Периодически я хочу жить. Для себя не научилась. Найду человека с проблемами, придумаю себе задание и, в зависимости от много чего, но всегда упёрто, его выполняю.
Недавно дошла до ручки: миссия осчастливить одного пессимиста - за гранью провала. Соответственно, все мои болячки, которыми Господь за дело (может, когда расскажу) и без дела меня наградил, активизировались. Причем настолько, что я от бесконечной боли совсем тупею. Что вредит выполнению моей задачи.
Выходов два - удавиться на пожарной лестнице дома, в котором на этот момент я живу, или подлечиться, привести себя в порядок. Трезво рассудив, что лестница от меня далеко не уйдет, решаю заняться своим здоровьем.
Да! Немаловажно! Я, с позволения сказать, символистка. Всю жизнь придумываю себе приметы, со-слепу, где не надо, вижу перст судьбы, в общем, умничаю (или туплю). На этот раз, за три месяца до дня, о котором хочу рассказать, я узнаю о существовании человека, который обучает умению быть счастливым. И я ему верю. Ей-ей, я много в чём-то лохушка, но, в моем прирожденном таланте (не моя вина - от Бога и от родителей) адекватно заценивать людские возможности, сомневаться никому не приходится, а тут, всегда сосуществовавший во мне физик с лириком двуголосьем заявляет:
- Это твое спасение, твой шанс.
И я, типа, пытаюсь им воспользоваться. Мы с доктором повстречались, это тоже отдельный разговор, он меня лечить начал, а я его грузить. По полной программе.
Возможно кто-то из тех, кто сейчас с моим опусом знакомится, читал или смотрел моэмовский «Театр», и ему не нужно в тонкостях описывать овеществлённые им ощущения женщины, которая решилась отдаться давнему поклоннику, промариновав его пару десятилетий, и столкнулась с тем, что он ее может любить только духовно. Я это читала, смотрела, веселилась. А вот намедни реально поняла всю неловкость ситуации, по полной программе. Я, такая вся в себе, закрытая, в первый раз в жизни решаюсь рассказать о себе всё - от яйца, от папиного. А он, доктор, уже наелся чужих бед, и ему по барабану. Пустыми глазами смотрит и не вкупается, что ему великая честь выпала - за мои пятьдесят почти лет стать первым помойным ведром, куда я свои накопившиеся по жизни проблемы вылью целиком и полностью.
И раз, и два, и три - пытаюсь за счёт его психики разгрузить свою, но он - стойкий оловянный солдатик. А из меня уже попёрло. Это как в родах - я старшего десять суток рожала, схватки были, а до потуг не доходило, но когда начались… этот процесс вспять не повернешь.
Крыша у меня давно уже набекрень, а периодически, причём, не редко, случаются обострения. Устаю от людей, но одна быть не могу. Меня перемыкает от панического страха. А ещё я теряюсь: вдруг перестаю понимать «иде я нахожуся», а спросить или не у кого, или «кого» боюсь: среди всего прочего, я подслеповата, а когда нервничаю, вообще жизнь только на ощупь способна воспринимать, но щупать абы что - страшно, вдруг в говно вляпаюсь. Те, кому я по жизни дорога, знают эту фишку и одну меня, как правило, не оставляют. Но, как известно, у всякого правила есть своё левило.
Факт тот, что я в командировке, в чужом городе, одна, в какой-то миг почувствовавшая себя бодренько, топаю к доктору на очередной приём. До метро без проблем добралась, с пересадками ничего не попутала, даже дорогу перешла, а потом - клин. Я вдруг осознаю, что я незнамо где. Мне темно и жутко. В истерике набираю номер человека, который от меня за две тыщи километров и ору в трубку:
- Я потерялась!
Он с моими заскоками знаком, как умеет, утешает, пытается сориентировать… В общем, с его помощью чуть успокоилась, поняла примерно где я и до врача добралась.
Не знаю, только ли таким психопатам как я, или всем знакомо чувство, что в груди - кусок льда, от него - озноб, и согреться никак не получается. Это у меня уже вторая стадия, после приступа паники, то есть, состояние получше, но до нормы, как до луны пешком. И вот я, эдакая снегурочка, вся в надеждах на слив гадостей, накопившихся в душонке, гордящаяся своим подвигом самостоятельного перемещения из пункта «от» в пункт «до», в кабинете доктора. А он занят, у него посетитель. Я себя тоже стараюсь занять, благо вёрстку с собой прихватила, есть что вычитывать. Но только работа меня не забавляет.
Вместо сугреву - я ж безопасном месте и не одна - ледышка в моей груди разрастается, и у меня уже не то что озноб, а фактическое обморожение получается. Во всяком случае, конечностей не чувствую, включая пятую - голову. Хотя нет, вру. Не насчет головы, насчет конечностей. У меня в такие моменты только полтела отнимается, левая часть: тогда и ногу таскаю, и рука ничего не держит, а с учетом часто возникающего при этом торможения речи с заиканием - просто неотразимая красавица.
А надо сказать, что мой доктор, в качестве психотерапевтической процедуры, употребляет при работе с затраханными жизнью пациентками комплименты и некое подобие ухаживания, точнее, ненавязчивого соблазнения, типа «не дашь? не очень-то и хотелось», причём без паузы, чтобы «да» воткнуть было некуда. В период ремиссии такой приём меня бы взгрел. Сейчас, с учётом моей красоты неземной, пугает. Но доктор пугается больше, когда, отправив восвояси своего посетителя, он слышит от меня, что я собираюсь ночевать в его офисе. Наверное, с испугу, он довольно скоро поддается на мои уговоры налить мне коньячку, хотя оба мы прекрасно знаем, что пить мне нельзя категорически - последняя моя контузия лишила меня возможности какого-либо самоконтроля по пьяной лавочке.
Тяпнула я для храбрости и опять стала на ночевку набиваться. Доктор сбивчиво и не очень аргументировано отнекивается. При этом, все его внимание сосредоточено на уговорах отправиться восвояси, причём на такси за его счёт, а потому, то, что я бутылку до донышка выкушала, он не замечает.
Дальше у меня провал в памяти часов на десять. Очнулась от жуткого холода. Не внутреннего, а вполне наружного. Шмотки на мне мокрые до ниточки, босые ноги неудобно расположены на металлическом полу. Голова моя покоится на столике, какие обычно в поездах бывают, задница - на неудобном сидении, а все тело, как до меня доходит, в вагоне. «Так, - думаю, - приехала. Точнее, еду. Куда?»
Осторожно открываю один глаз, который лучше видит, и натыкаюсь в сумерках взглядом на спящего на полке мужика. Мне совсем нехорошо стало. Причем буквально - затошнило. Подскакиваю, спотыкаюсь через гигантские туфли, ныряю в них и - в тамбур. Открываю дверь и понимаю: жизнь удалась: слава тебе Господи, вагон никуда не движется, а как раз наоборот, на жестком приколе.
Утро, снег с дождем пополам, город, автостоянка, на которой машины так плотно понатыканы, что пришлось помучиться, выбирая место для рывка, в смысле, блевания. Облегченная, я возвращаюсь в вагончик. Мужик не спит:
- Где была?
- Во дворе. А где мои туфли?
Тут он мне, искусно разбавляя матерные слова предлогами, разъясняет, что не знает и знать не хочет, кто я, с какого перепугу он меня впустил и обогрел, а также где моя обувка и всё остальное, что, возможно, у меня было. Я морщу лоб в попытке напрячь мозги: было, и не «возможно», а стопроцентно. В первую очередь, сумка, в которой паспорт - бумажка, без которой в России ты… известно кто, точнее что, и, что в этот момент для меня более актуально, - ключи. Дверь-то мне открыть некому, одна я в большом-пребольшом городе. Хотела поплакать - нечем. Попросила дать мне водицы напиться и что-нибудь на ноги. Мужик предложил поискать в углу чоботы своей сменщицы. Нашла, чуть-чуть обула. Похоже, сменщицей у него Золушка работает, туфельки - с гулькин нос. Пообещала вернуть и вышла.
За решеткой автостоянки высятся многоэтажки, на ближайшей - табличка с адресом. Я, оказывается, совсем недалеко от места назначения, того самого пункта «от», до которого я не «до». Топаю. Рань, лёд, тишь - народ безмолствует, потому, что отсутствует.
Добралась до офиса, поцеловала замок - наши соарендаторы откроются еще через пару часов. Зашла в подъезд жилого дома, попросила у консьержки позволения посидеть на лавочке до десяти часов. Повезло: несмотря на мой ужасающе грязно-мокрый вид, она смиловалась. Я вздремнула, проснулась от побудки, мол, время уже. Встала, вышла, завернула за угол, поднялась по ступенькам, прошла через коридор, села на стул возле двери в свой кабинет и, наконец, заплакала. Тихо, практически молча. Подошла сотрудница соседнего офиса, начала расспрашивать, потом притащила сухие тапочки и кофточку, потом принесла телефон, предложила попробовать позвонить на мой сотик, может аукнется. А я своего номера в упор не знаю, у меня вообще с памятью беда, а с бодуна и вовсе остатки отшибло… но нет! Вдруг очень четко вспомнила номер своего пессимистичного друга, того самого, что за тыщи кэмэ. Набираю и плачу уже в трубку.
Спустя пять минут он перезванивает и сообщает, что вещи мои нашлись - тот, кто меня в вагончике обогрел, отозвался по моему мобильнику и обещал через часок, после того, как его сменят, подойти и принести.
Теперь я, уже в тепле и сухости подрёмываю с чувством глубокого удовлетворения в перерывах между беседами по телефону сердобольной соседки с десятком друзей и родных, которые пост фактум встали на уши от моей выходки. Причем кто где - кто в Киеве, кто в Махачкале, кто в Ставрополе, а один даже в Новосибирске. Как они умудрились связаться друг с другом и обменяться номерком моей спасительницы, до сих пор не знаю. Она уже сильно притомилась бегать ко мне со своей трубкой, когда, наконец-то появился мужчинка с автостоянки. С объёмным довольно пакетом. Я извлекла из него свою сумку, из сумки - ключи, открыла дверь, и мы прошли в кабинет. Соображаю по-прежнему чрезвычайно туго, но не могу не отметить про себя, что сторож-то вроде и ростом поменьше стал и голосом прямо-таки ласковей, тоном поуважительнее и больше не «тычет».
Скороговоркой, заглядывая в мои мутные глаза, он объясняет, что после моего отбытия, вышел с обходом охраняемой территории и обнаружил около сетчатого забора мои манатки. Заботливо, говорит он, сгрёб он все эти мокрые дела и в сумку полез, чтобы определить хозяйку с её координатами, а тут мобильник в ней зазвонил. И некий Саша объяснил ему, что я бесценный кадр и замечательный человек, а посему важно найти меня и вещички вернуть. Слушаю вполуха. А метаморфозе охранника и появлению неведомого заступника Саши удивляюсь слегка. Сильно удивляться не получается - состояние у меня, прямо скажу, неудовлетворительное.
С миллионом расшаркиваний человек вручаете мне и сумку, заставив убедиться, что в ней все на месте, кроме денег (я его успокоила, что деньги тоже на месте, все девятнадцать рублей, которые были), и мокрые туфли, и грязную папку с вёрсткой.
Пью кофе, обзваниваю всех звонивших. И зачем-то начинаю думать. Точнее размышлять, глядя на поступавшие с ранья звонки своего мобильника: Андрей, Женя, Миша, Сергей, Рамзан. А где же Саша? Хтой то такой-то?
Так, смотрю внимательнее, кто звонил в последний час-полтора? Рамзан, Рамзан, Андрей, Рамзан, Женя, Рамзан, Миша, Рамзан, Сергей, Рамзан. Стоп! Эсть! Рамзан - это как раз мой далекий на этот момент пессимистичный друг, он иногда представляется Сашей. А записан его номер в моем телефоне с вот таким ником: Shakhid.
Так вот чего мой русский «обогреватель» подобрел! Ведь даже такой пьяной козе как я, понятно, что он соврамши насчет того, что сумочку на улице подобрал - в отличие от моей обувки и папочки, она оказалась сухой и чистой. А ведь дождь со снегом всю ночь и утро шёл беспрестанно!
Кстати, в папочке - моя визитка и статьи о заказчиках журнала, в котором я тружусь главным редактором, в котором я тружусь. Золотая сотня: на каждом из разворотов слева - фотка крупным планом, справа - статья про славный жизненный путь героя. Даже если сторож читать не умеет, галерея портретов формата А4 (в которой кое-где интеллект на лице написан ненормативной лексикой с сильным южным акцентом), похоже, убедила его перейти со мной на «вы». Так, на всякий случай.
А если всё же, паче чаяния, буковки он знает и во время звонка моего «Саши» их в слово сложил, то это наверняка послужило дополнительным аргументом за проявление безвозмездной(!) заботы о попавшей в беду родной славянской душе.
7 декабря 2008 г.