Время от времени на меня нападает тоска по нежно-волнительным чувствам, и тогда я залезаю в их копилку – свою память. С памятью на чувства мне повезло исключительно: я помню всё их бесконечное разнообразие. Одно из нежных и сильных чувств во мне вызывает рябь на воде.
Между маленькими волнами и рябью есть существенное различие. Волны в своих колебаниях перемещают частицы воды в основном в вертикальном положении с небольшим отклонением по ветру, при этом волны вовлекают в вертикальное движение слой воды с толщиной, равной приблизительно трехкратной высоте волны. Рябь же затрагивает глубинный слой крайне незначительно – от силы в полвысоты «волны» : слой воды с рябью как бы скользит по поверхности основной толщи воды. Частицы воды в ряби перемещаются больше горизонтально, нежели вертикально. И еще: рябь успевает следовать за изменением направления порывов ветра, и от этого на поверхности водоема образуются переливчатые «поляны». Волновая же поверхность однообразна, разве что при очень сильном ветре происходит срыв гребней, но это, тем не менее, не создает заметного разнообразия рисунков на поверхности водоема.
Где и когда я увидел рябь впервые, припомнить не могу. Но она прочно отложилась в памяти еще в детстве, причем во множестве вариаций: то с отражением голубого неба, то – солнечных бликов, а то – хмурого осеннего неба. Но как бы то там ни было, когда я увидел рябь в очередной раз лет через двадцать, то сердце ёкнуло: это было до боли знакомо! Случилось это прозаически, между делом…
Году в 1974-м, в июле, мы поехали к Сониной маме в Нефтекумск (северо-восточное Ставрополье) на нашем горбатом «Запорожце». Поскольку в нашем распоряжении были очень точные карты (не из магазина), то могли выбирать экзотические маршруты по дорогам, известным только нам. И вот после Тулы мы взяли направление в сторону Куликового поля, по левому берегу Дона. Было часа четыре пополудни, когда дорога пошла по гребню восточной цепи холмов Среднерусской возвышенности. Справа, в шириной почти с километр долине, лежал Дон, состоящий из несметного числа мелких стариц, озер, луж, бочагов, проток… И все они – как мириады молчаливых колокольчиков – играли далекой и потому совершено бесшумной рябью! Я чуть не задохнулся от впечатления…
К югу долина реки просматривалась километров на пять, к северу – на два, и на всем этом огромном пространстве не было ни души! (А сейчас я вообще не припоминаю каких бы то ни было признаков человеческой деятельности в том месте – повсюду были только луга...) Тишина и безлюдье как ветром сдули несколько веков и перенесли меня в Древнюю Русь – с точно такими же холмами, таким же Доном и таким же солнцем! От всей картины пахло невероятным спокойствием. Легкие порывы ветра серебрили поверхность Дона, как будто причесывая его седые кудри…
К сожалению, наш путь был далек и не было возможности остановиться здесь надолго. Прощай, Дон! Однако за всю последующую жизнь мне больше ни разу не довелось увидеть столь величественную рябь, да еще на огромном пространстве…
Прошло тридцать лет. Надеясь хоть частично вернуть давнее впечатление, в пяти шагах от угла нового дома в Ландах мы выкопали пруд. И когда на нашу деревню набрасывается порывистый ветер с Атлантики, мы садимся у начинающегося от самого пола окна – смотреть на рябь. Смотреть и вспоминать… Вы даже не представляете себе, какое это удовольствие!