Руйин повесил мокрую рубаху на ветви кустарника и присел к огню. Больное плечо затекло и невы-носимо ныло, он осторожно разминал его левой рукой, недовольно морщась. Левая рука и большая часть спины были покрыты причудливой татуировкой – плавные изгибы вроде бы растительного узора пересекали резкие изломанные лини. Эйлинн помешала варево в котелке, где-то над их головами пела птица. Запах от котелка шел непонятный, но аппетитный. Руйин с интересом принюхался.
- Подожди, неутеха, скоро будет готово, - улыбнулась Эйлинн. – Дай-ка посмотрю, что там с тобой.
Охотник хотел отмахнуться: «И так пройдет», но, разомлев у костерка, чувствуя усталость каждой клеточкой тела, лишь мотнул головой. Прохладные пальцы коснулись горящего плеча. Линн нахмурилась и начала рыться в своем мешке, ворча что-то сквозь зубы. Наконец на свет появилась баночка с коричневой мазью, резко пахнущей и довольно противной на вид.
- Это лишнее, - буркнул Руйин, но он уже по опыту знал, что решившая что-то сделать Линн, упрямей канн-ского фуэра. И точно, не обращая внимания на его вялое сопротивление, Эйлинн начала мазь в плечо. И там, где мазь успевала впитаться, ноющая боль утихала, сменяясь легким онемением. На воздухе мазь ощутимо пахла грецким орехом.
- Ну, вот и все!- весело объявила Эйлинн и, помолчав, смущенно добавила: - Там… ну, знаешь в Замке к нам приходили наемники из разных мест. В их числе были невысокие темноволосые люди. Они называли себя цвяхами. У них были похожие татуировки на теле.
Руйин молчал, и она тихо закончила:
- Я немного научилась читать эти узоры…Надо же знать, кем командуешь. Но похожего рисунка я не встре-чала.
Охотник по-прежнему хранил молчание, было слышно, как булькает варево в котелке. Эйлинн сня-ла его с огня и поставила на траву, а сама вновь углубилась в мешок, разыскивая на этот раз свои ложки. Солнце осторожно прикасалось к телам осин, одевая их в янтарные доспехи. Блики играли в листве моло-дых берез, мелодично пел ручей, где-то щелкал дрозд. Все в мире радовалось погожему дню и знать не хо-тело о творившемся в душе двух путников.
- Здесь сказано, что я потерял свое имя, - сказал Руйин, когда котелок опустел наполовину. Линн удивленно взглянула на него.
- Потерял? Но разве такое может быть? – И тут же закусила губу, ругая себя за детский вопрос. Удивитель-но, что Охотник вообще решил с ней заговорить.
- Ну да, потерял. Как медную монетку.
Руйин улыбнулся, заметив, как рука Эйлинн дернулась к дырявому карману.
- В мире все может быть, Эйлинн. Я рос среди горных цвяхов, но сам я полукровка. Моего отца называли Лантом, он считался правителем обоих племен – и тех, что жили в горах, и тех, что жили на равнине. Его замок стоял среди гор, к нему вела одна дорога, горный серпантин, что упирался в каменные врата. Отец старался ни во что не вмешиваться и целые дни проводил в каминном зале, читая книги. Нам не было дела до войны, что разоряла Срединные земли. Разве что изредка доходили какие-то слухи. Но кому было до них дело?
В окна того зала были вставлены разноцветные витражи, и маленьким я любил смотреть сквозь них на снег: он казался багряным. – Руйин умолк, глядя в огонь. Мыслями он был далек от лесной прогалины. Когда он заговорил вновь, голос звучал глухо. – Мне только исполнилось четырнадцать, я все еще был те-нью.
Заметив недоумение на лице девушки, Охотник пояснил:
- У нас мальчик до двенадцати лет – ребенок, мужчиной он становится в четырнадцать. А между потерей детского имени и обретением нового он считается тенью, которую отбрасывают память о его предках и его самого будущих свершениях. В двенадцать лет мы спускались на равнину и жили в особом доме со стару-хой, что пела нам древние песни. А позже поднимались в горы, учились владеть оружием. А главное, нас не зря зовут…звали, - поправился Руйин, - Волчьими Охотниками. Каждый цвях должен покорить своего вол-ка. Не убить, нет. – Он снова замялся, подыскивая нужное слово. – Шиззет. Как же это? Ну, приручить. По-смотреть снежному волку в глаза и убедить его, что в нас течет одна кровь. После этого мальчик получает имя и особую татуировку. И выходит из тени. С этого момента он сам отвечает за себя перед советом ста-рейшин, небом и Лантом.
Я уже получил имя и первые линии рисунка на моем плече, когда к каменным вратам подъехал мужчина в черной броне и с небольшой свитой. Он хотел видеть моего отца. С ним была девушка в темно-синем платье и меховом плаще. Не ожидая подвоха от тех, кого посчитали достойными уважения господа-ми, мы открыли врата. – Руйин пристально посмотрел на Эйлинн. Она закрыла лицо руками.
- И мы напали на замок, - продолжила она. – А остальные отряды в это время… - ее голос дрогнул.
- Выжигали наши селенья, - спокойно договорил Руйин. – Не многие спаслись в тот день. Предатели прове-ли вас тайными тропами.
Плечи Эйлинн вздрагивали.
- Как я могла забыть это? Так вот почему…
«Вот почему я ненавижу тебя, Тэн Алиори», - договорил про себя Руйин. «Возненавидел с первого взгляда». На ней не было маски и его поразило безмятежное выражение ее лица, рассеянная улыбка бродила по своевольно изогнутым губам. Она сидела в седле по-женски, свесив ноги на одну сторону и упираясь ступнями в особую дощечку. Она даже не надела кольчугу, словно собиралась на обычную прогулку. Под копыта белого коня метнулся старый слуга. Руйин помнил, с каким невыносимым изяществом она взмахну-ла мечом, отделяя голову от плеч. И поморщилась, глядя на запачканное платье.
Когда загорелась крыша замка, от жары стала трескаться черепица. Этот звук все еще преследовал его во сне. Спустя шесть лет Руйин участвовал в обороне одного из городов Междуречья. Воинов Лорда вела в атаку Темная Принцесса, ее лицо было скрыто полумаской, но он узнал ее тут же. Ее облик врезался в его память так же, как врезался тяжелый перстень его отца в податливый темно-красный воск, которым тот запечатывал письма. Руйин тогда, забыв осторожность, с небольшим отрядом пробился к ней. И вновь пора-зился плавности ее движений, когда она неторопливо, как бы нехотя, взмахнула мечом. Тогда Охотник не сумел дотянуться до нее, лишь ранил прекрасного белого жеребца. Его же самого на следующий день оты-скали среди сваленных в кучу мертвых тел по слабому стону.
И тогда, весной на границе Мертвого леса он узнал ее. Она не постарела ни на день.
- Я остался жив, потому что успел выскочить за ворота, когда началась бойня. Снег во дворе в этот день был красным. И дело было не в витражах. Кто-то из твоих, - он запнулся, - из аллоров схватил мою мать. Я хотел ей помочь. – Ему вдруг показалось невыносимо, что она посчитает его трусом. К щекам прилила краска. – Я догнал их, и, кажется даже, сумел ранить того воина. Что дальше? – растерянно спросил он самого себя. – Не помню. Я получил сильный удар по голове и потерял сознание. Очнулся уже внизу, в том самом доме, где старуха пела нам свои песни. Я даже не был ранен. А многих их моего рода уже не было в живых. Мно-гие погибли потом...позже от ран, от слабости, голода… Меня связали. Оставшиеся в живых цвяхи винили во всем моего отца, они считали, что это он накликал беду. Среди них не было ни одного, у кого бы ни погиб брат, отец или сын, особенно много кричал один с перевязанной головой. Он пытался отбить у аллоров свою дочь, чьи волосы кто-то уже наматывал на кулак. От него отмахнулись, как от назойливой мухи. Даже не потрудились добить.
И теперь он кричал, что всему виной мой отец. Может это и так, я не знаю. Но Лорд убил Ланта. А я был жив.
Тогда мне и сделали эту татуировку. Обычно это занимает месяц, нужно время, чтобы тело справи-лось с болью. Начиная с третьего дня, мальчикам дают особый травяной взвар, что погружает их в забытье. – Руйин вздрогнул. – Меня оставляли в покое, когда я терял сознание. Все заняло семь дней. В конце кон-цов, я уже не помнил себя. «Иди! – сказали мне. – Отныне у тебя нет имени, ты отрешен от рода». – Руйин слабо улыбнулся, возвращаясь к настоящему. – Так я и потерял свое имя, Эйлинн.
Девушка быстро поднялась на ноги. Но Руйин успел поймать ее взгляд. Почему-то он всегда, вспо-миная о Тэн, думал о ее прозрачных светло-серых глазах.
Её взгляд был взглядом умирающего от нестерпимой боли, выносить которую выше человеческих сил. Руйин знал, что каким-то образом она видела все то, что видел он. Но боль, которую он прочитал в ее глазах, не была болью израненной плоти. Так глядят те, чью душу, исторгнутую из тела, медленно раздира-ют на кусочки. Все же он сумел отмстить Тэн. Отомстить жестоко, в тот миг, когда он отрекся от мести.
И еще одно. Ее глаза. Они были темно-серыми, как осенние сумерки.
Эйлинн взяла котелок и побрела на берег ручья. Разговоры разговорами, а отскребать неизвестное варево от стенок предстояло именно ей. Руйин молча, пошел следом и все так же молча, помогал начищать дно песком, сам не зная, зачем он это делает. Потом залил костерок водой, затаптывать огонь он позволял себе лишь в исключительных случаях. Где-то неподалеку все так же верещал дрозд. Охотник опустился на землю, чтобы увязать свой мешок.
- Пошевеливайся, копуша! Я хочу провести эту ночь под крышей, - зазвенел над ухом хрустальный голос Эйлинн. На колени Охотнику упала мелкая медная монета.
- За пиво заплатишь, - усмехнулась Линн, легко срываясь с места.