«...И подарков к ней чрез оного духовника прислал я, и сшёлся с нею в любовь. И после того, тому года с два, приезжал я к ней и видел ее...».
Из показаний Степана Глебова
Нас приучили воспринимать историю как нечто масштабное, несоизмеримое с судьбами отдельных людей, - как «борьбу классов», движение масс, столкновение нового со старым... Грандиозная, с миллионами фигур, шахматная доска, где важен только результат - победа или поражение; кого интересует судьба пешки?.. Но шелестят пожелтевшие страницы, и сквозь масштабность исторических фактов проглядывают живые человеческие лица.
- Ну и что? - сказал царь раздраженно. - Какое мне дело до нее? Разве у меня мало других дел?
Впрочем, возможно, он сказал нечто иное. Слишком трудно восстановить истину, похороненную три столетия назад, - об истине можно только догадываться. Возможно, он просто подписал командировочное удостоверение шпиону, отправляемому в Суздаль. Возможно, это сделали другие - если вообще это делали в то время. Может быть, он узнал об этой истории только тогда, когда все было уже раскрыто и оставалось только утвердить приговор, обрекающий на смерть Степана Глебова и на ладожское заточение инокиню Елену. Возможно, царю Петру было глубоко наплевать и на инокиню Елену, и на Глебова - значение имел только суздальский заговор. Но государственная необходимость потребовала крови, и кровь была пролита.
Как случилось, что они встретились?
Ночь, глухая ночь, не слышащая мольбы. Лунные пятна на сером полу кельи. Женщина в черном, красивая, уже немолодая. Белизна лица с глубокими тенями глаз. Бессонница, тоска. Брошенная царица, затворница, монахиня.
Как серые мыши, прячутся по углам зловещие старухи-наперсницы. Нашептывают, навевают несбыточные мечты. Подползла одна, прошамкали беззубым ртом:
- Видение мне было, Евдокиюшка. Свет Господень вкруг головки сына твоего, Алексея, бояре шапки свои мохнатые перед ним склоняют. Быть царем Алексею, поверь слову вещему!
- Не оставит он милостью матушку свою любезную, - шепчут старухи. -В чести будешь, царица, в золоте ходить будешь, в Москве, в палатах белокаменных расписных, престол с царевичем разделишь. Сгинет Антихрист, поверь слову вещему!
Бормочут серые старухи-мыши...
А потом придет утро, не приносящее облегчения. И будет утро, и будет вечер, и будет ночь...
Но однажды инокиня Елена услышит стук копыт и веселую песню. Она метнется к зарешеченному окну кельи - и увидит его - верхом, в зеленом мундире, с развевающимися черными кудрями, в которых от висков, чуть намеченная, змеится седина, усатого, сильного, красивого зрелой красотой воина, исполненного удали и отваги. Он поднимет голову, и его веселые, отчаянно-смелые глаза встретят ее потрясенный взгляд.
О том, каков был самом деле Степан Глебов, мы не узнаем никогда - века стерли память о нем. Возможно, выглядел он куда скромнее. Говорят, он был майором петровского Преображенского полка; возможно, он прошел с Петром пути его славных дел. Возможно, он вместе с Петром строил гордый город на Неве. Возможно... Время стерло лицо его, мысли его, саму память о нем. Осталось только его имя. Впрочем, это не так уж мало - пусть умереть, но оставить векам свое имя (если, конечно, это не имя Герострата).
Духовник царицы чинно уселся в уголке, зевнул - вежливо, в кулачок. Старуха налила водочки; отец Федор выпил, деликатно крякнул, покосился на безмолвную инокиню. Елена глянула в упор, опалив взглядом золотисто-карих глаз:
- Что нового, отче? Какие вести из столицы, что в Суздале?
Слова тихие, смиренные, но в них - жесткость приказа.
- Да, по слухам, у государя с немкой этой чухонской, с Катькой, уж решено все. Женится, антихрист, при живой-то жене!.. А тут, в Суздале, тихо все,государыня-матушка. Вот Иношевы свадьбу сыграли, сына старшего женили. Да, говорят, не судьба - выпал ему жребий идти в рекруты. Приехали солдаты из Петрова града, увозят рекрутов от родных.
Неистовый взгляд, смиренный голос:
- Кто же, отче, рекрутов набирает?
- Да приехал тут один, Степашка Глебов, из Петровых верных слуг...
-Поговори с ним, батюшка...- Смиренная просьба - что приказ в устах
царицыных. - Может, новости какие расскажет. Позови его сюда, сама с ним поговорю.
Прищурился духовник, улыбнулся лукаво:
- Ох, государушка, пристало ли тебе...
Голос просит, но слови приказывают:
- Приведешь его завтра ввечеру.
- А не хватит ли, Степан?
- Нет, налей ещё. Ну, полней! Сегодня наш день!
Солдаты пьют, зеленые мундиры распахнуты, усы круто пахнут дьявольским зельем - табаком. Пьют и тискают дородных девок.
Бочком проскользнул ледащенький старичок в рясе, неодобрительно косясь на зеленые мундиры. Местные смолкли - в Суздале духовника опальной царицы знали в побаивались. У гвардейцев же веселье продолжалось - какое дело им было до бывшей царевой жены!
Отец Федор пробрался к майору, положил ему на плечо сухонькую ручку и аж отпрянул, когда Глебов обернулся, - такой бесовской прелестью дышало это скуластое загорелое лицо.
- Ну, чего тебе надобно, батюшка? - сказал нехристь Петров.
- Секретный разговор к тебе есть, сынок...
- Нет у меня секретов от друзей, если что нужно - говори вслух. А нет - иди своей дорогой.
Священник заторопился, испуганно пряча глаза:
- Человек один с тобой повидаться хочет, ждет тебя...
Майор расхохотался - белозубая улыбка раздвинула черные усы:
- А это пахнет интрижкой! Свидание, значит?.. Ну, признавайся - баба... пардон, дама тебя прислала?
Гвардейцы дружно заржали.
- Хорош посланец Амура!.. Что ж, надо быть галантным. Передай, батюшка, сударыньке, что Степан Глебов не только в лошадях да рекрутах, но и в амурных делах кое-что смыслит. А в подарочек... Эй, человек!.. А в подарочек отнеси ей эту бутыль доброго вина. Вместе и разопьем.
- И куда ты меня привел?
- Тихо, - сказал отец Федор.
Медленно, плавно вошла женщина. Статна, тронутое временем и горестями лицо все еще красиво, движения певучи по-лебединому.
- Здравствуй, Степан Глебов, — говорит она и опускает на плечи монашеский черный плат. Русые волосы венцом окружили голову, серебром в золоте тускнеет седина.
- Знаешь ли ты меня, Степан Глебов?
Он скорее догадался, чем узнал. Известно ему было, что царица Евдокия Федоровна, нелюбимая и опальная, волей царя сослана в Суздаль. Друзья еще в Петербурге советовали ему, когда он подучил назначение ехать за рекрутами в Суздаль, не входить в общение с людьми, так или иначе связанными с бывшей царицей, ибо они - злейшие враги Петровы. Но даже мысль о том, чтобы увидеться с ней самой, не приходила никому в голову.
- Вижу, что знаешь, - усмехнулась инокиня Елена, встретив холодок его глаз. - Ну, что, боишься меня, старый вояка? Неужели я, забытая, могу чем-нибудь навредить тебе?
- Говорят, ты враг тайный государю...
- Я?.. Нет, Степан. Времени много прошло, нет в моем сердце ни любви, ни ненависти - только тоска. Всем миром я забыта. Может, только сын обо мне вспомнит, да не до меня ему. Скучно жить мне, Степан. Кто бы тоску мою развеял?..
Глебов в упор посмотрел на нее. Она была хороша торжественной н плавной красотой стареющей женщины, и лицо ее, комнатным цветком расцветшее в полумраке теремов, казалось совсем белым.
В этот момент у него еще был путь к отступлению. Он мог побеседовать с ней, поделиться столичными сплетнями - и уйти навсегда, сделав вид, что ничего не понял в мятущейся её душе. Остался бы верным слугой царя, прожил бы до отмеренного конца свою обыденную и героическую жизнь - и ушел бы из этого мира, не оставив в нем ни звука, ни тени, ни имени своего... У него еще был в этот момент путь к спасению, продиктованный благоразумием. Потом у него этого пути не было.
Как случилось, что Глебов полюбил Евдокию Федоровну, инокиню Елену, опальную царицу? Протоколы допросов содержат только сухие факты, они не расскажут о том, какая могучая сила бросила их в объятья друг другу. История любит неразрешимые загадки.
Дела по набору рекрутов были закончены, и Степан Глебов уехал в столицу. Из окошка своей кельи следила царица за тем, как исчезает за горизонтом отряд. А потом вдруг скользнула по стене на пол, и заголосили старухи, бросившиеся ее поднимать... И вновь потянулись мучительно тоскливые дня. Нашептывали о несбыточных мыши-вещуньи. Озираясь, приходили темными вечерами монахи и юродивые, бормотали об Антихристе, о конце света, о Богом благословенном царевиче Алексее. Молебны устраивали в честь великой царицы Евдокии Федоровны, словно и не в опале жила она инокиней, а восседала на престоле русском. Тайком приезжали бояре - бритые, затянутые в иноземное платье, несчастные, - жаловались на Петра, на безродных выскочек, его окруживших; намекали, что зреет смута на Руси, поднимается древняя Русь на Россию Петра. Молили: «Молви слово золотое, царица, жизнь положим за тебя и Алексея-царевича...».
Крамола ковалась с именем царицы, враги Петровы имя ее как молитву твердили... А сама Евдокия не о престоле думала, не о власти - о соколе своем ясном, о чернокудром своем возлюбленном. На что ей хоромы царские, на что парча и шелка, на что камни самоцветные, если нет рядом друга милого? И, возможно, предложи ей сам Петр вернуться, попроси он примирения - не с охотой пошла бы на то Евдокия. Для царицы Глебов был бы навсегда потерян, а инокиня Елена может ждать и надеяться. И стучали в ночи копыта, и ржал конь под монастырской стеной, и выходила женщина навстречу...
Наверное, инокиню Елену понять проще. Одинокая, брошенная, тоскующая, она рада была всякому потому человеку. На месте Глебова мог бы оказаться любой. Но вот Глебов... Он был человеком Петровской эпохи, он был порожден ею, и он не мог не видеть врагов в окружении Евдокии. Глебов был немолод, в Петербурге у него были жена и взрослый сын, и его любовь не могла быть самозабвенной юношеской страстью. И потом, безрассудной отвагой должен был обладать человек, открыто противопоставивший себя царю, открыто объявивший себя его соперником. А то, что связь Глебова с инокиней Еленой перестала быть тайной, - бесспорно. И Петр, возможно, лишь уступая требованиям морали, предписывающим верность даже брошенной жене, послал в Суздаль в качестве соглядатая капитан-поручика Писарева. Однако положение в охваченном смутой Суздале оказалось настолько тревожным, что было приказано всех связанных с антипетровским движением привезти в Москву и учинить розыск. Инокиня Елена еще с дороги написала Петру покаянное письмо, была прощена и отправлена в Ладогу, в тамошний женский монастырь, где вскорости умерла в одиночестве и забвении.
Вместе с врагами Петра был схвачен и. Глебов. Ему было предъявлено лишь обвинение в прелюбодейской связи с Евдокией, но все связанные с суздальской смутой, и в особенности отец Федор, желая облегчить свою вину, показали на Глебова как на активнейшего участника заговора, желавшего смерти Петра и воцарения Евдокии и Алексея. Даже сын Глебова под страхом пыток подтвердил обвинение против своего отца. Степан Глебов, подвергнутый жесточайшим пыткам, отрицал всё, кроме связи с инокиней Еленой. О любви своей он говорил открыто, гордо и нежно, беря всю вину на себя и ни в чем не упрекая виновницу его несчастья. Такое упорства Глебова смутило Петра, но в вине его усомниться не заставило. Слишком уж невероятным казалось, что человек в самом сердце заговора остался не связанным с ним!. Приговор был подписан, и под барабанную дробь весной 1718 года майор Преображенского полка Степан Глебов был посажен на кол.
1970.