Я открыла глаза. Приложив ладонь ко лбу, почувствовала тепло и сразу же, как в детстве испуганно одёрнула руку. На моей левой руке так и не стёрся с годами шрам от указательного до большого пальца. Мама рассказывала как-то, что когда мне было чуть больше годика, я потянула за шнур включенный утюг, и он упал на мою руку. Я начала кричать и пока прибежали в комнату взрослые, утюг так и лежал на моей руке. По совету какой-то родственницы, обожжённую часть кожи смазали сырым яйцом, но я всё равно плакала несколько часов подряд, пока мне не вкололи снотворное. С тех пор всё даже просто тёплое: бока кастрюли, батареи, нагретый капот машины – вызывают во мне страх.
- Какой сегодня день? - спросила я себя.
- Пятница,- подсказала память. Уже несколько дней я живу, заблудившись во времени.
- Время, ты великий глухонемой мудрец. Молчанием своим ты говоришь на своём языке больше чем все вместе взятые священные писания мира, - думала я, рассматривая циферблат будильника восседающего на тумбочке.
Мне снился ночью яркий странный сон. Проснувшись, я вспомнила это неосязаемое многоцветное полотно раскрашенное подсознанием.
В этом сне я видела молящегося еврея. Он сидел, завернувшись в белое покрывало, рисунок которого показался мне знакомым. Я была уверена, что видела где-то флаг с такими же синими полосами. Мужчина не видел, что я подсматриваю за ним. Он неторопливо прикреплял к голове тефиллин, две маленькие кожаные коробочки с ремнями, которые тянулись до локтей.
Вдруг за спиной я услышала шаги. Обернувшись, я увидела маленького мальчика с длинными волосами. Он что-то сказал мне шёпотом, но я не расслышала. Только я хотела попросить его повторить сказанное, он убежал. Я поторопилась за ним и почему-то оказалась в большой комнате. У окна, ко мне спиной стояла пожилая женщина. Приблизившись к ней, я увидела, что она украшает свитки Торы розами. Рядом, на столе стоял пирог. Я попросила у неё разрешения попробовать. Она улыбнулась и отрезала мне
кусочек. Пирог оказался со вкусом мёда.
Я вышла из дома. Во дворе встретила того самого мужчину, которого я видела молящимся в доме.
- А что Вы делаете? – спросила я, застав мужчину за непонятным мне занятием. Мужчина не ответил. Я смотрела, как он свернул трубочкой свиток, а потом вложил его в узкий деревянный футляр, который собирался прикреплять к дверному косяку.
Я проснулась от телефонного звонка, звук которого доносился издалека. Утром я оставила трубку на полочке шкафа, когда провожала участкового врача. Я соскочила с кровати и направилась в коридор.
- Алло!
- Привет! – услышала я голос Эстер. Мы познакомились с ней три года назад на свадьбе у друзей в Астане, куда она приезжала из Израиля. С тех пор мы очень подружились.
- Привет,- произнесла я еле слышно.
- Ты, почему на письма не отвечаешь? Я пишу тебе, пишу…
- У меня температура.
- До сих пор болеешь? – удивилась Эстер.
- Так получилось,- виновато оправдалась я.
- Мне это не нравится,- возмущённо сказала Эстер
- Мне тоже,- сказала я и улыбнулась.
- Что с тобой?
- Не знаю…
- Скажи мне имя своей мамы,- попросила Эстер
- Рахия. А почему ты спрашиваешь?
- Подожди минутку. Я сейчас же закажу молитву,- ответила Эстер. И я услышала, как она нажимает кнопки мобильного телефона.
- Эсти, к кому ты звонишь? – спросила я испуганно, но в этот момент Эстер уже начала с кем-то разговор.
- Шалом, ребе! Пожалуйста, помолитесь за здоровье одной девушки,- торопясь, проговорила Эстер.
- Дина бат Рахия,- произнесла она медленно и после этого наступила минутная пауза.
- Нет. Не еврейка, - еле слышно прозвучал голос Эстер. Я поняла, что она отошла с мобильным телефоном. Мне ничего не оставалось, как ждать.
- Я уже здесь,- послышался её голос в трубке через пару минут.
- Не поняла. Я дочь своей матери – так переводится? – интересовалась я.
- Да, именно Дина, происшедшая от Рахии. Бат-это женская часть, а мужская - бен. У евреев все идет по матери,- объяснила Эстер. Я перекручивала в себе её ответ. С детства я привыкла, что у меня спрашивают имя отца. На востоке по фамилии можно узнать имя деда или отца. Имени матери не придают особого значения.
- Теперь тебе точно будет легче, за тебя помолятся,- ласково произнесла Эстер.
- Раввин не хотел молиться за меня, да? – осторожно спросила я.
- Обычно просят о молитве о евреях по матери,- объяснила подруга.
- Что он сказал?
- Рафуа шлема
- Что это значит?
- Скорейшего выздоровления на иврите,- пояснила Эстер. Я вспомнила свой сон и рассказала его Эстер. Она слушала меня и смеялась.
- Мы вчера только поменяли мезузу*, на новую. Странно, что это приснилось тебе.
- А почему поменяли? – поинтересовалась я.
- На старой стёрлась одна буква,- ответила Эстер и попрощалась, обещав позвонить на днях.
Я прилегла на кровать и начала «читать» в себе мысли. Я вспомнила, что когда мне было шестнадцать лет, я очень сильно простудилась и не вставала с постели больше двух недель. Таблетки, уколы не помогали. И тогда отец привёз в дом знакомую старушку. Я помню, как лежала на кровати, а надо мной склонилось морщинистое лицо христианки в белом платке. Она рисовала в воздухе крест и читала молитвы над моим обессиленным телом. Я помню, что чувствовала тогда внутри себя тёплую волну.
Вспоминая заботливый голос Эстер я снова испытала это состояние. На моём лице появилась улыбка.
Я родилась мусульманкой, но имею ли я право называть себя ею? Я, не читаю молитв, и прохожу мимо мечети так же легко как мимо ресторанов, без платка на голове. А ведь будучи ещё ребенком, я прикладывала руки ладошками к лицу над жареными лепёшками по пятницам, повторяя за бабушкой слова молитвы на арабском языке. Теперь повзрослев лишь иногда привычно срывается из уст моих «Бисмилла рахман рахим» - когда я просыпаюсь среди ночи от страшного сна…
Иногда по ночам, я не сплю, записывая свои мысли на белые листы. И если бы хоть изредка время бессонницы было потрачено на ночную молитву «Кийам аль-лейль», мне согласно священной книге было бы уготовано местечко в рае и шкура быка полная золота. Но я не верю в возможность бронировать пребывание в Райских садах .
Я спрашиваю себя: Почему ты не живёшь как мусульманка, родившись ею? Затем следует ответ в виде вопроса: Не пришло ещё время? И тут же снова возмущается вопросом моё почти всегда немое «Я»: Зачем так много существует Богов? Дети всевышнего делят себя на мусульман, христиан, иудеев… Слава Богу, что хоть деревья молчат за окном. Растут себе и растут, а не кричат: Я - тополь, я - чёрная ольха, я – сосна…
Я поднялась с кровати и подошла к окну. Коса моя туго заплетённая ещё на рассвете – ослабла, напоминая халу. У нас уже почти ночь, а в Иерусалиме только день. Эстер, наверное, сейчас обмакивает зелень в соленой воде, которая у евреев знаменует собой слезы, пролитые во время бесчисленных пленений и мытарств или готовит рубленую селедку с яблоками и кардамоном. А может быть стряпает шарики из теста, чтобы пожарить их потом в меду, и при этом возмущается:
- Мука какая-то странная. Плохо замешивается. И у мёда цвет не тот. Всё у меня не как у людей!
Я то знаю, что Эстер говорит всё это, чтобы не сглазили её приготовления. Скоро, когда
останется сорок минут до заката она зажжёт свечи, и скажет благословение на них. Потом нарядит детишек в красивые одежды. Её муж прочитает благословение – над бокалом виноградного вина, и над золотистой халой. В её доме никто не будет работать, ибо не дозволено даже отрывание ниток и делание петель. За столом будут петь песни, и в воздухе будет царить атмосфера грядущего мира, наполненная покоем…
Я позавидовала Эстер. В суете своих будней я могу месяцами мечтать о таком священном отдыхе. Я давно мечтаю хотя бы на один день отключить телефоны, бросить запланированные дела и посидеть за чашкой чая в кругу родных людей. Вместо этого общение с семьёй ограничивается телефонным звонком и на выходные планируются бытовые дела: закупка продуктов, домашняя уборка, стирка…
- А кто тебе собственно мешает отдыхать раз в неделю? – родился во мне вопрос.
- Никто. Ну…А когда я ещё сделаю свои домашние дела как не в выходные? А если гости придут? Или вдруг попросят помочь друзья что-нибудь сделать,- оправдывалась я сама перед собой…
Пролетела неделя.
Я сидела у окна в любимом кресле и читала книгу, которую купила ещё два месяца назад, но не находила раньше времени на чтение. Вдруг послышался звонок мобильного телефона.
- Вроде отключила все телефоны,- недоумевала я. Оказалось, что я отключила лишь городской номер.
- Привет! – услышала я голос сокурсницы Аялы.
- Привет,- скучно ответила я.
- Ты дома?
- Да.
- Можно я к тебе приеду?
- Зачем?
- Помоги мне сделать перерасчёт за прошлый квартал. Я сама боюсь, - жалобным голосом произнесла Аяла.
- Завтра,- строго ответила я.
- Завтра мы с мужем уезжаем на пикник за город,- заявила Аяла. Внутри меня прозвучала нотка обиды. Значит, свой отдых она уважает, а мой нет?
- Я сегодня не могу,- попыталась сказать я как можно мягче, сдерживая своё желание высказаться.
- Почему? – нервозно спросила Аяла.
- У меня Шабат,- ответила я негромко.
- Шутишь?
- Нет.
- Ты же не еврейка,- удивилась Аяла.
- Ну и что? Может я в душе еврейка? – пошутила я
- Смешная. Короче я выезжаю, жди меня,- через смех проговорила Аяла.
- Я сказала - Нет! Завтра приходи, а сегодня я - отдыхаю,- произнесла я, чётко выговаривая каждое слово.
- Я не могу завтра! – возмущённо выкрикнула Аяла.
- А я не могу сегодня,- в том же тоне добавила я.
- Ты что серьёзно отказываешь мне потому, что решила отдохнуть? – не веря моим словам, спросила сокурсница. Я и сама удивлялась тому, что умею говорить – Нет. Наверное, это был первый отказ за последнее время. Отказ во имя согласия с собой.
- Да!
- Ты точно еврейка! Пока! – с обидой в голосе произнесла Аяла. Я отключила мобильный телефон. Налила в бокал из серебра красное вино и села за стол, накрытый бардовой бархатной скатертью. Утром я достала из шкафа скатерть и бокалы, которые хранила для особенного случая. Этот «особенный случай» не наступал уже несколько лет. Прошлым вечером, возвращаясь уставшая домой, я приняла решение изменить свои привычные субботы. Эта суббота оказалась первой за последние несколько лет когда я позволила себе ничего не делать. Нет, я не читала благословения над вином, ибо я их не знаю. Я пользовалась электрическим чайником. Не запрещала себе писать стихи потому, как творчество всегда было для меня любимым занятием, на которое всегда приходилось выкраивать время после рабочего дня. Так, в покое и гармонии с собой пролетел день.
Я вознаградила себя спокойствием. Читала, писала, пела, смотрела подолгу на небо. Я размышляла о том, что дал мне вчерашний день и что я могу сделать ради для наступающего. Наступила полночь. Моя Авдала, церемония прощания с субботой была проста: Я включила музыку, зажгла свечи и сказала независимому от суеты уходящему дню:
- До свидания!
Комната моя освещалась лунным светом, который словно развёрнутый рулон серой материи начинался с подоконника и, споткнувшись на открытой дверце шкафа, заканчивался на полу возле ковра.
Я подумала об Эстер. Перед глазами пробежали эпизоды сна, поведавшие мне о мезузе, которая несколько лет охраняла жилище подруги пока не осыпались чернила на одной из букв. С благодарностью в душе вспоминала, как она просила помолиться раввина за нееврейку. Я улыбнулась. Евреи, не евреи... Все мы, сыны и дочери происшедшие от матерей своих…
Мезуза*- пергаменный свиток в металлическом или деревянном футляре, прикрепленный к дверному косяку в домах верующих.