В комнате пахнет только что срубленной елкой, томящейся в печи бужениной и разгоревшимися свечами. На дворе метель и Рождество. Женя расположился в кресле-качалке, он пытается читать про Уда – языческое божество славян. В книжке рассказывается, что Уд – покровитель любострастия. На картинках он изображен статным кудрявым молодцем, с лицом Жени, когда ему было двадцать. Высокий, с волнистыми волосами, Уд восседает на туре. Рога тура повиты венком из калины – символом девичества. Женя напрягся, вспоминая, была ли у него хоть раз связь с девушкой? Но внимание отвлек деревянный предмет в руках идола – копье, к тупому концу которого привязаны две круглые деревянные погремушки. Нет, Женя ни разу не лишил невинности ни одну знакомую. Несмотря на сорок, он чувствует себя молодым и не обращает внимание на разгулявшийся геморрой. Не следит за погодными сводками, бегает по утрам, качается по выходным, когда открыт тренажерный зал. Евгений следит за миром бизнеса, биржевые перепады ему интереснее, чем скачки атмосферного давления. Женя и сам готовит сделки. В случае их затянутости философски переключается на метеорологию, не сетуя на изменчивость мира. Евгений – фаталист: ждет катаклизма в своей судьбе, ничего не предпринимая. От запоя к депрессии и очередной любви проще плыть в невесомости, как космонавт. Он привык много читать. Полулежа в кресле, следит за ходом одного современного романа. В нем описывается, как ровесник Жени, человек «потерянного поколения», полюбил Девочку. Женя берет в руки лупу и увеличивает буквы, чтобы лучше представлять образ. Новый объект вочеловечивается на глазах, увеличиваясь в размерах. Обладая живым воображением, читатель соревнутся с автором. Он наводит фокус на тонкие ноги, выглядывающие из-под мужской рубашки. Узкие, еще не развитые бедра и вульгарный, дурно пахнущий тампон между ними. Женя морщится не без удовольствия, забывая о своей заднице. Опережая повествование, он уносится в мечтах и дергает со всей силы за бурую веревочку, прилипшую к запотявшей ляжке. Чуда не происходит. Буженина шипит в духовке, снежинки падают, касаясь стекла. А шишки разгулялись на славу и гуляют несмотря на пронзительную тишину, рождественский окорок и ляжки девицы. Женя принимает обезболивающее, кемарит и видит в полусне, как фея с нежными сосками, чуть-чуть оформившимися грудями и невинной улыбкой заходит по пояс в воду. Там она натыкается на круглые головки кольев, ласкает их, как взрослая женщина.
- Признайся, ведь ты хотел бы стать Удом хоть на минутку? – спрашивает она Женю.
- Да, я мечтаю совершить ритуал с тобой, вернее, над тобой!
- Для этого ты должен стать мужчиной! – смеется Девочка и выходит из воды сухая, теплая, желанная, очень родная. – Смотри, ведь я твоя дочь!
- Покажи мне себя, я не вижу, - просит Женя.
Девочка растопыривает ноги, и вдруг чернеет, превращаясь в мохнатое пятно. У нее длинные черные распущенные волосы.
- Меня зовут Удельница! – кричит она, удаляясь.
Черт знает что снится! А все потому, что оказался оторванным от Родины. Евгений был по жизни неудачником. Жена его бросила, назвав старым мальчиком. Она не захотела нянчиться с ним. После развода произошел нервный срыв, и Женя открыл в себе отвратительную способность видеть людей насквозь. Мнительность имела основания: люди предавали его. Кто-то внушал окружающим Жени черные мысли, и удача, счастье, здоровье покидали всех, оказывавшихся рядом. Судьба-злодейка занесла его в далекую, красивую и холодную страну. Евгению сначала крупно повезло: он женился на иностранке, пожилой викингше, укравшей доверчивого русского мужчину и спрятавшей в своих фьордах. Уже несколько лет Женя живет один на Лофотенском архипелаге, оплакивая покойную иностранную жену. Вот и сейчас проснулся в тоске. Наверное, оттого, что много думает о сексе. Женя деградировал, как чеховские арестанты, оказавшиеся в Сибири, одеревенели до мозга костей. Они, болтаясь день и ночь в холодной воде и не видя ничего, кроме голых берегов, навсегда утратили все тепло прежней жизни. И осталось у них только одно: водка, девки, девки, водка…
Впрочем однажды Женя познакомился с Евгенией. Ее глаза были чисты, как у ребенка, а смех заразителен и добр. Она все делала от души и всем желала счастья. Когда заходила в комнату, приносила запах моря. Евгения фыркала, глядя на влюбленного Женю: «Какой ты предлинный и претоненький! Настоящая жердь». Эта девушка была слишком экзальтированной и начитанной. Она всерьез полагала, что Женя нечистый. «Шатаешься ночью по улицам, заглядываешь в окна и пугаешь маленьких девочек», - так шутила она.
Раньше Женя просил своих немногочисленных любовниц об одной необременительной для него усладе. Женщины жалели его и уступали. С Евгенией произошло все по-другому. Во время поцелуя она коснулась плотной джинсовой ткани брюк Жени и убедилась в правоте славянских верований: Уд явился на помощь. Для его приворожения женщине не понадобилось класть под постель любимого стебель кокушника длиннорогого – магического растения с ярко-красной головкой. Когда пальцы Евгении проникли в укромное местечко и обвили стебель, превратившийся в клинок, она вскрикнула: «Нет, не сейчас! Мои цветы распускаются к вечеру и открыты ночью!» Убедившись в силе чар любострастия, Евгения убежала, оставив Женю наедине с двойником. О существовании его Женя знал давно. Это был черный дух – похититель доли, счастья, судьбы. Сейчас Женя почувствовал присутствие Уда и расхрабрился:
- Благодарю тебя, Уд, ты вернул мне силу и веру в себя!
- Не чти срамных идолов, они жаждут жертвы! – возразил похититель.
- Молчи, ты черен и страшен, ты посылаешь мне неудачи!
- Но ведь они отсасывают у тебя?
- Да, так было. Но вот я нашел удачливую и успешную человеческую самку. Я вы*бу ее на все сто, и ты, черт, будешь держать свечку!
Лежали на узких кроватях напротив друг друга. Столик с копченой колбасой, сыром и баночным пивом разделял любовников. Говорил Евгений, она выжидала.
Он рассказывал о своих подругах, с которыми ему удалось облагородить инстинкт. Женщины были разных возрастов, пристрастий, из разных регионов. Он любил всех, как герой фильма Феллини. Однажды он собрал любовниц на чьем-то юбилее. Пил за здоровье, расхваливая не только себя.
- Чем же они отличались друг от друга? – спросила Евгения.
- У каждой была своя надежда на удачу.
- Ты осчастливил хотя бы одну?
*
- Иди сюда! - сказал он.
- Сейчас. Очки надену, - дрогнувший голос выдал ее.
*
- Я выключу свет?
- Ты же надела очки?
*
Полная белая рука потянулась к выключателю.
*
- Он надел перелицованный сюртук, смахнул платком пыль с башмаков и предстал перед вельможей.
- С чем?
- С рекомендательным письмом, которое богач принял из рук Шлемиля... Лежи смирно. Я не ожидала, что у тебя волосатая грудь и ноги... Представь: цветущие алые розы, красавица Фанни срывает одну и ранит шипом палец. Срочно нужен пластырь. А гости на прогулке, дом далеко, слуги глупы. Тогда появляется человек в сером и протягивает из кармана английский пластырь.
- Ты, наверное, любишь минет?
- Потом появились подзорная труба, и можно было рассмотреть чудесную бухту. Затем турецкий ковер, на котором расположились господа. Наконец целая палатка! И все это, как по мановению волшебной палочки, из кармана незнакомца.
- А я не думал, что ты мастерица на все руки, - про бойкий язык подруги он промолчал, поленившись пускать в ход сальную артиллерию.
- Нет, я сейчас встану, если будешь перебивать! У тебя есть право только реветь.
- От твоего Шлемиля? Ну давай поревем вместе...
- Нет, ты только представь: три лошади, подзорная труба, ковер, шатер - и все из одного кармана!
- Ну Мюнхаузен какой-то! А теперь молчи, молчи...
Чехов чувствовал себя на Сахалине плохо – страдал без театра и теплого климата.
*
- Ты не дослушал историю про человека, который продал свою тень, а потом душу дьяволу. Ты не любишь меня!
- Послушай, ты еще только открыла ротик, а я знал конец этой повести. Я знал, что бедняга будет собирать на побережье Арктики лишайники, что навстречу явится белый медведь, что спасется твой Шлемиль благодаря проклятию и будет вечно носиться по земле. Всегда один. Ведь он - неудачник! Такой ломает палец, сунув его в маринованный помидор. Падает навзничь и получает перелом переносицы. Поднимает с пола треснувший стакан, подносит любимой и некстати читает чужие стихи.
- Ты бесчувственен. Ты не способен... Да пусти же меня, жалкий шатун! Ты осужден слоняться по свету без толку и смысла, настоящий Жердь.
Приготовил ужин. Механически прожевав еду, вернулся в кресло. Задремал...
Она явилась сразу. Села на подлокотник и стала рассказывать невнятную историю. О том, как спала в детской кроватке. Лежала совсем раздетая, вся нараспашку. Отец был на своей кровати, в той же комнате. На столе мать оставила нож. Вдруг раскрылось окно, влетела сорока и напала на Девочку. Тогда с ней случился удар или родимец: кто-то сильный сломал ее тело. После этого всегда, когда кто-нибудь ругается, она плачет, тело ноет от несказанной боли. Женя очнулся и проанализировав ощущения от сна, последней встречи с Евгенией, понял, что она не была девственницей до встречи с ним. Раздался звонок.
- Мне очень плохо, ты приедешь? – просила женщина.
Он не ответил, продолжая качаться в кресле. Желание скомканной простыней спустилось на грязный пол и кануло в краткости зимнего дня.
…Вот плетется он, не похожий на других пассажиров парома Викинг-лайн. У него бритая голова, трехдневная щетина и под мышкой футляр. Не нужно спрашивать, кто он и откуда музыкальный инструмент. Бродяга и сам не помнит, как его звали дома, зачем таскает повсюду скрипку, на которой не играет. Он сидит на полу в зале ожидания. Пассажиры топчутся рядом, на какое-то время все заперты в холле. Скоро толпа завалится в душные закрома парома, где, как сказал бы Антоша Чехонте, «на случай обмороков имеется врач и даровой нашатырный спирт».
Показались синие сопки с белыми шапками. Расположенный за Полярным кругом норвежский архипелаг под названием Лофотенские острова оказался Сибирью, добровольной каторгой для Жени. Между островами курсируют паромы, но проложены и мосты – огромные, сложные и красивые инженерные сооружения. Порой мост превышает по своей величине сам остров, к которому он ведет. Мосты все разные, высокие и горбатые, что позволяет проходить под ними судам. Вода в узком заливе зеленая, не доступная для купания. Райские острова расположены фактически в Арктике. Однако теплый Гольфстрим делает климат архипелага очень мягким. Море не замерзает никогда.
Евгений поднимается на сопку, на склоне которой построен домик из подручных материалов: камня и северной березы. Мысли у Евгения перемешались, он останавливается, чтобы перевести дух, глядит на разбросанный внизу рыбацкий поселок. Думает о разнице в мужском и женском оргазме: мужчина прыскает спермой, как кит извергает фонтан. Так утверждала его покойная Гертруда. Сама она рыдала, бесконечно льстя этим Жене. Он всегда мечтал встретить женщину-врача. И встретил. Пожилая норвежка почти вылечила его. Все было хорошо, кроме вкуса вялой трески, которую Женя не переносил. Викингша все время спрашивала, хорошо ли ему. «Холодно, страннички, холодно!» - куражился русский муж. Он врал жене. Врал среди моря и сопок, жестокой правды Севера и своей незабытой жизни. Однажды жена не выдержала и встряхнула его за плечи: «Ну посмотри, светит солнце в конце ноября. Рыбаки принесли большой улов трески. Что тебе надо?» Она взяла самые крупные картофелины, пошла к ручью. Там стала ожесточенно тереть на крупной терке сырую картошку, полоскать отжатый жмых в ледяной воде. Он смотрел на окровавленные пальцы, сопки в белых шапках и думал, что если бы была весна, он столкнул бы викингшу, и она покатилась бы кубарем в воде, достигла бы берега, на котором ее ждет Белый пароход. Гертруда заготавливала крахмал, чтобы варить кисели ему и себе. Она не хотела покупать продукты в магазинах. Кормила его тем, к чему привыкла сама, что ели ее предки из века в век. Женя не мог привыкнуть к вяленой треске, размокшей в щёлоке. Ему казалось, что рыба имеет вкус тела его жены. Он живет здесь, в горах, как у Христа за пазухой. Катастрофически не хватает юмора.