А горы стоят неприступной стеной...

Александр Каменичный
История эта произошла в середине не столь уж пока далеких  90-х. Как-то мы с приятелем решили на недельку съездить в Крым. Хотелось немного полазать по теплым, нагретым весенним солнышком скалам, открыв тем самым для себя новый альпинистский сезон. На страну, с неотвратимостью цунами, надвигались праздники и вся альпинисткая и околоальпинистская Одесса дружно строила планы на предстоящие дни общенародного веселья. За окнами стояла, обычная в наших краях, мартовская погода, когда еще ни тепло, но уже и ни холодно, а серое, тяжелое небо, цепляясь на Приморском бульваре за верхушки платанов, время от времени проливалось нудным, мелким, более похожем на пыль, дождем. Временами, ветер нагонял с моря туман и тогда, прорываясь сквозь всю эту мряку и городской шум, монотонно и утробно начинал ворчать ревун на маяке. Но мы-то знали, мы совершенно точно знали, что на Форосе весна уже буйствует вовсю, небеса светлы и бездонны, а характерный крымский запах сладостно кружит голову, толкая на романтические безумства.

Ну что ж! Сказано – сделано! Бывалому человеку набить рюкзак, минут тридцать работы, и только сидя уже в купе, где-то между Рауховкой и Колосовкой хлопаешь себя по лбу!

- Во,.. блин…! Кружку забыл!

Нет кружки, ну и не надо. Нельзя что ли чай из миски похлебать. Особенно этот чаек хорош, если налить его в ту же мисочку как раз сразу после кашки гречневой, заправленной, например, популярной в те годы тушенкой с чесночным соусом. Оценить такое может только человек многоопытный.

Любой, кто провел хотя бы один сезон в горах, твердо знает, что наиболее суровый альпинизм начинается в самых отдаленных от гор местах: в ресторане, на теплом песке пляжа, или в купе поезда. Ну а если еще и есть благодарные слушательницы, то тогда мужественная суровость и романтическая крутизна повествования возносится до самых вершин (в прямом и переносном смысле) фольклорного эпоса. Так что рыбаки, со своей склонностью к разведению рук в стороны здесь просто отдыхают. Выглядят тут они как-то уж бледновато.

Ну а поскольку мы делили наше купе с двумя очаровательными попутчицами, то естественно, мы начали, с небрежным видом умудренных жизнью ветеранов, рассказывать о невероятных, но, конечно же, абсолютно правдивых приключениях, пережитых нами в горах. Надо ли говорить, что мы были не только свидетелями тех героических событий, но главными действующими лицами. Девицы ойкали, охали да ахали, ужасались, округляя глаза и прикладывая ладошки к груди, размягчаясь и становясь, все более как воск податливыми. Но тут поезд, громыхнув суставами на стрелках, остановился на каком-то полустанке и наши барышни, дружно взвизгнув, схватили чемоданы и помчались к выходу, пообещав нам непременно встретиться с нами в Одессе через неделю. Правда, почему-то забыли впопыхах сказать, где и когда. Расстроенные такой неудачей, мы легли спать.

Утром, примерно часа за полтора до нашего прибытия в Семфирополь, я вышел в коридор и обалдел. Наш поезд шел в снежном коридоре, стены которого доходили, как минимум, до крыш вагонов. В проходе толпились, совершено сбитые с толку пассажиры, пытаясь что-то разглядеть за непрозрачными, словно завешенными белыми простынями, окнами.

— Слушай, Толик, — попытался я осмыслить происходящее. — Мы с тобой собственно куда едем? В Симферополь или Мурманск? Может, мы не на тот поезд сели!? Надо бы у проводницы спросить.

Но проводница мне ничего не ответила. Она только посмотрела на меня таким добрым и сочувствующим взглядом, что я без слов понял, что едем туда, куда надо, а вот всяких кретинов за свою долгую трудовую жизнь она повидала немало. Подумаешь, одним больше — одним меньше.

Поезд прибыл на заваленный снегом Симферопольский вокзал. Несколько дворников, видимо начавшие праздновать еще со вчера, вяло пытались справиться с сорвавшейся с цепи стихией. Возле остановки ялтинского троллейбуса лениво колыхалась огромная толпа, подаваясь то в одну то в другую сторону, дабы избежать столкновения с огромным снежным комом, толкаемым перед собой, тарахтящим как ведро с гайками, плюющимся дымом, стареньким бульдозером. Дорога через Ангорский перевал была закрыта. Помыкавшись по привокзальной площади, мы прибились к стае таких же, как и мы рюкзачных особей и начали, сообща прикидывая, что делать дальше. Но оказалось, что как ни крути, а дороги на Юг пока что нет.

Первый троллейбус появился только в половине третьего. Построившись клином и используя как тараны наши рюкзаки, мы под возмущенные крики иных, страждущих проникнуть в это тряское стальное чрево, оккупировали его практически полностью. Очень быстро до нас с Толиком дошло, что не могло быть и речи о том, чтобы попасть на Форос до захода солнца. А бродить в потемках по заснеженным зарослям в поисках места для палатки совсем не хотелось. Поэтому мы обратили свои альпинистский взор на ближайшую, достойную этого самого взора гору, под название Пара-Гепьмень, которая, в миру, зовется попросту «Пельмень». Добрались мы до места довольно поздно, когда солнце краем своим уже наваливалось на плоскую вершину горы. Небольшая, уютная полянка, на которой, с незапамятных времен, разбивают свои живописные бивуаки многие поколения скалолазов, на этот раз погибала под снегом. Что бы пробиться к ней с дороги, пришлось топтать, а кое-где даже и рыть траншею.

Добравшись до места, мы принялись утаптывать снег под палатку. Понемногу начал прихватывать морозец. Брошенная на снег матерчатая перчатка поднялась на своих задубевших пальцах и застыла, как готовое к прыжку монстроподобное насекомое. Палатка топорщилась и скрипела, как старая шхуна в шторм. Рюкзаки вмерзали в хрустящий наст, и их пришлось выбивать ногами.

Наконец удалось справиться с вышедшим из повиновения снаряжением, и мы забранись в палатку. Разожгли бензиновый примус, который тут же начал нашептывать песенку тепла, покоя и уюта. По внутренним скатам оттаявшей палатки побежали капельки воды и, отрываясь, норовили попасть то за шиворот, то в ухо, то в глаз.

Я помешивал в кастрюльке кашу, мой напарник боролся с «братской могилой» — банкой килек в томате. Наш ужин был дополнен большой, разрезанный на четыре части луковицей и несколькими кусками хлеба, наспех отломленными от буханки серого «кирпича». Сытые, согревшиеся и умиротворенные, переполненные чувством собственной значимости, мы завалились спать.

Утро вломилось к нам шумным людским многолосьем, топаньем и скрипом снега вокруг нашей палатки, характерным звоном снаряжения. Мы выползли на свет божий и тут же попали в цыганский табор, который устроили туристы – горники, приехавшие на свой первый в том году слет. Бег, смех, суета, команды, веселое переругивание, шипение примусов, топот ног, звон метала кружек и мисок, и звон метала снаряжения, аромат свежеприготовленной кашки, колом, стоявший в морозном, неподвижном воздухе, к которому примешивался не менее привлекательные ароматы кофе и чая, составляли ту непередаваемую ауру, которая всегда вертится вокруг туристских бивуаков. Она наполняет радостным возбуждением и приятно греет душу, наконец-то вырвавшегося на первозданную свободу, городского обитателя, задавленного пыльной и вонючей цивилизацией!

На поляне стояло уже десятка два палаток, вокруг которых и происходил весь этот бедлам. Суетившийся вокруг народ состоял из туристов – горников, откликнувшихся на призыв, кинутыми одесскими, николаевскими и крымскими студенческими клубами. Руководили всем этим совсем еще юные инструктора. Развалившиеся на кариматах, они всем свои видом демонстрировали свою бывалость, превосходство, а значит и власть, над «зелеными чайниками», время от времени покрикивали на своих подопечных. Лениво покуривая, они хоть и благосклонно принимали угощение своих кашеваров, но, тем не менее, давали указание чего добавлять в их варево впредь. И вооообще… Поживей надо! Голодный с утра инструктор, хуже лавины, камнепада, селя и грозы вместе взятых!

Надо заметить, что хотя альпинисты и горные туристы составляют некое общее братство, первые всегда относятся ко вторым не то что бы свысока, но несколько с иронией, называя их туриками, забывая при этом, что в большинстве сами начинали как эти самые турики. Обычно, объясняя разницу между нами, Грозными Тиграми Скал и Великими Покорителями Заоблачных Вершин, и ними, всего лишь таскателями неподъемных рюкзаков, заслуженный ветеран говорит зеленому новичку:

- Понимаешь, там, где начинается переноска тяжестей, кончается альпинизм. Вот там и начинается туризм.

И обязательно добавляет:

- Да и вообще… «Чайники» они.

И действительно, «чайники»! Квалификация туриков обычно оставляет желать лучшего. С чего чаще всего начинается сезон в альплагере? С призывного вопля начспаса:

- Мужики! В ружье! На леднике таком-то в трещину турик улетел. Вроде жив! Надо достать.

И вот пять – шесть «мужиков», еще не акклиматизированных и потому судорожно глотатающих разряженный горный воздух, как черти злых, бредут по леднику, изо всех своих последних сил изображая скоростной бег вверх. И когда они добираются до места аварии… Ну что вам сказать. Грузчики у нас в порту краснеют и опускают взоры долу от тех словесных конструкций, кои обрушаются на головы товарищей «улетевшего» турика, не смогших достать и оказать помощь своему пострадавшему собрату.

Но чего у туристов не отнять, так это искреннего и радушного гостеприимства. Как бы ни измотали их за ходовой день их неподъемные рюкзаки, как бы ни исхлестала их погода, но если вы набредете на их бивуак, вас обязательно встретят радостной улыбкой, миской с душой приготовленной снеди и ведерком душистого, настоянного на горных травах, горячего чая. А если есть еще и гитара есть…! О, какие там бриллианты – таланты встречаются! Какие они песни поют!

Вот и тут, на нас сразу же и придавил тяжкий пресс туристического гостеприимства. Мы бродили от палатки к палатке, благосклонно принимая предложенные угощения и ароматное питье. Там присядешь, здесь перекинешься парой слов, а для желудка сплошной праздник! Как мы очень быстро выяснили, большинство населения этой палаточной слободки, составляли жаждущие вкусить романтики, зеленые новички-первокурсники, которые не только первый раз попали на туристский слет, но и вообще еще не видели настоящих скал и им сегодня придется, первый раз в жизни пройти свой первый скалолазный маршрут. Так что юные первокурсницы млели от восхищения, созерцая наши ловкие, порывистые движения, мужественные, обветренные лики и терялись, натыкаясь на наши твердые, но открытые взоры. Правда, очень скоро наши желудки стали напоминать плотно набитые рюкзаки, животы вываливались из штанов как сливы из лукошка, движения стали более скупыми, а ясные взоры Тигров Скал уже не горели такой решительностью и задором. Короче – два Карлсона, но без пропеллера.

И тут, как-то сама собой нам с Толиком пришла мысль:

- Да ну его, «Пельмень» этот!? Что мы тут маршруты не ходили? Да и вообще, что мы последний раз в Крыму, что ли?

- Да и снега на полках еще полно, - вторил мне Толик. – Пусть немного подтает. Да и вообще… - и он сделал некий неопределенно широкий жест.

Что именно «вообще» он не уточнил, а мне было уже лень не только осмыслить это глубокомысленное замечании, но, находясь уже на полпути к царству Морфея, не хотелось даже челюстью двигать.

Прошло часа четыре, прежде чем, несколько придя в себя, мы решили, что все-таки мы приехали сюда не «матрасничать». Солнце уже поднялось довольно высоко и яростно набросилось на огромные сугробы. Бивуак перерезало несколько веселых ручейков, в звоне которых все чаще и чаще стали слышаться рыкающие нотки. Потоки воды уже пробирались под палатки и оставшиеся около них дежурные в панике вытаскивали и развешивать на ветках нехитрый туристский скарб.

Скептически осмотрев картину возникающего хаоса и разрушений, мы пришли к неоспоримому выводу о том что: «Весна она и в Африке весна, а уж в Крыму и подавно»!

Но вся эта суета нас особо-то и не касалась. Как люди многоопытные и, самое главное, первые, кто попал на ночевку на поляну, под свою палатку, мы заняли самое удачное место. Обезопасив свое имущество еще и глубокими водоотводными канавками, мы начали собираться.

Большинство наших новых друзей, уже давно отправились на гору. Под руководством своих инструкторов, они оседлали самый простенький маршрут, который к тому времени весь был как в паутине, опутан перильными веревками. Народ гроздьями, человек по десять, висел на пунктах перестежек, между которыми, связка по ввязке, «жумарили» остальные участники слета. Сверху, как жужжание из улья, шел многоголосый веселый шум, время от времени перекрываемый взрывами хохота и матерными командами инструкторов, что говорило о возбужденном настроении новичков и не всегда их адекватном поведении.

Почесав сзади между ушами головы, мы решили, что не будем сильно напрягаться в самом начале сезона и посему выбрали для себя, хоть и не столь простой как у туриков маршрут, но и не особо напряжный. Решив так, мы двинули под стену. Не знаю как кому, но мне обычно первые шаги вверх даются тяжело. И, тем не менее, прикинув, что к чему, решено было, что начну именно я. Но прежде чем начать движение, еще предстояло проявив чудеса акробатического баланса, стоя в снегу на крутой «сыпухе», переобуться в плотно обжимающие ноги, аки испанские сапожки скальные туфли и тут же выйти в них, на сухие камни. Весь фокус заключался в том, чтобы проделать это, ни в коем случае не замочив подметок, иначе ноги будут скользить по стене, как коньки по льду.

Гора встретила нас тугими ударами упругого влажного воздуха, который дул почему-то сверху вниз параллельно стене, сдувая со скальных полок снежные хлопья. Вода тонкой и грязной пленкой покрывала прогретые солнцем выпуклые части рельефа и от них шел легкий пар. Куда бы я ни поворачивался, капель обязательно разбивалась на уровне моего лица, неприятно покалывая кожу мириадами холодных иголок. Во всех скальных «карманах» лежал уже порядком подтаявший снег, который своими холодными «зубами» хватал за пальцы. Так что в тот день я двигался по стене, как сапер по минному полю. Как никогда, раньше, я тщательно выбирал места, куда можно было поставить ногу или за что взяться рукой. После первых же метров пути руки устали и одеревенели. Все чаще и чаще кричал я напарнику: «Закрепи!», и, откинувшись спиной назад и уперевшись ногами в стену, я повисал на веревке, позволяя себе несколько минут блаженного расслабления.

На первую веревку (а именно в веревках длиной. 50-55 метров — измеряется расстояние в скалолазании и альпинизме) я потратил раза в три больше времени, чем было бы необходимо в нормальных условиях. Мое напряжение постепенно передалось напарнику, и мне все чаще приходилось просить его выдавать веревку посвободнее. В местах куда не добиралось солнышко, грязноватая влага превращалась в тонкую пленку предательски коварного натечного льда и в общем-то плевый, разминочный маршрут, превратился в истинное испытание и наших сил и нашего снаряжения.

А поскольку силы мои убывали прямо пропорционально пройденному пути, то, преодолев 40 метров, мне ничего не оставалось сделать как, положив самую большую закладку в рот самой большой из встретившихся мне щелей, организовать там пункт перестежки. Замолотив рядом еще и пару крюков, я сблокировал снаряжение веревочной петлей, удобно расположился на заснеженной полке, готовясь принимать своего напарника по связке.

С каждым шагом первому в связке идется все легче и легче, поскольку он оставляет на маршруте снаряжение. Второму же приходится это снаряжение на себя собирать. Конечно, его путь объективно менее опасен, но и ему, таскающему еще и общий рюкзак, тоже приходится несладко. В общем, подползающий ко мне напарник более походил на готового плеваться кипятком самовар, чем на того немногословного и ироничного парня, которого я знал до сих пор.

Скальная полка, на которой мы расположились, была довольно широка и удобна. Солнце, расслабляющее приятно согревало нас, а уходящий от нас вверх маршрут был маняще короток. Теперь настала очередь Толика идти первым и он, звеня металлом, начал готовится к движению. Я перебрал веревку и аккуратно сложил ее кольцами у ног и все мое внимание, как страхующего, полностью переключилось на моем напарнике.

Толик заложил кулак в широкую щель и поставил плашмя, всей подошвой, ногу на сухое пятно на стене, подтянулся и, далеко забросив вверх другую руку, очистил от снега крупную зацепку над головой. Потом он сделал еще два шага по стене... И, прошелестев пуховым жилетом, рухнул на полку.

Я слишком нервно дернул веревку на себя и вместо того, чтобы помочь ему устоять на ногах, просто сдернул его. Ноги Толика проехались по припорошенным снегом битым камням. Его рука, в попытке поймать страховочную петлю, описала некую замысловатую дугу, звонко шлепнула меня по уху. Не удержавшись, Толик с грохотом шлепнулся задом на полку, загребая, как бульдозер, мелкие камушки, которые шумной стайкой унеслись вниз. Я всем телом навалился на веревку, но при этом тоже потерял равновесие, поскользнулся и больно упал на колени. Толика по инерции еще раз крутануло, и он, дернув в воздухе ногами, повис на веревке, навалившись грудью на полку.

- Вот зараза….! Надеюсь, под нас никто не подлез, - только и смог сказать мой напарник. - Говорила мне как-то мама: «Не имей дело с этими альпинистами, холера их побери. В горы потянут, по скалам ползать будешь».

- Мата и криков о помощи было неслышно. Значит или все мгновенно погибли или там никого не было – в тон ему ответил я, выразительно поглаживая ушибленное ухо.

Сделав вид что он не замечает моего выразительного взгляда, но помянув еще пару раз крепким словцом кого-то, не видимого, но на этой полке им явно осязаемого, Толик опять заложил кулак в щель и двинулся вверх. На этот раз у него все получилось прекрасно. Не спеша, в постоянном неспешном ритме, он двигался по стене, и мне было спокойно и приятно наблюдать за его надежными и даже немного танцевальными движениями.

Веревка змеилась ему вослед, разгибая свитые у моих ног кольца, иногда сдергивая по ходу хлопья снега или вырывая из трещин пучки пожухлой прошлогодней травы. И хотя его «веревка» была объективно не столько сложна, как моя, все равно чувствовалось, насколько Толик высококлассный скалолаз.

Спешить нам особо было некуда и после третьей веревки, мы примостились на очередной полке немного передохнуть. Метрах в двадцати от нас и примерно настолько же выше оказался пункт перестежки туриков. Подвисло их там ни как не меньше десяти человек. Весело балагуря, они вдруг хором начинали петь какие-то песенки, обрывая незаконченной одну мелодию и начиная следующую. Но при этом, они, все же, не забывали перебирать и складывал в кольца веревку подходящего участника и выдавать другую, уходящую наверх. Правда, непослушные веревки ложились у них не туда, куда им следовало бы ложиться и постоянно путались. В общем, турики наши делали все явно по новичковски, с энтузиазмом и забавно бестолково.

Впрочем, точно такой же веселый бардачок творился на всех их страховочных станциях, что время от времени вызывало нервно-матерные, указующие крики инструкторов и их же постоянное шастанье вверх – вниз по маршруту.

Как раз на нашем уровне, заложив дугу в нашу сторону, лихо шла одна такая связка разъяренных туристских инструкторов. Скорее всего, чтобы не терять время при обгоне ползущих по маршруту участников, ее ведущий решил пойти по более короткому, но несколько более сложному участку, который представлял собой вертикальную стенку метров пятнадцать с небольшим нависанием при возвращении обратно на маршрут. Перед нависанием располагалось довольно большое, блюдцеподобное углубление — мульда. Немного выше ее, хорошо было видно маленькое отверстие, куда можно было заложить всего один палец. После чего, подобрав как можно выше ноги и растянув себя в позе летящего орла, можно дотянуться до небольшой, но вполне надежной зацепки. В общем, место, проходимое при одном условии: не превращать позу орла в его полет.

Но, было, похоже, что наши друзья как раз в полет и собрались. Ведущий связки «пропилил» уже метров восемь, не заложив ни одной закладки, не забив ни одного крюка. Если он вдруг сорвется, то ему предстоит «просвистеть» вдоль стены метров шестнадцать. Тогда его тело приобретет такую инерцию, что никакая страховка его уже не спасет. С противным динькающим звуком выдернется верхний крюк или как хлопушка, подаст голос разорванная оттяжка. И один за другим, как пули из пулеметного ствола, вылетят все промежуточные крючья. А тогда уже настанет очередь страхующего. Все произойдет столь стремительно, что второй участник восхождения, отправится в полет, скорее всего, даже не успев по-настоящему испугаться. И ни поймать сорвавшегося напарника, ни, тем более, удержаться самому, шансов у него, практически нет. Но эта мрачная картина имела пока что умозрительный характер. Мы просто отметили про себя грубую ошибку при страховке.

Вот турик подошел вплотную к мульде и вложил палец в отверстие. Стоя в распоре, он, придерживал себя одним только средним пальцем правой руки и потряхивал кистью левой, чтобы расслабить ее перед следующим рывком наверх. Потом он стал на край мульды и, притянув себя вплотную к стене, стал подбирать ноги. Да не тут-то было! Мульда-то, в тени! А в мульде-то, тонкая корочка предательского, натечного льда! Эх, парень, где же твоя голова была до сих пор?

Мы, как завороженные, смотрели на его медленно ползущие вниз ноги. Мое сердце судорожно, как дернувшийся от кошачьего броска воробей, трепыхнулось, подпрыгнуло под самое горло и болезненно замерло там.

Но срыв на этот раз не состоялся. Ноги его нашли опору на краю мульды. Парень осмотрелся по сторонам, решая, как лучше выпутаться из этой ситуации. Вниз ему не спуститься. Страховки, на которой, помимо всего прочего, можно было бы повиснуть и перевести дух, у него нет. Двинуться ни вправо, ни влево тоже нельзя. Там просто некуда идти! Там гладко как на зеркале! Во, блин, влип!!!

Он сделал еще пару безуспешных попыток. Но его пальчик-то не железный. Да и ноги от напряжения и вдруг осознанного им страха начали мелко дрожать. В течение нескольких мгновении, в общем-то, простенькая прогулка в горах, превратилась в серьезную схватку за жизнь. И что бы выжить, ему нужно было как можно быстрее предпринять, пока окончательно не устали руки, еще одну попытку прорваться наверх. Но, увы, опять неудача.

А каково нам сидеть от него в десяти-двенадцати метрах и беспомощно гадать: сорвется или нет. Похоже, было, что мы видим накатывающуюся трагедию. Причем самое неопрятное было то, что мы, находясь, совсем близко, ни чем помочь не могли. Не сговариваясь, мы быстро отвязались от своей основной веревки и начали судорожно перебирать ее. Более длиннорукий чем я, Толик приготовился кинуть ему конец, отлично понимая, что растущее из щели, как раз на линии броска, дерево, не даст нам это сделать. Парень посмотрел на нас совершенно круглыми, безумными глазами и все понял. Но наша судорожная возня с веревкой подсказало ему, единственно возможный выход.
— Эй, мужики, — задрав голову вверх, заблажил, дурным голосом «турик». — Кто-нибудь бросьте веревку! Не удержусь! Скорее, мать… ..ать! - Все его тело начало трястись от напряжения. Со стороны казалось, что он решил раскачать гору до самого основания.

Но его призывный вопль не возымел, ни какого действия. На пункте перестежки затянули очередную залихватски-романтическую песенку. Кто-то, в очередной раз, пытался сложить уползающую как змея в щель, веревку, а коренастый паренек, откинувшись на самостраховке, пытался укутать пуховкой двух жмущихся к нему девиц.

Турик опять запрокинул голову и выдал такой матерный вопль о помощи, что вполне вероятно, его могли услышать в Ялте на набережной. Тут и мы с напарником подключились и добавили своих децибел. Наш нестройный, но более чем громкий и весьма эмоционально окрашенный ор, наконец привлек всеобщее внимание. Кто-то выхватил из рюкзака веревку и, не перебирая, кинул её конец вниз. И о чудо! Жесткая, как проволока, малоудобная, вечно дающая повод для черного юмора, наша родненькая отечественная веревка, развернулась в воздухе и, ни за что не зацепившись, не сплетаясь в обычный немыслимый клубок, точно и ровно легла на стену в самом удобном для парня месте. А того уже всей своей мощью потянула к себе земля. Ноги его еще стояли на краю мульды, но плечи уже пошли назад и руки уже оторвались от стены.

И вот тут случилось еще одно чудо. С невероятной скоростью киноковбоя, выхватывающего из кобуры свой «Кольт», турик выхватил специальный зажим - жумар. Ха, выхватил! Его нельзя просто так выхватить. Его можно только отстегнуть от пояса страховочной «беседки», к которой он, прищелкнут карабином. Проделать это одной рукой возможно, но уйти на это должно пару секунд. Одеть же жумар на веревку одной рукой просто невозможно принципиально - устроен он так!

Но нашему герою удалось сделать это не только с невероятной скоростью, но и одной рукой и уже в полете. Как раз в тот момент, когда его ослабевший палец уже выскочил из зацепки, а веревка еще не до конца закончила свой полет!

- Видимо, жить уж очень хочется этому сукиному сыну! — с явным облегчением прокомментировал все происходящее мой напарник.

- Да, уж..! – весьма глубокомысленно заметил я, - Не судьба ему в этот раз присутствовать на собственных похоронах.

- Вот же ж…, акробат хренов! С такими трюками не по горам шастать надо, а в цирке «капусту» рубить.

Вполне естественно, что все уведенное нами, вызвало к жизни массу других и весьма эмоциональных комментариев. Тема нас тогда очень увлекла. Но позвольте мне, активному борцу за нравственность подрастающего поколения, не передавать бумаге все то, что было нами тогда произнесено. Нефиг!!! Нефиг подавать дурной пример этому самому поколению!

Отделался наш парень недолгим и, самое главное, не глубоким полетом и, полагаю, крайне сильным испугом. Еще его сильно ударило об стену. Но это все же несколько лучше того финала, к которому он так неосторожно стремился. После восхождения мы нашли его на бивуаке. Смотреть на него было жалко. Похоже, парень сильно переживал свою беспечность, которая могла стоить жизни не только ему, но и его напарнику.

На следующий день мы с Толиком раскидали наши вещи по рюкзакам и подались на Форос. В общем, как поется в одной шутливой песенке: «А горы стоят нерушимой стеной, других дураков поджидая»...