Тридцать один

София Домбровская
Сегодня ему должно было бы исполниться тридцать восемь лет...

У него должна была быть красавица жена и – обязательно – пара детишек: нежная, хрупкая, умненькая старшая девочка и маленький сладкий мальчишка-хулиган. У обоих детей были бы чудесные блестящие чёрные волосы и карие глаза. Как у него. И он любил бы их всем сердцем, берёг бы их, заботился бы о них и был бы очень счастлив. Будь на то его воля… 

Но – вот уже целых семь лет ему неизменно остаётся тридцать один год.  Все семь последних  лет. И в дальнейшем, как ни страшно это понимать, ничего уже не изменится. Раз и навсегда теперь – один и тот же, окончательно достигнутый,  возраст. Возраст, когда, на самом деле, жизнь только начинается – взрослая, осознанная и такая длинная жизнь, полная самых удивительных, самых неожиданных событий.

Думаю, рано или поздно, однажды мы встретились бы с ним случайно, недалеко от Невского проспекта, на одной из прилегающих улиц. Скажем, на Моховой. Была бы зима – с серо-белым рыхлым снегом и скользким асфальтом. Мы оба очень спешили бы куда-то, ведя за руку наших  детей и напряжённо следя за тем, чтобы никто из наших сокровищ не поскользнулся и не рухнул бы посреди улицы. 

 И вдруг:
- Соня?!
- Владька? Боже мой! Это ты?
- Да. Это я! Привет!
- Привет! С ума сойти…Это – твои?
- Да! А это...
- Мои! Большая – Маша, маленькая – Аня. Слушай,  я  так рада тебя видеть! Как ты вообще?
- Всё в порядке. Работаю у отца, в его фирме. И жена – вместе со мной. А ты?
- А мы уехали. Вот – прилетели на неделю, бабушку навестить…
- Да ты что! Она ещё жива? Здорово! Передавай ей от меня привет.
- Конечно! Обязательно.
- Слушай, вы ещё здесь долго?
- Пять дней.
- Я позвоню, хорошо?
- Конечно. Звони, поболтаем…Ну, мы побежали, мы в Учебный театр идём, на «Маугли». Вы ещё не смотрели?
- Нет.
- Ну, так я тебе потом расскажу – как это было. Пока! Пока, зайцы. Девчонки, понеслись! А то опоздаем. Только – осторожно…

И он не позвонил бы, конечно. И я так бы  и не спросила – как же зовут его очаровательных детей, а он не узнал бы  - куда именно мы уехали и как часто приезжаем. И почему это мы вообще придумали  уехать…

Мы потерялись бы ещё на несколько лет. Может быть, десятилетий. Мы расстались бы на долгие годы. Но каждый из нас вспоминал бы время от времени о внезапной мимолётной зимней встрече – встрече двух старых добрых друзей…Вспоминал бы, тихо и по-доброму улыбался и – мысленно желал бы другому всего самого-самого замечательного. И я думала бы: «Это надо же – как детки-то на него похожи! Просто - копии: одна  уменьшенная, а другая -  ну очень-очень уменьшенная». А он удивлялся бы: «Подумать только – ни одна из её дочерей совершенно не похожа на неё. Бывает же такое…».

…Он не успел жениться. Он не оставил после себя ни сына, ни дочери. Всё это было ещё где-то впереди, всё ещё только планировалось, обдумывалось, намечалось.

Один холодный зимний вечер стал последним в его жизни.

На тёмном небе тускло светила половина луны, во всю трещал жёсткий январский мороз, машина, за рулём которой сидел он, на высокой скорости скользила по ледяной пригородной трассе.

И вдруг

…раздался выстрел…

И его не стало.