Николай Владимирович Адамович-Иодко (Н.В.) Заслуженный лётчик-испытатель, кандидат технических наук. Подробные сведения о нём можно найти в Большой Советской Энциклопедии.
Только благодаря Н.В. я неожиданно попал на работу в лётно-испытательный центр ЛИИ, причём непосредственно в лётный комплекс, а это, можно сказать, – сердце системы, дающей жизнь новым самолётам. Наша встреча в служебном автобусе была абсолютно случайной. Он о чём-то спросил меня, я ответил… Завязался разговор. Видимо, я чем-то приглянулся ему, и он предложил мне перейти к нему в ЛИИ. Вот уж вдруг повезло мне! Заниматься лётными исследованиями я мечтал всегда и даже в 1968-70 гг. делал безуспешные попытки поступать в ШЛИ… Короче, я стал работать у Адамовича в должности его заместителя.
Н.В. Адамович слишком известен, чтобы я рискнул дать его портрет. Но добавить пару штрихов к его образу считаю возможным и даже необходимым. Жалко, когда теряются даже крупицы жизни людей такого масштаба. Ведь если о лётной работе Н.В. известно из литературы, то о «послелётном» периоде его работы известно немного.
Уйдя по возрасту с лётной работы, Н.В. основал экспериментальное подразделение, к работе которого привлекались действующие лётчики-испытатели. Идея была здравая, нужная, и не вина Н.В., что это подразделение не получило должного развития, и что КПД его работы был недостаточно высок. Как часто бывало в нашей стране: результаты исследований (или разведки) перспективны, а их использования на практике почти не видно!
Адамович – ровесник моего отца, и этим фактором во многом определялись наши взаимоотношения. Хотя он с самого начала относился ко мне подчёркнуто уважительно, и именовал меня не иначе, как по имени-отчеству.
С самого начала работы с Н.В. меня поражали несовместимые, казалось бы, черты его характера. С одной стороны наивная доверчивость и почти детская непосредственность, с другой – абсолютная уверенность в своей научной непогрешимости, в своём монопольном праве на истину. Как-то раз я сослался на известный труд Остославского, корифея в области аэродинамики. И даже книгу раскрыл в нужном месте. Реакция Н.В. была неожиданной. Он стал остервенело перечёркивать авторучкой этот лист, прорывая его насквозь со словами: «Это чушь, это Остославщина и Колачёвщина!..»
Его самоуверенность порой сводила на нет коллективную работу лётчиков, ибо если Адамович был не согласен с их мнением, то не отражал это мнение в отчете, а любыми путями протаскивал свои выводы, визируя их у более молодых и сговорчивых лётчиков…
Вместе с тем многие его идеи были очень перспективны, порой опережали время и не могли быть реализованы из-за отсутствия инструментальной базы…
Всегда подтянут, одет с иголочки, корректен (за исключением очень редких вспышек научной нетерпимости). Он многое знал о истории нашей авиации и космонавтики. Особенно, если учесть, что Н.В. был зятем Келдыша…
Не перестаю жалеть, что стеснялся расспрашивать его, хотя очень хотелось спросить и том, и об этом. Кое-что успел, но мало…
Одно время он казался мне чёрствым. В его обсуждениях обстоятельств гибели того или другого лётчика-испытателя совершенно отсутствовали эмоциональные ноты.
Был случай, когда у нас на глазах упал и сгорал вертолёт с Туровцем и Бессоновым… Они упали прямо напротив КДП, на верхотуре которого располагалось наше рабочее помещение.
Мы оцепенело глядели на столб огня и дыма, на попытки спасателей тушить огонь и спасти людей…
Через десять минут скорбного молчания Н.В. сказал мне: «Ну хватит смотреть, работать надо».
Потом я понял: это не чёрствость. Это привычка старого хирурга, это реакция старого лётчика, десятки раз видевшего смерть в упор. Н.В. был замечательным человеком, а недостатков нет лишь у ангела и чёрта.