Зеница ока часть первая поиски истины

               

                ВИТАЛИЙ     ОВЧИННИКОВ




                ЗЕНИЦА  ОКА          

                ( Штрихи  к портрету одной деловой женщины)
               
               
               
РОМАН                              

                Несколько дней из жизни доктора 



               






               


                ПОДМОСКОВЬЕ





 
                Алле Алексеевне Рабцевой
                от благодарного пациента.





                «Ein Wunder! Ein Wunder!
                Ein Wunder ist  gekommen!»
               
                Вагнер. «Лоэнгрим»








                ВМЕСТО  ПРЕДИСЛОВИЯ

            Автор не претендует  на  абсолютное  соответствие  образа  героини  романа с  действительным образом  госпожи Рабцевой  Анны  Алексеевны, доктора  медицинских наук, члена Ученого  Совета  МОНИКИ ( Московского Областного Научно Исследовательского Клинического Института) имени М.Ф. Владимирского и диссертационного  Совета  Московского НИИ  глазных  болезней, члена  Всероссийского и областного научных Обществ  офтальмологов, члена   Правления и секретаря  Московского областного  научного  общества офтальмологов,  ученого  секретаря  проблемной  комиссии  по сосудистым  заболеваниям глаза Межведомственного научного совета по  офтальмологии  Российской  Академии ме-дицинских  наук и Минздрава  Российской  Федерации, одного из крупнейших специалис-тов  России по  проблемам  глаукомы, автора  15-ти  изобретений и более 150-ти печатных работ  в отечественных и  зарубежных  изданиях, автора  известных  компьютерных  прог-рамм  по диагностике  реактивной  офтальмогипертензии,  глаукомы,  косоглазия, а  также электрофизиологическим методам исследований в офтальмологии.

           Предложенный  роман –  это  не биографический роман о жизни госпожи  Рабцевой  Анны  Алексеевны и некоторое  несовпадение  фактов ее биографии с фактами жизини героини романа сделаны  автором  намеренно. Потому что роман -  это  всего  лишь  субъективная  точка  зрения  автора на  женщин  подобного  типа и  робкая  попытка, пусть  даже  немного безумная и сумасшедшая, для  самогообыкновенного  и чисто человеческого объ-яснения  причин  ее  ошеломительного  профессионального  роста и феноменальных дело-вых успехов...


                ГЛАВА 1.


           Внешне Анна Алексеевна совершенно не похожа на руководителя и, тем более – на начальника. Маленькая, хрупкая  на вид, несмотря на некоторую  «полноватость» фигуры,
очень красивая женщина с удивительно мягким взглядом добрейших глаз, светлыми озерками  застывших на ее округлом  лице  с изящно точеным  носиком и сочными, ярко красными пухлыми губами, всегда чуточку приоткрытыми в доброжелательной улыбке и негромким, ровным, приятным по тембру, прямо каким-то певуче-завораживающим голосом, никогда не переходящим на высокие, раздраженные нотки.

          А если добавить сюда пышные локоны светлых волос, небрежно собранных  с боков и свободно ниспадающих на плечи, открывающие высокий, чистый, без единой морщинки лоб с четко  прочерченными  бровями и  длиннющими, слегка  затененными  ресницами, и ладную фигурку  с  небольшой,  красивой  грудью и плавными  обводами  покатых  бедер, рельефно запрятанных в строго  кокетливый, фирменный  докторский  халат, лишь только подчеркивающий  ее утонченную  женственность, то  сразу  становиться  ясно, что  таких начальников  не  бывает;  что  женщине с такими  внешними  данными  и с таким  характером начальником быть невозможно, нельзя… Слишком уж это  противоестественно.

                И это  действительно так. Анна  Алексеевна не была начальником. Она бы никогда, ни при каких  обстоятельствах, не смогла бы им быть. Потому что начальник управляет  подчиненным  ему  подразделением с помощью  приказов и собственной воли. Начальник  заставляет  подчиненных  выполнять то, что он считает  необходимым на  данный момент времени. Поэтому начальник – всегда прав. Как бы глубоко он при этом не ошибался или не заблуждался. .И подчиненные обязаны всегда принимать правоту своего начальника. Ибо за ним – сила. Не лично его сила, а сила – системы. Принцип   работы  этой  системы очень прост: я – начальник, ты – дурак; ты – начальник, я – дурак. Как говориться – дешево и  сердито. Очень  просто и – очень  удобно. Вопрос  только – для  кого  это  удобно? Конечно же, в первую  очередь, для  тех, кто привык по  простому  решать самые сложные жизненные проблемы. Не особенно задумываясь о последствиях. Начальник – образец  авторитарного,  не  рассуждающего   подчинения,  очень  характерного   для  нашего  недавнего, такого непростого,   советского  времени.
 
        Для  Анны Алексеевны  этот  принцип не  подходил ни по каким обстоятельствам. Он был абсолютно  неприемлем  для  нее. Она не могла  приказывать людям, не могла      заставлять их. Она даже  повышать  голос на  подчиненных не  могла. Ей  становилось  стыдно и неудобно перед людьми и перед самой  собой. И она   внутренне  как-то  сразу, мгновенно  съеживалась  и тут – же  краснела. Все  лицо  начинало  буквально полыхать жаром.. И ничего с собой она  при этом сделать не могла.

       Ей было проще организовать дело так, чтобы люди сами  работали и делали свое дело без каких-либо понуканий с ее стороны. Причем  работали бы сами в соответствии с     представлениями  собственной и общечеловеческой  совести о долге и чести, о своих  правах и обязанностях, и конечно же, в соответствии с требованиями  своих должностных инструкций. И она это делала. И люди ее слушались. И никаких особых проблем с дисциплиной у нее в коллективе  почему-то  не  было. А те, кого  не устраивали  подобные  отношения со своим  руководством – уходили. Уходили  сами. Без  скандалов и обид. Оставались только ее сторонники. Сторонники именно  человеческих деловых отношений друг с другом, а не каких  либо еще.

        Как она стала руководителем одной из ведущих офтальмологических клиник не толь-ко Москвы, но и всей  страны, она не поняла. Работала  себе и работала. О карьере особенно не задумывалась.  Сначала, после  окончания  лечебного  факультета 2-го  Московского Государственного  медицинского института имени Н.И Пирогова в 1977 году и интернату-ры по офтальмологии в 1978 году,  работала младшим научным  сотрудником в офтальмо-логическом отделении Московского областного научно-исследовательского клинического института (МОНИКИ), куда  прошла по конкурсу; затем, с 1983 по 1990-е годы  -  врачом в том же отделении. В 1990 году прошла по конкурсу на должность старшего, а в 1993 году – ведущего научного  сотрудника, а уже с 1999 года стала  руководителем  офтальмоло-гического  отделения и профессором  курса офтальмологии  факультета усовершенствования врачей МОНИКИ  имени М.Ф. Владимирского. В 1988 году  защитила  кандидатскую диссертацию   по  изучению  реактивного  синдрома  глаза  после  внутриглазных      вмешательств, а в 1996 году – докторскую диссертацию по определению новой формы  заболеваностики, профилактики и лечения. Попутно заимела полтора  десятка  авторских свидетельств и патентов на изобретения, и свыше ста пятидесяти публикаций в отечественных и зарубежных медицинских  изданиях. И когда это она  все успела?! Ведь была еще и семья: муж, дети, (мальчик и девочка) со всеми вытекающими отсюда последствиями.

         И все  как-то  потихонечку, незаметно, без всяких  каких-то  особых усилий, ухищрений  или  даже  стараний  со  своей  стороны. Ей – предлагали; она – соглашалась. Причем, соглашалась далеко не  сразу, часто – отказывалась,  вставала  чуть  ли не на дыбы. Но она не  была конфликтным человеком. Ей было стыдно  конфликтовать по пустякам. А потому – всегда  соглашалась. Поддавалась на уговоры. А, согласившись, потом  долго, долго  переживала,  даже – плакала. Все  думала, что не справиться, стыдно  станет.  Но – справляялась. Во  всяком  случае, нареканий  особых ее  деятельность ни сверху, ни снизу не вызы-вала. Все  были  почему-то  довольны. Всех все  устраивало. Ее даже хвалили и – частенько; а иногда  даже – награждали. Грамотами, медалями и даже орденами.
 
           Теперь же у нее в подчинении множество людей. Самых разных  по характерам,  по квалификации,  по уровню развития,  по уровню  образования, по  уровню благосостояния и  по  удачливости в жизни. Врачи, медсестры, санитарки, работники общепита, сантехни-ки, электрики, а также  техники и инженеры, отвечающие за  состояние сложнейшей диаг-ностической,  лечебной  и операционной  аппаратурой,  напичканной  лазерами,  оптикой, электроникой и компьютерами Она отвечает за их работу, за их благополучие, а, значит, и за – жизнь. Такое множественное переплетение судеб!  И все – на ее хрупкие плечи.

         А ведь есть еще и больные. Клиника же создана для них. Тысячи, многие тысяч больных со всех  концов  необъятной  московской  области и ближних  к ней областей. По нап-равлениям,  по письмам, по  рекомендациям, по  звонкам, по  просьбам, а  то и  вовсе  безо всяких необходимых для того формальных документов. Кто как смог, как сумел, как исхи-трился. И у всех у них был  только один, общий для всех  документ – боль, беда, трагедия. И крик, чаще всего немо застывший на губах, мольба, просьба – помогите!
 
        Как она ухитрялась  управляться со всем этим, умопомрачительно сложным     хозяйством   действующей  современной  офтальмологической  клиники, да еще при этом и самой оперировать –  понять  невозможно. Это  действительно  непостижимо никакому нормаль-ному. уму. Ведь она не просто  оперировала  для  поддержания, так сказать, своего престижа и уровня профессиональной техники. Она блестяще оперировала. Оперировала так, что о ее мастерстве хирурга-офтальмолога ходили  легенды и к ней на операции записывались  в очередь на месяцы вперед.

         Есть фраза на  французском: «Ce que femme veut, dieu le veut». Перевод ее на  русский звучит очень даже знаменательно:« Что хочет  женщина, то угодно  Богу!». Видите –самоу Богу! Получается, что  Бог и женщина  связаны  друг с другом! Близки  друг  другу. По духу своему. По сути своей. Родственные, так сказать, души.

         Но только ли с Богом  подобная  связь у женщины?! Может, здесь замешаны еще какинибудь, не  слишком  нам  понятные  силы? Кто знает…Кто знает… Понять  женщину невозможно. Особенно  мужчинам.  Женщины-то и сами друг друга порой не слишком понимают.  Каждая из них для  другой  как будто из совершенно  иного мира. Вопрос только – из какого?! Недаром, ведь в средневековье  некоторых женщин, особенно ярких и неповторимых,  объявляли  дьяволами и сжигали  на  кострах. Страшно  было с ними  общаться. Слишком страшно. Жуть  брала. В дрожь кидало. Ведь таким женщинам было подвластно само  невозможное. Не  хочешь  на  нее  смотреть – а смотришь. Глаза  закрываешь – а  все равно  видишь. Даже  ночами, во сне. И нет  ее  вроде  уже, а все  равно – она  рядом. Даже дыхание ее ощущаешь и тепло ее  тела не  сходит с твоих рук. А  потому – ату их! Ату! На голгофу!  На  костер! Спокойней  так  будет. И от  греха  подальше. Вроде – подальше  Кажется – подальше. Ой, ли?!  Ой, ли?! Оглянись, открой  глаза – она рядом. Она – здесь. Она – с тобой. Она всегда теперь с тобой. Всегда! Вечно. Пока ты - живой

          Красота и обаяния  женщины – страшная  сила. И не  только для мужчин. Страшная, непонятная и неодолимая. Воистину – люблю тебя и ненавижу!

Люблю тебя и ненавижу,

Спешу к тебе и прочь – бегу
 
               
Зову тебя, но слов – не слышу,
               
Хочу забыть и – не могу!
               
        Вот именно! Вот  именно! «Хочу  забыть и - не могу!». Чьи  это  стихи?! Да  какая разница!  Но разве такое  может  быть с нормальными  людьми?! Конечно – нет!!!  Так что же это тогда, как не мистика?! Конечно же – мистика! Ничем другим здесь и не пахнет! Ничего  другого  здесь и  быть не может! Ничему другому здесь и места нет.

         Ну, что ж, давайте посмотрим. Привлечем сюда современную мистику. Ничего иного нам не остается. Заглянем для начала в астрологию.

         Знак зодиака у  Анны Алексеевны – овен. Планета – марс. Цвет имени – красный, салатовый. Камень – нефрит, сердолик Сила   звучания  имени  соответствует  силе наиболее яркого  цвета  – алого. Такое  имя  способно  выделить  свою  владелицу и наделить  ее довольно  выразительными  чертами  характера – напористостью,  твердостью, самолюбием, умением постоять за себя. Анна знает  себе цену,  требовательна к окружающим, капризна и больше  всего  любит  саму  себя. Ей  доставляет  удовольствие прихвастнуть, очаровать, обаять и подчинить  себе  всякого,  попавшего  в ее  окружение. Анна  имеет хорошее   здоровье.  Очень  энергична, никогда не теряет   времени зря, всегда  рассчитывает  только на свои силы; все ее мечты и планы – реальны. и выполнимы.

          Очень понятно Очень…Так  понятно, что  только  руками  развести и  плечами   пожать. Да еще дух перевести. от сомнений.  Не ерундой ли мы здесь сейчас занимаемся?

           Ну, ладно, посмотрим дальше.

           По гороскопам Анна  Алексеевна  близнец и змея. Люди  этого  типа  разносторонне развиты, интеллектуально  одарены; с  сильной, целеустремленной  волей и частой сменой настроения. Наделены способностями к математике и другим точным наукам, умны, обаятельны,  решительны и расчетливы. В делах чаще всего полагаются только на себя. Глубо-ко переживают свои неудачи, но все свои переживания прячут  в себе…и т.д. и т.п.

           Много  раз Анна  Алексеевна  читала  подобные астрологические прогнозы и всегда недоуменно  пожимала  плечами. В зависимости  от  настроения в этих прогнозах ей виде-лось то одно, то другое, то пятое, то десятое. Но  поверить  хоть чуть-чуть в подобное нагромождение   нелепостей и  совершеннейших  банальностей  она  заставить  себя не могла. Мешал здоровый человеческий скепсис и полнейшее  ее неверие  в  мистику. Все-таки она в душе была настоящим  «совком», т.е. бывшим  советским человеком, бывшей пионеркой и  бывшей  комсомолкой,  а  потому – абсолютнейшей  материалисткой. Причем, материалисткой где-то в глубине души, чуть ли не на  уровне  самого  подсознания. И поверить во что-то  такое  этакое, туманно  невразумительное, чего  невозможно  увидеть, представить или хотя бы, потрогать руками – заставить себя не могла.
 
          А потому астрологию Анна Алексеевна, как  науку или хотя бы, как очередную  форму развлечения, всерьез не воспринимала. Как бы порой и не  хотелось. И это несмотря на жутчайший к астрологии интерес со стороны  коллег и многочисленных  своих  знакомых, появившийся в  последние  годы. То ли  мода, то  ли отсутствие  элементарной  жизненной цели, то ли ощущение тупика и загнанности в обществе, которое на глазах  разваливалось, расслаивалось  и  рассыпалось,  превращаясь  в  пыль и  прах, в пустоту, или во что-то еще другое, не слишком понятное. Но, как бы оно ни было, исчезла  опора  для  души. Исчезла вдруг, сразу, в одночасье. И невольно хотелось заглянуть  вперед, назад вбок, в верх, вниз, в будущее, в  прошлое, в небытие какое-нибудь, чтобы хоть  чуточку  прояснилась  пелена неясности, заполнившая  жизненное пространство   бывшей когда-то великой  страны  Советов и появилась  наконец-то  хоть  какая-то  уверенность в самом себе, в жене, в детях, в соседях, в коллегах и в жизни, которая летела куда-то стремглав, никому  ничего не объясняя. То ли  в светлое будущее, то ли в черную пропасть.

        Утопающие хватаются за все, даже за  соломинку. Пыталась и Анна Алексеевна. Хотя она вроде бы и не тонула. Но все равно – пыталась. Поддавшись  общим  настроениям      интеллигенции. Ведь все мы – люди, все мы – «человеки»; и ничто  человеческое  нам  конечно же не  чуждо  Но не  получалось. Она  была – врач. А врачи  всегда – практики, всегда - при деле. Им  некогда  фантазировать. Они – всегда реалисты.. И врачи редко верят в мистику. Жизнь заставляет их быть  материалистами Ведь. болеют  люди  всегда. Болеют  люди  везде .Даже в самых  счастливых  и обеспеченных  слоях  общества.  И  болезнь – штука всегда  реальная.  С  реальными  симптомами, с реальными  проявлениями, с реальным ходом  выздоровления.   Поэтому  заставить  себя  поверить  в  какую-нибудь  связь между превратностями  собственной судьбы и размещением  звезд на небе – она не  могла ни под каким «соусом».  Слишком уж  несерьезно  все  это  выглядело. Несерьезно, в первую оче-редь, для  самой  себя. Глуповато  как-то и… неловко  даже.  Звезды на небе и – перипетии собственной жизни… Не ощущалось, не чувствовалось здесь ни намека на хоть какую-ни-будь, пусть даже  призрачную и эфемерную, но все же физически  ощутимую связь или за-висимость. Но не было здесь никакой связи. А это уж больше, чем факт. Это была сама ре-альная жизненная действительность во всей своей красе и очевидности. Она существовала сама по себе и абсолютно независимо от нас.
 
           Да, звезды на небе – это очень красиво. Особенно в летнюю  ясную ночь или же  зи-мой в крепкий мороз. Яркие, громадные, словно  бы  пушистые, они загадочно  смотрят на нас  со  своих   умопомрачительных   высот, мерцая и  подмигивая  нам, и ,  как  магнитом, притягивают к  себе  наш  взгляд. И мы, глядя  на  них, невольно  начинаем  ощущать саму  вечность .Вечность  с  большой  буквы!  Вечность  жизни,  вечность мироздания, вечность  времени и самой вселенной. А то, что эти  высоты  действительно  являются  умопомрачи-тельными и ни коим образом не  могут  повлиять на  судьбу  отдельного  земного человека Анна Алексеевна поняла еще со школьных времен.

          Ведь она была в школе  круглой  отличницей, золотой медалисткой и по астрономии у нее тоже  были одни  пятерки. Ей нравилась эта наука, она прочитала по астрономии все, что можно было найти в школьной и городской библиотеках. От «Занимательной астрономии» Перельмана до «Очерков о вселенной» академика Шкловского .Читала внимательно, серьезно с  дотошностью  всегдашней  отличности, не  допускающей  никаких  пробелов в собственных знаниях по любому изучаемому ей предмету. и даже  лелеяла  некоторое вре-мя  крамольную  мысль о продолжении  своего  дальнейшего образования  именно по этой дисциплине. Но увлечение астрономией оказалось недолгим и со временем прошло. Пересилили другие, более значимые и более для нее интересные в тот момент темы.

         А темы эти действительно  уже  были. Те самые  пресловутые «три МММ», как   называл их  отец: Музыка,  Математика,  Медицина. Три  кита, три  интереса, три  нравственно философские опоры, на которых  зиждилось и из которых  формировались  основы  ее тог-дашнего мировоззрения. Мировоззрение молодой красивой  девушки, жадной до познания и неутомимой в процессах  поисков этой  самой пресловутой истины, в каком бы виде она, эта самая  истина, в тот момент не выступала.

         А истина заключалась в том, что  закончила она среднюю школу, так и не определив-шись  окончательно с выбором  своего  будущего, точнее  своей  будущей  профессии. Эти пресловутые  «три М»,  как  три  дороги на  распутье у сказочного витязя. И сюда манит, и туда  хочется, и здесь  нравиться.  Так – куда?! Куда?! Везде интересно, везде хорошо, вез-де получается, везде хочется себя попробовать.
 
          Ведь она, будущая Анна Алексеевна, помимо средней школы ухитрилась еще закон-чить и музыкальную школу по классу фортепьяно. И тоже с отличием. Она виртуозно вла-дела инструментом и могла  часами  музицировать, уйдя в себя, отключившись от  повсед-невной  действительности,  целиком  и полностью  погрузившись  в  мир  эмоций, неясных звуковых ассоциаций и туманных  музыкальных  фантазий, получая от этих общений с ин-струментом настоящие удовольствие и даже некоторую долю физического наслаждения.

         Но именно  такое же  удовольствие, если н большее, она получала и от занятий мате-матикой.  Как это ни  странно  может показаться  для  красивой  девушки, но ей нравилось решать  математические  задачи, особенно  сложные,  «замудренные», с глубоко запрятан-ным  подвохом,  нестандартные и заковыристые. Ей нравилось, именно нравилось  чуть ли не до физиологического удовольствия, нравилось  докапываться до истины, находить путь к решению, нравился и привлекал  сам  процесс поисков, а не уже  найденное и совпавшее с ответом  правильное решение. Ее мало волновал  результат , ее интересовал и  привлекал процесс поиска  этого.  результата. Ей  хватало одного  лишь того удовлетворения, что она все-таки  разгадала  эту математическую  загадку и  добралась наконец-то до вожделенной истины. Несмотря  ни на что! А это  «ни на что»  была, прежде всего, она сама. И решение математических   задач – это  было, прежде  всего, преодоление самой себя. Решая эти математические задачи, она как бы заново открывала себя. Но открывала  для самой же себя. Для собственного самоутверждения. А не для    когото для другого.
 
        Еще в школе она  открыла  тогда  для  себя одну  очень важную, опять таки для самой себя важную, истину. Эта истина  заключалась в  том, что  для  нее  важнее всего оказыва-лась именно  собственная  оценка  происходящего вокруг. И главнейший критерий здесь – это она сама. Оказалось, что она – вполне  «самодостаточная» личность. И оценка ее успе-хов или неуспехов, удач или  неудач, счастья или несчастья – это  именно ее  собственный взгляд. И никакой – другой. И она сможет быть счастливой только тогда, когда сама будет в этом  убеждена.  А отсюда  вытекает  только одно, но самое для нее непреложное – у нее может быть  только  свой  собственный путь в жизни. Надо только его правильно выбрать. И  выбрать его она  сможет  только  сама. И выбор  этот может  быть только в  пределах ее трех «М» - Музыка, Математика, Медицина.

              Причем, к медицине  ее  тянуло  меньше  всего. Точнее  даже – совсем  не  тянуло. Просто, медицина уже была некоторой частью ее жизни. Дело в том, что мама ее была ме-диком. Она была фельдшером. И сколько Анна себя помнила, мама ей  всегда  представля-лась в  белом  халате. Всегда с бинтами, шприцами,  примочками,  стетоскопом  на  шее. В доме всегда пахло йодом и лекарствами. Потому что все в округе  шли к матери со своими бесчисленными  болячками  и  недугами. И  мама  никому  не  отказывала,  всем помогала, всех лечила. И не только в своем фельдшерском пункте.  Дома тоже.

            Поэтому она, девочкой, всегда  играла  в  доктора. Другой  игры и быть не могло. И даже помогала маме. Как могла. Во всяком случае, к окончанию школы она могла спокой-но делать уколы. Даже в вену. А про остановку  кровотечений и наложение различных по-вязок – даже и говорить нечего. Она и клизмы ставила и утки выносила. Помогала маме со стариками. И никакой при этом брезгливости или отвращения к беспомощным  людям она не испытывала. Только сострадание и желание помочь.

           Но мама  хотела, чтобы ее дочь  стала музыкантом. С такими способностями – только в консерваторию! И никуда больше! Мамы всегда хотят для своих детей невозможного. Чаще   всего – невозможно-красивого. А здесь, стоит  только  закрыть  глаза – концертные залы, сцена, огни рамп, шикарное фортепьяно, симфонический оркестр, дирижер в черном фраке и ослепительно  белой  манишке, замершие в восхищении слушатели, их глаза, полные  счастья, слез и восхищения – и аплодисменты. Целый  гром  аплодисментов! Водопад аплодисментов!  И ее дочь, Аня, теперь конечно же Анна  Алексеевна, в длинном концерт-ном платье на  краю  сцены. Необыкновенно красивая и необыкновенно счастливая. Низко кланяется своим слушателям.. А навстречу ей – новые  раскаты  аплодисментов. И бесчис-ленное количество букетов  цветов  летит на сцену.  Ах, как здорово! Ах, как красиво! Так здорово и так  красиво, что  аж дух  захватывает и слезы  наворачиваются  на  глаза. Слезы счастья и гордости за свою дочь.

          Но на семейном совете отец сказал коротко и ясно. Яснее и быть не могло. Отец ра-ботал  слесарем  на  заводе. Но был очень  образованным  человеком.  Он  необыкновенно много  читал. Причем, читал  не  только художественную  литературу, где  предпочитал, в основном, мировую классику.  Но и обще познавательную. Такие  журналы, как «Знание и сила», «Наука и жизнь», «Техника молодежи» - не выходили из его рук  Он выписывал да-же  журнал «Вопросы философии» и штудировал его от  корки до корки. Причем, с каран-дашом в руках.  Он не пил, не курил, не ругался матом и имел вид  рабочего-интеллигента времен революции и гражданской  войны. Умел  хорошо, образно говорить, неплохо поле-мизировал. Спорить с ним было  практически невозможно. Однако, он не слыл «белой  во-роной» среди  своих  товарищей.  В то время, таких, как он, рабочих, было  не мало. Жили они с матерью  душа в душу. И Анна не  помнила  каких-либо  особых конфликтов в отношения  своих родителей. Не помнила потому, что их  попросту – не было.

           Отец посмотрел  внимательно на  своих  обеих  женщин. Как они были похожи друг на друга.. И какие обе – красавицы! Он обнял их обеих за плечи, прижал к себе и сказал:
          -- Милые вы мои! Мечтать о  высоком и прекрасном – великолепное  занятие!  И конечно же, консерватория –  это  хорошо. Это, можно  сказать, чуть  ли не  сказка на   «яву» Без  музыки  человек  жить не может. Музыка – это  одна из  составляющих  его  духовной жизни. Но  жизнь – штука  суровая. В ней  много  всякого. И  ерунды, и  нелепостей, и  бог знает еще чего.  «Понапихано» дай боже сколько. И никто не  знает, что нас  может завтра ждать на этом  свете.. Идет вот  человек по  дороге. Вроде  ровная  дорога. А он  возьми да  «оступись» .Случилось  вот  так. Судьба такая. Со  всяким может быть. Упал – и руку себе повредил. Пальцы  потом  не так  работают, как  раньше. Мне  это не так  страшно. Маме – тоже. Мы спокойно  можем жить и  работать. А если ты – музыкант, пианистка?!  Что тог-да?! Тогда – трагедия. Жизнь – сломана. Впереди - пустота

         А врач – он  всегда  врач. Люди  болели, сейчас  болеют и будут  еще болеть. Врачи – всегда нужны. При любом  строе. И при  капитализме, и при социализме, и при коммуниз-ме. Поэтому  тебе, дочка, мой  совет – иди  в медицинский. «Повитали»  в облаках – и хватит. Пора и на землю спускаться. Чтобы  нормально жить – нужна твердая опора под нога-ми. А что здесь может быть лучше медицины? По моему – ничего.

        Он поцеловал Анну в щеку и добавил:
        -- Поверь, дочка – это лучший для тебя вариант.

       Как ни странно, но Анна легко  согласилась с доводами отца. Что-то в подсознании, не слишком,  правда,  понятное  и  осознанное,  подталкивало  ее  именно к такому  решению. Имя  этому  непонятному и неосознанному  было  ей  еще не очень  знакомо. Это  была  ее женская  интуиция. И она, эта  женская  интуиция,  говорила ей четко и недвусмысленно – отец прав. Надо выбирать медицин ..Это верней и надежней.

        Так она и сделала. Так она стала  студенткой 2-го  Московского государственного ме-дицинского института имени Н.И. Пирогова. Жила в студенческом  общежитии института вместе с двумя девочками, тоже медалистками. Одна из Перьми, а другая  из Мичуринска. Училась она  легко, с увлечением и  даже -  с удовольствием. У нее была великолепная па-мять, как  зрительная, так и  слуховая. И стоило ей  хоть  раз  прослушать  лекцию, да  еще при этом законспектировать  ее основные положения или же прочитать  страницу    учебника – она  прекрасно все  запоминала. И была еще  школьная привычка к постоянному, нап-ряженно целеустремленному  труду. А учеба для нее – это, прежде всего, труд, труд и еще раз – труд. Ни одного за всю жизнь невыученного урока. Ни одной непроработанной   досконально  темы. Это было ее  неотъемлемое  кредо  в школьное  годы. Осталось  оно неиз-менным и в студенческие. Только одни  отлично  за все годы учебы. И великолепные  зна-ния по всем  дисциплинам курса. А отсюда – взгляд на человеческий организм, как на еди-ную, взаимосвязанную между собой систему жизнедеятельности. И возможность видеть и объяснять  эти  взаимодействия, и предвидеть  сбои в их отлаженной  работе, а, предвидев, распознать наступающую болезнь.

           Только  знания, причем, объемные  знания в самых различных  областях науки, и не лежащие  мертвым  грузом где-то в тайниках памяти, а переплавившиеся в  граничных об-ластях в мощнейший монолит, позволяет свободно манипулировать  известными  фактами и увидеть в самых обыденных вроде явлениях жизни те скрытые  силы и спрятанные зако-номерности, которые-то и определяют ход жизни на земле. То есть, только знания  делают из обычных  людей  ученых и изобретателей. Не считая, конечно, таланта  или  способнос-тей. Без них тоже – нельзя.

          Но есть  истина, от которой  невозможно  никуда  деться. Она  проста, как все гении-альное. Неучи и невежды не изобретают и не делают открытий.. Чтобы увидеть в обычном явлении нечто такое, чего до тебя никто еще  не смог  увидеть, надо знать все об этом, уже ранее  виденном. Только  тогда и сможет  появиться на  свет это «оно», то самое невероят-ное, что кружит голову и отчего зажигаются звезды на небе  и что носит волшебное назва-ние «открытие», «изобретение».

          Если тебе на голову упало яблоко, нужен мощнейший  интеллект, чтобы  связать это обычнейшее  для  миллионов  людей  явление с имеющимися уже законами физики, мгно-венно  проанализировать их в своем мозгу и открыть этот  новый  закон, закон всемирного тяготения. А  мощного  интеллекта  без  глубоких знаний  не  бывает. Невежды и неучи не становятся учеными  или  изобретателями. Как и ленивые.. И можешь  спать сколько     угодно, хоть круглые сутки, но никакой таблицы химических элементов, сгруппированных по неизвестному  никому  периодическому  закону, не  увидишь. И не только  потому, что  не дано.  Для этого нужна сумасшедшая, многолетняя, предварительная работа по разработке этого  закона, поискам  системы их взаимосвязи. Многолетний и «напряженнейший»  труд А без  этого  труда – спи, не спи – ничего не увидишь  А если  даже и увидишь – ничего не поймешь. Не зрячие мы без такого труда. Не зрячие. Поводырь понадобиться.

               Ведь  знания в голову  сами не  приходят. Знания в  голову  надо вложить. Да еще научиться  пользоваться  этим  бесценным  своим  багажом. На  благо  людям, а не во  зло. Ведь скальпель хирурга и нож  бандита являются всего-навсего орудиями. В одном случае для спасения  человека, а в другом – для его же убийства. Наука  в развращенном человеке есть  величайшая  возможность  делать  зло на земле. Здесь  главным становиться вопрос – для  чего?  Во  имя  чего?  И человек не  рождается  гением. Он им становиться в процессе своей жизни. И рождается  человек не с готовыми формулами, законами и правилами в го-лове. Будь то математика, физика, химия, биология или какая-нибудь другая любая наука.

           Нужен  труд, труд и ничего  иного. Учение – это работа. Причем – колоссальнейшая по напряжению работа. Школа – это место  работы для  школьников, а не для их  простого времяпровождения. Ученики  ходят в школу работать. Именно этому принципу учила ког-да-то своих мальчиков и девочек Советская школа. И неплохо, надо сказать, учила. Совет-ская система образования являлась лучшей в мире. В чем Анна  никогда и не сомневалась. Она любили ходить в школу. С самого  первого класса, с первого своего шага в школьную дверь. Ей  нравилось в школе. Нравился  ее запах, ее шум, ее гам,  и этот  вечный  топот, и эта бесконечная  беготня  учеников в коридорах; их крики, говор, стук  дверей. И еще мно-го  много «такого всякого», что и определяет сам дух и саму  атмосферу  школы и которая является  одинаковой  для всех школ Союза и, в то же время, совершенно индивидуальной для каждой из них.
               

                ГЛАВА  2.


            Школа,  где  училась и  которую  закончила   Анна, была  самой  обычной, типовой, провинциальной  Советской  школой. Школа, как школа. Ничего особенного, ничего брос-кого, запоминающегося  или сверхъестественного, никаких  показушных излишеств. Толь-ко самое необходимое для учебы и нормального развития подрастающего поколения вели-кой страны Советов. Чистая, ухоженная, всегда отремонтированная, теплая и уютная, чуть ли не домашняя, имеющая  свою  небольшую  столовую-буфет, свой актовый и свой спор-тивный залы. Самая  обычная  провинциальная  школа  Советских  времен, размещенная в здании бывшей  дореволюционной  гимназии  небольшого городка Калужской губернии.

            Советская власть знала истинную цену приоритетов. Поэтому всеобщее обязатель-тное  среднее  образование – всегда  было  одним из  главнейших  среди  них. И на  школы местная власть всегда обращала самое свое пристальное внимание. Это была основа      политики  партии. Не  выполнять ее – было  слишком  уж чревато  последствиями. Для  самих себя – в первую  очередь. И поэтому  не так уж было  важно, в Москве эта школа или в не-большом  районном  городке Центральной  России, но уровень  внимания властей – всегда одинаково-пристальный.

             Правда, городок, где находилась эта  школа был не совсем обычный.  Исторически известный. Название его – Малоярославец. Тот самый Малоярославец, где в 1812 году Ку-тузов дал первый  свой бой после Бородинского сражения Наполеону, когда тот  попытал-ся уйти из Москвы дорогами южной России. Бой шел несколько дней. Городок восемь раз  переходил  из рук в руки. И наконец  французы  не  выдержали и отступили. И пошли  они к себе  назад по  старой, вконец  разоренной смоленской  дороге, той  самой,  по которой и пришли  в  Москву. Пошли  назад  навстречу своей гибели и навстречу  славе  России. Так что «малоярославцы» в полном  праве могли  считать  себя  спасителями  России. Что  ста-рожилы   города и делали. И эта их тайная гордость за величие  своего  города не могла не передаваться  их детям и  внукам. Поэтому  коренные  «малоярославцы»  всегда  смотрели несколько  свысока на  остальных  жителей  Центральной  России. Правда, надо  отметить, что этих  их  горделивых  взглядов  никто, в общем-то,  и не замечал.

            Школа  была  кирпичная,  из  крепчайшего,  дореволюционного  красного  кирпича, двухэтажная, с большими классными  комнатами, с высокими, сводчатыми окнами во всю наружную стену, широким и длиннющим  коридором, в  который с двух  сторон выходили громадные  двухстворчатые двери классов.

            Школа  была  переполнена, как и большинство  провинциальных школ Союза.   Поэтому занятия в ней шли в две смены. А число  учеников в классах  переваливало  далеко за тридцать. Однако  на  качестве  обучения, на  дисциплину  учащихся в классах и на общий порядок в школе такая перенасыщенность особого влияния не оказывала Опускаться ниже дозволенного не позволял чрезвычайно высокий авторитет учителя не только  среди самих учащихся, но и во  всем  советском обществе. А это  уже – что-то! Поэтому  слово учителя считалось более весомым и более значимым, чем слово самого закона.

          Естественно, что  маленькая  Анна, или  Анечка, Аннушка, как ее всегда называли родители и соседи, ни о чем подобном и думать не могла, когда вместе с мамой собирались на пер-вую в своей жизни школьную линейку 1-го сентября 1961 года.

        Нравилась она себе до  невозможности. Да разве может такая девочка кому-нибудь не понравиться?! Новенькое  коричневое школьное платьице аж до самых колен, как у   взрослых;  такой  же новенький  белый  фартучек с кружевной  оторочкой и двумя  накладными карманчиками; белые  праздничные гольфы и светло-коричневые  туфельки на черных пу-говках-кнопках и конечно же два громадных  шелковых банта на ее сплетенных в косички и уложенных в полукольца, как у взрослых девочек,  волосах. А в руках  тоже новенький и тоже  коричневый  школьный  портфельчик. И мамина  рука. Теплая  родная, ласковая. Бережно сжимает  маленькую  ладошку  Аннушки, даже вспотевшую от волнения. Мама, радостная, взволнованная, в красивом, нарядном  платье,  сама  тоже до  невозможности кра-сивая,  подвела  Аннушку к  школьному  двору, протиснулась  сквозь  гудящую  толпу  ро-дителей, столпившихся у входа, и показала ей место, где стоял их класс, затем присела пе-ред  ней, внимательно  оглядела,  одернула  платье, поправила  фартук  на  плечах,  убрала торчавшие волосики со лба, наклонилась, поцеловала ее в нос, вложили в свободную руку  букет  цветов,  заботливо срезанный  мамой  утром с  клумбы  в огороде, вздохнула и тихо сказала:
          --Ну, с богом, дочка! Иди…

         Анечка  шагнула  вперед  и  увидела  громадный  школьный  двор,  утоптанный  до твердости асфальта, а, может и покрытый асфальтом. Естественно, что  Аннушке было се-годня не до  подобных  мелочей. Она  смотрела  вперед  широко открытыми глазами. Двор был весь заполнен праздничным  народом. С одной  стороны – ровные  ряды  школьников, выстроенные прямоугольниками по отдельным классам, а с другой – плотная, взволнован-но гудящая   человеческая  масса   родителей и  родственников  учащихся. И цветы.  Море цветов. В руках родителей, в руках учеников. А над крыльцом школы – длинный красный плакат с белой надпись большими  печатными буквами:

                С   ПРАЗДНИКОМ  1  СЕНТЯБРЯ

        Все было великолепно!  Чудеснее чудесного! Настроение – «обалденное»! Аж голова кружиться и сердце  замирает. Чуть ли не останавливается. Петь хочется. Плясать хочется.
Но  надо  сдерживать  себя.  Соответствовать  моменту.  Ведь  она  уже – первоклассница. Серьезная  девочка. А не какая-то там  малолетка. Вот только погода – не ахти.    Совершенно не праздничная. Как бы не попортила завтрашний день.

        Всю ночь  шел  дождь. Лужи  везде и грязь. Хорошо, что тепло еще. А то бы вообще – кричи  караул. А утром с неба все  какая-то белесая муть  сыпалась. Мелкая, премелкая. Не поймешь сразу, то ли  есть  этот  дождь, то ли нет его. Туманно, сыро, противно. Руку протянешь  вперед,  подержишь немного -  рука вроде мокрая. Мама посмотрела в окно, покачала головой, вздохнула и достала галоши. Анна даже  ахнула:
         -- Мама, ты – что?! На новенькие туфельки!

           Но с мамой спорить бесполезно. Ее  переубедить невозможно. Пришлось согласить-ся. Скрепя сердцем, но согласиться. На  улице  действительно  было  грязно. Хорошо  еще, что не повторился вчерашний день. А было – ужас просто! Даже  страшно как-то.. А такой денек с утра был – закачаешься! Прелесть просто.

          После обеда  Анна  сидела  тогда на  веранде с книжкой в руках. Читала «Приключение  Буратино». Хорошая  книжка. Очень хорошая. Папа из  Москвы  привез. Ездил  туда зачем-то по  работе. И купил  книжку в  подарок. Анна ее уже читала весной. Сразу прочи-тала. Залпом. Одним махом. Не могла оторваться.. А сейчас еще захотелось почитать.

            На коленях у Анны – кошка. Свернулась калачиком, волосы распушила и мурлычет на всю веранду. Просит, чтобы  ее  продолжали  ласкать и  гладить. Что Анна и делала. Не без некоторой  доли собственного удовольствия. Анна давно уже заметила, что, когда    ласкаешь кошку или собаку, то тебе  самой  тоже  становиться  почему-то  хорошо и приятно. Даже уютно как-то. Не только им, животным, становиться хорошо, но и нам, людям тоже.

           Дверь веранды отворилась. На пороге появилась мама с сумкой в рука:
           -- Доча, милая, пошли в магазин сходим.
           -- Пошли, - сказала  Анна. Она  сняла  кошку  с  колен, посадила ее на подоконник и встала.. Действительно, почему бы и не сходить с мамой. Делать ей все равно сейчас нече-го. В школу на завтра уже все готово  И Алла сама уже внутренне тоже давно готова. Дело – за временем. Оно что-то сегодня очень и очень медленно идет.

            Они вышли из веранды и спустились во двор. Мама глянула на небо и сказала:
           -- Ого-го! Придется, видно, повременить…

           С юга к ним шла темная, свинцово серая, местами почти черная, даже как-то иссиня черная,  грозовая  туча. Она  приближалась невероятно  быстро, стремительно  захватывая все  большую и большую  часть  неба, неся с  собой  мрак, оцепенение и тревогу. Разом за-молкли и  исчезли  куда-то  птицы, пропали со  двора  куры, а их  дворовый пес, по кличке Гесс, всеобщий любимец, отважный и задиристый, нырнул в свою конуру под крыльцом и носа оттуда не высовывает. А кошка. которую. Алла только  что посадила  на подоконник, вдруг громко мяукнула и стремглав кинулась в открытую еще дверь.

           Давай-ка в дом, - сказала мама. И они шагнули назад, к себе на веранду.

           А туча  уже  рядом. Живая, пульсирующая  масса  спрессованных облаков неслась к ним с невероятной  скоростью, громыхая  громом, завывая  ветром, сверкая молниями.   Летела, похожая на фантастическую какую-то, гигантски  разросшуюся и все  поглощающую на своем пути протоплазму.

          И вот уже туча над ними, над самой  крышей  дома, летит стремглав, чуть ли не цеп-ляяясь за верхушки  деревьев и крыши домов, низкая, клокастая, с рваными, вихрящимися краями. Разом потемнело и все вокруг  разом затихло, словно вымерло. Лишь слышен был все  нарастающий гул  приближающегося  ливня. Загрохотали по  крышам  первые  капли, пока еще  редкие, но очень  крупные и тяжелые., как  литые. Яркий  зигзаг  молнии сухим, чуть ли не металлическим треском распорол облака тучи. И сразу «ливанул» дождь.

            Крыша дома застонала под  усиливающими  ударами дождевых струй. И здесь небо над землей  вдруг словно бы раскололось. Раздался такой грохот, такой удар грома, что  задрожали стекла окон и сразу  заложило уши. Анна инстинктивно пригнулась и закрыла го-лову руками, а мама  рванулась к ней и прижала ее к себе крепко-крепко, словно  закрывая от опасностей  окружающего мира. От мамы пахло  теплом и какими-то  очень приятными духами. Анна тоже обняла маму руками и плотнее прижалась к ней.

          А на улице хлестал ливень. Но это был не ливень. С неба на землю сплошным нераз-рывным  потоком  лилась вода. Как водопад, Ниагарский  там или еще какой или даже сам потоп всемирный. Вода не успевала  никуда уходить и очень скоро. прямо на их глазах зе-мля   вокруг  крыльца и дальше, покрылась  пузырящейся и бурлящей  водной     поверхностью. Вода  поднималась  все  выше и выше и вот  уже она  подошла к ступенькам крыльца, затопила  нижнюю  ступеньку и начала  подбираться  к  следующей. Такого  Алла в  своей жизни еще не видела. Они – тонули, их затапливало.

          В небе еще громыхнуло. Но уже слабее. И не  над головой, а – подальше. Потом еще ударило, еще, но  все  дальше и  все – глуше. Гроза  уходила, а с ней  начал  уходить и этот жуткий  ливень, чуть  было  не  захлестнувший  их. Сначала  ливень  перешел  в  обычный дождь,  потом  в дождик, потом  в  дождичек, а  потом  в  не разбери чего. Небо  заволокло обычными,  серыми  тучами, с неба  то  капало, то  брызгало, то плевало. Но  грома уже не было. И страха – тоже не было. Они с мамой переобулись, взяли  большие черные зонты и сходили таки в магазин. Надо было кое что из продуктов купить по хозяйству. Жизнь ведь идет своим  путем. У нее свои  порядки, свои  законы  Ей не баловства погоды. А у Анны в голове крутилась постоянно одна и та же мысль:
           -- Господи,  только  бы завтра ничего этого не было! Ведь завтра – праздник. Господи, сделай так, чтобы завтра все было – хорошо.

           Она не молилась  богу. Она в бога  конечно же не верила, как и все Советские мальчишки и девчонки. И молитв  не знала.  Но Бог  все-таки ее  услышал. И погоду  немножко он улучшил. Пусть чуть-чуть, пусть немножко. На  большее он пойти не мог. Ведь они все  были  неверующие   Хоть и дети. Но он все  таки пошел  им  навстречу и – подкорректиро-вал погоду. Как раз  настолько, чтобы не  помешать  этому  большому для  детей праздни-ку. Вот и думай после такого, что бога на свете – нет!
 
          Анна  направилась  к  тому  месту, где  должен  был находиться их класс и где стоял, возвышаясь над детьми, одетый в темный  костюм и белую  рубашку  с темным, в полоску галстуком, худощавый  мужчина с  большими  залысинами на покатом лбу. В руке он дер-жал небольшую палочку с прикрепленной к ней фанеркой, на которой большими печатны-ми буквами было написано: «Первый «А» класс». Около него, выстроившись в ряд, стояли нарядные  мальчики и девочки.  Нынешние  первоклашки. У каждого  из них в одной руке был  такой  же, как у  Анны, коричневый  портфельчик, а  другой – букет  цветов.  Цветы у всех  конечно же  разные. Но больше  всего астр и гвоздик, как и у Анны. Обычные  цветы первого сентября.

          Анна подошла к мужчине и сказала:
          -- Мне сюда…
          Мужчина посмотрел на Анну сверху вниз, улыбнулся и сказал:
          -- Очень хорошо. Но как же вас зовут, маленькая красавица?

          Голос у него неожиданно  оказался не слишком  приятный, какой-то скрипучий-пре-скрипучий, но добрый, ласковый:
         Анна серьезно, ведь она уже первоклассница, ему ответила:
         -- Зовут меня Анна. А фамилия Попова. Я в первый «А» ласс…
         Мужчина еще раз улыбнулся и сказал:
         А меня  зовут Григорий  Игнатьевич. Фамилия моя  Шполлок. Я буду у вас учителем. И еще – классным  руководителем. Я думаю, что  мы с вами, Анечка  Попова,  несомненно  - подружимся.
         -- Я тоже так  думаю, - ответила ему Анна. А ответила  она ему так потому, что он ей понравился.  У него  глаза  были  добрые. И  немножко – печальные. И  улыбка – хорошая. Приветливая. Сразу видно – не злой человек.

         Так оно в  итоге и оказалось. Григорий Игнатьевич Шполлок учил Анну с первого по четвертый классы включительно. Он был для них, зелененьких  «младшеклассников», всем одновременно. И мамой, и папой, и бабушкой, и дедушкой и, конечно же учителем.  Он их учил, в первую, очередь, основам   жизни   человека на земле. Именно  человека, а не хищ-ника, волка, стяжателя или  мздоимца;  человека, живущего  для других и во имя других, а не для  себя  лично;  человека,  живущего  для  своей  страны, страны  светлое  будущее. И очень трудного  настоящего. Но это трудное – пока, пока. Оно – временное для страны явение. Надо  только больше  работать, больше трудиться, больше  стараться. И все  в  этой стране  тогда  станет  хорошо. Для  всех хорошо. А не для кого-то  одного, избранного. Но чтобы стать полезным своей стране, надо учиться., учиться и еще раз учиться. И не просто учиться, а как можно лучше учиться. Ибо человек живет, пока учиться. Ведь учение – это познание  окружающего нас  мира. А если человек  перестает  учиться, то он начинает деградировать и все, истинно человеческое, начинает в нем атрофируется и потихонечку уми-рать. Без учебы – нет человека. Нет личности. Есть только человеческая оболочка, есть его внешний, человекоподобный  вид. А внутри – пустота. Одна – физиология. Одни  впустую работающие его органы.

           И пусть голос у него был скрипучий «прескрипучий» и не уж слишком приятный на слух, но говорил он так  проникновенно, так  убедительно, так  зажигательно и с такой  че-ловечностью,  что его слова доходили  до сердца и  ума даже  самых   непонятливых и сов-сем уж неподготовленных и не желающих слушать, учеников.

          Надо отметить, что Анна пошла в школу  далеко не с пустой  головой. Усилиями ма-мы и папы она  оказалась  достаточно подготовленной к школе ребенком. Она уже кое что могла и кое что  умела. Она  бегло  читала, неплохо решала задачки и примеры по арифме-метике. Причем, не только на  сложение и вычитание, но даже и на  умножение и деление. Пусть  простенькие  «примерчики», но – все же… решала. Мама  ухитрилась  достать у  каких-то знакомый учителей букварь и арифметику. И Анна  буквально проштудировала две эти  книжки  от корки до корки перед  первым  классом. Сначала с  помощью  мамы. А по-том  уже и самостоятельно, в виде игр в школу.

         И эти  совместные  усилия,  родителей и  Григория  Игнатьевича, не  пропали  даром; они легли на хорошо  возделанную, тщательно подготовленную и главное - ждущую посе-вов, почву. Как губка  впитывала Анна все  слова своего  учителя. Его влияние на личност-ное становление Анны огромно. Именно он, Григорий Игнатьевич Шполлок привил у  Анны привычку, даже не привычку, а потребность к постоянному труду в учебе. Девочка,   видимо, ему сразу понравилась. И он ее сразу же выделил из общей массы учеников. Но вы-делил только для себя  Внутренне. Совершенно не показывая ничего внешне. Бывает это у одиноких  пожилых  мужчин. Она, видимо, ему  кого-то  напоминала. Что-то  хорошее. Из прежней жизни. Но давно  потерянное и утраченное.  И он  испытывал к Анне  некую  привязанность, похожую  на привязанность  заботливого отца к любимой  дочери.

         Во всяком  случае, Григорий  Игнатьевич явно  симпатизировал ей, хотя тщательней-ше  скрывал это  свое особое  отношение к ней и  внешне  старался  ничем  не  выделять ее из среды  остальных  школьников. Хотя выделял. Выделял другим. Усиленным своим вни-манием  и очень жестким, хотя и очень ненавязчивым   контролем  за  каждым  ее шагом в учебе и  на уроках.

        ннла этого его внимания к себе совершенно не замечала. Однако с первых  же уроков она усвоила  одну  непреложную для  себя истину, что уроки в школе существую для того, чтобы их делать. Причем, уроки  надо делать каждый день, к урокам надо готовиться каж-дый  день, независимо  от того, устные они или  письменные.  Потому  что  завтра в классе Григорий  Игнатьевич  обязательно  ее  спросит или  вызовет к доске, или  задаст вопросы, или  обязательно просмотрит ее  тетради и обязательно сделает какие-нибудь свои замеча-ния-ния, на которые  необходимо  будет  обязательно, ответить. Поэтому  на  уроках  надо было всегда быть готовой ко всему. А для того, чтобы быть всегда готовой ко всему, к лю-бым, даже самым неприятным неожиданностям, надо готовиться, готовиться и еще раз го-товиться.  Причем,  готовясь  к  завтрашнему  дню,  надо обязательно  еще  посмотреть  и прошлый материал. А вдруг вопросы будут еще и  по пройденным темам? Кто знает?

          А ей, Анне, почему-то  очень не  хотелось  выглядеть перед ним, в его глазах плохой девчонкой, потому  что в  его глазах, когда  он  смотрел на  нее, был  искренний  интерес к ней, чужой, в общем-то для него девчонке; нескрываемую, во всяком случае, для нее, доб-рожелательность и явную,  буквально  льющуюся из глаз теплоту и радость от ее правиль-ных ответов, хорошо приготовленных заданий и всех ее школьных успехов.
 
           И Анна  старалась. Старалась во  всю. Ей приятно было ощущать себя  объектом та-кого  небезразличного к себе  внимания со стороны своего учителя и наставника, взросло-го мужчины и она старалась, буквально изо всех своих детских силенок заниматься, чтобы только лучше  выполнить все его пожелания, оправдать его доверие и никак не опозорить-ся перед ним. Тем более, что  особых таких мук и жутко  изнурительного труда эти ее уси-лия ей  не стоили. Училась  она   довольно  легко. А это ее ежедневное сидение за рабочим столом с учебниками и книжками в руках  очень  скоро стало ее привычкой, ее характером и частью ее натуры.

           Книги  открыли  ей  мир. Мир не  только вокруг себя, но и внутри себя. Книги стали неотъемлемой  частью ее жизни, ее  радостью и ее бедой. Потому что за книжками она по-рой не замечала, или не хотела замечать, а, может, и не могла заметить живой основы жиз-ни,  бурлящей  вокруг. И  это, в некоторой-то  степени, способствовало  воспитанию в  ней какого-то книжного, очищенного от скверны и несколько даже  искусственно дистиллиро-рованного  взгляда на жизнь. Но это все будет потом, потом, потом…

         А сейчас был праздник. Тот самый праздник, который  бывает только один раз в жиз-ни каждого гражданина этой великой страны, страны Советов, родины Анны и миллионов ее сверстников. И впечатления  от этого  праздника у каждого из нас  остаются свои. Одни запоминают его на всю жизнь. Другие же – только до следующего дня.
         
        Анна стояла в шеренге своих будущих коллег одноклассников и широко  раскрытыми глазами  смотрела на  происходящее  вокруг. Она  была в восторге. Она была счастлива. И ждала от  сегодняшнего  дня  только  хорошего. Только  самого, самого  хорошего. И  день продолжал ее радовать.

        Стоявший напротив первоклашек ровный ряд отутюженных ребят старшеклассников вдруг качнулся и двинулся к ним. И Анна увидела перед собой высокого, черноволосого и белозубого парня. Парень был ослепительно красив. А как же иначе в сегодняшний день! Парень  нагнулся к Анне, протянул к ней  раскрытую  ладонь с длинными и тонкими паль-цами музыканта и сказал:

         -- Ну, что, кроха, давай знакомиться. Меня зовут Андреем  А тебя?
        Анне парень понравился Она протянула ему свою ладошку и серьезно сказала:
        -- Меня зовут Анна. Я буду учиться здесь, в этом вот классе.

        И Анна  показала  пальцем  на  фанерку  с надписью: «Первый «А» класс». Анна была очень и  очень  серьезна. В  такой  знаменательный,  торжественный и памятный  для  себя день она конечно же должна себя вести соответствующим образом. Не мельтешить, не хи-хикать, не ерничать, не  представлять  из  себя  какую-нибудь легкомысленную пустышку- малолетку, а настоящую  взрослую  девочку – первоклассницу. И, как ей всерьез казалось,
У нее это получалось достаточно убедительно.

          Парень взял ее за руку и тоже серьезно произнес:
          -- А сейчас я тебе покажу твой класс и твою парту…

          В это т момент на крыльцо  школы вышел  директор, взял в руки  микрофон и произ-нес короткую стандартную речь, поздравив  всех  присутствующих с Праздником, и поже-лав учащимся успехов в новом учебном году. Потом взял в руки  увесистый медный коло-кол- колокольчик с длинной деревянной ручкой, спустился с крыльца, подошел к шеренге первоклассников и подал его  в руки  одной  рослой  девочке с длинной  косой  на  спине и большим  белым  бантом, завязанным  чуть ли не  на затылке. Девочка  подняла этот коло-кол- колокольчик на головой и зазвонила. Строй первоклассников дрогнул, качнулся и на-чал выстраиваться в две ровные колонны. Над колоннами  поднялись палочки с подписан-ными фанерками:

            -- Первый «А» класс… Первый  «Б» класс…
          Раздалась через громкоговоритель  команда:
           -- Первый «А» класс…В школу…Шагом марш…

           Первоклассники  вместе со своими  провожатыми, выпускниками-десятиклассника-ми, медленно  двинулись в распахнутые двери школы. Они вошли в вестибюль, выполнен-ный в виде  большой  комнаты прямоугольной формы, вдоль вытянутых стен которой рас-полагались  гардеробные. В вестибюле  было  прохладно, тихо, чисто, пахло  свежей крас-кой. На стене, что напротив  входа, висел большой красный плакат с надписью белыми пе-чатными буквами:
            -- «ДОБРО  ПОЖАЛОВАТЬ!».

            Из вестибюля, через  открытый  проем  стены шел  проход в коридор. Коридор был длинный -предлинный и очень широкий,  с деревянным  скрипучим  полом, выкрашенным красно-коричневой  краской. Они  свернули налево, подошли к распахнутой  двухстворча-той  высокой  двери и вошли в класс.

           Класс был громадный, светлый, с большими, во всю стену, какими-то странными, в клетку,  окнами и четырьмя  рядами черных парт с откидными  крышками. Перед партами разместился  длинный  стол с пристроенной  к нему сбоку  высокой кафедрой и сиротливо  стоящим  перед  ним  стулом с высокой, прямой  спинкой.  За  столом, на  стене – длинная черная доска, чуть ли не  во  всю  стену. А над ней – портреты старинных, судя по одежде, дядь и теть, незнакомых Анне.

         Андрей подвел Анну к первой парте у окна и сказал:
         -- Это теперь твое место. Садись и запомни его…

        Анна села за  парту и откинула  крышку. Крышка  была  гладкая, тяжелая и почему-то прохладная. Под крышкой была размещена  полка, предназначенная, как поняла Анна, для портфеля. Анна поставила туда  свой  портфель, закрыла крышку и замерла, положив руки на парту так, как ее учила мама. Все. Она – готова.  Готова  к новой для себя жизни. Рядом с ней села  беленькая, в кудряшках, худенькая  девочка в  больших, круглых  очках на тон-ком, остреньком носике. Она глянула на Анну, протянула ей руку, улыбнулась и сказала:

         -- Валя. А тебя как зовут?
         Анна протянула ей свою ладошку, тоже улыбнулась и ответила:
         -- Анна…

         Так  началась у Анны ее  школьная  жизнь. Десять лет напряженного, но такого увле-кательного труда. Труда  творческого, самозабвенного,  целенаправленного,  приносящего глубочайшее моральное и психологическое  удовлетворение. И результат не заставил себя ждать. Ни одного невыученного  урока за все годы учебы, ни одной  даже четверки – толь-ко пять, пять и только пять…

          И пусть  твердят  ленивые, что  отличники – это  старательные зубрилки, ограничен-ные,  недалекие и интеллектуально  неразвитые  люди. Пусть!  Не будем  обращать на  них внимание. Ни к чему. Как   говорит  восточная  мудрость -  шакалы  воют. а  караван  идет. Пусть они  изворачиваются,  утверждая, что  современные  успешные  люди,  бизнесмены,  банкиры и «продюссоры» никогда не были отличниками и в школе никогда не отличались особым  прилежанием  в  учебе. Пусть  утверждают, что в  современной  жизни  школьные знания ни к чему и совершенно не нужны, что в нынешнее  жесткое время жизнь предъяв-ляет к людям  совершенно  иные  требования, чем  те, которые  традиционно  воспитывает наша школа.

          Да, действительно, в обществе, где властвуют законы джунглей, где выживают лишь сильные, наглые,  жесткие и нахрапистые, где  доброта, жалость, милосердие, сострадание – являются совершенно невостребованными качествами человеческого характера и где че-ловек живет лишь для себя, для собственного удовольствия и удовлетворения лишь самых низменных своих страстей и желаний, никакие  знания  вообще не нужны. В подобном об-ществе им не найдется места.. Ведь для того, чтобы научиться обманывать  человека, уни-жать его, оскорблять, грабить, мучить или убивать, не нужно изучать основы современной физики, химии, математики, литературы, истории и других общеобразовательных дисцип-лин школьной  программы. Даже большее – они, эти знания,  мешают. Становятся обреме-нительны  Ведь лишних знаний  не бывает. И каждая крупица новых знаний, полученная в школе или добытая самостоятельно, ложиться в основу  фундамента  нашей  личности. Ни что  не  пропадает. Все  находит  место в  нашей  голове или душе. И  чем  мощнее, богаче и разнообразнее материал этого фундамента, тем полнее и «многообразнее» пути развития  человеческой  личности,  тем  богаче, ярче и интереснее  внутренний  духовный  мир  этой  личности  и  тем  меньше  в  ней  остается  места  для  жестокости, стяжательства и самого элементарного равнодушия.
 
           Да, есть  уникальные  случаи в истории  человечества, когда  необразованные  вроде люди  достигали  высочайших  вершин в своей  научной  или  профессиональной  деятельности. Да, были. Но это лишь  исключение из  общих правил, еще более  подчеркивающие имеющиеся  закономерности.. Потому что  эти  люди обладали уникальнейшей природной  одаренностью. И всю свою сознательную жизнь они  занимались  самообразованием. При-чем, мощнейшее занимались. Они знали о своих  пробелах в образовании, постоянно ощу-щали  недостаток  своих  собственных  знаний и потому  принимали  сумасшедшие усилия для  их  ликвидации. Иначе и быть  не  могло. Недостаток  знаний  мешал  им  в работе, не позволял  реально  мыслить и делать свое дело  именно так, как они считали его необходи-мым  делать.. Мешал  осуществлению их  собственного  предназначении в этом  мире, так, как они его ощущали и чувствовали. И в итоге  они  становились одними из самых образо-ваннейших людей своего времени, становились  энциклопедистами. Примеров тому – предостаточно. Можно перечислять  имена с утра до  вечера. Но стоит ли?! Сейчас  подобных людей – практически нет.

           Ведь все руководители крупнейших  зарубежных фирм и банков – это люди с обяза-тельными  несколькими  высшими  образованиями. Причем, образование  они  получали в лучших высших учебных заведениях мира. В Кембридже, Оксфорде, Гарварде, Приистоне и других подобных университетах.. И обязательно к этому – свободное владение несколь-кими  иностранными  языками, не менее 3-5-ти. Время  неучей и невежд, пусть  даже и та-лантливых, в бизнесе, в политике и науке – прошло. И думаю, что навечно.
          Поэтому – да  здравствуют отличники! За отличниками - будущее нашей многостра-дальной Родины, нашей России.
       

                ГЛАВА 3


          Анна  Алексеевна  встала  утром,  как  обычно, в  свои  неизменные  4-30.  Они стали неизменными для нее, эти  утренние  часы, с тех самых пор, когда она после десяти лет ра-боты в МОНИК-ах получила в Щелокове свою первую, честно заработанную, трехкомнат-ную квартиру на четвертом этаже  стандартной «девятиэтажки». Ведь Институт МОНИКИ был медицинским учреждением областного подчинения. Поэтому квартиры своим сотруд-никам представлял обычно в ближайшем Подмосковье. Конечно же были еще и другие ва-рианты.  Вообще, жизнь – штука очень даже многовариантная. Просто не все это понимаю и сознают. Они, эти люди, просто живут и делают свое дело. Некоторые  же из них, самые изворотливые и умные, причем, умные особым, каким-то задним своим умом, пристраива-ются и… выбирают. Поэтому, можно  было даже, похлопотав  основательно,  сделать себе квартиру и в Москве Кое у кого из коллег Анны Алексеевны это прекрасно получилось.
 
          Но Анна  Алексеевна  не стала   выбивать или  выклянчивать  себе  ничего. Не умела она  выпрашивать . Не  получалось у  нее  это – просить. Предпочитала  другое. – работать  А  те,  кто  только  работает  и  не  просит  ничего у начальства,  те – ждут. Ждала  и  Анна  Алексеевна. Целых  десять  лет. А потом,  когда  законно  подошла  ее  очередь на  кварти-ру, она  из  всех представленных  ей  вариантов  выбрала  Щелоково. Почему? Трудно ска-зать. Наверное, потому, что понравилось. Небольшой Подмосковный городок, чистый, ак-куратный, зеленый  и всего в полутора часах езды от Москвы на  электричке. А на машине – спокойно можно  было добраться и за час, а то и меньше. Ведь Щелковское шоссе загру-жено  не очень, по  сравнению с другими  транспортными  подмосковными  магистралями, такими, как  Горьковское, Минское, или, например, Киевское. Здесь бывают такие пробки, что ахнешь! Зажмут  тебя где-нибудь на  подъезде к МКАД и – ни с места! С одной сторо-роны – громадный «трайлер» стоит коптит до невозможности, а с другой – КАМАЗ какой-нибудь. Тоже  газует -  дай  боже!  И все в  салон  твоей  машины. Порой, особенно  летом, просто  дышать  нечем.  Голова   начинает  кружиться.  С   удовольствием   бы махнула  на все  рукой  и  выскочила  из  этой переполненной гарью и дымом раскаленной металличес-кой коробки и кинулась  куда-нибудь на  обочину, в кустики, в траву  Куда-нибудь, только бы подальше от этих  благ цивилизации, от этой  переполненной грохочущим железом до-роги. Но бесполезно даже думать об этом. Потому что из машины выбраться  невозможно. И с права, и с лева, и спереди, и сзади – везде машины, машины, машины. На многие, мно-гие  километры. И, не  дай бог, что-нибудь  случиться с кем в данной  ситуации – не  выбе-решься  ни  за  что. Даже  дверь не откроешь. Как в готовом  уже  гробу. В металлическом. Прямо и хоронить в нем можно…

          Легла Анна Алексеев  вчера  поздно. Где-то  часов  в двенадцать. А приехала с рабо- ты уже в девятом. Задержалась в клинике. Пришлось  задержаться. Парня вечером привез-ли на  скорой. Как раз  тогда, когда она  собиралась домой ехать. Молодого. С травмой го-ловы и  глаза. Бутылкой  по  голове  получил  Парень  «выпимши», но страшно перепуган-ный, хмель от испуга уже выветрилась Что-то не поделили они там во время своей выпив-ки. Дело дошло до драки. Кто-то его и ахнул бутылкой. Бутылка разбилась. И травма ока-залась приличная  Осколками глаз затронуло В травматологическом свое дело сделали. И парня  сразу  же  передали к ним  в офтальмологический. Благо, что  все в  одном  корпусе расположено. И парня на лифте прямо в операционную и переправили
 
          Ничего, все  обошлось. Глаз  парню спасли. В  рубашке, видно, родился  это  парень, .в рубашке. Еще бы чуть-чуть – и лишился бы он глаза. Вовремя они подключились. Вов-ремя. Потому и задержалась Пришлось самой операцию делать. Можно было бы, конечно, оставить  все  и Валерию  Сергеевичу. Врач  он  неплохой, опытный, хотя  и  молодой еще. Рука  твердая. Оперирует  уверенно. Сколько ему  сейчас? Тридцать  пять есть? Вроде уже есть. Когда он  ординатуру  закончил? Года три  назад, наверное. У него кандидатская уже на выходе должна быть. Господи, что это я так запамятовала?. Биографии своих сотрудни-ков надо знать, многоуважаемая Анна Алексеевна, надо.

           Конечно же он и сам  бы  все  прекрасно  сделал. Как  он  сверкнул  глазами, когда я сказала, что  останусь на операцию. Самолюбивый. Все хочет сам и только сам. Не любит, когда его опекают. А кто любит?! Если  чувствуешь в себе уверенность, то любая  помощь начинает  казаться  опекой. Но  это  сейчас  видно, что он  бы и  сам  справился.  А тогда?! Тогда, когда  осматривали парня – ничего еще не  было  ясно. Случай  был  очень  даже не простой. Пришлось самой. Пришлось.

            Ладно, не оправдывайся. Сама  все прекрасно  понимаешь. Дело здесь не в Валерии Сергеевиче. А в тебе  самой.. Любишь  все сама делать. До сих пор любишь. Любишь, ког-да у тебя  все  получается. Знаешь, что у тебя   чаще всего – получается. Потому и любишь оперировать Взрослая  вроде  совсем  женщина, а ведешь себя, порой, как маленький ребе-нок, который предпочитает  делать только то,. что у него получается. Не пора бы  повзрос-леть, а, уважаемая Алла Алексеевна?

           Но вчера действительно  все получилось  И совершенно не жалко, что осталась. Все получилось  прекрасно. А остальное – это уж, как  бог решит,. как организм  себя покажет. Но  парень  крепкий,  здоровый,  молодой,  ничего  непредвиденного  не  должно  быть. Не должно. Сердце так подсказывает. И ее  врачебная  интуиция. А она, эта ее врачебно-жен-ская интуиция,  редко когда подводила. Практически – никогда.
 
            Операция  вчера  закончилась поздно, далеко  за  семь   Потом шло обычное  после-операционное «то, да се», затем  сборы домой, потом дежурные прощальные фразы колле-гам и – к  машине. К своей  любимой  «Ауди»  И вот  оно, ее родное  Щелоковское  шоссе. Тихое и  полупустое. Время пробок уже прошло. Маятник  качнулся назад. И поток уезжа-ющих с московской работы жителей Подмосковья схлынул. Спокойно можно было и при-бавить. Что  Анна  Алексеевна и  сделала. Причем, со  спокойной  совестью, с превеликим для себя удовольствием и даже неким  тайным наслаждением.. Она любила быструю езду. Хотя и тщательно скрывала эту свою слабость от окружающих. Понимала, что ее внешний вид  образцово показательной, примерной семейной  женщины и добросовестной работни-цы  слишком  уж не  соответствует  проявлению  подобной страсти  И мало кто из ее близ-ких знакомых  знал об  этом  ее «пороке». Практически – никто. Только  муж  иногда стал-кивался с внезапно  проснувшимся в ее тихой жене неистовом бесе. И – сильнейшим обра-зом  пугался. А потому  Анна Алексеевна  никогда  никому ничего и не рассказывал о сво-их тайных  помыслах.. Свою  душу ни перед кем не раскрывала. Все свое  личное носила в себе Люблю вот быструю езду – и все тут! И никому  до этого дела нет, и не должно быть. Это – только мое и лишь – мое. Есть  возможность – делаю то, что  считаю  для  себя  нуж-ным и верным. То, что мне хочется…

          Зато тогда - отрывалась по полной. Но возможность такая выпадала редко. Слишком – редко. Жизнь часто бывает скупа на  радости. Но вот сейчас… Эх, была – не была!. Анна Алексеевна переключила скорости и начала прибавлять газ, ощущая нервный озноб в кон-чиках пальцев, все усиливающийся стук сердца и все нарастающее возбуждение…

        . Хотя с работы Анна Алексеевна выехала сравнительно поздно, к девяти она уже бы-ла дома. Для нее это  было рано. Ее обычное  вечернее время дома –  после девяти. А здесь – до девяти. Значит – рано. И она  позволила себе немного расслабиться и после ужина по-сидела у телевизора. Чуть ли не до  двенадцати. И  лишь  потом  легла  спать. А полпятого уже  встала..  Спала   конечно же – мизер, всего  лишь  чуть-чуть, но чувствовала  она себя превосходно. Вполне отдохнувшей  и в прекрасном  настроении. Она уже  привыкла спать мало. И – ничего. Ей  вполне  хватало  тех   4-5-ти  часов, которые  удавалось  вырвать  из  своей, стремительно суматошной жизни на  короткий  отдых. Даже не на  отдых. На – сон.  Если  можно  было  назвать сном  это ее  ночное  состояние. Потому что она  даже не  спа-ла. Она  сразу  проваливалась в какую то  бездну, в черную, непроницаемую для света яму и- мгновенно отключалась. А потом вдруг также  неожиданно  просыпалась, словно вклю-чалась по чьей-то запланированной  команде, словно кто то где то нажимал соответствую-щую кнопку на пульте  управления  человеческими  жизнями. Проснувшись, сразу же гля-дела на часы. Светящиеся стрелки показывали полпятого. Сейчас зазвонит будильник. По-ра вставать. Рядом похрапывал муж. Он всегда спал крепко, никогда не слышал звонка бу-дильника и совершенно не ощущал тех моментов, когда вставала Анна Алексеевна.

          Поначалу, в первые дни их  совместной жизни, это сердило и обижало Анну Алексе-евну сильнейшим образом. Как же  так?! Как это вообще может быть?! Он, мужчина, даже не замечает того, что я, его спутница жизни, его вторая половинка, его жена, его любимая, по его же словам, женщина, встала с постели, с их общего  супружеского  ложа, и  ушла А он даже не соизволил прореагировать, не заметил, не почувствовал, рядом я или меня уже нет. Значит, ему  все равно?!  Он сделал свое  мужское  дело – и все, успокоился!!  И я ему больше не нужна?! Ему больше до меня дела – нет?! До следующего раза, да?!

        Но прошло время и Анна Алексеевна смирилась. Не внутренне, нет. В душе она так и осталась непримиримой. Потому что так было не справедливо. С ее точки зрения. С точки зрения любящей женщины. Но это была какая-то высшая  несправедливость. Не земная  А внешне  смирилась. Нельзя  же, действительно, требовать  от  мужчин  невозможного. Для них, мужчин, невозможного.  Мужчина есть мужчина. И не надо с него  спрашивать более того, что он может или на что он способен. Для мужчины его любимая  женщина –  никог-да не бывает  частью его  собственной  жизни, причем, самой  важной  частью и самой для него неотъемлемой. Для  мужчины  потребность в общении с женщиной  больше физиоло-гическая, чем духовная или  психологическая. Потому смирись, дорогая Анна Алексеевна, и не пытайся  требовать  полетов от  тех, кто и ходить то  толком  не  может, а всего  лишь только ползает. Заставишь  полететь, а он возьми, да и - разобьется.  Смотри – совесть тог-да  вконец  замучает. Тяжело станет жить…

        Иногда, когда Анна Алексеевна себя  неважно чувствовала, но на  работу все таки со-биралась  идти, потому что без  постоянного своего  присутствия в  клинике  она  не могла ощущать себя  комфортно, а сидеть за рулем  мчащейся с большой скоростью машины бы-ло все таки для нее трудновато, она будила мужа вместе с собой. Надо же было, чтобы кто то отвез ее в клинику. И тогда  начиналось такое «шоу», такое невероятно  красочное  зре-лище, что отнюдь -  не для слабонервных. Муж конечно же  вставал, другого здесь и пред-ставить было  невозможно. Ведь он  искренне  любил  свою  жену и искренне  старался ей, при необходимости, помочь. Но вставал всегда с громаднейшим  для  себя трудом, кряхтя, пыхтя и стеная на  всю квартиру., ходил, спотыкаясь на  ровном  месте и натыкаясь на все, что даже не могло  стоять у  него на пути, роняя и опрокидывая  лаже  самого  себя, не  го-воря   уж о предметах  мебели и туалета,  «сумашедше»  при  этом   кашляя  и  чертыхаясь. Смотреть на все это со стороны было еще можно и даже несколько забавно, но принимать во всем этом участи было конечно же невыносимо.

          И Анна  Алексеевна  редко  обращалась  за  помощью к мужу в  подобных ситуации-ях. Только лишь в самых  исключительных случаях. Когда уж совсем  невтерпеж и выхода совершенно  не видно. Как за соломинку, за  мужа хваталась. Больше-то не за кого. Поэто-му  она привыкла  рассчитывать  и надеяться  только  на  себя. Да на  родителей. На  своих папу  и маму. Но  родителей  давно  уже нет. Сначала  ушел  папа. Он, как у нее осталось в памяти,  почему то  часто  и подолгу  кашлял, зажимая  рот  платком. Отчего  лицо у мамы хму-рилось и начинали дрожать губы. Она  их пыталась  сдержать  прижатыми к лицу  ла-донями рук, но  не  получалось. Тогда она  закусывала  губы  зубами так, что из глаз начи-нали лить сле-зы. И она начинала  плакать. Долго и надрывно. А папа  подходил к ней, об-нимал  ее и бе-режно гладил  ладонями по спине. До тех пор, пока  мама не затихала…

            А потом   папу  положили  в  больницу и  оттуда  он  уже  не вернулся.. У него  ока-зался  туберкулез. И никто  об  этой  не  знал. До  самой  его  смерти. А  может  и  знал,  но – молчал. Почему – Анна не  знала. И не  понимала. Но маму – не  осуждала. Маму ей  бы-ло  жалко. После смерти  папы она как-то сразу  съежилась, сморщилась, словно уменьши-лась в  размерах. Как  тень  стала. Стоит  у  окна, молчит  и губы кусает. И молчит. Только вздыхает, вздыхает.

          Да, есть  дети. Даже  двое. Мальчик и девочка. Сын  и дочь. Дети – это  вечная  наша боль, наша постоянная забота, наши не реализованные  до  конца  возможности, наши нав-сегда  утраченные иллюзии, наши  вдруг и навсегда  погасшие  надежды. Дети – наша сво-еобразная  «Ахиллесова пята». Наша   всегдашняя  уязвимость  перед сложностями и опас-ностями жизни.

            С сыном  проблем  особых  не  было. Во  всяком случае – вначале. Рос тихим и спо-койным  мальчиком. Учился хорошо. Но не ровно. Чаще  всего – по настроению Когда хо-тел - мог многое  Спокойно учился на отлично. Но если задурит – сплошной кошмар, даже на двойки  скатывался. Но к десятому  повзрослел и выправился. Школу  закончил чуть ли не на отлично. Всего три четверки. Из них две – за девятый класс. Можно было бы, конеч-но, сходить к  директору, поплакаться, поканючить –глядишь и  разрешили  бы  пересдать. Тогда  бы  была  медаль. Пусть  не  золотая, пусть  серебряная. Но все  же – медаль! Такой елей на родительское  сердце! Но… Анна  Алексеевна к директору не пошла. А сын на эти пресловутые четверки спокойно махнул рукой:
            -- Мама, какая  разница, четыре  там  или – пять! Не в оценках  ведь дело?! А в инс-титут я и так поступлю! Не беспокойся.

            И действительно – поступил. И не  в  какой-нибудь  там  задрипанный  институтик, типа  «Мясомолочного» или «Плехановского», на худой  конец.  Где и парней-то почти не бывает, одни - девчонки. Не-ет,  легко  сдал  вступительные  экзамены  аж в самый «Энер-гетический». . Причем, на одни  пятерки. И прошел  вне конкурса  И стал студентом. И об-щежитие  получил на  «Хорошовке».  Жить – да радоваться. Что  Анна Алексеевна и пыта-лась делать после своего разрыва с первым мужем.
 
           Развод родителей  воспринял  очень  болезненно. Но тщательно  скрывал свои пере-живания. Молчал. Молчал осуждающе. Больше для матери, чем для отца. С отцом они бы-ли все-таки  ближе. Он замкнулся в себе и ушел в книги. И в спорт. В самый  его  трудный вид  – в легкую  атлетику. Бегал. На дальние  дистанции. На пять, на  десять тысяч метров. Словно  пытался  убежать от себя. От своих  проблем. А с поступлением в институт и сов-сем пропал. Отговаривался учебой. Студенческой жизнью. Увлечениями рок музыкой. До-мой приезжал редко. Лишь иногда позванивал. Да и то без особых  подробностей. Так, об-щие фразы, ничего не значащие слова.

           Поэтому  свадьба  сына на пятом  курсе  института. оказалась для Аллы Алексеевны полной  неожиданностью. Как снег на голову. Но она пересилила себя и на свадьбу поеха-ла. Сноха ей  понравилась.  Родители – тоже. Но  близости  особой  друг к другу новоиспе-ченные  родственники не ощутили. Так и остались  на  расстоянии.. Навсегда. На  веки. На все время жизни. С одной  стороны – вроде бы и родственники теперь. Общая  кровь. Вну-ки. А с другой – чужие люди. Абсолютно чужие. Как с другой планеты. И внуки тоже – не свои.. Не радуются глаза. Холодеют даже. И плакать почему-то всегда хочется при взгляде на них.  Хотя – прекрасные  мальчишки. Но…радости нет. Нет. И – все тут. Ладно бы оно. Здесь  ведь не до собственных  переживаний. Мелочи  все  это. Лишь бы  молодые – жили. Лишь бы молодые были – счастливы.

          Но счастье молодых оказалось не долгим. Семейная жизнь у сына не сложилась. Как и у нее самой. И отсюда, наверное, это непреходящее чувство какой-то своей  вины  перед сыном. Как будто это она сама заранее  запрограммировала его семейную  неудачу. Запро-граммировала. своей собственной жизнью и соей собственной судьбой. Но, может, так оно и есть?  Гены  счастья или несчастья  родители  передают своим детям. Вот она и передала гены  семейного  несчастья  своему  сыну. А гены счастья у нее-то  хоть  есть?! Хоть чуть-чуть, хоть «капелечку»? Не  себе уж – ему. Ведь со вторым мужем у нее вроде ничего. Как будто бы  получилось. И дочь  уже  есть. Любимая.  Господи-и-и! А сын-то разве не люби-мый?!  Разве его судьба для  нее – безразлична?!  Воистину, маленькие  детки – маленькие «бедки».. Большие детки – большие «бедки»…Мнд- а-а-а.  Ситуа-а-ация-я-я…

            Действительно, ситуация  получалась  «аховой». Неделю  назад  сын  вернулся. До-мой  вернулся. Когда  человеку плохо, он возвращается домой. Туда, где ему раньше было хорошо, где его ждут, где ему всегда рады. У человека всегда должно быть место, куда бы он хотел, куда бы он мог  вернуться... Вот он и вернулся. Как когда-то  вернулся  блудный сын к своему  старому и уже  слепому отцу. Как на  той известной  картине. Где она ее ви-дела? Кажется, в Эрмитаже. .Вернулся – домой. Значит – больше некуда. Значит – подпер-ло. Стало  невмоготу. Когда  человеку становиться  невмоготу в своей собственной семье? Наверно  тогда,  когда  он там – чужой. Чужой в своей   собственной  семье. Настолько чу-жой, что надо  уходить. И он ушел.  Ушел  от семьи. И на развод  даже  подал. Он – подал. Не она, жена  его и мать его детей  подала на  развод по  каким-то своим  женским  причи-нам.. А он – подал.. Точно также, как когда-то  случилось и у нее  самой.  С его  отцом. Но его отец  ушел тогда к другой женщине. Ушел от жены и матери своего сына. А сын? Сын вернулся  домой. Вот и думай  теперь, что у них там  получилось. Точнее, что - не получилось. Не выходит здесь не думать.    Не вы-хо-дит….
            
            Когда семья  рушиться – это всегда  трагедия. Как здесь не крути, как не изворачи-вайся. И не надо здесь искать виноватых. В развале семьи всегда виноваты оба. Обидно за сына. Очень обидно. Но…ничего здесь уже не поделаешь. От судьбы своей никуда ты не убежишь и никуда не денешься.. Такова, видать, его доля. И досталась она ему, видно, от его же  собственной матери. От нее.

            Анна Алексеевна умылась и привела себя в порядок. Затем внимательно осмотрела себя в зеркале и немного подправила лицо. Всего лишь чуть. И только  кое где. Ле-е-гень-кий такой, рабочий ее макияж. Тронула чуточку глаза, капельку  веки оттенила, немножко губы подправила и слегка их даже выделила, поярче  сделала. В общем – не плохо. Очень даже не плохо. Смотрится женщина.. Не только мужчины заглядываются.  Даже парни, и те  - оборачиваются. Приятно все таки сознавать себя желанной женщиной .Хотя лет этой женщине – страшно даже шепотом себе самой произнести. А ведь ни одной пластической операции! Как ее  ни  уговаривали, как   ни  убеждали – не  согласилась. И права!  Красота женщины должна быть настоящей и естественной, а не сотворенной бог. знает из чего.
 
           Анна  Алексеевна  еще  раз  посмотрела  на  себя в зеркало, повернулась  боком  раз, другой, подтянула живот, расправила грудь, опять повернулась, стараясь рассмотреть себя сзади, но, поймав  в  зеркале свой  сосредоточенный взгляд, вдруг прыснула, как девчонка, и рассмеялась:
           -- . Господи! Что, тебе  делать  больше  нечего, что ли?!  Занялась, не пойми чем. Да ну тебя! Ветер сплошной в голове…

           Она  махнула  рукой  своему  отражению  в зеркале и пошла  на  кухню. Время шло. Пора было начинать завтракать. Чайник уже пел тоненьким голоском. Звал к себе. .Время было еще  предостаточно. И Анна Алексеевна не любила торопиться по утрам. Ей, в прин-ципе, можно было бы  конечно же  вставать и на полчасика  попозже. Где то часов пять. А не пол пятого. Все – лишних тридцать  минут  в постели. А они по утрам – ой, как дороги! Но она  ненавидела  спешку по утрам. Когда надо все и сразу И это надо сделать! И это! И это! .И все – быстрей! Быстрей! Каждая  минута на счету. И обязательно  что-нибудь  вып-лывет   неожиданное,  что-нибудь  сорвется,  потеряется, что-нибудь  пропадет.. Вот  здесь вчера лежало. Прекрасно помню - положила перед сном. Специально  положила, чтобы не искать. А  сейчас – нет!  Куда  делось – неизвестно.  А  время – подпирает.  Времени уже – нет. И  настроение  с  утра – к  черту!  В тартарары! Хочется  кричать! Хочется рвать и ме-тать!  Искать  виноватых,  Обвинять! Ругать… А впереди  еще – дорога,  час  с лишним на машине, а  потом. – рабочий  день. Всегда  очень и очень  напряженный. Так  что  важнее - лишние тридцать минут сна утром, но зато потом весь  день кувырком? Или же чуточку не доспать, но зато  потом  полное  душевное  равновесие на  весь  день  вперед и нормальная рабочая  обстановка в клинике? Анна Алексеевна выбрала  второе. И не прогадала. Так, во всяком случае, ей всегда казалось…

           Анна Алексеевна достала из настенного шкафчика банку  растворимого кофе. Банка была  новая, еще  не  распечатанная. Она   глянула на этикетку – «Нескафе». Вроде – ниче-го.  Она  уже  такой  пробовала. Весь  вопрос – где его произвели?. Что там внутри  банки? Действительно ли настоящий кофе или просто -  суррогат? Ведь  этикеткам  сейчас верить нельзя. Этикетки сейчас могут  сделать  любые. И не отличить от настоящих. Вопрос – где он куплен,  этот  «Нескафе»?  А это мог  знать только  муж  Домашними  делами у них  за-нимался, в основном, он. Он и по магазинам  бегал, и на  кухне  хозяйничал. Причем, гото-вил он – прекрасно. Коньком его были украинские борщи и различного рода мясные блю-да . Всякие, какие  только  можно  было  приготовить на  стандартной  газовой, домашнего предназначения,  плите. И жаренные, и пареные, и тушенные,  и запеченные  просто на ог-не, и запеченные в различных  гарнирах, и с подливом, и с экзотикой и без них совсем. Он знал множество рецептов приготовления блюд и всегда бесподобно их делал.

           Анна  Алексеевна  заварила  кофе. По кухне  поплыл  неповторимо пряный,  чуть ли не пьянящий  аромат. Аж в голове  закружилось, в глазах поплыло.. Да,  кофе  был настоя-щий. Густой,  терпкий.  Вкус – бесподобный. Что  ж, муж  знал  свое  дело. Ерунды  ей  не  подсунет .Все  таки,  он  любит ее. А любящий всегда старается  своей  избраннице  прият-ное сделать  Он знал, что    по  утрам  его  жена,  его Анна  Алексеевна, пила кофе,  только  кофе.  Черный,  без  молока  и сливок.  Но очень сладкий. Одну – две  чашки. Когда  как. В  зависимости от  настроения. И обязательно к кофе – бутерброд  с колбаской. Чаще  всего с сырокопченой. Тоже один – два. Не больше. И тоже в зависимости от настроения.. Иногда бутерброды  бывали с рыбкой. Соленой или копченой.  Горбушей  там или еще какой. Что лежало в настоящий  момент в  холодильнике. Что муж  догадался приобрести. Он знал ее вкусы и немножко пота-кал  ей. Так  сказать – баловал  вниманием. Что, конечно  же,  нра-вилось Анне Алексеевне. Не могло не нравиться.
 
           А чай Анна Алексеевна  пила  вечерами. И тоже  очень крепкий. Чай всегда готовил муж. Он покупал обычно несколько одному ему известных  сортов чая. Смешивал их в оп-ределенной  пропорции и заваривал в специальном  заварном  китайском  чайничке. Затем выстаивал  его  некоторое,  секретное  для  других   время,  накрыв  полотенцем, и наливал  жене в стакан  тонкого  чешского  стекла, поставленный в старинный  серебряный  подста-канник, купленный по случаю в антикварном  магазине. Чай отсвечивал в стакане  багрово  красным  цветом  старинного  дорогого  вина  и подрагивал  тяжелыми медовыми искрами расплавленного золота. .Вкус и аромат чай имел  необыкновенный. И пила его Анна Алек-севевна после  ужина, всегда  горячим, мелкими глоточками, не спеша, как бы смакуя. Пи-ла  без   сахара. С каким-нибудь  печеньем и с конфетами. Чаще   всего с  шоколадными. В прикуску. Наслаждалась.  Кайфовала.

           Но по  утрам – кофе. Только  кофе,  Одну – две чашечки. Горячий-прегорячий и гус-той-прегустой.  Не  менее   двух   ложечек  на  чашку. А то  и  целых  три. И, обязательно – бутерброд  скушать. Это  был ее завтрак. Иногда и обед. Хотя пообедать всегда можно бы-ло и в  самой  клинике. В клинике  кормили  довольно-таки  сносно. Гораздо  лучше, чем в других  московских  больницах. Еще в Советские  времена в  МОНИК-ах  был оборудован свой  пищеблок,. Кстати – очень  даже  приличный. По  тем  временам. А потом  его еще и подновили. Губернатор  Громов помог – деньги  выделил.. Оттуда, из пищеблока, готовую пищу  в  металлических   герметичных  контейнерах   развозили  по  корпусам.  Три  раза в день: завтрак, обед и ужин. Персонал  клиники  питался  здесь  же.  Естественно,  что  бес-платно.  Можно  было, конечно  же, перекусить и чем-нибудь  своим. В клинике  были  от-дельные   комнаты  для  отдыха  врачей и медсестер. Там  стояли  холодильники и «микро-волновки». Можно  было  что-нибудь и себе  приготовить . Если  есть  для того  желание и  настроение.  Кое  кто так и делал. Ведь дурное дело – не так уж и хитрое.

         Но у Анны  Алексеевны  редко выпадала  такая  возможность. Чаще  всего в обед она была занята. То на  операции, то на  приеме, то на  консультации, то на  лекции, а то и еще где. Поэтому ни о каких  режимах или правилах питания, а, тем более, о диетах здесь и ре-чи идти не могло. Получалось у нее, в  основном, лишь  двухразовое питание – утром и ве-чером. Утром – до  работы; вечером – после  работы. Ну, иногда  еще  удавалось в течение дня  одно-два  яблока  перехватить или «бананчик» скушать, или мандарин. И – все, пожа-луй. Больше о ее питании в течение дня говорить не имело ни какого смысла. .Ни-ка-ко-го К сожалению, конечно же.

          Такого безобразного  отношения к своему здоровью, к самой себе трудно даже вооб-разить, не то, чтобы представить. Оттого, наверное, и эти постоянные режущие  боли в об-ласти желудка. И печень уже начинает что-то  барахлить. Ноет и ноет по ночам. Порой да-же невмоготу. И бог еще знает  чего  неизвестного и малопонятного, но уже беспокоящего и тревожного, начинает  творится в настоящее время в ее работающем на износ организме. Недаром  же сам  Александр  Петрович, главный  терапевт  МОНИКИ, при  встречах с ней всегда  внимательно  смотрит ей в  лицо, качает  укоризненно  головой и сердито  бурчит в прокуренные усы:

         -- Анна  Алексеевна!  Голубушка!  Когда же все-таки я  Вас у себя увижу?  А? Нельзя ведь так безрассудно относиться  к собственному  здоровью! Нельзя!  Вы – молодая и кра-сивая  женщина.  А красота  женщины, позвольте  Вам  заметить – это  не ее  личное  дело, красота  женщины – это  общественное  явление, это наше  национальное  достояние. А вы еще, вдобавок  ко  всему, являетесь  крупным  руководителем. На  ваших  хрупких  плечах  целая  клиника! Клиника  общегосударственного значения.! И Вы не имеете никакого пра-ва на такое варварское к себе отношение!

          К сожалению, он был прав, этот добрейший Александр Петрович. Уж на что, на что, а на  человеческое к себе  отношение у нас никогда не хватает  времени. Конечно же, надо провериться. Давно – надо. Ведь она же  сама – медик; сама – врач и не может не замечать симптомов  некоторых  серьезных  неполадок в своем организме. Есть тревожные тенден-ции, есть неприятные, настораживающие  явления. Есть и никуда от них теперь уже не де-нешься. Но… Но как  исхитриться и оставить  свою клинику, свою работу, свое дело, свой интерес, своих коллег, товарищей, подчиненных, своих больных, своих  пациентов?  Как?! Пусть на время, но все же – оставить. Ведь когда  даже в отпуск  уходишь – и то сердце не на месте. Изведешься вся. Тоской изойдешь  Как будто из жизни себя исключаешь, вычер-киваешь. Сама себя…Добровольно…Пусть на время, пусть на отдых, но все же – исклюю-чаешь. Да, действительно, это так. Исключаешь. Сама – себя. Но ведь не из самой же жиз-ни, с работы   всего   лишь. А работа ее в  клинике – это что, разве – не жизнь?!  Разве она сможет хоть день прожить без этой своей клиники, без этой своей работы? Нет и еще раз – нет!  А отсюда  получается, что  работа ее… и есть та главная составляющая ее жизни, без которой  и сама жизнь  теряет  всякий смысл. То есть, ее  работа  для  нее – это и есть сама жизнь. Причем, жизнь с большой буквы – Жизнь! Наполненная состраданием и благород-ным  смыслом помощи больным, слабым, немощным, влекомая творческим интересом. и самопожертвованием  во имя интересов  того самого, обыкновенного, простого  человека, который и есть народ твоей Родины. А свой народ, свою Родину, как и своих родителей – не выбирают. Они, какие  есть – такие и  есть. И любить, и служить им  надо  таким, какие они есть. И, в то же  время, надо  делать  все, что в твоих  силах, чтобы  они  стали  лучше, чтобы им стало лучше и легче жить.
      
             Но ведь она – женщина. А разве может для  женщины  работа  составлять  главный смысл жизни?! Получается, что – может. Может. Но ведь  самой  природой  для  женщины выбрано совершенно  иное  предназначение. Она – родоначальница жизни на земле. И для нее главным  должно  быть  только то, что  имеет отношение к детям, к семье, к их настоя-щему, к их   будущему. И тогда  получается, что она, Алла  Алексеевна Рябцева, не совсем нормальная  женщина, что она, в некотором роде, ущербная, неполноценная женщина, раз уж она  согласилась, пусть  волею  судьбы  и обстоятельств, променять  семью  на  работу. Вынуждена  была  променять. Потому  что  выхода у  нее не  было. Одна семья рухнула. А вторая…Что – вторая?! Причем  здесь  ее  вторая  семья?! Господи, куда  это тебя занесло, уважаемая  Анна Алексеевна, в твоих же собственных мыслях? Видишь, как вредно по ут-рам слишком много о  жизни думать. Обязательно до чего-нибудь да додумаешься. До нехорошего… До непредвиденного. А потому – прекращай… пре-кра-щай……

           Анна  Алексеевна  вздохнула,  сердито  поджала  губы  и  поставила  пустую  чашку на стол. И вправду, может, хватит с утра  никчемным  самоедством  заниматься, а?  У тебя  впереди  напряженный  рабочий день. У тебя  сегодня  одних  запланированных  операций целых четыре  штуки. Ты должна  быть  собранной, спокойной и невозмутимой. А ты, чем тут занимаешься?  На что себя тратишь?  Перестань! Хватит!

           Анна  Алексеевна  встала, убрала  за  собой  и  глянула  на  часы. Ого! Уже четверть седьмого! Пора собираться!
           В комнате за стеной зазвонил будильник «мобильника». мужа. Хрипло-визгливый и какой-то мерзкоко пакостный мужской голос прокричал:
           -- Вставай, лежебока! Пора на работу!

           Анна Алексеевна не любила современные  варианты  будильников. Будь  то отдель-ные или  встроенные в «мобильники». У нее, где-то в глубине  сознания, оставалось  некое чувство недоверия к этим  немым  электронным  коробочкам, мешающее  спокойно  спать. Не было  привычного и такого  успокоительно-домашнего  тиканья. И никак не давала по-коя,. «свербящая», как  больной зуб,  беспокойная мысль: «А вдруг он не зазвонит!». А по-тому - ну их в болото! Механический, пружинный  будильник – привычнее, а потому – на-дежнее. Пусть  кажется, что  надежнее. Пусть. Пусть  стоит на ее туалетном столике около супружеской  кровати. Стоит  и  тикает. Прямо  под  ухом  Делает свое дело. И так хорошо спиться под его тиканье.

           А муж был просто  влюблен во все  современное  электронное. Поэтому он сразу же принял будильник, встроенный  в  мобильный  телефон. И он долго не мог понять, почему его жена не желает ими пользоваться. Все в мире – пользуются, а она – нет! Он считал это самой  обычной  женской  блажью и долго  пытался  переубедить ее. Но ничего не получа-лось. Алла  Алексеевна  упрямо стояла  на своем. И муж  махнул  рукой .Смирился Ладно, пусть  будет  так, раз  так  хочет  его жена. Но – понять, конечно  же не понял. И каждый в этой истории остался при  своем. Может, оно и правильно.

          Но откуда муж  скачал в «мобильник» эту дурацкую фразу для  «будильного» звонка Анна  Алексеевна не знала. Да, если  разобраться, и не особенно  хотела знать. Но фраза ее сильно раздражала. Раздражала именно своей  «дурацкостью» и этой липко  мерзкой инто-нацией. Такое  ощущение, будто на тебя плюнули или ты вляпалась в дерьмо. Но мужу эта фраза  нравилась  чуть ли не  «до чертиков  в  голове». И на все  ее просьбы стереть эту за-пись и поставить что-нибудь  поприличнее он активнейшим образом возражал и даже оби-жался. Причем, обижался как-то по мальчишески несерьезно, с упрямым  поджатием губ и долгим вызывающим  молчанием. А Анна  Алексеевна отчаянно  ломала  голову,  пытаясь понять, что может скрываться за подобным выбором.

          Ведь не  так все  это просто, как может показаться  на первый  взгляд. Ведь «мобиль-ники»  это – бизнес. Причем, мощнейший, «многомиллиардный»  бизнес И бизнес, не воз-никший по каким-либо причинам у нас, в нашей стране, на наших национальных богатст-вах и наших национальных традициях, а бизнес., пришедший  к нам  с запада. А у них биз-нес давно уже поставлен на научную основу.  И потому эта пресловутая фраза из «мобиль-ника»  появилась в  эфире  не  случайно. Отнюдь – не случайно.  Кто-то  где-то  тщательно анализировал психологию человеческой личности и по каким-то своим тайным  причинам остановился  именно  на  этой  мелодии, на  этом  музыкально-звуковом оформлении в об-щем-то банальной и всем привычной фразы.  Наверняка, шли  тщательнейшие  консульта-ции  со  специалистами. И  эти  мерзкие  звуковые  интонации, тоже  наверняка, на  что-то обязательно нацелены. Они  должны что-то возбуждать в только что проснувшимся и еще плохо  соображающем человеке.  На что-то воздействовать в его психологии. Какой-то ос-тавить след. И след этот – не совсем положительный; скорее – негативный, низменный.. И  рассчитаны, конечно же, на незрелых, плохо еще соображающих  юнцов.

             Но муж–то ее  здесь – причем?!  Взрослый,  давно  сложившийся и почти   закосте-невший в своих  привычках  мужчина?! Что его то на такую чепуху потянуло?!  Неужто,  в детство  уже  начинает  впадать?! Рановато  вроде бы. Или она  так и не  смогла познать до конца своего мужа, своего мужчину, с которым прожила  столько лет? Так что же  прячет-ся  там,  в закоулках его  мужской  души, такое, незнакомо-настораживающее, что вызыва-ет тревогу и даже  страх в ее женской  душе? О чем  она и не догадывалась, и не предпола-ала  даже. Слишком  уж  глубоко оказалось запрятаны. А сейчас вот  почему-то иногда на-чинает вылезать и показывать свой норов. Не слишком – радующий. Или она, все-таки, за-блуждается и начинает  уже  шарахаться даже  от  собственной тени. То есть, действитель-ная причина не в муже, а в ней самой… Вот так-то, дорогая  Анночка!

             А сколько мы  уже  вместе  живем?! Лет  двадцать, наверное, если  не  больше. Так когда же мы поженились? В 1983-ем  или в 1984-м?  Надо же – запамятовала! Ну и ну-у-у, «бабонька» ты моя.. Дожила, называется, не помнит  день собственной свадьбы! Подожди, а свадьба то была? Не было ведь  свадьбы .во второй раз. Свадьба была в первый. Там тог-да было  все, как надо. Как  положено.  И фата, и  свадебное  платье, и  голова – кругом от предстоящего счастья. Вот  только  счастья – не было. Хотя – нет. В начале – было. Много – было. И жизнь – вся в розовом  свете. Только  куда вот все потом это подевалось? Куда?!  Этот вопрос, видно, всегда будет для нее больнее больного…

            Ведь это он от нее – ушел. К другой.  Ее  бросил. Как  не нужную и уже  «отисполь-зованную» до конца вещь. А она даже не  ухитрилась  заметить, что у него  появилась дру-гая женщина. Настолько была слепа. От любви  была слепла. Любила его, мерзавца. Ниче-го и никого  вокруг  не  замечала.. Только и свет был в окне – его  глаза. А глаза  оказались лживые. И эта  постоянная с тех  пор заноза  в сердце. Столько  лет  прошло, а не  выходит заноза.  Свербит  до сих пор. Вот она – первая  любовь! Первая и последняя.  Но  почему – последняя?! Разве второго своего  мужа она – не любит?!  Разве она к нему – равнодушна? Да нет. Он ей  понравился  сразу. При  первом же знакомстве заинтересовал, как мужчина. И ухаживания  его , настойчивые,  решительные, она  приняла, как  должное. И как  долго-жданное.  Не отвергла, не  пресекла с самого  начала. Соскучилась.  Надоело  быть  одной. Соскучилась по надежному мужскому плечу, на  которое  можно, при случае, и опереться, и даже поплакаться.

           А не отвергла она ухаживания своего  будущего второго мужа с того  самого памят-ного  вечера у  подруги, на  дне ее  рождения, куда она, молодая  красивая  мать-одиночка, никак не желающая забывать  своего ушедшего от нее мужа, была специально приглашена на встречу с одним, недавно разведенным молодым человеком, инженером -мелиоратором по специальности. Девчата  действовали  по  принципу – клин надо вышибать клином. Ле-карством от любви может стать только новая любовь.. И у них  вроде получилос.
ь
          Новоиспеченные  влюбленные  стали  встречаться. А потом и  расписались  Свадьбу играть не  стали.  Так, посидели в ресторане в узком  кругу  друзей и товарищей. Она даже свадебное платье не стала заказывать. Все  таки оба уже обожглись по разу. Для чего и для кого  спектакль  устраивать?  Свадьбу  играют  один  раз  в  жизни. Свадьба  радует только один  раз,  когда  она – первая.  Потом  весь  этот  праздничный   маскарад  превращается в обыкновенный шутовской балаган. Поэтому она надела вечерний брючный  костюм, начи-нающие тогда  входить в  моду.  Друзья  жениха  помогли  достать  в  магазине  «Березка». Югославский. По бонам. И вышло  все  неплохо. Тихо, спокойно, весело и  даже  немного празднично. И с наконец-то появившейся в душе уверенностью, что на этот раз , наверное, пронесет. Хотя все равно – это пресловутое, царапающее сердце, наверное…
           Анна Алексеевна еще раз вздохнула и решительно махнула рукой:
          -- Ну их, этих  мужиков…куда-нибудь  подальше. В любом  своем возрасте они – де-ти. Причем – малые дети. Потому и тянет их вечно на что-то такое  запретное, не слишком понятное и не  слишком  приятное. Вечно  за  ними досмотр нужен. Глаз да глаз. А то – не дай бог, занесет их неизвестно куда, где даже сам  Макар своих  телят пасти не желает. Но может, все таки хватит.. об этих мужиках! Не стоят они того, чтобы  голову о них ломать!. И сердце себе мучить На-до-е-ло!

          Дверь на кухню  открылась. Вошел муж, только что вставший с постели, заспанный, взлохмаченный, помятый и не слишком опрятно выглядевший в своем неизменном старом  спортивном костюм. Дома он  всегда  ходил в нем. И что только Алла Алексеевна не дела-ла, чтобы  приучить  мужа к  какой-нибудь  другой  домашней  одежде – ничего не вышло. Все – бесполезно.  Посмотришь  наши  фильмы – душа  радуется!  Мужчины  дома  всегда ходят  в  костюмах  или джемперах, обязательно  в белых или цветных  рубашках с галсту-ком. Правда,  в  последнее  врем – в  джинсах и  ковбойках.. Но все  равно – прелесть!. А – здесь? ! Кошмар  да и только!

          Муж подошел к Анне Алексеевне, поцеловал ее в щеку и спросил:
         --  Ну, как ты с утра?
         --  Нормально, -- Ответила  Анна  Алексеевна  и  направилась  в  коридор  к выходу, - Ладно, я поехала. А вы уж тут без меня, - Она усмехнулась. Усмехнулась больше для себя, чем для мужа и добавила, - Как ни будь…

         Муж проводил ее до выходной двери, еще раз поцеловал в щеку и помахал на проща-ние рукой:
          -- Пока…До вечера…
          -- Пока. – ответила Анна Алексеевна и направилась по лестнице вниз.
          Все, она  уже  не  дома. Она  уже  не  здесь, в родном  ее Щелокове.. Она – на работе. Пока еще мыслями, пока еще душой, но скоро уже и физически, телом.

          Она  подошла  к  своей  машине, к  своей  любимой серебристой «Ауди» и щелкнула пультом. Машина  ее  стояла  во  дворе. Варварское, конечно, отношение к машине. Безоб-разное. Себя  не  жалеет  ни  в  чем. И технику – тоже. Но – что здесь можно поделать? Га-раж,  конечно  же – есть.  Кооперативный. Типовой. В  двухэтажном,  невероятной  длины, клетушечном  кирпичном  сооружении.. Но у нее – на первом этаже. Повезло при дележке. И гараж – сразу  на  две машины. Ее  и  мужа. И  все  было  хорошо. Муж  отделал гараж – просто  загляденье. Правда, нашептывали  доброжелатели, что не к добру муж отделывает гараж. Не к добру. У мужчин  машина заменяет жену, а гараж, если он отделанный – квар-тиру. А квартира эта – для  любовных  утех. Но она не  обращала  внимания на  эту  бабью болтовню, на все эти бабьи  разглагольствования. Не до них. Не до них. Тем более, что га-ражом она почти не  пользовалась. До  гаража  надо  еще  добраться.. Пешком – чуть ли не полчаса.. А утром  у нее – каждая минута на счету. Да и вечером тоже - не до гаража. Приедешь с  работы – усталая, как  никто. Куда уж  там в  гараж  ехать! Если бы под боком! А то… Поэтому пришлось машину оставлять во дворе. Как и другие владельцы машин трех соседских  «девятиэтажек». Сначала машин было немного. А сейчас – полный двор. Штук двадцать, если не больше.

         Она  открыла  дверь и села за  руль  машины. Пора. И здесь в  ее  голове  неожиданно всплыли знакомые когда-то строки:
Пора, мой друг,пора…

Чьи это строки? Конечно же – Пушкина. Как там – дальше?

                Пора, мой друг, пора,

                Покоя сердце просит…

        Начало стихотворения вроде соответствует нынешнему моменту. Действительно, уже пора. Пора  ехать. Но  вторая  часть  стихотворения - совершенно не ее. До покоя ей слиш-ком уж  далеко. Покой – не ее  состояние. Ее сердце – покоя не  просит. Ее сердцу – покой не нужен. И Пушкин здесь не о ней говорит. Хотя он, конечно же, редко ошибается, когда говорит о человеческих чувствах. На то он и есть великий поэт. Великий потому, что гово-рит о вечном.

        Как ни странно, но школа не  отбила у Анны  Алексеевны стремления к чтении. худо-жественной литературы. Ни литературы, как таковой вообще, ни, тем более, литературной классики. Той самой, что  входит в обязательный  перечень школьной программы. И Пуш-кина он, конечно  же, она – любила. Как  можно  не  любить  Пушкина, великого  русского поэта, нашу  национальную  гордость! Стыдно  как-то его не  любить!. И она – любила. Но любила как-то сухо, отстраненно, безрадостно, словно по обязанности. Не душой, не серд-цем – умом, рассудком. Потому и не грел  ее Пушкин.. Холодно  было с ним. Не трогал он ее сердце, не западал в душу.. Не хотелось плакаться от его стихов..
        Ее поэтом был Тютчев. От  «Тютчевских» строк «Selentium» она чуть ли не плакала:    
               
                Молчи, скрывайся и таи
                И чувства, и мечты свои.
                Пускай в душевной глубине
                И всходят, и зайдут оне.
                Безмолвно, как звезды в ночи-
                Любуйся ими – и молчи.

                Как сердцу высказать себя?
                Другому,  как понять тебя?
                Поймет ли он, чем ты живешь?
                Мысль изреченная есть ложь.
                Взрывая, возмутишь ключи –
                Питайся ими – и молчи.

                Лишь жить в себе самой умей –
                Есть целый мир в душе твоей
                Таинственно-волшебных дум;
                Их оглушит наружный шум,
                Дневные разгонят лучи –
                Внимай их пенью – и молчи!

       
О ней  эти  строки. Именно – о ней. И ни о ком  другом  больше. Но как же трудно по-рой бывает молчать и таить. Молчать и таить. Молчать и таить. Не может ведь человек все свои переживания  носить постоянно в себе. Не может!! Слишком  невыносим бывает этот груз. Сердце  может  не  выдержать. Одно спасение – работа. В работу, как в омут, с  голо-вой,  всем телом, всей душой, всем умом, всем своим настоящим и всем своим будущим.


                ГЛАВА  4


         Анна Алексеевна поставила свою «Ауди» на стоянку МОНИКИ и вышла из машины. В дороге ее захватил  дождь и машина выглядела не слишком приглядно..
        -- Бедненькая  ты моя  сиротинушка! – вздохнула  Анна Алексеевна, - Грязненькая ты моя  лапушка! И поухаживать за  тобой  некому. Ты уж прости  меня, пожалуйста, хозяйку твою нерадивую. Но я что-нибудь сегодня придумаю, - Она  усмехнулась про  себя и мыс-ленно добавила, -  Если, конечно,  день  позволит…

         Машина эта  у нее  была  третья. Третья  за  последние  15-ть лет. Первая у нее, а точ-нее, у них с мужем появился «Жигуленок» 9-й модели. Так называемая  «девятка». Появи-лась с трудом. Но –  нужна была  машина. Нужна. Не для роскоши. Не для  престижа.. Как элементарное, но удобное  средство  для  передвижения. Жили-то в  Подмосковье. А рабо-тали оба – в Москве. Дороги в то время были свободные. О пробках еще никто ничего и не слыша. А на машине – все же лучше, чем на  электричке.

          Деньги на нее, родимую, копили  несколько  лет. Сильно  помогла  мама. Она  много  лет, как и  большинство  советских  людей, откладывала  на  сберкнижку. По  копеечке, по рублику,  по  сколько  могла,  по  сколько  получалось. Откладывала  на  всякий случай, на трудный день. А их, этих трудных, черных  дней в жизни Советских людей  маминого  по-коления было, если разобраться, большинство. Поэтому они и выросли такими  непритяза-тельными к благам  жизни, такими  стойкими к  ее  тягостям,  такими  бережливыми и эко-номными. Потому  что  в  их  долгой  жизни  вечно  чего-то  не хватало. То  продуктов,  то одежды, то  жилья, то мебели, то  парфюмерии, то денег, то  чего-нибудь  еще, а то и всего вместе взятого.. И больше всего, конечно же, не хватало  денег. Ни на жизнь, ни на отдых, ни на  покупки. А потому – не позволяй себе ничего лишнего, обходись  только самым не-обходимым, выкраивай из  «мизернейшего»  своего дохода и текущих расходов хоть копе-ечку, но… в сберкассу. На  всякий  случай, на  трудный  день, на непредвиденные обстоя-тельства. Да мало ли еще на что в этой нашей, не слишком-то предсказуемой жизни.

          Помогли еще и родители  мужа. Да  сами еще  подсуетились. И общими  усилиями, с горем пополам, но с радостными ожиданиями  приобрели наконец-то долгожданный «Жи-гуленок».  «Обалденный» сделали  себе подарок, темно-красного цвета, пахнувшее, метал-лом, пластиком, бензином и машинным маслом – чудо.

          Машину временно поставили в свободный  гараж у одних хороших знакомых. Сразу же записались на курсы шоферов. Сначала – она. Мужу было слишком  некогда. Он занял-ся гаражом. Записался в гаражный кооператив. И по выходным  дням, а иногда и после ра-боты,  вечерами  строил  блочный  двухэтажный  гаражный  бокс. Мужчина он был компа-нейский  и  заимел   хорошие  знакомства  в  руководстве  кооператива. Правда,  частенько приходил  теперь  домой «навеселе», основательно  подвыпивши, но Анна  Алексеевна ре-шила  пока не  выступать и  временно  махнуть на все  рукой. Гараж был  важнее всех этих мелких недоразумений и легких неприятностей. Тем более, что эти выпивки мужа были не так уж  часты и не  так опасны. Пока, во  всяком  случае. Муж  после  выпивки становился «шебушной», привязчивый, смешливый, но  не  буйный, не  опасный ни для кого и не про-тивный для  нее. Зато гараж  был  построен  быстро и им  достался на первом этаже. Очень удобно. Можно было спокойно и погреб сделать и ремонтную  яму  оборудовать. Чем муж сразу же после получения гаража и занялся.
 
            Поэтому ездить на «Жигуленке»  пришлось, в  основном, самой  Анне  Алексеевне. Что она и делала с нескрываемым  для  себя удовольствием. Неожиданно  для себя она вы-яснила, что ей нравиться ездить на машине, нравиться управлять машиной и нравиться ез-дить быстро. Причем, ездить быстро тогда, когда  она  сама  была за рулем, а не сидела ря-дом  обыкновенным  пассажиром. Пассажиркой  на  машине, мчащейся  по  шоссе с  боль-шой скоростью, она чувствовала себя очень и очень неуютно.
 
             Со второй машиной, а это была  «иномарочная»  «Вольво», оказалось проще. И не-ожиданней.  Это  был  своеобразный  подарок  судьбы. Не-ет,  машина  не  была  выиграна в  лотерею, не  была  машина и подарена  каким-нибудь  поклонником, она  была  куплена. За  честно  заработанные  деньги. Ею  заработанные. Ею, начинающим  кандидатом  меди-цинских наук. Это было чисто ее и только  ее  приобретение. Доход  от  ее  интеллектуаль-ного  труда, от ее  интеллектуальной  деятельности, от ее  новоиспеченной интеллектуаль-ной собственности.
 
           В середине  90-х годов  за  рубежом  опубликовали довольно значительную часть ее статей по проблемам  офтальмологии. И совершенно  неожиданно  для нее. Опубликовали почти  без  согласия , но с вежливым  все  же  уведомлением  Правда, она подписывала ка-кие-то бумаги с представителем зарубежного издательства в Москве. Но подписала почти что машинально, не  глядя и не особенно  вникая в смысл  происходящего. И сразу – забы-ла. Жизнь ведь – идет. И у нее свои  законы. А здесь, подписала – и ладно. Что-то там они, правда, ей  наобещали. Чуть  ли ни  с три короба.  Но, мало ли кто что обещает – обращать еще внимание!. Тем  более, что  руководство МОНИКИ охотно поддерживали эту инициа-тиву  издательства. А в  итоге  оказалось , что она не  прогадала. А значительно  выгадала. Гонорары за  эти  зарубежные  публикации  оказались  сногсшибательными. У них, оказы-вается, интеллектуальная  собственность  ценилась  исключительно  высоко. И  за  исполь-зование этой собственности  в чьих-либо иных интересах автору полагалось «приличнень-кое»  вознаграждение.  Ну,  кто  же  откажется  от  подобного  подарка  судьбы?!  И  Алла Алексеевна, естественно, не  смогла отказаться. А сюда еще  добавилась, и тоже очень  не-ожиданно и тоже  очень  кстати, кругленькая  такая  сумма  за  использование ее изобрете-ний в практике институтской клиники.. И тоже, как снег на голову. Но снег в этом случае оказался манной  небесной.  А манна эта  небесная - ее изобретения по офтальмологии. Ее, так сказать, интеллектуальная собственность. Созданная  честным и напряженным трудом  ее ума, ее  интеллекта,  ее  интересов  и неплохих, вроде  рук начинающего, но уже подаю-щего большие  надежды, талантливого  «микрохирурга» офтальмолога.

           Да, Анна Алексеевна стала  изобретателем. И тоже – неожиданно. И вообще, все хо-рошее и  значительное в  ее  жизни  почему-то  выходило  и получалось  как-то случайно и вдруг, ни с того  вроде  бы  ни с  сего. Скажи  ей кто  несколько лет  назад, что  она  станет изобретателем, что у нее будут авторские  свидетельства и патенты  на изобретения по  ре-зультатам  ее профессиональной и  интеллектуальной  деятельности  – ни в жизнь не пове-рила бы.  И ведь  не  одно, не два, а много,  свыше  десятка. Могло  бы быть и значительно больше, но слишком уж недосуг. Времени  совсем, ну просто  катастрофически – не хвата-ет. А мысли – есть; сил,  желаний - тоже еще много. Времени, времени нет. Текучка заеда-ет до  невозможности. Дыхнуть – некогда. Не то,  чтобы  на  творчество, на  осмысливание уже сделанного – и то времени не наскребается.
 
        А жаль,  жаль. Мыслей  то много, и, действительно,  среди них есть дельные. Значит – не случайно, значит, есть какая-то закономерность,  подтверждающая, что она может мыс-лить  и  работать  на  уровне  лучших  образцов   мировой  офтальмологии. Значит, она  не случайно когда-то заинтересовалась  офтальмологией и  выбрала  для  себя  именно такую специализацию. Хотя  всю  жизнь считала, что – случайно. Значит, есть что-то  или кто-то, на свете, кто ведает  ее  судьбой и ведет ее именно в том направлении, куда она, как счита-ла,  идет сам. Наверное, это он.  Ее «Ангел  Хранитель». И если  это так, если он действии-тельно  есть, этот  ее  «Ангел  Хранитель» – то  тогда -  спасибо  тебе!  Спасибо  за  то, что думаешь  обо  мне,  помогаешь  мне,  охраняешь  и  направляешь  меня.. А  я,  глупая,  всю жизнь  считала, что  мир  материален, что  никого  на земле, кроме нас грешных, и братьев наших  меньших нет и быть не может. А  оказывается – может  Все может быть в этой  не-мыслимой бесконечности, простилающейся вокруг нас. Странно, но именно изобретатель-ская  деятельность Анны  Алексеевны повернула ее к Богу, заставила  посмотреть на окру-жающий  мир несколько иным и не столь уж прямолинейно-железобетонным  взглядом.
               
          Первую  свою заявку на изобретение, точнее, на предполагаемое изобретение,  Анна Алексеевна  подала  во  время работы над кандидатской диссертацией по проблемам реак-тивного  синдрома  глаза  после  внутриглазных  вмешательств. Она обратила внимание на некоторую  особенность  проявления   реакции  мышц  конъюнктуры глаза  на внутренние лекарственные  инъекции  при сосудистых заболеваниях глаз. Именно на  методику введе-ния инъекций, а не на вид самих  лекарственных средств. И в зависимости от применяемо-го метода инъекции эффективность лекарственных  средств  резко менялась. Анна Алексе-евна поделилась своими наблюдениями с тогдашним  руководителем офтальмологический клиники  МОНИКИ,  доктором  медицинских наук, профессором Чемцовой Ольгой  Борисовной.

          Та внимательно  выслушала  Анну  Алексеевну, тщательно  рассмотрела  предостав-ленные  ею материалы, озадаченно  хмыкнула и с удивлением уставилась на молоденькую красивую докторшу, скромно сидевшую перед ней на краешке старенького. казенного сту-ла с выцветшим  инвентарным  номером на спинке. Затем как-то непосредственно, чуть ли не  по детски, всплеснула  руками и быстро  заговорила, слегка  шепелявя и глотая  мягкие согласные:

           -- Ай да,  Аннушка!  Ай, да  чудо  ты  мое!  Надо  же – углядела!  Столько  лет я  все это видела и – не заметила! А ты?!  Молодец! Ничего не скажешь…Мо-ло-де-ц!
           Она  встала, подошла  к Анне  Алексеевне, нежно  обняла  ее, бережно погладила по спине и ласково сказала:
           -- Ну  что,  «глазастик»?!  Бери-ка  ты  все  эти свои бумажки – и в патентный отдел. Знаешь, где он? Еще ни разу не была, да?  Ничего, теперь – будешь! Я позвоню  туда. Мне кажется – это хорошая заявка на изобретение. Если не на две. Пусть – займутся…
         Она еще раз глянула на Анну Алексеевну, усмехнулась каким-то своим тайным мыс-лям и добавила:
           -- Ну, что ж давай, «глазастик», давай…Может что-нибудь из этого и получится….

           Так  родилось ее  первое  изобретение  под названием: «Способ лечения сосудистых заболеваний  глаз  точечными  инъекциями». Сначала, конечно  же  не  само  изобретение; сначала – заявка  на  предполагаемое  изобретение. Заявка  составляется  по  определенной форме  сотрудниками патентного  отдела «МОНИКИ». И направляется заявка во Всесоюз-ный  научно   исследовательский   институт  государственной  патентной  экспертизы,  т.н. «ВНИИГПЭ». Здесь, после  тщательной экспертизы предоставленных материалов, экспер-ты института выдают заключение о признании или непризнании  предложенного  решения изобретением.

          Ведь для  изобретения  недостаточно  придумать что-нибудь такое, этакое, похитрее, да  позаковыристее. Мало  еще  додуматься  до  такого, что  никому  до  тебя и в голову не смогло бы  прийти. Одной  лишь  богатой  фантазией  изобретение не  сотворишь. Стул на пяти  ножках  никогда не будет являться  изобретением, какой бы  невероятной  эта мысль вам самим не показалась  Надо еще  постараться  доказать, что стул на пяти ножках лучше стула на  трех или  четырех  ножках, а заодно и убедить  экспертов в том, что ни в чью, са-мую  безумную в истории  человечества голову, никогда  подобная  мысль о стуле  на пяти ножках никому  не  приходила. И вот тогда, если все это у Вас получилось наилучшим об-разом, можно будет рассчитывать на  успех Но для этого вам придется узнать об изобрета-емых вами  проблемах  все, что  только можно узнать о них в  информационных  системах  всего Человечества.
               
          И тогда получается, что не такое уж это простое дело – изобретать. Надо ухитриться обнаруживать  в  обыденных  явления  совершенно  иной  смысл, чем  тот,  который  видят обычные  люди. А люди не  прощают необычного в обычном  для  них. Они не любят –  не похожих, не таких, иных….непонятных  для них. Для них – правильных, нормальных.  Раз я вижу  здесь это – то и ты  обязан это же увидеть. Раз я – не  вижу, значит, и  ты – не име-ешь права увидеть.Иначе – смотри!!!  Доиграешься, Ненормальная!!! Пожалеешь!!!   А от-сюда – это  испуганно-полупрезрительная  и насмешливо-снисходительная,  с  протяжкой,  как  бы  свысока, интонация:  изо-бре-та-а—а-те-ль..! То-о-же мне-е! И  такое  выразитель-ное  постукивание вытянутым пальцем по виску  – зна-а-а-е-ем!  Не про-ве-де-е-шь!!!

          Чтобы изобретать – надо знать. А чтобы знать – надо изучать информацию. И насто-ящий  изобретатель  изучает ее  по тематикам  своей  работы постоянно, всю жизнь. И Ан-на  Алексеевна зачастила  в  «медбиблиотеку». МОНИКИ. Она просматривает толстенные реферативные  журналы  «РЖ» по медицине, выбирает из них все, относящееся к публика-циям по офтальмологии, как  у нас, так и за рубежом и тщательно  изучает  тексты аннота-ций. Затем по этим  аннотациям  заказывает необходимые  медицинские журналы, отчеты по научно исследовательским  работам клиник  и соответствующую медицинскую литера-туру.. И отечественную и зарубежную. При необходимости, для  зарубежных  публикаций заказываются  еще я и  переводы. Кстати, в штате  МОНИКИ была целая  группа своих пе-реводчиков  По английскому, по  немецкому и по французскому. языкам. Переводчики пе-реводили  медицинскую  литературу, статьи,  каталоги,  проспекты  и многое, многое  дру-гое, без  чего квалифицированная работа медицинских специалистов клиники была бы по-просту невозможна.

          Естественно, полностью  заменить  работу  патентоведов Анна Алексеевна не могла. Не было еще  опыта, не было соответствующего багажа теоретических профессиональных знаний  по  офтальмологии, не выкристаллизовались  еще и свои  собственные профессио-нальные интересы. Поэтому  информационно-патентный  поиск она не делала. Да она и не знала, как его делать. Хотя узнать – это еще не проблема   Проблема – в другом. Проблема в том, что  здесь нужно время, время и еще  раз время. А откуда оно у практикующего вра-ча?  Поэтому  данную  работу  выполняли  обычно сами  патентоведы. Они рассматривали материалы  Анны  Алексеевны и выбирали  по  «РЖ»  все, относящееся  к  теме ее  заявки. Причем,  отбирали  за   последние  20-ть  лет  по  пяти  наиболее  промышленно  развитым  странам. Это  Англия, США, Германия, Франция и Япония. Анна Алексеевна изучала      собранные  материалы и заказывала  себе наиболее, на ее взгляд, важное и нужное.. После по-лучения  этих  материалов, опять  их  просматривала, опять  их   изучала. Изучала  для  то-го, чтобы составить  общее   представление  об  уровне  развития  офтальмологии в  облас-ти  ее  профессиональных   интересов  в  настоящее  время, и  чтобы  понять, насколько  ее изобретательское  мышление  соответствует современному   мировому  уровню. Кроме то-го, она  искала  те  изобретательские   решения  по ее проблемам   в офтальмологии,  кото-рые  были  бы наиболее  близкие к предлагаемым  ее  решениям. То  есть,  говоря  изобре-тательским   языком, искала  прототипы  и  аналоги  будущего  своего  изобретения. Потому   что  аналоги  и прототипы – это  тот  фундамент,  это  те  кирпичики, это  те  материа-лы, на основании   которых и  из материалов  которых  составляется  сама заявка  на  пред-полагаемое изобретение.

            Первые материалы заявок на изобретения, которые, после их одобрения Чемцовой Ольгой Борисовной, Анна  Алексеевна относила в патентный  отдел  МОНИКИ для после-дующего оформления, требовали основательной последующей проработки. Но  не с точки зрения профессионального  выявления ценности предлагаемых  ею медицинских решений при  лечении  офтальмологических  заболеваний в подаваемых  материалах. Нет,  решения ее, чаще всего, были неожиданны, несколько  парадоксальны, но очень и очень точны. Ве-лосипедов  она  в  офтальмологии – не изобретала. У нее  был свой, пусть необычный, нес-тандартный, однако очень  высокопрофессиональный   взгляд  практикующего врача микрохирурга, , врача-офтальмолога на проблемы  современной  глаукомы и  катаракты. И он, этот путь, не вызывал  ни у  кого никаких сомнений. Но нужны  были материалы для обос-снования ее решений. Материалы в различных  областях  медицины. Чаще всего – в погра-ничных, .мало стыкуемых между собой. Поэтому  требовалась  мощнейшая  предваритель-ная  подготовка,  тщательнейший  анализ  и  далеко  идущие  выводы. Пока  этого  у Аллы Алексеевны  ничего  еще не было. Был только  фейерверк  идей, до нельзя  изумлявший ее сдержанного, суховато-недоверчивого научного  руководителя. И  было  начало ее  долгого, но  очень  плодотворного  пути  в одной  из  самых  востребованный областей совремн-ной офтальмологии.
          

                ГЛАВА  5


          Вторую машину у Анны  Алексеевны угнали. Точнее – украли. Увели  прямо со дво-ра. Утром Анна Алексеевна вышла из дома, чтобы ехать на работу, а машины – нет. Обид-но  было  до  слез. До истерики. И горько Так горько, что она  действительно плакала.. Как плачет   маленький  ребенок  над  потерянной  игрушкой. Было такое ощущение,  будто ей плюнули в лицо. Ведь это была ее машина. И не в том смысле ее, что была  куплена ею са-мой и  на  ею же  заработанные  деньги.  Заработанные  путем  добросовестного,  ежеднев-ного хождения на  работу и скрупулезного выполнения  своих  профессиональных обязан-ностей врача-офтальмолога. Не-ет, это  была  машина,  заработанная ее творческими дела-ми, ее   творческим отношением  к своим профессиональным обязанностям  А это ее твор-ческое отношение подтверждалось ее статьями  в  журналах,  ее  «Авторскими  свидетель-ствами»  на  изобретения». Вот  они, эти  статьи,  напечатанные  в журналах,  как  отечест-венных, так и зарубежных, где сверху под заголовком  - ее фамилия:

                Врач-офтальмолог Рабцева Анна Алексеевна..
                Или:
                Doktor Rabstewa  Anna Alekseewna

         Хочется  смотреть  на эти  статьи, читать  их  много, много  раз, чуть ли  не  до беско-нечности.  Читать  вслух, громко,  ясно,  четко произнося  каждое  слово  слегка  нараспев, чтобы  слышали  все  окружающие,  все  ее  друзья,  знакомые, и, конечно  же – коллеги. И чтобы все в  округе знали – это она написала, она, начинающий, но очень уже перспектив-тивный  врач-офтальмолог  известной Московской офтальмологической клиники, Рябцева Анна  Алексеевна. Естественно, что  Алла  Алексеевна поначалу скупала все медицинские журналы в округе, где были напечатаны ее  статьи,  и стопками складывала их у себя дома на полках. Зачем – не знала. Потому что  показывать  или дарить их друзьям и знакомым – не решалась. Было почему-то неудобно. Причем, неудобно перед собой. Как будто она со-вершала  не слишком  благовидный, с ее же  собственной  точки  зрения, поступок.  Но это все  было сначала. Сначала. Потом, со временем, когда  количество ее публикаций перева-валило за десятки, этот нервно-восторженный ажиотаж при виде напечатанной собствен-ной статьи конечно же прошел. Но удовольствие – осталось. Только теперь уже скрытое, спрятанное где-то глубоко внутри. И - только для одной себя. Не для других….

      Вот они, эти ее  «Авторские свидетельства», красивые, фирменные  бланки, оформлен-ные  на плотной  гербовой бумаге формата А-4, с большой  красивой надписью, сделанной  по  центру   бланка  коричневыми,  витиеватыми  буквами,  над  которыми, у  самого  края бланка,  прямо  по  его  центру  разместился  внушительный  зеленовато  коричневый  герб страны СССР. Справа от герба – контур здания строящейся ГЭС, а слева – комбайн на зер-новом поле и дымящиеся вдали трубы завода.  По левой  стороне  бланка, вдоль  линии из-гиба – красная  брошюровочная  лента  с большой, тоже красной,  печатью ГОСКОМИТЕ-ТА СССР по делам  изобретений и открытий. Раньше, лет  двадцать-тридцать  назад, лента была настоящая, из красного шелка, а печать – сургучная. Сейчас и лента, и печать – напе-чатанные. Печать, правда, рельефная.

                СОЮЗ СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК

                ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ СССР
                ПО ДЕЛАМ ИЗОБРЕТЕНИЙ И ОТКРЫТИЙ

                АВТОРСКОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО
                №         …2167486

                На основании полномочий, предоставленных Правительством СССР,
                Государственный комитете СССР по делам изобретений и открытий
                выдал настоящее авторское свидетельство на изобретение:

                «СПОСОБ ЛЕЧЕНИЯ СОСУДИСТЫХ ЗАБОЛЕВАНИЙ ГЛАЗ

                ТОЧЕЧНЫМИ ИНЪЕКЦИЯМИ»





       АВТОР (АВТОРЫ) :
                Чемцова  Ольга Борисовна,
                Никишин Сергей Васильевич,
                Тагер Лев Рафаэлович
                Рабцева Анна Алексеевна



      
ЗАЯВИТЕЛЬ:
                Московский Областной Научно Исследовательский Клинический
                Институт (МОНИКИ)

 

ЗАЯВКА  №     7569239     Приоритет изобретения:     23   октября 1988 г.
               
                Зарегистрировано в Государственном реестре изобретений СССР


                16 апреля 1990 г.

                Действие авторского свидетельства распространяется
                на всю территорию СССР
( МЕСТО ДЛЯ
  ПЕЧАТИ )

                Председатель комитета      

                Начальник  отдела               



            Красивая  бумажка.  Красивый   документ.. Ничего  не   скажешь. Впечатляет.  Осо-бенно  тогда,  когда  держишь его в своих руках первый раз в жизни. Хотя и потом – тоже. Ведь  это – государственный  документ. Причем,  очень – личный.  Твой   личный.. Персо-нально личный.. Под названием: «Авторское  свидетельство на  изобретение». А изобрете-тение – это  новое, доселе совершенно неизвестное никому  решение поставленной задачи,  обладающее существенными  отличиями  в  любой области народного хозяйства и дающее положительный  эффект И  выдается  он, этот документ, соответствующими  органами Го-ударства   для  признания  поданного  предложения  изобретением  и признания  авторства этого изобретения за лицами, подавшего данное предложение.
 
           Конечно же, действительным автором своих первых  изобретений  Анна Алексеевна в полном смысле этого слова – не  была. Она была, в основном, автором  идей. Довести же свои идеи до нужной  кондиции у нее  возможностей тогда не было. Чтобы идея стала изо-бретением, а если  точнее - заявкой на изобретение; причем, заявкой не ради самой заявки по планам  МОНИКИ, а ради  получения, так  называемого «положительного решения» по заявке,. т.е., получения от ВНИИГПЭ документа, признающего поданное решение изобре-тением, над идеей надо было  еще  поработать. И здесь Анне Алексеевне  «основательней-шую»  помощь  и  поддержку  всегда оказывала ее тогдашний начальник, заведующий оф-тальмологической  клиникой  МОНИКИ  доктор  медицинских  наук, профессор  Чемцова Ольга Борисовна, ее всегдашний соавтор по изобретениям.
   
           Эта помощь была,  в полной  мере, неоценимой. Ведь для  материалов  заявки очень часто нужны были  лабораторные исследования, подтверждающие правильность выдвину-тых догадок, мыслей, идей. А как их может сделать и получить на фирменном бланке МО-НИКИ  рядовой врач или простой научный  сотрудник клиники? Да никак! Нет у рядового работника никаких возможностей на подобные эксперименты. Если только в годовой план научно   исследовательских   работ  клиники,  так  называемый  план  НИР, их  ухитриться включить!  Но  без самой Чемцовой этот вопрос решить абсолютно не возможно. Ведь это она составляет вместе со своими  «зав.отделениями» все виды годовых планов.

           Так что  без нее – никуда! Без нее куда ни кинь, везде получается только один клин. Только  вместе с ней, Только  с ней и под ее  руководством. А то  что  она – соавтор;  это – ерунда, это еще – пустяки!  Она  хоть – помогает. А ведь там и других соавторов, никакого отношения  к  материалам  заявки не  имеющих, полно. Вот что – обидно! Вот что – досад-но! Вот от чего – мутит! Но Ольга Борисовна утверждает, что – надо. Это люди – нужные. От них чересчур уж многое в жизни работников МОНИКИ зависит. Одни только подсче-ты  авторских  вознаграждений  за  внедренные  в  практику  МОНИКИ  изобретения  чего стоят! А ведь  подсчеты  эффективности  идут по коэффициентам. А здесь пределы допус-тимого  широчайшие! И  все  они  зависят  от  соавторов, которых  рекомендует  включить Ольга  Борисовна. Да  ладно! Бог  им  судья! А мне – не жалко. Я не – жмот. Могу  и поде-литься. У меня – не обеднеет. А вам нравиться  жить на подачки?  Ну и живите! С миру по нитке – голому рубашка. Так, кажется,  говорит народная  мудрость? Берите, только не по-давитесь. И не забывайте, что есть и другой вариант этой поговорки.  С миру по нитке, бо-гатому – петля…Ой, что это я не о том. Ну и занесло же меня…

             Анна Алексеевна  медленно шла к хирургическому  корпусу МОНИКМ, где на 4-м этаже  находилась  ее  офтальмологическая  клиника.  Вдоль  административного  корпуса МОНИКИ стояли машины. Почти все, если не все полностью – «иномарки». Вот и ее быв-шая «Вольво». И тоже – серебристого цвета. Только у нее  была  светлая, а здесь – темная. Надо же, как  похожа! Даже  сердце  екнуло и желание неожиданное  появилось – остано-виться  и  посмотреть. Но  не  стоит. Не  стоит. Конечно  же - это  другая  машина. Но  все равно – хороша. И никак не забывается. Словно первая любовь.

             С третьей машиной  вышло по сложнее. Целый год не удавалось купить. Денег ни-как не могли набрать. Поэтому Анне  Алексеевне пришлось на работу  ездить на электрич-ке. Туда и обратно.. Уставала – страшно. Полтора часа на электричке в страшной духоте и тесноте. Она и предполагать не могла никогда, что столько  людей ездят на работу из Под-московья  в саму  Москву. В  Шелокове сесть  удавалось редко, хотя электричка шла из са-мого города. Народу у закрытых  дверей  вагонов стоящей на станции  электрички скапли-валось  жуткое  количество. И стоило им  только  открыться, а открывались они почему-то всегда  лишь  за  пять  минут  до  отхода, начиналось  столпотворение.  Молодые, крепкие, наглые и веселые ребята  лезли в открывшиеся двери вагонов электрички чуть ли не по го-ловам. И сразу  занимали  места. Спорить с ними  было  бесполезно. Здесь  ездили целыми компаниями.  Дружными,  спетыми  и  спитыми. И  друг  за  друга  стояли  горой. Чужаков не жаловали и могли спокойно выпроводить из вагона на ближайшей остановке. Если еще – не раньше. На ходу  поезда. И такие  случаи  бывали. Потому  что представителей закона здесь  никогда  не  бывало. Да и что  они здесь  могли  бы сделать?! Слишком уж не равны силы. Плетью обуха – не перешибешь никогда.. И здесь  властвовал лишь один закон – за-кон пресловутых джунглей. Которому, если ты один, лучше подчиниться. Тебе же спокой-нее будет. Тогда ты – доедешь  до  своей станции. Тогда  тебя – не  тронут. И, может быть, даже  снизойдут посадить или уступить место. Такое тоже бывало. Ведь Анна Алексеевна – видная  женщина. Такую не  заметить не  возможно. А красота – сила страшная. И безот-казная. Она действует всегда и везде. Даже в переполненной электричке.
 
            Но это было  только  вначале. Потом и у Анны Алексеевны  появились  свои знако-мые.  И ей  тоже  начали  занимать  места. И  дело  потихонечку  наладилось. Теперь Анна Алексеевна  могла  спокойно  заходить в  вагон и спокойно садиться на занятое и охраняе-мое для нее место. Специально  для  нее. Пустячок, конечно, но – приятно.. А дальше – де-ло времени. Полтора часа езды. Ждать  окончания поездки, постоянно поглядывая на часы и удивляясь  неподвижности  стрелок  на  циферблате – дело  безнадежное. И  чересчур уж утомительное.. Сплошная – нервотрепка. Поэтому проще не обращать ни на что внимания  Сидеть  спокойно  и  думать о  своем. Лучше о  приятном. Но  можно  вообще – не  думать Просто сидеть с умным видом. Можно  книжку почитать. Что-нибудь попроще, поэлемен-тарнее, чтобы головы не ломать над сюжетом и характерами, и чтобы не было особой раз-ницы, где ты сегодня начала и где вчера закончила.  Здесь нужен «детективчик» какой-ни-будь. Не психологический триллер Жоржа Сименона, не сложнейшая  композиционная за-гадка Агаты Кристи, от которых  оторваться  невозможно и запросто можно, зачитавшись, свою остановку проехать. Здесь  нужно что-то  другое., специально транспортное. Вот, на-пример, Маринина появилась со своим следователем женщиной. Как ее там фамилия? А-а, не  помню. Да и какая  разница. Дело  ведь не  в  фамилии. Хотя, нет, вспомнила – Каменс-кая. Да, точно, Каменская. Вот это то, что надо  Самая книжка для электричек. Дома такие книжки не читают. Скулы свернет от примитива.. А в электричке можно. Можно. Достать, что ли? Вот соседка, Ольга, уже читает. Что это у нее? Ага, точно. Маринина.

           Но читала  Анна Алексеевна  в  электричке  редко. Поначалу, в основном.  Не слиш-ком  что-то  ей  в электричках   читалось. Да и не привыкла  она  на чепуху время свое тра-тить. А Маринина  все-таки для  нее не  была  литературой. Маринина, несмотря  на ее все возрастающую  популярность  среди женщин интеллектуального труда, была и оставалась для  Аллы  Алексеевны  неким  суррогатом  настоящей  литературы,  элементом  массовой субкультуры, предназначенным для психологического оболванивания  человека путем  за-мены  художественного,  познавательного  чтения  на  некую  его имитацию.. То  есть, для элементарнейшего «времяубития», чем-то  вроде игры в домино. Когда, например, у чело-века вдруг появляется  свободное время для  ничего не делания и он не знает чем заняться, как его, это появившееся  свободное  время, использовать, куда  его  деть и каким же обра-разом от него избавиться. убить его, наконец. Потому что для обыкновенного человека, не имеющего, помимо работы, никаких собственных  увлечений и интересов, не важно здесь, каких,  творческих,  интеллектуальных или  физических, свободное  время – это  страшная мука. Оставаться долгое время наедине с самим  собой, с собственными мыслями, с собст-венными  чувствами, с  собственным,  наконец,  я – это  испытание  не  для  слабонервных. Что угодно, куда угодно, с кем угодно, но  только бы не быть одному, только бы не сидеть сиднем, не  зная  куда себя деть, чем занять свесившиеся от скуки руки  Вот тогда-то и по-являются спасительные занятия  для «времяубития», что-нибудь  вроде игр в домино, лото и многих  многих еще таких  других, не дающих  ничего ни уму, ни сердце и единственное достоинство которых заключается лишь в том, что они имитируют, причем, прекрасно, че-ловеческую интеллектуальную  занятость.. Человек ведь не просто сидит, ничего не делая, сидит с  умным  или скучающим  видом, нет, он при деле, он - занят .Вот к таким  суррога-там интеллектуальной дельности  человека можно отнести и чтение романов Марининой с ее коллегами.

            . Сидеть  полтора  часа  в электричке – утомительно и физически и психологически. Разговаривать с  соседями  можно, конечно. Но  не до  бесконечности же?! Ладно, десять – пятнадцать,  ну – двадцать  минут. А  потом – что?!  Что?! Всего ведь в жизни надо понем-ножку. Иначе  и  возненавидеть  друг  друга можно.  Буквально из-за  ничего. Только из-за того, что в  электричке  рядом сидеть приходиться. Вот тогда-то и появляется оно, это спа-сение – очередной  роман  Марининой.  Дешево  и  сердито. Никаких  тебе  утомительных, психологических  анализов и объяснений  мотивов человеческих  поступков, никаких тебе душещипательных  описаний  природы  и ее  влияния на  душу человека. Никакой – воды! Только  действия,  действии и еще раз  действия…. Открыл  книжку и сразу – там,  внутри криминальных разборок и милицейского сыска.. И не сразу  замечаешь, а, может, и совсем не заметишь, что  открыл-то  не  на  той  странице, что  закладка  лежит не здесь, а гораздо раньше. Но- какая вам разница! Тем и хороша  эта  книжка, что  читать ее  можно с  любой страницы – и все равно интересно…
. 
          .Но затем потихонечку  все утряслось. И  она нашла это занятии, вполне приемлемое для электричек, неутомительное, неброское и не вызывающее у пассажиров  ненужных ас-социаций, но  такое  интересное и нужное  для себя.. Она стала писать в электричке статьи для медицинских журналов. Началось все случайно. Ей надо было срочно доделать статью в  журнал «ОФТАЛЬМОЛОГИЯ». Статья  была  заказная. Сроки  уже подходили. А ей все было  недосуг . Времени – никак нет хватало. Она взяла статью домой, хотела вечером по-сидеть за письменным столом. Но не получилось. В электричке она вспомнила про эту не- счастную статью.  Статья  лежала в такой плоской, черной  пластиковой папке с ручкой на торце.. Подарок  мужа  на  день  медицинского  работника. Очень  удобная была папка. На ней  легко  можно  было  писать в полевых и дорожных  условиях, положив папку на коле-ни.  Анна Алексеевна достала  листки бумаги с черновиком  статьи  из папки, положила на колени, достала из специального кармашка той же папки шариковую ручку и…углубилась в статью. Она так  увлеклась  своим  занятием, что не  заметила, как доехала до Москвы.

         С тех пор так и повелось. В электричке – она работала. В электричке она – писала. И, надо сказать, очень активно и очень плодотворно. Она садилась обычно у окна. Несколько слов с соседкой, тоже доктором, работающим в  Боткинской  больнице терапевтом. О том, о сем, о детях, о мужьях. Небольшой такой, ничего не значащий светский разговор. Обыч-ный женский разговор. На обычные женские темы.  А потом они спокойно переключались на свои  собственные  дела. Соседка  доставала  книжку, очередной  роман  Марининой .А Алла Алексеевна – свою  папку со статьей. И у каждой из них начиналась своя работа. На-пряженная, интересная, приносящая  настоящее  моральное и даже физическое удовлетво-рение.  И, .как может показаться ни странным, но за  время своих  поездок  на  электричке, Алла  Алексеевна  написала  почти  три  десятка статей в медицинские журналы страны. И все были  опубликованы. Вот уж точно  – нет худа без добра. Такого  творчески активного и плодотворного года у нее больше не было никогда. Вот и гадай после этого, что для нас, в действительности, является хорошим, а что – плохим.

           Писать  Анна  Алексеевна  любила. Ей  нравилось  писать. Ей   нравилось  выражать собственные  мысли  на бумаге. И  если получалось, то что нужно, что хотелось получить, ее радости  не  было предела. И, в то же  время, она  не собиралась  становиться журналис-том. Тем более – писателем. Даже  мысли  такой никогда не возникало в ее богатой фанта-зиями голове. Хотя в школе всегда была  активным  редактором стенгазеты., где большин-ство заметок приходилось писать самой. Потому что написать самой пресловутую заметку всегда оказывалось  гораздо проще, быстрее и лучше, чем  уговорить кого-нибудь. И у нее получалось все, что было необходимо  для газеты: и публицистика, и лирика, и даже худо-жественные миниатюры из жизни школы. Но после школы за перо не бралась. И долго. До тех пор, пока в ее  руки  не попался  первый перевод книги доктора Нойберта Винера «Ос-новы кибернетики». Книга взволновала. И она, студентка  медицинского института, пишет большую  философскую  статью под  названием: «Кибернетика в  медицине».Что  она  там написала, да и что могла написать  двадцатилетняя  студентка о науке, которая долгое вре-мя была запрещена в  нашей  стране и о которой она  имела самые смутные представления – сейчас  трудно сказать. Но послала  она эту статью не куда-нибудь, а в один из самых ею любимых  журналов: «Наука и жизнь».Послала в  рукописном варианте, даже не сумев от-печатать на машинке. Да и где она могла  бы отпечатать  тогда свою  статью, когда все пи-шущие машинки стояли на учете в милиции и на печатание  требовалось разрешение соот-ветствующих  органов? Как ни странно – статью  напечатали. Напечатали с  пространным предисловием. Статья вызвала не малый ажиотаж. Было много откликов, много писем. Ей было  прислано официальное  приглашение о постоянном  сотрудничестве с журналом. Но на этом дело и кончилось. Больше она статей ни в какие журналы не писала. Не было осо-бого желания. А теперь вот  желание  появилось. Но уже по ее профессиональным проблемам. И она с удовольствием о них писала.
 
           Это были  памятные  девяностые  годы. Трудные годы для страны и сверх трудные -  для ее населения. Москву  наводнили  беженцы  из бывших  республик  Союза. Появились беспризорники. На вокзалах, у станций метро, у крупных магазинов стояли, сидели и даже лежали  попрошайки. Чаще  всего  женщины с маленькими  детьми. Оставаться безразлич-ным к подобному  зрелищу  было  невозможно. Пройти  мимо них равнодушно – тоже. Но их  было слишком и  слишком  много. На всех  денег, конечно же, не  хватало. У самих все было в обрез. Поэтому приходилось  усиленно делать вид, что ты занята и ничего не заме-чаешь. Хотя, порой, от увиденных картин  сердце  готово  было разорваться  в буквальном и переносном смысле этого  слова.
 
           А на маршруте  Анны  Алексеевны  было два таких  места, где попрошаек и беспри-зорных  всегда  было много. Это – вокзал, место  прохода от платформы до метро, и выход у станции метро «Проспект Мира», когда идешь от станции до подземного перехода через «Садовое  кольцо». Особенно  тоскливо  было у станции  «Проспект Мира».  Здесь  лучше было  идти с закрытыми  глазами и с заткнутыми ушами. Потому что привыкнуть к подоб-ному зрелищу  нормальному человеку было невозможно.

           Как-то поздней осенью,  в жуткую  непогоду, когда  Анна  Алексеевна, ведущий на-учный сотрудник офтальмологического отделения МОНИКИ, кандидат медицинских наук и в не так уж далеком будущем – доктор медицины, выскочила из метро и почти побежала к подземному  переходу, доставая на ходу  из сумки  зонтик, а он, «проклятый», зацепился там за что-то и никак не хотел из сумки  вылезать. Потому что  с  неба в тот  момент сыпа-лось и лилось что-то наподобие жидкой манной  кашицы из снега с мелким дождем. И она тогда  остановилась, чтобы  вытащить  все-таки  этот  свой «проклятущий» зонтик. Зонтик вытащился и с треском  раскрылся  И в этот  момент в ее глаза  попалась  картина, от вида которой у нее разом захолодело в груди.
 
          Около  ступенек  входа  в супермаркет, на куче смятых  картонных коробок, уложен-ных прямо на мокрый асфальт, под неким  подобием тента, сооруженного из полиэтилено-вой пленки и обрезков деревянных  палок., сидела молодая женщина среднеазиатского ви-да в большом  темном  платке, надетом  поверх какой-то  маленькой, тесной «куртяшки» и крест накрест завязанном на спине.. На ее коленях лежал  маленький  ребенок, закутанный в цветное одеяло и обеими руками крепко  прижатый к ее груди.  Женщина слегка покачи-валась взад-вперед всем корпусом своего  маленького, худенького тела и, уставившись ку-да-то в небытие ничего не выражающим взглядом, что-то заунывно бормотала на непонят-ном каком-то, гортанном языке. Рядом с ней на асфальте  стояла  жестяная  банка с кучкой лежащей там мелочи и смятых денежных бумажек.
 
           Люди равнодушно проходили мимо нее по лестнице, кто в магазин, кто из магазина, кто просто шел по  асфальту  тротуара по  своим делам, шли мимо нее, как идут мимо пус-тоты, мимо чего-то  такого, малосущественного и  незначительного, не стоящего никакого их внимания.

           Зрелище было, в общем-то, чересчур  уж  знакомое, но настолько дикое и неправдо-подобно кошмарное, даже  противоестественное, что Анна  Алексеевна, замерла, глядя на нее, не в силах  стронуться с места. Женщина  перестала качаться,  подняла на нее глаза и, пробормотав что-то на  непонятном  для нее языке, протянула к ней руку с сжатой в горст-ку ладошкой. Ладонь была маленькая, не  слишком  чистая, с тонкими, с тонкими длинны-ми   пальцами  и  неровно  обрезанными,  словно  обкусанными  ногтями.  Пальцы  ладони слегка, но заметно подрагивали.
 
           Анна Алексеевна  смотрела  в  черные, слегка  удлиненные к  вискам, грустные пре-грустные  глаза и какие-то просящее  виноватые глаза этой маленькой женщины, на ее по-драгивающие пальцы и ей  почему-то стало очень и очень стыдно. Она почувствовала, как жаром  загорелись ее щеки , а лоб  прошибла  испарина. Ее рука  сама опустилась в сумку, достала бумажник, открыла его, пальцы сами сгребли все, что  было в большом кармашке, и рука, вылетев, из  бумажника, разом очутилась над  жестяной коробкой и высыпали туда все деньги.

            Губы женщины  дрогнули, приоткрыв ровные и неожиданно белые зубы, и она про-изнесла  по «русски», но с сильным  азиатским  акцентом,  хриплым,  грудным,  звучащим чуть ли не  изнутри, сильно простуженным голосом:
           -- Спасибо тебе, женщина…
           Слово  женщина  она  произнесла, как  «жэнщина», у нас  так не говорят и от оттого Анне Алексеевне  стало как-то неуютно и холодно, словно она нечаянно подсмотрела неч-то такое, совершенно  непозволительное  для постороннего взгляда, слишком личное и ин-тимное… Не ее…

           Она отвернулась от  женщины и  быстро пошла прочь, то  переходя на бег,  то снова возвращаясь на шаг. Она не знала, сколько бросила денег этой женщине. Да и не в деньгах было здесь  дело. А в чем?!  Она не  знала. Но  слезы  душили ее. И она никак не могла ус-покоиться  И пришла она на  работу в состоянии  полнейшей прострации. Чуть ли не исте-риики. И ее начальница, почтенная  Ольга  Борисовна Чемцова,  долго  потом успокаивала свою молодую сотрудницу, отпаивая ее то кофеем, то валерьянкой.

           А потом муж  устроился на  работу в  одну фирму, которая  занималась  обслужива-ниием  и  обустройством   земельных  участков  новых  русских в Подмосковье и  ближай-ших к  Московской областях. Они проводили мелиорационные работы на участке, облаго-раживали  землю; бурили скважины  для  воды и оснащали их  современными  насосными станциями; рыли ямы под колодцы и монтировали сами колодцы, чаще всего под старину;  строили  фонтаны,  гроты, бассейны  на  любой вкус и любые, самые изощренные пожела-ния, вплоть до автоматического  подогрева  воды и цветомузыки по  заданной программе.. Короче, делали все, чтобы  современным  «нуворишам» на  своих  вольных  землях можно было  жить  вполне  цивилизованно, комфортно и удобно, и, в то же время, в полной  мере ощущать  на  себе  благостное  воздействие  живой  природы.  Естественно,  только  тогда, когла  им  захочется  этого воздействия.

          Класс богатых в Москве и ближайших к столице областях рос невероятно быстро. И все они старались скупать  земли в наилучших районах области, где, как грибы после дож-дя, начинали расти километровые высоченные заборы из профильного металла или фигур-ного железобетона с системами новейшей сигнализации и крепкими «мордоворотами» ли-чной охраны. За  заборами с невероятной  скоростью, как  грибы на навозе, возникали бес-численные виллы и коттеджи,  нелепее и чуднее которых трудно было что-нибудь вообра-зить; настоящие дворцы и замки, вычурные, причудливые и аляповатые, говорящие о жут-чайших  амбициях  их  хозяев и  полном  отсутствии у них  хоть каких-то элементов  художественного вкуса, чувства меры и элементарнейшего приличия.

          Они  пыжились  друг  перед  другом, старались сделать все  попышнее, да подороже. да  пошикарнее. Денег  на  свои  затеи  не жалели. Они  не привыкли себе  отказывать ни в чем. Тем  более  на  собственные  прихоти и собственные  удовольствия, пусть даже самые безумные и самые  фантастические. И фирма  мужа  процветала. Зарабатывать  он стал не-плохо. Очень  даже не плохо. И невольно начал  возникать  вопрос о покупке  машины. Но теперь уже за деньги мужа. Правда, мужу по статусу  была положена «служебка». И он ез-дил на  японском  «внедорожнике», на  «Тайоте». Ведь объектом  его  работ  была чуть ли не вся Московская область И машину  вечером он ставил всегда во дворе дома. Чтобы бы-ла под рукой.. Но это  все-таки была  чужая  машина. Не их машина. Так сказать, не – «их-няя». Чужая. А к чужому и отношение соответственное, тоже чужое.. Нужна, очень нужна была своя, родная машина.. И они – решились Муж взял на фирме беспроцентный  кредит. А к тому времени  авторитет его, как  специалиста и непосредственного  руководителя  ра-бот на объектах заказчика,  сформировался окончательно и оказался на  довольно-таки вы-соком  уровне.  И фирма  пошла  ему  на  встречу. Выделила беспроцентный кредит на по-купку машины сроком  на целый год. И машина была приобретена. Нынешняя ее «Ауди».


                ГЛАВА  6


          Так благополучно  разрешилась  эта  болезненная  для Анны Алексеевны транспорт-ная проблема.. Хотя, конечно  же, существовали  и другие  возможности и другие способы ее  разрешения. По  широко известному  восточному  принципу,: если  гора  не  идет к Ма-гомету, то Магомет идет к горе. То есть, попробовать все-таки вариант переезда в Москву. Хотя это  еще  вопрос  вопросов, что  быстрее – ехать  утром из  Щелокова по  свободному  шоссе  в  Москву  до  кольцевой, а там  до  проспекта Мира, или же, например, добираться туда по  забитым  улицам Москвы из  каких-нибудь «задрипанных»  Кузьминок?

          Здесь важен район, в котором вы собираетесь проживать. А вид района и его элитар-ная классность  находятся в прямой зависимости от той суммы денег, которые вы собирае-тесь  потратить  на  приобретение  своей квартиры. Жизненная логика – дешево и сердито, лишь бы жить, здесь, конечно же не  подходит  не  подходит. Жить все-таки хочется в бла-гоустроенной квартире и более-менее приличных, пусть  даже и не слишком комфортных, условиях.

           Ну, ладно, деньги можно  было бы и набрать, если  хорошенько  подсуетиться, да по сусекам поскрести. Квартиру в Щелокове  продать, машину  одну  продать, кредит  взять в банке или у мужа  на  работе, может, «подзанять» там кое у кого. Словом, можно было бы, если  уж  серьезно  задаваться  подобной  целью. Муж  даже как-то  даже  заикнулся о воз-можности  такого  варианта. Но Анна  Алексеевна не согласилась. Причем, не согласилась категорически.

           Почему? Да просто потому, что Анна Алексеевна не любила  современную Москву. Не нравилась она ей – и все тут. Ей нравилась прежняя  Москва,  Москва ее  семидесятых, студенческих  годов. Особенно ее историческая, центральная  часть, та самая, что в преде-лах  Садового кольца. Она тогда  любила  бродить по улицам Москвы.. Естественно, что в свободное  свое  время, когда не была  занята в  институте. Она  просто садилась в метро и ехала в центр, благо, что у студентов  тогда  были  персональные  проездные  билеты, при- билеты с фотографией, и денег на  проезд  тратить  не  было нужды. Выходила она обычно на какой-нибудь  центральной  станции. Не  важно, на  какой.  Будь то  «Площадь Револю-ции»,  «Проспект  Маркса»,  «Библиотека  имени  Ленина»,  «Кропоткинская»,  «Площадь Дзержинского», «Площадь Маяковского», или  любая  какая  другая  станция. Выходила и тихонечко  шла  по улицам, погруженная в  свои, не слишком  понятные  даже  самой себе мысли. Шла, вдыхая  горьковатый  запах московского воздуха, поглядывая по сторонам. И могла так бродить часами, не замечая ничего и никого вокруг.

          Естественно, что бродить так свободно по Москве ей, молодой красивой девушке, не позволяли. Видеть это  молоденькое, изящно-воздушное, чуть ли  не  божественное  созда-ние, с длиннющей, ниже  пояса, толстенной  косой, легкой неземной  походкой  бесцельно  идущее по  улицам Москвы и не подойти  к ней  не попробовать  познакомиться – это  зна-чило слишком плохо думать о молодых москвичах. И к ней  подходили. И пробовали  зна-комиться. И пробовали провожать. И пробовали  выслеживать ее  местожительство. Коро-че, бывало  все  то,  что может  быть  между   юношей  и девушкой, когда  девушка  понра-вилась молодому человеку и он пробует произвести на нее соответствующее  впечатление. Ведь  красивая   девушка  похожа  на мышеловку: она не ходит  за мышами - мыши сами к ней приходят. И приходят …  добровольно.

           Но, как  ни  странно, особого  эффекта  на  тогдашнюю  Анну, девушку  не столь уж простую, как может  показаться  на  первый взгляд,  и очень  серьезно  настроенную на все виды  взаимоотношений  между  мужчиной  и женщиной, все  эти  попытки не имели. Зна-комства,  конечно  же, были, были. И  никуда от  них  не  денешься. Быть  в  воде  да не за-мочиться – невозможно. Даже  если  и  пытаться.  Были  и  свидания.  Все  было. И в то же время – ничего. До романов  дело  так  ни  разу и  не  дошло. Так, ничего не обязывающие, легкие, короткие, чисто дружеские взаимоотношения. И все. И ничего большего. Ни одно-го мало-мальски  значимого  знакомства,  ни одного, самого завалящего или  хотя бы запо-минающегося романа. Ничего не дали ей эти  ее  долгие  блуждания по  бесконечным ули-цам  Москвы. Ничего, кроме  ощущения   душевного  восторга  перед  таким  городом, как Москва и ощущения  своей  вечной  влюбленности в ее узенькие, старинные улочки и про-улки с покосившимися  от  старости  фирменными особняками, в бесконечность современ-ных  строго  внушительных  проспектов, в серые  громады  зданий ГОСПЛАНА, монумен-тальную внушительность  гостиницы  «Москва»,  в праздничную  многоцветность  гостин-ицы  «Метрополь» и стеклянную  призрачность  параллелепипеда  новомодной гостиницы «Националь».

         Устав  или  проголодавшись,  она  заходила  в  какую-нибудь  «кафешку», брала  себе порцию московских  пельменей и чашку  черного кофе с сахаром. Без сахара не могла. Хо-тя в студенческой среде было модно тогда  пить  черный  кофе только без сахара и, естест-венно, хвастаться перед друзьями, рассказывая им о  непередаваемых  особенностях вкуса этого божественного напитка. и жутчайшем при этом испытываемом ими наслаждении. В
зависимости от полноты своего «тощеватенького»  тогда  кошелька могла еще иногда поз-волить себе порцию пирожного. Чаще всего – песочного. Они были подешевле и…доволь-но-таки вкусные. Хотя в  молодости все – вкусное. В молодости не вкусной еды не бывает. Все  хочется  попробовать В молодости  организм не отличается такой уж  привередливос-востью и спокойно принимает все, что ему не предложишь. А попробовать  хочется  всего. И организм особенно не возражает. Капризности особой не высказывает.

          Анна брала свой заказ и шла куда-нибудь в угол, чтобы самой быть поменьше замет-ной, но чтобы  вокруг обзор был  достаточно  хороший и можно было понаблюдать за про-исходящим  вокруг. Любопытство, все-таки, признак  больше  интереса  к  жизни, чем эле-ментарного  подсматривания.. Она  садилась за  столик и тихонько, не спеша начинала ку-шать. Она в принципе не  любила спешить, и не признавала  поспешности  в качестве нор-мы своего  существования. Поэтому и здесь блаженствовала, понемножку  растягивая удо-вольствие, отдыхая и наслаждаясь ощущением полноты собственной жизни.
          Однажды  так  она  зашла  в маленькую полуподвальную пельменную в театрально проезде. что соединяла улицу Горького с Пушкинской. Маленькая, «уютненькая», чуть ли не домашняя, пельменная, всего  в одну  небольшую  комнату, разделенную перегород-кой, за которой  стояла  буфетчица, немолодая блондинка с пышной прической и усталым, потухшим лицом былой красавицы, основательно потрепанной жизнью. Алла часто здесь бывала, ей  почему-то нравилось здесь – атмосфера была какая-то располагающая и всегда за стойкой  стояла  эта  женщина.. Народу в этот  раз  было почему-то много.. И Алла даже хотела  было уйти. Но осталась. И когда  подошла  ее очередь, места более-менее удобные оказались все  заняты И ей пришлось сесть прямо  около стойки. Не очень, конечно,  удоб-но – прямо  перед  глазами  очередь  в  кассу,  но  ничего, терпимо, обойдется  как-нибудь. Авось – не ночевать здесь. Всего-навсего перекусить, да отдохнуть.

         Вот она и сидела  за  треугольным  пластиковым  столиком  советского  стандартного общепита  вместе с двумя какими-то женщинами интеллигентного вида,  ожесточенно об-суждавшие  какие-то  свои женские проблемы на работе,  кушала  свои пельмени, обильно политые  растопленным  сливочным  маслом,  потому  что  ни  с  уксусом, ни  со сметаной пельмени она почему-то не любила, и рассеянно поглядывала по сторонам.

        Крупный широкоплечий мужчина в темном дорогом костюме подошел к раздаточной стойке и поздоровался с буфетчицей. Голос был  приятный, с  этакой  мягкой  бархатистой интонацией, которая бывает у бывших профессиональных певцов или артистов:

        -- Здравствуй, Светлана. Ты сегодня – великолепна!
        -- Спасибо, Андрей Леонидович, вы – тоже…
        -- Мне, как обычно…
        -- Извините, Андрей Леонидович, но у нас сегодня – три звездочки…
        -- Тогда – полный…

        Алла никогда особенно не  приглядывалась к происходящему вокруг нее и не прислу-шивалась  никогда  к  звучащим  вокруг  разговорам  и поэтому  по  привычке  пропустила сквозь уши эти, не очень  понятные  для  нее  слова. Сказали двое что-то друг другу – ну и сказали. Ей-то что до всего этого?! Вот две женщины рядом чуть ли не орут друг на друга, а она совершенно их не слышит. Не слышит, потому что не хочет и не желает слышать. Ей до них нет никакого  дела. Как и им до нее. А здесь  почему-то  прислушалась и  даже пос-мотрела на них. Что-то  заинтриговала  ее в этой «банальнейшей» и «тривиальнейшей»  на вид сцене – мужчина разговаривает с женщиной. Но не просто мужчина с женщиной, а хо-рошо знакомые друг с  другом  мужчина  с женщиной. И давно знакомые друг с другом. И может быть – близко знакомые Но вот теперь…теперь…просто знакомые…

         Анна кушала и смотрела на них. Буфетчица взяла бутылку коньяка, большой тонкий стакан и налила полный, чуть ли не до самых краев. Мужчина  взял стакан в руки, посмот-рел  вокруг, ища свободное место, но – места  были все заняты. Тогда он подошел к столу, где сидела Анна, остановился, глянул на Анну сверху вниз таким мужским заинтересован-ным взглядом, что  Анна  смутилась и отвела от него  взгляд,  поднес  стакан ко  рту, и не-большими глотками, медленно, смакуя, выпил его до дна. Постоял в задумчивости, словно прислушиваясь  к чему-то  происходящему  внутри  него, затем  удовлетворенно  крякнул, взял щепотку соли из солонки на столе, открыл рот и положи ее себе на язык. Недовольно сморщился, обидчиво хмыкнул, махнул рукой. повернулся и направился к выходу.

        Анна во все глаза смотрела на эту сцену. Ничего  подобного она в своей  жизни не ви-дела.  Пока – не видела. Выпить стакан коньяка без закуски…Выпить средь бела дня, в ра-бочее время, просто так, за милую  душу, от нечего  делать, за здраво живешь. И пойти по-том куда-то по своим делам?! Абсурд какой-то…Чудовищность…Нелепейшая из нелепос-тей  жизни. Зачем?!  Для  чего?!  Почему?!  Что  могло  заставить  нормального и,  судя  по одежде, неплохо  вроде  бы  устроенного человека,  пить ежедневно, судя по их разговору, по целому  стакану  коньяка? Не дай бог, если у нее такой муж  будет?!  Бр-р-р-р.  Кошмар да и только. Представить – и то страшно…

        Подобного  рода  бытовых  запоминающихся  сценок во время ее прогулок по Москве было предостаточно, но запомнилась почему-то именно эта. Может, потому, что с поняти-ем пьянства, как  такового,  жизнь ее пока что не сталкивала.. Дома  отец пил мало, только лишь по праздникам, да и то по  чуть-чуть. Анна его и пьяным-то ни разу в жизни не видела до самой его  смерти. Мать – тем более. И тоже - по торжественным  дням, да по празд-никам. И все. И она, Анна, с этим проклятием нашего времени была практически не знако-ма. И слава – богу, что не знакома. Потому-то, видно, и запомнилась ей на долгие, долгие годы  эта  странная сцена в памятной пельменной в «Театральном проезде» исторического центра Москвы. Той самой  Москвы, которая  тоже  осталась в ее памяти и в ее сердце, как некое, первозданно  русское, непорочно-святое и памятное  представление о  том  месте на земле, которое называется столицей твоей Родины. Именно твоей, а не чьей-либо иной…
   
        Но это было тогда…Тогда…С годами  же  Москва  стала  ей  нравиться  все меньше и меньше. Особенно это чувство начало  усиливаться со  второй  половины  семидесятых го-дов  прошлого  века. Когда в  Москву хлынул  поток продуктовых поездов и электричек  В магазинах  стало не  протолкнуться. Купить стало ничего  не возможно. Очереди, очереди, очереди. За мясом, за колбасой, за сыром, за  сладостями, за  хлебом, за одеждой, за книж-ками, за всем тем, что  необходимо  человеку  для жизни. Ну, какой там – жизни!! Для эле-ментарного, примитивного  если  не сказать – убогого  существования. Потому  что основ-ной целью обыкновенного Советского человека в те годы стала одна, но сверх важная для него цель – где достать еду и одежду  для  своей  семьи. Не купить, не-е-е-т, а именно дос-тать. Потому  что в  магазинах с годами  становилось все «пустее» и «пустее», а очереди в  магазины - все длиннее и длиннее. И  заниматься  в этих  условиях  интеллектуальной или художественно деятельностью становилось все сложнее и сложнее. Страна, в которой жи-ла Алла, великая когда –то страна  под  впечатляющим  названием Советский Союз, начи-нала потихонечку деградировать и опускаться в  черное  мракобесие будущего своего пол-ного и окончательного развала.
 
           Нынешнюю Москву  Анна  Алексеевна не принимал Не могла  принять. Нынешняя Москва  ее  раздражала. Большая, шумная,  крикливо  суетливая и пугающе кичливая, она вызывала у Анны Алексеевны острое  чувство  неприятия и  своей собственной человечес-кой ненужности  этому  все  поглощающему, неуютно безликому, фантастически необъят-ному монстру, заполнившему все пространство прежней Москвы и выползшему, как тесто из квашни, даже за пределы бывшей своей кольцевой дороги.

          Ей нравились  небольшие  городки. Тихие, уютные,  домашние и располагающе доб-рожелательные. Такие, как ее  родной Малоярославец, как нынешнее ее Щелоково, как тот небольшой  «Западноукраинский» городок под  странным  названием Стрый, расположен-ный на берегу небольшой  местной  речки под тем же,  несколько  измененным  названием Стрыйка, и в который они с мамой  как-то съездили по просьбе и предложению отца. Дело в том, что  была  родина  отца. Уехал  он  оттуда  еще перед  войной. Никогда  ни  с кем из своих, оставшихся  там  родственников, он  не  переписывался и  никому  о своей прежней жизни в Западной Украине никогда не рассказывал.

        Но потом, в  шестидесятые  годы, во  времена Хрущевской  оттепели  он написал туда письмо. Ему ответили  И он стал собираться в поездку на свою Родину, где не был столько долгих  лет. Ему  хотелось  съездить туда   всей  своей семьей Но у него ничего не получа-лось на  работе. Были  у них  большие  трудности с летними  отпусками. И он решил тогда отправить  на  свою  родину  хотя  бы  Анну  с мамой. Поехали  они  туда в дни  школьных Аниных  каникул  и во  время  маминого  отпуска.  в июле  месяце. У папы  же отпуск дол-жен  быть только лишь осенью, аж в  октябре и  раньше  взять он его не мог, не имел  пра-ва. Такие тогда были времена. Такие тогда были законы.

        И они с мамой  поехали. Папа  съездил в  выходные  дни в Москву и  взял в предвари-тельной кассе на Киевском вокзале билеты туда и обратно. Правда, ему из за  этого  приш-лось простоять в очереди чуть ли не целый день. Он уехал тогда в Москву в субботу с пер-вой электричкой и вернулся домой аж ночью. Так было много народу в очереди за билета-ми .Стояли по записям. Записи в очередь каждый час проверялись путем переклички. Тех, кто не отметился – вычеркивали. Папа  говорил, что у  него был  номер аж 874-й. И за ним еще стояло  народу  чуть  ли не с километр. Но, как бы то ни было, они поехали. Папа про-водил их до Киевского вокзала, посадил в поезд и они распрощались.

        Анне тогда было 12-ть лет. На  поездах она еще не ездила и ей все было очень и очень интересно. Вокзал в Москве, а это  был  Киевский  вокзал, понравился ей до невозможнос-ти. Красивый, с различными рисунками и лепниной  в национальном стиле, с громадными залами, забитыми  пассажирами, с длиннющими балконами на  втором этаже, и тоже заьи-тыми  пассажирами. Она  удивлялась – куда  это  все  они  едут? Ну,  ладно,  они  с  мамой едут к папиной бабушке в  Западную  Украину, а эти все люди – куда?  Куда? А потом они вышли  на   платформу  к  поезду  «Москва –Чоп».  Платформа  вся  сверху  была   закрыта цветным, витражным потолком. Анна и не  подозревала, что  такая красота возможна в на-ше  время. Ей  всегда  почему-то  казалось, что  красиво  делали только  раньше, не сейчас. Сейчас же делают и строят  убого и серо – не красиво. Во всяком  случае, так было у них в Малоярославце., где красивые, запоминающиеся  здания и  постройки  были все стариннее старинного, а в ее время ничего стоящего так и  не построили. Так, чепуха одна, глаз не на чем  остановить. А здесь – целый  потолок  над  поездами  из цветного стекла! Красотища-а-а-а неописуемая! Расскажи кому – не поверят!
 
        И вообще, поездка  эта  запомнилась  Анне  на  всю жизнь. Наверное, потому, что все,
что она тогда  увидела, испробовала и испытала – было для нее впервые. А потому – непо-вторимо и  незабываемо. И пусть  вагон, в  котором  они  с мамой  ехали  почти двое суток был всего-навсего плацкартным и полностью забит народом, для нее – он был волшебным вагоном. И люди,  которые  ехали  в  этом  вагоне, с их  ласкающим уши певучим говором, были  наипрекраснейшими  и  «наигостепреимнейшими»  людьми  на свете. И ребятишки, которыми был забит  весь  вагон, были тоже наилучшими на свете. И она перезнакомилась со всеми, и записала в свою записную книжку, которую подарила ей мама перед поездкой, множество адресов и телефонов для  последующих  контактов  со  своими  попутчиками, и которыми она почему-то потом не воспользовалась ни одним.

          Лето в тот год было жарким, в вагоне – очень душно, Но Анна не  замечала  никаких неудобств, она  блаженствовала от  ощущения  этой  своей поездки в поезде и от этого по-тока новизны, обрушивающейся на нее каждый миг. А новизна  была  повсюду. И в самом вагоне, и за его окнами. И там, и там  было  страшно  интересно. И еще  вопрос – где инте-реснее: в самом вагоне или за его окнами. И она  значительную часть своей поездки, когда прошло ощущение восторга и она смогла успокоиться, она провела  на  своей  второй пол-ке. Она  или  лежала  на  животе и смотрела в окно  на проносящиеся  мимо  картинки, или лежала на спине с книжкой в руках. Она читала очень серьезную и очень  интересную  для себя книжку. Эту книжку  дала ей  старая  библиотекарша их городской  центральной биб-лиотеки, к которой она ходила уже не один год. Сначала с мамой, затем уже одна.
 
          Библиотекаршу звали Лидией Сергеевной. Она с интересом наблюдала за развитием «симпатичненькой»,  любознательной  девочки, с таким  нескрываемым  интересом всегда рассматривающей  и  листающей  книжки. И она  потихонечку подсовывала ей серьезную, художественную  и  развивающую  литературу, а  не  пустую  «развлекаловку».  И девочка глотала  одну  за  другой  рекомендованные  ей  книжки: и  «Оливера  Твиста», и «Записки Пикквинского  клуба», и  «Маугли», и «Тома  Сойера с Гекильбери  Финном», и  «Хижину дяди Тома» и конечно  же  всего  нашего  Гайдара  со Львом Кассилем и  Александром Бе-ляевым и еще  много и  много  других книг, не  менее  интересных и не менее важных  для  развития  любого  подростка ее возраста.
               
         И когда перед отъездом в Западную Украину Анна,  сдав  очередную  книжку только что прочитанного  ею советского фантаста  Александра Казанцева, попросила  что-нибудь из этого же жанра, потому что книги по  научной  фантастике ей  очень нравились,  Лидия Сергеевна достала ей  новенькую книжку  незнакомого автора и с незнакомым  названием. Алла прочитала на обложке:

                СТАНИСЛАВ  ЛЕМ

                СОЛЯРИС

И вопросительно глянула на Лидию Сергеевну.
          Старая  библиотекарша, повидавшая на  своем веку тысячи и тысячи молодых ребят, ходивших к ней за книгами и никогда не упускавшая  возможности  поддержать и хоть не-много, но все же попытаться направить в нужное русло развитие наиболее понравившихся ей ребятишек, загадочно улыбнулась и приложила палец ко рту:

          -- Тс-с-с, Анночка, эту книжку еще никто в  нашем  городе  не читал. Она только что вышла из  печати. Но это то, что  тебе  сейчас  нужно. Это – настоящая  фантастика. Фило-совские  размышления автора, польского  писателя, о  судьбах и месте человечества в про-сторах   вселенной  и  о  том, что  самое  ценное  у  человека  в  жизни – это Любовь. И это чувство  человек  будет  нести с  собой всегда, даже в самых дальних своих путешествиях. Даже если ему будет казаться, что любовь эта уже давно умерла.
 
          Анна открыла эту книжку только в поезде, на своей второй  полке, когда никто ей не мог бы  помешать. Она  не  любила  читать  книги  в транспорте и на  людях. Слишком  уж интимное  это  было  для  нее  дело.  Для  подобного  процесса  ей  требовалось уединение. Только уединение. И обязательно – уединение. Потому что она общалась с другим миром. Миром, не  известным никому и не существующим, в действительности, на свете. И ей ни-когда  не  хотелось, чтобы кто-нибудь смог  бы  подсмотреть или  помешал этому ее обще-нию с самой неизвестностью.

         Открыла  книжку,  начала  читать и с первых же строчек ухнула во что-то  загадочно- притягательное: в такие немыслимые перипетии человеческих отношений, в такие сгустки человеческих  переживаний и такие  непредсказуемые  завитки  событий, что  невозможно было оторваться от  этих  страниц хоть на секундочку. И она читала этого Лемма. Взахлеб читала,  Не отрываясь, не  имея сил, чтобы  оторваться, потому, что слишком велико было желание  узнать о  дальнейших  событиях  в этой  книге. В философской, как ни странно – книге.  Книге, поднимающей  вопросы  морально-этической  ответственности  человека за собственные поступки, совершаемые им в течении своей жизни, потому что генная память об  этих  поступках  остается с ним  навеки и может  слишком уж  неожиданно  для самого этого  человека  вдруг  проявиться  в  совершенно  иных, абсолютно  не  похожих  на нашу – цивилизациях.  Идя  в  космос,  человек  несет с собой  свое  прошлое. А это  прошлое не всегда  бывает  кристально  чистым  даже  по  нашим собственным понятиям.. И кто знает, как на него прореагирует впоследствии какая-нибудь  внеземная  цивилизация.? Ответа на этот вопрос – нет. И вряд ли когда – будет…

         На станцию Стрый  поезд  приходил поздно ночью. Лил  жуткий дождь и небо раска-лывалось от  страшной  грозы. Ветер  налетал  такими  мощными  порывами, что  жалобно дребезжали стекла  на  окнах  вагонов. Мама конечно же заохала, запаниковала. Анна дер-жалась молодцом. Ей просто было интересно. Таких приключений ей в жизни испытывать еще не приходилось .А опасности, пусть  даже и вымышленные,  притягивают. Дом  папи-ной бабушки  находился в  получасе  ходьбы  от станции и папа  подробно описал им этот маршрут. И они его  выучили с мамой чуть  ли не  наизусть. Найти бабушкин дом было бы нам не так уж и трудно, если бы не  погода. .Да если признаться, Анна пошла бы и в такую погоду. Что с ними могло сделаться?! Дошли бы-ы,  добрели-и-и.

          Ведь вещей у них не так уж и  много. Чемодан  да  две сумки. А чемодан не так уж и большой. И сумки – не громадные, а обычные, человеческие, что продаются в галантерей-ных и хозяйственных магазинах. Это  потом уже, в памятные девяностые, когда из страны, а потом в страну, пошли  нескончаемым  потоком  всем известные  челночники с бросовы-ми зарубежными товарами,  появились эти  громадные сумки-баулы, в которых можно бы-ло запросто упаковать даже человека. А сейчас это были  обычные  хозяйственные  сумки- одна побольше, для мамы; другая  поменьше – для Анночки. Но мама  твердо  решила  ид-ти  на   вокзал и там   дожидаться   утра. А утром – всегда  веселее. И светлее. И  автобусы начинают ходить. И жизнь всегда по  утрам  начинает  светиться  совершенно иным, более ясным и более живым, чем ночью  светом.

          Они с мамой  надели на  себя  прозрачные дождевики, упаковали  вещи  понадежнее, чтобы не промокли. И приготовились к  самому  худшему.  Но  худшего  не случилось. Не успели они  выйти  из  вагона  и осмотреться, чтобы  понять, как  себя  дальше вести и что следует  предпринять, как  к ним  подбежал  мужчина  с  раскрытым   зонтиком  в руках  и громко прокричал:
         -- Кто здесь из Малоярославца?!  Женщина с девочкой?! Не вы?!

         Это оказался папин дядя. Он был на машине и приехал  их  встречать. Радости не бы-ло границ  Они добежали  до машины, распахнули  двери и с  удовольствием расселись по сидениям. А через несколько минут были уже у бабушки. Бабушка стояла на веранде, сво-его дома, ждала их и сильно волновалась. Она была высокой, статной и еще очень крепкой женщиной с бело-белыми густыми волосами, собранными в тугой пучок на затылке; боль-шим, немного  отвислым носом; черными, глубоко запрятанными под совершенно седыми бровями острыми глазами и большим ртом с металлическими зубами. На ней была цветас-тая  украинская  кофта  и широкая, плиссированная, тоже  украинская, с расшитым  накидным передником юбка
.
           Но  все  оказалось  хорошо. Они  разделись, обнялись,  расцеловались  и  прошли на кухню. А на кухне стоял  накрытый  праздничной скатертью стол. Чего только на столе не было! У Анны  даже глаза  разбежались от такого  изобилия. Половины  блюд она никогда не видела и не знала, как они  называются  А здесь были украинские вареники с черешней, творогом, клубникой и даже  вишней: великолепная  рассыпчатая  вареная  картошка с хо-лодцом и украинским  чесночным  салом с прослойками; квашеная  капуста в вилках и по-резанная:  широчайшее  разнообразие  помидоров: и зеленых, и красных и желтых, и боль-ших, и маленьких; и горки  огурчиком, маленьких,  крепеньких,  пупырчатых; и перец, как его  тогда  называли, болгарский, тоже  разных  цветов: и  красный, и  зеленый, и  желтый, просто  порезанный  кружками и целиковый, и  фаршированный; и  бог его  знает что еще, очень  привлекательное и  аппетитное на вид, но  совершенно  нм не  знакомое. А вершила все  это  великолепие  большая  запеченная  в  деревенской  печке  индюшка  на  овальном блюде, украшенная  зеленью, и гордо  возвышающаяся  на  середине стола. Рядом с весело пыхтящим  старинным, празднично блестящим самоваром. Видно было, что их ждали, что к их встрече – готовились.
 
           Мама ахнула и всплеснула руками:
           -- Бабу-уль, миленька-я-я, да как мы со всем этим справимся!!!
           Бабушка подобралась, посерьезнела и тихо сказала:
           -- Не побрезгуйте. Это все от самой самой души. Мы очень  рады, что  вы приехали. Нас так мало теперь осталось.

           Они сели за стол. Бабушка принесла пузатенький графинчик со своей домашней на-ливкой, разлила по стопочкам. Анне  налили  вишневого сока. Все  чокнулись и выпили за долгожданный приезд. А потом  все начали кушать. Анна пробовала то одно, то другое, то третье, то пятое, то десятое. А потом  вдруг  почувствовала, как  сильно у  нее  затяжелели веки и почему-то совсем  перестала  держаться прямо  голова. Она положила на стол скре-щенные  руки и уронила на  них голову. А взрослые все  разговаривали и разговаривали. И так  незаметно,  под  их   нескончаемый  разговор  она  заснула. И спала крепко-крепко. Не проснулась  даже  тогда, когда  ее  взяли на  руки, отнесли в спальню, уложили на кровать, раздели и накрыли одеялом. Устала, переволновалась.

           Так началась их праздная жизнь в гостях у папиных родственников. У бабушки был большой  каменный  дом, сделанный  из  грубо  обработанного  белого  камня, известняка. Кирпичной была только фасадная стена дома, да боковые  стены  наполовину, да внутрен-ние  стены.  Все  остальное - из  грубо  обработанного  и  оштукатуренного  известняка.. И пристройки к дому, и коровник, и все хозяйственные помещения во дворе, и даже высокий забор вокруг всего приусадебного участка, тоже  были  выполнены из этого, самого рассп-ространенного  строительного  материала  в  городе.  Бабушка  говорила, что  этот  их  дом построил ее дедушка. Еще до революции. Даже  еще  до  первой  мировой  войны. Он в ар-мии царской служил. Звание имел штабс-капитан. Бабушка показывала фотографию – кра-сивый усатый мужчина в военной форме и высокой форменной фуражке царских еще вре-мен. На груди кителя – какие-то награды. Ведь он в русско-японскую войну еще воевал..И вроде – неплохо воевал, судя по наградам.

            А вот в  гражданскую  войну он, оказывается, воевал  на стороне белых. И погиб на перекопе в самом  конце  войны. Анна и не  предполагала  никогда, что кто-то из ее родст-венников может оказаться белым. Только  теперь она начала понимать, почему ее папа уе-хал в свое время из Западной Украины и почему никогда никому не говорил об этих своих родственных связях.. Слишком уж  чревато  было  подобное  признание  далеко  идущими, печальными  последствиями. Поэтому и  молчали они столько лет с мамой. И начали лишь наводить справки во времена  Хрущевской  оттепели. И получили  ответ  из г орода Стрый где-то в начале  60-х годов. Сначала переписывались, а потом папа решил съездить. Одно-му  не  хотелось.  А  вместе  вот   не  получилось.  Вот и решил отправить жену с дочерью. Пусть хоть они порадуются. Раз у самого ничего не получается.

            За домом размещался большой сад с огородом. Ничего особенного, сад, как сад, со-вершенно  обычный: :яблони,  груши.  абрикосовые   деревья,  вишни, черешни, кусты ма-лины, смородины  и  крыжовника  Да  еще  деревянная  беседка в одном его  углу,  вся  оп-летенная  диким   виноградом. с громадными  желтыми гроздьями. Бабушка  говорила, что  это  дикий,  декоративный   виноград, и его есть  нельзя. Но Алла  конечно же пробовала –  ведь виноград она практически никогда не ела. У них в  Малоярославце  винограда в мага-зинах  никогда не  продавали. А на рынке – слишком уж дорого. Не по  их  деньгам. Мама,  правда, пару  раз  покупала Алле на  праздник, но вкус его  почему-то  не  запомнился. Ни-чего  в  памяти  не осталось, кроме  того, что пробовала. А здесь – над головой  висят  гро- мадные гроздья и дразнят, дразнят. Разве  удержишься. Попробовала раз, другой и.ничего, понравилось. Даже без последствий. Мама тоже пробовала. Чтобы  узнать на  себе, можно ли дочери. Оказалось – ничего, наверное, можно. Но все  же, на всякий случай, решили ба-бушке об этих экспериментах не говорить. Мало ли?!

         Отдыхать – не  работать; устать – невозможно. Так утверждает широко известная на-родная  мудрость. И она  права. Трудно  устать, ничего не делая. Особенно, если  отдыхать приходится  на  всем  готовом. Однако  совесть  все-таки  иметь  тоже надо. Не дикари же. Нормальные  вроде  люди. А   бабушка  уже – старенькая.  Одна   Ну,  ладно  там – кушать приготовить.. Здесь бабушку с места сдвинуть невозможно. Не переубедить никак. Стоит насмерть. И  готовит только она одна.  Даже маму на  помощь  себе не подпускает.. Но ос-тальное-то  можно  и  даже – нужно. И по  хозяйству  там  помочь, и в огороде поработать. Все – дело, а не лежание на постели.. Ведь лето в  этом  году выдалось жаркое, прежаркое. Аж  невмоготу  становиться. И в огороде – дел  невпроворот. Одна  поливка – чего  стоит!. А еще прополка! Земля  пухлая, жирная – сорняки так и прут, так и прут!. Поэтому никуда не  денешься. Надо  помогать  бабушке. Сначала  приходится  поработать, а потом  уж  все остальное. С чистой уже совестью.. Как в поговорке: делу – время, а потехе – час.

          Анна  сидела  на корточках  перед  грядкой с морковью и вырывала  травинки сорня-ков, обильно  окружавшие  пучки  моркови. Вырванную  траву  она складывала в пучки на дорожках между грядками, чтобы потом отнести ее в специально отгороженное для того и специально  забетонированное  место  около сараев во дворе.. Прополка – работа вроде бы  не так уж  и  премудрая, не тяжелая, но слишком  уж  нудная  и скучная, а потому  жутко и  жутко утомительная.

          Земля  уже с утра  нагрета  солнцем  и стала почти  горячая. От нее исходит тяжелый парной и  жаркий  дух, от которого  лицо  сразу же покрывается крупными каплями пота и начинает  гудеть  голова. А вокруг -  эти  черно-серые комочки земли на грядках и бесчис-ленные  пучки  морковок, словно  брызжущие  из  недр земли зеленые фонтанчики, и море сорняков, усыпавшие грядки; и глаза, слипшиеся от  пота, и затекшие от неудобного поло-жения ноги, и спина, основательно  начинающая  напоминать о  себе ноющей болью, и об-жигающие лучи солнца, залившие все вокруг своим  нестерпимым  светом – все это ни ко-им  образом не свидетельствовало в пользу известной  всем  фразы о том, что именно труд создал и создает человека, и не способствовало появлению у Анны хорошего настроения.

          И ей хотелось только одного, чтобы эта тоскливая «нудяга»  побыстрее  бы закончи-лась  Не  спасала  даже  лукавая  мысль о том, что, работая  сейчас в огороде,  они с мамой помогают своей  старенькой  бабушке, что этот их труд – благородное и богоугодное дело. В голове вертелось только одна единственная мысль, только одно  нестерпимое желание – скорее бы на речку. А там разбежаться  на берегу и с «обрывчика»  небольшого  ( есть там такой – Анна его уже присмотрела!) – бу-у-улты-ы-ы-х  в  воду!  Головой  прямо  вниз,  до самого дна, а он – песчаный,  мягкий,  ласковый. А ты  руками  вдоль  дна, по  самому дну, вперед, вперед, вперед с закрытыми  глазами. Потому что если  их открыть, то потом, хотя вода в реке вроде бы чистая и прозрачная, в глазах  начнется сильная резь и придется идти домой, чтобы промыть  глаза  кипяченой  водой из под чайника.. А ты  плывешь под водой до тех  пор, пока  в  голове  не  застучит  от  долгого  «недышания»  и  сердце  ходуном  не зайдется  в  груди, готовое  вырваться  наружу  за  глоточками,  за  капельками  воздуха. И тогда скорее  - наверх,  к солнцу, к воздуху с широко открытым  ртом. И скорее -  воздух в себя, полной грудью, рывком и сразу; а затем – скорее назад, из себя, уже использованный и израсходованный. И снова – вдох, и снова – выдох. И так несколько раз, пока не успоко-ится ошалелое сердце и не придет в себя взбудораженное дыхание.

            Но это  все в мечтах, в  мечтах. Пока  еще в  мечтах. Хотя – нет,  нет…Подожди. Но конец-то вроде уже близок. Осталась  всего  лишь одна грядка и вроде бы – последняя. Да, последняя. Действительно – последняя.  Точно – последняя. Ура!  Ура!  И  грядка эта с ка-пустой, а не с  морковью. И на ней не так уж и много сорняков. А, значит – не так уж мно-го   работы. Надо только  порешительнее  взяться  и хорошенько  подналечь. И тогда – ко-нец, «кранты» всем этим грядкам  с «ихними» опостылевшими, проклятущими сорняками.

          Действительно,  последние  усилия,  самые  решительные и теперь  уж – окончатель-ные!  И все! Все! Ура-а-а! Работа закончена! Мама удивленно смотрит на нее:
          -- Что, уже – все? Да мы вроде только  – начали…Неужели и вправду – все? Ай, да доченька моя! Какая же ты у меня молодец!

          Она  подходит к Анне, наклоняется к ней и ласково  целует ее в  мокрый от пота лоб. А потом они побежали в душ. Душ стоял на улице. Деревянная  кабинка с большим желез-ным баком на крыше. Бак окрашен в черный цвет, чтобы солнечные лучи его нагревали. И вода  была  нагретой – дай боже! Уже не  теплая, а чуть  ли не  горячая. Они с мамой быст-ренько ополоснулись, переоделись, выпили по кружки  молока с горбушкой  круглого, ук-раинского, самого вкусного на свете хлеба и побежали на речку.

         А вечерами они ходили прогуляться в центр города. Или, как говорила Анна – прош-вырнуться  Они  были  довольны. Им было хорошо. Анины каникулы и мамин отпуск про-ходили  прекрасно. Но у  всякого  хорошо и  у  каждого  прекрасно  есть  одно  неприятное свойство – они быстро  кончаются. И не  успели Анна с мамой  начать отдыхать и хоть чу-точку  привыкнуть к своему  новому, праздно  отдыхающему  положению, как  мамин лет- ний отпуск  закончился и  надо было собираться в обратный путь.
 
         Билеты  назад у  них уже  были. Папа  позаботился о них  еще в Москве. Вещей у них больше не стало: тот же  чемодан, да те же две  сумки. Поэтому, единственной проблемой, которая могла бы их  волновать, оставалась одна –  как  добраться  до вокзала. Ведь их по-езд  приходил поздно ночью. Как и тот, на котором  они приехали сюда. А автобусы по го-роду ночью не  ходили. Правда, говорили, что в Советское  время  был такой специальный автобус, который подходил к поезду по  ночам. Большой такой автобус, венгерский  «Ика-рус». Но это  было-то  когда?! Давным-давно! Чуть ли  не сто лет назад!  Можно спокойно считать, что – не было совсем. Так, миф, выдумка, фантазии  взбудораженных голов, кото-рым  лень самим  решать собственные  проблемы. Вот они и сочиняя-я-ют,  сочи-и-ня-я-я-ют… Как будто эта их пустая  болтовня сможет хоть  что-нибудь в жизни решить Не-е-е-т, ба-а-а-тенька, хватит теперь надеяться на государство! Спасение утопающих теперь являя-ется делом  рук  только  самих  утопающих. Поэтому, бери-ка собственные ноги в руки и – вперед!  В мире  теперь  выживают  только  сильнейшие. Закон – джунглей. Никуда  не денешься. Приходиться  - смириться.

           Добираться до вокзала они с мамой  решили  конечно же пешком.
 Потому что папи-на дяди на этот момент в  городе не было и он не мог им помочь  Пришлось  рассчитывать только на себя. Больше – было  не на  кого. Бабушка,  конечно  же, была очень расстроена, но… В жизни часто возникают эти проклятые -  «НО!». Они, как  валуны на  дороге нашей жизни. Их не уберешь, от них не отмахнешься…Они есть и будут в дальнейшем  И с ними приходится, с ними  необходимо считаться  И их, конечно же, надо  учитывать в принима-емых своих решениях  и  последующих своих действиях.

           Добраться – не  проблема.  И   вещи  - не  такая  уж  помеха.  Подумаешь – пол  часа ходьбы. Ноги,  руки  есть,  голова на  месте. Главное – погода бы не подвела. Дождя бы не было. А все остальное – чепуха, ерунды ерунде. Правда, ночью конечно же темно. И доро-га – не ахти, не так уж и слишком. Но если не  спеша, потихонечку и не в  дождь. То – тер-пимо.  Вполне терпимо…

          Вышли они с мамой из бабушкиного дома часов двенадцать ночи. Бабушка проводи-ла их до конца переулка, выходящего на центральную улицу города, Львовскую. А по ней – полчаса  ходьбы до  вокзала. Но это  днем. Ночью –  конечно же посложнее. Бабушка об-няла их, немножко всплакнула, перекрестила на прощание, и они пошли.

          Было темно, но не очень. Центральная улица все-таки освещалась получше, чем в их родном  Малоярославце.  Да  и  тротуар оказался не так плох. Идти можно было. И неожи-данно вдруг  выяснилось, что не одни  они  шли по этой длиннющей улице города, больше похожей на обыкновенную дорогу  большого села,  направляясь  в эту ночь на вокзал И не у них одних в данный  момент не оказалось под рукой личного транспорта.. Так что  пово-дов для каких-либо страхов или опасений не выявилось.
 
         Они шли с мамой и  разговаривали. Разговор  был  сразу  обо всем, то есть о жизни, о них самих с мамой, об  учебе  Анны, об ее будущем и т.д. и т.п., и ни  о чем  отдельно кон-кретном. Но говорили они  хорошо, душевно, тепло и  даже откровенно. Шли они медлен-но-медленно, не торопясь и не спеша. Спешить  им  действительно  было некогда. До при-хода поезда времени было больше, чем предостаточно. Ночь  была по  настоящему летняя, тихая, теплая, ласковая и очень располагающая. А темнота ночи казалась какой-то легкой, прозрачной, чуть  ли не  дурманящей . И над их  головами  сверкали и играли огнями лом-кие, искристо-лучистые и громадно мохнатые  летние звезды. А они шли и разговаривали, Шли и разговаривали. Дочь и мать. И им было очень хорошо друг с другом. И никогда по-том  Анна  Алексеевна  не  испытывала  такого  ошеломляющего  чувства  общности,  еди-нения и  близости с другим человеком, как в эту сказочно  прекрасную  ночь их отъезда из старинного Западно-Украинского города Стрый..



                КОНЕЦ  ПЕРВОЙ  ЧАСТИ

ПРОДОЛЖЕНИЕ:  http://www.proza.ru/2008/12/11/725