Ирка была одним из самых ярких и увлекательных приключений в моей жизни. Это была настоящая женщина, дерзкая, взбалмошная и такая же безбашенная, как я сам. Она пьянела от глотка сухого вина, в оргазме теряла сознание и исповедовала родной и близкий для нас обоих скромный жизненный принцип – "оторвись по полной". Что мы с ней и делали – отрывались и зажигали..
Я познакомился с ней в 1987 году, в одной лаборатории, безмятежно существовавшей на Новом поселении, куда я устроился на работу после триумфального отчисления из института. Полностью прогуляв весь семестр, неожиданно для себя я обнаружил абсолютную несостоятельность при подготовке к сдаче сессии и решил, что травмировать непоколебимый авторитет моих дорогих и обожаемых преподавателей дремучей неосведомленностью в их предметах было бы с моей стороны несколько некорректно. Лучше тихо и незаметно уйти самому, чем быть публично пришпиленным к столбу студенческого позора, извиваться на нём в судорогах стыда и корчиться в агонии растоптанного и растерзанного самолюбия на глазах у всего восторженного стада.
Эта псевдо-театральная драматичная перспектива меня вовсе не воодушевляла, изгоем я быть принципиально не захотел и спокойно написал в деканат заявление с четко сформулированным резюме – прошу отчислить в связи с ошибкой в выборе профессии, чем инициировал долгую и мучительную процедуру добровольного изгнания. Мучительную не потому, что моя персона являла собой предмет научного восхищения и подарок академической мысли, а потому что тогда было совсем другое время. Коммунистическая партия Советского Союза исключала любую инициативу в сознании своих граждан даже в таком вопросе, как самостоятельное признание собственных ошибок. Подобная вопиющая выходка бросала тень и дискредитировала всю идеологию государства, в котором заблудших овец не иначе, как НАЗНАЧАЮТ. А долгой она была потому, что меня тщательно пропустили сквозь все кабинеты, последним из которых был партком. Членом партии я быть не удосужился, но без этой инстанции в то время не решался ни один, самый паршивый вопрос.
Лаборатория представляла собой типичное совдеповское учреждение со смутными задачами, странным штатом и веселой бесшабашной атмосферой, чего мне, на волне неожиданного на ровном месте падения, и для восстановления утраченного психологического потенциала тогда катастрофически не хватало. Работала лаборатория всего лишь один день в неделю – в среду, когда на еженедельную плановую взбучку туда из института торжественно прибывала профессор, строгая, но весьма деликатная женщина, эксперт какой-то всемирной организации по каким-то сложно-выговариваемым и труднодоступным для понимания вопросам. В остальные четыре дня в неделю лаборатория жила своей, закрытой от сторонних глаз, беззаботной и интересной жизнью.
Стержневым, но не единственным развлечением коллектива был, разумеется, жутко популярный в то время у населения, веселящий душу и стремительно, в течение 10-15 минут, приближавший СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ напиток алкоголь, негласно пропагандируемый государством и щедро наполнявший его казну. А главным действующим лицом, "рулевой" производственного штурвала, была Светлана Ивановна, одинокая и по-своему несчастная женщина, которую на увлекательнейший путь хронического алкоголизма привела суровая советская действительность.
Светлана Ивановна была необычайно похожа на артистку Лию Ахеджахову, такая же красивая, невысокая и худощавая, с обостренными чертами лица, постоянно хохмившая и поддерживающая настроение своего ближайшего окружения на предельной высоте. Внешнее сходство этой женщины с замечательной артисткой и предопределило сходство их внутренних миров, в том числе и трагичность их женских судеб. Самое интересное в этой женщине была процедура поглощения алкоголя и ее неповторимое по сценическому исполнению опьянение. Пьянела Светлана Ивановна быстро и своеобразно, алкоголь видимо поступал в ее мозг из сосудов порциями и когда его уровень внезапно достигал критической отметки, она резко замирала, запрокидывала голову назад, глаза быстро фокусировались в одной точке, а выражение лица отражало состояние, приближающееся к похмельной нирване – ВСТАВИЛО, НАКОНЕЦ!
Вторым по рейтингу исполнителем сатирических ролей в нашем коллективе был клоун Саша, студент биофака Ростовского государственного университета, чем он неслыханно гордился и вызывал у меня хронические приступы здорового смеха, и как следствие – отличного настроения. В силу своей природной находчивости и изобретательности, неожиданно для всех Саша открыл в себе задатки настоящего рационализатора. Он нашел в подвале лаборатории какой-то ржавый предмет, потрясающе похожий то ли на утюг времен Куликовской битвы, то ли на пропеллер неопознанного летающего объекта, прикрутил к нему два болта и на очередной дежурной пьянке торжественно объявил коллективу о своем гениальном изобретении.
– П-п-представьте себе, Светлана Ивановна, т-технические возможности м-моего прибора п-п-позволят в будущем..
Когда Саша нервничал, а делал он это с завидным постоянством, то начинал жутко заикаться и закатывать глаза, видимо молил о помощи сверху. Помощь оттуда упорно не приходила, Саша, обескураженный этим еще больше, пытался справиться со своим дефектом самостоятельно, но также безуспешно, отчего внятная речь становилась для него еще более недоступной.
Иногда Саша ловил Ирку, демонстрировал ей свое чудо гениальной конструкторской мысли и увлеченный утопическими идеями начинал откровенно и тупо её грузить.
– П-п-представьте себе, Ирина, т-технические возможности м-моего прибора..
– Чего ты там ей втираешь, дятел деформированный? Это моя женщина! И технические возможности моего прибора на данном этапе ее вполне устраивают..
С этими мыслями и указательным пальцем в носу я ловил на себе Танькин взгляд, и мы вместе с ней тихо уматывались, я – с Танькиной лисьей рожи, Танька – с меня, а мы вместе с этой увлекательной сцены и, конкретно, с Саши-дебила, которого, по всей видимости, уронили еще в роддоме головой вниз, в первые секунды его бестолковой жизни, причем, по непонятым причинам, еще и придали этому умопомрачительному движению принудительное ускорение.
Танька уже знала, что мы с Иркой куролесим в паре, и это привносило в ее постное и скучное существование ужасный дискомфорт. Она настойчиво приставала ко мне:
– Я бы тебе тоже дала.. но, просто так не хочу.. ты бы подарил мне что-нибудь..
Меня эта фраза настолько веселила, что я не мог отказать себе в удовольствии слышать ее еще, еще и еще раз. В то время я был сыт женщиной по самое горло, упорно не заглатывал Танькину наживку и, лыбясь во весь рот, отвечал ей:
– Ты, Танюха, давай своему мужу.. безвозмездно.. в рамках добровольно созданной ячейки общества.
После чего мы с ней от души гоготали и продолжали исполнять эту незатейливую партию еще и еще раз – Танюха забрасывала приманку, на которую я должен был непременно клюнуть.. всё как у Берна. Я его еще не читал, но уже тогда прекрасно понимал, что проглоти я её гнойного опарыша, первой об этом узнает Ирка.. А хрен тебе, Танька, по всей твоей иерусалимской морде!
Ирина Ивановна – ни рыба, ни мясо, полная безвкусица, добилась в своей жизни двух потрясающих достижений – защитила диссертацию и окунулась в мир беспробудного пьянства, в который её самоотверженно, твердой и уверенной походкой увлекла за собой Светлана Ивановна. Устоять перед соблазном отведать все прелести алкогольного опьянения в режиме недельного запоя Ирина Ивановна не сумела по той же тривиальной причине – жуткого по жизни одиночества. На этой почве они со Светланой Ивановной быстро сошлись и крепко подружились.
Это был, наверное, единственный в моей жизни случай настоящей женской дружбы, который я имел удовольствие наблюдать. Крепкая женская дружба, подкрепленная крепким алкогольным напитком, хрустящим солёным огурцом и, что немаловажно, не отягощенная завистью. Они были по-своему счастливы.. они нашли друг друга, эти два одиночества.. им было хорошо вместе и неведомо чувство настоящей женской ненависти – к сопернице, к соседке по стойлу, к самке–конкурентке..
И среди этого веселого стада была Ирка..
Я полюбил ее сразу и нагло совратил прямо на работе, после традиционного и коллективного распития увеселительных напитков. Это было уже поздно вечером, Саша приставал к другой Таньке.. Танька хихикала, но держала Сашу на расстоянии. Потом Саша, настоящий советский джентльмен, увязался за Танькой провожать ее на Чкаловский, а мы с Иркой остались вдвоем.. один на один.. в молчаливой и пустой советской лаборатории, проспиртованной парами государственного этилового спирта и пронизанной насквозь жутким женским одиночеством..
.. когда Ирка потеряла сознание, меня посетил настоящий шок.
– Вот, блин, затрахал до смерти..
Я, слегка отрезвевший, взвалил обмякшее Иркино тело на себя и выдвинулся в направлении душа. А потому как протрезвел я не полностью, мы с Иркой на пути следования совершили пару-тройку незапланированных посадок – Ирка башней вниз, а я на нее сверху.. В душе, под освежающей струей Ирка очнулась, приоткрыла глаза, нежно обвила ладонью мою шею и тихо шепнула мне на ухо:
– Еще хочу..
Ах, ты сучка.. у меня чуть инфаркт мозга не случился..
У Ирки была маленькая грудь. Она заводила меня с пол-оборота, с полу-взгляда, от одной только мысли о ней я уже начинал сходить с ума. Я мог часами ласкать ее, играть двумя ее колокольчиками и упиваться этой игрой.. моя ладонь нежно покрывала их, мои пальцы отбивали соло и ласково теребили эти две торчащие над холмами антенны, а мои губы покрывали ее горячим дыханием.. Но главное в прелюдии было то, что я дарил это блаженство женщине.. во время своих игр я внимательно наблюдал за Иркой, ее реакцией на каждое мое прикосновение, которое тщательно контролировал и дозировал. Ирка млела и утомленная желанием нежно шептала мне:
– Хватит.. я хочу тебя..
А я продолжал откровенно дразнить ее:
– Не мешай мне..
– Хватит, говорю..
– Отвали..
– Ах, ты..
Ирка набрасывалась на меня, я виртуозно выныривал из-под неё, мы начинали весело кублиться и кувыркаться, как шалые котята, и эти игры погружали нас в увлекательный, неповторимый и несравнимый ни с чем по ощущениям мир секса..
Я тогда с ужасом обнаружил, что не знаю размеров женской груди, для меня это и сейчас тёмный лес и дремучая заводь. "L" или "X"? Как её измеряют, вглубь или поперёк, по окружности или межцентровому расстоянию? В сантиметрах или дюймах? Может быть, по периметру ладони? Или размаху безымянного и большого пальцев? Наверное, в мегабайтах скромного мужского воображения..
– Поехали к моему другу и воздыхателю Вадику, он живет в Александровке, родители его упаковали и оставили на хозяйстве, а сами дёрнули за границу. Ему, правда, мозги при рождении не вложили. Он сохнет по мне еще с первого курса института..
– Ира, ты жестокая..
– Поехали, говорю.. он все равно придурок.
Мы встретились на площади Толстого часа через три, я с нескрываемым отвращением пожал влажную ладошку воздыхателя и придурка Вадика, худощавого и омерзительного очкарика, упакованного и оставленного родителями нам с Иркой на растерзание, и мы втроем начали поступательное движение в сторону микрорайона нашей с Иркой безбрежной любви – Александровки.
Начали мы на кухне. Я уже изрядно выпивший с остервенением ковырял тефлоновую сковородку Вадика и не мог понять, почему он такой грустный и унылый. Я, дурень, тогда еще не знал, что для этого существует специальное приспособление – деревянная лопатка. Ирка мне потом говорила:
– Звонил Вадик, жаловался на тебя. Ты зачем ему сковородку поцарапал?
– Вообще-то, мы ему еще и кровать сломали, ты не помнишь?
Мы с Иркой весело смеялись и вспоминали весь причиненный нами обществу материальный ущерб, начиная с раскладушки в лаборатории, которую в бешеном режиме ушатали в течение одного часа, затем долго и виновато размышляли, куда его, растерзанное и разрушенное ложе нашей безумной любви, спрятать от всеобщего обозрения.
Потом мы попёрлись к ней на дачу, куда-то в район Ростовского моря. Я долго не мог растопить камин, а Ирка, уже в дупель пьяная от глотка сухого вина, ласково и настойчиво тащила меня на второй этаж, в спальню..
– Ира, подожди.. мне холодно.. я камин разожгу..
Но камин меня не согрел, согреться мне было суждено только в ней, в Ирке.. в ее объятьях и безграничной любви ко мне.. Она мне тогда призналась, что я потрясающе похож на одного близкого для нее человека, которого уже нет в живых..
А потом мы до утра сидели с Иркой в обнимку возле камина и тихо щебетали ни о чём. Нам просто было хорошо вместе.. тихо и невообразимо уютно.
– Видел бассейн на улице?
– Эту каменную могилу размером 1,5 х 1,5?
– Ага.. а на втором этаже – трамплин для безмозговых придурков, балконом называется?
– Ну и..
– Глотки зальют и со сбитыми прицелами начинают соревноваться, кто и с какого раза в бассейн попадёт. Каждый второй, кто мимо бассейна пролетел, себе ноги переломал..
Я, как обычно, в своем репертуаре спросил у Ирки:
– А вниз головой никто не пробовал?
Ирка засмеялась:
– Хорошо, хоть воду в бассейн не забывают наливать..
В конце концов, башня у Ирки съехала совсем, а смещение затылочного отверстия относительно позвоночника было уже серьезным, если не сказать – угрожающим. Ирку занесло до такой степени, что она притащила меня к себе домой и познакомила со своим мужем..
Спустя какое-то время я лоб в лоб столкнулся с Иркиным братом, который невероятным способом узнал про наши с Иркой проделки, мы с ним мило почирикали и расстались можно сказать закадычными друзьями:
– Я тебе, бля, башку отобью..
– Да пошел, ты..
Ирка, по всей видимости, тоже получила от брата по жопе.. Потом я уехал в командировку в поселок Рапполово, что под Питером, Ирка вскоре уволилась, а я познакомился со своей будущей супругой, неимоверно красивой азиаткой с таким же прекрасным, как она сама, именем Роза..
А мы с Иркой тихо, без традиционного для бракоразводных процессов скандала расстались и, наверное, навсегда позабыли друг друга. Но это, мне кажется, не так..
07.12.2008