ЗАБЛУДИВШАЯСЯ ЗЕМЛЯ
О том, что он пишет стихи, никто не знал, пока бе-зумный художник не угадал в случайном разговоре, и пока ветер, поднятый улетающей гусеницей, не разбросал по всему космо-порту обрывки салфеток из дешевых баров, а синеглазая девушка - капитан космической яхты, не подобрала их всех до последнего клочка.
Глава 1
Улетали журавли в слепом тумане.
Щурились на солнце фонари.
Перепутано опять среди обмана
Одеяло утренней зари.
… Сны, навеянные чьим-то ветром
между памятью
и предпоследней
рюмкой…
Норн открыл глаза, потому что Томси настойчиво колотил его локтем в бок.
- Да проснись ты, придурок, посмотри, какая цыпа,- громко шептал он в самое ухо, отчего Норну стало щекотно.
- Отстань, - прохрипел Норн. Пошли уже вторые сутки, как он не вылезал из этого чертова бара, и ещё нескоро собирался всерьёз задуматься над этим. Голова трещала – то ли от выпитого, то ли от передуманного – не суть. И жить по-прежнему не хотелось.
- Да смотри, я тебе говорю, - Томси пнул приятеля так, что тот чуть не свалился на заплеванный пол.
- Полегче, отозвался разбуженный окончательно штурман. - Не на борту.
- Дубина. На борту такого не увидишь.
- Ну?
И он, наконец, соизволил повернуть голову туда, куда показывал механик. Там, у входа стояла девушка. При неровном освещении бара трудно было понять, сколько ей лет. На ней был ярко-синий комбинезон в обтяжку, волосы убраны на затылке. Но не это важно – мало ли девиц, одетых похлеще этой, шастает по припортовым барам – де-вушка стояла и смотрела на публику, смотрела так, словно выбирала, кого убить пер-вым. В осанке её читалась властность, уверенность, сочетающиеся с мягкостью, упру-гостью…
Норн решил, что она похожа на кошку и змею одновременно.
Пока Норн соображал, что общего между кошкой и змеей, девушка подошла к стойке.
- Эй, киска,- обратилась она к бармену низковатым сильным голосом.
- Да, мэм.
- Вишневый сок со льдом,- сказала она. - Да, ты не ослышался. Галактика! Откуда вас таких берут?
- Ви-вишневый сок?- переспросил мальчишка. Всего минуту назад он выглядел ве-личественно-неприступно, как и подобает людям в его положении, и вдруг вмиг пре-вратился в обычного испуганного пацана.
- Хочешь сказать, что такого не держите? А что у вас вообще тогда есть?
- Нет… то есть… сейчас, мэм.
- Поищи,- она кивнула, позволяя бармену ускользнуть в недра складов, где он на-деялся отыскать заказанное. – «Мэм»,- усмехнулась девушка.
Она обвела скучающим взглядом сидящих совсем рядом Норна и Томси, в один миг оценив их, как товар на прилавке, затем устроилась поудобнее на высоком стуле, поставив локти на стойку, и задумалась о чем-то далеком, видимо, решив, что соседи не стоят ее драгоценного внимания. Выражение её лица из величественно-насмешливого стало сосредоточенно-усталым.
Норн почувствовал необходимость немедленно что-нибудь выпить, покрепче. Но бармен как в воду канул.
- Глаза лопнут,- сказала вдруг девушка-змея-кошка.
Норн не сразу понял, что это она ему, так, небрежно, через плечо. И, правда, чего это он на неё уставился? Норн опустил глаза и наткнулся на маленькую яркую капель-ку капитанского значка на груди девушки. Неизвестно, что произвело на пьяного в хлам штурмана большее впечатление - значок или сама грудь - но глаз было не ото-рвать.
Девушка развернулась к нему лицом.
- Ну? - спросила она.
- Что? - Норн почувствовал себя очень скверно.
- Женщину первый раз видишь? - она говорила с ним, как с ребенком.
- А что? - он осмелился посмотреть ей в глаза, остатки хмеля прибавляли безрас-судства. Страшно было смотреть в бездонную холодную синеву, а отвести глаза – ещё страшнее. Наконец синева сжалилась, чуть ослабила хватку. Норн отвернулся и по-краснел, потому что девушка рассмеялась.
- Капитан Зонкия Ама,- внезапно произнесла она.
- Норн Виктор, штурман третьего класса, - заплетающимся языком ответил Норн.
Томси почему-то молчал: то ли перетрусил, то ли решил не мешать.
- Давно тут плаваешь? - в вопросе и насмешка и угроза.
- А тебе что? – дерзить, так дерзить.
- Ну, зайка, прости, не я на тебя пялилась, - она отвернулась, пренебрежительно пожав плечами.
Расторопный бармен все-таки нашел в закромах диковинный вишневый сок. С по-бедным видом поставил перед Зонкией высокий запотевший стакан с кроваво-красной жидкостью, в которой плавал кубик прозрачного льда. И тут же выражение его лица стало таким, словно он сомневается, правильно ли он понял, что именно надлежало сделать, но с другой стороны – он сделал все, от него зависящее.
- Спасибо, киска, - девушка поднесла стакан к лицу, посмотрела на сок с выраже-нием бесконечной тоски.
И тут Норну показалось, будто он понял, что именно так притягивает его – неуло-вимо, в уголках глаз Зонкии Амы он заметил что-то похожее на отражение его собст-венной усталости. Нет, не той усталости. что валит с ног после трехмесячного полета в Пустоте на допотопном корабле, у хозяина которого никак не найдется денег на ре-монт; не той усталости, что возникает после недельного шатания по барам. А той са-мой непонятной усталости, что по сути дела заполняет всё его, Норна, существо с тех пор, как он покинул маленькую голубую планету Земля; усталости, которая и гонит его по жизни, не давая остановиться, которую не заглушить выпивкой – хоть пей беспре-рывно дни и ночи напролет; усталости, имя которой Одиночество. Кто никогда не те-рялся в бездонной Пустоте, не знает, что это такое.
Норн тупо уставился на свои руки, только что служившие ему чем-то вроде по-душки: руки напоминали пауков, видимо, оттого, что на душе у Норна по-прежнему было гадко. А от мыслей об одиночестве стало ещё хуже. И тут как раз Томси снова пихнул его в бок, зашептав прямо в ухо, захлебываясь слюной:
- Я вот что тебе скажу, эту бы цыпу перевернуть на спинку…
Договорить он не успел. Норн не стал слушать, что ещё выдаст осточертевший приятель – просто развернулся и врезал по смазливой раскрасневшейся физиономии, с удовлетворением отметив, что руки при этом перестали напоминать пауков. Удар по-лучился, что надо. Томси взбрыкнул пару раз ногами, пытаясь удержаться на стуле, и загрохотал под ноги мимо проходящей парочке многоножек – чудиков с немереным количеством конечностей. Чудики были тоже порядком набравшиеся.
- Ты… это…- пытался подняться Томси, но несколько пар заплетающихся ног уже запутались в упавшем стуле, а заодно и в человеке, который только что на нем сидел.
Чудики громко ругались хрюкающими голосами, одежда их, и без того убогая, за-трещала по швам – Томси, стараясь подняться, цеплялся за широкие спины инопле-менников, ткань рвалась легко и весело. В потасовку с радостью втягивались и другие посетители бара. Народу было достаточно, чтобы учинить настоящий погром. Испу-ганный бармен уже нажимал на кнопки, вызывая охрану. Визжали местные девицы – то ли от страха, то ли от восторга. Кто-то пытался пробраться к выходу, этим только ухудшая свое положение, потому что пройти мимо клубка тел, катающегося по прохо-ду, значило – присоединиться к ним ещё одной составной частью. В припортовых ка-баках ой как любили отвести душу, махая кулаками по любому, самому ничтожному поводу, а то и вовсе без оного.
Норн подозвал бармена.
- Сколько там с меня? – он протянул свою кредитку. – Если тут не хватит, снимешь с этого, - Норн кивнул в сторону потасовки.
Бармен спорить не стал, забрал кредитку. Норн краем глаза поглядел на девушку-капитана. Она сидела, потягивая сок с отсутствующе-невозмутимым видом. Видимо, она, как и Норн, понимала, что уходить сейчас отсюда - все равно, что прыгать в Пус-тоту без скафандра.
Завыла сирена подъехавшей полиции. Зонкия тоскливо вздохнула, одним глотком допила оставшийся в стакане сок и посмотрела на Норна:
- Тебе бы смотаться, зайка. Здешние крысята шутить не любят, и разбираться не станут
- А тебе-то что?
- Так, просто. Слух у меня хороший.
Норн покраснел. Если она действительно слышала, что сказал Томси, то теперь она, значит, просто издевается.
- Я не шучу, парень, - она, кажется, - не смеялась.- Ты что, в первый раз на Милоч-ке? Быстро делай отсюда ноги.
Так как Норн не шевелился, Зонкия схватила его за руку и потащила к выходу. Но не к главному, откуда уже прокладывали себе путь служители охраны порядка, а в дру-гую сторону. В каждом уважающем себя баре есть запасной выход, который доступен только «очень своим». Полиция подобные выходы даже не блокирует, так, поставит человечка, чтобы на всякий случай заглядывал в лица "своих".
Капитан Зонкия Ама, кажется, не нуждалась в рекомендациях, она прошагала ми-мо мрачного полицейского с видом оскорбленной королевы, тот едва не козырнул. Норн плелся за девушкой, с трудом переставляя ноги - выпивку в баре разбавляли ка-кой-то дрянью.
- А теперь - привет, спасибы не надо, - сказала Зонкия, отпустив руку Норна на пе-рекрестке. Почему-то ее манера разговаривать упрямо не вязалась с обликом капита-на, что-то было не так.
- Эй, подожди,- голова раскалывалась, после Норн никак не мог понять, почему он не отправился своей дорогой, оставив капитана Зонкию в покое.
- Ноги не держат? - участливо спросила она, в глазах была издевка.
- Э...- Норн никак не мог вспомнить, что же он собирался спросить.
- Ладно, зайка,- синие глаза как-то внезапно подобрели. - Пошли.
- Куда?
- Холодный душ и чистая постель - то, что доктор прописал.
Норн не сопротивлялся. Он позволил довести себя до гостиницы, там в довольно шикарном номере, раздеть, затащить в душ, после завернуть в огромное полотенце и довести до кровати. Последней мыслью Норна было воспоминание о бедном Томси, какого ему, старой скотине, в вонючем крысятнике одному
- Капитан Зонкия Ама, признаете ли вы себя виновной?
- Признаю, - ответила она, встряхнув головой. Светлые волосы ее мягкими волна-ми спадали на плечи. Она знала, что весь зал сейчас любуется ей, стройной гордой женщиной с красивыми волосами, ослепительной улыбкой. Она чувствовала, как от невинного ее жеста вздрогнули судьи, они тоже должны были думать исключительно о том, натуральный ли цвет у ее волос.
- Повторите, - голос чтеца дрогнул, он будто не верил своим ушам и хотел убе-диться, не ослышался ли он, а может, он хотел дать ей шанс. Она улыбнулась:
- Признаю, - спокойно, без вызова и без смирения.
- Признаете, что перевозили на своем корабле ...ээ... класса,- он заглянул в века бу-маги, - класса В13-89/5ЯБ, вражеского лазутчика.
- Да, я же сказала, признаю.
- То есть признаетесь, что участвовали в заговоре...
- Нет
- Объяснитесь, капитан,- что-то, похожее на облегчение, появилось в лицах судей.
Хорошо, сейчас она даст им шанс проявить жалость и великодушие.
- Я признаю, что везла пассажира, принадлежащего к расе, находящейся не в са-мых лучших отношениях с Союзом, разумеется, за плату. Он действительно заплатил. Я уже изложила суду, в каких обстоятельствах познакомилась с Аукби Тоном. Я не имела возможности отказать пассажиру, да и желания...
Зал зашумел, возмущенно, естественно.
- Вы же знаете, в чем основная сила рогатых.
- Хоубров, вы хотите сказать?
- Да, хоубров. На них же нельзя смотреть без улыбки. Они очаровательны, согла-ситесь - маленькие, пухленькие, с золотыми рожками, - Зонкия старалась предать сво-ему голову максимальную эротичность.
В зале переговаривались, так что чтец был вынужден постучать по столу, чтобы утихомирить публику.
- Но ни о каком заговоре я ничего не знаю. У меня не так много времени, досточ-тимые, работа на корабле, особенно на таком, как мой - это под силу не каждому. Вы же знаете, сколько осталось жучков в Пустоте - сотни три, не больше. Управление ко-раблем отнимает время даже у сна, но и во сне ты продолжаешь думать о правильности курса, об углах отклонения, о прочей опасной и утомительной мелочи, которая стоила жизни стольким отважным капитанам прошлого.
Зонкия импровизировала, план речи, конечно, был обдуман еще ночью, но детали, краски - только на публике. Она знала, что делала, когда отказалась от адвоката, объ-яснив это отсутствием средств. Да если бы она только захотела, она могла бы нанять всех здесь присутствующих, и не только для защиты на суде - за те деньги, которые Зонкия могла заплатить, весь зал готов бы был проползти на четвереньках вокруг кос-мопорта, а заодно разгрузить парочку контейнеров с углем. Черта-с-два, она бедная, несчастная, беззащитная девушка, одинокая среда врагов, которые пользуются ее на-ивностью, завлекая в свои коварные планы, она вынуждена зарабатывать себе на жизнь тяжким трудом. Прослезиться можно. Дело выиграно - это ясно, осталось красиво уйти - и больше никогда не совать свой нос на эту треклятую планету, где до сих пор бредят войной.
Чем им не угодил несчастный Аукби? Тем, что собирался повидаться с родней? Ну. и что, что королева хоубров, сидящая под замком в комфортабельном крысятнике, и есть любимая тетушка маленького Аукби? Хорошо, что ему удалось-таки ускольз-нуть домой, хоть и не повидав тетушку. Смелый народец - рогатые хоубры - все еще надеются восстановить свою трехпланетную монархию. "Принципы демократии" - черта-с-два, хоубры просто не хотели делиться с верзилами золотом добровольно...
Политика – мерзкая штука, и ради того, чтобы натянуть нос вонючим крысюкам, Зонкия согласна была разыграть не один такой спектакль.
- Суд признает капитана Зонкию Аму виновной в нарушении инструкции о приеме на борт пассажиров, 45 пункт 654 статья свода Законов Союза. Приняв во внимание особые обстоятельства, суд назначает вышеупомянутой особе выплатить штраф в раз-мере налога на ввоз контрабанды класса АЗ. А также предписывает ей покинуть терри-торию округа Морра в течение пятнадцати часов местного времени.
Зонкия опустила глаза, чтобы судьи не прочли в них презрение и торжество побе-дительницы. Через пятнадцать часов Зелененький жучок будет уже далеко, а штрафом своим пусть подавятся, пусть засунут его себе... Она улыбнулась. Это должна была быть благодарная улыбка спасенной жертвы, оценившей все содеянное…
Это случилось на планете Морра в 115 году Союза Пяти Галактик. Капитану Зон-кие Аме было тогда двадцать четыре года. И это было далеко не первое подобное при-ключение в жизни синеглазой девушки.
Сомнительное удовольствие – листать чужие жизни
как стихи
Совать свой нос в чужие двери и шкафы
Искать в чужих глазах себя
Искать,
И как это ни глупо, не найти
Чужих людей чужие жизни и глаза
Пусть пролетают мимо, пусть проходят
И что с того, что и в моих пустых глазах
Чужие отраженья не находят
самих себя…
В глубоком космосе замкнуться и, глядя в пустоту - здесь это просто, забывать, сознательно забывать то, что никак не удается забыть.
Противоречие. В самом корне существа, именуемого Норн. Тоска по полузабытому дому и желание забыть наконец-то. Норн. Родители были шутниками. Самому созда-вать нить своей жизни.
Простой земной мальчишка, даже не отличник, даже не мечтатель. Драки, любовь к поджиганию и взрывам, крыши, заборы, ободранные коленки, пластырь на щеке. И космос, бесконечный, в звездах, в давно угасших точках, которые слишком поздно до-несли свой свет до тех, кто мог бы ответить. Ощущение раздвоенности личности...
Есть вещи, о которых не удается забыть, даже во сне. Из пасторальных картинок, из сентиментальной ностальгии один и тот же сон превращается в кошмар, который преследует даже в пьяном беспамятства
Улица, залитая солнцем, узкая улочка крохотного провинциального городка, забы-того богом и цивилизацией. Дворики, двухэтажные домики, здесь ничего не меняется сотни лет. Садики, деревянные заборы. И сирень. Вездесущая пьяная сирень. Весна. Норн идет но тротуару, стараясь не наступать на трещинки и перемычки каменных плит - игра, знакомая с детства каждому земному ребенку. На улице пусто, раннее ут-ро. Сирень свешивается тяжелыми гроздьями цветов прямо над головой, стоит протя-нуть руку - и все это богатство станет твоим. Можно притащить домой охапку темно-бардовой, сиреневой и даже белой сирени, поставить в вазу и ночью бредить неведо-мым от одуряющего запаха. Норн идет вдоль кустов сирени, и чувствует запах. И вдруг он понимает, что видит желтую, красную, синюю сирень. Цветки ее из беззащитно-хрупких становятся жадно-манящими, огромными, краски кричат. И вот уже он бежит все быстрее, быстрее, дома и улица незнакомы, хотя он видел из тысячи раз, но дороги домой никак не может вспомнить, все заслоняет сирень. И солнце из мягкого весеннего акварельного становится жгучим, полуденным. А он все бежит, кусты сливаются в ли-нию смазанных пятен, а потом и вовсе в одно грязно-бурое. А потом мир растрескива-ется, как старый тротуар, и сквозь трещины течет Пустота, становится трудно дышать. И норн просыпается за мгновение до того, как легкие разорвутся от колючей пустоты безвоздушного пространства. За мгновение до смерти. И тоска, граничащая с сожале-нием - почему не хватило опять этого последнего мига.
Норн резко: открыл глаза, потому что вспомнил. Вспомнил вчерашний вечер, и стало стыдно, даже страшно.
Потолок был белым, чистым. Норн лежал на мягкой, огромной кровати, на нем было легкое теплое одеяло. А рядом - Норн скосил глаза, боясь пошевелиться - рядом, свернувшись калачиком, лежала вчерашняя девушка, капитан Зонкия Ама.
Девушка была совершенно голой. Простынка, которой она укрывалась, сбилась в комом в ногах. Распущенные волосы разбросаны по подушке, ладошки сложены под щекой - Зонкия спала. Норн подумал, что благоразумнее, всего было бы удрать, но как выбраться отсюда, не разбудив девушку? Тем более, голова Норна гудела по-прежнему, и хотя соображать он уже мог, но вовсе не был уверен, что сможет бесшум-но передвигаться. А потом… мама!... кажется, кроме одеяла, на нем ничего не было, и в окрестностях кровати ничего похожего на одежду не наблюдалось.
Господи, что здесь вчера было? И вчера ли? Второй выход - претвориться спящим и подождать, пока Зонкия проснется, а там видно будет. Но неизвестно, сколько еще ждать, Норн почувствовал, что спина его затекла, во рту пересохло - ужасное положе-ние. Лежать, не двигаясь, рядом с обнаженной женщиной. Мама дорогая, лучше бы он, действительно, не просыпался!
Зонкия пошевелилась. Норн не мог этого видеть, он чувствовал, как она потяну-лась, немного погодя, спрыгнула с кровати, зашлепала босыми ногами по полу, кажет-ся, ушла. Норн осторожно приоткрыл глаз, Да, комната пуста, самое время смотаться. Вот только нигде не видно одежды. Он попытался заглянуть под кровать, даже спус-тился на пол. Когда Зонкия вошла, он успел вскочить на ноги.
- День добрый, зайка,- на ней был длинный махровый халат нежно-бежевого цвета. Норн застыл, подумывая, как бы провалиться сквозь землю. Девушка, будто не замечая его состояния, обошла его, набрала код в стене, кровать стала сворачиваться.
- Вещи твои уже высохли, посмотри там, в ванной, в сушилке, - по ее
тону невозможно было понять, что она думает, и никаких намеков на вчерашнее. Норн отправился искать ванную, стараясь вести себя так, будто всю жизнь только и делал, что расхаживал нагишом по номерам люкс дорогих гостиниц на глазах у совершенно незнакомых девушек, будучи абсолютно не в состоянии вспомнить, что же произошло накануне. Ему казалось, будто Зонкия улыбается ему в спину. "Зайка". Вещи действи-тельно высохли. Оказалось, что форма "Зет Абрис" действительно была зеленой, точ-нее, индиговой, о чем Норн успел позабыть - стиральные машины на корабле никогда не чинили, а в портах было не до того. Поразившись, до чего, однако, приятно одевать чистое, Норн внезапно вспомнил, как Зонкия вчера раздевала его. Как младенца. Он, кажется, сопротивлялся. Господи, что ей нужно?
Выйти из номера незамеченным не удалось. Зонкия стояла, оперевшись спиной на косяк двери, и наблюдала, как он ищет выход.
- Я, это... пойду? - робко спросил он.
- Как хочешь, но завтрак уже на столе. Может, сначала все-таки поешь? - она кив-нула в сторону комнаты, из которой действительно раздавались запахи. Норн уже не знал, чего ему делать, скорее всего, проснулось любопытство - правда, чего этой странной девушке нужно от забулдыги штурмана.
В этом кресле нельзя было сидеть робко, на краешке, оно было создано специаль-но, чтобы, расслабившись, наслаждаться покоем, Норн не стал спорить с создателями мебели, откинулся на спинку.
Зонкия протянула стакан с темной жидкостью.
- Сначала это.
Норн недоверчиво покосился на незнакомый с виду напиток, а потом решил - где наша не пропадала. Он слышал о том, что существуют такие женщины, которые весьма интересуются молодыми бесхозными звездолетчиками и готовы тратить свои безмер-ные капиталы на то, чтобы... Тьфу. Тем особам обычно лет за шестьдесят, и уж навер-няка они не носят на груди капитанских значков. К тому же Норн отнюдь не считал се-бя красавцем - грязный, небритый, костлявый, с кривым носом и бесцветными глаза-ми...
- Голова-то как?- поинтересовалась девушка, когда Норн осушил стакан, напиток оказался на удавление приятным, и голова, действительно почти перестала гудеть - хоть начинай недельное турне заново.
- Ничего, - стало опять неловко.
- Ты что, язык проглотил, или от природы молчун?
- От природы.
- Понятно, - согласилась девушка. Она сидела в своем кресле, край халата сполз к ее ногам, словно нарочно пытаясь дразнить Норна. Ну, нет, такие номера не пройдут.
- "Зет Абрис", торговый флот Зеты. Чего это людей так тянет служишь псоглавым? - спросила она вдруг Зонкия, разглядывая Норна, будто бы он выставлен на продажу.
- Они не умеют пользоваться собственной техникой. Жалко.
- Их жалко или технику? - поинтересовалась девушка, обрадовавшись, что он на-конец заговорил. Норн решил не сдаваться.
- Их-то чего жалеть? Головы, как у бульдогов, и характер такой же.
- Разбираешься в породах собак? - она изучала его. Пусть, в конце концов, его еще никто никогда не изучал.
- Да. А что?
- Ничего, интересно. Ну, и как машина?
- Гусеница? Нормально, Если можно считать нормой годовую отсрочку ремонта и прочее и прочее.
- Действительно, жалко, хотя гусеница и с ремонтом долго не живет.
Она болтала. Обычно девушки ее возраста так болтают о тряпках, музыкантах и побрякушках. Хотя, Норну не часто приходилось сталкиваться с девушками, к зеттам девушки не нанимались, из-за запаха.
- Почему? - за корабль было обидно, хотя она и была права.
- Так, практика.
- А у тебя что?
- Жучок,- небрежно произнесла она, будто бы жучки прямо так и летают на каж-дом углу. Норн присвистнул,
- Живой?
- А как же, - все-таки, не совсем железная, своим кораблем не грех и похвастать. Норну стало не то, чтоб обидно, как-то неприятно. Кто он - нищий бродяга, а она.- бо-гатая обладательница "жучка", одного из менее чем трехсот оставшихся живых яхт-буксиров. Какого черта он пьет с ней и болтает о технике, когда вечером вылет – и привет родная Зета с ее вонючими обитателями.
- Послушай, - начал было он с вызовом, но внезапно вспомнил, что так и не выяс-нил, что же здесь вчера происходило
- Да, зайка.
- Я не зайка, мое имя - Норн.
- Я помню. Норн Виктор, штурман третьего класса. Кстати, почему третьего?
Норн сник. Не раскусить девушку-змею, хотя нет, сейчас она все-таки была кош-кой. Была такая сказка, еще там, на Земле, "Кошка, которая гуляла сама по себе".
- Зонкия Ама, Амазонка, женщина-воин, - почему-то сказал он.
- Ого, мы знакомы с земной мифологией? - тут она удивилась по-настоящему, - Ну-ка, подробнее.
- Я - землянин, детка.
- Я не детка. А ты, кажется, умеешь врать.
- Нет, на этот раз - нет, - Норн ждал, что будет дальше. Обычно люди, узнавая о его происхождении либо старались побыстрее куда-нибудь свалить, либо начинали сочув-ствовать, иногда ставили выпить. И то, и другое осточертело, но именно поэтому Норн иногда проводил подобные эксперименты. Кстати, многие, действительно, не верили, Земля - это миф. Ее не было, нескольким миллиардам ее жителей показалось, что они были. Норну показалось, что он родился и вырос, что у него была семья, дом, родите-ли, любимая девушка, улица с сиренью по краям, померещилось. Стоило оказаться в космосе, как исчезло все, чем жил он. Сейчас, спустя десять лет после исчезновения солнечной системы, мало кто вообще помнил о том, что некогда была такая планета - Земля, и по слухам именно оттуда началось освоение людьми Пустоты. Смешно.
Зонкия Ама смотрела открыто, не пыталась сочувствовать, не пыталась уйти от те-мы.
- Давно? - только спросила она.
- Десять лет.
- Но ведь все корабли землян...
- Исчезли вместе с планетой, да, Я был на парусе.
Теперь присвистнула Зонкия,
- И как тебя угораздило попасть к парусникам?
- Сбежал из дома, - Норн всегда старался сохранить насмешливый тон, когда гово-рил о себе, о своем прошлом, насмешка выходила горькой, становилось больно, но иначе об «том» было не сказать, иначе не выдержать ответной реакции.
- Координаты… - осторожно произнесла Зонкия.
- Естественно, нет, второкурсник летной школы разбирается в пространственных координатах, как собака в балете.
- А что на парусе?
- Рептилии не испытывают жалости, они руководствуются разумом и целесообразностью. Они не пытались вернуть меня домой, проще просто высадили в первом же порту в крысятник - пусть там разбираются.
Норн поймал себя на том, что переходит с насмешливого тона на обычный, может оттого, что Зонкия слушала с интересом, как ребенок интересную сказку. Только очень умный ребенок, который не пытается изобразить сочувствующее понимание, а наобо-рот настойчиво ищет ответы на самые больные, а потому, наверное, самые интересные вопросы. Ей действительно было интересно. А в глазах ее было что-то вроде восторга. Что-то похожее мелькнуло в нем самом, когда он услышал про "жучка".
- Ну, дальше.
- А что дальше?
- Что было потом, когда она исчезла?
- Потом? Долг за дорогу платить было за меня некому, пришлось отрабатывать в порту. Там зетты набирали экипаж, у них случилось что-то типа эпидемии на борту, никто не хотел рисковать зря, потому набирали всех желающих, без разбора, так и вто-рой курс сгодился, а там подучили маленько. Опыт - лучший учитель - А Земля... правда голубая? - спросила Зонкия.
Каким же синим ты было
Каким пронзительно синим
Каким удивительным…
Или Не было ?...
Или было?
Синим…
Дед купил себе космический корабль по дешевке. Тогда еще "жучки" ползали повсюду и не считались за серьезные машины. Земля поставляла их сотнями. Модны были гигантские "паруса", похожие на крыло, застывшее в вечном стремлении вверх; на худой конец длинные плоские "колеса" с их вращающимся внешним корпусом. А "жучки", грузные, простые - так, зацепил небольшой контейнер - дотащил до места, пассажиров не взять - включая капитанскую каюту и мостик-рубку в "жучок" помеща-лось не более десяти человек, да и то, чтобы обеспечить их жизнедеятельность, нужно слишком много дополнительной энергии. У "жучков" было одно преимущество - они были дешевы и питались чем попало. Дед притащил корабль в деревню, поставил в са-рай и запретил всем членам клана даже нос туда совать. Над ним посмеивались - завел себе игрушку на старости лет, но в лицо, конечно, ничего не говорили. Деда побаива-лись, как и положено. Свою пятую жену он привез вместе с кораблем. Это была высо-кая женщина со светлой кожей и тонкими руками. Она умерла, так и не дождавшись потомства, от нее остались сказки, книги и маленькая квадратная картина в толстой облезлой раме - на картине лохматый ребенок, сквозь ладошки, прижатые к иллюмина-тору, смотрел на голубую планету, которая отражалась на искривляющем стекле ил-люминатора.
Летели зимы, запертый сарай обваливался, дед ставил подпорки, а когда он умер, он завещал "жучок" самой младшей внучке, которая тогда даже не достигла разумного возраста. Сколько раз потом мать уговаривала ее продать ставший вдруг редкостью хлам, коим вся деревня считала яхту-буксир, ржавеющую в сарае, но ребенок был на удивление упрямым. Зачем, спрашивается, приличной девушке из хорошей семьи, космическое страшилище? На планете всего один космопорт, и тот так далеко, что до него не доехать и за день. Раз уж так вышло, что корабль оказался вдруг таким дорогим приданным, то и нужно его использовать именно с этой целью. На вырученные деньги можно достать себе такого мужа, а то и двоих, что соседи от зависти полопаются. Но девчонка и слушать ничего не хотела. Она пробиралась внутрь сарая ж тихонько при-слушивалась к спящему "жучку". Она не знала тогда, что однажды вместе с ним под-нимет в деревне панику, сродни концу света. Яркая вспышка холодного пламени, со-рванные крыши окрестных домов, люди, попадавшие на землю в добавок к вечному проклятью всего клана. А она, наследница выжившего из ума старика, как ребенок, впервые севший на двухколесный велосипед, прорывая дыру в небе будет удаляться от ненавистного дома, в котором она вынуждена была пребывать девятнадцать лет. Она, Зонкия Ама, носившая тогда совсем другое имя, прокладывала свой первый курс в Пустоте наугад.
Она не знала еще и того, почему "жучок" считался особой машиной - не только из-за редкости - после исчезновения солнечной системы многие корабли земного проис-хождения стали редкостью - "жучком" управлял один человек на пару с компьютером, никаких штурманов, помощников, обслуживающего персонала - только Пустота и один человек в бездонной пустоте..
Родители Норна никогда не считали себя богатыми, но он мог позволить себе раз в жизни подарить любимой девушке весь мир. Он провел Таниту через вахту училища, он даже сумел вскрыть замок на дверях большого смотрового зала. Она не отговарива-ла его - просто тихонько повизгивала от восторга, ей, оказывается, нравилось ощуще-ние опасности. Но когда их застукали, прекрасная Танита расплакалась и долго ныла, что это он уговорил ее, сказав, что все законно. Норн не обиделся, не удивился даже - любимой девушке позволено все - оказывается, даже предательство, но он тогда расте-рялся, а этого делать не следовало ни в коем случае.
В тот день, вернее в ту ночь, все и началось. По судам таскали не мальчишку ше-стнадцати лет, а его ни в чем не повинных родителей. Мать плакала, отец отмалчивал-ся, выслушивал обвинения, соглашался. Штрафом тут не отделаться - это, понимали все, даже Норн. Странно, почему-то в ту ночь, он не думал о том, что будет, если, он был уверен в себе и предвкушал только одно - как Танита замрет от восторга, а он, по-даривший ей весь мир на миг, сможет по праву положить руку ей на плечо и поцело-вать - и она не станет вырываться и хихикать, не станет насмехаться над прической, над длинными руками и так далее... Норн медленно осознавал, насколько он был само-надеянным мальчишкой, пусть и в форме второкурсника,
Танита приходила к нему в тюрьму, школьный подвал, охраняемый настоящими крысятами в черной форме. Приходила и всегда спрашивала - тебе чего-нибудь надо - наверное, чувствовала за собой вину. А в глазах ее Норн читал разочарование - они так и не сумели проникнуть внутрь и включить экраны обзора.
А потом стал приходить странный дядька, психолог школы, которого боялись все, включая директора. Он задавал вопросы, видимо, искал глубоко укоренившуюся бо-лезнь. Норн отвечал честно, но выходил все равно как-то не так. Психолог шевелил кончиком носа и уходил. Но и это еще ничего не значило. Самое страшное случилось потом
Потом, когда его не допустили к экзаменам.
Стояло жаркое лето, Норн был отпущен домой до решения суда. Он сидел в саду в гамаке и упрямо читал учебник по навигации, когда соседские мальчишки пришли к нему и спросили:
- Это правда, что ты побоялся контрольного полета и потому устроил всю эту ката-васию?
Какое ему дело до бестолковых мальчишек? Но, видимо, что-то щелкнуло, навер-ное, действительно, болезнь, Норн тогда чуть не пристукнул детишек. А потом все ду-мал, почему это подобная нелепица пришла в голову детям, которые и не знакомы с ним толком. Оказалось, так думали очень многие. Не только родители, соседи, но и од-нокурсники, даже учителя. Нелепица!
И начался тихий кошмар - попытки доказать окружающим, что ты не верблюд - это дело неблагодарное. Сочувствующие взгляды, намеки на поступление в другую школу - "с твоим-то способностями". Когда стало ясно, что из школы космолетчиков его ис-ключат, Норну ничего не оставалось, как сесть в старый отцовский вертолет, захватить с собой запас пищи и откровенно сбежать. Естественно, в ближайший порт.
И уже в Пустоте, корчась от боли - на кораблях рептилий-парусников не был пре-дусмотрен контроль за давлением, чтобы обезопасить пребывание непрошенных гос-тей человеческой породы - там только Норн почувствовал, что оторвался от призрака собственной слабости, он доказал себе, что он не верблюд, хотя никогда так и не ду-мал. Прошлое осталось далеко позади, так далеко, как Норн тогда не мог себе даже представить. Потому что как раз в это мгновение планета Земля, да и вся Солнечная система исчезла из обозримого пространства Союза Пяти Галактик вместе в со всем космическим транспортом и многочисленными станциями связи. Все. Бесследно. На-всегда.
… В зеленых звездах темный небосвод
И запах сумасшедший, как желанье
Я слишком долго ждал тебя. И вот
Нас снова разделяет расстоянье
Ты на несбыточной отныне и навек
Я – сам в себе. Уже не человек…
Норн увидел вдруг, какое детское выражение глаз у капитана Зонкии Амы, какие тонкие у нее пальцы, и как беззащитно бьется на ее шее тоненькая синяя черточка. Резкий звонок будто стер уже начинавшую прорисовываться картину. На мгновение ставшая трогательным ребенком, Зонкия вытянулась в струну, в глазах появилась стальная ирония, в жестах - уверенная законченностъ. И если бы в добавок ко всему она сейчас назвала его зайкой, Норн просто встал бы и ушел во вчерашний кабак - до-пивать - еще целый день до срока возвращения на борт. Но, к счастью, девушка встала и молча шагнула к панели связи.
По экрану пробежали красные полосы, раздался надтреснутый голос:
- Я тебя не вижу, ослепительная.
- А тебе не надо меня видеть, - улыбаясь холодно, ответила Зонкия.
- Ну, маленькая моя, мне необходимо сообщить тебе нечто важное, а для этого мне нужно вдохновение. Ты же знаешь, что оно приходит ко мне только тогда, когда я ви-жу тебя.
- Ну, - она нажала какую-то кнопку, полосы на панели стали синими.- Ничего не выйдет. Можешь утешиться - я тебя тоже не вижу.
- Проклятая планета. И вы еще называете ее Милочкой. Этот вертеп, эту отсталую дыру, где из-за паршивых инженеров я не могу поговорить с самой прекрасной из жен-щин пяти галактик, как того требует ситуация и мое сердце!
- Прекрати трындеть, Карл, говори, в чем дело.
- Фи, прекрасная, что за лексикон. Ты опять шаталась по притонам?
- Не твое дело, киска.
- Фи, тебе, кажется, это доставляет удовольствие - издеваться над старым больным художником.
- Прости,- она смягчилась, улыбка ее стала чуть теплее.
- Хорошо, - собеседник Зонкии, кажется, и сам утомился от слов, или у него было не так много времени, так или иначе, он стал говорить быстрее и суше. - Сегодня у ме-ня выставка, если ты помнишь. Я привез специально для тебя «Голубую леди». Буду ждать как обычно.
- Опять толпа пьяных эстетов и ни капли вкуса?
- Несравненная, ты придираешься. Бал. Феерическое действо. Вечеринка для звезд, моя дорогая. Я буду ждать, и не отвечай. За день, я надеюсь, ты избавишься от налета грубой и вульгарной публики, с которой ты, как я вижу, в последнее время слишком часто проводила свое драгоценное время. До вечера.
И он отключился.
Зонкия постояла немного, глядя на потухающий экран, потом резко развернулась и спросила как-то слишком развязно:
- Ты составишь мне компанию?
- Ночью "Зет Абрис" уползает отсюда ко всем чертям, - Норн напрягся, словно ему предстояло прыгнуть с двадцатиметровой вышки в воду.
- Правда?
- Без сомнения.
- И, тем не менее, - она взяла с тумбочки квадратную карточку с непонятными символами, протянула Норну, который машинально взял оказавшийся странно-тяжелым плоский квадрат. - Предъявишь на входе в " Элегию", спросишь меня.
- Не получится.
- В четверть одиннадцатого начало - лучше не опаздывай, а то потом будешь чув-ствовать себя не в своей тарелке.
- Я пойду, - Норн понял, что спорить бесполезно. Глупая и воображающая о себе бог знает что девица с кучей денег идиотской манерой ставить собеседника в глупое положение - она все равно не станет его слушать.
- Форма одежды - парадная,- напоследок сказала она, чему-то радуясь. В добавок еще и сумасшедшая.
Спустившись в лифте, пройдя гигантский холл, запруженный разномастным наро-дом, не спеша прогуливающимся в разных направлениях, протолкавшись сквозь недо-вольных посетителей гостиницы, оказавшись на улице, освещенной сразу тремя солн-цами, почувствовав задах пыльного полуденного города, Норн пришел к выводу, что все-таки ничего между ними ночью не было, несмотря на странность Зонкии, на ее ха-лат, даже на приглашение на вечеринку. Что-то внутри говорило Норну - нет, мальчик, и не в этот раз. Внутреннему голосу Норн верил, помня, как уговаривал его тот не лезть на борт паруса и тогда Норн его не послушался.
За все десять лет скитаний, Норн в трезвом виде не подпускал к себе на близкое расстояние ни одну женщину,. Да ни одна бы и не подошла к человеку с таким выра-жением липа, как у трезвого Норна. Спокойная ненависть - так можно было назвать то, что выражали его глаза, когда он смотрел на людей и других существ. Зато когда про-ходили несколько дней очередного отпуска, и Норн напивался уже до раскалывающей-ся головы, сразу находились желающие утешить, пригреть. Если бы Норн помнил всех, кому надо было платить, кому приходилось потом доказывать, что он ничего не имел в виду такого, или даже от кого случалось убегать - если бы Норн помнил все свои пья-ные приключения, он просто сошел бы с ума. От стыда, от смеха или от тоски. Норн знал только одно - никому никогда он ничего не обещал. И никого не любил. К одному только придурку Томси он испытывал какую-то разновидность привязанности, да и то скорее по привычке. Вот, например, теперь, Томси наверняка пытается откупиться от местных крысят, или даже уже оправдывается перед капитаном Узром - рабовладель-цем с собачьей мордой и глазами, состоящими сплошь из зрачка, Норн не жалел при-ятеля - сам виноват. Пусть разбирается сам, раз мозгов от природы не имеет.
И все же Норн почему-то поплелся не в бар - запивать случившееся, а прямиком в порт, на корабль.
Подняться на борт ему не дали.
- Карантин, приятель,- сказал зеленоватый тип в красной кепке и жилетке - то ли грузчик, то ли уборщик.
- Чего?
- Карантин, к "Зет Абрис" никого не пускают.
- Ночью вылет, ты чего? - Норн еще не понял.
Терпеливый служащий начал заново:
- Карантин. Никого не пускаем за ограждение посадочной платформы. Перепро-верка. До завтрашнего вечера запрещено, - местное население отличалось завидным терпением, а не только зеленоватым цветом лица. Норн, видимо, был не первым, кто желал проникнуть на борт. Более того, кажется, и оттуда не выпускали никого. Норн видел расхаживающего вокруг корпуса корабля первого штурмана и в душе ехидно по-смеялся – он-то хоть на свободе.
- И что дальше? Связь есть?
- Нет, завтра ночью, может, будет связь, - а потом он, видимо, почувствовал, что его слушают, и заговорил уже менее официально. - Я так думаю, дней пять еще тут торчать будете, проверка, она никогда меньше не бывает. Пять дней - самое малое. Та-кое редко бывает, но бывает. Если там, обнаружат что-нибудь, к примеру, незаконное в договоре или в грузовых бумагах что-то не так, а то и похуже - заподозрят эпидемию. Это бывает. Тогда вообще весь порт оцепляют. И платят тогда по другой сетке. Эй, приятель, ты слушаешь?
- Нет, - сказал Норн и пошел к выходу. Он понял, чьих рук это дело.
Он собирался немедленно вернуться в гостиницу и если не набить морду, то уж по крайне, мере высказать все, что он думает о женщинах с деньгами в кармане. Его не смущало то, что вчера Зонкия выпутала его из идиотской ситуации. Подумаешь - отси-дел бы ночь в норе, в компании все того же Томси, ну, послушал бы лишний раз боро-датые истории, ну, приснилось бы что-нибудь скользкое от всей этой похабщины, ну, голова бы гудела до сих пор - что, в первый раз что ли. Нет уж, делать из себя дурачка он не позволит никому, а уж тем более девчонке, даже такой, как эта.
Гостиницу он нашел - благо, не первый раз на Милочке. Но, протолкавшись к спра-вочному, Норн вынужден был сначала полчаса дожидаться, пока на него обратят внимание, потом столько же, пока соизволят ответить. И все это впустую - капитан Зонкия Ама отбыла в неизвестном направлении, ничего не велела передать, когда вер-нется, не сообщила, спасибо за внимание. Норн сплюнул на чистый, гладкий пол, тут же подъехала крошечная машинка-уборщик и вытерла свидетельство неудержимой злости штурмана третьего класса Норна Виктора. А народ в холле продолжал нетороп-ливо перемещаться.
Город показался вдруг Норну непонятно огромным. Так уже бывало, но не здесь. Давно, когда он только научился отличать разумных существ от их собственных же творений - сначала все казалось землянину непонятным, именно оттого, что тысячу раз было изучено в теории, и ни разу на практике. Города тогда казались созданными спе-циально, чтобы сводить его, Норна Виктора, с ума. Улицы - прямые, вертикальные, ис-кривленные, спиралевидные, обрывающиеся пустотой или приводящие на то самое ме-сто, откуда ты начал свой путь. Дома, похожие не что угодно, только не на место, где разумные существа могут обитать. Все это когда-то пугало, а теперь не способно даже удивить. Норн почувствовал себя ребенком, который впервые увидел космический ко-рабль на расстоянии вытянутой руки. Город был бесконечным. Где-то в его переходах находилась женщина, которую надо было найти во что бы то ни стало, чтобы сказать ей, что она ошиблась и с ним нельзя так поступать. Это была цель, но достичь ее пред-ставлялось невозможным. Может, поэтому Норн бежал вдоль витрин, не задумываясь, куда именно сворачивать. Казалось, вот-вот, и он догонит смеющуюся девушку со стальными глазами, змею-кошку.
День закончился, ж только когда все три солнца исчезли за скоплением крыш, Норн, вдруг понял, что совершенно напрасно отчаялся: все, что нужно - пойти в "Эле-гию", устроить там огромный скандал, и пусть эта взбалмошная девица расхлебывает кашу, которую сама же и заварила. Норн даже рассмеялся, злобно так, как смеются па-русники, рептилии с вертикальных кораблей, злобно и безжалостно.
- Ты никогда не будешь счастливой, детка,- сказала тогда тетя Мэдония ласково.
А она слушала, ни тени протеста не вызывали эти слова, только горечь, горечь по-нимания и обреченности,
- Ты из тех, кто рождается на этот свет для того, чтобы работать. Запомни это, и тогда тебе будет гораздо легче, поверь старой, мудрой женщине, - она успокаивала, она искренне желала помочь.- Ты будешь работать, и в этом обретешь покой, вот, что важ-но. А красота – это пустое. Выйдешь замуж - и никакая красота не понадобится. А да-же если и не выйдешь, неважно, детка, запомни, Для тебя всегда найдется дело на этом свете.
Конечно, для тихой, безропотной, толстой девчонки, которая всегда опускает гла-за, разговаривая с кем-либо, которая никогда не скажет "нет"; для нее всегда найдется дело. Например, растить детей всего клана, стирать, готовить, убирать. Все это она де-лала откровенно плохо, но все-таки делала, а это значит - пища и крыша над головой у нее всегда будет. Кто говорит о счастье?
Она забиралась в сарай деда и плакала, прислонившись к прохладному корпусу ко-рабля, которому не суждено увидеть звезды - отсюда не летают корабли, сквозь проху-дившуюся крышу не видно неба.
Они смеялись над ней, наверное, а как же иначе. Мальчишки помладше дразнили ее коровой. Она пыталась быть незаметной, но разве можно не заметить девчонку та-ких размеров?
Как-то одна из сестер сказала ей, что будто бы сверстники боятся ее. От этого не легче. Боятся или насмехаются - не велика разница – все равно она лишняя, чужая.
Он пошел в школу космолетчиков не потому, что с детства мечтал о звездах. Он хотел быть пожарником, или футболистом, или сторожем в детском парке. Космос появился потом, когда все вокруг вдруг стали играть в звездолеты, когда появился се-риал о межпланетных спасателях, и окрестные деревья превратились в космические корабли самых различных модификаций. Норн подошел к игре основательно он изучил много умных книг и знал о названиях кораблей, о типах двигателей и прочей «профес-сиональной» терминологии куда больше товарищей по играм, чем гордился. И чтобы поддержать авторитет, приходилось все больше читать. Даже родители перестали от-говаривать сына от затеи - поступать в летную школу. Он сам он уже не мог себе при-знаться, что на самом деле так и не знает, чего ему нужно от жизни.
Играть было всегда интересно. Сражения с монстрами, невероятные приключения в зарослях крапивы, назначенных непроходимыми джунглями какой-нибудь зверской планеты. Соседи, которые, сами того не ведая, были туземцами самых разных миров, опасными, коварными и безжалостными. Убегать от них с дикими криками восторга и ужаса - вот истинное счастье. Норн всерьез не задумывался, что бы он испытывал, будь то настоящие чудовища. Важно было играть, не отстать от других, и быть чуть выше, чуть умнее.
Может быть, потому у него никогда не было настоящих друзей.
Его слушались, его опасались, его уважали, но никто не пытался стать кем-то боль-шим, нежели просто приятель, по игре.
Об этом Норн тоже не задумывался особо до того дня, как принял решение бежать на парусе с Земли. Тот факт, что кроме родителей и, быть может, Таниты, никто не вспомнит о нем, был одним из решающих - пусть, они еще пожалеют.
Свой собственный мир был огромен, но иногда его не хватало даже на то, чтобы свободно дышать. И чтобы порвать границу, чтобы дать чистому воздуху ворваться внутрь, Норн стремился убежать. От всех: от тех, кто не оценил, не понял, от себя са-мого. Главное – пытаться. И когда первый шаг уже сделан, поздно размышлять и сожа-леть, хотя подчас ничего другого уже не остается.
«Эллегия» была элитным клубом, слава о котором гремела далеко за пределами маленькой планеты Трумп. Лаже Норн, далекий от искусства, слышал о нем. Сканда-лы, горы спущенных на бесполезный блеск денег. Это был клуб для эстетствующих гуманоидов с немереными капиталами.
Норн остановился у входа. Не от нерешительности, не от - боже упаси - благогове-ния. Просто вдруг он подумал - а зачем, зачем он притащился сюда. Ну, устроит он очередной скандал, попадет в новости культурной жизни, на него станут пальцем пока-зывать. Может, проклятая девчонка именно этого и добивалась, может, они всегда так развлекаются. А посему, стоит развернуться и уйти, не помахав ручкой, пока еще не поздно. Но ведь дело в том, что было поздно. Норн не мог остановиться совсем, слиш-ком долго он бежал, обдумывая планы мести, слишком много сил потратил за один день, гораздо больше, чем, например, если бы он торчал по своему обыкновению в ба-ре, или даже вел бы корабль через метеоритный дождь. Внутренний голос молчал, и Норн решил, что чертова Зонкия должна ему, по крайней мере, поставить литр-другой. Да и чем он хуже всей этой расфуфыренной публики, которая вот уже денут десять на-талкивалась на стоящего у самого входа взмыленного штурмана?!
Норн сделал последний шаг.
В дверях появилась огромная фигура швейцара-охранника;
- Тебе чего?
Норн протянул карточку, ухмыляясь про себя предсказуемости поведения подоб-ного рода людей. Охранник расплылся в извиняющемся улыбке:
- Прошу прощения, герр штурман. Вы у нас, кажется, впервые?
- Где я могу найти Зонкию Аму, капитана Зонкию Аму? - поставить его на место. Нечего судить о людях по одежде.
- Она уже прибыла, но, я боюсь, не смогу вам...
Норн не дослушал. Стоять в дверях и слушать оправдания здоровенного детины - пустая трата времени.
Широкая лестница - дань старине - поднималась меж искрящихся шаров, немыс-лимых конструкций, свисающих с потолка, или просто непостижимым образом паря-щих над залом. Вокруг были яркие краски.
На фоне белоснежной лестницы они казались дешевыми и жалкими. Ярмарка, дет-ский городок. Норн решил не выбиваться из толпы, идти туда же, куда ж остальные, тогда, вероятно, он все-таки отыщет девушку с синими глазами.
На Норна не обращали никакого внимания, но он не чувствовал себя лишним - как в толпе посреди улицы, каждый занят собой и своими делами, незнакомые люди не ин-тересуют, но и не мешают. Норн поднимался по лестнице, и вскоре устал. От ходьбы, от звуков, от незнакомых улыбающихся лиц. Что-то насквозь фальшивое было в царя-щем оживлении.
Лестница кончалась у огромных дверей, за которыми начиналась выставка. В ярко свешенном пространстве висели творения, по непонятности своей переплюнувшие да-же схемы звезд зеттов. Пучок красного цвета пульсировал в лиане синего, а вокруг разбегались круги всех цветов радуги. Или - огромная сиреневая ладонь силилась под-нять маленького, шевелящегося краба с золотыми глазками. В дальнем углу произве-дение искусства издавало равномерное попискивание - зелененький песик с длинным хвостом чесал за ухом, на котором сидело жуткое существо, с довольной ухмылочкой щекочущее попискивающее создание. Подобного рода творений было бесконечное множество. Иногда трудно было различить, где собственно искусство, а где те, кто пришел на него полюбоваться. Норну стало скучно - ни те, ни другие не представляли никакого интереса.
Вдруг заиграла резкая музыка, шум голосов стих, и толпа потянулась мимо вы-ставленных шедевров куда-то дальше, в соседний зал. Там, на небольшом возвышении стояли несколько фигур в вычурных платьях. Это были живые люди, а не созданные скульптуры. ибо когда заиграла плавная музыка, они пришли в движение. Жесты их были соразмерены, руки скрещивались в воздухе, образуя причудливые фигуры, полу-прозрачная ткань платья сверху и нарочито тяжелая - снизу придавала танцу эффект размазанности во времени, когда руки уже завершили свой путь и застыли - платье продолжало жить, словно само по себе, затем успокаивалось, а руки уже чертили но-вые узоры.
- Живое искусство, - произнес кто-то одобрительно. Норн оглянулся, но так и не понял, кому принадлежал голос.
- Не туда смотришь, зайка,- прозвучало над ухом. Норн дернулся – это была она. В белоснежном брючном костюме с фиолетовым цветком в волосах она ничуть не напоминала вчерашнюю посетительницу припортового бара. Только капитанский значок яркой капелькой напоминал о том, что ухо надо держать востро.
- Какого черта. . .- начал было Норн, но его перебили. Рядом с почти невесомой фигуркой Зонкии появился широкоплечий старец, облаченный в некое подобие тоги.
- Ослепительная, ты пыталась скрыться, это нечестно,- прогремел он.
- Познакомься, Карл. Это Норн Виктор, - сказала девушка, любезно улыбаясь.
- Приятно, но не весьма. Похитить мою королеву в разгар бала – этого я вам, мо-лодой человек, простить не могу, и не просите, - седой Карл был на голову выше Нор-на, а Зонкия вообще казалась хрупким цветком,, хотя, как Норн уже успел заметить, она вовсе не отличалась хрупким телосложением, и роста она была примерно такого же, как сам Норн. То ли одежда делала ее почти невесомой, то ли Карл затмевал собой всех, с кем рядом находился,
- Карл, похищение уже состоялось. Ты проиграл, придется тебе уступить. К тому же, у тебя, кроме королевы, еще уйма гостей, - она сделала широкий жест.- Не хочешь ли ты, чтобы они съели меня на ужин от зависти?
Карл гордо запахнул полы тоги и удалился, не сказав ни слова в ответ.
- Теперь можешь ругаться,- разрешила Зонкия. Она улыбалась, но в улыбке не бы-ло злорадства или торжества, казалось, она просто была рада его видеть, и все.
- Ты хочешь сказать, что ты здесь ни при чем,- с сомнением в голосе начал Норн.
- Нет, не хочу. Это я устроила твоим любимым бульдожкам карантин.
- И ты мне об этом так просто говоришь? - Норн почему-то не мог злиться, видимо, за день растерял весь запас.
- Я всегда говорю правду, штурман. Мне нет необходимости врать и выкручивать-ся.
- Ах, ну да, миллионы. Как за каменной стеной.
- Именно, - как-то так это она сказала, что почему-то захотелось извиниться. Норн даже встряхнул головой.
- Ну, и зачем?
- Мне не хотелось скучать на вечеринке одной
- Одной? Смеешься.
- Ничуть, - она, действительно, была серьезна.
- Почему я?
- А почему нет?
Это было похоже на разговор двух сумасшедших, не желающих признаваться друг другу в своем сумасшествии.
- Скучно тут, - с вызовом произнес Норн.
- Вот видишь.
Они стояли друг напротив друга и смотрели прямо в глаза, слова летали, как мыльные пузыри, лопаясь над головой, пустые, радужные, легкие - не в них было дело. Норн никак не мог поверить собственным глазам, ощущениям, даже внутренний голос уже не казался авторитетом.
- Это называется - искусство? - спросил Норн с отвращением, указывая на движу-щиеся в медленном танце фигуры.
- Да, называется. Пустота и пестрота.
- Тогда зачем?
- Они - чтобы прятаться. Мы - чтобы посмотреть на, "Голубую леди".
- На что?
Зонкия заговорщицки подмигнула и взяла Норна за руку, вчера, когда она тащила его по улицам, пьяного, прикосновение было иным. Та же уверенность, но совсем дру-гой смысл. Норну захотелось зажмуриться и бежать. Но бежать было некуда, да и поздно.
- Пойдем,- она повела его сквозь толпу в выставочный зал. - Я там уже был, там. - рассмеялся Норн.
– Не был, - ответила она.
В дальнем уголке, куда и свет-то не проникал так, как должно, на стене висела ма-ленькая картина, рисованная, плоская. Но когда Норн посмотрел на нее, он понял, за-чем позвала его девушка с синими глазами на чертову вечеринку в притон богатеньких остолопов.
Глава 2
“Если не можешь найти оп-равдания какому-нибудь поступку, не ищи его…”
Ты была. Я помню. Мне казалось
Ты была, как Солнце, как Земля
Но за белым следом корабля
Ничего живого не осталось
За спиной немая Пустота
Ты была? А может, мне казалось?
Наступило утро.
Гасли искусственные огни безумного города. Небо светлело.
На крыше “Элегии”, облокотившись на перила и глядя на непостижимое перепле-тение улиц и крыш, стояли Норн Виктор и Зонкия Ама. На обнаженные плечи девушки была накинута индиговая куртка штурмана “Зет Абрис”, волосы ее чуть растрепались, длинный непослушный локон щекотал лоб, лез в глаза; прохладный утренний ветер шевелил лепестки цветка в замысловатой прическе. Норн не выдержал: попытался поймать локон и запрятать за ухо улыбающейся девушке. Зонкия вздрогнула от неожи-данности, но ничего не сказала, разрешила. Норн вздохнул с облегчением.
Они стояли здесь, на крыше, уже давно и молчали. Ни слова не было сказано после того, как “голубая леди” осталась позади. Ни слова не прозвучало с тех пор, как они поднялись на крышу. Даже куртку Норн накинул девушке на плечи без спросу – так было надо. Что-то странное происходило с ним: все, что он делал этой ночью, было правильным, даже молчание не казалось неловким. Ведь молчали они не оттого, что им нечего было сказать. Они молчали о Земле. Сначала каждый был погружен в свое, от-дельное пространство. Но что-то незаметно сместилось, и они, увидев друг друга, ста-ли молчать вдвоем. И ни один из них ни о чем не жалел.
- Утро, - наконец сказала Зонкия.
Ей показалось, что она вынырнула из омута, разорвав тишину собственным голо-сом.
Норн кивнул и тоже почувствовал неловкость. До него словно начал доходить весь идиотизм ситуации. Что он тут делает? Третьесортный штурман песьего корабля, без-домный замухрышка рядом с ослепительной богатой дамой высшего света, к тому же владелицей яхты-буксира… Земля… Что для нее Земля? Сказки, рассказанные няней. Иллюзия, бред или каприз. Капитан! Да разве может это хрупкое создание справиться с ручным управлением? Деньги, конечно, деньги делают все в этом мире.
Зонкия посмотрела внимательно на Норна, словно прочла его мысли.
- Что? – спросила она, переспросила.
- Деньги делают все в этом мире, - брякнул Норн, не задумываясь, и взгляд его скользнул к капитанскому значку. И девушка рассмеялась, нехорошо рассмеялась, зло. - Я и сам не знаю, чего я хочу. Не знаю, - зачем-то добавил он, тряхнув головой, будто отгоняя какое-то видение.
Зонкия внимательно посмотрела на него.
- Утро, - произнесла она, уже иначе, будто отрубила, жестко. Она сбросила с плеч куртку и ушла, медленно, величаво, навсегда. И только она сама знала, чего ей это стоило. как ей хотелось остаться и объяснить, но… Но.
Капитан Зонкия Ама вернулась домой.
…Домой… Ха! Она уже давно не испытывала иллюзий относительно смысла этого слова. Когда-то, только-только получив ту гору денег, которую теперь не знает, как использовать, она купила себе дом на маленькой тихой планете, дом, обставленный по самым дерзким и сокровенным мечтам, напичканный техникой, книгами, цветами и прочей сентиментальной чепухой из девчоночьих фантазий. Каждый раз, возвращаясь туда, она плакала в огромной гостиной, разбросав одежду по полу, уронив руки на крышку рояля – огромного нелепого музыкального инструмента, ровесника доистори-ческих монстров, не успевших осознать себя в космосе… Плакала от одиночества, от презрения к самой себе, создавшей розовый рай на пустом месте – воздушный замок, призрак, фантом настоящего человеческого счастья.
Да, теперь она уже не питает иллюзий – “дом” остался в прошлом, вот уже сколько лет он стареет на далекой планете, бесполезный и пустой… И черт с ним. Великая Галактика! Не все ли равно, в какую подушку рыдать ночами?
Можно было бы подумать, что она законченная истеричка. Ха! Если бы! Истерич-ка не смогла бы справиться с “жучком”, где только выдержка, быстрота реакции и принятия решений, полная самоотдача, полный контроль над своими эмоциями. Про-сто ничего нет, все одинаково пусто. А дом – гостиницы, случайные квартиры, ноч-лежки, капитанское кресло… Дорогое или дешевое жилье – место для ночлега.
Зонкия Ама посмотрела на себя в зеркало.
- Что, опять размечталась? Кукла, манекен! Зря я тебя создавала. Чем ты лучше прежней бесформенной туши с отвислыми щеками и жирным брюхом? – сказала она своему отражению. Будто бы оно могло ответить.
Изящная линия спины, подчеркнутая белым, пушистые волосы, заколотые цвет-ком. Какая пошлость!
- Карл прав,- она вырвала цветок из прически,- надо оставить форму форме. А со-держание пусть катится куда подальше. Слабость.
Она вспомнила растрепанного парнишку. Она видела его перед собой, сколько ему лет? Двадцать пять? Тридцать? Вряд ли он старше ее самой. Зонкия Ама. Выдумка. “Выпендреж” - так, кажется, говорят…
Пора в Пустоту. Там нет вопросов. И нет людей, которые внушают страх от при-зрачных надежд. Свобода – это настолько непостижимо…
Зонкия Ама упала на диван и уставилась в потолок.
Чего она добилась? Да, от прошлого ее отделяет пропасть… но и от будущего. Оказывается, преодолеть притяжение планеты, на которой ты родилась, не так трудно. Сбежать. От серой безликой жизни, где единственным счастьем считается выйти за-муж, завести побольше детей, обойти соседей, продать урожай подороже… Хорошо, что выросла она неуклюжей, толстой и нелюдимой, иначе не сбежала бы, не хватило бы злости. Хорошо, что первая в ее жизни любовь оказался подлецом и мелочной свиньей, падкой на лесть. Иначе не стала бы она Зонкией Амой, капитаном, а так и за-висла бы в первом же порту, где-нибудь в жалком притоне протирала бы столики за пьяными выродками…
Хорошо? А что хорошего? Вот, лежит она на диване и смотрит в потолок. Кукла, набитая деньгами. Бесполезная, жалкая.
И тут Зонкия Ама словно услышала смех:
- Детка, а как насчет любви к себе? Добейся, наконец, взаимности. А плакать из-за того, что уже тысячу лет известно каждому… Все мужчины слабы и недостойны твое-го мизинца, детка. Разве я тебе не говорила?
- У него темные глаза. Нет, не цветом, цвет его глаз – это цвет осени… У него глаза похожие на Космос, бесконечная темнота. Я вижу их даже сейчас. Дониа Ойама!
Зонкия Ама вскочила, оглянулась. Померещится же такое.
Ты ли это?
В Пустоте
Снится голос бесконечный
Безвозвратный и беспечный
Ты ли это?
Без конца
Слышу я, как исчезает
Тает, рвется, исчезает
Чей-то голос…
Ты ли это?
Норн спустился в город и отправился на поиски приятеля. Это единственное, что ему оставалось. А где бы еще он мог добыть денег на выпивку? Правда, Томси отсидел ночь в крысятнике, вряд ли после этого у него хоть что-то осталось. Но все-таки был шанс.
В припортовых кабачках Томси не оказалось, и никто его не видел. А в том самом злосчастном баре вообще было заперто, и на стук из двери раздалось шипение, видимо, сторожевая змея. Во всяком случае, не Томси – это точно.
Дальше дорога в порт к родной гусенице. Норн на удивление быстро находил нуж-ные улицы, наверное, потому, что совершенно не думал, куда идти. В голове крутились только отзвуки мыслей. Девчонка с капитанским значком как прилипла: стояла перед глазами, как назойливое насекомое. Что-то было не так, но что… Чтобы не думать об этом, срочно требовалось выпить, причем много.
В порту все было по-прежнему. То же зеленоватый тип (или другой, все они тут на одно лицо) снова полчаса распинался про карантин. И никаких вестей от оставшейся в дураках команды. Связаться с шефом – тоже нужны деньги. Один выход – ползти в крысятник. Хоть и очень не хотелось.
В полиции на него посмотрели, как на ненормального. Действительно, кто наводит справки об арестованном за драку, случившуюся более суток назад – да его давно уже вышвырнули, наутро уже пришел приказ, вопрос о штрафе улажен, и выкатывайся.
- А можно от вас связаться с капитаном “Зет Абриса”?
- Полминуты, - зеленый крыс скривил морду, как от дурного запаха – псоглавых не уважали и тут.
- Что происходит, штурман Виктор Норн? – капитан Узр страшно шепелявил, хо-рошо еще, что запах по связи не передавался.
- Это я тоже хотел бы узнать.
- Где вы шляетесь?
- Я прибыл к сроку, но доступ на “Зет Абрис” закрыт.
- Свяжитесь со мной через четыре дня, - и все, конец связи. Ко всему прочему, шеф так смотрел, будто это Норн виноват в том, что корабль попал в карантин… Черт! А кто же еще виноват… И полицейский этот с наглой рожей…
Норн снова оказался на улице без денег, без друзей, зато с гвоздем в голове.
Капитан Зонкия Ама. “Жучок”. Отыскать такой корабль в порту – плевое дело. Вряд ли существует еще одна яхта-буксир на этой поганой планете.
Вот только близко Норна не подпустили. Яхта стояла в закрытом ангаре, а у входа околачивался один из местных зеленоватых парней.
Норн, когда хотел, умел быть упрямым:
- Приятель, - окликнул он сторожа.
- Я тебе не приятель, - проворчал тот.
- Я слышал, ты “жучка” охраняешь.
- Ну, “жучка”.
- Настоящего?
- А то.
- Не может быть, - Норн рассчитывал на полудетский характер местного населе-ния.
- Стал бы я врать.
- А кто тебя знает?
- Стал бы я тут торчать.
- А может, тебя специально поставили, чтобы все думали, будто там “жучок”, а на самом деле – ни фига там нет.
Парень аж растерялся.
- А зачем это?
- Для выпендрежа.
- Фигня. Я точно знаю - там “жучок”.
- А я не верю.
- Ну, и дурак.
Маневр не удался. Норн решил попробовать с другой стороны.
- Слушай, я никогда не видел настоящего “жучка”.
- А я видел.
- Завидую. Очень хочется посмотреть, ну хоть в щелку.
- Ненормальный ты, что ли?
- Нет, нормальный. Только я на кораблях сдвинутый.
- То-то я и вижу, вашу гусеницу под карантин взяли, а ты сбежал.
- Наоборот, меня туда не пускают.
- Вот и я тебя не пущу, иди отсюда.
- Ну, будь другом…
- Я тебе не друг.
- Ну, чего тебе стоит. От тебя не убудет, а я счастливым уйду, а?
- Шел бы ты.
- Нет. У меня выхода другого нет. Я, может, полгалактики облетел, чтобы на живо-го “жучка” посмотреть, - Норн уселся на пол с обреченным видом. – А может, и нет никаких “жучков”?
- Опять за свое? – парень потерял всякое терпение. – Я же сказал, он там, и все.
- “Жучок”, - протянул Норн мечтательно. – Нет, не бывает.
- Я тебе покажу – не бывает. Смотри, придурошный, - сторож не выдержал, открыл дверцу. – Смотри. Только ни шагу, ясно?
Норн заглянул внутрь. При открытии двери свет автоматически зажегся, и “жучка” можно было рассмотреть в деталях. Да, это был не просто “жучок”, это был настоящий и живой “жучок”. С Земли. На борту вмятины, значит, потрудился на славу. Но все вы-лизано, вычищено. Пушки на местах, все. Люки приоткрыты – только взбежать по тра-пу… Норн вздохнул судорожно, будто воздуху вдруг перестало хватать. Земля. Это была Земля.
…Но ведь она могла купить, отнять, в конце концов, отсудить. Не обязательно са-ма…
Норн слонялся по улицам – непривычное занятие. Но что поделать, если в барах в долг не отпускают таким, как он, космическим бродягам, да еще с песьей гусеницы.
Внезапно он остановился. Конечно, ноги сами принесли к гостинице, где жила ка-питан Зонкия Ама. В конце концов, по ее вине он сейчас не может спокойно напиться, как человек. Пусть расхлебывает, кто бы она ни была, хоть сам черт.
Все произошло в 112 году Союза Пяти Галактик.
Это поистине великолепную женщину звали Дониа Ойама. На самом деле имя ее звучало куда более внушительно, но никто не мог произнести его правильно. Она по-смеивалась над произношением неловких чужаков, всегда посмеивалась, ведь обитате-ли ближайших миров все были для нее чужаками. Наверное, и соотечественников сво-их она тоже недолюбливала. Иначе, отчего жила она вдали от родины? Никто ничего не мог сказать о ней достоверно. Несмотря на свое высокомерие, она была великолеп-на. Толпы поклонников осаждали ее жилища. И не только из-за ее бесчисленных капи-талов.
Впервые увидев эту женщину, будущая Зонкия Ама, а в то время просто безымян-ная, ибо имя свое она ненавидела, владелица “жучка”, ищущая работу; впервые увидев Донию Ойаму, девушка испытала смешанное чувство недоумения и зависти. В кресле утопала расплывшаяся фигура неопределенного возраста с волосами цвета ультрама-рин, полными губами; пальцы ее были унизаны перстнями всех цветов радуги, одета же она была в нечто воздушное, но все же не достаточно прозрачное – этакое облако, которое все-таки было женщиной. Невозможно было понять, что мешало назвать ее уродливой, но… как только она начинала говорить, двигаться, не попасть под ее всепо-глощающее обаяние оказывалось выше человеческих сил, да и нечеловеческих тоже. Она излучала уверенность и силу, но ни капли агрессии не было в ней, только муд-рость.
- Работу ищешь, детка? – спросила она снисходительно.
- Нет, то есть, да, - и куда девалась решимость…
- У меня есть для тебя работа. Не торопись, - Ойама жестом остановила девушку, собиравшуюся достать из сумки документы. – Бумажки свои спрячь. Пилот из тебя по-ка что никудышный. У меня для тебя особая работа.
Может быть, могучая женщина разглядела что-то в глазах смущенной девочки, что-то, что требовало немедленного покровительственного вмешательства. А может, ей было просто скучно. Кто знает? Тем не менее, с этой минуты началось восхождение Зонкии Амы. Новой сотруднице “Дониа-премьер-К”, огромного предприятия по произ-водству, продаже и т.п. одежды для всех видов разумных модниц обитаемых миров, пришлось заниматься совершенно бесполезной с ее точки зрения деятельностью. Еже-дневно она должна была являться в кабинет великой Ойамы и рассматривать картинки: невероятные существа проходили перед ее глазами, и она должна была высказывать свое мнение относительно их манеры одеваться. И только это занятие начало обретать хоть какое-то подобие смысла, Дония Ойама совершила необъяснимое: в разгар моно-лога о преимуществе зеленого цвета в сочетании с бирюзовой кожей жителей Зиг-Зага, она вдруг хлопнула по столу тяжелой ладонью.
- Ну, хватит, зайка. Выкладывай начистоту. И не смотри квадратными глазами, ты не амбу-та, только это дикое животное обладает квадратными зрачками. Детка, за ми-лю видать, что тут замешан мужик. Я, знаешь ли, представляю собой нечто вроде ко-митета по борьбе с мужиками, или по защите от мужиков, как тебе будет угодно.
- С чего вы…
- “Ты”, а не “вы”. Меня не так много, киска. Мне тысяча лет, я древняя, как мир, потому вижу всех насквозь. Итак, тебя обидели. Можешь не говорить, кивай головой. Хотя и плакать тоже не стыдно. Он оказался мерзавцем. Нет? Или да? Тебя не пой-мешь.
- Я хотела ему помочь, я могла бы…
- Понятно. Самомнение плюс издержки воспитания. Наверняка, какой-нибудь по-донок из торгового цеха, они шляются по всем мирам и пользуются вот такими доб-ренькими нюнями. Небось, думаешь, что это было величайшее событие в твоей жизни?
- Два события, - ответила она твердо. И рассказала все. Ойама не перебивала, не пыталась погладить по головке, так что слезы быстро иссякли, осталось что-то вроде ненависти… может, к самой себе.
- Все сказала? А теперь слушай меня. Яхту сама вывела, значит, с головой все в порядке. Начнем урок. Правило первое: ни один самец не стоит того, чтобы из-за него ненавидеть и презирать себя. Ошибки – признак движения. “Я” – это величайшее тво-рение создателей вселенной. К тому же не просто “я”, а “я – женщина”. Понятно? Мужчина – это средство для получения ребенка – естественного продолжения твоего “я”. И больше ничего.
Оказывается, он забыл, что глаза у нее синего цвета. Как только увидел, вспомнил, и тут же подумалось: “Ну и чего приперся, со свиным рылом?” Пришлось бороться с собой.
- Я…
- Ты? – холодно переспросила она, не пуская его за порог. Легкое ярко-голубое платье охватывало ее, как облако. Казалось, там, за порогом, начинается небо.
- Короче, я пришел, чтобы…
- Чтобы? – она была безжалостна. Норну показалось, да он был просто уверен, что она знает, зачем он пришел, даже, пожалуй, лучше его самого.
- Я в дыре, - наконец сформулировал он.
- Ну и?
- Денег нет – карантин, а в долг выпить не дают.
- Значит, пришел просить денег у миллионерши?
Норну стало почему-то стыдно, но это еще не повод сдаваться.
- А лучше стакан-другой спиртяги покрепче.
- Заходи, - вдруг сказала она, отступив.
Ой, как стыдно было Норну, но он пересилил себя и шагнул за порог. Дальше – легче.
- Бар налево, - сказала Зонкия Ама.
Норн отыскал нужный шкафчик, раздумывая, какого цвета у него сейчас уши, взял первую попавшуюся бутылку и с видом самоуверенного хозяина отправился в уже из-вестную комнату, плюхнулся в кресло и тут вспомнил, что не взял штопора, а зубами открывать как-то…
А она ждала. Стояла, прислонившись к косяку все еще не запертой двери, и смот-рела синими стальными глазами.
Отступать было поздно.
- А ты чего стоишь? Присоединяйся, в ногах правды нет, садись.
Она именно так и сделала - защелкнула дверь и опустилась в кресло напротив, изу-чая непрошеного гостя, как диковинного зверя.
Взгляд ее был слишком синим. Норн не мог оторваться, и тут только заметил, что глаза ее чуть припухли, словно она не выспалась или плакала. И снова от нее повеяло таким пронзительным одиночеством и усталостью, что мороз пробежал по коже. Норн осторожно поставил бутылку на пол и встал.
- Извини, - пробормотал он и направился к двери.
- Ну, нет! – она вскочила и бросилась наперерез. Одним рывком толкнула его об-ратно к креслу, достала штопор, бокалы. – Продолжай, ты так хорошо начал. Ну же, вперед.
Норн неловко открыл бутылку и налил в бокалы темной жидкости.
- Молодец, - прокомментировала Зонкия Ама резким голосом, взяв бокал. – За что пьем?
- Я…- Норн не знал, куда провалиться.
- А-а, я забыла. “… Напьемся, тоска уйдет…” Так, кажется в песне?
- Печаль уйдет, - тихо сказал Норн
- Ну да, печаль, - она проглотила залпом содержимое бокала, поставила его на стол, и тут рука ее дрогнула. Норн поднял глаза, и взгляды их встретились. Прошла минута, другая.
- А ты чего ждешь, пей.
Он не ответил.
Еще минута звенящей тишины.
- Мне показалось, ты не пьешь спиртного.
- С чего ты взял?
- Показалось, - сказал Норн, голос его был тверд. И вдруг, в это самое мгновение, он понял, зачем пришел. Времени сомневаться не оставалось, надо было действовать.
- Показалось?
- Именно, - он поставил нетронутый бокал рядом с ее пустым.
- Очень интересно, - Зонкия Ама застыла, как кошка, готовая к прыжку.
- Мы собирались в город, - сообщил ей Норн.
- Да? – она изобразила удивление.
- Именно. Прогуляться, потанцевать, расслабиться, - игра в хозяина продолжалась, но теперь уже не от отчаянья, совсем наоборот.
- Что-то не припомню.
- А платье?
- Да, я совсем забыла. Мы, богачки, такие рассеянные. И куда же мы собирались?
- Где у вас тут принято танцевать? Ты забыла, я впервые на Трумпе, о, прости, на Милочке.
- А я не знаю, я, знаешь ли, не умею танцевать, - в ее тоне был вызов, с самого на-чала, только теперь Норна это больше не смущало, наоборот, подстегивало.
- Хорошо, значит, положимся на удачу, - он встал и подал руку кошке с синими глазами.
- Правило второе. То, как ты выглядишь – только твоя проблема. Если ты не мо-жешь принять себя такой, какая ты есть, стань такой, какой ты хочешь быть, и посмот-ри, как тебе это понравится. Только так, а не наоборот, детка, нет ничего невозможно-го. Тебе не нравится твоя фигура? Немного работы, месяц, год, и потом постоянно держать себя в форме. Не нравишься себе изнутри? Снова работа и еще раз работа. Если ты хочешь быть счастливой, захоти понравиться себе, постарайся. Это единст-венное, для чего стоит стараться. Вот, держи, - Ойама высыпала из ящика гору кассет. – Хочешь, посмотри все это барахло, хочешь – бери наугад или попробуй разобраться в названиях. Тысячи способов похудеть. И не обязательно начинать прямо сейчас. Ты ведь собираешься добиться от себя любви, тут спешить не стоит. Помни, ты – самое капризное и непредсказуемое существо. И люби это в себе.
- А ты себя любишь?
- У тебя есть повод в этом сомневаться? – усмехнулась огромная прекрасная жен-щина. – Так вот. Начинай ухаживать за собой, как бы ты хотела, чтобы за тобой ухажи-вали – ну там цветы, подарки, в ресторан себя своди и тому подобное, так, чтобы себе понравиться. Вот это можно начать прямо сегодня. Только не торопись. Аккуратно. Запомни, добиться собственной благосклонности куда важнее, чем… чем самое важ-ное, тут сама досочиняй. Ты у меня способная.
- Мне надо подумать…
- Думай, мыслитель, - Дониа Ойама крутанулась в своем необъятном кресле. – Только не напрягайся.
Легко сказать – заставить саму себя полюбить. Дома она придирчиво всматрива-лась в себя в зеркало. Рост никуда не денешь – дылда дылдой, в ширину в два обхвата, ни намека на талию, ручищи, ножищи… Правда, прекрасная Ойама гораздо обширнее, но она не кажется тушей. Дело во внутреннем обаянии.
- Дело в тебе самой, идиотка, - перебила она сама себя. И тут же вспомнила, что собиралась за этой идиоткой ухаживать, дарить цветы и так далее…
Хорошо, что кто-то когда-то изобрел такси.
Такой же зеленоватый, как все местные, шофер домчал их в минуту до ресторана “Шманцы”.
- Это вам подойдет?
- Музыка есть? Значит, подойдет.
- О, конечно, музыка, - Зонкия Ама полпути истерически хохотала. Даже теперь, когда она поняла, что платить все равно придется ей, и достала кредитку, она не пере-ставала смеяться. Норн благословил небеса: ресторан оказался недалеко, еще бы мину-ту, и смех девушки перешел бы в слезы. Все это где-то уже было, Норн никак не мог вспомнить, где. Кредитку он забрал себе, на всякий случай.
На входе их встретил с поклоном лысый швейцар. Их проводили к столику. А Зон-кия Ама продолжала смеяться
- Два стакана вишневого сока со льдом, - заказал Норн. – И какой-нибудь еды по-проще.
Недоумевающий официант удалился, не теряя достоинства.
Музыка здесь была. Посреди зала располагался оркестр, вокруг кружилось не-сколько пар, в основном, люди.
- Норн потащил смеющуюся Зонкию Аму поближе к музыке, неловко обнял, и они затоптались на месте.
Смех девушки уже походил на всхлипывания, внезапно она пожаловалась:
- Я действительно не умею танцевать.
- Я тоже, если ты заметила, - ответил Норн спокойно.
- Я ни разу в жизни не танцевала.
- Представь себе, я тоже.
Они наступали друг другу на ноги, музыка текла мимо. Ама уткнулась в плечо Норна, и он позволил ей это. Она плакала. Но теперь было уже можно. Не надо было разбираться, почему и зачем, все было правильно, опять, как вчера на крыше.
- Есть еще правила. У тебя память хорошая? А то записывай, - Ойама смеялась.
Она притягивала. Такой, казалось тогда девушке, должна была быть мать или под-руга. Именно по такому покровительственному и дружескому общению тосковала ду-ша.
- Память так себе.
- Тренируй, - серьезно ответила Ойама. – Итак, то, что мы выдумываем, гораздо опаснее того, что есть на самом деле. Никогда не доверяй своим мечтам и фантазиям, это самые настоящие предатели. Отличай мечты от желаний. Желания подлинны, ре-альны. Мечты же – бегство от реальности. Ни одна мечта никогда не оправдывала себя, если не превращалась в цель. Мечты причиняют боль только потому, что они мечты. Все-таки, лучше записывай. Не хочу, чтобы моя мудрость пропала даром, - она снова смеялась.
- Что же, и не мечтать?
- Мечтай. Вечером, укладываясь спать, пожалуйста. Только прежде вспоминай о своих желаниях, сколько их исполнилось за прошедший день, и что ты сделала для то-го, чтобы исполнились остальные. А потом мечтай.
- Спасибо за разрешение.
- Пожалуйста.
А потом они вернулись к обсуждению сверхмодной одежды. Ойама вводила не-опытную девушку в мир цвета, тканей, денег. И им обеим это нравилось.
Обратно они шли пешком. Уже была ночь. Яркий искусственный свет резал глаза, в воздухе пахло какими-то цветами, к этому аромату примешивался запах гари – запах больших городов. Но все это было неважно. Абсолютно неважно, пока Норн внезапно не почувствовал себя лишним, как предчувствие. Ама вздрогнула, но ничего не сказа-ла. Предчувствие.
Из-за угла, как чертик из табакерки, выскочил грязный тип и бросился к Норну с распростертыми объятьями.
- Штурман! А мы тебя второй день ищем. Томси извелся весь. Нехорошо, друг. С шефом-то говорил?
- Говорил, - все рушилось, а тип продолжал тараторить, он ничего не замечал. Раз-ве он мог заметить?
- Э, да тебя уже подцепили. Завидую. Меня зовут Шмасс, механик, специалист по тяжелым кораблям, исчезающая профессия. Я, милашка, не один корабль с того света достал. Да что там. Пошли, ребята, к нашим, закатим такое, звезды перевернуться. У меня денег – горы. Я свою телегу продал. Помнишь, двухколесная, в трюме стояла. Продал! Местному зеленому придурку. От сердца оторвал. Пошли, ребята.
- Иди, – сказала Зонкия Ама. И было в ее голосе что-то, отчего Норну захотелось взвыть и врезать Шмассу по физиономии, и именно поэтому он тихо сказал:
- Сначала я тебя провожу.
- Да че вы, пошли. Там ребята от зависти полопаются, ну, милашка, пойдем со мной. Выпьем, я угощу.
- Успокойся, киска, я не пью, - она зашагала, стуча каблуками.
Норн понял, что догонять не станет, потому что Шмасс не отцепится – такой уж человек. А это невозможно: Шмасс и Зонкия Ама рядом. Нельзя, никак нельзя.
- Эх, жаль. Такая цыпа. Я бы ее..
Тут Норн, конечно, не выдержал, врезал-таки. Теперь можно было бы попытаться догнать, но что-то мешало. И все же он пошел, медленно, а потом все быстрее, быст-рее.
- Все-таки решил меня проводить? – жестко спросила Зонкия Ама.
- Я же сказал.
До гостиницы дошли молча. А там, у дверей, она подняла синие глаза и сказала:
- Двое суток не спать – подвиг.
Норн попытался улыбнуться.
- Да, спать хочу ужасно.
- Пошли, - согласилась она.
Норн не лгал, действительно, очень хотелось спать. С той минуты, как ему напом-нили о сне, он словно перестал соображать, словно щелкнули кнопкой, и он отключил-ся.
Иногда казалось, будто Ойама просто вспоминает вслух, и собеседник ей вовсе не нужен. Поэтому так легко было общаться – не нужно притворяться внимательным слушателем, если тебе неинтересно, просто не перебивай.
- Если хочешь убежать – убегай. Не оглядываясь и не сожалея. Но если хочешь, чтобы тебя удержали, не скрывай этого, по крайней мере, от себя. Ведь так бывало, на-верняка, и с тобой: спрячешься в углу и плачешь, а сама ждешь, когда же придут тебя утешать. А никто не приходит, потому, кстати, и плачешь. В этом нет ничего постыд-ного, не надо притворяться, будто не нуждаешься в помощи. У человека всегда есть шанс убежать и спрятаться так, чтобы не нашли. Ты вот все еще ждешь, что твой кра-савец бросится тебя искать. Наверняка, след оставила.
- Да, - она говорила смело, потому что уже не ждала. Уже не хотела быть найден-ной, да и прятаться не хотела.
- Ты стала сильнее, детка, это хорошо. Но знай, когда-нибудь все повторится. Будь готова.
- Нет. Я больше не стану любить.
- Станешь, зайка, в этом нет ничего страшного. Просто будь сильнее, будь хозяй-кой положения.
- Нет. С меня хватит.
- А если он придет?
- Пожалуйста, мне нечего ему сказать.
- Это хорошо. А если придет другой. Тот, кому будет, что сказать?
- Нет.
- Ты сильная, но глупая и упрямая. Это плохо. Для тебя плохо. Для них – хорошо. Будь проще, свободнее… Короче, когда захочешь убежать, не оставляй следов и не жа-лей себя. Никогда, слышишь, никогда.
Тем, кто умет падать в Пустоту
И улыбаться,
Я не завидую. Я помню ту,
Которая достойна быть оплаканной…
Проснулся Норн в пустом номере. На столе в гостиной – завтрак, настоящий зав-трак, а не булочка с маслом, и вино, великолепное старое красное вино.
Норну было неловко, очень неловко. Окажись хозяйка дома, он бы не притронулся к еде, ушел бы, хоть и был голоден ужасно. Но шло время, Зонкия Ама не появлялась, а завтрак источал такой аромат… Сгорая от стыда, Норн съел все, что было оставлено на столе.
На сытый желудок думалось легче. Да, теперь полагалось уйти навсегда, исчезнуть из жизни странной, богатой и несчастной девушки. Норн не пытался понять, что так мучает ее. Не пытался даже думать над этим. Что толку размышлять над бессмыслен-ными вопросами. Они больше никогда не встретятся. Пора оставить ее в покое. Надо быть реалистом.
И Норн отправился на поиски “своих ребят”..
На этот раз он их нашел. И довольно быстро. Черт, повезло.
- Штурман пришел! – заорал Томси и бросился обнимать мрачного, как туча, при-ятеля. – Ты где шлялся?
- Известно, где, - проворчал Шмасс, под глазом которого цвел фингал.
- Ладно. Все – фигня! – заявил Норн. – Выпить найдется?
- Чтобы в порядочном баре да не нашлось хорошему человеку глотка спиртяги?! – прокричал Томси. – Я выиграл у этого придурка кучу монет. Вдобавок, мы поспорили, что ты сегодня не объявишься. Я выиграл на тебе ящик спиртяги. Оп-ля! Твоя полови-на по праву. Эй, гони проигранное!
Томси был, как всегда, необычайно доволен жизнью, улыбался до ушей. Норн по-смотрел на него, вздохнул и приступил к привычному занятию – напиваться до забве-ния. Он видел, что его мрачный вид ни у кого из приятелей не вызывает никаких во-просов – ведь он всегда был таким, Норн Виктор, штурман третьего класса, землянин. Вот только раньше он никогда об этом не думал, и никогда прежде не плакал.
Был еще один разговор. Но о нем Зонкия Ама никогда прежде не вспоминала. Не за чем было.
- Никогда не позволяй мужчине быть сильнее тебя, тем более, если это не так. Не-когда я создала себе великого и сильного господина, чтобы чувствовать себя малень-кой и слабой рядом с ним, - Ойама усмехнулась. – Я не всегда была такой, как сейчас. Впрочем, это не имеет значения. Так вот, я внушила мужчине, что он силен, и он был сильным, пока я была рядом. Но беда в том, что без меня он оставался все тем же ни-чтожеством. И жил, как ничтожество. Видишь ли, тяжело нести на своих плечах двоих, тем более, если один из двоих мнит себя великаном, а боится мыши. Я была слепа и глупа. Я была жалкой.
- Мне казалось, ты всегда была такой, как сейчас.
- Возможно, киска, возможно. Я ведь могу просто сочинять страшные поучитель-ные истории. Специально для тебя. Чтобы научить тебя жить.
- А если он действительно окажется сильнее?
- Животная сила. Прочее – хитрость. Твой красавец лгал тебе, потому что боялся тебя. Он знал о тебе все, больше, чем ты сама, потому что боялся тебя. Мужчины – трусы, детка, они знают, что перед лицом сильной женщины они – ничто.
- Я не понимаю,
- И не надо. Я наговорила лишнего, наверное.
- Неужели и ты попадалась?
- Забудь, я сказала. Когда понадобится, ты все вспомнишь. А пока – забудь, не за-морачивай свою прелестную головку пустяками. Не кривись – прелестную.
Я, наверное, очень стар,
Как бывают стары лишь камни,
Никогда не спешащие прочь
Я, наверное, очень стар
Как бывает безвременно, странно
Бесконечно беспомощна полночь
Я, наверное, очень стар…
Потому что смертельно устал…
Странно, но опьянеть, как прежде, не получалось. Нет, конечно, все было как обычно: и ноги не держали, и жалко себя до невозможности, только вот забытье не приходило. Мир подергивался легкой дымкой, но не исчезал. Вдруг Норн подумал, что если, как прежде бывало, он проснется в объятьях какой-нибудь красотки или вообще непонятно, кого, что тоже случалось; так вот, если это случиться еще раз, он не пере-живет, просто пойдет и повесится. Почему? Никак не удавалось вспомнить, что же та-кого важного произошло, если обычные пошлые приключения стали вдруг казаться столь отвратительными. И Норн разозлился. Почему это он должен сидеть в каком-то вонючем баре вместе с этими гнусными типами, от которых несет псиной?!
В общем, очнулся он от боли в затылке, лежа на полу.
- О, гляди-ка, очнулся, - из расплывчатого пятна соткался полицейский.
- Где я?
- А где, по-твоему, ты должен быть?
- Не знаю, - честно признался Норн.
- Подумай.
Норн подумал, не получилось.
- Нет, все равно не знаю.
- Ну, ты даешь. Твои дружки, между прочим, отказались за тебя платить, потому что им ты тоже расквасил физиономии.
- А еще кому? – с опаской спросил Норн.
- Хозяину кабака, бармену, двум полицейским и самому себе, - с готовностью рас-сказал молодой паренек.
- А себе-то зачем?
- Платить будешь?
- Чем?
- Не знаю.
- И я не знаю. У нас карантин, приятель. Знаешь, что это такое? Бесплатный отпуск на неопределенный срок. Выпустят гусеницу, отпуск кончится, будут монеты. А пока, извини.
- С начальством свяжись, выкупят, - посоветовал добросердечный паренек. И по-чему их называют “крысятами”?
- Это опять вы, Виктор Норн? – разозлился капитан Узр, аж слюна потекла по бульдожьей морде. Норн чуть не рассмеялся.
- Я в тюрьме.
- Вот и замечательно.
- Э, а наш контракт?
- Когда закончится карантин, я о вас вспомню, а пока, штурман, советую вам больше меня не беспокоить. Там, где вы пребываете в данный момент, о вас позаботят-ся. До взлета.
Норн с детства любил собак, но к бульдогам, оказывается, испытывал что-то вроде ненависти. Видимо, подсознательно.
- Собака, - только и мог он произнести, глядя в пустой экран. – Придется мне, при-ятель, поторчать у вас.
- Жаль, - ответил полицейский и отвел его в камеру, где дожидались своей участи или выкупа многочисленные хулиганы всевозможных мастей.
Один угол полностью занимал огромный слизняк, он, кажется, спал. В центре до-вольно большого зала расположились игральщики в кости – воистину интернацио-нальная игра: люди, птицеподобные, восьминоги, паукообразные – кого тут только не было.
Вдоль стен храпели какие-то лохмотья.
Норн протолкался к окну. Зарешеченная амбразура, от которой вдобавок дуло, от-деляла камеру от внешнего мира. Из-за сквозняка здесь никого не было, и Норн сво-бодно расположился на подобии подоконника. Отсюда был виден тюремный дворик, забор, небо. В небе деловито сновали разного вида летательные аппараты. Светило солнце. Норн закрыл глаза, подставил лицо солнечным лучам и забыл о головной боли. Думал он о том, что почему-то сам всегда приходил к этой сумасшедшей кошке, сам, за исключением первого раза, да и то он напросился, не бросит же она беспомощного человека посреди улицы. Значит, сам и виноват – зачем лез. В конце концов, он решил, что чувство, которое так мучает его, это чувство вины. Сразу стало легче. Главное – это дать всему подходящее определение, и тут же становится ясно, что делать. Значит, надо будет перед отлетом послать ей записку, или лучше цветы, так обычно делают, кажется. Ну, чтобы извиниться, то да се… Цветы лучше белые или синие. А бывают синие цветы? Тьфу, конечно, бывают. А деньги надо будет стрясти с Томси, все равно он вечно пьет за его счет, да и дурак он.
Норн улыбнулся.
И тут его отвлек шум.
- Вы не имеете права! Уберите руки, изверги! – кричал кто-то громоподобным и удивительно знакомым голосом. В камеру втащили огромного человека в обгорелой одежде.
- Я требую немедленно посла!
- Требуй, там разберемся.
Полицейские закрыли дверь. Человек запахнулся лоскутом обгорелой одежды и грозно оглядел дружно уставившуюся на него компанию.
- Что смотрите? – вопросил он.
Раздался смех, а потом толпа быстро потеряла интерес к сумасшедшему. Но только не Норн, потому как узнал этого человека, да и тот, кажется, вспомнил своего соперни-ка. Сумасшедшим оказался никто иной, как автор “Голубой леди” собственной персо-ной. Он с гордым видом прошествовал к окну.
- И вы здесь, похититель сердец?
- Здравствуйте.
- Карл Ном, мое имя – Карл Ном Берг.
- Норн Виктор.
- Я помню, молодой человек. Итак, вы среди этого сброда?
- Увы, - почему-то старец вызывал симпатию.
- Я сразу понял, кто вы. Великолепная донна имеет обыкновение “шляться по при-тонам”, как она это называет, и “цеплять” там личностей вроде вас, - он выговаривал слова с трагическим отвращением. – Правда, до сей поры никого из них она не пыта-лась ввести в приличное общество. Итак, молодой человек, вы были на моей выставке.
- Да, и очень рад.
- О, - бровь старца поползла вверх. – Я удивлен. Вижу перед собой эстета. Или, по крайней мере, вежливого человека.
- Ни то, ни другое, мэтр, - так, кажется, называют уважаемых деятелей искусств.
- Объяснитесь.
- Если бы не одна вещь, я умер бы от скуки на вашей выставке.
- Вы называете вещью прекраснейшую из живущих?
- Нет, я говорю о картине. “Голубая леди”. Ради того, чтобы увидеть ее, стоило мо-таться по Пустоте.
- О, вы – поэт?
- А вы как попали сюда, да еще в таком виде? – уклонился от ответа Норн.
- Это трагическая история. Я потерпел аварию над женскими банями. Я вижу, вы готовы рассмеяться. Да, я сам охотно посмеюсь над всем, когда, наконец, покину эту жалкую планету. Мой аппарат сгорел. К счастью, никто не пострадал, кроме моего костюма и репутации.
- А сюда вас зачем притащили? У вас не хватило денег?
- При чем тут деньги, молодой человек? Мне было нанесено оскорбление! Меня схватили, надели кандалы и подвергли допросу. Я отказался отвечать на их вопросы, будучи оскорбленным до глубины души, будучи плененным. И теперь я вынужден на-ходиться в заточении в столь мало подходящей для меня компании воров и убийц. Это ужасно, молодой человек.
- Все не так трагично, - попытался успокоить разбушевавшегося художника Норн. – Вам нужно всего-навсего заполнить анкету и заплатить штраф за ущерб, причинен-ный падением вашего аппарата. У вас есть кредитка? Или она сгинула в огне?
- Да будет вам известно, что я обладаю несгорающей кредиткой.
- Тогда постучите в дверь и назовите себя. Только не требуйте посла, здесь это не принято. Как только окажетесь вне крысятника, можете жаловаться хоть Совету Пяти Галактик, а здесь от вас потребуют только денег.
- И все?
- Вы ведь не покушались ни на чью жизнь?
- Молодой человек, вы спасаете не просто мою жизнь, вы спасаете мою честь, а это гораздо важнее. Я не забуду этого. Прощайте, – и он направился к дверям, но с полпути вернулся. – Прошу прощения за бестактный вопрос, не нуждаетесь ли вы сами в де-нежных средствах. Мне кажется, вы не похожи на убийцу.
- Нет, спасибо, - Норн не хотел быть обязанным этому человеку. Он сам не пони-мал, почему отказывается, но это было ПРАВИЛЬНО.
- Хорошо, до встречи, мой юный благородный друг.
Карл удалился, вслед ему раздавались смешки. У дверей он назвал свое имя, и тут же был выпущен.
- Ни фига себе, старикашке свезло, прямо в баню звезданулся, - мечтательно про-тянул кто-то.
- Мне бы туда. Представляете: до фига баб, и все голые.
- Ему-то, небось, до фени, старикашке-то.
- Да он же сдвинутый.
- Это великий человек, - внезапно заявил Норн. – От его картин меняется мир.
- Колдун что ли?
- Больше, чем колдун, - уверенно подтвердил Норн. – И заткнитесь, ясно.
- А к бабам все равно хочется, - вновь затянул мечтательный. Вдруг спящий в углу слизняк громко захрапел, и вся камера дружно рассмеялась.
Когда она нашла в столе среди груды хлама кассету с надписью “Для Зонкии Амы”, слезы сами потекли из глаз. Еще два дня назад они смеялись над удачной идеей нового имени.
- Амазонка – звучит по-идиотски, это название костюма, а не имя, но если слегка переделать.. Ама Зонкия.
- Нет, лучше – Зонкия Ама.
- Ты права, зайка, звучит благородно, и никто не догадается, - Ойама смеялась грудным низким смехом…
Это было вчера, а сегодня утром вместо доклада – опознание трупа.
Донию Ойаму нашли в парке у разбитого “комара” – маленького воздушного авто-мобиля. Полиция установила, что смерть наступила еще до падения аппарата. У владе-лицы самой огромной в Галактике торгово-промышленной сети остановилось сердце, “комар” потерял управление, врезался в дерево и упал вниз в городском парке. Несча-стный случай.
Ха! Чтобы Ойама отправилась ночью полетать над городом в гордом одиночестве, ничего не сказав своей правой руке – здесь было что-то не так. И Зонкия Ама пыталась говорить об этом со следователем, но тот только усмехался в усы.
- Если вы хотите предъявить кому-то обвинение – пожалуйста. Только не говорите, будто сами устроили это приключение на голову любимого шефа, и как-то позабыли об этом. Не ввязывайтесь в эту грязь, девушка. Если мы станем искать убийц, то пер-вым подозреваемым окажетесь вы, дражайшая, - это было уже после оглашения заве-щания: все свое имущество, движимое и недвижимое, Дониа Ойама завещала именно ей. По отпечаткам пальцев, рисунку глазного дна, голограмме и т. д. С этой ночи гла-вой кампании “Дониа-премьер” стала Зонкия Ама, никому не известная авантюристка – вот факт, выглядящий более подозрительно, чем остановка сердца здоровой, но все же весьма тучной женщины, пожилой женщины. Несчастный случай – и никаких скан-далов.
У Донии Ойамы не было родственников, способных опровергнуть завещание.
Так новоявленная Зонкия Ама оказалась внезапно богатой и одинокой. Она сидела одна в безмерно пустом кабинете. В столе лежало много вещей, способных теперь вы-звать слезы, но эта кассета…
- Вы обманули меня, мой друг, но я догадываюсь, что подвигло вас на этот посту-пок, - заявил Карл Норну, которого привели из общей камеры в приемный кабинет. – Я навел о вас справки. Вы устроили разгром в одном из “притонов”. И у вас нет денег, потому что ваш корабль в карантине, - он очень гордился добытыми знаниями.
- Это не повод помогать мне. Я принадлежу к подозрительным типам, которые по-стоянно громят притоны в портовых городах.
- Не пытайтесь обмануть меня еще раз. Я знаю причину ваших столь решительных действий. Увы, мой друг, во всем, что бы с нами не происходило, всегда замешаны женщины. Они – причина наших бед.. И не спорьте. Вы и сами еще не знаете, а она уже завладела вашим сердцем, и вот вы громите все вокруг себя и попадаете в тюрьму. Идемте, я освобождаю вас от необходимости чувствовать себя униженным, но не могу освободить вас от власти женщины. Одним утешьтесь – эта женщина достойна ваших страданий.
- Но…
- Молчите, я старше, потому мудрее. Идемте. Я купил вам свободу – вы мой должник. В качестве оплаты долга я потребую от вас права называть вас на “ты”, а, кроме того, вы должны отужинать со мной. Это очень тяжелая плата. Общество болт-ливого старика – что может быть страшнее?
- Спасибо, но вы ошибаетесь.
- Человеку свойственно ошибаться, но в данный момент я не ошибаюсь. И отныне говори мне “ты”.
- Хорошо, я пойду к ТЕБЕ в гости, только деньги я потом все равно верну.
- Поживем – увидим.
И они отправились на свободу. Два странных человека: старик в обожженной тоге и штурман гусеницы с разбитой губой.
- Девочка моя, если ты слышишь меня, значит, со мной что-то случилось. Не пере-живай, все мы когда-нибудь кончимся, как кончается всякое интересное кино. Титры и аплодисменты. Теперь ты – крупная шишка, детка, держись… Хотя мне почему-то ка-жется, что ты не станешь торчать в моем кабинете. Я права?
Она была права. Ойама знала ее очень хорошо. Зонкия Ама передала управление предприятиями многочисленным замам. ( Сотрудникам "Донна-премьер" можно было доверять, Ойама подбирала их сама.) Передала, оставив за собой право вмешаться, ес-ли ей того захочется, и исчезла. Просто направила “Зеленого” в открытый космос, в никуда, и только там, наконец, решилась притронуться к кассете.
- Сейчас ты, наверное, плачешь. Тебе до дури жаль себя, одинокую. Я сама так жи-ла очень долго. У меня была цель, идиотская цель – стать жутко богатой. И добиваясь этой цели, я прожила свою жизнь весело. Когда знаешь, чего хочешь, жить легче. Тебя я лишила этой цели, ты уже жутко богата. Это маленькая хитрость. Я хочу, чтобы ты изобрела что-нибудь новенькое.
Как же она была права! Зонкия Ама уже изобрела. Вот только пусть кончится за-пись.
- Все, что я сейчас наговорю, сплошная чушь. Но тебе это неважно. Важно то, что это говорю я. Мертвая. Так? Поэтому я буду рассказывать тебе сказку. … Очень давно, так давно, что никто уже не помнит, когда, на цветущей планете Роз жили безумно счастливые люди. Они были прекрасны и любили друг друга так, как хотели, и столь-ко, сколько могли. Их жизнь была сплошным праздником. Им все удавалось. Все их желания исполнялись сами собой. Три солнца освещали их мир, земля сама дарила им пищу. Поэтому люди не знали труда и забот. Дети появлялись на свет с улыбкой, с улыбкой уходили из жизни старики. Но вот однажды спустилась с неба черная звезда, оттуда вышли те, кто не улыбался, и в руках их была смерть. Небо содрогнулось, пред-чувствуя страшное, и увидели жители счастливого мира, как плачут пришельцы, роняя на землю бесполезное оружие. Люди, пришедшие из темного мира, поняли вдруг, что никогда не знали любви, и никогда не были счастливы. Так, плача, один за другим, вернулись они в свой летающий дом, и небо приняло их обратно. Вот с тех самых пор и не существует на свете счастливой планеты Роз. Говорят, что счастливые, познав не-счастье других, устремились за ними следом, чтобы подарить им свою любовь. А мо-жет быть, черный корабль просто взорвал планету, чтобы никто никогда не испытал такую мучительную боль от сознания того, что он никогда не был любим и счастлив, и никогда не будет…
Ойама молчала, катая по столу маленький стеклянный шарик, и вдруг сказала, со-всем другим тоном:
- Я приготовила тебе еще тот подарочек, детка, теперь ты будешь полжизни му-чаться, что же хотела сказать старая хитрющая ведьма. Но ты удивишься еще больше – в завещании есть такой пункт, на случай, если ты вздумаешь обзавестись семейством, в случае твоего замужества… Э, нет, сейчас ты этого не узнаешь. Только после того, как станешь чьей-нибудь женой. Может быть, я лишу тебя наследства, так что, на всякий случай, заведи себе отдельный счет, а может, наоборот. В общем, я не зря с тобой во-зилась. Я знаю, что если ты решишься на этот шаг, то с тобой случилось нечто неверо-ятное… Если честно, это не первая запись. Я чуть ли не каждый день думаю о послед-нем моем тебе слове. Сегодня получилось слишком длинно. Это после последнего на-шего разговора. Ну что, воинствующая Амазонка, прощай. Прости меня, старую. И не скучай без меня. Мир скверен, до ужаса скверен, но раз в нем есть ты, значит он пре-красен. Помни об этом. Да, чуть не забыла, последнее правило. Если когда-нибудь по-чувствуешь, что любишь, по-настоящему, без дураков, то плюнь на все мои правила и живи так, как подскажет тебе твое сердце. Потому что те, кто любит и любим, живут в ином мире, где совершенно иные правила… Вот так-то, детка.
Зонкия Ама плакала в Пустоте. От бессилия и от ненависти.
Это было в 113 году Союза Пяти Галактик.
- Мой юный друг, ты не знаешь об этой женщине ничего, иначе бы не спорил со мной.
- А я и не спорю.
- споришь, даже сейчас споришь.
Они сидели на террасе огромного дома, вернее, на крыше, где в кадках росли вет-вистые деревья, и запахи города тонули в пьянящем аромате диковинных цветов. Впрочем, пьянящим был не только воздух. Великолепный обед завершился грандиоз-ной попойкой. На двоих они выпили уже ящик чего-то изысканного, поэтому разговор шел самый откровенный. Хотя говорил, в основном, Карл. Вот уже больше часа он пы-тался убедить Норна, что тот по уши влюблен в прекраснейшую из всех женщин, а ес-ли он смеет это отрицать, то он просто мальчишка, и не знает жизни. Норна интересо-вало другое:
- Она правда летает на “жучке”?
- Ты думаешь, она подпустит кого-нибудь другого к своему ненаглядному кораб-лю? Даже я, Карл Ном Берг, ни разу не ступил ногой на борт этого аппарата. Придется мне нанять ее, иначе я так и умру, не увидав великолепнейшую из капитанов за рабо-той. Она не просто капитан, мой мальчик, она художник своего дела, поэт. Не считая обычных скандалов и одной открытой планеты, да-да, на ее совести три пиратских крейсера. И все в одиночку. И только презренные торговцы, дрожащие за свои капита-лы, сопровождают ее, ослепительную и несравненную.
- Пираты? – переспросил Норн.
- О, самые настоящие, свирепые нарушители покоя вечной Пустоты. Дважды она разносила в пыль их корабли, в третий раз они сдались, позорно капитулировали. Ка-кова же была их злость, когда они узнали, что их победитель – хрупкая женщина!
- А откуда ты ее знаешь, Карл?
- О, это тайна, мой друг, тайна, покрытая мраком Пустоты. Если она захочет рас-сказать, но только она сама, не я.
- Чего-то слишком вы все какие-то загадочные, - Норн недоверчиво покосился на развалившегося в кресле старца. – Что-то в вас не так. И ты, и она, и весь этот мир. Пи-раты еще какие-то. Я, наверное, с ума схожу, вот и все. Черте сколько лет я болтаюсь в Пустоте, и кроме кабаков и песьего корабля, ни черта не видел. Может, я смотрю не так? Нет, ты мне скажи.
- Мой друг, - Карл даже привстал, чтобы пододвинуться ближе. – Не ты ли мне го-ворил, что родился на Земле?
- Да, и это правда, черт меня возьми! – с вызовом произнес Норн.
- Я верю тебе, без сомнения, ты – землянин. Тогда какое право ты имеешь гово-рить, что мы слишком таинственны? Ты – вот загадка.
- Я?
- Ты, Норн Виктор, единственный не исчезнувший землянин в Пяти Галактиках. Уж не скрываешь ли ты самую страшную тайну?
- Я?
Карл откинулся на спинку кресла и с улыбкой допил вино из бокала. Норн сидел, ошеломленный. Он никогда не пытался понять, в чем причина того, что случилось с ним, он всегда только проклинал судьбу или жалел себя, но понять… А зачем?
- Вот именно, зачем? Ведь не я же причина тому, что случилось! Что ты думаешь, я свернул Солнечную систему, как салфетку, уложил в чемодан и слинял?! Так, я тебя спрашиваю?
- Кто знает, - глубокомысленно изрек художник и уснул.
- Если не можешь найти оправдание какому-нибудь поступку, не ищи его, - гово-рила Ойама, и Зонкия Ама запомнила это. Она не стала искать причин, просто сбежала от всего: от дел, от людей, от мира. После смерти единственной подруги этот мир стал враждебным.
На далекой и пустой планете среди лесов построила она дом, где заперлась, не пы-таясь искать причины своего бегства. Она пыталась научиться любить себя, но с каж-дым днем, с каждой прочитанной книгой, с каждым сброшенным килограммом учи-лась только ненавидеть. Вид голубого необъятного неба вызывал у нее слезы, ведь она не птица и не может летать. Вид деревьев – раздражения, ведь они живут своей жиз-нью, равнодушные, занятые только своей древесной жизнью. Книги говорят о светлом, а в ее жизни нет и не может быть ничего светлого. Любовь – выдумка поэтов, а нена-висть примитивна. Звезды говорили о далеких мирах, где нет никого, кто бы тосковал о ней, о ней одной. А дом, такой услужливый, такой уютный, все же пуст, бесконечно пуст, как сама Пустота. И Зонкия Ама совершила еще один беспричинный поступок – отправилась на ближай-шую обитаемую планету и получила значок капитана, честно отучившись и сдав экза-мен. Теперь она имела право находиться вместе со своим “жучком” в любой точке Пя-ти Галактик. Зачем? Может быть, это даст, наконец, свободу…
Норн проснулся от громких криков, хотя нет, просто рядом говорили, а голова так болела, что любой звук казался громом.
- Ради этого ты позвал меня?
- Да, мне показалось, ослепительная, ты захочешь его увидеть.
- Интересно, зачем? Почему ты берешь на себя право решать, чего я захочу? Неу-жели ты думаешь, что если я захочу чего-либо, могут возникнуть какие-либо препятст-вия? Я всегда добиваюсь того, что хочу.
- Но ты не смогла бы найти его, радость моя, он пребывал в заточении, откуда вы-зволил меня, а я, в свою очередь, вызволил его. Это увлекательная история, ослепи-тельная моя.
- Я не твоя, Карл. И пожалуйста, предоставь мне право решать самой, с кем встре-чаться и каким образом.
- Почему вы так кричите? – наконец не выдержал Норн, очень уж было больно.
- А, наш герой проснулся, - прокомментировала Зонкия Ама. – Как, голова болит?
- Болит, - Норн улыбнулся, даже кивнул.
- Пить меньше надо, - она была зла и насмешлива. Змея.
- Ты похожа на змею.
- А ты – на свинью. Рожа красная, хрюкаешь и доволен. Нет более отвратительного зрелища, чем пьяный мужчина.
- Что же ты меня к себе тогда тащила, пьяного и отвратительного?
- Тебя было жалко, - отрезала она.
И все-таки Зонкия Ама не уходила.
- Я уже трезвый, только голова болит, - пожаловался Норн. – Я думал, мы никогда больше не увидимся.
- Прошу прощения, меня, кажется, зовут, - забытый всеми Карл, вероятно, решил-таки оставить в покое странную парочку. Надо сказать, они не обратили на это никако-го внимания.
- Почему это не увидимся?
- “Зет Абрис” скоро улетит, если ты снова не устроишь какой-нибудь карантин.
- Зачем это?
- Вот и я думаю, зачем?
- Тебе нравится твоя работа? – вдруг спросила Зонкия, сменив тон.
- А что, хочешь предложить мне должность охотника за пиратами?
- Не потянешь. Ты не ответил.
- Мне нравится смотреть в Пустоту и знать, что мы с ней на равных.
- И по поводу этого напиваться в припортовых кабаках?
- Нет. Это мне не нравится.
- Но ты это делаешь.
- Я это делаю.
- Часто?
- Всегда, - Норн не пытался понять, шутит ли она или просто издевается, отвечал честно. Зонкия стояла, засунув руки в карманы узких брюк. Казалось, вот-вот повер-нется и уйдет. Норну не хотелось, чтобы она уходила. Он вдруг подумал, что никогда не чувствовал себя так легко, как рядом с этой девушкой.
- Я не люблю пьяниц, - сказала она с расстановкой.
- Я не пьяница.
- А кто же ты?
- Никто. Меня, можно сказать, нет.
- Какое совпадение.
- Если честно, я чувствую себя болваном, капитан. Встать не могу, голова гудит и ноги ватные, а смотреть, как ты стоишь, когда я сижу, очень стыдно. Сядь, пожалуйста.
Она помедлила, усмехнулась коротко, но села.
- Я про работу спросила не случайно.
- Догадался.
- Мне нужен штурман.
- Не пойдет, - Норн ответил, не задумываясь. Это было трудно, но иначе он не мог.
Зонкия Ама удивилась, наверное, даже оскорбилась:
- Не хочешь сопровождать миллионершу на курорт?
- Я ничего не умею. Какой я штурман? Два курса. А на гусенице нас десяток. Я умею только нажимать кнопки и выполнять приказы.
- Боишься, - она заложила ногу за ногу, изучала Норна, сощурив глаза. Этакий эк-заменатор. Змея.
- Нет. Знаю. Я ни на что не гожусь. Как капитану говорю. И потом я пью, много и часто.
- В другой раз ведь не предложу. Понимаешь?
- Да, - он вздохнул. По крайней мере, он поступил честно. – Спасибо. С тобой, на-верное, работать легко. Ты – славная девушка.
Она усмехнулась.
- Извини, к хорошим манерам не привык, говорю, что думаю. Ты – хороший чело-век. Если бы я мог назвать тебя другом, это была бы, как говорится, большая честь. К сожалению, нас всегда будет разделять Пустота.
- Я же говорил, что ты поэт. Этот мальчик видел “Голубую леди”, несравненная, - произнес Карл, вернувшийся бесшумно. – Видел, а не просто смотрел. Ты умеешь вы-бирать друзей, моя светлая, у тебя безупречный вкус.
- Этого алкоголика ты считаешь доказательством безупречного вкуса? – Зонкия Ама пыталась смеяться, но голос ее дрожал. Норн не смог понять, почему.
- Да, драгоценная моя трезвенница.
- Интересно, я когда-нибудь смогу угадать причину твоих поступков, Карл?
Это произошло на рынке. На маленькой захудалой планетке, куда новоиспеченный капитан Зонкия Ама прибыла за грузом: какой-то местный ювелир-торговец задумал отвезти свои бесценные побрякушки аж на другой конец Галактики, куда ни один ко-рабль не доползает, тем более с этой забытой цивилизацией планеты. Торговец боялся, что при многочисленных пересадках его могут обокрасть и так далее. Вызвать “жучка” дороже, но зато надежнее. Зонкия Ама согласилась везти его, и даже сопровождать до космопорта от мастерской. Вот так она и оказалась в маленьком городке, где все еще существовал огромный рынок на площади, и многочисленные кумушки спешили сюда не столько за покупками, сколько за сплетнями.
У прилавка с битой птицей Зонкия Ама остановилась. Что-то не понравилось ей в обрывке услышанного разговора. Здоровый подвыпивший дядька, держась за край прилавка, улыбался женщине, покупающей курицу. А женщина, наоборот, вовсе не улыбалась, а торопливо запихивала в сумку покупку, глаза ее были опущены, да и про-давщица тоже старалась не смотреть в сторону говоривших.
- Придется тебя пропустить. Пользуешься тем, что я на ногах плохо стою, - гово-рил мужчина, весьма довольный собой.
- Каждому человеку кушать хочется, - бормотала женщина, купленный сверток ни-как не хотел помещаться в сумку.
- Э-э, это ты брось. Курица – не птица, баба не человек. Народная мудрость.
- А чего же ты разговариваешь с бабой?
- Э-э, - снова протянул он, сладко улыбаясь.
Тут Зонкия Ама подошла к этому “народному мудрецу”, взяла аккуратно за отво-рот рубашки и посмотрела прямо в глаза.
- Повтори.
- А что? Разве баба – человек?
Зонкия Ама драться не умела, но стукнула кулаком по расплывшейся в улыбке морде. Нелепо взмахнув руками, мужчина отлетел на прилавок.
- Ты че делаешь?! – закричала торговка. – Беспомощного человека бьешь!?
Зонкия Ама пожала плечами. Больше всего ее удивила та женщина, что никак не могла справиться с сумкой.
- Зачем вы так? Они же слабые, их беречь надо.
И капитан Зонкия Ама дала себе слово не вмешиваться в дела незнакомых людей и при первой же возможности научиться драться.
Я на внешней стороне крыла
Ангела, парящего над бездной
Мне не горько. Разве не была
Жизнь моя, как ветер, бесполезной…
Разве не гнала меня судьба
Прочь от дома в суету желаний
Чья-то воля или ворожба…
Только ты не сбейся с курса, ангел…
Это был незабываемый день. Норн через каждые полчаса клялся сам себе, что ни-когда не станет пытаться забыть все, что произошло. До сих пор смыслом его жизни было – забывать. А теперь нет, такое забывать нельзя.
Он почти не говорил и ни капли не выпил. Он слушал.
Художник Карл Ном Берг и капитан Зонкия Ама говорили. Они спорили, ругались, шутили. Но все их слова не значили ровным счетом ничего. Впервые в жизни Норн по-чувствовал, что видит за словами нечто иное. Словно две линии переплетались в воз-духе.. или три… Это что-то близкое к чтению мыслей. Но как непохожи были мысли на слова, произносимые вслух. И при этом шел диалог.
“Ты хочешь обмануть меня, но я мудрее”, - говорил старый художник, и глаза его улыбались.
“Ты добр, но ты ничего не понимаешь”, - отвечала Зонкия Ама, и глаза ее плакали.
Норн чувствовал себя лишним, но оставался на месте и не двигался, главное – не мешал. И это было ПРАВИЛЬНО.
“Я понимаю, тебе очень плохо.”
“Мне хорошо. До одури хорошо!”
“Ты врешь”.
“Ты не имеешь права вмешиваться в мою жизнь".
“Не имею”.
“Спасибо”.
Зонкия ушла, тряхнув волосами.
- Два сапога – пара, - сказала она напоследок. – Счастливо оставаться.
- До встречи, ослепительная, до скорой встречи.
- Прощай, - Норну показалось, или это действительно было так. Зонкия Ама смот-рела на него, и он не понимал, что она думает, или не хотел понимать, не пытался.
А потом прошла ночь, в которой не было сна, но только бесконечные переплетения улиц, чужих, пустых и нелепых.
“Зет Абрис” был готов к отправке. Разрешение на взлет дано. Экипаж суетится и кричит на обслугу, обслуга суетится и кричит на кого попало. Пахнет псиной и хлор-кой, почему-то одно другому не мешает. Трудовые будни.
Норн стоял в двух шагах от трапа и смотрел на свою прошлую жизнь. Неужели, так будет всегда? До тех пор, пока его пропитанный спиртом труп не распылят на ато-мы для пользы общества жителей планеты Зета? И нет выхода?
- Эй, там, внизу. Особое приглашение нужно? – крикнул сверху кто-то смутно зна-комый.
- А? Что?
- Сдурел? Через полчаса старт, а ты еще не на месте. Капитан тебя съест, - это Томси, конечно. Вечно он, только его симметричная физиономия до самой смерти.
- Плевать я хотел на капитана, - сказал Норн.
- Потише, - Томси спустился. – Расплевался, дурак, здесь же все слышно.
- Плевать я хотел.
- Ладно, только потом. Капитан на ушах стоит. Трумп требует нашего срочного вылета. Даже я в курсе.
- Чего? Что за бред? Какой еще срочный вылет? – а сам подумал, зачем это, инте-ресно, понадобилось синеглазой змее выставлять его так срочно, разозлилась что ли, или обиделась… Или она тут не при чем? В конце концов, почему везде должна не-пременно быть замешана эта Амазонка?
- Не бред. Давай на борт. Тебя одного ждем. Сам будешь оправдываться. Капитан шутить не любит, у него нет чувства юмора.
- Что ты пристал ко мне со своим капитаном? Пошел ты…
Норн поднялся на борт. Томси как в воду глядел: шеф вызвал немедленно.
- Я хочу услышать отчет о вашем поведении, Норн Виктор.
- Отчет?
- Ваше лицо слишком часто за последние дни появлялось на моем экране. Вместе с тем, мне совершенно неизвестно, где вы пребывали все время своего отсутствия.
- Разве контрактом предполагается интересоваться личной жизнью служащих?
- Контрактом предполагается подчиняться приказам капитана. Я, кажется, прика-зал вам дать мне отчет.
- Значит, вас интересует, сколько я выпил, где и с кем? Или же вы хотите услышать что-нибудь более пикантное?
- Остановитесь, Норн Виктор! Иначе я подумаю, что вы хотите нанести мне наме-ренное оскорбление.
- Оскорбление?
- Дважды вы оказываетесь замешаны в полицейских историях, и ни разу на наш запрос не приходит определенного ответа. Вы вступили в конфликт с местными вла-стями, вы…
- Какого черта? Я не вступал ни в какой, как вы выражаетесь, конфликт!
- Возьмите себя в руки, штурман. Не кричите, вы не в компании себе подобных.
- Конечно, я забыл, ваши уши плохо приспособлены для восприятия простой чело-веческой речи.
- Норн Виктор! Вы пьяны, как свинья!
- Не угадал, бульдожка.
- Убирайтесь вон с моего корабля, обезьяноподобный! Чтобы через минуту вашего запаха здесь не было, слышите!
Норн разозлился, но был доволен: довести шефа до сих пор не удавалось никому.
У трапа все еще торчал Томси.
- Ты чего? – он смотрел расширенными глазами на смеющегося Норна, срывающе-го с себя нашивки.
- Валяй на борт, Томси. Может, еще встретимся. Эй, там, наверху, вещи мои отдай-те.
Из люка на посадочную площадку вылетел сундук. От удара о настил крышка от-крылась, и под ноги Норну посыпались разноцветные листки исписанной бумаги.
- Гусеница развернулась и с шипением пошла на взлет.
Норн стоял в двадцати шагах и грозил кулаком улетающей горе металла, которая столько лет пыталась притворяться его единственным домом. Листки бумаги уноси-лись куда-то вдаль от ветра, поднятого улетающей махиной. Горячий воздух обжигал, но Норн не отворачивался, он хотел видеть, как исчезает в ясном полуденном небе его прошлое.
А будущего у бывшего штурмана не было. Место охотника за пиратами ему никто больше не предложит. Но, в конце концов, живут же как-то люди.
Норн вздохнул тяжело и вдруг понял, что напиться ему вовсе не хочется. А каза-лось, что может быть естественнее в его положении?
- Карл говорил, что ты поэт, а я не придала значения его словам, - Зонкия Ама держала в руках несколько листков из сундука. – А ты, оказывается, действительно, поэт.
- У тебя глаза красные. Зачем ты плакала?
- Чтобы тебя вышвырнули с твоей песьей гусеницы, и тебе пришлось бы согла-ситься пойти ко мне в подметальщики газонов. Ты умеешь держать метлу?
- Нет.
- Придется научиться, - она не улыбалась, и смотрела непонятно. Норн подумал, что будущее будет весьма странным. – Кстати, для начала собери обратно в чемодан свое имущество, нечего загрязнять окружающую среду.
- А если я откажусь?
- Собери, - добавила она другим тоном, мягче и проще. – А то ветер растащит по всему космопорту.
- И фиг с ним. Не жалко, - это было, пожалуй, кокетство, но надо держать марку.
- Это как так “фиг”? Намусорил, а местным бедолагам убирай? Вон, смотрят как недружелюбно.
- Пусть смотрят.
- Так не будешь собирать?
- Нет.
- Тогда я сама соберу.
- Валяй.
Норн стоял и смотрел, как Зонкия Ама ловит непослушные листки, на которых тысячи пьяных жалоб на судьбу, сотни бредовых снов сохранили свой отпечаток. Норн стоял и улыбался. Ему было хорошо. Так хорошо, как никогда…
Я видел звезды
Они говорили о тебе
Вечность свернулась у ног
Как котенок
Он мурлыкал тебе
Сердце наполнилось до краев
Искрами звезд бесконечного
Это движение в Пустоте
Это жизнь для тебя
О том, что он пишет стихи, никто не знал, пока безумный худож-ник не угадал в случайном разговоре, и пока ветер, поднятый улетаю-щей гусеницей, не разбросал по всему космопорту обрывки салфеток из дешевых баров, а синеглазая девушка, капитан космической яхты, не подобрала их всех до последнего клочка.
Звезды открыли мне тайну
Ты существуешь
Иначе что значит восторг
Я задыхаюсь от ветра
Наполнившего мое сердце
Где-то Ты существуешь
Прекрасная, как Вселенная
Как океан бесконечности
Непостижимая тайна
Ты существуешь!
С.Петербург – Юрмала, 1999-2001