К достоинствам домика скрипача следует отнести не только относительную уединенность и несомненную уютность. Была в нем еще некая загадочность, которую создавала странная планировка, суть которой состояла в том, что пространство дома было разбито на некоторое количество помещений. Слово «некоторое» здесь вполне уместно, поскольку дом содержал помещения, устроенные таким образом, что границы между ними не были точно определены, не все они были разделены дверными проемами, а потому количество комнат не поддавалось однозначному подсчету, но зависело от взгляда считающего на то, что именно следует именовать комнатой. Пожив в усадьбе – так скрипач иногда называл свое жилище - определенное время, Цви заметил, что дом начал влиять на него, менять его привычки и даже саму структуру его личности. Мысль, что не только мы строим жилище, но и жилище строит нас, показалась скрипачу интересной. Он начал пристальнее наблюдать за изменениями в своих взглядах и пришел к выводу, что с тех пор, как поселился в Старом городе, стал менее прямолинеен, более многослоен.
Но более всего поразило Цви то обстоятельство, что дом привил новые, ранее совершенно ему несвойственные привычки. Дело в том, что в качестве спальни Цви избрал небольшую угловую комнату, главной особенностью которой был стеклянный люк в потолке. Закончив свои ночные штудии, скрипач любил лечь на спину, закинуть руки за голову и наблюдать ход небесных сфер. Через некоторое время он обнаружил, что далеко не все на небесах неизменно. Иногда черный бархат космоса прорезался яркими черточками. Иногда - реже, иногда – чаще, но метеориты суетно проносились по небосводу, завершая здесь, на планете, начатое где-то в другом конце Вселенной. Зрелище увлекало.
Сегодня звездопад был сильнее обычного. Видимо, Земля неслась сквозь метеорный поток, и, может быть, поэтому Цви не спалось. Он лежал как обычно на спине и смотрел через стеклянный люк в потолке спальни на причудливые линии, прямые, но прорисованные в небе согласно загадочному ритму. Эти сполохи рождали внутри скрипача дивную мелодию. Она была тревожной и торжественной, как предчувствие необратимости, но минор не мог сдержать победительное начало, которое все явственней проступало сначала в обертонах, а потом и в основной линии.
Любоваться метеоритами было тайным ночным наслаждением Цви. Пик космического дождя приходится на август, но и сегодня звездопад был дивно хорош. Цви по-прежнему наслаждался вспыхивающими время от времени яркими линиями, пытаясь угадать, где именно возгорится следующий сполох, когда на небосводе ровно посередине люка зажглась новая звезда. Она не гасла и не превращалась в линию. Напротив, точка росла, становилась насыщенней. Она явно приближалась. Цви даже подумалось, что этот луч направлен прямо в него и еще через несколько секунд тот драгоценный камешек мирозданья, что несется сейчас с огромной скоростью сквозь атмосферу, войдет прямо в глазницы. Но – нет, конечно же, это только казалось – в последний момент искра пронеслась мимо. В то же мгновение Цви услышал звук глухого удара, почудилось, что на него наложился неясный хрип и, если бы не шипение, которое случается, когда на раскаленную сковороду попадает вода, то можно считать, что наступила тишина.
Шипение раздражало, как не успевший вовремя закончить свою партию оркестрант. Цви нехотя встал, сунул ноги в тапочки и вышел во двор.
Там он увидел человеческую фигуру, ноги которой находились почему-то на верхнем крае живой изгороди из бугенвиля, окаймлявшей пространство двора, а голова упиралась в землю. В том месте, где у человека должно быть расположено сердце, шипел раскаленный докрасна камень размером с человеческий кулак. Камень плавил плоть и постепенно углублялся в нее. Наконец, он прожег тело насквозь и стал падать на землю. Достигнув поверхности, он воскурил травы и, оголив до черноты пространство вокруг себя, зарделся стыдливо багрово-алым цветом.
Цви смотрел на эту картину заворожено. К самым невероятным событиям вокруг своей, как ему казалось, скромной персоны он уже давно привык. А потому его поразил не сам факт падения метеорита, причем падения, повлекшего смерть неизвестного Цви человека, но причудливость перипетий судьбы загадочного камня. Еще несколько минут тому назад этот обломок неизвестности несся с огромной скоростью сквозь пустоту, которая могла показаться бесконечной, как вдруг наткнулся на газовое облако, в которое окутана Земля, раскалился докрасна, начал стремительно испаряться, а потом со всего размаху врезался во что-то более плотное, оказавшееся даже не поверхностью планеты, а плотью разумного существа. И вот теперь то, что осталось от небесного странника после всех метаморфоз, лежит беспомощно на газоне, переливаясь витиевато от черно-красного до фиолетово-зеленого.
Через некоторое время Цви тяжко вздохнул и вернулся домой. Пора было вызывать полицию.
По прошествии нескольких дней одна из центральных газет поместила на первой полосе огромную статью.
В КАНУН ЙОМ КИПУРА ГРАБИТЕЛЬ УБИТ... МЕТЕОРИТОМ!
Сначала сухие факты.
В 4.21 утра в ночь накануне Йом Кипура в Беэршевское отделение полиции поступил вызов. Скрипач одного из симфонических оркестров города сообщил, что во дворе его дома, который расположен на тихой улице в Старом городе, лежит тело мужчины, убитого – вы не поверите!!! – МЕТЕОРИТОМ!!!
Самое удивительное заключается в том, что это сообщение оказалось правдой. Когда дежурный наряд прибыл к месту происшествия, он обнаружил тело 37-летнего бедуина в странной позе. Ноги погибшего находились на верхнем краю живой изгороди, а голова покоилась на поверхности газона. От тела исходил явственный запах горелого мяса, как будто кто-то жарил барбекю и забыл вовремя перевернуть куски дичи. Источником запаха являлась огромная дыра, сантиметров семнадцать в диаметре, в левой стороне груди погибшего. Края раны запеклись и были покрыты румяной коркой. Но самое удивительное состояло в том, что в точности под дырой в трупе лежал то ли камень, то ли металлический осколок. Несмотря на то, что с момента происшествия прошло уже более сорока минут, загадочное вещество все еще не остыло. Его поверхность не столько даже светилась, сколько лучилась неким дивным, неземным сиянием. Автору это видение напомнило неброский памятник в Вюрцбурге у входа в институт Рентгена, посвященный открытию загадочных Х-лучей.
Впрочем, как раз в сиянии ничего удивительного и нет, если учесть небесное происхождение орудия смерти. Известный астроном д-р Рон М. любезно сообщил нам, что в этом году накануне Йом Кипура наша планета проходит, а вернее, на огромной скорости проносится сквозь облако космической пыли, именуемое учеными Дракониды. Пик прохождения пришелся на 6-10 октября, средняя скорость потока составляет примерно двадцать километров в секунду. Напомним, что первая космическая скорость, то есть минимальная скорость вывода спутников на орбиту вокруг Земли, немногим меньше восьми километров в секунду, а для полета на Луну необходимо развить скорость, большую восемнадцати километров за секунду.
В состав метеоритных потоков входят в основном мелкие осколки комет, но среди пылевых частиц крайне редко, но все же встречаются и более крупные фрагменты. Однако, вероятность попадания такой частицы в человека, да еще в момент совершения им противоправного действия, столь исчезающе мала, что говорить о реальности такого события не имеет смысла. Д-р Рон М. полагает, что здесь не обошлось без Б-жьего промысла. Это предположение вызвало странную реакцию со стороны некоторых правозащитников. Они утверждают, что смертная казнь есть смертная казнь, и ни у кого - даже у Создателя(!) нет права лишать живое существо жизни – пусть даже и таким изысканным способом. Некто Ф., один из руководителей организации «Руки прочь от убийц!», объявил о своем намерении подать в Высший суд справедливости на Создателя в связи с последним «метеоритным» эпизодом. По его мнению, Создатель превысил свои полномочия, а, кроме того, наказание явно неадекватно преступлению, которое, между прочим, еще не было совершено! Ф. заявил, что он понимает безнадежность дела, но для него главное – прецедент.
Иного мнения придерживается д-р Моше А., который высказался в том смысле, что хотя вероятность попадания метеорита в человека в момент совершения им злонамеренного поступка действительно чрезвычайно мала, но все же она отлична от нуля. А, следовательно, так как, согласно эргодической гипотезе, всякое событие, вероятность которого отлична от нуля, когда-нибудь да и происходит, ничего сверхъестественного в произошедшем нет.
Мы не столь сведущи в науке, как наши эксперты, и нам неведомо, что кроется за таинственными словами об эргодической гипотезе. Возможно, что это просто-напросто одно из имен Б-га. Но может ли быть простой случайностью, что посланец небес поразил не просто человека, а именно Абделя К., известного домушника, уже не раз отбывавшего срок заключения в тюрьмах нашей страны? И не просто поразил Абделя К., а поразил Абделя К. именно в тот момент, когда он явно не с благотворительными целями преодолевал ограду дома ничем не примечательного скрипача ничем не примечательного оркестра? Возможно Всевышнему или, если вам угодно, Эргодической гипотезе просто надоела беспомощность израильской пенитенциарной системы, которая превратилась, по сути, в дом отдыха для лиц, совершивших неблаговидные деяния и имевших несчастье (глупость?) попасться.
Однако в одном Абделе К., пожалуй, повезло. Он стал основным претендентом на ежегодно вручаемый приз человеку, умершему самой нелепой смертью.
***
Марлен пришла в себя внезапно. Вот только что ее не было, а теперь она уже есть. Все в том же университетском кафе, все на том же подобии ложа из матраса рядом с ней сидел, точнее, возлежал на боку тот же мужчина, с которым она начинала сегодняшний вечер. Он живо говорил о чем-то, видимо, интересном для него, но не для нее. Марлен попыталась сосредоточиться и понять, что говорит этот румянощекий, уже тронутый лысиной мужчина, однако звуки его голоса упорно не хотели слагаться в слова и, подавно, в предложения. И чем больше она старалась уловить смысл говоримого, тем более отчетливо осознавала, что за время ее отсутствия – а она была уверена, что ее здесь не было и не было достаточно долго - произошло нечто, изменившее ее внутреннее состояние.
О своем отсутствии она не знала ничего, лишь ощущала его. Она чувствовала, что некоторое время находилась совсем не здесь, а в некоем другом месте, о котором в памяти сохранилось лишь биение огня в камине и ничего более. И все же внутри у нее появилось ранее неведомое ей знание, как будто свершилось очень важное – то, ради чего она собственно и пребывает на этом свете. Сейчас она ясно понимала, что все предшествующие годы своего бытия блуждала среди людей и вещей без всякой цели и только теперь, наконец-то, обрела предназначение. Вот только, что это было за предназначение, она не помнила.
Марлен сделала над собой сверхусилие, отбросила все мысли, и тогда до нее начал доходить смысл того, что говорил румянощекий:
- И понимаешь, какое дело, я врубаю заднюю, а тут – откуда он только взялся – кот. И, главное, шмыг – прямо под колеса...
Марлен так и не узнала, какая судьба постигла бедолагу кота, потому что способность понимать вновь оставила ее. Она встала с матраса-ложа и, как ей показалось, улыбнувшись, пробормотала что-то, что можно было при желании истолковать как слова прощания, и почти бегом направилась к своему «***» /Вниманию производителей автомобилей! А ведь в этом месте могла быть указана выпускаемая вами модель автомобиля/.
Она рванула с места, хотя обычно предпочитала мягкий старт. Немели руки, она почти не чувствовала ног, глаза слипались. Она гнала машину наперегонки со сном. И, наконец, добравшись до квартиры, заставила себя не столько из необходимости, сколько из почти маниакальной страсти к чистоте, вошедшей в привычку, принять душ и, уже почти в беспамятстве оказалась под одеялом.
Блики... тени... бездонный голод в утробе... жрать... жрать... сожрать все, что движется... она жаждет вобрать блики в себя, но тени мешают... она разевает рот... это уже не рот, а пасть... блики вращаются, как мусор, попавший в водоворот... устремляются в ее глотку... счастье!... счастье!... счастье!... бесконечное счастье... Но что это?... тени окружают ... охватывают обручем... выдавливают наружу из ее собственного тела... она пробкой вылетает наружу... а с ней и блики... подхватив тело, она тащится вдаль... там, вдали, трубный голос вещает: «Время аренды истекло, сдайте вверенное вам тело в кассу»... тело проверяется на исправность... холодный и родной голос: «грудь вздымается без напряжения... на левой сторонке застарелый синяк с желтым отливом... ноги разводятся нормально... педикюр на среднем пальце правой ноги поврежден...»... голос становится тише... он шепчет мило и почти стихами... «ягодицы в норме, целлюлит не обнаружен, упругость 0.96 от нормы... потуги на интеллектуальность 1.89 от нормы... истеричность в пределах... проходимость в порядке... естественная эмоциональность отключена... наведенная эмоциональность на верхнем пределе... герметичность соблюдена... волосяной покров соответствует моде...» и, наконец, звучит долгожданное: «свободна!»... становится тихо, темно, тепло и влажно...
***
Может сложиться впечатление, что всё в эти дни в Беэр-Шеве вращалось вокруг Дома на Мивца Нахшон. Это совсем не так. Беэр-Шева представляет собой многополярный мир, и здесь всегда действовали разнонаправленные силы, страсти, чаяния и экономические интересы. Скажем, район Далет. Он никому не подчинялся ни в ментальном мире, ни в мире, окутанном ватным одеялом законодательных актов.
Да, район Далет в городе слывет самым грязным, самым наркотическим, самым задрипанным, а потому и самым беэршевским. Жизнь здесь, если и течет, то, во-первых, в никуда, а, во-вторых, не торопясь. Мелкие лавчонки, дома, построенные во времена Войны за независимость, одноэтажные хижины в восточном стиле, то есть без окон, без дверей. Впрочем, нельзя не согласиться, что Далет – весьма гармоничен, поскольку люди, населяющие его и, так сказать, архитектурный облик достойны друг друга. Здесь не принято говорить вполголоса, скрадывать свое раздражение вежливостью или откладывать отправление естественных потребностей до прихода домой, если таковые возникли на переходе от дверей квартиры к близлежащей лавке. Люди в этих местах свободны от каких бы то ни было условностей, как ветер в пустыне. И одежды их под стать характеру. Ничего лишнего, ничего искусственного. Да, не Лондон, не Милан, не Рамат –Авив, но зато никаких подделок. Все натурально: нет походок от бедра – только шаркающий шаг, нет высоких каблуков – только сандалии, тапочки или, в крайнем случае, кроссовки из кожзаменителя производства «где-то на Дальнем Востоке», нет причесок – только искусно организованная в местных парикмахерских нечесанность, придающая их носителям имидж вольности, не скованной обязательствами не раздражать окружающих. Но зато есть нестиранные шорты, неглаженые футболки и полная уверенность обитателей в правильности исповедуемого ими образа жизни. Между прочим, последнее обстоятельство – чрезвычайно важно, поскольку признание превосходства обычаев иных районов, городов и стран над обычаями данной местности есть определяющее качество провинции. А значит, Далет провинцией не является.
Те, кто присваивают имена улицам в Беэр-Шеве, обладают немалым остроумием. Так, именем одного из самых противоречивых персонажей еврейской истории Йосефа бен Мататияху, более известного европейцам под именем Иосифа Флавия, названа улица, примыкающая с севера к Университету. Подобно тому, как Иосиф Флавий является личностью, проявившей себя на стыке еврейской и римской цивилизаций, так и характер улицы Йосеф бен Мататияху определен ее географическим положением. Здесь сталкивается университетская образованность с далетской вольностью, интересы мэрии входят в противоречие с интересами людей, дети мешают старикам, а старики норовят высказать свое недовольство всем и всякому, кто может их понять.
Украшением улицы служат амидаровские дома. Амидар – название организации, занимающейся в Израиле социальным жильем. Но и среди амидаровских домов есть одно несомненно выдающееся строение. Дом № 666. Вообще-то, настоящий почтовый адрес его – улица Йозеф Бен Мататияху, 4, но по внутреннему амидаровскому домосчислению – 666. Именно это число украшает фасад. Старожилы говорят, что несколько раз жильцы пытались извести номер, закрашивали его, соскребали, но самым непостижимым образом Число Зверя, как именуют число 666 в христианской традиции, проступало вновь и вновь. Разумеется, легенда о числе 666 не имеет никакого отношения к иудаизму, но все же те, кто знаком с легендой, с невольным трепетом глядели на три большие шестерки, вросшие в камень.
Дом № 666 насчитывает четыре этажа. На третьем проживает социально незащищенная старуха по имени Хеттура. Она не просто стара, точнее было бы говорить о ее древности. Сама она не помнит, когда и откуда приехала в Израиль. Но говорит она на многих языках и на всех – одинаково плохо. Иврит она понимает, но тоже по-своему. Например, однажды на вопрос ухаживающей за ней женщины: «Не надо ли вам купить молоко?», старуха долго хитро улыбалась, а потом погрозила женщине пальчиком и, засмеявшись, прошамкала: «Думаешь, молочком отделаться? Думаешь, если Хеттура молочка попьет, то ей мяска нельзя будет?» Смех у нее был суховат и мало кому из тех, кто его слышал, казался проявлением веселья, и хотя Хуттура, видимо, намекала на запрет употреблять в еду одновременно молочное и мясное, но в ее устах фраза звучала зловеще. Таким голосом, должно быть, стращала беднягу Иванушку Баба-Яга.
Жила Хеттура здесь так долго, что помнила всех жильцов дома и его окрестностей: и тех, кто здесь квартировал, и тех, кто покупал квартиры, и тех, кто захаживал в квартиры то ли по родственным, то ли по деловым, то ли по приватным надобностям. Да и ее знали все, но вот о ней не знал никто и ничего. Даже такая всепроникающая организация как Битуах Леуми, и та не знала о Хеттуре ничего. Когда там завели компьютеры и начали переводить все документы с бумаг на диски, обнаружилось, что папка с документами на Хеттуру Хабиби–Штикензальц пуста. Папка есть, а документов в ней нет. Тогда к ней послали социального работника, терпеливого, как Сизиф, чтобы хотя бы со слов старухи восстановить данные о ней. Но это оказалось практически невозможным.
На вопрос «Где вы, бабушка, родились?» Хеттура отвечала по-армянски: «Хеттеянка я, а еврейка только по Аврааму». Мало того, что говорила она на редком даже в древности диалекте армянского, но к тому же речь ее была невнятна. «Хорошо», - не стал возражать соцработник, который, как и все люди его профессии, был широко образован и владел в той или иной мере практически всеми живыми и мертвыми языками - «хеттеянка, но где вы родились?» «Так, мил-человек, - Хеттура перешла на фарси, - давно это было, сейчас и слов таких нет. Было это в шатре, на утренней зорьке. Я появилась из утробы матери, и в тот же миг раздалось блеянье овцы. Отец сразу понял, что то - добрый знак, и велел овцу зарезать, а мать на радостях, что наконец-то разродилась, тут же померла. Воздух в те времена был чист и свеж, не то что сейчас. Чувства переполняли меня, разные чувства, противоречивые. Радость, горе. Какая-то женщина взяла меня на руки и окунула в воду. И тогда трепет и восторг слились воедино, и я закричала. А вода же – она мокрая...» На этом месте старуха впала в глубокую задумчивость, выхода из которой соцработник не дождался, за что и был уволен.
К старухе прислали другого соцработника. Он был гораздо терпеливее Сизифа. «А в каком же году вы родились, бабушка?» «Так, внучек, кто его знает?» - на этот раз Хеттура говорила на иврите с некоторыми вкраплениями из, видимо, суахили, - «тогда еще не было такого понятия - год. Это только недавно придумали, чтобы удобнее было подати собирать. А тогда люди жили по совести. Никто чужого по частям не брал. Если уж очень хотелось взять чужое, то сперва хозяина и его верных слуг убивали, а потом уже брали все. Но так, чтобы по частям – нет, так не было принято». «Ну, а родственники у вас есть?» «А как не быть? У меня, почитай, тут все родственники. Только одни дальние, другие поближе, а некоторые – совсем далекие». «А самые близкие – кто?» «Ой, трудно сказать. Все ведь так перепуталось, перемешалось». «Бабушка, постарайтесь вспомнить». «Хорошо, хорошо! Только ты не расстраивайся, мил-человек... Значит так...» Хеттура задумалось надолго и, когда соцслужащий подумал было, что бабуля впала в ступор, старушка ожила, глаза ее обрели вполне разумное выражение, и она начала: «Значит так... Сначала, если я не ошибаюсь, Авраам родил Исаака, затем, Исаак родил...». Соцработник был не только терпеливее Сизифа, но и хитрее Одиссея, а потому, мудрствуя весьма лукаво и памятуя о печальной судьбе своего предшественника на должности, он заполнил все необходимые документы по своему разумению и был таков. С тех пор Хеттура регулярно получала небольшой, но достаточный пенсион, а, кроме того, к ней была прикреплена женщина по уходу. Женщины периодически менялись, что Хеттуру вполне устраивало, поскольку позволяло возобновлять вновь и вновь свои воспоминания.
Женщинам по уходу приходилось нелегко. И дело было совсем не в том, что Хеттура была неаккуратна или требовала чего-то трудно выполнимого. Нет, скорее наоборот, она с работницами была ласкова, никогда не просила их ни о чем, да и щедра была на чаевые. И все же ни одна служащая не могла проработать у Хеттуры больше трех месяцев. Никто из тех, кто брался за работу в ее квартире, не избежал странной судьбы: на второй месяц работы начинались головные боли, появлялись навязчивые, повторяющиеся из ночи в ночь, кошмары, страхи непонятного происхождения не отпускали и при солнечном свете. После неизбежной помощи психиатра все приходило в норму. Почти. Почти – потому что раз в месяц, на третий день полной Луны на женщин снова опускалось покрывало странной болезни. Они делались раздражительны, сначала ворчливы, затем скандальны, под давлением приступа оголтелости они выбегали из дому и неизвестно где проводили ночь. Возвращались под утро умиротворенные и ласковые, но при попытке напомнить им о вчерашнем поведении и ночном исчезновении замыкались, черты лица претерпевали странные метаморфозы, как будто женщина переносилась на много лет вперед: на коже прорисовывались морщины, губы становились почти белыми и напоминали спущенные шины, в глазах читалась пустота и полное отсутствие желаний.
Но причиной хвори вряд ли была Хеттура. Скорее винить следовало саму квартиру. Впрочем, и не совсем квартиру, а скорее ее пространство. Первые несколько дней работы проходили без приключений, все шло своим чередом: уборка, стирка, приготовление еды. Хеттура развлекала работниц рассказами, в которых не всегда удавалось найти смысл – старуха нередко перепрыгивала с сюжета на сюжет, путала имена и страны, вплетала в рассказы диковинные слова из незнакомых языков. Но примерно на пятый-шестой день работы квартира начинала оживать. Возникал звук, который был слышен только в квартире Хеттуры. Ни в соседних квартирах - а женщины пробовали проникнуть в них под разными предлогами, чтобы проверить, не оттуда ли идет звук, - ни за порогом звука не было. Звук этот был негромок, нельзя его было отнести и к категории раздражающих. Скорее, его можно назвать неприличным. Представьте себе скрип кровати с панцирной сеткой, сопровождаемый едва слышимыми голосами. Голоса были приглушены настолько, что слов не разобрать. Голосов всегда было два. Первый, несомненно, должен был принадлежать женщине. Он был временами ласков, временами гортанно и заливисто хохотал, но чаще размеренно и глубоко вздыхал. Компанию ему составлял голос низкий и грубый. Настолько грубый, что звуки, издаваемые им, вряд ли, мог исторгнуть современный мужчина, слишком много в голосе было звериного, рычащего и угрожающего. Дуэт был странен и потому, что не совпадал по накалу. Чем более дико звучал низкий голос, тем ласковей отзывался голос высокий, а стоило звериному рыку умолкнуть, как тут же победно раскатывался голос женщины.
Раз возникнув, скрип не прекращался. Мог меняться ритм, интенсивность, но звук не прерывался. Женщины, заслышав его, сатанели. Но парадокс заключался в том, что его слышали только они. Не раз работницы жаловались начальству на необычные обстоятельства, начальство реагировало, приходило лично или присылало проверяющих, но ни Хеттура, ни проверяющие, ни случайно или специально зашедшие в квартиру соседи – никто кроме работниц ничего не слышал.
Жалобы сотрудниц привели к тому, что организация, обслуживающая Хеттуру, в конце концов, решила выяснить, в чем все-таки дело? Был проведен почти научный эксперимент. К Хеттуре была приставлена абсолютно глухая женщина. Казалось, теперь-то скрип исчезнет! Но не ту-то было! Глухая работница на четвертый рабочий день вдруг стала нервно оглядываться, на седьмой – разрыдалась и категорически отказалась продолжать работу в Хеттуриной квартире. Это было так необычно, что даже руководство фирмы (а руководство – оно же всегда знает что, как и почему!) было в растерянности. И - согласимся, что то была минута слабости начальства, начальство ведь тоже человек - для анализа ситуации был приглашен специалист.
Специалистом оказался дипломированный психолог, извлекавший деньги из паранормальных явлений, что само по себе является доказательством существования таковых. Ибо, как сказано в писаниях от Гегеля, все действительное - разумно. Раз деньги за некую штуковину платят, значит, она, штуковина, существует, то есть действительна. А, следовательно, тот, кто эти деньги извлекает, несомненно, поступает разумно.
Специалист долго и тщательно изучал материалы дела, потом долго и тщательно думал, и, как результат, выдал отчет, который насчитывал пять страниц машинописного текста. В нем было много сложных и непонятных никому слов, но суть заключалась в следующем:
1) Как известно(?), пространство неизотропно относительно ротора информационного поля (Ага! Это многое проясняет! – заметки на полях, сделанные рукой Заказчика);
2) Квартира госпожи Хеттуры Хабиби-Штикензальц расположена в некоей точке сгущения информационного поля;
3) Точкой сгущения она является потому, что именно здесь расположены узлы перехода из одного пространства в другие. Специалист настаивает на слове «другие», а не «параллельные», как неправильно именуют иные пространства недостаточно просвещенные журналисты и псевдоученые. Параллельные – не пересекаются, а, значит, и точек пересечения у них быть не может;
4) Ощутить напряженность информационного поля может не каждый, а лишь тот, кто обладает душевной тонкостью и способностью к эмпатии (Эмпатия – способность ощутить состояние другого человека и принять это состояние – не обязательно, кстати, денежное - как собственное). Таковыми, в частности, являются женщины, ухаживающие за престарелыми. Но катализатором (усилителем) способности к эмпатии выступает действие по уборке квартир (??), поскольку мусор и грязь являют собой следы материальной и духовной деятельности производителя мусора. Убирающий же, проходя по этим следам, восстанавливает шаг за шагом события и даже мыслечувствования Насорившего (Ашурбанипал - Насор-на-пол-пал почти Вавилонский правитель какой-то получается! – игривое замечание Заказчика);
5) Ощущение иных миров воспринимается не слухом, а виртуальным ощущателем гармонии мира, который расположен непосредственно в коре головного мозга в области, частично пересекающейся с участком, отвечающим за обработку слуховой информации (!!!);
6) Виртуальный ощущатель гармонии мира отвечает за получение человеком счастья. Например, не всякая женщина красива в представлении мужчин, но обязательно нравится себе (и это правильно!!!). Странные вибрации, приходящие из иных миров, воспринимаются женщинами как звуки и понимаются ими как сообщение о чьем-то счастье, что отвлекает и порой вызывает раздражение (?!);
7) Даже после успешного психиатрического вмешательства возможны определенные рецидивы, которые проявляются в форме интенсивного поиска счастья. Эти рецидивы особенно вероятны на третий день темной Луны, поскольку, как известно (и это известно?!), в этот день грань между возможным и несбыточным наиболее хрупка.
К отчету был приложен счет. Число, указанное в нем, вызвало у Руководства уважение и полностью удовлетворило потребность к проведению исследований. Однако Руководство всегда прагматично, а потому оно нашло возможность извлечь вполне материальную пользу из полученного отчета. К Хеттуре стали посылать провинившихся, а точнее, чем-то досадивших женщин, с тем, чтобы после их отказа работать у Хеттуры, иметь законный повод для увольнения.
***
И все же, владелец фирмы, господин Меир Балили, испытывал определенный дискомфорт. Он был человек религиозный, а потому необъяснимые явления вызывали в нем тревогу, поскольку могли быть Знаком. По мнению господина Балили, самое страшное, что может случиться с человеком, было не распознать Знак, но пройти мимо. Он, как и всякий действительно верующий человек, постоянно находится в состоянии готовности встретиться с Всевышним, произнести заветное «Вот я!», смиренно и безропотно совершить предназначенное. Но у господина Балили это чувство готовности было особенно обостренно. Однажды он уже прошел мимо Знака и второй раз он позволить себе совершить подобную ошибку не мог.
...У каждого человека жизнь делится на две половины. В первой - он живет для себя, во второй – совершает предназначенное. Так уж устроен мир, что в бытие человека есть только одно настоящее событие, а именно то, что и является водоразделом его существования. И горе тому, кто не распознает Знак, ниспосланный для обозначения Великого перелома в судьбе.
Если «до» для Балили определяющим были наслаждения, то «после» - служение. Но что же послужило Знаком раздела?
Однажды господин Балили, который в то время занимался игрой на бирже, ехал со своей подругой в Эйлат. Подруга тридцатитрехлетнего Меира еще не утратила для него определенной свежести, в ней все еще сохранялся налет загадочности. Меиру тоже хотелось быть для нее ярким и неожиданным, а потому он избрал дорогу через Мицпе-Рамон - городок, лежащий в самом центре Негева на краю жерла потухшего вулкана. Места эти первозданны, насколько может быть первозданной природа в Израиле. Гористая дорога изобилует крутыми поворотами. Часто, нарушая все правила, ее пересекают дикие козлы, дикобразы, полевые кролики и прочие представители богатого в этих краях животного мира.
Машина почти бесшумно неслась по дну кратера, за каждым поворотом открывались пейзажи один краше другого. Меир вел автомобиль одной рукой, другой обнимая свою подругу. И вдруг, грубо оттолкнув девушку, Меир резко подался вперед, с напряжением всматриваясь во что-то прямо по курсу. Там, в небольшой ложбине, открывшейся за очередной возвышенностью, совсем рядом с дорогой полыхал куст. Пламя обвило его и спиралью воздымалось ввысь. Меир протер глаза. Видение не исчезало. Конечно, он не мог не вспомнить случай с Моше, с которого и началась самое значительное приключение в еврейской истории! Но тут машина начала спуск, и видение скрылось за вершиной следующего холма. Меир нажал на газ, мотор взвыл, а девица удивленно и обиженно посмотрела на Меира. Но ему сейчас было не до нее. Он гнался за историей и чувствовал, что не имеет права не успеть. Вдруг он, что есть силы, нажал на тормоз, и если бы не ремень безопасности, то его спутница неминуемо вошла бы в лобовое стекло. Не успела она возмутиться, как Меир уже выскочил из машины, оббежал ее и, распахнув дверцу, вытащил девицу наружу. Бросив на ходу: «Извини, я скоро вернусь», он резко рванул с места и, вздымая клубы пыли, начал подъем на холм, отделявший его от горящего куста. Девица же осталась в облаке выхлопных газов и пыли одна среди звенящей тишины пустыни.
Разумеется, он должен был поступить с ней так - ведь если Он захочет говорить с Меиром, то не при посторонних же!
Меир гнал машину на пределе. Но вот, наконец, и вершина! Взобравшись на нее, Меир ожидал увидеть все, что угодно, даже то, чего не может быть в принципе. Но увидел картину столь издевательски обыденную, что сердце сжалось и, казалось, откажется дальше работать. Рядом с еще недавно полыхавшим кустом стояла пожарная машина и заливала пеной место возгорания куста. Огонь иссяк. Даже легкий дымок не мог вырваться из-под пенного одеяла.
Меир остановил машину. «Боже! Как хорошо, что во времена Моше не было пожарных команд!» Он слегка трясущимися руками достал сигарету, собрался было щелкнуть зажигалкой, но нет, огня больше не хотелось. Он посидел немного на земле в тени автомобиля, потом встал и поехал назад за девицей, с тем, чтобы отвезти ее в Беэр-Шеву. В Эйлате ему уже делать было нечего.
Он вновь перевалил через вершину и увидел свою подругу. Девушка садилась в роскошный автомобиль к двум смуглым то ли от рождения, то ли от загара молодым людям. Он остановился возле них, вынул из багажника ее сумку и, не сказав ни единого слова, поехал в сторону Беэр-Шевы. Уже на подъезде к городу его поразила странная мысль: «А что, если Он хотел говорить вовсе не со мной, а с ней? Что, если я был выбран быть только ее шофером? Значит, мое предназначение, то, ради чего я появился на свет, было доставить ее вовремя к Горящему кусту? А я...» Меиру стало совсем грустно, и он надолго впал в депрессию.
За время депрессии у него отросла борода и появилась тоска в глазах. Он изменил стиль жизни, начал читать религиозную литературу, каждый день по нескольку раз бывал в синагоге. Игра на бирже уже не волновала его, казалась чем-то мелким и суетным. Через некоторое время по совету ребе он открыл фирму по уходу за престарелыми.
Когда же господин Балили столкнулся с непонятным феноменом Хеттуры, ему стало не по себе. Неужели снова Судьба испытывает его? Поэтому Меир не ограничился ученым заключением, а обратился за советом к раввину.
Раввин думал неделю, читал Божьи книги, редкие даже в древности. И сообщил Балили следующее:
1) Беэр-Шева – место непростое. Оно было избрано для общения между силами, которые в других местах не встречаются. Точнее, силы эти универсальны и именно они правят миром, но Беэр-Шева есть место их средоточения, место, где они чувствуют себя дома, где силы не противоборствуют, но обмениваются мнениями, торгуются и договариваются всевозможными, а часто и невозможными, способами, своеобразная Швейцария множества миров, которые существуют одновременно по воле Единого. Разумеется, таким местом является не вся Беэр-Шева – вся Беэр-Шева очень велика! – а лишь некоторые точки в ее ментальном пространстве.
2) Посвященные всегда знали, что средство обмена информацией между мирами являются колодцы. Факт этот широко известен не только в иудаизме, но далеко за пределами духовного Израиля. Достаточно сослаться на известную книгу Мураками, в которой главный герой вызревает как человек именно в колодце. Общеизвестно, что эффект наиболее силен в том случае, если колодцев, которые вообще говоря и не совсем колодцы, а только представляются несведущим таковыми, будет ровно семь. Авраам, получавший информацию из Первоисточника, нашел место, предназначенное для решения задачи, которую поставил перед ним Всевышний, и потому выстроил систему здесь, а не где-нибудь в другом конце страны. И сделал он это потому, что обладал даром сверхчувственного проникновения в суть вещей. Позже в один из колодцев, которые, по сути, являются ничем иным, как нервными узлами Вселенной, был помещен завистливыми братьями Иосиф, познавая то, что не отбрасывает тень даже в самый солнечный день.
3) Несомненно, улица Йосеф бен Мататияху имеет отношение к Колодцам. Скорее всего, к колодцу Иосифа. Недаром она названа в честь Иосифа, пусть не Прекрасного, а Флавия, но все же Иосифа. Так чаще всего и случается: название содержит намек, часть правды о предмете. Искусство понимания мира в том и состоит, чтобы по части понимать целое, чтобы разуметь без длинных умствований, какая сторона вещи настоящая, а какая – фальшивая.
4) Что же следует предпринять господину Балили, чтобы непознанные силы ненароком не повлияли на его, как и всякого смертного, хрупкую жизнь? Вопрос сложный. Древние книги дают некоторые советы, но ни один из них не способен гарантировать непроницаемость защиты. И все же, если суммировать советы, то становится понятным, что защиту следует искать в добродетели. Добродетель же – вещь, о которой говорят все, но лишь немногие знают, что это такое, а те, кто знает, едины в одном: добродетель есть нечто, встречающаяся чрезвычайно редко, настолько редко, что мнений об этом предмете больше, чем собственно добродетелей. Раввин прочитал много книг, встречался и говорил со многими мудрецами и может с уверенностью утверждать, что люди, сведущие сходятся во мнении: добродетель добродетелей, можно сказать, император всех добродетелей - благотворительность. Она засчитывается не только на том свете, в день Последнего Суда, но способна оградить великодушного человека еще при жизни, поскольку, будучи правильно оформленной, ведет к снижению налогооблагаемой базы. Но особенно велико ее защитное действие при соприкосновении человека с загадочным и необъяснимым.
Разумеется, все вышесказанное ни в коей мере не является намеком - консультация дается абсолютно бесплатно.
5) Этот пункт не содержал информацию о таинственных событиях в квартире Хеттуры. Там просто было начертано число. Число не было «круглым». Оно было получено раввином в результате долгих и чрезвычайно сложных каббалистических расчетов и равнялось количеству шекелей, которое было уместно внести на нужды благотворительности, чтобы защитное действие добродетели было наиболее эффективно именно в случае господина Балили.
Меир не был слишком осведомлен в вопросах науки, но величина числа ясно указывала на то, что ученый консультант, оплата советов которого легла тяжким бременем на бюджет фирмы – человек скромный.
Господин Балили еще с детства не любил расставаться с деньгами, но все же, скрепя сердце, выслал раввину указанную сумму, после чего угомонился. Его тяга к объяснению необычного была надолго удовлетворена.
***
Блики от всполохов кипарисовых поленьев гонялись друг за другом по стенам холла. Особенно удачная игра света поощрялась потрескиваньем дров. Казалось бы, ничего больше не происходило. Старцы и Веред находились здесь уже много часов и, судя по всему, им предстояло находиться здесь еще долго.
- Боже мой, какие вы, мужчины, все-таки зануды! - наконец, не выдержала Веред. – Говорите вслух, здесь все всё слышат. А то ведь тихо, как в могиле. Представились, хотя бы. Я ведь женщина, а значит, требую определенного внимания и, знаете ли, какого-никакого уважения.
- Великая Матерь, ты, конечно же, права. Мы все посвящены, а потому нет никакого смысла не говорить вслух, - с едва заметным поклоном сказал Старший Старец. – Имя же мое переводится на язык, которым мы сейчас пользуемся, как Хранимир.
- Но, если ты позволишь, – вступил в разговор второй из Старцев, - я внесу маленькую поправку в изреченное тобой: в могиле далеко не всегда тихо. Там - свой черед событий, а ведь всякое событие сопровождается шумом. Имя же мое Тихомир, и, может быть потому, твое понимание покоя очень близко мне.
- Единослов, - молвил третий и умолк.
Хранимир улыбнулся и пояснил:
- Единослов никогда не говорит, если в этом нет необходимости. Но то, что он говорит – это итог.
- Ну а вы? – Веред вопросительно смотрела на четвертого Старца.
- Чаще всего меня именуют Мудролюбом. Хотя я еще не в полной мере заслуживаю это имя. – В знак одобрения скромной позиции своего собрата все Старцы дружно закивали седыми головами, что сделало их похожими на традиционное изображение китайских мандаринов.
- Почему же не в полной мере заслуживаешь? – В Веред проснулось женское любопытство.
- Стажер я еще. Первый экзамен на Старца у меня только через полтора года, - сказал Мудролюб, потупив взгляд.
Веред всплеснула руками и понятливо кивнула:
- Теперь хотя бы стало понятно, почему вас четверо. А ведь по канонам вроде бы троим быть положено.
Взгляд ее снова остановился на Мудролюбе:
- То-то я смотрю, скромен ты чрезмерно. Да и видом моложав. Старики хоть не обижают? Знаю я их порядки, только дай им волю, такую дедовщину устроят...
- Ну что вы, Великая Матерь, - ответил за всех Хранимир, - какая ныне дедовщина...
При этих словах старшего Старцы начали рассматривать углы зала, а лик Мудролюба даже покраснел.
- Молод еще, конечно, Мудролюб, горяч бывает. Приходится, знамо дело, порой поучить. Но чтобы своевольничать? Упаси Господь.
- А что же я не вижу среди вас Мракобора? Помнится, когда в последний раз со Старцами встречалась – вас никого тогда и в помине среди них не было – бригадирствовал Мракобор.
Старцы дружно потупились. Наконец, Хранимир вымолвил:
- Он умер.
- Как умер, - всплеснула руками Веред, - он же... И вообще, Старцы не умирают! – В голосе ее слышалось непритворное горе и нежелание принимать произошедшее.
- Почти никогда, - уточнил Мудролюб. – Но Мракобор не совсем умер. Он, скажем так, находится в длительной и сложной командировке.
- Бессрочной, - мрачно добавил Единослов.
- Можно сказать, в командировке навсегда, - едва слышно уточнил Тихомир.
- Навсегда забудь слово «навсегда», - голос Великой Матери стал суровым, кротость и нежность звучали сейчас в нем весьма приглушенно.
- Вы, должно быть, путаете. Иногда можно услышать: «Никогда не говори никогда», - поправил, было, ее Мудролюб.
- Эх, нахватались вы голливудской мудрости, Старцы вы ср..., - здесь Веред запнулась и лишь горестно покачала головой.
- А потому совсем непонятно, когда он вновь будет среди нас, - подытожил Тихомир, старательно делая вид, что не услышал замечания Веред.
Женщина впала в глубокую задумчивость. Глаза ее были устремлены на огонь в камине, а губы беззвучно шептали неведомые никому слова. Через несколько мгновений Веред вышла из оцепенения и могло показаться, что даже улыбнулась:
- Вот так всегда, - проворчала Великая Матерь, - только появится среди вас кто-нибудь необычный, и на тебе - бессрочная командировка к Гончим Псам.
При этих словах Старцы заметно оживились.
- А откуда тебе ведомо, Великая Матерь, что он в Гончих Псах? – деликатно осведомился Мудролюб.
- Ишь, переполошились, - Веред зашлась тихим, но скрипучим смехом. – Ничего мне не ведомо. Так сказала, наобум. Может, и в Гончих Псах, а может, и совсем в Пегасе. Впрочем, может, и лучше к Гончим Псам, чем в Кельн.
И неожиданно переходя от веселья к грусти, добавила:
- Помню, стихи он любил.
Глаза Веред стали совсем печальными, и Старцы деликатно обратили взоры на игру пламени в камине.