7 ноября 2008
Я сторонник развития капитализма. Потому что уверен, что только развивая капитализм мы можем приблизится к социализму. Развитие русского капитализма, может огорчать или радовать. Но когда у нас перед глазами немного другая, отличная от нашей, западная буржуазная жизнь, то картинки нашей действительности больше огорчают. Обывателю в повседневной гонке за выживание нет времени философствовать и думать о фундаментальных причинах столь значительных отличий. Он клянет власть, буржуев и чиновников не понимая, что именно его реальная жизнь и его реальные экономические отношения с другими экономическими агентами и обществом в целом и определяют: и власть, и совесть буржуев и услужливость чиновников. Обыватель своей экономической жизнью определяет множество явлений нашего общества, в том числе и изменение происходящие внутри классов.
ЕСТЕСТВЕННОЕ РАЗВИТИЕ БУРЖУАЗНОЙ ДЕМОКРАТИИ В РОССИИ*
(По мотивам Восемнадцатого брюмера Луи Бонапарта)
Часть III. Наша веселая буржуазная жизнь.
Наша веселая, сытая буржуазная жизнь поступательного движения вперед, так не кстати, не к месту, прерываемая внешними финансовыми неурядицами, заставляет правящих класс вносить коррективы в уже принятые решения. Прагматика берет верх над мечтами и тогда отбросив в сторону ложную скромность, крупная буржуазия решается подлатать Конституцию[1] под свои цели и задачи. А вашему покорному слуге приходится отложить работу над политэкономией и заняться историей, с точки зрения политэкономических причин стоящими за событиями последних дней. Радует в политическом карнавале современного времени то, что российская буржуазия, в лице партии порядка, а вместе с ней и наше общество, развивается строго по законам, которые описаны и представлены нам историей других народов, ушедших вперед. А те шаги ее политики, которые мелькают перед нами чередой судьбоносных решений, и кажутся новым словом, на самом деле имеют глубокие экономические корни, уровня весьма далекого от практики современных западных обществ. Именно экономические отношения, которые формируют сознание крупной буржуазии и остальных, пока только статистов в политической жизни общества, определяют наши пределы и возможности.
Мы оставили наших героев, как раз на том месте а-ля французской истории, когда на горизонте замаячил свет буржуазной монархии, когда раздавив своих злейших демократических врагов из буржуазной партии, уже в силу того, что именно партия ельциновской буржуазии, и только она, единственная и могла претендовать на государственную власть, крупная буржуазия партии порядка вдруг позволила себе поиграть в демократию с выборами нового президента в 2008 году. И все же не слабость противника, а мана небесная ввиде нефтяных и газовых денег, вот та причина, которая обусловила и постановку грандиозных задач и видимость перемен восхождением на вершину власти нового президента.
На фоне такого триумфа демократы делали все, чтобы проиграть “и, как водится при всех великих деяниях демократов, вожди могли для своего удовлетворения обвинит свой “народ” в измене (демократическим принципам),**[2] а народ мог для своего удовлетворения обвинить своих вождей в надувательстве.”[3] Казалось выборы в парламент накануне президентских, открывают возможности объединиться демократическим силам и составить вместе с коммунистами оппозицию власти.
Но “редко какое-либо дело возвещалось с большим шумом, чем предстоящий поход Горы; редко о каком-либо событии трубили с большей уверенностью и так заблаговременно, как в данном случае о неизбежной победе демократии. Нет сомнения, демократы верят в силу трубных звуков, от которых пали иерихонские стены. И каждый раз, когда они стоят перед стеной деспотизма, они стараются повторить это чудо. ...Если она [демократия] думала о действительной борьбе, было странно складывать оружие, необходимое для борьбы. Но дело в том, что революционные угрозы мелких буржуа и их демократических представителей - это не более чем попытка запугать противника. И если они попадают в тупик, если они так далеко заходят, что принуждены приступить к выполнению своих угроз, - то они это делают двусмысленно, избегая более всего средств, ведущих к цели, и гоняясь за предлогом к поражению. Оглушительная увертюра, возвещающая борьбу, превращается в робкое ворчание, лишь только дело доходит до самой борьбы; актеры перестают принимать себя всерьез, и действие замирает, спадает, как надутый воздухом пузырь, который проткнули иголкой. Ни одна партия не преувеличивает больше своих средств, не обманывается легкомысленнее насчет сложившейся ситуации, чем демократическая партия”.[4]
Вместо того чтобы трезво оценить ситуацию, и прежде всего свою деятельность, вместо того чтобы заняться реальной, грязной, беспринципной политикой соединяющей в себе лозунги, казалось бы прямо противоположные, но надежно прокладывающие путь к власти, демократы обиделись на власть и на народ, и встали в гордую позу не понятых и оскорбленных. Как будто “им нет надобности слишком строго взвешивать свои собственные средства. Им стоит ведь только дать сигнал - и народ со всеми своими неисчерпаемыми средствами бросится на угнетателей . Но если оказывается, что их интересы не заинтересовывают, что их сила есть бессилие, то виноваты тут либо вредные софисты, раскалывающие единый народ на различные враждебные лагери, либо армия слишком озверела, слишком была ослеплена, чтобы видеть в чистых целях демократии свое собственное благо, либо все рухнуло из-за какой-нибудь детали исполнения, либо, наконец, непредусмотренная случайность повела на этот раз к неудаче. Во всяком случае демократ выходит из самого позорного поражения настолько же незапятнанным, насколько невинным он туда вошел, выходит с укрепившимся убеждением, что он должен победить, что не он сам и его партия должны оставить старую точку зрения, а, напротив, обстоятельства должны дорасти до него.”[5]
Попытки соединить несоединимое - Яблоко и СПС, окончательно потерпели крах и СПС приказала долго жить. На этом фоне демократической клоунады, партия порядка закладывала основы американской двухпартийной системы в виде этаких новых “ослов-демократов” Справедливой России в противовес “слонам-республиканцам” Единой России, где слона на знамени предусмотрительно заменили на медведя. Провозглашая себя новой социалистической партией, перехватывая все лозунги феодальной партии зюгановских архивариусов “дурного советского феодализма”, Справедливая Россия, даже объединенная с пенсионерами, так и не смогла выработать внятную позицию, понятную для широкого круга социальных слоев российского общества, требующего от власти одного - стабильного развития. Крупная буржуазия из партии порядка создавая двухпартийную систему, все же не хотела делится главным аргументом любви и обожания народа - идеей стабильности. Привлекая под этот лозунг, на свою сторону, все большие слои населения, разнообразные политические силы и отряды, она заменяла политическую жизнь страны инициативами исполнительной власти.
“А в такой стране, как Франция, где исполнительная власть имеет в своем распоряжении более чем полумиллионную армию чиновников, т. е. постоянно держит в самой безусловной зависимости от себя огромную массу интересов и лиц, где государство опутывает, контролирует, направляет, держит под своим надзором и опекает гражданское общество, начиная с самых крупных и кончая самыми ничтожными проявлениями его жизни, начиная с его самых общих форм существования и кончая частными существованиями отдельных индивидов, где этот паразитический организм вследствие необычайной централизации стал вездесущим, всеведущим и приобрел повышенную эластичность и подвижность, которые находят себе параллель лишь в беспомощной несамостоятельности, рыхлости и бесформенности действительного общественного организма, - в такой стране само собой ясно, что Национальное собрание вместе с правом раздачи министерских портфелей теряет всякое действительное влияние, если оно в то же время не упрощает государственного управления, не уменьшает, насколько это возможно, армии чиновников, не дает, наконец, гражданскому обществу и общественному мнению создать свои собственные, не зависимые от правительственной власти, органы. Но материальный интерес французской буржуазии теснейшим образом сплетается с сохранением этой обширной и широко разветвленной государственной машины. Сюда сбывает она свое излишнее население и пополняет в форме казенного жалованья то, чего она не смогла заполучить в форме прибыли, процентов, ренты и гонораров. С другой стороны, политический интерес буржуазии заставлял ее с каждым днем все более усиливать репрессии, т. е. ежедневно увеличивать средства и личный состав государственной власти, и в то же время вести непрерывную войну против общественного мнения и из недоверия калечить и парализовать самостоятельные органы общественного движения, если ей не удавалось их целиком ампутировать. Таким образом, классовое положение французской буржуазии заставляло ее, с одной стороны, уничтожать условия существования всякой, а следовательно, и своей собственной парламентской власти, а с другой стороны, делать неодолимой враждебную ей исполнительную власть.”[6]
Вера в свою непогрешимость и незыблемость власти крупной буржуазии давали те огромные средства, которые создавали иллюзию политической стабильности и предоставляла возможность быть снисходительным к издержкам буржуазного режима - перехода от первоначального накопления капитала к классической модели кейнсианского буржуазного государства 30-50 годов ХХ века. Ресурсы получаемые от нефти и газа, необходимо было осваивать, но таких огромных ресурсов еще никогда не было за всю многовековую историю России. Экономика обуславливает методы политических решений. С такими ресурсами появилась возможность, как в петровские или сталинские времена, сделать решительный рывок из ХХ века в ХХI век. Грандиозность задач поражала воображение: освоение шельфа Севера, высоко скоростной интернет в каждый дом, нано технологии, новый подводный и надводный военный флот, мобильная атомная энергетика, глонас и программа освоения Луны, повышение рождаемости и даже ипотека, как деликатес развитых капиталистических отношений. В довершение триумфа крупной буржуазии, она вытаскивает выигрышный билет Олимпиады 2014 года. Под все это закладывались большие деньги и правильные решения. Русский капитал устремился в мир, отвоевывая себе право сесть за финансовый карточный стол. Казалось ничто не может поколебать основы нового русского капитала, а значит и его власть. Но именно естественный ход развития мирового капитализма смешал великие планы. Американский финансовый блеф в одно мгновение превратился в мировой экономический кризис, волнами вымывающий золотой песок стабилизационного фонда, который был накоплен непосильным трудом. Перед партией порядка замаячили трудные времена, уверенность улетучивалась с каждым днем, с каждым открытием и закрытием биржи. Необходимо было действовать быстро, без промедления, для сохранения денег и власти. И тогда, себе любимой, под лозунгом спасения “святой стабильности” выделяются миллиарды крупным банкам и компаниям. Буржуазия действует решительно и нагло, строго в соответствии с законами капиталистического рынка, перекладывая кризис, а значит свои издержки на плечи населения. Но она знает, что за “спасением” системы прийдет инфляция или сокращение производства, которые продлятся если не шесть, то четыре или три года и нет гарантии того, что общество не захочет сменить партию порядка на более успешную команду. Поэтому Конституция, о святости которой еще недавно изрекал главный аристократ газового бизнеса, он же по совместительству премьер-министр, а еще недавно бывший президент России, стала помехой в деле удержания власти самой влиятельной группой крупной буржуазии. Как в свое время Гора и аристократическая буржуазия боролась против Луи Бонапарта за закон всеобщего избирательного права, который в конце концов с молчаливого согласия вождей социально-демократической партии и партии порядка был урезан до тех размеров, которые позволяли легитимным способом и без помех, каждый раз, буржуазии избираться в Национальное собрание, так и заплатка на российской Конституции в 6 лет президентского правления, давала возможность уже русской партии порядка удержать власть вполне законно, а заодно решить свои экономические задачи. Бросив кость и парламентариям, предлагая пятилетний срок заседаний, прикрывшись клятвой не затевать реформу Конституции, президент предложил им только подлатать ее, урезав права избирателей, а значит расширив права собственные и привести в соответствие к сегодняшним целям и задачам. Но более веским основанием изменения Конституции прозвучали слова верного еровца Пилигина, утверждавшего, что такой порядок позволит сэкономить на выборах, ведь они будут проходить реже! Какая трогательная забота о деньгах обывателя, на фоне много миллиардного грабежа общественных денег.[7] “Буржуазия же тем громче требовала "сильного правительства", находила тем более непростительным оставлять Францию "без администрации", чем более надвигавшийся, казалось, всеобщий торговый кризис вербовал социализму сторонников в городах, а разорительно низкие хлебные цены - сторонников в деревне. Застой в торговле с каждым днем усиливался, число незанятых рук заметно росло...”[8]
Всякие выдумки относительно мотивов такого шага со стороны крупной буржуазии, разбиваются о совершенно прагматичный, точный, математический подсчет потерь и необходимого времени на восстановление утраченных экономических позиций. Те представители крупной буржуазии, которые сегодня стоят у власти являются прекрасными экономистами, какое бы образование они не получили до этого, так как в своем поведении руководствуются исключительно личными экономическими интересами. А мы знаем, что лучшего учителя в практической политической экономии, чем личный интерес, не найти. Все идет к тому, что на протяжении тридцати или пятидесяти лет, каждый раз используя подъем или кризис, крупная буржуазия будет укреплять свою власть используя “железную руку” государства, строго в соответствии с законами развития капитализма и тем уровнем капиталистических отношений, которые доминируют в современной России. Удивительным будет то, если она этого делать не будет.
Я далек от мысли, что русский капитализм должен в точности повторять уже имеющиеся политические картинки в истории капитализма, что российский парламент, каким бы неоднородным он не был, расколется при обсуждении поправок, как это случилось при Луи Бонапарте, когда Национальному собранию приходилось “решать вопрос, оставить ли конституцию неизменной или подвергнуть ее пересмотру.”[9] Тогда, в те далекие времена “пересмотр конституции - это означало не только выбор между господством буржуазии и господством мелкобуржуазной демократии, между демократией и пролетарской анархией, между парламентарной республикой и Бонапартом: это означало также выбор между Орлеаном и Бурбоном! Так в среду самого парламента упало яблоко раздора, вокруг которого должна была открыто разгореться борьба интересов, разделявших партию порядка на враждебные фракции. Партия порядка была соединением разнородных общественных элементов. Вопрос о пересмотре конституции создал политическую температуру, при которой это соединение разложилось на свои первоначальные составные части.”[10] То что случилось во Франции, вряд ли произойдет в России.
Историю творят конкретные люди в конкретных условиях, а они таковы, что говорят в пользу более развитых капиталистических отношений в среде молодой русской буржуазии, чем это было в 1852 году. В среде, хотя и имеющей родимые пятна советского феодализма, а значит с тоской смотрящей на возможности феодального управления обществом, но развивающейся быстро к отношениям, принимающих вид цивилизованного буржуазного общества. Начало нового пути русского капитализма с первых шагов горбачевской перестройки сливается и с эхом Великой Французской Революции и отголосками социальных потрясений других стран и народов. Как эмбрион в своем развитии отражает всю эволюцию человека, так и русская капиталистическая история отражает весь капиталистический путь всего человечества. Пройдет время и российское общество примет вид американского с двух партийной системой, казалось бы незыблемого буржуазного порядка, развивая всемерно капитализм, поднимая на новую высоту гонку за производительность труда, а значит шаг за шагом формируя новые отношения.
В наших же условиях борьбы двух непримиримых партий буржуазии - демократов и тихих буржуа, за обладанием государством, мы можем лишь опять открыть странички Восемнадцатого брюмера Луи Бонапарта. “Парламент объявил конституцию, а вместе с ней свое собственное господство "вне большинства"; своим решением он отменял конституцию, продлевал срок власти президента и вместе с тем объявлял, что ни конституция не может умереть, ни президентская власть не может жить, пока сам парламент продолжает существовать. Его будущие могильщики стояли у дверей.“[11]
И далее “Своим решением относительно пересмотра конституции партия порядка показала, что она не в состоянии ни властвовать, ни подчиняться, ни жить, ни умереть, ни примириться с республикой, ни ниспровергнуть ее, ни сохранить конституцию в неприкосновенности, ни упразднить ее, ни сотрудничать с президентом, ни пойти на разрыв с ним. От кого же ожидала она разрешения всех противоречий? От календаря, от хода событий. Она перестала приписывать себе власть над событиями. Этим самым она отдавала себя во власть событий, т. е. во власть той силы, которой она в своей борьбе с народом уступала один атрибут власти за другим, пока она не оказалась сама перед нею лишенной всякой власти.”[12]
7 ноября 2008
_______________________________
*ссылки можно посмотреть на сайте Капитал http://sites.google.com/site/marxeconomy/
**[2](демократическим принципам) - добавлено автором.
Это примечание обусловлено желанием пояснить, в чем обвиняли демократы свой народ. Демократические принципы в народном сознание ассоциируются не с системой выборов, не с политическими дискуссиями, не с чувством свободы. Безответственные займы правительства, породившего инфляцию при падении производства, что вызвало к жизни дискуссию в научных кругах о наблюдении нового явления при взаимоисключающих факторах макро экономики (только кто не знает цифр может удивляться), грабеж целых отраслей и малиновые пиджаки - вот с чем народная память ассоциирует время правления буржуазной партии Ельцина и Горбачева и младо-ленинградцев. Обыватель всегда руководствуется прагматичным подходом к решению своих повседневных задач, поэтому стабильность, после вакханалии веселых лет, выглядит как большее благо, чем абстрактная возможность свободы. Тем более, что большинство населения еще не оторвалось от своих феодальных корней - и отождествляет буржуазное государство с феодальным советским государством, думая что и буржуазия будет заботится о своих крепостных, не понимая, что буржуазии нужны свободные люди для совершенно других задач.