В очередной раз, ругаясь с близкими, временами впадая из крайности в крайность, кричу несвоим голосом: «оставьте меня, уйдите, не трогайте, не напоминайте лишний раз, что я для вас пустое место, несостоявшийся в жизни человечишко, трус и неудачник, потому что… потому что я всё равно вас люблю и пусть пропаду я, так будет проще, проще всем, и вам и мне…». Устаю, забываюсь, оставляя позади нахлынувшее чёрное облако, состоящее из осколков глупости и неверия в свои силы. Ухожу, всё ещё спрашивая, отдавая дань своей неуёмной обиде: «А где вы были, когда я был другим? Когда я был таким, какой вам нужен? Правильным и послушным, ловящим каждый ваш жест или мельком оброненное слово. Зачем нужно было делать меня таким, какой я есть сейчас? Где вы были тогда, когда я нуждался в вас? А по мне, так проще сдохнуть, уйти и забыть, как будто ничего и не было…».
Смена кадра…
Сон это или явь, кто признается? Стою возле остановки, полной народу, а сзади кто-то обхватил за горло и душит, с каким-то садистским наслаждением втыкая нож глубже в плоть. Кричу, но хрипло, пытаясь позвать на помощь, потому, что нет сил освободиться от захвата. Понимаю, что те люди, стоящие на остановке, хоть и слышат меня, но в большинстве своём просто стоят, ожидая общественный транспорт, их это занимает гораздо больше, чем убийство, происходящее у всех на глазах. Но вот от толпы отделяются две незнакомые женщины, пытаются приблизиться, что-то хотят сказать, кричат, глаза полны ужаса, кажется, они тоже зовут на помощь… В моих же глазах уже темно, едва ли ещё чувствую утихающую боль от клинка…
Смена кадра…
Следователь показывает кому-то место преступления, слежу за ним, не отрываясь, вижу основательно заляпанную кровью местность, по всей видимости, не повезло бедолаге, которого так отделали… Тела нет, но вон по тому огромному пятну становится понятно, что исковерканное и расчленённое оно нашло своё пристанище именно там… Остались только пятна и куски… печень что ли? Говорю представителю закона, как бы, между прочим: «На запчасти то потом, наверное, разобрали, уже после того, как убили». И слышу, что он то же самое повторяет кому-то ещё, не мне, а своему напарнику, я для них уже невидим…
Смена кадра…
Выхожу из незнакомого подъезда, лишённый тяжести и даже посвежевший. Свободный? Ни капли привычной лени, а только жгучее желание двигаться, парить, идти куда-то по неслышному, но требовательному зову. Понимаю, обратно нельзя. Я умер. Меня нет там, но есть что-то оставшееся от меня уже здесь. Вокруг сумерки и редкие деревца, как будто двор между домами. Оборачиваюсь и смотрю, как на меня летит портрет, подобный тому, что в «вестернах» проходил бы под грифом «wanted», бумажка, мелкий плакатец с незнакомцем, в котором узнаю своего убийцу… Ловлю на лету и рву на части, находя в этом какое-то запоздалое удовлетворение. Спокойствие, бесчувственность, действия скорее машинальны, чем осознаны. Откуда-то с невидимого неба долетают снежинки, и тут подбегают они, двое… самые близкие, те, кого люблю больше всех остальных. Дрожащие, слабые, последние капли силы готовы вот-вот покинуть их тела, и я даже вижу, как покрываются инеем их лица…
- Сейчас, я поделюсь с вами своей силой, и вам станет легче, у меня её много…
- Не надо, она не поможет, - голос любимого человека слабеет и я понимаю, что сморозил глупость, они же живы, а я им мертвичинки предлагаю… во дурак, и как только язык повернулся?
– Мы попрощаться, - стараются даже улыбнуться, хотят, чтобы я не тревожился, но вижу, ждут, из последних сил ждут, что я им скажу на этом последнем свидании.
- Вы только не плачьте, хорошо? – повторяю я, понимая насколько бесполезно всё это, - и мать там, наверное, с ума сходит…
- Да, - просто отвечают они, - но ты скажи нам, кто? Ты только скажи, мы ведь всё равно найдём.
Помолчав, протягиваю обрывки портрета, который они сжимают в руках, удаляясь, исчезая, растворяясь в пространстве, пересекая границу миров.
Смена кадра…
Вот нужная мне квартира в сером бесцветном доме - «хрущёвке», на пороге незнакомая девушка, никакая, ничего не чувствую к ней, скорее любопытство, чем нечто большее. Приглашает войти, следую за ней. В прихожей большое зеркало, в которое стараюсь не смотреть, понимая, что ничего хорошего я там увидеть не смогу.
- Переодеться надо, - замечает она.
- Очень надо? – переспрашиваю, благодаря тому же зеркалу, обозревая на шее отвратительные шрамы, грубо заштопанные штатным патологоанатомом, - я в таком виде…
- Ничего, - успокаивает она, - у нас много таких, сейчас ещё подойдут.
- Ну как знаете, - считаю нужным предупредить я.
Новая одежда почти прозрачна и не скрывает моих кровавых достоинств, шея обнажена благодаря открытому вороту, лишний раз напоминая о том, какая незавидная участь меня постигла. Хотя, почему же, с другой стороны, незавидная? Я же умер раньше, чем начали потрошить моё тело…
Посреди тесного зала стол, еды нет, только выпивка на кипельно-белой скатерти. С интересом беру в руку бокал, чтобы поближе рассмотреть гравировку. Ну, конечно, а чего же я ждал? Портрет и даты жизни-смерти. Пригляделся, вроде не мои.
- Он сейчас придёт, - поясняет девушка монотонно, бесчувственно, и как-то умиротворённо, что ли.
- Хорошо, - соглашаюсь, - подождём немного.
Пытаюсь вспомнить, почему мы вместе здесь, и что нас может объединять, цинично предполагаю в итоге, что просто похоронены рядом, на одном участке.
- Ну что, пока ждём, может, выпьем? – предлагаю я своей собеседнице, пребывающей в лёгкой дымке грусти, хотя, правильнее это было бы назвать прострацией.
- Давай, - соглашается она, пододвигая стопку.
Наливаю водки и ей, и себе в подвернувшуюся посудину.
- У нас не принято чокаться, - отвечает она на моё привычное движение.
- Конечно, понимаю, - соглашаюсь я.
Хотя и думается, почему же нельзя, что мы, в конце концов, не можем и этого себе позволить? А водка как вода, толку с неё никакого, даже не жжётся, а противно и безвкусно льётся в горло, вата, безвкусная вата, а не водка.
Входят двое, молодые, такие же, как и мы с девушкой, привычно присаживаются за стол. Наливаем.
- А может, всё же чокнемся? – спрашиваю вновьприбывших, пытаясь пробудить задор в голосе, и понимаю, что не получается… нет его, задора то.
Мои собутыльники после некоторого колебания соглашаются, дружно устремляем руки со стопками друг к другу, чтобы столкнувшись тарой опрокинуть никакую водку сначала на соседа, а потом, скорее, по традиции, чем по надобности, себе в горло.
Смена кадра…
Лежу, уставившись в потолок, понимаю, что вот теперь-то я точно живой и плохо выспавшийся. С жадностью глотаю воздух, пытаясь, наверное, вместе с ним прогнать последний морок.
Это мой второй шанс? Пожалуй…