Семен Давыдович, будучи еще Сенькой-паршой, девяти лет от роду, мечтал стать пенсионером.
Мечта, прямо сказать, своеобразная. Причем, мечтал вот так, чтобы сразу из пионэров в пенсионеры. Принято и приятно думать, что дети мечтали и мечтают стать космонавтами, пожарниками (в советские времена), банкирами и топ-моделями (в наши). На самом же деле мечты бывают совершенно неожиданные, и даже вот такая мечта, как у Сеньки.
Дело в том, что уже к девяти годам почуял Сенька всей своей фиброй, что жизнь особи мужского пола состоит из постоянного соперничества, борьбы за власть и за место под солнцем. И понял Сенька также, что призовых мест в этой борьбе ему не видать никогда по причине физической субтильности и внутренней трусости.
Чтобы стать «видным» в классе, нужно уметь драться, хотя бы несколько раз дать по роже, и быть самому подранным. Или хотя бы весело, непринужденно и уверенно держаться в компании. И этого Сенька тоже не умел. Не умел он и отстаивать свою позицию, и высказывать свое мнение. Да и талантами никакими не обладал. Не был он регулярно избиваем только из-за покровительства старшего брата, парня крепкого, уверенно занимавшего свое почетное место под солнцем среди школьников.
Невеселые раздумья Сеньки о взрослой жизни приводили к неутешительному выводу, что там будет еще хуже. Взрослому мужчине надо иметь «профессию в руках», обзавестись семьей и отвечать за эту нахлебную семью, помогать старым родителям, воспитывать детей, строить дачу. И так без конца, сплошные обязанности в непрекращаемой борьбе среди других взрослых мужиков. Только зазеваешься, глядишь, уже другой бугай живет в твоем доме с твоей женой, а вякнешь – получишь в морду.
Когда Сенька гулял в парке, часто подолгу наблюдал за каким-нибудь приглянувшимся пенсионером. Постепенно стал Сенька замечать, что пенсионеры живут по совершенно другим правилам. Во-первых, они ни за какое-место уже не борются, старость примирила всех, во-вторых, их уважают и помогают, например, перейти дорогу, в-третьих, они ни за что не отвечают, их дети выросли и все заботы и тревоги взяли на себя, а им осталось стариковское «сиди на солнышке, грейся». Никто не побьет, а если и обидит, так получит полное общественное презрение. И уже не важно был ты ранее по профессии директором или дворником, теперь ты - прекрасный старик! Кроме того, в стариковском возрасте совершенно естественно быть беспомощным, а вот в возрасте 35 лет быть беспомощным неприлично для мужчины, не инвалида. И приходится все время искать виновных в собственной несостоятельности и тратить много личных усилий, чтобы другие в это поверили.
Шли годы, а Сенька продолжал мечтать о пенсионном возрасте. А пока до него еще было далековато, он вовсю к этому счастливому периоду готовился. Из многолетних наблюдений он отметил, что особым расположением у населения пользуются старики, которых он назвал так: «хороший-прехороший и слегка рассеянный». Причем обязательно два качества вместе. Сочетание этих двух качеств дают удивительный эффект - ты ничего не делаешь, только имеешь хороший-прехороший вид, добрый такой, как бы открытый, а всем сразу нравишься. И вот, вроде, шел куда-то, но забыл по рассеянности и встал по среди дороги, озираясь по сторонам. Все бросаются на разовую помощь старику, всем миром переводят его на тротуар, спрашивают телефон дочери или сына, звонят ей или ему и журят, что оставили старика без присмотра. Каждый, кто помог, чувствует подъем от содеянного доброго дела. Каждый становится тоже временно «хорошим-прехорошим», особенно по сравнению с плохой дочкой или сыном старика. А старик рубит свои диведенты – внимание, энергию, приход от блестящей актерской игры.
Злой старик или нытик, или бубнила не вызывают у людей ни сочувствия, ни симпатии, скорее наоборот. А вот «хороший и добрый» открывает сердца одной своей рассеянной и беззащитной улыбкой. И никто не может себе представить, что добрый старик может быть плохим человеком.
Так Сенька вывел удивительное правило – как можно, не сделав и шага навстречу другому, получить от него сто шагов к себе!
«Хороший-прехороший, но рассеянный» принцип работает сам по себе и не требует от обладателя никаких иных «реальных» действий и поступков. Кроме того, дает полную уверенность в том, что этот «хороший» человек наверняка совершил массу добрых дел.
Злой человек, может, действительно совершил очень хорошее дело, и о нем все знают, но большее симпатично очень хорошее дело «хорошего-прехорошего» человека, пусть даже никто об этом деле ничего не слыхал.
Сенька даже пытался использовать некоторые «наработки» в еще пока тяжелой мужской жизни. Женился он, например, по «хорошему-прехорошему, но рассеянному» принципу. Он пять раз приглашал девушку в кафе, начинал разговор, доходил до предложения, но запинался и начинал смотреть в окно и перебирать губами, словно забыл по рассеянности чего-то. Иногда он мило-премило улыбался этой девушке, как бы извиняясь за свою рассеянность. На пятый раз девушка сказала, что тронута его волнением и поняла и так все без слов.
Когда появился ребенок, Сенька подолгу стал задерживаться у мамы, по рассеянности забывая вернуться домой, помочь жене. Когда жена вздыхала от усталости, Сенька обижался и говорил, что это было ее решения и замуж идти, и ребенка рожать. И что стыдно с ее стороны, зная всю его рассеянность и беззащитность, теперь упрекать его за эти качества. Жена винилась перед ним, и он не сразу, но все же прощал по доброте своей. Потом жене пришлось выйти на работу, потому на вторую, потому что Сенька не ладил с начальником, домой приходил в стрессе и даже стал жаловать на боли в животе. Жена предложила ему отдохнуть и прийти в себя.
Отдыхал Сенька долго. Сначала усиленно искал работу, но по рассеянности приходил не в те места, потом проклятущая перестройка, потом времена рыночных отношений совсем подкосили Сеньку. Слава Богу, Сенька всегда окружал себя людьми надежными и работящими. Потому, когда жена слегла в больницу, а потом и в гроб, Сеньке все помогали и даже нашли другую понимающую жену. Она очень жалела Сеню за все его страдания и несправедливости судьбы. Вообще за всю свою дееспособную жизнь Семен Давыдович поменял много жен по причине их худого здоровья, и скорого ухода из жизни. Была, правда одна фря, которая ушла от Семена Давыдовича не в могилу, а к другому. О ней принято было не вспоминать, чтобы не бередить глубокую рану в сердце Семена Давыдовича. Все ее, конечно, считали предательницей и подлой гадиной.
Таким образом, к пенсионному периоду Семен Давыдович подошел хорошо подготовленным и психологически подкованным. И понял, что не ошибся, считая этот период полной реабилитацией всей своей нелидерской, немужественной жизни.
Так, например, Семен Давыдович полюбил ходить в магазин. Он выбирал самую длинную очередь в кассу и самую злую кассиршу. И во время расчета, ронял свой кошелек, набитый до отказа копейками. Копейки шумно распрыгивались по полу. Он начинал виновато озираться по сторонам, как бы наклоняясь, как бы собирая. Толпа за спиной сначала всегда колебалась между «опять эти старики в час-пик прутся» и «старость – не радость». А потом всегда ломалась на второе перед «хорошим-прехорошим, но рассеянным» взглядом и бросалась собирать мелочевку. Особенно было хорошо, когда кассирша начинала оскорблять старика. Семен Давыдович делал вид, что торопится и старается, но по старости не может. И тут, конечно, толпа, потрясенная сценой хамства и глумления над стариком, вздымалась общей волной негодования и буквально размазывала кассиршу по кассе.
Еще Семен Давыдович любил ходить к своим давно выросшим детям на их дни рождения. Он всегда покупал самые убогие и жалкие цветы и подарки, заворачивал их в газетку и трясущимися руками доставал их в присутствие всех гостей, медленно и извинительно. Не понимая своей внутренней злобы, дети начинали подгонять отца. Он же ронял цветочки и принимался извиняться за недорогие подарки и свою неуклюжесть. Детей потряхивало, гости же смотрели умиленно на старика и осуждающе на отпрысков. И дочь, и сын регулярно навещали папашу, делали все, чтобы старик ни в чем не нуждался. Потому совершенно не понимали, отчего же он всякий раз приходит на праздники с тремя одуванчиками и туалетным мылом «Земляничное» в подарок.
За столом Семен Давыдович все ронял, конечно же, извинялся. Говоря тост, непременно плакал, приводя всех в полный надрыв чувств. Домой Семен Давыдович уходил помолодевшим и повеселевшим. Гости же остаток праздника пребывали в полном унынии и угрызениях совести из-за недостатка уделяемого своим родителям внимания.
Словом, остаток жизни прожил Семен Давыдович с большим удовольствием. Знал куда ходить и где наверняка. Детские площадки обходил стороной, ибо детей не переиграешь, потому что они в «перетягивании одеяла на себя» абсолютно безупречны. За что, собственно, и не любил их.
Умирая же, на сто первом году жизни, Семен Давыдович сообщил всей сочувствующей у кровати родне, что он один из тех немногих людей, чья мечта осуществилась. Хотел, было сказать, что за мечта, но по рассеянности забыл и умер. Все долго потом гадали, что же за мечта такая осуществилась у Семена Давыдовича. Но отгадать не смогли и сошлись во мнении, что мечтал добрейший Семен Давыдович о правнуках. Они как раз народились недавно.