За городом он свернул на обочину и пошёл в сторону реки, туда, где он бывал ещё с отцом на детской рыбалке, где ему не разрешалось лишний раз говорить, но всё время можно было смотреть на крючок поплавка, в котором заключается весь смысл этого чудесного исцеления от суеты, работы, насколько его хватит сегодня, он не знал. Ему казалось, что он может оставаться тут вечность, лишь бы никто не позвонил, никто не искал, тут - в месте, где есть что-то в воздухе от отца, он мог бы прожить всю жизнь. Милая мама, разве могла она знать, что придётся пережить ей, после потери самого родного человека на земле. С ним она прожила всю свою жизнь и ничего не было ей не под силу, она была под защитой его, и когда его не стало, она и Алексей с сестричкой Машей, не могли жить по-старому. Чужая страна, чужой язык, старый дом, свой маленький сад, такой маленький, что утром по нему даже не пробежаться, мама рассадила всюду свои многочисленные ромашки. Глупая миленькая мама, - думал Алексей.
-Ну к чему так много ромашек в таком маленьком садике, где можно было бы поставить один стол и три стула или лучше четыре, чтобы пришедшему гостю можно было присесть, если такой появится. Но нищета беспросветная, разве может помочь найти друзей. Как только друзья узнавали о нищете, в которой живёт Лёшка, то они искали себе нового друга и терялись навсегда с его горизонта. И он привык. Он привык искать работу, зарабатывать гроши, считать сенты, когда оставалось немного от того, что он отдавал маме. Маму ему было всегда жалко, он мечтал, что как только вырастет, станет столько зарабатывать, чтобы она не нуждалась ни в одной копейке. И за сестру он поклялся на могиле отца, что поможет ей стать в жизни на ноги, а уж если останется время, то и ему что-то достанется. Он считал себя сейчас отцом в семье. Вода текла мимо, оставляя белые пятна зимы по краю, они собирались в тонкие вытянутые шнуры и проникали под ветки, сопровождали воду дальше, уносили её по течению, и это было неисправимое движение, исчезание, убывание из реки, с его глаз. Алёша занервничал, ему пора ехать в город, где ждёт учёба, новая жизнь, к которой он едва привыкает. Он начал получать зарплату, появилась возможность отремонтировать полы в доме, починить печку, это его поднимало в собственных глазах, но как только он попадал на крыльцо дома родного, он понимал, что работы в доме столько, что пройдут годы, прежде чем этот дом будет иметь нормальный вид. Мама улыбалась приветливо, она верила в успех сына, привыкшая к рабской жизни, она знала, что в нём одном - да в подрастающей дочери надежда на нормальную старость, на свет в окошке.
Белый саван кроить ей никогда не приходилось. Женщины нашли старую заначку белого ситца, надо было прошить шов на всю длину, соединить, чтобы было пошире. Настя - мама Алёши пошла за верёвкой в рыбацкий магазин, она подойдёт в самый раз. Как только не спешила, а время казалось остановилось и перестало идти. Обещали подвезти памятник, деньги на который у неё уже на руках. За всю-то жизнь столько и в руках не держала, да что теперь, всё бесполезно, а по сыну радость - настоящий, говорят, большой и с портретом, вот славно - смотри, как он улыбается, не старея, на тебя смотрит, только бы родной был, похож. Ей уже и больно не было, один туман застилал рассудок и не было от этой пелены спасения никакого совсем, опять бы не заболеть, а то ведь дел, дом, дочь... Ножницы, булавки, иголки, она доставала и боялась, что что-то не найдёт. А что, в её доме и так лишнего ничего нет. Кой-какой забор, кой-какие стены, проём окошек маленький, и хорошо что так, не продует лишний раз. Меньше надо ленты, чтобы на зиму заклеивать, рамы летом вынимаются, на зиму вставить бы, до холодов-то управиться надо обязательно.
Женщина чужая какая-то, - подумала Настя. Что ж, в это время неплохо, чтобы только не самой шить этот саван на памятник, да и руки-то не подымаются, горе какое, нужда какая, силы ушли за год куда-то, как сто лет прошло за такой короткий срок.
-Нет, он не умер, - вдруг ясно озарило её рассудок, и она заметила, что женщина уже ушла, обещала заехать, всё забрала, чудная какая, ладно, пусть как есть. Вот вернётся Лёшка и Настя заплакала в голос. Нет больше Лёшки, не вернётся никогда никогда. Кровиночка моя, надежда моя, - пока никого не было, она могла поголосить, да только так, чтоб не дай Бог соседи не услыхали, а не то неудобно от людей, что разревелась, как маленькая.
У Насти было три платка под рукой, она успевала их убрать из сумки, потом подстирывала, как только наревёт, опять вынимала и несла к крану, в доме нет воды городской, колодезная, чистая. Платкам сносу нет. Старые закрома раскопала. Ещё Лёшка мальцем был, и Ванечка живой. С ним и покупали, он культурным слыл, любил. И Настя любила, как такого голубя не любить.
-Мужики мои, мужики, как перекосило судьбу нашу, рок злой вмешался в семью, поселился, ножки свесил, и не вынимает, ирод. Да где же ты, Господи, ходишь, как ты нам поможешь, да когда? Что мы такого сотворили, что нам нельзя как всем людям - вместе, долго и счастливо...
Алексей добрался до города, навестил своего друга соседа по комнате, в доме где он жил, следующая была его. Вечер был холодный, он решил согреть чая. В маленьком холодильнике у него была еда - закупил на прошлой неделе сыр и колбаски в целлофане, такие долго терпят, не должны испортиться. Алёшка был ужасно практичный, он умел покупать только самое необходимое, ему всегда хватало денег, когда у других уже кончались, он всё ещё мог давать взаймы, даже со своих небольших доходов, хороший был бы хозяин из парня, отец семейства.
На подоконнике лежали книжки, которые надо было успеть просмотреть, фотография мамы, сестры и с его лицом посередине, было всё это вклеено в маленькую портретную рамочку, чтобы не занимать много места. Когда Алёша смотрел на пол, ему всегда на нём виделся домашний мамин тканый половик, в полоску, без него пол смотрелся голым, и он ждал время, когда сможет позволить себе купить в комнату небольшой половичёк.
-Лёш, иди домой, не надо гулять в городе, там много народа, даже по телевизору показывают, все ребята зря там собрались, надо быть дома, упрашивала в телефон Настя Алёшу. Сердце матери было неспокойно и в воздухе всё горело, ей было жарко, откуда этот жар в ней сейчас? И она вновь и вновь набирала его номер...
Алексей удивлялся, он никогда не видел такого скопления на улицах, и здесь происходило что-то сверхъестественное, как он может уйти, его ребята тут и он должен быть с ними, да что тут в самом деле творится, - возмущался он, совершенно не понимая, что дяди взрослые не шутят и дают настоящий отпор хулиганам, тем, кто решил протестовать против того, что с Тынисмяги убрали памятник и начали крушить магазины, тащить из них всё, смеясь и шутя, не понимая, что это бунт, на который они не имеют права.
Когда в груди его стало что-то гореть, он не понял, что это удар ножом, он думал, что в него бросили камнем. Он не понял, кто это совершил, только хотел позвать, чтобы помогли убрать этот камень. Алёшка попал между кем-то в переделку, ему надо было отодвинуть этого человека, и сказать другому, чтобы тоже отошёл, что они ему мешают, что ему ничего не видно, и надо срочно позвонить маме, чтобы посоветоваться, что делать...
Она села в машину, ей сказали, что памятник уже установлен и можно посмотреть, народ уже скопился на кладбище.
-Все свои, но какие-то чужие и снова эта женщина - чудная, дочка ещё совсем мала, сказала ей оденься потеплей, нет опять в летнем, потом опять будет прикашливать, ну что за дети...
Впереди знакомые лица из Посольства её страны, гражданкой которой она осталась до сих пор. Это они помогли достать денег, хлопочут за её семью, другие заказывали памятник, многие перечисляли деньги - со всего мира, слыхать, теперь за памятник заплатить хватит и станет легче.
-Это не он, - сказала она, посмотрев на портрет. Он совсем другой, тут он старше. Надо новый портрет.
Когда ей принесли фото, с которого сделан портрет, она призналась, что похож. Ей объясняли, что портрет свежий, он ещё оботрётся и станет один в один похож. Тогда она тихо поблагодарила всех, на это время у неё даже появился голос, только он был совсем не её, а как-будто чей-то. Она смогла нескольких человек даже обозначить отдельно, что уж совсем было неожиданно, но в руках всё ещё ощущала те деньги, которые отдала фирме.
Руки как и были с деньгами, она не понимала, что в них ничего нет, а что теперь ей остался памятник, на нём нарисован её сын - молодой, красивый, весёлый, а в руках его знак Победы. Она пригляделась - рук нет, она вновь пригляделась - есть. Все разъехались, разошлись, а Настя с дочерью осталась. Две могилы соединились для них в одну - отец и сын, брат и муж, всё самое дорогое было здесь.
Когда-нибудь и Настя отправится сюда, рядом с могилой сына растёт огромная берёза, и это самый край у ворот кладбища.
День был солнечный, хотя с утра ещё собирался дождь. Настя шла домой, свет в окошке не горел, солнце садилось лучи его так осветили её дом,что самого его было почти не видно, и тут ей показалось, что за самыми лучами солнца стоят купола, крест и привиделось ей, что дом и не дом вовсе, а настоящий Храм.
-Сыночек! Построил! - воскликнула она на всю улицу и улыбнулась - умиротворённая, счастливая.
(как версия)