохо, что лучше я себя не чувствовал уже долгое время. Наконец-то, все кончилось. Хотя бы в рамках этого поезда. Наконец-то.
Я закрываю глаза…

Ну что ж, берега уже не видно. И то хорошо. Я иду, собирая в сумку мысли. Одинокое путешествие без конца. А так хотелось бы, чтобы рядом шел кто-то еще. Тот, кто мог бы разделить с тобой усталость. Кто смог бы отломить тебе кусок от своего хлеба. Кто подхватил бы, когда ты споткнешься. Но в одиноких путешествиях такие бонусы не предусмотрены.
Я иду по дороге. Она очень узкая. Даже не дорога – тропа. И эта тропа уходит в лес. Осенний лес. Вокруг осень. Я только сейчас это понял. Вокруг осень, раскрасившая все своими красно-золотыми красками. Вокруг осень, подарившая всему сладкий аромат безнадежности. Вокруг осень, затянувшая синее небо. Осень, готовая обрушить на меня свой ливень. Холодный и противный. А впереди лес. В лесу слишком легко заблудиться. Но заблудиться может лишь тот, кто знает, куда идти. Я же иду в лес…
Я закрываю глаза…

Мы выходим на площадь перед вокзалом. Я уже говорил, что информация о точном времени нашего приезда не подверглась огласке, поэтому и фанатов здесь нет. Да и потом: сейчас бы больше похожи на привокзальных алкашей, а не на знаменитостей. Машина ждет нас на парковке.
По пути в гостиницу я стараюсь ни о чем не думать. Я очень люблю приезжать в новые города. Раньше любил. Теперь эти постоянные переезды не вызывают у меня никаких особых эмоций. Поезд – гостиница – концерт – клуб – гостиница – поезд. Кто-то может со мной поспорить, что это не кольцо? Замкнутая система. Еще не доехав до гостиницы, я уже знаю, как и когда я оттуда уеду. Еще не доехав до города, я уже знаю, что буду там делать. Еще не сыграв концерт, мне уже кажется, что я его сыграл. Все повторяется. А чего еще я хотел? Чтобы жизнь была лучом, а не спиралью? Бесконечной? Или что?
Я и так живу отлично от многих. Но в чем состоит это отличие? Материальные ценности не так важны. Деньги, слава, признание. Даже если наша группа попадет в историю – кому все это нужно? Разве это важно?
Я задаю слишком много вопрос. Последнее время слишком много. Давно пора успокоиться. Повзрослеть.
Я делаю свою работу. Делаю ее хорошо, раз кто-то до сих пор приходит на концерты. Я делаю ее не один. Даже если я вру, то может мое вранье для кого-то покажется правдой. Может я, сам того не понимая, открыл кому-то глаза. Может какие-то слова, которым я не придал значения, стали для другого человека откровением. Я не знаю… это ведь слишком большая ответственность. И раз я выбрал для себя этот путь, до должен эту ответственность взять на себя.
Выбрал… я не выбирал. Я просто всегда знал, что так должно быть. Что я должен стать музыкантом. Я хотел им стать. У меня не было выбора. Я не хотел становиться пожарником, не хотел становиться строителем, не хотел становиться продавцом. Мне не из чего было выбрать. Я стал музыкантом, потому что это был единственный выход для меня. Также как и сейчас у меня нет другого выхода, как ехать в гостиницу, хотя я с удовольствием прошелся бы пешком. В машине меня начинает укачивать.
У Тимура звонит телефон.
- Алло… да… - смотрит на меня, слушает, - да-да-да… и что нам делать?... А остальные?... И как мы должны все успеть?...
Я вопросительно смотрю на него.
- Ну ладно, хорошо… ладно… я поговорю с ними. Да, пока. – вешает трубку.
- Ну и? – мы с Ваней ждем разъяснений.
- Короче, сегодня днем взорвали какой-то ларек рядом с тем местом, где мы должны были завтра выступать. В целях безопасности наш концерт сдвигается на один день. Завтра выходной, - говорит Тимур. Я прекрасно понимаю его напряжение, потому что знаю, что сейчас будет.
- Завтра? – спрашивает Ваня, - но как мы успеем на следующий концерт?
- Придется лететь, - отвечает Тимур.
- Ну нафиг! Никуда я не полечу!
- Ваня, у нас нет выбора.
- Никуда я не полечу.
- Это не ответ…
Ваня отворачивается к стеклу и дает понять, что разговор окончен. Как я не люблю, когда вот так вот происходит.
- Вань, следующий концерт последний в этом сезоне. Слетаем один раз, - я вытягиваю указательный палец, - Обратно поедем поездом.
- Ну так раз это последний концерт, почему нельзя и его на день перенести?
Тимур, раздраженный Ваниной упрямостью, поворачивается к нему:
- Я уже спросил у Леши. Потому что в таком случае придется заплатить слишком большую неустойку. Билеты на тот концерт начали продавать за полтора месяца. У нас нет вариантов, Вань!
- Тем более поезд туда идет три дня. А самолет долетит всего за пару тройку часов. Два дня выходных. Нормальных выходных, Вань, - я смотрю на него восторженным взглядом пьяного человека, - Два дня, представляешь? Можно будет погулять по столице, отдохнуть. И сегодня отдохнем. А самолеты…
- Ладно…
- А самолеты не такие уж и страшные…
- Я сказал «ладно»!
- … Не такие уж и страшные, чтобы бояться на них летать…
- Да успокойся уже ты, - но в его голосе нет раздражения. Скорее радость то того, что он немного потрепал нам нервы, и что мы его немного поуговаривали. Теперь все нормально.
Проблема себя исчерпала. А может, я просто так думаю своей пьяной головой. Ваня смотрит в окно.
Я закрываю глаза…

Густой лес. О таком лесе можно прочитать в сказках. Деревья-великаны. Словно живые. Будто бы видят, что я вошел. Чувствуют, что кто-то потревожил их покой. Я просто начинаю путь.
Тропа практически не видна. Теряется в деревянных лабиринтах. Есть ли выход отсюда? Думаю, есть, вот только…
Вот только тропа… не теряется в лабиринтах. А просто исчезает. Нет здесь никакой тропы. Куча разных дорожек, прогалинок, которые начинаются и заканчиваются нигде. Каждый проходит этот лес по-своему. Для кого-то это – темная чаща, страшная и опасная, и он просто обходит ее стороной. Для кого-то – всего-навсего небольшая рощица. Он преодолевает ее с закрытыми глазами. А кто-то вообще не доходит до него, оставаясь плыть в реке. Для меня – лес в стиле фэнтэзи. Настолько же страшный и непредсказуемый, насколько волшебный и дружелюбный. Гостеприимный… Вот только отпускает ли он своих гостей домой? Думаю, здесь нет ответа. Это нужно просто проверить.
Я делаю шаг с тропы. Жаль, что никого рядом нету. Перебираюсь через повалившееся дерево, и вижу прямо перед собой извилистую дорожку. Где она кончается, честно говоря, не видно. Но, по крайней мере, сейчас наши пути совпадают.
Я закрываю глаза…

Лежа в номере отеля, я получаю удовольствие от выходного. Возможно, это удовольствие было бы намного более ощутимым, не напейся я утром. Но сейчас меня потихоньку начинает отпускать. Тошнота уже прошла. Пью кофе. При мысли о сигаретах тошнота возвращается, поэтому предпочитаю о них не думать.
Я до сих пор вижу твою улыбку.
Размышлять о том, насколько правильно я поступил, теперь уже поздно. Теперь можно либо попытаться что-то исправить, либо пустить все на самотек. А вот что из этого лучше – это другой вопрос.
На самом деле я не думаю ни о том, ни о другом. Я просто лежу в номере и пялюсь в телевизор. Стук в дверь – обслуживание.
Еда помогает придти в чувство. Сэндвичи и лимонад со льдом – что может быть вкуснее на земле? Мне кажется – ничего.
Я бы провалялся так целый день. Я смог бы потратить свой выходной впустую. И завтрашний день тоже. Может, вечером опять бы напился. И наутро умер бы от головной боли. Что бы написали в газетах? «Алкоголь убивает рок!» Или: «Певец нашел смерть в бутылке!» Или еще какую-нибудь чушь. Не знаю, никогда не задумывался, кто и как придумывает эти творческие высеры.
Так вот, чтобы всего этого не произошло, я поднимаюсь, беру куртку, сумку, и выхожу из номера. В общем и целом я представляю, куда собираюсь идти. Только не представляю, зачем.
Тимур выходит из соседнего номера:
- Ты куда?
- Пойду прогуляюсь.
- Один.
- Ну да. Хотел немного походить.
- Могу с тобой пойти, если хочешь.
- Да не, не надо. Пройдусь один.
- Ну смотри, как знаешь, - пожимает плечами, - Если что – я внизу в ресторане буду.
- Ладно. Давай.
Он направляется к лифту, который спускается прямо в ресторан. Я же спускаюсь на другом лифте в холл. Похожу к администратору.
- Если вдруг молодая девушка будет меня спрашивать, дайте ей ключ от моего номера, и попросите подождать.
- У девушки, возможно, есть имя, - спрашивает он со всей своей учтивостью.
- Возможно, но… ах да, ее зовут Дарья. Даша.
- Хорошо, сэр, я передам.
«Сэр». С каких это пор я стал «сэром»? Не важно.
Интересно, о чем я думаю, когда совершаю такие дебильные поступки, вроде этого? Что она вдруг бросит все и помчится на мои поиски. Полный бред.
Выхожу из гостиницы. Такси ловить я не стану. Лучше пройдусь пешком. Так давно не гулял.
Когда я учился в школе, то очень часто гулял по центру города. Один или с друзьями. Однажды с другом прогуливали уроки. Поехали в центр. Долго ходили, а потом набрели на двор бывшего рок-клуба. Там все стены были изрисованы именами и лицами ушедших звезд. Легенд. «Цой не умер, он просто вышел покурить». «Кобейн жив». «Джим Моррисон живет во мне». Мы тоже написали небольшую надпись. Зато маркер был такой, что сейчас, когда мой друг лежит в земле, эта надпись до сих пор украшает собой стену этого дворика. А раз она есть, значит, есть и мы. Значит, все это было правдой. А не каким-то дурным сном. Я надеюсь…
Я иду в сторону вокзала, рассматривая местную архитектуру. Вдыхаю летний воздух, и чувствую себя настолько спокойным, насколько может чувствовать себя человек. Я не хочу думать, что будет дальше. В конце концов, максимум, не будет ничего. Все равно к вечеру все станет ясно. И для меня… и для нее.
Черт возьми, что же я делаю? Зачем? Решил опять сыграть в романтику? Что ж, попробуй.
Я иду, и радужные картины в моей голове сменяются холодом безнадежности, а веселый смех – жутким оскалом. Что же я делаю? Спокойствие, как волны, накатывает на меня. И мне легко и свободно. Но лишь только отлив, мне хочется сесть и умереть. Пройти вдоль строящегося дома и поймать головой кирпич. Попасть под машину. Или случайно схватить пулю, предназначавшуюся не мне. Все, что угодно, лишь бы не дойти до вокзала. Сердечный приступ. Раскрытая язва. Инсульт. Кровоизлияние в мозг. Перекрывание дыхательных путей. Бля, ну есть же какой-то способ, кроме как струсить и пойти обратно. Этот мне точно не подходит!
Где то тонкое ощущение, которое приходило ко мне раньше? Почему я скатился до таких банальностей? Скажи мне! Где вся эта грация эмоциональных танцев? Почему я не чувствую себя влюбленным? Я чувствую себя говном. А раз так – то что тогда, скажи мне, я делаю? Или я уже настолько отупел, настолько окостенел, настолько разложился и прогнил, что стал просто материей, занимающей место в пространстве? Почему мне так плохо???
Я закрываю глаза…

Отдохнув немного в тени большого дерева, я снова продолжаю путь. Странно, но мне постоянно кажется, что я очень скоро приду…
Я закрываю глаза…

Подхожу к вокзалу. Странное ощущение оправданности, и в то же время безголовости моего поступка, увеличивается с каждым шагом. Но с чего начать? Здесь несколько десятков поездов. Пригородные и дальнего следования. Куда идти?
Захожу в зал, вижу охранников. Мужчина и женщина. Очевидно, что это будет первой моей отправной точкой:
- Простите…
Они обращают на меня внимание.
- Скажите, а как мне найти поезд? Я на нем сутра приехал.
- Билет у вас остался?
- Нет, к сожалению. Я просто там, похоже, паспорт в купе забыл, - надо ведь что-то соврать для правдоподобия.
- А-а. Это тогда вы идите к дежурному по вокзалу, - говорит женщина, - она вам расскажет, куда его отправили.
- Отправили?
- Молодой человек! Вы же не думаете, что поезд будет вас у платформы весь день ждать с вашим паспортом?!
- Нет… да, я понял, - и действительно, - а как пройти к дежурному?
Женщина показывает мне дорогу.
- Спасибо большое!
- Не за что, - практически хором отвечают оба.
Я нахожу дежурного по вокзалу. Интересно, как можно всю жизнь просидеть в этом кабинетике за бронированным окном, отвечая на идиотские вопросы вроде моего.
- Как мне найти поезд?
В общем-то, повторяется опять тот же диалог. Только вранья становится чуть больше, так как она задает лишние вопросы, типа «А где же ваш билет?», «А с кем вы ехали?» и так далее.
- Ваш поезд отогнали во второе депо.
- Спасибо большое. А как мне туда пройти?
В принципе, если бы я спросил «Какова длина экватора Марса?», на меня бы и то смотрели, как на более адекватного.
- Пройти? – глаза-шары.
- Ну да, а что? – меня порой сильно бесят вот такие вот вопросы.
- Туда на электричке час ехать! Станция «Второе Депо».
- Спасибо еще раз…
Да уж. Я думал, все будет намного проще. Хотя, если учесть, что сегодня выходной, и делать мне все равно больше нечего… можно и прокатиться.
Народу на вокзале много. Все спешат по своим делам. Бегут, обгоняют, останавливаются. Задумываются на секунду. Зачем все это? И снова бегут. На дачу. С дачи. На море. С моря. В отпуск и из отпуска. К родным. К девушкам. Или от них. Бегут от своих проблем навстречу новым. Точно так же, как и я.
Стою, смотрю на все это великолепие. На этот танец живой массы. Энергичность и отточенность движений. Вперед-назад. Быстрее. Влево-вправо. Вверх-вниз. Еще быстрее. По чужим головам, по незащищенным пальцам ног – вперед! Навстречу несбывшимся мечтам. Навстречу концу уверенным шагом! Левой! Левой! Раз-два-три! На месте – шагом марш! Ведь тебе только кажется, что ты движешься вперед. На самом деле – это просто обман зрения….
Вливаюсь в этот поток. Он сам несет меня. Я потерян, но здесь никто не даст мне потеряться.
Сам того не понимая, оказываюсь рядом с электричкой.
- Скажите… - прошла мимо.
- Извините, пожалуйста… - даже не обернулся.
К этому даже подходить страшно.
- Простите, вы не знаете…
- Что?
- Я на ней до «Второго Депо» доеду? – чувствую себя просто ужасно глупо. Как будто милостыню прошу.
- Доедешь.
Ладно, хоть не ударил.
Сажусь в поезд, поближе к окну. Люди занимают места. Полуживая бабушка и быдло из пригорода. Молодой гомосексуалист и чернокожая женщина. Подростки курят в тамбуре. Женщины рядом разгадывают кроссворд. Это только те, кого я смог выделить. В остальном вагон полон одинаковых на первый взгляд людей. С мелкими отличиями во внешности. С гигантскими отличиями в судьбах. В жизнях. Проекция города в одном поезде. История мира в одном флаконе.
Я зарываю глаза…

Что ты испытываешь, когда смотришь в вечернее небо? Тишина и покой. Спокойствие чего-то слишком большого. Ты слышишь, как тебя зовут?
Посреди чистого поля я стою, и смотрю, как по небу проплывают облака. Это небо… Оно окутывает целый мир. Мы можем находиться за тысячи километров друг от друга, и смотреть в одно и то же небо.
Представь, что если бы ты сидел в кабине самолета. Ты отрываешься от земли, и видишь закатное солнце. Пробиваешься сквозь облака, и… это просто невозможно описать. Я смотрю в небо, стоя на земле, и все больше хочу взлететь к нему. Остаться там.
И вечно смотреть, как заходит солнце.
Меня зовут…
Я закрываю глаза…

Не знаю, сильно ли отличается «Второе Депо» от первого, но третьего такого точно не нужно.
Зассанные ларьки, бомжи, таксисты, магазины, в которых продается пиво и печенье. Заблеванные остановки с кучей народу. Грязные бездомные собаки. Гопники и попрашайки. Обычные люди. Окраина города. Окраина жизни. А ведь каждый где-то в глубине своей души хотел бы как можно реже здесь появляться. Потому что есть на планете такие места, про которые бог либо забыл, либо просто не хочет думать.
Поезд, на котором мы приехали, стоял неподалеку. Я заметил его с платформы, когда вышел из электрички. По пути к нему я все думал, что скажу. Никаких нормальных вариантов у меня не было, и я просто решил действовать по ситуации. Однако, подходя к вагону, я уже не был таким решительным, и сердце начало отдавать в груди ноющей болью.
Ситуация оказалась элементарной.
В тамбуре вагона, на котором мы приехали сегодня утром, находится человек. Точнее сидит на корточках.
- Добрый день, - обращаюсь я к нему.
- Добрый, - отвечает от, поворачиваясь ко мне и вынимая из зубов сигарету.
- Скажите пожалуйста, а Даша здесь?
- Даша? – слегка по-идиотски переспрашивает он.
- Даша...  ну, проводница.
- Нет… нет ее сейчас, - он явно не хочет продолжать разговор. Либо он просто не очень словоохотлив. И слегка грубоват.
- А когда она будет?
- Я не знаю…
- Послушайте, - мое терпение начинает трещать по швам. – Мне очень нужно ее увидеть! И сделать это нужно как можно раньше!!
- Слушай, парень, - его выражение лица меняется с дебильного на слегка разозлившееся лицо идиота, - Нет ее сейчас, понятно? Так что нечего тут ошиваться… Хочешь увидеть ее, приходи к отправлению поезда на вокзал! А сейчас двигай отсюда!
Больше всего я мечтаю сейчас о пистолете.
- А во сколько отправление?
- В десять.
- Спасибо, - говорю я, уже практически отвернувшись от него, и направляясь обратно к платформе.
- Пожалуйста, - процеживает он сквозь зубы, и смачно сплевывает на рельсы. Вот ведь урод.
Я возвращаюсь в город. Не могу сказать, рад я, или расстроен. Мне стало легче, что эта встреча отложилась на неопределенное время. Но что теперь делать? Она вечером уедет обратно. Зачем мне с ней встречаться.
Я сажусь в электричку, которая отвезет меня в центр. Прочь из этой помойки. Мусор души. Мусор времени. Гниение и разложение человеческих жизней. Я хотел бы больше этого не видеть.
Интересно, но где же она сейчас?
И откуда взялся этот хмырь в поезде такого класса? Его точно не было в составе, когда мы ехали сюда.
Электричка несет меня в город. Подальше от таких ублюдков, как ты. И где же была она?
Я закрываю глаза…

Я вижу твою улыбку. За твоей спиной я вижу еще одну улыбку. Неприятную. Надменную. Это не улыбка. Это гримаса сарказма. Что б вас всех…
Я закрываю глаза…

Я точно приду вечером. Не знаю, зачем. Я точно приду. Даже если увижу ее в последний раз. Я не хочу, чтоб она запомнила меня алкашом и придурком. Я хочу подарить ей цветы.
Я закрываю глаза…

Вечные цветы моих слов. Мгновенные цветы моей веры. Незаметные цветы моей любви. Убогие цветы моей правды. Грязные цветы моей лжи. Свежие цветы моего поля. Поля моей жизни…
Я закрываю глаза…

У меня достаточно времени, чтобы обдумать все. Другое дело, что мне нечего обдумывать. Я все решил. Я хожу по городу в поисках красивых цветов. Не знаю, какие выбрать. Я всегда любил розы. Синие розы. Я уж не знаю, как их такими делают, но именно эти цветы нравятся мне больше всего. На вокзале я узнал время отправления ее поезда. В одном из ближайших цветочных магазинов я заказал букет и попросил оставить его до вечера.
Я гуляю по городу. Все равно делать толком нечего. Смотрю на наши афиши, периодически попадающиеся на моем пути. Хорошо, что мы отказались от фотосъемки и оставили просто название. Последнее время меня стали раздражать изображения моего лица на афишах. Он было таким большим и так сверху смотрело на всех людей. Мне это не нравилось.
Я гуляю по городу. Некоторые люди узнают меня и подходят, просят автограф. Некоторые узнают, но не подходят. Некоторые думают, что я похож на того известного рокера. Некоторые не знают вообще, кто я такой. Таких большинство. И мне это приятно. Это значит, что все не так и плохо. Что есть еще шанс спастись.
Я гуляю по городу, захожу во всякие магазины. Смотрю, чем живут теперь люди. Звонит Тимур:
- Привет, ты куда пропал?
- Пошел погулять, - отвечаю я.
- Понятно, - он явно хотел то-то еще спросить, но передумал, - слушай, короче, завтра я договорился о репе, вечером. Поиграем пару часиков. Так, просто, размяться.
- Хорошо.
- А послезавтра саунд-чек. За три часа до концерта. Слышишь?
- Да-да, я понял.
- Ты когда вернешься-то?
- Слушай, я не знаю. А что?
- Да пива хотел попить вечерком, - сама банальность.
- Тим, слушай, я еще не отошел от прошлого раза. Короче, созвонимся, ок?
- Ладно, давай, - соглашается он и вешает трубку.
А я продолжаю свои скучные хождения по мукам. Ожидание. Ожидание не чего-то приятного, но чего-то очень страшного и тревожного. Свидания с девушкой, чего же еще…
Когда я учился в университете, то примерно также бродил перед экзаменами. Я никогда к ним не готовился, а просто приезжал за несколько часов до начала и шел последний. Поэтому у меня была куча времени, чтобы походить, размышляя, сдам я экзамен, или нет. И сердце постоянно бешено стучало в груди, и я каждый раз обещал себе, что это последний раз, когда я так забиваю на подготовку. И каждый раз все повторялось заново. Тем не менее, ничего страшного ни разу не произошло. Не произойдет и теперь. Что может случится. Максимум – она не станет меня слушать. Возможно – посмеется надо мной. Что в этом такого? Жизнь на этом не закончится. В конце концов – я рок-звезда, а она лишь проводница в дорогом поезде. У нее зарплата, наверное, даже больше, чем у стюардессы. Хотя, что я могу знать о зарплатах стюардесс? Такие, как она, должны мечтать о таких, как я…
Или нет?
И все таки мне очень интересно, где она была сегодня, и что это за противный тип, который был в ее вагоне? Действительно ли ее не было?
А если у нее работа такая – обслуживать звезд. Ведь на этом поезде очень часто ездят актеры, певцы, спортсмены и прочие деятели культуры. Так с чего я решил, что именно я понравился ей больше других? Потому, что она попросила у меня автограф? В этом нет ничего такого. У Тимура с Ваней она тоже попросила автограф. Потому, что приглашала вечером к себе? Может быть, она всех так приглашает. И потом они сидят, пьют кофе, а она расспрашивает их об их жизни. Или пьют шампанское, и она сама рассказывает о своей. Или пьют водку и занимаются сексом. Я не знаю, почему я так решил.
Это все не важно…
Я вижу твою улыбку, и она ярче солнца.
Поэтому я и иду к тебе. Ты просто прожгла меня…
Я закрываю глаза…

Ночь так прекрасна. Холод черного воздуха успокоит моё тело. Свежесть темного неба успокоит мою душу. Ночь дарит время. Ночь дарит силы. Ты ничего не видишь. Значит, ни на что не смотришь. Ночью нет солнца, которое ведет тебя, и ты идешь на ощупь. Ночью нет света. Ночью нет зрения, а значит нет и обмана. Все, что ты видишь – ничего. Все, что ты трогаешь – правда.
Но взойдет солнце, и длинные тени потянуться по земле, как испуганные души, пытающиеся оторваться и убежать за горизонт. В ночь. Взойдет солнце, и мир станет ярким, цветным, красивым. Но за всей этой яркостью, за всем цветом и красотой всегда кроется тень. И если ты ее не видишь, значит ты стоишь не с той стороны.
Ночью нет теней. И нет смысла прятаться.
Кто-то сказал, что ночью хорошие дела не делаются. Он просто не мог отличить хорошее от настоящего. Ночью каждый такой, как он есть. Без тени.
Солнце осветит тебя и подарит надежду. Надежду быть ярким и красивым. Надежду делать хорошие дела. В полдень нет теней. В полдень ты – Бог.
Но солнце не может светить вечно, разве ты не понимаешь?
НЕ МОЖЕТ!!!! Оставь его… забудь о нем. Уходи.
Но я вижу твою улыбку.
И она ярче солнца. Никакой тени.
Я закрываю глаза…

Наступил  вечер. Свет солнца сменился светом неоновых реклам, сверкающих вывесок, витрин, фонарей, подсветок, фар проезжающих машин. Движение света. Светились даже люди, попадая в разноцветные лучи, отражая их от своих блестящих одежд.
На вокзале было много народу. Я забрал цветы из магазина. Великолепный букет. Я иду к тебя, и люди оборачиваются мне вслед. Твой поезд отправляется с платформы номер 5, левая сторона, через двадцать минут. Я иду по этой платформе, по этой вот левой стороне, и ищу твой вагон. Рядом с ним полно народу. Люди показывают тебе свои билеты и паспорта. Ты смотришь на них, пропускаешь в вагон. Следующий. Я встаю в конец очереди. Через несколько минут молодая пара встает позади меня, но я пропускаю их вперед. Ты пока не заметила меня. Моё сердце колотится все сильнее, и мне становится немного дурно. Но вот, ты пропустила ребят в вагон, и повернулась ко мне.
Я вижу твою улыбку.
- Привет, - говорю я, а ты все смотришь на меня своими большими, красивыми глазами.
- Привет, - наконец отвечаешь ты.
Я старательно избегаю местоимений «ты» и «вы», потому что мне все-таки тяжело выбрать.
- Я хотел извиниться за утро. Наверное, я вел себя немного странно. Я просто…
Боже, какую же чушь я несу. А ведь был целый день, чтобы подготовиться.
- Ничего-ничего, - отвечаешь ты, краснея, - Все нормально.
- Да… обычно я вообще-то так не делаю, - я просто не знаю, как сказать то, что хочу.
- И ты пришел сюда, чтобы извиниться? – ты смотришь на меня удивленно и слегка иронично.
- Ну… да, наверно. Вот! – Я протягиваю тебе цветы.
Ты берешь их, и на твоих глазах я вижу, как появляются слезы.
- Спасибо, - ты больше не смотришь на меня. Ты прячешь взгляд.
- Не за что… просто не хотел, чтобы ты подумала, что я на самом деле такой.
Ты смеешься, но взгляд не поднимаешь.
- Да, по телевизору тебя пьяным ни разу не показывали.
Теперь улыбаюсь я.
- Да.
- Спасибо еще раз. За цветы.
- Не за что, - опять повторяю я.
Ты поднимаешь наконец-то глаза, и я вижу в них высохшие слезы счастья и горя.
- Мой поезд отправляется. Я должна выгнать провожающих.
- Да, конечно.
Я получаю легкий толчок в спину, и между нами оказывается мужчина в странной шляпе и длинном пальто. С небольшим чемоданом. Ужасно запыхавшийся. Он протягивает Даше билет и паспорт, а сам встает, упершись ладонями в колени, пытаясь отдышаться.
- Пожалуйста, проходите. У вас шестое купе.
- Спасибо, - отвечает мужчина в шляпе, - я уж думал, не успею.
По радио объявляют, что твой поезд отправляется. Ты уходишь в вагон, и я слышу, как ты просишь провожающих покинуть поезд. Один человек выходит, и направляется в сторону вокзала. Поезд трогается, но дверь еще открыта. Ты все равно выйдешь закрывать ее, поэтому я иду вместе с поездом по пирону. Я мог бы сейчас запрыгнуть внутрь, и уехать. Но послезавтра концерт. Завтра саунд-чек. Я мог бы купит билет на самолет обратно, но его может не оказаться. Поэтому я просто иду вдоль вагона, а поезд тем временем начинает постепенно набирать скорость.
Наконец ты появляешься в тамбуре.
- Что ж, пока. Удачи на концерте.
- Спасибо, - отвечаю я, оставаясь стоять на месте, - Я, кстати,  был сегодня в депо.
- Что?
- Хотел встретиться с тобой.
Поезд ускоряется, и мне приходится немного прибавить шагу, хотя я еще не бегу.
- Зачем? – спрашиваешь.
- Я не знаю…
Я вижу твою улыбку.
- Просто хотел. Я тогда не пришел… я просто не знаю, как объяснить.
- Ничего страшного, - говоришь ты, и по твоим словам понятно, что ты так не думаешь. Или я просто сам себя обманываю.
- Приезжай на концерт, если хочешь. Мы встретимся.
- Я не знаю. Смотря, какое будет расписание.
- Приезжай, пожалуйста.
Вот теперь я уже бегу.
- Хорошо.
- Я буду ждать.
- Я приеду, обещаю.
- Спасибо… я…
Но пирон кончается, и я не успеваю договорить. Договорить то, чего сам не знаю. Все это очень странно.

Я смотрю на удаляющийся поезд, а потом поворачиваюсь, и иду обратно по пирону, размышляя о том, что я сделал так, а что нет. И пока я иду, Даша в своем маленьком купе проводника ставит цветы в вазу, и только теперь замечает в них записку. Разворачивает ее, читает, и на ее глазах снова готовы появиться слезы. Записка падает на стол, и свет лампы выделяет одну единственную строчку, написанную моей рукой:

«Я хотел бы остаться с тобой..,»

Я закрываю глаза…

Ярче Солнца…
Я закрываю глаза…

Возвращаюсь в отель. После целого дня никчемных хождений по этому здоровому городу. В свой пустой и одинокий номер. Падаю в кресло, включаю телевизор и звоню в ресторан. И пытаюсь не думать о том, что же я все-таки натворил. Мне стыдно и неудобно за себя. Я чувствую убогость сказанных мною слов, вижу уродливость сделанных мною жестов. Я помню свое идиотское выражение лица. Я понимаю, насколько жалко я выглядел в этот момент. Есть люди, которым Бог забыл дать какой-либо из талантов. Мне он забыл дать талант «НЕ ВЫГЛЯДЕТЬ ИДИОТОМ!». И теперь я опять и опять воспроизвожу в памяти эту ситуацию, и с каждым разом мне становится все более и более стыдно. «Я хотел бы остаться с тобой». Я хотел бы вернуть все назад. Я хотел бы, чтобы все было по-другому. Но чего хочешь ты?
Я закрываю глаза…

Жду.
Я закрываю глаза…

Глава 10.

Оставшиеся дни до концерта мы проводили как обычно, когда у нас было свободное время. Утром ходили по магазинам, растрачивая честно нажитые деньги. Днем ходили смотреть на площадку, на которой должен был быть концерт. Долгие беседы со звукорежиссером, очередная проверка звука. Предварительная, так, по-моему, они объяснили. За столько лет барахтанья в этом болоте я так и не понял, как они все это делают. Вечером сидели в номере у меня, и опять терялись в алкогольных откровениях. Последнее время это начало превращаться в привычку.
- Так жить нельзя, - сказал Тимур.
- Почему? – я посмотрел на него, сделав очередной глоток из своего стакана.
- Тебе не кажется, что ты так слишком быстро перегоришь?
- В смысле – перегорю?
- Я имею в виду, что мы упираемся в дно, дружище.
- Я понял.
Я действительно понял его. Мы продолжали разговор, хотя наши доводы и аргументы друг для друга мало что значили, и вообще мы начинали периодически соскакивать на другие темы, от них уходя уже в совсем другие стороны. Но я его понял. Потому, что сам думал также. Мы снова замыкались в кольцо, но только теперь радиус у кольца стал невообразимо меньше, в отличие от того, каким он был раньше, много лет назад, когда я блевал с моста в свое отражение. Тогда, при всем трагизме ситуации, все было проще. Тогда было будущее. А теперь его как будто бы нет. Тогда казалось, что время еще есть. А теперь, оборачиваясь назад, кажется, что все, что ты сделал, было напрасно и ненужно. Тогда зачем были все эти ужимки и прыжки?
Время не стоит на месте, и каждая следующая секунда бежит быстрее предыдущей. Оно бежит по спирали, у которой большой радиус основания, и высота витка в начале пути тоже очень большая. Эта спираль называется жизнью. А потом радиус и высота начинают неумолимо снижаться, и в какой-то момент ты просто крутишься в одной точке. Коллапс саморазвития. Ты превращаешься в обычное никчемное существо, которое доживает свой век. Алкоголь разрушает твой мозг, поэтому ты так и не можешь наконец-то уяснить для себя, что ты уже не молодой. И продолжаешь нести всякую чушь. Только сквозь твои морщины и устаревшие взгляды, сквозь твой примитивный словарный запас, сквозь твои попытки держаться за время ты начинаешь казаться смешным и жалким. Ты толчешься в проходе, не уступая места. Ты знаешь, что отсюда нет никакого выхода, но страх перед очевидностью решения, которое необходимо принять, не дает тебе уйти с высоко поднятой головой. Очевидный траур происходящего заключается в том, что ты уже сам все понимаешь. Понимаешь, что настало время молчать и смотреть лишь назад, пользуясь плодами того, что сделал. А как же тяжело осознавать тот факт, что больше ты на это не способен. Что то, каким ты был, совсем не соответствует тому, каким ты стал. Что тот герой умер, оставив после себя иждивенца и нахлебника. Что ты просто перегорел.
Да. Именно этого я и боюсь, Тимур.
Я закрываю глаза…

Я помню, как плыл по дну реки. И совсем не хочу туда возвращаться. Мое путешествие больше не пройдет через одну и ту же точку. Оно может только незаметно оборваться. Тогда я упаду, и похороните меня там же.
Я вижу огни большого города. В ночном небе от них остается светлое пятно на пузе облаков. Я слышу шум и гам бегущих пешеходов. Рев прорывающихся сквозь пробки машин. Храп спящих рабочих. Чувствую вонь утреннего перегара. В этом городе живут ОБЫЧНЫЕ ЛЮДИ. Я слышу раскатистое эхо телевизоров, транслирующих один и тот же канал. Рекламы миллиардов магазинов сливаются в одну полноценную картину. И я чувствую, как вертятся шестеренки. Здесь каждое действие – лишь цикл. И вся система подчиняется совсем простым законам «зарабатывай – трать – размножайся». Просто для каждого ее элемента написан свой уникальный на первый взгляд алгоритм, который на самом деле не отличается от всех остальных. Уникален он потому, что ты должен так считать. Одинаков он потому, что ты должен так жить.
Я слышу плачь детей и шипение раскаленных сковородок. Слышу звон будильников. Меня тошнит от вращающегося в стиральных машин белья. Я слышу одну единственную мелодию мобильного телефона, играющую тысячами оттенков дебильности. Штаны и рубашки, переливающиеся в калейдоскопе убожества. Музыка, выжигающая землю. И постоянный гомон, составленный из непонятных слов, аббревиатур, безграмотности и кокетства.
В этом городе живут обычные люди, поэтому с одной стороны у него роддом, а с другой кладбище. В этом городе время властно только над материей. В остальном ничего не меняется. В этом городе каждый счастлив от ощущения своей значимости. И каждую долю секунды умирает очередной счастливый человек. Умирает, и никто уже не смотрит в то место, где он только что стоял. Умирает, и тогда тусклая звездочка загорается на другом конце вселенной, но из этого города ее не разглядеть. Здесь нет будущего. Здесь живут обычные люди. Я подхожу к нему, и слышу, как вертятся шестерни.
Я закрываю глаза…

Концерт прошел как обычно. Было здорово, но ведь мы теперь именуемся громким словом «профессионалы». И это раньше, выступая на каких-то сборных солянках в клубах, ты переживал. Тебе не настраивали звук. Тебе не настраивали свет. Тебя тут никто не ждал. Тебя тут никто не знает.
Теперь же все совсем по-другому. Вместе с тобой в представлении участвует столько человек, что становится не страшно.
Страшно только то, что ты сегодня не пришла.
Конечно, я не смог бы разглядеть тебя в тысячах людей, столпившихся в зале. Но я ждал тебя до концерта. Ждал, что зайдет охранник и скажет, что пришла девушка, о которой я его предупреждал. О которой я предупредил почти всех, кроме Тимура и Ивана, потому что не мог им рассказать всей этой бредовой правды. Когда миллионы девочек плачут над твоими песнями, а миллионы парней копируют твою прическу и обувь, то совсем не хочется быть посмешищем в глазах своих же друзей.
После концерта мы возвращаемся в гостиницу, и напиваемся до полусмерти. Сутра самолет. Мы встаем с тяжелыми головами, и ничего не радует так сильно, как глоток крепкого кофе без сахара. И в этом и есть самое интересное: вчера, до концерта, позавчера тоже, вчера во время концерта, все это время я ждал тебя. Все это время я думал только о тебе. Я надеялся, что мой план сработает. Надеялся на то, что ты действительно окажешься такой дурой, чтобы бросить все, и примчаться сюда, к человеку, которого ты не знаешь. Зачем? Просто потому, что он позвал тебя. Просто так, понимаешь? И я ждал…
Но ты не пришла, и это было логично. Ты не пришла, потому что мы с тобой не герои дерьмового сериала. Потому, что мы с тобой просто люди. И для нас сделать необдуманный, смелый шаг, который перевернет нашу жизнь, отказаться от чего-то привычного и, казалось бы, вечного, для нас это невозможно. Мы обычные люди, живущие так, как мы умеем. И когда мы сталкиваемся лицом к лицу с возможностью поступить безрассудно, то делаем вид, что ничего не происходит. Мы ходим в кино и смотрим, как человек хватает пистолет и делает какую-то глупость, как девушка бросает все и уезжает в другой город, как парень орет на своего шефа и вылетает с работы, как ребята идут на пролом и грабят банк, чтобы спасти друзей… в кино показывают столько нереального говна… и каждый говорит себе: «Будь я на его месте, то поступил бы также!», но на самом деле выясняется, что никто и пальцем бы не пошевелил. Потому что слишком страшно остаться ни с чем.
Поэтому сегодня я не жду тебя. И уже не так хорошо помню. Хотя горькое чувство досады все еще живо в моем сердце, я уже не так ясно понимаю, на что я вообще вчера надеялся. Сегодня я уже думаю только о кофе и о том, как болит голова. И о том, как будет тяжело лететь с тошнотой. И о том, что Ваня наверняка закатит скандал, потому что, хоть он и согласился на самолет, но сейчас его состояние, как говорится, крайне не стабильно. И еще я думаю о том, как мы вчера выступили. И еще я думаю о тебе, но эти мысли уже совсем другие.
Я вижу твою улыбку.
Я закрываю глаза…

Я помню реку. Холод воды. Синеву воды. Отчаяние воды. Обреченность воды. Бескомпромиссность воды. И лучик солнечного света, пробивающий вглубь. Туда, где плывут люди. Где плыл я. Долго. Бесцельно. По течению. В бесконечность.
Я помню реку. Помню тот страх и отчаяние, с которыми я вырывался из нее. Помню ты неосознанную радость прикосновения к суше. И помню, как повернулся к ней спиной.
Сейчас передо мной город. И почему-то старые воспоминания возвращаются.
Я закрываю глаза…

Тем не менее, Ваня не устроил никакого скандала. Мы с ним выпили по паре таблеток аспирина, и в целом через пару часов наше самочувствие выровнялось к лучшему. Выходя из номера, я еще раз посмотрел на заблеванный ковер и сломанный столик. Какие же мы порой бываем свиньи. Мне просто стыдно за себя.
В аэропорту мы садимся вместе со всеми. Никаких «VIP’ов» и прочей ерунды, как показывают в кино. Нас встречают фанаты.
Когда известный музыкант приезжает с гастролями в другой город, его везде сопровождают охранники. Он ездит на лимузине и за ним ходят толпы фанатов. Куча организаторов, переводчиков и прочих людей.
Мы не такие. Мы не такие популярные. Мы могли всегда рассчитывать на приличную гостиницу и хороший поезд. На мини-бар в номере. Никаких пентхаусов. Никаких «VIP’ов». Насколько это хорошо?
Я люблю небо. Люблю летать. Не знаю, почему. Но я никогда не боюсь упасть. В конце концов, какая разница…
Я сижу, и смотрю в иллюминатор. За окном плывут облака. Из-за них я не вижу землю. Наверное, именно из-за облаков Бог не видит, что происходит с нами. И не может нам помочь.
Все повторятся снова и снова. Прибытие, такси, гостиница. Вечером встречаемся с Лешей. Нашим директором. Последние пару концертов мы проводили без него. Сами по себе, общаясь только по телефону. А он здесь готовил все к нашему приезду. Это последний концерт, после которого можно будет отдохнуть. За этот тур мы объехали около тридцати городов. В основном мы перемещались на поезде, а оборудование перевозили на автобусе. Два последних концерта мы играли на штатном оборудовании площадок, где выступали, так как с автобусом произошли какие-то проблемы, и, разобравшись с ними, он сразу отправился сюда.
Боже, в какие глупости приходится вникать, если ты хочешь донести что-то до людей. Иногда мне кажется, что мне все это просто не нужно. Иногда я начинаю терять суть происходящего. Иногда мне кажется, что я не стал верить таким, как я. Иногда мне кажется, что все слишком плохо. А знаешь почему?..... Потому, что в этом долбанном состоянии максимум, на что тебя хватает, это сидеть, и пялиться в иллюминатор, жалеть себя, жалеть себя, и строить кислую мину, и пялиться в иллюминатор…
Видеть твою улыбку.
Я закрываю глаза…

Огромные ворота. Никто не входит. Никто. Но никто и не выходит. Почему? Я задам встречный вопрос – зачем? В этом просто нет смысла. Здесь все счастливы. В отличие от реки, здесь никто не плывет по течению из ниоткуда в никуда. Здесь все варятся в своем соку. Здесь все счастливы. Здесь могут чувствовать. Возможно, даже могут думать. Хотят ли – это другой вопрос. Чего они точно не хотят, это покидать пределов. Выходить за стены. Зачем? Можно ведь не вернуться. Можно остаться ни с чем. Так зачем же рисковать? Зачем вообще об этом думать.
Ворота открываются, и я вижу копошение. Я слышу лязганье челюстей. Хлопанье глаз, Скрежет шестерней. Система.
Я закрываю глаза…

Я просто жду не дождусь концерта. Я хочу, чтобы все поскорее закончилось. Хочу вернуться домой. Закончить все и вернуться домой. Что еще нужно?
Пессимизм и апатия – не лучше спутники последнего концерта сезона.
Леша заходит ко мне в номер. Я лежу и играю на гитаре.
- Вечером репетиция, - говорит он.
- Хорошо.
Я смотрю в потолок. Мне очень жалко самого себя.
- Да что с тобой такое? – он не восклицает, а просто как бы спрашивает у самого себя, направляясь к холодильнику. Берет пиво и начинает ходить по комнате. Сейчас будет занудствовать и читать нотации.
- Со мной все нормально…
- Ни хрена с тобой не нормально. Ты похож на кусок унылого говна. Лежишь тут, жалеешь себя…
Я действительно так выгляжу?
- …какого хрена вообще, скажи мне?
- Я не жалею себя, - пытаюсь я отвязаться от него. Мне очень хочется побыть одному.
- А чем ты, тогда, занимаешься? Ты же музыкант! Ты должен расписываться на сиськах у девочек, которые караулят тебя у входа в гостиницу! Ты должен разбивать гитары об сцену! Ты должен пьяным мешать спать людям из соседнего номера! Ты должен орать! Выражать протесты! Посылать всех в задницу! Я не знаю… - он задыхается от того, что его фантазия слишком бедна - … ты должен… ты.
- Это я все должен делать, как музыкант? – у меня нет никакого желания с ним разговаривать, но такую чушь терпеть тоже не намерен.
- Нет, это я все должен делать! – он разводит руками и хлопает себя по ногам. Очень нервный парень. Я хорошо к нему отношусь, за многое ему благодарен, но сейчас меня просто бесит его лекция, - Ты пойми, ты же выступаешь перед людьми! От тебя ждут отдачи. Понимаешь? Для каждой этой маленькой сопливой девочки ты – герой. У нее плакаты с тобой весят над кроватью. Как ты не можешь понять?
- Чего именно? – я не слушаю его. Я занят самосожалением. Оставьте меня в покое.
- Того, что это ты их никого не знаешь. Ты не знаешь ни о ком из них в отдельности. Катя, Маша, Даша, Саша – не важно. А вот они о тебе знают все, что могут. А может и больше. И ты не можешь их всех разочаровать, понимаешь? Ты за них в ответе. За всех до одного.
- Почему это я? – я не хочу с ним соглашаться. Я просто чувствую его правоту, но он не имеет на нее никакого права.
- А кто же еще? Именно ты, - его саркастический тон наставника убивает меня, - А если не хочешь, так и нечего лезть было. Теперь уже соскочить не получится, понимаешь? Слишком многие в тебе заинтересованы, и не только поклонники.
Сейчас я понимаю то, о чем в последнее время лишь догадывался, но не знал, как спросить. Я превратился в товар. Мы превратились в товар. Нас можно покупать в магазинах. Нас можно передавать друг другу. Мы приносим людям деньги. Мои мысли, чувства и переживания, выпущенные тиражом в несколько десятков тысяч экземпляров, приносят владельцам звукозаписывающих компаний и лично мне определенный доход. Это раньше я мог сидеть дома без копейки в кармане и писать песни. О людях вокруг меня. О людях внутри меня и во вне. И эти песни… или стихи. Они бы только принесли мне успокоение. И, может быть, именно в одном из них я нашел бы ответ, и почувствовал бы себя лучше.
Но я не смог бы купить на них хлеба.
Теперь же человек платит за мой диск, поддерживая систему, от которой я сам пытался все время осознанно или неосознанно бежать. Он платит мне за мысль. За идею. За слово. За откровение.
Или за вранье. Он не может этого знать. Никто не может этого знать. Я не верю даже самому себе.
И как же теперь бы? Я начинаю понимать, что мне не о чем говорить. Мне не о чем писать. Я просто ни о чем не думаю. Никакой откровенности. Никакой борьбы. Никакого страха или трепета. Никакого отвращения и протеста. Я просто делаю свою работу.
Я – солист рок-группы. Каждый день я обманываю людей. Каждый день я записываю приходящие мне в голову мысли, чтобы потом извратить их в песню. Чтобы люди купили мой диск, или скачали песню в сети. Чтобы они тратили деньги. Чтобы они обогащали других и обогащались сами. Чтобы они платили деньги за то, что я им поплачусь о своем горе. КАКОМ ГОРЕ???? У МЕНЯ ВСЕ ЕСТЬ!!!! КАК ВЫ МОЖЕТЕ МНЕ ВЕРИТЬ?????? Каждый месяц мы даем концерты, и разукрашенная молодежь в футболках с изображениями наших лиц в пьяном угаре затаптывает таких же, как они. Я прошу их ценить, и они ценят, и блюют себе на джинсы. Я прошу их верить, и они верят мне, и идут тяжелыми ботинками по газону. Я прошу их понять, и они понимают, и выбрасывают бычки в лужи. Я прошу их любить, и они любят, и бьют морды. Каждый раз они смотрят на меня, а я их не вижу. Они верят, что понимают меня. Но понимать-то нечего. Они просят у меня правды, чтобы растоптать ее своими сапогами с криками одобрения, а я создаю для них правду, потому что спрос порождает предложение. Так что каждую ночь я закрываю глаза, потому что мне стыдно за вас, и за себя.
- Ты слушаешь меня, или нет, черт тебя дери!!! – кричал Леша.
- Я понял, не ори, - мне надо от него отделаться, - Леш, я понял. Все, к вечеру буду в поряде.
- К вечеру?
- Леш, ну я же не робот. Дай время придти в себя, подумать над тем, что ты сказал, ладно?
- Подумает он, как же, - сказал Алексей и направился к выходу. Я знал,  что он доволен собой. Но не показывает этого.
- До вечера, - сказал я ему вслед. Я уже стоял посреди номера.
- Не опаздывай, - огрызнулся он, хотя злобы в этой фразе уже не чувствовалось.
Ушел.
Я закрываю глаза…
 

Глава 11.
У меня просто нет другого выбора. Я должен войти внутрь. Потому что меня там уже ждут. В меня там уже верят. Меня там знают. И все в полной готовности объявить мне, что я наконец-то дошел до дома. Что мое путешествие закончилось, и вот он, очаг. Вот эта шестерня заменит тебе уют и тепло. А вот эта – совесть и честность. Тут все автоматизировано, адаптировано и систематизировано. Заходи и садись.
У меня просто нет другого выбора. Я разворачиваюсь, и бегу прочь…
Я закрываю глаза…

То, что Алексей сказал мне, дало ответы на все вопросы. Даже не на вопросы. Никаких вопросов не было. Я просто все понял, и спрашивать мне больше нечего. Я обещал ему, что к вечеру я буду в порядке. И я буду. Мне больше нечего здесь делать.
Люди всегда бояться резких решений. Сталкиваясь с какой-то проблемой, они начинают обдумывать ее. Мусолить. Вертеть туда и сюда. Но никак не хотят принять решение, если оно сопровождается какими-то глобальными изменениями.
Мы все время кричим, как хочется плюнуть на все… Но кто-нибудь плюнул? Мы все время жалуемся на то, как все надоело… Ну так в чем же дело. Страх к переменам? Но только чего бояться? Все это все равно когда-нибудь закончится.
Всю свою жизнь я мечтал о музыке. О славе. О фанатах. О признании. И чего я добился? Не мне судить. Я лишь знаю то, что я просто где-то ошибся. Пусть другой человек на моем месте был бы счастлив. Но у меня вышел конфликт определений. Слава и признание не принесли мне ожидаемого счастья. А это значит, что не они мне были нужны…
Я надеваю пальто, беру сумку, гитару, и спускаюсь вниз. Иду очень осторожно, чтобы никто меня не заметил. Выбегаю из гостиницы и направляюсь в аэропорт. По пути нахожу банкомат, в котором снимаю все деньги со всех своих банковских карт. Их так много, что я не знаю, куда их складывать.
Я закрываю глаза…

Убегаю прочь от этого города. Прочь от всех этих рек, замков, полей. Прочь от всего того, что мне было дорого, и что я так ненавидел. У меня нет дома. Никогда не было, никогда не будет. В одном они оказались правы – путешествие закончилось. Поиск не увенчался успехом.
Я бегу, бегу, бегу…
Я закрываю глаза…

Мне слишком невыносимо думать о том, что повлечет за собой такое мое поведение. Срыв концерта. Огромные потери. По сравнению с тем, сколько они на мне заработали – это мелочь. Мне жаль Тимура и Ваню, но они не смогли бы меня понять. Я чувствую себя предателем. Но я верю, что все у них получится. А в конце концов, мне теперь все равно. Выбор сделан, и назад дороги нет.
Можно, правда, хоть сейчас развернуться, и отправиться обратно в гостиницу. Можно. Поэтому я захожу в здание аэропорта, и отправляюсь к билетным кассам. Беру ближайший рейс обратно, туда, откуда, казалось бы, прилетел тысячу лет назад. Сегодня утром. В современном мире это так просто.
И вот уже через каких-то при часа, после довольно незаметного перелета, я спускаюсь по трапу, покидая самолет.
Ловлю такси на вокзал.
Я вижу твою улыбку. Я знаю, что ты еще здесь. Потому что твой поезд отправляется ночью.
Мне просто хочется спокойствия. Давным-давно, после встречи очередного Нового Года, я лежал дома, один, смотрел глупые новогодние фильмы по телевизору. Никто не звонил, не писал, не приходил. Я никому ничего не был должен. И мне никто ничего не обещал. Я подумал, знаешь, может, мы встретим этот Новый Год вместе? Не на гастролях. Не в поезде. Не в гостинице. Давай, встретим его дома? Вдвоем. Как будто так было всегда. А?
А ведь было столько планов на жизнь. Хороших, красивых. Но мы спрячемся, и никто нас не найдет. А потом мои продюсеры сделают из всего этого балагана красивую легенду. А может быть, просто плюнут на все, не важно. Знаешь, я ведь мог бы стать отличным механиком. В детстве я помогал отцу ремонтировать машину, и у меня неплохо получалось. Мы могли бы уехать куда-нибудь, в тихую маленькую страну, на берегу океана купить домик, и я бы ремонтировал лодочные моторы для рыбаков, а ты бы растила наших детей. Ты ведь не против детей.
Такси везет меня на вокзал. И я уже ни о чем не волнуюсь.
Ты ведь не будешь переживать из-за того, что я больше не популярен, правда? Я уж точно не буду. Ты будешь сидеть вечером у окна, а я буду играть тебе свои старые песни. Хотя для тебя я напишу новые. И они будут правдой, поверь. А потом, может быть, мы что-нибудь придумаем еще. Но мы будем счастливы, я тебе обещаю. Потому что надо просто найти в себе смелость, и стать счастливым.
Такси везет меня сквозь вечерний город, и свет фонарей гладит мое лицо.
Я закрываю глаза…

Я бегу и плачу. Потому что когда я остановлюсь, все закончится. Потому что я чувствую твое тепло. Потому что я больше не боюсь. Потому что я больше не чувствую усталости. И больше не хочу ничего знать. Потому что я счастлив…
Я закрываю глаза…

Меньше всего на этом свете я верил в любовь. Больше всего на свете я хочу, чтобы на твой поезд остались билеты. Ха-ха! Ты тоже понимаешь всю иронию происходящего?
Такси подвозит меня к зданию вокзала, и я бегу к кассам.
- Здравствуйте… - я пытаюсь быть как можно спокойнее и приветливее с кассиршей, объясняя ей, что мне нужно.
- Осталось два билета. Купе и Люкс.
- Люкс.
Даже если это не ее вагон, она все равно проводница в люкс-вагоне. Так будет ближе.
А может быть я просто ищу отговорки своим привычкам красиво жить.
До отправления остается час, и тут мой мобильный телефон начинает разрываться от звонков. Тимур, Ваня, Леша… В разной последовательности, они названивают мне с завидным постоянством.
«Тима, прости. Я подвел. Надеюсь, когда-нибудь увидимся. Не держи зла. Удачи…» - набираю я сообщение и отправляю Тимуру.
Сижу в кафе и пью пиво.
«Удачи. Хорошее было время. Зла не держу», - приходит ответ.
Теперь звонит только Леша. Вот уж кто точно будет держать зло. Я отключаю телефон, и оставляю его лежать на столике в кафе, а сам отправляюсь на платформу. Поезд уже подан на посадку.
Я закрываю глаза…

Я просто не могу дышать. Просто не могу…
Я закрываю глаза…

Ты стоишь и смотришь на меня. А я смотрю на тебя. Ты плачешь, а я улыбаюсь. Я бы тоже плакал, но ты бы не поняла. А может быть и я бы не понял. Ты плачешь. И все же, я вижу твою улыбку.
А потом начинается эта вся суета, билеты, и пассажиры. Ты ведь все-таки на работе.
- Я буду у себя, - говорю я тебе, и ты киваешь, и обещаешь придти. Как только освободишься.
Я иду к себе. Поезд трогается. Я сижу один в своем люксе, и потихоньку прихожу в себя. И, вроде бы страшно. Но, в то же время, нет. И, вроде бы жалко, но в то же время я понимаю, что жалеть не о чем. Хорошее было время…
Я сижу, наслаждаясь движением пейзажа за моим окном. Стук колес успокаивает, разглаживая мысли, и вот я уже где-то далеко-далеко… бегу… бегу…
Ты заходишь. И садишься. Смотришь на меня. Плачешь. А я не знаю, что тебе сказать.
- Ты домой? – спрашиваешь ты меня.
- Я – да.
И хочу обнять тебя. Вижу твою улыбку. Целую ее. И твоя улыбка становится моей тоже.
А потом, уже совсем ночью, ты сидишь на кушетке, натянув простынь до самых плеч, а я сижу рядом. И в темноте люкса тихонечко играю на гитаре и еще тише пою. И наши ноги переплетаются где-то посередине этой летящей в пространстве кровати.
Я закрываю глаза…
Ты закрываешь глаза…

Вот мы и встретились, и теперь уже навсегда.
Я закрываю глаза
 
ЧАСТЬ III – «Он»
Глава 12.

Я закрываю глаза…

Утром поезд прибыл. Мы всю ночь были вместе. Я рассказал тебе все, что хотел рассказать. Сказал все, что хотел сказать. И ты со всем согласилась.
Мы расстались на платформе. Ты обещала приехать ко мне вечером. Ты хотела уйти с работы, но тебе для этого нужно было время. Так, как я, ты сделать не могла. И причин особых не было. У нас ведь впереди теперь целая жизнь. Большая, счастливая. Мы уедем из города, из страны, как и хотели. Я ведь так никогда и не был на океане. И ты не была. Значит, именно туда мы и поедем. Как в красивой сказке, правда…
Я вернулся домой, и на этот раз он показался мне приветливым и милым. Родным и уютным. Зашел к Александре Ивановне. Посидел, поболтал, выпил чаю. Позвонил Илье. Он был рад меня слышать. Ему я тоже мог все рассказать. Он все понял, хотя, насколько мне показалось, не до конца.
- Тебе виднее. Главное, что ты сам ни о чем не жалеешь, - прозвучал в трубке его голос.
- Ни о чем, - ответил я, - Ты заходи как-нибудь. Мы скоро уедем. Думаю, надолго. Так что, можем увидеться теперь не скоро.
- Хорошо. Завтра, если будешь дома, забегу.
- Забегай. Я теперь абсолютно свободен.
- Ну, тогда до завтра.
- До завтра.
За окном уже стемнело. Даша должна была скоро придти. Я вышел на улицу, и оправился в магазин. Надо было купить что-нибудь праздничное. Шампанское. Сегодня даже кассирша, всю жизнь меня раздражавшая, не могла испортить мне настроение.
Я взял шампанского, конфет, и еще какой-то ерунды. Потом все выложил обратно. Лучше было заказать еду в ресторане. Шампанское с конфетами напоминало какое-то офисное угощение. Я выхожу из магазина, провожаемый злобным взглядом кассирши.
Подхожу к дому, глядя в свое пустое, темное окно.
- Эй, мужик, - я слышу голос сзади.
- Да? – я поворачиваюсь, и вижу двух здоровых ребят. В темноте их лиц мне не видно. Видно только, что оба одеты в балахоны с названием нашей группы. Их вид заставляет меня улыбнуться.
- Ты че лыбишься, э? – спрашивает один.
Я молчу. Меньше всего мне хочется сейчас вступать с ними в спор.
- Ты че тут ходишь, слышь? – спрашивает второй.
- Я вообще-то тут живу, - говорю я, показывая на свой дом. Мы стоим на тропинке, пролегающей через пустырь. И никого вокруг нет.
- Больше не живешь, - отвечает первый, и в этот момент я чувствую удар в бок. Я вижу, как лезвие протыкает мое тело и вонзается в легкое. Я вижу. Как легкое заполняется кровью. Я чувствую руки, которые начинают обыскивать меня в поисках бумажника. Я пытаюсь сопротивляться, потому что там лежит очень много денег. Но силы покидают меня. Я чувствую второй удар. Я слышу шепот:
- Не надо, ты же его замочишь!
Я слышу ответ:
- Насрать…
Я вижу твою улыбку. Я и сам теперь улыбаюсь. Ребята просто меня не узнали…
Я закрываю глаза…

Глава 13.
Я открываю глаза…

- Ну, здравствуй, - Он перегибается через стол и жмет мне руку. Я чувствую Его тепло.
- Здравствуйте, - отвечаю я, оглядываясь по сторонам. Мы сидим в безразмерной белой комнате. Точнее, о том, что это комната, можно судить только по столу, за которым сиди Он, и стулу, на котором сижу Я.
- Наконец-то ты пришел…
- Я не совсем понимаю…
Хотя я все прекрасно понимаю. Я просто умер, и теперь попал к Богу.
- Не совсем так…
- А как тогда?
- Ты просто понял…
- Понял?
- Да. Разве ты не заметил?
- Чего именно?
- Разве ты не заметил, как отличался от других людей.
Ну, теперь мне явно стало не по себе. О том, что я отличаюсь от других, я знал всегда, но считал большой наглостью заявлять об этом.
- Я другое имею в виду. Разве ты не заметил, что твоя жизнь была, скажем так, немного странной. Ну, все эти люди, появляющиеся и исчезающие, все эти события, которые происходили. Все твои перемещения внутри себя самого.
- Я не понимаю…
- Я объясню тебе. Как можно проще, чтобы ты понял.
- Я слушаю.
Он откидывается на спинку кресла, и под его густой бородой я вижу легкую улыбку. Мне становится легко и спокойно.
- Ты никогда не был человеком. И никогда не жил в реальном мире. Ты…
- Но…
- Не перебивай, если хочешь понять.
- Хорошо.
- Понимаешь, мир, в котором живут настоящие люди, этот мир очень сложен. Чтобы выжить в нем, приходится приспосабливаться. Чтобы приспосабливаться, приходится врать. Врать себе, врать другим. Делать не то, что ты хочешь делать, говорить не то, что ты хочешь говорить. Поэтому я создал тебя. Но поселил не в настоящий мир, а поселил в мир сновидений. Только в своих снах люди не могут контролировать себя, а значит, не могут и врать. Только в своих снах люди признаются сами себе в самых своих сокровенных желаниях. Сны – это фантазия, это то, чего они хотят больше всего на свете. Это их идеальное представление мира. Я уже давно не властен над этой планетой, и являюсь лишь сторонним наблюдателем.
- Я заметил.
Опять улыбка.
- Я создал тебя, как симбиоз человеческих желаний и разума, чтобы понять, что это человечество из себя представляет на самом деле. Вся твоя жизнь, сам образ тебя – это собирательный образ человеческих мыслей и желаний. Это – идеальный сон.
- Я не понимаю.
- Я объясню. Ты помнишь свою сестру?
- Конечно.
- В реальном мире у нее нет брата, но она очень его хочет. Ты просто снился ей. Снился, как идеальный брат. Она, скажем так, придумала тебя. Или помнишь свою первую группу?
- Да, конечно, - мне становится действительно интересно, как Он собирается все это объяснить.
- На самом деле это была обычная группа, но у них не было солиста. В этом была вся загвоздка. Каждому из них периодически снились сны о том, как они нашли солиста, как с ним репетируют, и так далее. Тебе же казалось, что ты поешь в группе.
- А что произошло потом? Почему они вдруг все пропали?
- Они нашли того, кого искали. Ты им стал не нужен. То же самое произошло и с Машей. Ты ей снился…
- А потом она нашла себе парня?
- Да.
- А мои друзья? Которые умирли…
- Они на самом деле умерли. Ты встретишься с ними позже. Но они могут не узнать тебя. Для них ты – лишь отголосок сна. Но у вас есть шанс начать все заново.
- И ты хочешь сказать, что так происходило постоянно?
- Увы, но да. Продюсер, который мечтал о талантливой группе, секретарша, мечтавшая о простой улыбке, твой друг, застрявший в лифте. Ему потом очень долго снилось, что он застрял там не один. Ему снилось, что он застрял там с тобой. Конечно, я не стал делать из тебя общее сновидение для всех людей. Я сделал довольно детальную выборку. Иначе ничего бы не получилось.
- А Даша?
- Это вышло красиво, правда? Дело в том, что этой ночью Даше снилось, что она едет в своем поезде, но не в купе для проводников, а с тобой. А уже днем Даша встретила действительно хорошего парня.
- Этого не может быть.
Я смотрю на Него и плачу.
- Прости, сынок.
- Я не настоящий?
- Ты – наоборот. Самый настоящий. Все твои мысли, чувства, желания обусловлены только самыми чистыми людскими переживаниями. Пойми же…
- Но зачем?
- Я хотел узнать, насколько бесчеловечным стало это человечество.
- Узнали?
- Узнал. Не стало. Учитывая всю ложь, все пороки, злость, агрессию, в этом мире еще сохранилась душа. В нем сохранилась честность и красота. В нем сохранилась смелость. И любовь. А если еще есть любовь, значит будет и счастье. Значит, не все еще потеряно. Потому что в минуты отчаяния они еще способны верить, чувствовать и любить. И это красиво. А красота, как известно, спасет мир. Ты помнишь свои сновидения?
- Теперь помню…
- Значит, теперь ты все поймешь.
- Теперь? А что теперь со мной будет?
- Ты станешь другим. И уже не будешь ни о чем сожалеть. Наступит время, и ты встретишь тех, кто был тебе дорог. Наступит время, и вы все узнаете друг друга. Наступит время… а пока что я покину тебя. Счастливого пути. И спасибо тебе большое.
- Счастливого пути…
Я открываю глаза…

Я дома...

КОНЕЦ.