Жизнь b-365

 
(приведёная выше картина - моя собственная работа)






                1

Это всё началось совсем невинно и не страшно.

Я просто перестал дышать.

Вернее, я мог дышать, но с огромным трудом. То же относилось к еде и питью.

Говорить я не мог совсем.

Я очень разговорчивый человек. Даже болезненно нуждающийся в каждодневных беседах и излияниях души. Естественно, это тоже сыграло свою роль, когда я перестал говорить, и повлияло на мою неустойчивую психику…



Я проснулся среди ночи из-за какой-то невероятной возни на мне. Продрав сонные глаза, я увидел собаку колли, бегающую волчком за своим хвостом, совершающую свой бесконечный моцион прямо на мне, на моих ногах.

Я с детства боялся и ненавидел (потому, что боялся; это логично) собак. После того, как однажды на меня, трёхлетнего ребёнка, бросились три пса; две дворняги и одна овчарка.

В холодном поту я сидел на мокрой (от пота; это логично) постели и ждал чего-то.

Псина металась за своим хвостом минут десять, не меньше, а то и все двадцать. А затем она стала, словно, растворяться, меркнуть, исчезать.

И я понял, что это был глюк. Но он был на удивление реальный. Я чувствовал сердцебиение собаки, слышал её дыхание, мои ноги ощущали на себе её вес, а руки чувствовали реальность её собачьей шерсти.

Я направился на кухню. Выпив воды, я почувствовал страшную боль в горле. Я помолился дверному косяку о помощи. Сменив постельное бельё, я лёг спать. Но сон не шёл, и всю ночь я видел какой-то розовый дым, ландыши и огромные четырёхглазые клыкастые лица…

Это логично.

   

               
                2

Маленький гном, размером со средний палец, стоял возле моей постели и беседовал со мной.

У него были неестественно длинные уши, узкие (да ещё и с прищуром) глаза, яйцевидная голова и скуластое лицо. Гном был лыс, и всякая растительность на его лице отсутствовала. Он был одет во что-то серое или чёрное. В общем, всё было  приблизительное, условное, и весь мир в тот момент держался на честном слове.

Гном постоянно улыбался мне, и весь его вид, казалось, выражал самое настоящее дружелюбие и уважение ко мне.

Я лежал на своей кровати на правом боку, подложив обе ладони под щёку, и со всем вниманием глядел на гнома.

Гном сказал мне, с присущей гномам таинственностью:

- А теперь я расскажу тебе три великие тайны из моей жизни.

Он объявил первую тайну:

- Я расскажу тебе о том, сколько мне лет, и как я жил всё это время в мире.

Рассказ был тоже условный, буквально, витающий, расплывающийся в воздухе и вибрирующий где-то в моём сердце. Поэтому, я его абсолютно не запомнил.

Гном объявил вторую тайну:

- А теперь я расскажу тебе, как живёт мой народ, сколько ему веков и чем он занимается в свободное от страха, еды и размножения время.

С этим рассказом тоже всё ясно: всё было невесомо-нереальным и смысл слов, если б я их запомнил, дошёл бы до моего разума лишь на третьи сутки, когда экзистенция гномова рассказа уже не могла бы пребывать в эфимерно-прозрачном состоянии и приняла бы твёрдое (относительно, конечно же, своей ранней формы; твёрже воли и алмаза нет ничего, это логично) агрегатное состояние вещества, выкристаллизировалась бы в смысл, облачённый в звуки и выраженный вербально.

- А теперь, - продолжал гном так, как на арене цирка объявляют смертельный номер, - я… И гном замолчал.

Молнии сверхскоростных мыслей заметались в моём разуме, разуме смертельно больного и спящего человека, совершая сверхработу – узнавание того, что должно быть, но чего невозможно узнать заранее, раньше, чем это будет. ( Это логично. Это – жизнь. Как гласит одна строка из рассказа многоуважаемого Сергея Грэй: « То – да, жизнь!») И на экране моего сознания засветилась информация, сообщающая мне, что сейчас гном должен бы рассказать о том, кто, собственно говоря, он сам.

Угадав мои мысли, гном, тоном вора и шута в одном лице, быстро произнёс:

- Ну всё, пока!

- Стой! – истерически заорал я. – Ты кто? Кто ты сам?

Гном метнулся под кровать. Тяжёлой тушей я вывалился на пол и ползком помчался за гномом.

И тут я увидел, что пространство под моей кроватью напоминает бесконечно огромную пещеру. Под сводом этой пещеры метались летучие мыши, а из глубокой темноты на меня уставились сотни пар  светящихся глаз. Откуда-то из глубины гулким эхом послышался смех гнома.

- Это и есть мой народ! Мы живём у тебя под кроватью! Мы живём, пока ты спишь!

Раздался громоподобный хохот всего подкроватного народа, а между стенами пещеры замаячило эхо бесконечного буддийского (если уж быть совсем точным – ваджраянийского) речитатива мантр и дхарни (если уж быть совсем точным – Дхарни Великого Сострадания, Да бэй синь толони цзин по-китайски; та, в которой есть  « Намо Арья Авалокетешвара Я», помните?), какие я слышал, когда более двадцати лет прожил в буддийском монастыре в Бурятии…

Я проснулся на полу. Оказывается, ночью я упал с кровати. Последнее, что я помнил – было слово «Бурятия». Бурятия, Бурятия… Хм! При чём тут Бурятия? Я никогда не был в Бурятии!



               
                3

В голове томами и тамами стучал пульс, наподобие шаманских барабанов, некогда слышимых мной в Бурятии. Логично, ведь там школа Ваджраяны…

Хм! Опять треклятая Бурятия! Чего это она ко мне так привязалась! Я никогда не был в Бурятии и даже никогда не мечтал там быть!

Я вошёл в туалет и остолбенел – на унитазе сидел страшный мужик с чёрными глазами и в ковбойской шляпе. Казалось, у него не было белков вообще, и его глаза представляли собой огромные, шириной во всю глазницу, чёрные зрачки. В диком исступлении и ярости он вскочил с унитаза и ринулся на меня прямо так, как был: со спущенными штанами и трусами. Он направил на меня, неизвестно откуда взявшийся в его правой руке, нож и ткнул им в мой живот… и растворился в воздухе, как не было его!

Я схватился за свой живот, ибо боль, царящая в кишечнике, была, буквально, непереносима! Единственное, о чём я думал в тот момент – скорее бы присесть на унитаз!..



Уже второй день меня никто не навещал. Лишённый нормального спокойного сна, чьё место заняли непрерывные галлюцинации, вызванные теми сильными препаратами, что я принимал для излечения, лишённый общества друзей, с кем можно было бы пообщаться, лишённый речи и наслаждения от поглощения пищи и напитков, лишённый всякого интереса к жизни из-за страшной боли при каждом вдохе-выдохе, я чувствовал себя самым несчастным человеком в мире.

 Прошлую ночь я не мог уснуть из-за непрерывной возни мыша (sic!), бегающего по всей квартире и даже у меня под кроватью. Лишённый всяких жизненных сил (ци, ки, прана, ману, vita vitalis), я даже не могу пугнуть эту маленькую серую тварь. А когда, наконец, заснул под утро – свалился с кровати и даже этого не заметил. Теперь же я измучен постоянным голодом и жаждой, утолить которые было невозможно теми птичьими порциями супа, воды или жидкой каши, которые я мог принимать, не опасаясь умереть от болевого шока в горле. Я также был измучен теми глюками, которые вызывали у меня таблетки: то Бурятия вновь всплывала в памяти, то маньяк, видите ли, в сортире… Глюки были настолько реальными, что я считал их всего лишь глюками только тогда, когда их не было. Когда же они были, я, словно, менялся и начинал жить с ними заодно и воспринимал их как реальность. Мой разум и глюки от лекарств, словно, были заговорщиками против меня! Отсюда я сделал вывод, что сам Я – это не есть мой разум, рассудок или мозг, что Я – это нечто большее, чем мыслительная деятельность мозга. Душа? Души не существует. Дух? Духи – это языческие божества. Внутреннее Я? А что, есть внешнее? Эго – это всего лишь постоянное осознание себя обособленным от внешнего мира. В этом-то и корень. Всех. Твоих. Сейчас читающего это. Проблем. Бед. Разочарований. Одним словом – страданий. Так что же такое я сам? Это-то вопрос в то время интересовал меня меньше всего в мире и лежал в складах сознания где-то между желанием сходить в туалет и желанием умереть.



Поняв, что собственными силами мыша мне не убить и не прогнать, я решил найти себе помощников.

Воскурив китайские благовонья перед своими кактусами, я написал им приказ: УБИТЬ  МЫША  СЕЙ  ЖЕ  НОЧЬЮ, ИЛИ  Я  ВАС  САМ  УБЬЮ. И подпись: ВАШ  ХОЗЯИН,  КОТОРЫЙ  БОЛЕЕ  ПЯТИ  ЛЕТ  ЗАБОТИЛСЯ  О  ВАС  И  НИ  РАЗУ  ДО  СЕГО  ДНЯ  НИЧЕГО  НЕ  ТРЕБОВАЛ  ВЗАМЕН. Конечно, я писал особым ритуальным шрифтом на красной бумаге  каллиграфической кистью и чёрной тушью. Сами понимаете, ритуал упрощён, так как не просто в наше время по первому же желанью найти незамедлительно пергамент, совиные или куриные лапы и куриную же кровь.

Всю ночь я не мог уснуть. Мне мешали поющие у моего изголовья иволги, стучащие по всем стенам, мебели и потолку дятлы, стоящая где-то в ногах выпь и парящий вокруг люстры лунь.

Я встал и отправился на кухню, чтобы выпить воды. Священник налил полный стакан и протянул мне. Я сделал два глотка и чуть не умер от боли.

- Не угодно ли вина? – предложил гусар, сидевший за столом.

Я дал понять, что ничего не хочу. Я помолился водопроводной трубе и крану и, отпиннывая мельтешащих под ногами кур, дошёл до кровати и упал в неё столетним трупом. Или уставшим лосем. Эти несколько метров от кровати до кухни и обратно, эти несколько мелких глотков воды совсем отняли все мои силы. И вдруг я ощутил, что куда-то погружаюсь – то ли в сон, то ли в бред и агонию. На меня участливо взглянул фламинго.   

- Как вы, Темучин? – спросил он.

- Нормально. Когда выступаем? Готовы ли воины? Отборны ли лучники? Сильна ли конница?
Фламинго не дали возможности ответить мне трое рослых мужчин, оттолкнувших птицу пинками.

- Господин, мы сделали всё возможное. Ходатайствовали за ваше прошение перед самим Акибой Гонгэном. И вот ваша воля исполнена. Завтра днём, часа в два или три, мы схватим эту тварь и парализуем минут на десять. Это произойдёт в прихожей. Вы же, господин, не теряйтесь и убейте скотину.

Я уже мало что понимал, всё плыло у меня перед глазами, а звуки слились в непрерывный шум в ушах, вроде морского прибоя.

Я спал, как труп, вроде, не видя снов. Однако всю ночь я слышал непрекращающийся «Ом-м-м-м!»

Когда я проснулся, возле кровати сидел лама.

- Монахи молятся за тебя, брат. Не отчаивайся. Не прекращай борьбы! Скоро болезнь достигнет своего пика, а затем пойдёт на спад, и ты поправишься. Эта болезнь, при серьёзном лечении, длится не более двух-трёх недель…

Я не дослушал его и опрометью ринулся в туалет. 

Выйдя из туалета, я долго стоял в прихожей и чего-то, сам не знаю чего, ждал. Вдруг всё моё внимание сфокусировалось в одной серой точке на полу, и я почувствовал, что моя рассеянность куда-то улетучивается. На полу неподвижно сидел мышь. Р-р-раз! И я раздавил эту тварь и выбросил в мусорное ведро.

Довольный, я, отпиннывая кур и непрерывно здороваясь с гусарами, католическими монахами, ламами, английским графом и самим собой здоровым, добрался до постели и впал в полуденную дрёму. На улице стоял в разгаре июль, а я, бледный и чахлый, валяюсь дома в бреду. Конечно, обидно. Ведь на июль я планировал поездку на морской курорт, поход в горы и устройство на новую работу. Болезнь перечеркнула все мои планы. Единственное, что у меня осталось – воспоминания о моей монашеской жизни в бурятском храме и о собратьях во Дхарме Ваджраяны…


               
                4

 «Которые сейчас молятся за меня…» - непрерывно твердил я, пока окончательно не проснулся. Я совсем потерял чувство времени и не знал, то ли сейчас поздний вечер и начало ночи, то ли поздняя ночь и начало утра. Я даже не был уверен, что за окном июль, а всё, почему-то, грешил на сентябрь. Я не знал, то ли я проспал несколько минут, то ли я проспал целую вечность.

Я встал и направился в туалет. Проходя через прихожую, на том самом месте, где днём я убил мыша, я почувствовал себя плохо. Плохо. Очень плохо. Меня вырвало прямо на пол. В ванной я умылся и, еле живой, отправился к постели.

В полночь я почувствовал, что меня бьют по голове. Я проснулся. Надо мной стоял усатый мужчина, приладивший одной рукой зубило к моему виску и непрерывно долбящий молотком во второй руке по этому самому выше упомянутому зубилу.

Вопреки логике, первое, что мне пришло на ум – это узнать, как его зовут.

- Ты кто? – спросил я.

- Часы… - сказал он и исчез.

Часы и впрямь били полночь, и я не знал, куда убежать от этого шума. Бегая наугад в тёмной комнате и ища выключатель, убегающий от меня по стенам, полу и потолку, я наткнулся на что-то бедром. Казалось, в центре моей комнаты стоит статуя – настолько этот предмет был крепок, твёрд и тяжёл. Однако эта статуя была сплошь покрыта длинной густой коричневой шерстью и ростом доходила мне до груди.

Свет в комнате зажёгся сам, без моего участия. Предметом оказался молчаливый медвежонок, чьи глаза сосредоточенно глядели на меня. Его нос непрерывно издавал сопящие звуки (Сю-Сю), а челюсти шевелились. Казалось, он жевал что-то: то ли воздух, то ли жвачку, то ли собственные мысли или свой же язык.

- А ты-то кто? – устало спросил я.

- Я домовой. Ты сегодня испачкал прихожую. Иди и уберись там. Это была месть мыши, но мы его дух  уже изгнали. Иди и уберись.

- Кто это «мы»?

- Совет домашних духов. Нам неприятно жить в доме, где блюют прямо на пол. Иди и уберись.

- Я-то сейчас… Сейчас уберусь. Но и ты тоже убирайся! – рявкнул я, но он мою агрессию игнорировал.

- Ты молодец, что использовал кактусы. Но знай: не только они, а все предметы в твоём доме – твои слуги. И ты можешь использовать их в любом деле, как царь использует министров. Для этого нужно обращаться к духам дома и духам-покровителям, и дело обязательно сладится. И ещё… Раз уж мы встретились и разговариваем, я тебе сообщу кое-что. Духи дома недовольны. Вот этим! – он указал на православную икону.

- Я уберу. Скажи, почему ты медвежонок, а не лохматый карлик? – почему-то я всегда представлял домового старичком, ростом с ладонь. А тут передо мной стоял медвежонок, высотой мне до сосков.

- Форма не имеет значения. Домовой – это дух. А дух – бесплотен. Сейчас я медведь, но ты мог встречать меня и раньше в виде других  животных или предметов в твоём доме.

- А где ты живёшь?

- Я живу во-о-он в той нэцкэ, изображающей крысу, сидящую на венике.

- А кто ваш правитель? Акиба Гонгэн?

- Да.

- А кто управляет им?

- Рудра Шива.

- Тот, который Нилакантха? – уточнил я.

Почему, думаю, это индуистское божество вхоже под этим именем в буддийский пантеон?

Почему это и некоторые другие индуистские имена богов упомянуты, скажем, в той же пресловутой Дхарни Великого Сострадания? Грёбаные эклектики!!!

- Да. Нилакантха. Но между ними ещё сотни и тысячи иерархических  звеньев. В конце концов, Акиба Гонгэн – лишь демон, хоть и бодхисатва. А Шива – это стихия (а не личность). Это один из атрибутов бытия, природы, вселенной.

Убравшись в прихожей, я почувствовал такую усталость, которой не испытывал никогда в жизни. Ощущение, будто я каторжник на рудниках. И это в наш-то век атомов, вибраторов и оружия массового поражения, век клонированных мёртвых овец, век насмешки над религиями, век птичьего гриппа, век, когда исследователи-палеонтологи настолько досконально смогли изучить дерьмо бронтозавра, что теперь мы смело можем утверждать, что ЗНАЕМ, что эта скотина ела, какой пищи избегала, какие болезни мучили её тело, а терзания и эмоции – её душу! Хи-хи, которой, конечно же, нет… Я направился к постели. Жаль, что у меня сломался телевизор! От этого я так одинок!

Проходя мимо кухни, я увидел честную братию – католический священник, иудейский священник, гусар и английский граф. Они пили вино и оживлённо беседовали.

Я вошёл в свой кабинет и увидел, что за моим письменным столом сидят два скелета и курят.

- Почему вы курите? – спросил я.

- Потому что ты куришь.

- А почему вы скелеты?

- Потому, что курение для тебя в твоём нынешнем состоянии – равнозначно самоубийству.

Я лёг на постель и попытался заснуть, но смех и оживлённая беседа на кухне не давала мне расслабиться. Скелеты непрерывно кашляли и щёлкали зажигалками – и это тоже раздражало меня.

Вдруг, откуда-то с потолка прямо по стене ко мне на постель стала спускаться розовая прозрачная корова с крыльями. На обоих боках у коровы было написано «Птичье молоко».

Каждый шаг коровы озвучивался какой-нибудь нотой, сыгранной на кларнете.

До, ре, ми, фа, соль, ля, си, до третьей октавы…

Корова, почему-то, перепрыгнула целую октаву! И за что индусы любят их? Эти рогатые – такие непоследовательные!

- Хочешь, я спою тебе колыбельную – и ты уснёшь сладко и спокойно? – ласково спросила корова.

- Не хочу! – я почувствовал ненависть. Я ненавижу коров, коз и сексапильных  женщин.

Обиженная корова удалилась обратно в потолок – си, ля, соль, фа, ми, ре, до-о-о…

Я подумал, что этот музыкант, живущий надо мной и играющий на духовых инструментах, когда-нибудь у меня получит, если не прекратит свои концерты для друзей-пьянчуг по ночам.

               
                5


Мой долгожданный отдых на курорте! Я ехал на катере, стоя рядом с очень красивой девушкой, по Амазонке. Закат превращал экваториальные леса в нечто бледное, серо-зелёное, реку – в нечто розово-красное, а небеса – в нечто золотистое. Девушка обнимала меня, а я – её. Мы целовались и говорили друг другу о своих чувствах. Девушка была очень богата, а я – очень счастлив оттого, что я теперь её муж и обладатель всего её состояния.

Мы остановились возле какой-то деревушки, состоящей из нескольких десятков хибар на сваях, призванных защитить жильё от разливов реки в сезоны дождей. Навстречу нам вышла толстая босоногая негритянка в одежде домработницы.

- Господа прибыли! – скалилась она ослепительно белыми зубами.

- Прочь с дороги, чушка! – крикнула моя жена и оттолкнула негритянку. Та поскользнулась и шлёпнулась в грязную лужу…

Я проснулся, полный тоски по тому, что это был всего лишь сон, и вместо богатой симпатичной жены мне остаётся лишь коротать свой век в обществе домовых, духов да собственных глюков, вызванных то ли ампенцилином, то ли ещё хрен знает чем.

Я вошёл в кухню. На стуле сидел человек с мечом и весьма грозным видом. Его шею украшали бусы из человеческих пальцев.

- Остановись! – крикнул он. – Я Ангулимал!

- Движения нет без побуждения. Поэтому я говорю тебе, - я поправил свою красную шафранную тогу, - Ангулимал, остановись!

Я отпил несколько глотков воды и понял, что боль сегодняшняя во много раз сильнее боли вчерашней. Я помолился люстре и вернулся в свой кабинет.

За письменным столом сидел мужчина, сплошь покрытый золотыми украшениями.

- Ты кто? – спросил я.

- Я – Амугуланг Едлегчи, или просто – царь Антиох.

- Что ты делаешь за моим письменным столом?

- Пишу письмо моему учителю Нагарджуне. Это логично.

- А где Ангулимал?

- Кто?

Я показал ему язык, намекая на его комичное обучение у мертвеца в мешке.

 Я лёг на кровать и попытался заснуть.

Меня разбудили какие-то люди.

- Чего вам?

- Учитель, пойдёмте-пойдёмте! Народ уже собрался и ждёт вашей речи.

Меня вывели под руки к какому-то невероятно огромному дубу. Под ним протекал ручей, очень чистый, прозрачный и прохладный. Напротив меня стояла толпа верующих. Среди них был человек очень мне знакомый. Где-то я его видел. Вероятно, в зеркале…

Я начал: «Источник этот даёт силу, покой и счастье. Но смысл счастья не в том, что ты пьёшь эту воду сам, а в том, что ты можешь поделиться этой водой с другими!..»

Люди одобрительно закричали и захлопали в ладоши.

- Учитель, - шепнул мне на ухо главный ученик. – Солнце уже в зените. Можно открывать…

- Я открываю сейчас этот источник для вас до месяца Урожайного. Встретимся завтра на церемонии жертвоприношения. Будьте счастливы, мирны, блаженны…

Верующие бросились набирать воду в принесённые с собой вёдра и кадки, при этом провожая меня одобрительными возгласами и аплодисментами. Ученики дали мне мой посох и взяли под руки, чтобы мне было легче идти. Действительно, трудно передвигаться без посторонней помощи, когда тебе более ста пятидесяти лет!

Дай-ка, думаю, проверю старшего ученика.

- Ты считаешь, что готов занять моё место, если небо вдруг не сегодня-завтра призовёт меня? – спросил я его.

- Думаю, готов, - самонадеянно ответил он.

- Хорошо. Я не спрашиваю тебя о том, что было после пятнадцатого числа. Но скажи мне: что было до пятнадцатого?

Он затруднился с ответом.

- Эх-хе! – ответил я. – Пока ты не поймёшь, что было до начала бытия – не думай, что ты готов.

Они проводили меня обратно в мою квартиру, уложили на кровать, с поклоном попрощались со мной и удалились. Это логично, ведь  действие препаратов закончилось. Пора было принимать новую дозу. Лечение, сами понимаете. От чего? ОТ  ВСЕГО!!!



Вечер я провёл  на кухне в компании католика, иудея, графа и гусара. Я налил себе воды и помолился газовой плите.

Я поднёс стакан с водой ко рту, и граф отпил бокал вина. Я спросил:

- Тяжело, граф?

- Вовсе нет, падре, - ответил я себе.

- Давайте выпьем все вместе по-очереди, - предложил я.

- Давайте, поручик! Отличное предложение! – ответил я.

- Пусть сначала граф пригубится к братине! – сказал я.

Я отпил ещё немного воды из бокала и передал братину с вином самому себе, сидящему напротив.

- Теперь вы, падре, - сказал я.

Я отпил ещё воды.

- Теперь вы, поручик, - сказал я.

Я отпил ещё воды.

- Теперь вы, реве, - сказал я.

Я допил всё до дна.

Я долго сидел и беседовал  со своими ипостасями, пока не понял, что я так ничего и не пил, это всё мне привиделось. Я бы просто не смог так легко хлестать воду в том состоянии, в каком был!

Я налил себе воды и попытался сделать хотя бы небольшой глоток. Адская боль пронзила меня, и я понял, что горло моё окончательно сузилось. Я не могу сглотнуть слюну! Я ею захлёбываюсь! Я не могу даже дышать, даже дышать мне очень больно! Я не могу открыть рот шире одного сантиметра! Тогда я ясно ощутил, что этой ночью умру.

               

                6

С утра меня разбудили мои сотоварищи по оружию.

- Икинобу, - сказал один самурай. – Ты будешь сегодня охранять принцессу, господин Мотохиро так сказал. Она едет на съёмки фильма. Ты должен неотлучно сопровождать её! Есть вероятность, что на неё будет совершено покушение.

- Я всё понял, - сказал я и принялся собираться…



Операторы, гримёры и другие люди вертелись вокруг трамвайной остановки. Трамвай приближался. Принцесса должна была сыграть сцену, где её героиня заходит в трамвай вместе с другими пассажирами и уезжает. Я крепко держался за рукоять меча и озирался по сторонам.

Вдруг, из камышей, растущих вокруг болота, возле которого стояла трамвайная остановка, выскочил ниндзя и дунул дротиком из дыхательной трубки. Взмахом меча я отбил дротик и проснулся.

Остальные сокамерники уже давно встали. Я надел свою тюремную оранжевую форму и пошёл во двор. В одной из камер, мимо которых я проходил, я заметил таинственно улыбающегося Далай-ламу.

- Принёс? – спросил я.

Он молча дал мне пузырёк с амфетаминами, и я продолжил свой путь.

Оказавшись совсем один, я проглотил сразу три колеса. Вдруг, сзади меня одёрнула чья-то ладонь.

Передо мной стояли два рослых тюремщика.

- Говорят, у тебя колёса есть. Давай их сюда, - рявкнул один из них.

Я озверел до безумия. Я  НИКОГДА  НИКОМУ  НЕ  ОТДАМ  СВОИ  АМФЕТАМИНЫ!!! Я скорее умру, чем отдам их!

И я принялся избивать обоих бугаёв с такой лёгкостью, будто они – манекены.

Убив их, я достал пузырёк и высыпал всё содержимое себе в рот. Там было больше двадцати колёс. Я упал и умер.

Я проснулся и понял, что здоров. Я был здоров окончательно! Рядом лежал пустой пузырёк из-под ревита…




P.S.    Я подумал тогда: всё это время я болел, а теперь – выздоровел! Ура! А потом я засомневался: может, я всё это время был здоров, а теперь заболел?..


Сергей Грэй
2006

из сборника ВЫХОД В СОЛНЦЕ