Шей Халат понятия не имел чем себя занять в караван-сарае. По его мудрому и бесконечно дальновидному приказу никто на постоялом дворе не замечал его присутствия – все занимались своими обычными делами. Невольно приходила в голову эмира мысль: надо начать войну с кем-нибудь не очень слабым, но и не очень сильным, чтобы не было скучно, но….
Эмир подумал: как много неприятностей несёт с собой война. Прежде всего, это плохое снабжение. От многого придётся отказаться. Ввозимые в ханство фрукты, которые невозможно нарвать в местных садах будут наверняка несвежи, икра и мясо белых рыб тоже, да и многое, многое другое потеряет свои лучшие свойства во время войны. А заменить всё это нечем, только миром можно заменить. Взять ананасы – волосатые яблоки - сколько их ни пытались вырастить в глиняных горшках, упорно уснащая ослиной мочой и навозом сусликов, так ничего и не получилось. Даже в тенёк под платаны пытались их выставлять, нет – ни одного лохматого плода не выросло, даже усики свои не успевали эти нечестивцы выпустить, усыхали все на корню. А как и чем заменить ананасы? А как от ананасов отказаться? Нет – это невозможно, уж лучше скучный мир, но с ананасами. Давно подумывал Шей Халат выписать из-за гор приличного садовника. Через горы все отлично знали как ходить, но на пути ещё и море было. Не очень в это верил эмир, да пришлось сделать вид, что верит. Не хотелось рубить столько голов у самых упорных своих слуг, а как в этой слабости признаешься? Никак. Вот и пришлось сделать вид, что верит эмир в какие-то мифические пространства, залитые водой и укрытые волнами похожими на круглые и упругие бугорки его наложниц или барханы в пустыне. Он, когда хорошенько раскинул мозгами, так решил, что это и неплохо вовсе, что там какое-то море существует на краю земли его соседей – меньше будут ходить к нему в ханство за талой водой с гор. Какой с воды доход? Немалый, но все же меньший, чем от провоза через ханство зерна, дорогих мехов, ковров, золочёного оружия и всякой утвари. Не стоит даже сравнивать доход от воды с доходом от перца и корицы. Ни в какое сравнение он не идёт….
Куда бы пойти? С четырёх сторон стена, за стеной с трёх сторон пустыня, а на юг – горы. Чем бы заняться умному и не очень старому человеку, если уже ни одной неиспробованной девушки на одну ночь в селении не осталось. Можно, конечно, попробовать иное, к примеру, перенести свою столицу в караван-сарай и назвать как-нибудь более благозвучно, чем старую Ух-и-Шарф. Но не любил эмир строителей и грязь, которую они неизменно вокруг себя разводят. Прямо хлебом не корми, позволь только всё кругом вымазать глиной, а сверху присыпать белой извёсткой, а плитка? Да с ума сойдёшь с этими художниками, пока выберешь цвет. Так умеют заморочить голову, что даже крепкая голова эмира начнёт кружиться и давление живота на грудь обязательно превысит давление головы на плечи. А чего стоит рассуждение, этих прирождённых головотёсов, о стрельчатых и шпоровидных окнах и контрфорсах? Откуда только понабрались таких слов архитекторы – не иначе как от греков. Македонцев знаю, проходили мимо разочек, а эти кто такие, кстати? Послать, что ли в библиотеку кого-нибудь?
Эмир подтянул живот обеими руками, крепко зажал его в замок ладоней и пошёл во двор. Жизнь тут кипела как в чайнике на решётке тандыра. Бесчисленное количество по отдельности неразличимых запахов слилось в густой аромат, украшавший горячий воздух двора так, будто это звёзды начали пахнуть. Эмир понюхал воздух, выделил из него манящий дорогой запах своего ишака и решил: никуда сегодня не поеду. А лучше прикажу позвать музыкантов и плясуний, потом хорошо пообедаю и послушаю старые сказки, которые так здорово рассказывает одна девушка с широким задом, который можно и не трогать, и так она замечательно подражает крику рыси, напавшей на горного козла и голосу соловья, присевшего на ветку жасмина. Но остаётся одно важное дело. Нельзя, чтобы ближайшие подданные о нём – повелителе - забывали, надо всех держать в напряжении. Надо послать гонца, и лучше, если это будет мудрец с чистой бородой, и узнать, как там поживает мой серебряный полумесяц на моей срединной башне, который должен был установить другой мудрец с лёгкими крыльями за спиной. Ха-ха. Так и сделаю.
Мудрец с лёгкими ногами был доволен своей работой. Оставалось совсем немного, просто чуть-чуть не хватало ему времени, чтобы закончить приготовления к проверке своего изобретения. Да, ещё одного важнейшего элемента – приманки - пока нет, но тут он уже ничего не мог поделать, приходилось надеяться на случай. Мудрец спустился в подвал своей башни и ещё раз кунжутным маслом пролил все мелкие детали механизма, крупные он смазывал дёгтем, замешанным на верблюжьем навозе и курдючном жире. Он проверил, как раздуваются меха, пока вручную, прикрепил воздуховод к анализатору, сделанному из огромного казана с герметичной крышкой и занялся силовой машиной, приводившей весь механизм в движение. Убедившись, что всё работает так, как ему того желалось, мудрец подсоединил медную жилу в оплётке из сухожилий всяких крупных животных, которыми он запасся на городской бойне, и вышел на солнышко, чтобы немедленно скрыться от него в густой тени башенного козырька. Надо бы было проверить керамическую глазурь на шпиле и то, как она родит искры при соединении жилы со свинцовым чаном в подвале наполненным кислой водой, но для этого нужно подниматься на самую верхотуру, а мудрец не хотел разогревать свою голову до такой степени, чтобы она перестала соображать. Гораздо лучше просто сосредоточиться, сидя в теньке, и проверять всё задуманное и исполненное с помощью головы, которая с большим удовольствием будет при этом прихлёбывать зелёный горячий чай и закусывать ароматной лепёшкой.
Так и сделал мудрец. Он с большим удобством расположился на маленьком коврике, поджал под себя ноги и принялся дуть на голубую пиалу, из которой понёсся чудесный запах, казалось, способный достичь самого далёкого моря и слиться с его йодистым испарением….
Кто там идёт? На ишака эмира он не похож.
- Салам Алейкум, уважаемый мудрец, придавивший своим телом лёгкие ноги. Как ты поживаешь в башне эмира, которую ты так высоко задрал в небо, явно перестаравшись.
- Алейкум Салам. Старания мои не только для сохранения своей головы и радости эмира, а и для будущих поколений мудрецов, которым будут рубить головы уже не так интенсивно, если они не поленятся с моими мыслями и делами ознакомиться.
- А как же народ? Ты не думаешь о народе, он-то как сможет оценить твои старания? Ты же не мечеть выстроил тут в пустыне, а какую-то непонятную серединную башню. Только и дел твоих, что спасти свою голову до суда Аллаха.
- Думай, как тебе того желается, мудрейший банный грек, а я буду делать лишь то, что уже делаю: пить чай, которым и тебя могу угостить, если ты не принёс никаких других вестей, кроме той, что любая наука пропадает зря, если делалась не для своего удовольствия.
- Как? И ты уже знаешь, что случилось со мною, и какую подлость подложили эти греки, равную подлости изобретения греческого огня. Горе мне и моей чистой бороде.
- Новости в пустыне подобны суховею – их скорость и жар неподражаемы. Не томи ни себя, ни меня, о, мудрейший старец. Ведь не с этой целью ты проделал свой путь по жаре.
- Цель моя слишком скорбна для тебя, чтобы я, перед тем как выпью с тобой пиалу чая и съем твою лепёшку, о ней говорил.
Некоторое время мудрецы жевали лепёшки, макая их в чай, и слушали, как кипит следующая его порция на огне, где рядышком в казане на треножнике накрытый влажной тряпкой томился замечательный плов, испуская аромат будущей сытости и краткого последующего счастья. Когда тени удлинились настолько, что добежали до дороги, мудрецы приступили к обсуждению дела.
- Скучает наш повелитель, а скука страшней праведного гнева. Это знают все, кто хотя бы раз выполнял поручение, данное от скуки, а не от потребности. Итак, приступаю я к твоему огорчению: едет эмир сюда на своём ишаке, чтобы проверить, как ты создал полумесяц на небе, будто доверенное лицо Аллаха на земле, распорядившееся и в небе. Вижу, что ты подготовился, но глаза мои, несмотря на явную слепоту, более вызванную угасающим умом, а не ослаблением зрения, позволили разглядеть, что страшно тонок твой полумесяц. Не толще, чем сусальное золото на фамильном склепе нашего эмира. Что будешь делать, когда эмир это увидит?
- Эмир получит то, что хотел: он увидит моё жалование, которое должен был бы выдать ранее, на мои нужды, а не заставлять меня служить ему только за чай и лепёшки. А ты знаешь, о, мудрейший товарищ по получению милостей от эмира, какие они весом и объёмом – тонкие как китайская рисовая бумага. Из таких милостей, не построить полумесяца даже на чайнике для заварки, а не то, что на башне.
- Но я вижу, что огромен полумесяц у тебя и смотрится просто замечательно, если встать у башни прямо напротив него, но когда ехал по дороге, я даже не подозревал, что ты вообще его успел водрузить - так он тонок, когда смотришь на него сбоку.
- Нет более надежды у меня на земле, как только на свою голову и благосклонность к ней Аллаха, поэтому, надеюсь, что эмир увидит только то, что ему положено – огромный серебряный полумесяц. Но для этого мне нужна твоя помощь, о, мудрейший мой товарищ.
В тот день и вечер эмир никуда не поехал. Девушка завернула и положила ему в уши, после утомительного обеда и других утомляющих мужчин, но не женщин, радостей, такую замечательную сказку о хитрой старухе, спасшей сына от смерти с помощью белой верблюдицы с крыльями, что до утра он даже не мог заснуть, а не то чтобы ехать смотреть на какой-то серебряный полумесяц. Ему вполне хватило созерцания настоящего, когда они в обнимку с белолицей девушкой лежали на коврах на плоской крыше и слушали, как поёт звёздное небо, а девушка белизной своего тела спорит и со звёздами и с настоящим полумесяцем, который только-только народился. Эмир даже позавидовал простым людям, у которых никаких забот нет, кроме пропитания, - а врачи ему всё время говорили о необходимости голодания, - да осмотра ночного неба, если нет даже плоской крыши над головой, чтобы от него избавиться, хотя бы видом, а не постоянными напоминаниями муллы о необходимости праведной жизни. Но всё хорошее, включая сказки и знойные объятия ночи, всегда заканчиваются, и опять надо думать о мирских делах, и счастлив тот, кто ещё вчера придумал себе занятие на сегодня.
Эмир старался не смотреть на башню раньше того, как к ней подъедет, чтобы поберечь удовольствие. Но не мог сдержаться. Как только он выехал из ворот караван-сарая, как только миновал четверть пути, так башня, словно чёрное пятно на глазу, которое так и прыгало у эмира во взоре последние десять лет, начала маячить на пустынном горизонте. В отличие от чёрного пятна, такого докучливого и не управляемого, башня вела себя смирно и не только никуда не прыгала, возрастая в небе с каждым шагом ишака, но и радовала эмира своей красотой и величием. Бирюзовая сфера её крыши была увенчана высоким шпилем, блестящим на солнце керамической плиткой, напоминавшей под лучами светила слюду, а на самой вершине гранёного шпиля сиял серебряный полумесяц. Его эмир пока не мог хорошо рассмотреть. Он то исчезал, то появлялся, но сейчас это было не важно, главное, что он есть. А какая башня, да ещё такая замечательная могла бы обойтись без серебряного полумесяца. Похвалил себя эмир ещё и ещё раз, за отданное им распоряжение.
Какой же он всё-таки мудрый, какое это благо для народа иметь такого правителя, прекрасного, стройного, умного, но самое важное, что народом любимого. В любви народа сомневаться не приходится. Попробуй, расскажи нелюбимому эмиру такую замечательную сказку о белой верблюдице с крыльями. Ничего не получится, как ни старайся – расстараешься только до печального конца сказки и своей головы покатившейся по крыше. Почему по крыше? Подумал эмир и тут же отвёл от себя видение прекрасной головы девушки, облитой алой кровью и оброненным яблоком прыгающей по коврам,но ещё улыбающейся жемчужными зубами сквозь коралловую улыбку серебряным звёздам. Фу, как нехорошо рубить головы девушкам с таким широким задом. Нехорошо. Рассуждая таким образом, эмир сам не заметил, как подъехал к башне.
Оба мудреца пали ниц перед ним. Один из них и попытался помочь эмиру спуститься с ишака, но был остановлен жестом и уложен на землю, как и положено почтительному подданному, неважно, мудрец он или нет. Эмир только похвалил себя за сообразительность, когда велел упасть недостойному прямо под ноги ишаку. Теперь, как по ступеньке, можно легко спустился по спине мудреца на землю. Иногда важно и незначительные знаки уважения милостиво разрешать оказывать своим подданным.
- Рассказывайте, умелые лентяи, чем вы тут занимались в моё отсутствие. Показывай, мудрец на лёгкой ноге, где мой полумесяц?
- Разреши, о великий, эмир, показать тебе сначала башню, а потом, когда твой взор насытится и любопытство, величайшего любопытного на земле, будет удовлетворено, я покажу тебе самое главное: сладчайшую изюмину твоего мудрейшего повеления – серебряный полумесяц.
- Соглашусь с тобой, о, велеречивый слуга, лёгкий не только на ноги, но и на длинный язык. Но с условием, что язык твой будет точен и краток, когда ты не будешь меня хвалить, а лишь рассказывать о своём нетяжком труде, который так хорошо, благодаря моей к тебе щедрости пахнет пловом и чаем с лепёшками.
Эмир и лёгкий на ногу мудрец удалились в башню, а мудрец с чистой бородой сорвал с ишака попону и не побежал, а прямо-таки полетел вниз по ступеням в подвал. Он сделал всё так, как показал ему мудрец лёгкий на ногу. Он тщательно закрепил попону рядом с герметично закрытым казаном, но так, чтобы попона закрыла длинную трубу, отходящую от мехов и похожую на нос слона. Потом проследовал к щиту недалеко от чана с кислой водой и свинцовыми пластинами и повис на медном рубильнике, чтобы опустить его до соприкосновения с мёдной клёпкой на кожаной подстилке. Когда он всё это проделал, то сильнейший удар отбросил его на пол. К счастью, кроме обгоревшего рукава халата и поредения задымившейся бороды, ничего страшного не произошло, зато мысли мудреца совершенно очистились от всяких посторонних знаний и приобрели несказанную ясность. Он сразу же вспомнил, что позабыл наставление мудреца лёгкого на ногу, к тому же повторенное несколько раз, о том, чтобы обязательно надеть каучуковые чоботы поверх своих туфлей с загнутыми носами. Вот и поплатился, а ведь не верил, что может здорово тряхнуть. Тряхнуло. Жалеть себя было некогда, надо было бежать наверх, чтобы эмир не заметил его отсутствия, да закрыть поплотней дверь в подвал, чтобы он и не услышал шума начавших работать механизмов.
Эмир был доволен. Он спустился с башни, прошёлся вокруг неё, опираясь на руку мудреца лёгкого на ногу под тенью опахала, которое держал мудрец с чистой бородой и насладился в полной мере видом великолепного серебряного полумесяца, сопровождавшего его движение вокруг башни. Наконец, недовольный лишь одной не очень важной мыслью эмир задумал проследовать далее в свою столицу. Он решил её посетить заодно с осмотром башни и полумесяца, желая насладиться видом испуганных визирей, которых никто о его неожиданном приезде не предупреждал. Упомянутая свербящая висок эмира мысль была столь незначительна, что перестала мучить уже тогда, когда повелитель взгромоздился на ишака и отъехал ещё на четверть оставшегося пути. Там она окончательно испарилась, вытесненная и полностью заменённая думами об испуганных визирях и секретарях дивана. Но перед тем как исчезнуть она всё-таки навязчиво в голове мелькнула, словно хвост ишака, отмахнувшегося от надоевшего слепня. Надо срочно сократить жалование мудрецам – уж слишком хорошие вещи они способны на него построить, если очень захотят или дождутся приказа мудрого повелителя. Гораздо выгоднее сократить потребление ананасов, заменив их в рационе усиленным потреблением персиков и кураги, а на высвободившиеся средства самому решать, что делать. Строить башни или укреплять народное самоуправление рождаемостью и другими подобными вещами, или даже провести реформу в армии, заменив солдат офицерами или наоборот – ещё есть время над этим подумать, не стоит слишком напрягаться. Лучше посмотреть на мир, пока ещё свободными от государственных дел глазами и порадоваться, как ровно бежит ишак, оставляя за собой шлейф пыли, который, как удачно предусмотрел Аллах, будет чесать носы и уши только тем, кто едет позади эмира, а не ему самому.
Два мудреца, обняв друг друга за плечи, смотрели вслед удалявшемуся от них эмиру. Оба были страшно рады тому, что эмир и не подумал о том, чтобы их наградить за труды. Это так бывает обременительно - получать награды. Когда небольшой страх того, что эмир ещё может повернуть назад, их покинул, старый мудрец промолвил:
- Скажи мне, о, непревзойдённый механик всего Востока, имею ли я право задать тебе три вопроса? Не будет ли это невежливо с моей стороны?
- Твоя невежливость стоит десяти вежливостей любого правителя, поэтому спрашивай, что хочешь, забывчивый друг мой, мудрец с шёлковой, но пожелтевшей от солнечной силы бородой.
- Первый вопрос очень сложный, но как ни странно он и меньше всего требует ответа. Почему наш эмир не расставил вдоль всего пути солдат, как делает это обычно? Неужели в нём проснулось то, что у простых людей называется совестью?
- Это очень простой вопрос, но я воспользуюсь данным тобою правом не давать на него полного ответа, а лишь выскажу вернейшее предположение, которое верней многих утвердительных научных постулатов. Не может проснуться то, что исчезло ещё у твоих родителей, но отсутствие той спящей особы, ещё не лишает правителя такого верного друга как хитрость. Уверен – наш эмир задумал какую-то пакость. Слава Аллаху, она не коснулась сегодня нас. Да, пожалей этих людей, небесный властитель и помоги вместе пророком Мухаммедом им в грядущих бедах.
- Скорблю вместе с тобою об этих несчастных, сохрани всё живое, о, Аллах, на земле нашего ханства. Перейду ко второму вопросу. Зачем тебе этот чан, так дурно и кисло пахнущий, от которого идут медные жгуты к тем, которые ведут на крышу. По всем признакам вижу, что они лишние. Так зачем же было громоздить этот чан внутри такой замечательной и красивой конструкции, воссозданной твоим богатым воображением и построенной твоими мудрыми руками с помощью всесильного Аллаха?
- Этот вопрос проще первого, ибо касается всего лишь той части природы, которая борется с хитростью её же средствами. Пришлось взять на службу друга своего врага. Никто не мог, и я не мог предположить, что эмир приедет смотреть на серебряный полумесяц именно днём, когда лучи солнца, светят в полную силу и нагревают кремниевые пластины на шпиле в достаточной степени, чтобы зашевелились все механические части моей машины. Наш повелитель своих дурных прихотей мог явиться и ночью, с него станет. Поэтому пришлось придумать солнечный колодец для хранения силы небесных лучей, наполненный той кислотой, которая тебе так не нравится и свинцовыми пластинами. Его силы хватает ненадолго, но я надеялся, что эмир уедет раньше, чем сила свинцового солнечного колодца иссякнет. Аллах распорядился иначе, он не стал подвергать нас страшному испытанию и прислал эмира среди дня. Слава Аллаху!
- Аллаху всесильному, Слава. Наконец, а я слышу звон крышки, возвещающей, что чайник кипит и, подозревая, что плов надо есть ещё тёплым, задаю последний вопрос. Почему для твоего искусственного, рукодельного, солнцем движимого носа требуется попона ишака, а не халат эмира, чтобы следовать за его шагами и поворачивать самой широкой частью серебряный полумесяц в сторону взгляда эмира. Не требовался ли тебе, к примеру, его халат? А вдруг бы ишак вздумал пойти в другую сторону, чтобы ты тогда стал делать?
- Ты поставил столько вопросов, что я отвечу лишь на один единственный. Замечу только перед ответом, что история не знает сослагательного наклонения в отличие от нас, придворных мудрецов, которые только им и пользуются, следуя по грани возможного в природе, вслед за своим повелителем. Как получилось, так и произошло, не будем гадать, мы не индийские женщины с серьгами. Сам же ответ проще, чем ты себе представляешь, о, чистейшая и нежнейшая, прореженная солнечной силой мудрая борода. Дело в том, что хотел бы того эмир или не хотел, но пахнет он после половины дня проведённого в седле только ишаком, чего не буду утверждать обо всех днях нашего эмира, особенно банных, поэтому тут я ничем не рисковал. Что же касается поведения ишака, то помолимся за его благополучие, ведь это мудрое животное, не став упрямиться и стоя смирно безо всякой привязи на жаре, сегодня спасло нам жизнь. Да будут во всю жизнь дни его светлы, и торба у морды всегда набита овсом, и колодцы на его пути будут водою сладки, а не кислы и мутны….
- Да свершится всё это по воле и во имя Аллаха всемогущего.