Мощные снега нынешнего марта напомнили мне весну 1970-го и потрясение, которое испытала я тогда. Связано оно с Пушкиным.
Работала я тогда в Перемышльской школе. Разлив надолго лишил возможности пользоваться мостом под Голодским, и вместо короткого прямого пути старенький автобус вез меня бесконечно долгой дорогой через Воротынск. Рейс был последним, сумерки быстро сменялись темнотой, и фары выхватывали разбитую, размокшую дорогу впереди. Трое моих учеников, севших в автобус вместе со мной, сошли в Горках, и я осталась одна.
- Сядь-ка поближе, - попросил шофер. - Хоть живая душа будет рядом.
Я послушно пересела. Увидела в зеркальце его лицо - немолодое, рябое, усталое. Разговорились. Узнав, что я работаю учителем, он спросил: «А что преподаете?» Отметив про себя этот переход на «вы», я ответила, что веду русский язык и литературу.
- Литературу? - повторил он, и уважение в его голосе возросло. - Это я любил. Учитель у нас чудесный был, Вадим Петрович. Пушкин для него - что для иного Бог. Особенно вот это.
Шофер задумался на минуту, а потом начал: «Мой дядя самых честных правил..."
Я была поражена его выбором. Но еще больше потрясло меня то, что он, рябой этот водила, знал великий пушкинский роман наизусть - хранил в памяти со школьных лет, на всю жизнь восхищенный магией пушкинского слова. Читал он несколько монотонно, иногда ошибаясь, сбиваясь с ритма из-за неправильных ударений, но ни одно профессиональное актерское чтение не производило на меня такого впечатления, как этот глуховатый голос в пустом автобусе, затерянном в кромешной тьме бескрайней русской равнины. До сих пор завидую безвестному учителю, который сумел так воздействовать пушкинской строкой на душу своего ученика - и, надеюсь, не на его одного.
Остановившись, шофер лукаво посмотрел на меня.
- Ну, как, учительница, что поставите? Много соврал?
- Немного есть, - признала я. - Но не в этом дело. Вы читали великолепно. Наверное, долго учили, что до сих пор помните?
- Совсем не учил, - рассмеялся шофер. - Само запомнилось. Вадим Петрович нам такие задания давал, что нужно было перерыть все от корки до корки. Вот мы и перечитывали много раз.
- Например? - встрепенулась во мне учительница.
- А вот такое: была ли Татьяна красива? Как нарисовать ее портрет, какие
краски дал нам Пушкин?
Спасибо ему, рябому этому шоферу, и его учителю - благодаря им я открыла для себя и своих учеников новую грань творческой манеры Пушкина.
А правда, каковы они, герои Пушкина? Откройте любой современный любовный роман в яркой обложке, и автор тут же услужливо нарисует для нас портреты героев, поведает все - и цвет глаз, и оттенок волос, и форму носа, даже одежду во всех подробностях опишет, чтобы, не дай Бог, читатель не перетрудился, этого героя себе представляя. А Пушкин?
Ольга Ларина, казалось бы, описана подробней всех. Но посмотрите, как это сделано:
Глаза как небо голубые,
Улыбка, локоны льняные,
Движенья, голос, легкий стан -
Все в Ольге... Но любой роман
Возьмите и найдете, верно,
Ее портрет...
Обратите внимание: Пушкин, начав портрет, словно отбрасывает кисть: стоит ли описывать то, что уже описано (и многократно) другими?
К двум авторским краскам добавит третью уже сам Онегин, иронически характеризуя Ольгу:
Кругла, красна лицом она,
Как эта глупая луна
На этом глупом небосклоне.
Заметьте: не автор упрекает девушку за то, что она излишне румяна: ему-то всегда нравились «девичьи лица ярче роз». Субъективное мнение Онегина об Ольге вызвано, конечно, не тем, что она «красна лицом» (вспомните, что «красный» могло означать и «красивый», но не в данном контексте!): не случайно он дважды повторяет слово «глупый». Ольга не тонка, не умна, не наделена чуткостью и тактом, иначе не позволила бы она себе так бездумно-легкомысленно вести себя и на балу, и после него, подталкивая к гибели любимого человека, не вышла бы так скоро замуж за подвернувшегося улана. Внутренний мир младшей из сестер Лариных отразился в ее портретной характеристике и вызвал убийственную, практически лишающей Ольгу истинной привлекательности оценку Онегина: «В чертах у Ольги жизни нет».
А Ленский? Здесь конкретных черт еще меньше, портрет предельно обобщен. Пушкин ограничился тем, что его герою «без малого осьмнадцать лет», что он «красавец», «хорош собою», что у него, во вкусе немецких романтиков, «кудри черные до плеч» - словом, не живописный портрет, а что-то вроде беглого наброска на полях рукописи.
А Онегин... Впрочем, предоставляю вам самим отыскать его портретную характеристику: ручаюсь, вам, как и ученикам Вадима Петровича, придется перекопать весь текст!
И, наконец, Татьяна - «милый идеал» Пушкина. О ней написаны миллионы сочинений, ее образ ежегодно раскрывают школьники и абитуриенты, и, наверно, любой может создать ее словесный портрет. Любой... но не Пушкин. Одно цветовое пятно: ее «малиновый берет». Несколько раз повторено, что она «бледна», но бледность - не наличие, а отсутствие цвета. Какие у нее волосы, глаза? И тем не менее практически все представляют ее темноволосой и темноглазой, очень хрупкой (хотя «что-то бледной и худой» находят ее «младые грации Москвы» - не Пушкин). В сцене на именинах «она темнеющих очей не подымает», но «темнеющие» -это не «темные», а «становящиеся темными». Такими могут быть и светлые глаза, если они опущены, прикрыты длинными ресницами. Почему же мы так уверенно представляем себе Татьяну хрупкой, темноглазой, темноволосой?
Ни красотой сестры своей,
Ни свежестью ее румяной
Не привлекла б она очей...
Не портрет, а «антипортрет» какой-то! И все же именно это описание помогает читателю создать в воображении конкретный образ: Татьяна не такая, как Ольга, она - противоположность своей младшей сестре. Ольга «румяна», «кругла красна лицом» - значит,Татьяна бледна и узколица. Ольга - светлоглазая блондинка, Татьяна темноглаза и темноволоса. Черты Ольги лишены жизни - значит, сестра ее полна жизни, естественности. Ольга беспечна, весела - Татьяна грустна, погружена в себя.
По принципу «антипортрета» строит Пушкин и описание новой Татьяны в XIII главе:
Она была не тороплива,
Не холодна, не говорлива,
Без взора наглого для всех,
Без притязаний на успех,
Без этих маленьких ужимок,
Без подражательных затей...
Все тихо, просто было в ней.
Здесь, как и раньше, нет конкретных черт внешности, и все же художник не возьмет ярких красок для ее лица и платья, поищет что-нибудь посдержанней. И даже малиновый берет будет неярким, приглушенно-красным, хотя сам этот цвет может предполагать и иную насыщенность.
Заметили ли вы, что мы включились в своеобразную игру: Пушкин, любя своего читателя, доверяет нашему воображению, в сущности, предлагает нам соавторство. Опираясь не столько на конкретные черты, сколько на наметки на них, «сигналы», мы должны выстроить портретную характеристику персонажей. В этом своеобразие слова как материала искусства, его отличие от тех средств, к которым прибегают и художник, и скульптор, и создатели кинофильма, в сущности, навязывающие нам свое видение объекта изображения. Увы, их субъективное представление о внешности литературных героев порой навязывается и читателю. Так, Наташу Ростову одно поколение представляло себе как Одри Хепберн из американской экранизации романа «Война и мир», другое поколение - как Людмилу Савельеву из советской экранизации. Слава Богу, мы уже позабыли Татьяну Ларину в исполнении очаровательной грузинки Ариадны Шенгелая, сыгравшей ее в фильме-опере «Евгений Онегин». Может, именно поэтому и живет художественная литература, что главный ее закон - сотворчество, совместная работа ума и души писателя и читателя, и никакие сериалы этого не уничтожат.
И все-таки мы еще не ответили на вопрос, красива ли Татьяна.
Вроде бы Пушкин уже ответил нам: нет, «не привлекла б она очей» красотой, «никто б не мог ее прекрасной назвать». Правда, в III главе Пушкин собирается «заняться письмом красавицы моей" ; няня тоже называет Татьяну «красавицей»; но в таких контекстах слово может и не предполагать действительной красоты, как такие обращения, как «пташка» или «голубушка», не означают, что речь идет о птице. И все же будем внимательны: «Ни красотой сестры своей, ни свежестью ее румяной не привлекла б она очей». Речь о «красоте сестры» - о том типе красоты, каким отличается Ольга. Такой красоты у Татьяны действительно нет. Она не прекрасна, но «ослепительная»; «блестящая» Нина Воронская, «Клеопатра Невы», не может ее затмить. Нина прекрасна «мраморной красою» - холодной, ледяной; и такой красоты нет у любимой пушкинской героини. У нее есть нечто большее: она «беспечной прелестью мила». Именно эти два слова повторяются по отношению к Татьяне: «милый идеал», «Татьяна милая моя», у нее «прелестное плечо», «прелестный пальчик». «Прелесть» у Пушкина - не просто красота: это очарование, привлекательность, основанные на гармонии красоты внешней и внутренней. Это красота новая, необычайная, отражающая исключительность натуры, ее цельность и привлекательность, которой наделена Татьяна:
К ней дамы подвигались ближе,
Старушки улыбались ей;
Мужчины кланялися ниже,
Ловили взор ее очей;
Девицы проходили тише
Пред ней по зале...
И еще одно. У Пушкина прелестно то, что возвышенно, быть может, божественно: «Дианы грудь, ланиты Флоры прелестны...», «У ночи много звезд прелестных». Отказывая своей героине в праве быть прекрасной с общепринятой точки зрения, Пушкин наделяет ее тем, что более всего ценит в женщине, - милой прелестью.
Обрел ли он эту прелесть в прекрасной Наталье Гончаровой? Бог весть...
1999.