Артём Киракосов. Фото (без обработки): Елена КИРАКОСОВА
Артём Киракосов
ПРО СЕБЯ
сто и одна ночь с самим собой
77 \\ 101
**** я буду рисовать только абстрактные картины ****
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Сначала врачи укокошили мою маму. За несколько часов. Совершенно здорового, жизнерадостного, весёлого, полного сил, энергии, любви, обаяния, молодости и ума человека. На следующий день сошёл с ума мой отец. От этого, наверное. Он так и не пришёл в себя. “А для меня она не умерла”, – сопротивляется… он.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
На меня наезжает (задним ходом) джип, когда я пакую работы со своей выставки. Почти весь день почти перед самым Кремлём ждём милиционера-гаишника. Появляется идиот. Тёще звонят, требуют выкуп за меня, объясняют тем, что я совершил преступление.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
На похоронах матери я заболеваю. Тяжело. Почти наверное той же болезнью, что успела поболеть моя мама (денька два – до врачей). С температурой 40’. Падаю в обморок. Болею два месяца. Я не болел никогда. Уже забыл, когда это было последний раз. Также заболевает вся моя семья: жена, ребёнок. Лена падает в обморок. Все остаются жить. Живы! Болеет семья брата. Также тяжело. Он успевает получить урну с прахом матери, захоронить. На этом всём меня уже не было… Я был где-то далеко.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Отец сходит с рельс. Теряет всё, прячет ключи, документы, пытается вырваться из квартиры, где мы его держим закрытым. Перелезает через балкон к соседям. Зависая над землёй, кричит по ночам, зовя жену, бьёт по батарее, в банку, ломает все двери (двойные, железные; он – талантливый инженер, выдающийся спортсмен) пытаясь выйти на поиски-спасение жены. Соседи не выдерживают.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
В том, чем я занимаюсь, я не нахожу ничего для себя полезного (на работе). Откровенная ложь и вредительство – начальство. Ссоры и зависть – коллеги. Откровенное недоброжелательство. Теряю сон. Норму. И желание что-либо делать, продолжать. Есть и устанавливается лишь одно правило: как решили `дяди`, так и будет. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Те, ради которых я, якобы, стараюсь, меня расстраивают боле всего: не вижу ни одного духовно близкого… Чувство полного одиночества, оторванности от того, что держало раньше. Крах.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Глубокое разочарование и работа, превратившаяся в интриги, склоку, зависть, недоброжелательство и подставу, в откровенную и скрытую ругань, выводит из равновесия, перекрывая всё остальное и так не гладкое. Никто не выдерживает с отцом. Только я. Только я. Только я. Бегут сиделки, врачи. Я провожу с ним каждый день, истощаясь. Отвечая ежесекундно на один и тот же вопрос. Мне говорят, что я теряю память, соображение, заболеваю умственным отставанием, я начинаю забывать самые простые вещи, превращаюсь в подобие отца. Тосковать по умершей, «убитой» матери не только некогда, но и в голову не идёт: занят отцом. Разногласия с братом, его семьёй. И это – мягко сказано. Не понимая, что происходит с папой, родственники своими вопросами, советами, рекомендациями доводят до раздражения.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Тяжелейшее, почти травматическое впечатление от того, что я узнаю многое из того, как `вертится` сегодня всё! с изнанки. Мне кажется – это тупик СТРАНЫ. Так нельзя. Так не было никогда. Страна не вытянет так. Это – конец нации. Надо менять и меняться. Что-то можно сделать, но в целом – нет! Нет! Сил нет!
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Двухнедельный отпуск сопровождается звонками о кризисе с отцом. Никто не выдержал. Его. Его возвращают. Домой. Куда он рвётся. Там ложится. Я застаю его – разучившимся ходить, говорить, думать, голодным, с диким, бешеным, сумасшедшим взглядом. Я поднимаю его. С постели. Налаживается, но идёт под откос. Ряд событий на работе заставляют меня думать и говорить и дать слово об уходе. После разговора с партнёрами, решаю выполнить свои обязательства по заключённому контракту полностью. Узнаю, что мой друг, занимавшийся моими студентами под Ярославлем, преследуемый мафией, за две недели съезжает с нормы, теряя покой, сон, работоспособность, завершает жизнь самоубийством, вставляя в найденное охотничье ружьё болт вместо патрона (за неимением). Монастырь, который он реставрировал десять лет, получая церковные награды, орде-на отказывается его отпевать. Не спасло и то, что семья постаралась вывести его со всех важных постов и освободить от всех обязательств. Он был здравомыслящий, порядочный, взвешенный, пунктуальный, деликатный, тактичный, суперобязательный, уравновешенный. Ни у кого в голове не укладывается совершённое им. Только одна мысль приходит – доведён. Почему она приходит лишь мне? А наша церковная братва?
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Отмечаем торжественно и хорошо семидесятилетие Лазаря, моего учителя. Лето. Его укладывают в больницу. Рак. Или это как-то по-другому называется. Начинается борьба… Врачи отказываются оперировать – сердце… останавливается. При перевозе в другую больницу. Там – поддерживают. Как-то. Назревает его итоговая выставка в ГТГ, планировавшаяся давно, приуроченная к семидесятилетию. Он собирается с силами, берёт себя в руки: проявляет к ней какой-то интерес, даёт рекомендации. Я активно участвую в организации. Открываем – торжественно-трагично. Это становится культурным событием времени. Запомнившимся современникам. Потрясающие выступления в Конференц-зале. Лазарь не доживает недели. Выставка, открывавшаяся, как «ЮБИЛЕЙНАЯ», оказывается-превращается в «ПОСМЕРТНУЮ». Мы потрясены. Отпевание – перед Иконой Владимирской Божией Матери, величайшей святыней. В Церкви Государственной Третьяковской галереи. Успели установить памятник Осипу Эмильевичу Мандельштаму в Воронеже работы Лазаря. Дожил хоть до того, а конкурс в Москве – проиграл Мунц и Шаховскому, архитектор – Бродский. Лазарь – страстный! Хотел операции. Не выжил, когда отказали врачи, в очередной больнице – умер после отказа. «Или-или…» – надеялся. Похороны торжественны. Отзывы – высшие. «Вечер памяти».
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Мой сосед заходит ко мне, Серёга. Отдаёт деньги, что не мог вернуть несколько лет. Он пьёт. Копил несколько лет. И – не мог. Получил. Через несколько минут (10 – ?) ко мне бросается его жена: “Серёга умер. Глотнул воды, поперхнулся. Задохнулся”. Я звоню Любе, приглашаю на отпевание. Она плачет: “Серёга умер”. “Какой Серёга, – спрашиваю, – я только говорил с ним?” “Мой муж. Сел в кресло и не проснулся. Сердце – не выдержало ”.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Я больше не могу рисовать. Вообще. Почти не снимаю фото. Только видео – там мало обработки. И это поддерживает меня. Снимаю концерты. Это – нейтрально. Всё время провожу с отцом. Почти всё. Не могу заниматься и графикой, к которой надеялся вернуться. Пишу. Тексты. Каждый день. Всё время – пишу, думаю. Через небольшие примеры того, что #творится# вокруг, понимаю, ситуация в стране – обречена: людям жить не дадут. А нам – творить, перекрывая всё, весь ``кислород`` жизни. Занимаю активную анти`профессиональную` и анти`коммерческую` позицию. Моё дело – бороться. И – побеждать. Во всём. За что берусь. Окончательное отвращение к официозу, как к лжи. И полной бесперспективности всего. Это – не `назад`, а в гроб. Ярость. Нарастает. Я один – среди тех, кто «в чинах». Они делают то, что хотят, и это – единственное ПРАВИЛО. Других нет. И будет так, как хотят #дяди#. Сделать больше нельзя ничего. Ничего. Альтернатива будет смята и уничтожена. Страна – без альтернатив. Только – #майнстрим# придурков: Коли Баскова, Няни всенародной, Максима – по всем каналам\аналам ТВ. Туда же вляпывается и другой Коля, Цискаридзе, пошлея и глупея быстрее, чем утро сменяется днём, а день вечером. Целый каскад шоу типа Ксюши и Ренаты.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Звонок моего друга: умирает его тёща, всеми любимая активистка корейской общины, с которой советовались президенты, премьер-министры Кореи. Не могут похоронить – какой-то ужас с `агентом`. Папа выпрыгивает с третьего этажа. Я застаю – лишь открытое окно – дома. Перелезает как-то на второй. Со второго – на крышу магазина. По трубам. Газовым. С крыши магазина прыгает. Доходит до центра Москвы. Пешком. Я бегаю ищу его. Никто не видел. Случайно, к вечеру, через знакомых – я застаю его с нарядом милиции, который его уже уводит. Прочь! На следующий день – он, переломав всё добро соседки, – рвётся вон – из квартиры, где нет его жены. И из жизни – где её нет. Психиатрическая клиника. Срочно. Я хоть высыпаюсь. Месяц. Какой-то хоть – но сон. Что-то хоть… За год – крохотная, абстрактная картинка. Одна. Еле-еле. Ничего не идёт. Не могу. И это. Для художника – потеря работоспособности – смерть. Смерть. В глазах моих молодых – не вижу ничего. Ничего. Ничего. Сердце – холодно. А значит – всё бесполезно. Глупо. И бездарно. Мечтаю вырваться «к своим», как папа. К своим… Меня поддерживают. Глоток взаимности. Надо жить. Надо. Жить.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Уходят, выбывают – `из строя` мои наставники, учителя, коллеги – `старшие`. Опытные, мудрые, великодушные, великие… Последняя, державшаяся с войны, ещё той! – больше не может… Наталья Андреевна больше не ходит на работу, на которую ходила с четырнадцати с тех ещё лет, боевых. Ходила, как на ПРАЗДНИК. И это – удар по всей системе. Система – в профессии и этике – держалась и держится на таких. Жизнь! – держится на таких. Мой друг! Мой большой друг и учитель! Друг и учитель – нескольких поколений музейных высококлассных реставраторов. Знакомством и общением с которой дорожили и хвалились. А что теперь?
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Умирает Патриарх. Не выдерживает сердце. Какой бы я ни был «не простой» – а это действует. И мне, как всем нам – тяжко. Самый тяжёлый – непереносимо – год моей жизни. Кризис. Он – дано. Так было нельзя. Давно – нельзя. Этот год – он ещё не закончился. И его я ещё должен пройти, пережить, дойти. Говорят – год – это срок – необходимый… Мама умерла, – вернее, – её убили врачи, – 9-го февраля. Год будет – 9-го февраля. И я ещё должен это пройти, это пережить, дожить. Год будет – лишь – 9-го февраля. Много произошло и того, о чём я не пишу. Слишком много. Слишком. Мои картины? Они – всегда будут О ЛЮБВИ! О Счастье! Я не пишу о другом! Я не хочу! И не буду! Мои картины – всегда полны будут ЖИЗНЬЮ: светом и цветом! Яростью СЧАСТЬЯ ЖИТЬ! Никогда! Никогда – я не пишу других! – только яростно ПРАЗДНИЧНЫЕ! Славящие Бога и Человека! И ЛЮБОВЬ – крепящую МИР МЕЖДУ ВСЕМИ! Люблю! И любим! ЖИТЬ – СЧАСТЬЕ! СЧАСТЬЕ – ЖИТЬ! РАДОСТЬ – это РЕЛИГИЯ! Моя вера – СЧАСТЬЕ! Ты – Бог и Пища! СЧАСТЬЕ ЖИТЬ!
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Двадцать лет назад, – ровно, – я был в Спитаке. И уехал оттуда. На такси. Не выдержал. Тысячи-тысячи-тысячи-тысячи трупов: землетрясение, Армения, 1988. Запах горелого мяса (человек, люди), отравленная вода! Город – оказавшийся под землёй. Остатки – пожар! Мародёрство. Трупным ядом отравлено всё везде! вокруг. Добавилось – резня армян в Сумгаите, Кировабаде, Баку. Война. Сначала – в Карабахе, следом – по Кавказу, везде… Нацизм. Фаши. Бессмысленный садизм. Мои первые строчки – я пытался словами задержать Ход Истории. Слова – Молитвы, что исторгает из себя Писатель. Слова – Ключи. И Ими – Отомкнуть беду. И – опять – отворотить беду. Я тогда бросил писать – картины. Я напишу. Ещё. Я – сильный. Я не знаю, – включая Господа Бога, – кто может встать между нами: я – и моя религия. Моя религия – счастье! счастье! Жить! Жизнь – счастье! что бы ни было, как бы ни было! – это счастье – жить. Жить! И петь. Радость – ты религия. Ты – кров и пища, радость. Радость. Гимн радости – то, что пою. В любви. Я напишу. Я ещё напишу. Моя религия – жить – несмотря ни на что. И быть – счастливым. И – давать счастье другим, тем, у кого его нету или мало. Я сделаю всё! Всё, что успею. А, что не успею, доделают другие. Я оставлю учеников. Вера моя сильна, её не сломать: жить – это радость. Радость – это жить. Мы созданы для счастья, счастья жить. И не встань никто – поперёк. Я напишу радость, только радость. Радость. Радость – моя религия, религия – жить! Картины обретут – реальность! Реальные очертания! Жизни! Они – всегда полны у меня жизни и жизни! света и света! цвета и цвета! Нет таких сил, что способны остановить людей, их тяги жить, их желания счастья! их веры – в себя! в друг друга! в любовь! Любовь. Полнится тобою мир. Ты – всепобеждающа и в жилах, как кровь! Кровь! Жизни – ты, любовь! ты – религия и вера. И я не знаю другой. Мои картины обретут форму и конкретику. Я умею всё. И учу этому детей. Самых лучших, самых способных. Жизнь! – я пою тебе гимн. Бессмертие – оно в любви: здесь и сейчас.
Я буду рисовать только абстрактные картины.
Аминь.