ДЛЯ ЧЕГО РОЖДАЕТСЯ ЧЕЛОВЕК
История одной необычной жизни
Философы всех времен и народов пытались ответить на вопрос: для чего рождается человек? Но мир так и не получил на него ответа. Не желает раскрываться тайна сия. И о людях, что бы ни делали они , рассказываем чаще в прошедшем времени, то есть о том, что уже совершилось. Вперед же заглянуть никому не дано. И в данном случае нам предстоит оглянуться в прошлое, окинуть взглядом сложную, во многом трагическую, но достойную памяти жизнь Бориса Ивановича Черкуна.
В нынешнем году ему исполнилось бы пятьдесят, но уже три года как его нет. Тяжкое военное детство, как и у большинства сверстников, наложило свой отпечаток на всю его дальнейшую жизнь. По завершении десятилетки направил он стопы свои не в университет, не в институт, а поехал в военное пограничное училище. Конечно, гарцевать на коне по горным тропам в любую погоду романтично, заманчиво для нормального здорового парня. Но не только романтика стала главным критери ем в выборе профессии. Послевоенная бедность, убогость родительского состояния исключала всякую возможность в оказании материальной помощи сыну, а военное училище берет курсантов на полное довольствие.
Не станем лукавить. И учёба, и особенно тревожная жизнь на заставе не угнетали, а бодрили молодого офицера. Жизнь текла бурно, тревожно и вполне удовлетворяла мятущуюся душу. Два года пролетели, жениться успел, и с головой ушел в дела пограничные… И вдруг после очередного медосмотра совершенно неожиданно выяснилось, что офицер Черкун по состоянию здоровья не может оставаться на службе в армии.
Не вышибла из колеи столь неурочная демобилизация. На первых порах пошел работать на завод, поступил на заочное отделение института в том же городе, где остался после службы.
Все планы, надежды полетели прочь. Болезнь Иценко-Кушинга расправляется с жертвой по-своему: человек начинает дико полнеть, словно его надувают, как резинового. Сердце работает с огромными перегрузками, скелет с трудом несёт заплывшее жиром, кисельное тело. Это – болезнь надпочечников, недостаточно пока изученная.
Лечиться направили в Москву, в Институт экспериментальной эндокринологии. Этот институт стал для него местом обитания на долгие годы. Сначала – множество различных исследований. Затем операции на надпочечниках, которые не дали ожидаемого результата. Явно требовалось нечто более радикальное, то есть необходимость удаления больного органа. Но существовало твёрдое непререкаемое учёное мнение, хотя решительно ничем не подкрепленное, что удаление надпочечников – это неминуемая и немедленная смерть оперируемого. Минздрав строжайше запрещал такие операции.
И только разумное содружество двух людей – профессора А.П.Калинина и больного Б.И.Черкуна – позволило преодолеть заскорузлую догму. Горячая, настойчивая инициатива шла от больного. Вопреки запрету, сначала был удален один надпочечник, а потом, когда и это не дало нужного эффекта – удалили второй. Так Борис Иванович оказался первым и на какое-то время единственным человеком испытавшим жизнь без надпочечников.
Невеселая эта жизнь. ВТЭК определила первую группу инвалидности на всю оставшуюся жизнь. Обозначилась пигментация кожи на лице, подступилось много других неудобств в новой жизни, более значительных. Но отвратительное ожирение все-таки удалось перебороть!
Известно, что беда не приходит одна – непременно за ней какая-нибудь некрасивая подружка тащится. Не выдержала таких испытаний жена Бориса Ивановича – сбежала ещё до возвращения его из больницы, увезла с собой сына, не оставив адреса. От такого удара не всякий здоровый удержится на ногах…
Но не это главное в рассказе об этом замечательном человеке. (А что до случая с женой, так в последние десятилетия, кажется, было бы более необычно, если бы она осталась рядом с мужем инвалидом). Самое же удивительное заключается в том, что напряженная шестилетняя борьба за жизнь шла рядом с борьбой за знания. В конечном счете получился своеобразный университет, который прошел Черкун.
Многое из истории этого человека рассказано им самим в автобиографической повести «Эдельвейсы растут на скалах» (ЮУКИ,1982). О главном герое повести Макара Овчарова говорится в послесловии:
«Неожиданно для меня Макар оказался философом – моего героя заинтересовала диалектика естествознания. Пришлось серьезно заняться науками: философией, математикой, физикой, теорией относительности, проблемами логики, мышления и познания… Макар решил выяснить, в какой мере человеку, не имеющему специального образования, доступна информация, добытая наукой, и как он может реализовать полученную таким образом информацию. Важно было также выяснить для себя вопрос о самостоятельности мышления в выборе темы, литературы для собственного духовного роста, роста человека, на которого не давит ничто: ни начальство, ни материальная, ни продвижение по службе и так далее. Оценка же результатов – по конкретному продукту мыслительной деятельности. А мыслить всегда означало – существовать!».
Да, ни материальная заинтересованность, ни карьера, ни мнение научного руководителя – ничто на него не давило, кроме страшной и беспощадной болезни. Доктор не чинил препятствий увлекательным занятиям пациента. И Борис Иванович отдавался науке весь, целиком, когда позволяло состояние здоровья. День ото дня полнилась его картотека именами учёных, названиями научных работ. Десятки складывались в сотни. А за шесть лет такого вот непринужденного счёт научных работ перевалил за три тысячи.
Об этой стороне больничной московской жизни Б.И.Черкун умалчивает в своей повести «Эдельвейсы растут на скалах». И разговор о ней особый. Многие дни, словно минуты, пролетали в библиотеке имени В.И.Ленина за чтением книг, о существовании которых ранее не подозревал.
Лирик по натуре, когда-то он даже представить себе не мог, что скучной наукой можно заниматься без принуждения. Но перевернулось всё неожиданно. Об этом Б.И.Черкун очень интересно рассказал в своей работе «Человек разумный – человек познающий», поставив эпиграфом к ней слова В.Г.Белинского; «Величайшая слабость ума заключается в недоверии к силам ума». Эти вещие слова философа много раз подтверждаются и в названной и в двух других работах этого автора. К сожалению, ни одна из них не увидела света. А надо бы, очень надо обнародовать эти работы, изобилующие отнюдь не ординарными мыслями.
Вот как это было: «решил я все же прочесть дюжину-другую книг по философии. И вдруг обнаруживаю, что в этих книгах говорится о самых обыкновенных, земных вещах. Потом пришлось потревожить эволюционную теорию. Но чтобы осмыслить её, необходимо было ознакомиться с основами генетики. А последняя требовала хотя бы элементарных представлении о теории информации. А та, в свою очередь, заставила ... И пошло и поехало: логика, математик, физика ... И самым удивительным открытием для меня в то время было то, что постигались все эти премудрости, не требуя дискомфортных усилий. Просто, читая, нужно было мыслить, анализировать, задаваться вопросами и выяснять, имеются ли на них ответы». Встречаются нередко и такие вопросы, на которые наука вообще не даёт пока ответов.
Но главная цель работы «Человек разумный – человек познающий» - показать возможность, полезность и даже преимущество самообразования перед традиционным университетским образованием. Включая в понятие «самоучка» тех, кто не имел высшего образования вообще, кто серьезно занимался самообразованием до поступления в высшую школу и кто имел образование в одной области науки, а значительных успехов достиг в другой отрасли науки, автор приводит многочисленные примеры из истории науки: «Дж. Бруно, Леонардо да Винчи, Галилео Галилей, Томазо Кампанелла, П.Н.Лебедев, Левенгук, Меньдель, Спенсер, Спиноза, Дж.Стивенсон, И.П.Кулибин, А.Нобель, Дж.Уатт, Мухамед Улугбек, Ж.Б.Фурье, Ш.Фурье – все они великие самоучки»
В работе множество других примеров, имен, в том числе основоположники диалектического материализма – Маркс, Энгельс, Ленин. Приводится цитата из сочинения Ф.Меринга о К.Марксе: «…По собственным словам Маркса, юриспруденция как дисциплина стояла для него в университете на втором плане: главными предметами он считал историю и философию, но и по этим двум дисциплинам он мало посещал лекции… Уже в университете Маркс работал самостоятельно: в два семестра он овладел запасом знаний, который нельзя было бы усвоить и в течение двадцати семестров, если воспринимать их маленькими порциями по системе академической кормёжки».
«Циолковский из-за глухоты не мог посещать даже начальную школу. Всего достиг путем самообразования. Не странно ли: в мире мириады дипломированных специалистов, теорию космических полетов разрабатывает самооучка. Более того, аттестованные мудрецы не признали учение -Циолковского - не сумели осмыслить уже готовое. Зато горазды были высмеивать его...».
В науке, как и в искусстве, необходимо уметь увидеть то, чего не видят другие, и ещё – уметь удивляться, подобно тому подростку, который приехал в Ленинград поступать в ПТУ и, впервые увидев разведение половин мостов, очень удивился: «Для чего это в небо их таращат?!» - «А как же иначе?» - спросили у него. – «А почему не так?» - И показал горизонтальный развод на своих ладошках, сводя и разводя поворотом кисти рук.
Из поколения в поколение более полутора веков постигали учёные мужи мостостроения, и никому из них не пришло в голову то, что потрясло неученого подростка. Всякому, даже совершенно неподготовленному в этой области знаний человеку, совершенно очевидно, что горизонтальный развод половин мостов – легче, проще, доступнее, дешевле, надежнее и так далее, то есть по всем статьям выгоднее, так во имя чего же говоря словами упомянутого подростка, учёные всего мира «таращили» в небо половины мостов? Чем объяснить сие, ежели не закомплексованностью, передаваемой от поколения к поколениию?
В названной работе Б.И.Черкун убедительно доказывает, как самообразование, постоянно подогреваемое любознательностью, разжигает интерес к изучаемому предмету, а систематическое образование чаще всего буквально душит этот интерес, поскольку обучающийся обречен «проглатывать» готовые «истины» и запоминать их так, как подаёт преподаватель – не иначе. Всякое «вольнодумство», изыскание дополнительных материалов, кроме лекций, у многих учащихся не только не в почёте, но и не одобряется. Читать дополнительную литературу не возбраняется, конечно, так опять же лишь по рекомендательному списку. Потому студенты в большинстве своем и обходятся зубрежкой лекций.
Так все мы, окончив, скажем среднюю школу, в знаниях оказываемся похожими на строй солдат, хорошо выучивших строевой устав. Все помним и хорошо знаем: чтобы доказать, к примеру, наличие в проводнике круговых токов, надо вокруг обесточенного вертикального провода установить на подставках несколько магнитных стрелок, затем пустить по проводнику ток, и все стрелки как по команде, одинаково окрашенными концами повернутся в одну сторону друг за другом. Вот они круговые токи, почти пощупать можно.
Влияние электрического тока на магнитную стрелку было открыто Г.Х.Эрстедом в феврале 1820 года (по другим сведениям – в декабре 1819 года). Потом это явление наблюдалось многими учеными, т.е. «стрелочные» эксперименты так утвердились, что никаких сомнений не вызывали. Да и какие могут быть сомнения в истинности полученных знаний, когда их подтверждают такие ученые, как Фарадей, Максвелл, Эйнштейн и другие. И кому придет в голову проверить или перепроверить то, что утверждают непререкаемые авторитеты!
Титулованному учёному достаточно высказать сомнение в истинности знаний утвержденных авторитетов – и он обретет неприятности. А безвестному Черкуну терять нечего, потому он, обнаружив во многих научных работах некие несоответствия и сделав собственные выводы, решил проверить их в эксперименте. Но не в точности повторить, как это делают учителя в школах, а чуть-чуть изменив условия опыта. Всё он сделал так же, как его когда-то учили: и вертикальный проводник, и магнитные стрелки вокруг него. Разница была лишь в том, что стрелки не на подставках с иголками крепились, а были на ниточках подвешены.
Включил ток – и, как и ожидал, стрелки, получив большую свободу, мгновенно, напрямую пришлепнулись к проводнику! Не пожелали показывать круговые токи. Эксперимент, благополучно переживший во всех учебниках физики более полутора сотни лет, в одно мгновение потерял свою доказательность. Я не думаю, что именно Черкун первым обнаружил описанный эффект. Скорее всего учителя физики, а особенно школьные лаборантки, готовя приборы к очередному уроку, не однажды роняли стрелки, и они так же закономерно прилеплялись к проводнику, но это считалось досадной неловкостью, и только Б.И.Черкун, проводя эксперимент, ожидал именно такого результата.
Это лишь один и, может быть, не самый яркий пример проверки «проверенного». В большой работе «Сведение магнетизма к электричеству», занимающей около 400 страниц, Черкуном описана целая серия оригинальных экспериментов, заставляющих глубоко задуматься над устоявшимися научными знаниями, которые держатся именами непререкаемых авторитетов.
Борис Иванович Черкун был человеком чрезвычайно скромным. Таких в наше время не часто встретишь. И он вовсе не собирался «воспарить» над авторитетами. Такое ему и в голову не приходило. Он поступал и жил по формуле Аристотеля: «Платон мне друг, но истина дороже». К тому же с работой по электромагнетизму он выступил не сам по себе, а под прикрытием авторитета Ампера, который с самого начала предлагал «рассматривать магниты, как совокупность электрических токов». Но ни современники Ампера, ни потомки не нашли нужным осмыслить это предложение. Тогда, полтора столетия назад, возобладала теория Фарадея, поддержанная и «одетая в математические одежды» Максвеллом.
Современная теория электромагнетизма изобилует множеством парадоксов. А «фокусы» взаимодействуя обыкновенных магнитов преподносят массу самых неожиданных сюрпризов, совершенно необъяснимых с точки зрения современной теории электромагнетизма, зато с помощью совета Ампера Б.И.Черкун любое явление подобного рода объясняет совершенно логично, доказательно, и «чудесам» не остается места».
Работа «Сведение магнетизма к электричеству» написана популярно, в ней сможет легко разобраться любой инженер. И в этом тоже видится незаурядный талант автора: далеко не всякому дано рассказать об очень сложных вещах с такой простотой и наглядностью. Но ни этот труд, ни другие пока не опубликованы.
Однажды он всё-таки отважился послатьв научный журнал небольшую статью. Там реакция – обычная: откуда взялся такой 2писатель»? И прежде чем читать рукопись, выслали автору карточку, чтобы он заполнил её и признался, кто он такой. В карточке, кроме много прочего, надлежало сообщить, какое у автора учёное звание. А поскольку в той графе оказался прочерк, то и вернули ему рукопись, не прочитав. То есть прежде всего учитывается КТО написал статью, а не ЧТО в ней написано. Если написал начальник от науки, то сразу ясно, что непременно скажет новое слово в науке.
Последние полтора десятка лет Борис Иванович жил в Магнитогорске. Его небольшая однокомнатная квартира без остатка заполнена была книгами, ксерокопиями, картотекой, множеством приборов, преимущественно самодельных. Провода, катушки, измерители – ступить негде. Бесконечное число экспериментов, их усовершенствования, находки, удачи, а порой и провалы заполняли всю жизнь. И если постигала неудача, начинал снова всё с исходного рубежа. За этими занятиями он легче переживал своё одиночество.
До самых последних дней он был благодарен В.А.Смеющеву, тогдашнему секретарю Магнитогорского горкома партии, который сумел понять и оценить деятельность Б.И.Черкуна. Иные приборы невозможно было изготовить в домашних условиях, и Виктор Александрович хлоптоал в мастерских, помогал в доставке готовых приборов на квартиру. При его содействии и участии было проведено обсуждение одной из работ Б.Черкуна. Обсуждение проходило с участием двух докторов и двух кандидатов наук, но заранее знаком был с рукописью лишь один из них. Да если бы и все они прочли этот труд, мало бы что изменилось, поскольку здоровые люди со степенями заведомо восприняли инвалида и самоучку как чудака.
На деле же всё оказалось не так просто, как показалось ранее. Работа называется «Движение как диалектическое равновесие». И требует она не только знания физики, но и философии, даже больше философии. Автор претендует на открытие сущности движения. А оппоненты, защитив свои звания по определенным узко специальным темам, оказались не вполне готовыми к такому разговору ни по физике, ни по философии. В этом, разумеется, нет решительно ничего зазорного, подобное состояние совершенно естественно, потому как не каждую же минуту мы держим в памяти всё ранее известное. Вместо того, чтобы просто, по-человечески признаться в этом, оппоненты во что бы то ни стало решили «не позориться» перед самоучкой, не показывать своей неподготовленности. Потому и разговор получился странный до курьезов, так как каждая сторона говорила на своём языке. И сколько Б.Черкун ни пытался раскрыть идеи своего труда – его не услышали.
Главный оппонент (тот, что заранее был знаком с рукописью) обвинил автора , что тот будто бы пытается выдать известный закон возрастания энтропии (второй закон термодинамики) за диалектическое равновесие… Труднее придумать более нелепое возражение, поскольку Черкун говорит о мировом, всеобщем САМОДВИЖЕНИИ, о вечности, НЕУНИЧТОЖИМОСТИ движения, а ему приписывают прямо противоположное. К тому же закон об энтропии – узкий, частный закон, применимый лишь для так называемых закрытых, ИЗОЛИРОВАННЫХ систем. Так ведь надо ещё найти такую идеально закрытую систему, если учесть, что во Вселенной всё взаимосвязано и взаимозависимо.
Тяжело пережил Борис Иванович обсуждение, а точнее осуждение его работы – в больницу попал. К тому же злые языки принялись бить наотмашь, с ядовитым хихиканьем покручивали пальцем у виска. Давно и верно сказано, что злые языки страшнее пистолета… Но В.А.Смеющев вскоре уехал из Магнитогорска, и покатилась судьба Бориса Ивановича к последнему рубежу. Помочь ему я ничем уже не смог.
Скончался он 16 августа 1985 года на станции Тобол Кустанайской области. Отдохнуть, отдышаться поехал туда к родственникам…
В феврале восемьдесят шестого года удалось мне побывать в новосибирском Академгородке. Встретился там с доктором физики, профессором, занимающимся вопросами теории. Не отмахнулся он. Спасибо. За неделю проработал он четырехсотстраничный труд Черкуна, оценив его как честный, самостоятельный, с оригинальным подходом к рассмотрению многих парадоксальных явлений современной электродинамики. Даже высказался за создание учебного пособия для старших классов специальных физических школ на основе нескольких глав из рукописи Б.Черкуна «Сведение магнетизма к электричеству». Больше всего учёного заинтересовали парадоксы обыкновенных магнитов и доказательное объяснение любых вариантов их взаимодействия. Предлагал и свою помощь в издании такого пособия.
Но когда речь заходила о классических экспериментах, до сих пор вставляемых в школьные учебники физики и опровергнутых экспериментами Б.Черкуна, профессор пытался либо уйти от ответа, либо утверждал, что в вузах студенты всё это узнают «правильно». Так для чего же морочить головы миллионам школьников устаревшими «истинами»?
Оказывается «по-старому проще объяснять материал». Словом, я еще раз убедился, как далеко зашло администрирование в науке. Своеобразная «лысенковщина» живет не только среди биологов, хотя вроде бы все знают, что в науке нет ничего вреднее командного стиля.
Уже в самолёте, на пути из Новосибирска, меня неотступно одолевал вопрос: а как же быть школьным учителям физики! Ведь если верно, что в институте будущий учитель узнал научную истину, то, вернувшись в школу, он вынужден извращать эту истину, лгать во имя «упрощения», руководствуясь школьной программой и учебником. Однако беседы с выпускниками вузов наводят на мысль о том, что профессор, мягко говоря, слукавил.
В действительности, видимо, лишь в специальных НИИ учёные постоянно сталкиваются с парадоксами, и говорят о них. А как их объяснить, никому не ведомо. И здесь добрую службу могла бы сослужить гласность, ноона в эти сферы не пробилась. Сошлюсь на знакомство с другим учёным. В недалёком прошлом это – старший научный сотрудник НИИ высоких напряжений при Томском политехническом институте Г.В.Николаев. В январе 1966 года газета «Советская Россия» дала крохотную заметку под заголовком «Вопреки классикам». Из пяти предложений, составивших эту публикацию, выяснилось, что автор трудится, ищет примерно в том же направлении, что и Б.Черкун. С этого завязалось наше знакомство, правда, заочное.
Г.В.Николаева не назовёшь молодым учёным – он на два года старше Б.И.Черкуна. Им написано несколько научных работ, но так как все они «вопреки», то и ни к публикации, ни к защите их автор не допускается. Гласность этим работам заказана. Казалось бы, критические материалы в любом случае следует опубликовать. Если автор заблуждается, убедительно доказать его неправоту, опять же публично, в печати. Но учёная бюрократия поступает проще: кто не с нами, тот против нас, и начальственным окриком лишает права голоса всякого, кто подвергает сомнению привычное. А в узком кругу, за закрытыми дверями, они могут употреблять любые самые невероятные «аргументы» для опровержения даже очевидной истины. Так и было в случае с Б.И.Черкуном.
В последнее время мне стало известно, что парадоксальные явления в современной электродинамике волнуют давно и многих в нашей стране. Есть учёные-подвижники и в Москве, и в Иванове, и в Новосибирске, Томске и в других городах. Не сговариваясь, даже не подозревая о существовании друг друга, с учёными званиями и без таковых, все они – кто раньше, кто позже – обрели примерно одинаковые направления мысли. Случайно такого не бывает! Но поскольку публиковаться им недано, а мысль не остановима, сидят они по своим углам, продолжают совершенствовать и множить эксперименты, писать свои труды и складывать их в ящики, веря в лучшие времена.
Но добрые перемены до них пока не дошли, обсуждение рожденных гипотез в печати им недоступно, голоса они лишены. А живая мысль все равно вырвется к свету, как травинка пробивается сквозь асфальт. К сожалению, Борис Иванович Черкун не дожил до нынешнего обнадеживающего времени, но теперь нам известно для чего родился этот человек и прожил недолгую, насыщенную трагизмом и озарениями жизнь.
Г.Челябинск. П.СМЫЧАГИН, писатель.
«Челябинский рабочий» 24 июля 1988 года.
ЧУЖОЙ СРЕДИ СВОИХ
В самом конце сороковых –начале пятидесятых, прижатый болезнью и не имея возможности выполнять какую-либо казенную работу, я занимался домашним самообразованием по самодельной же программе. Труды Ф.Энгельса навели на мысль о диалектическом равновесии. Мысль эта зацепила за живое, будоажила, лишала сна. И попадись мне тогда такой же «тронутый», возможно, оказался бы я в числе физиков. Но… всё постепенно уравновесилось на лирике, а физика тихонько отошла в сторону.
И лишь поздней осенью 1979 года это самое «равновесие» явилось ко мне само. Передо мною стоял человек среднего роста, коренастый, с роскошной, чуточку закругленной бородой и совершенно чернокожий. Белый воротничок еще более подчеркивал эту негритянскую матовую черноту, хотя черты лица решительно ничего африканского в нём не выдавали.
Это был Борис Иванович Черкун. Он приехал из Магнитогорска, где жил тогда, хлопотать об издании автобиографической книги «Эдельвейсы растут на скалах». Зашел к ответственному секретарю Челябинской областной писательской организации, чтобы попросить содействия. Сказал, что писательская стезя как таковая его не увлекает, что все помыслы тянут его с головой в науку. Да только вот не верят дипломированные мужи, что какой-то недоучка, одиночка, без коллектива, без лаборатории может что-то такое совершить в науке.
Мы разговорились, познакомились. И вскоре из рюкзака, с которым Борис Иванович не расставался ни на минуту, была извлечена рукопись его главного научного труда «Движение как диалектическое равновесие». От первых же строк повеяло знакомыми, родными мыслями… Тут и состоялась моя встреча с диалектическим равновесием.
Через короткое время мы стали настоящими друзьями. Я узнал, что после заключительной (кажется, шестой) операции в Москве он оказался единственным человеком в мире, начавшим жить без надпочечников, что ранее считалось совершенно невероятным. Негритячнская чернота постепенно смягчилась, сошла с лица. Как-то ему удалось приспособиться к нелегкому сосуществованию с первой группой инвалидности, и все наличные силы посвятил он науке. По моей просьбе Виктор Александрович Смеющев, добрый человек и секретарь Магнитогорского горкома партии, не однажды помогал Борису Ивановичу изготовить в местных мастерских нужные приборы и приспособления, необходимые для проведения экспериментов.
Потом нам удалось (опять же с помощью горкома) организовать обсуждение главной работы Бориса Ивановича – публично, в среде учёных магнитогорских институтов. Правда, очень дорого далось это обсуждение Б.И.Черкуну. Даже со стороны горько и больно было смотреть, как полдюжины вполне благополучных особей терзали одного – черненького, бездипломного и беззащитного. Да это и не было обсуждением, а скорее выглядело надругательством над человеком, добровольно поднявшимся на Голгофу. Его не слушали, его не слышали, не хотели видеть того, что было напечатано в рукописи чёрным по белому, а несли нечто вырваное из учебников и не имеющее отношения к делу.
Рукопись от этого, конечно не пострадала, а вот у автора, наверное, на целый год вперед в труху перегорели нервы. Да недолго он и прожил после того. А меня назвал он тогда своим духовным отцом, и я очень горжусь этим званием.
(Смычагин П.М. в журнале «Уральский следопыт» №7, 1998 г.)