«Последнее время мучаюсь страшно. Бесы одолевают. Иной раз жуткие картины видятся. Соблазны то, или откровения – не разберусь никак.»
(Из разговора в очереди за колбасой)
По прошествии некоторого времени, захотелось мне, друзья, рассказать вам о событии, которое поразило и продолжает волновать меня, по сей день непонятной неразгаданностью обстоятельств. Было ли то на самом деле, или пригрезилось задремавшему на солнце чувствительному юноше – нет никакой возможности сказать наверняка. Впрочем, желал бы я склонить головы ваши к мысли о бесконечности, разнообразии и глубине невероятных тайн жизненных, мимо которых проходим мы ежедневно, слепые и равнодушные.
В ту пору учился я в Петербургском Университете и любил посетить парки Петродворца, уникальные по красоте и великолепию. Когда в самом Петербурге духота, пыль, шум, суматоха – здесь царят сдержанное спокойствие, грация и прохлада. Это сказочный мир Юпитеров, Нептунов, Плутонов, Адонисов, Венер и Купидонов, где много света, зелени и воды.
Совершенно обыкновенно гуляя по тропинкам парка можно встретить золотую фигуру обнаженной Данаиды, льющей воду из кувшина, например. И, разумеется, душа наполняется благоговением к прекрасному. А что уж говорить про Большой Каскад.! Вот где развернулся гений человеческий во всю мощь и проявил лучшие свои способности.
Представьте себе, стоит могучий Самсон, раздирающий пасть Швеции, в окружении атлетов и обворожительных женщин, а над ними возвышается Grand Palace, и кругом вода, вода… Ну как тут не восхититься! Но не только силой вдохновения впечатляют здешние творения, видны и глубина мысли, и полет воображения, и неистощимая фантазия создателей этого великолепия. Все это поражает и захватывает зрителя с первого взгляда. А вот оцените-ка тонкость и игру ума строителей дворцов и павильонов. Ведь как чудесно гармонируют они с природой! Кажется, размести их как-нибудь иначе и вся прелесть будет потеряна.
Всем это место по нраву, каждый может найти в здешних парках уголок, отвечающий потребностям его натуры. Любитель истории может, созерцая Римские фонтаны, думать о величии прошлого, философ – размышлять о бренности бытия, глядя на фонтаны «Адам и Ева», знаток Востока – оценить китайских дракончиков. А обычный человек просто придет и отдохнет в тени вековых деревьев, наслаждаясь красотой и гармонией. Чудо, чудо как здесь хорошо!
Я был бы рад, любезный читатель, если бы у вас по прочтении этих строк возникло желание взглянуть на все самому. Только ни в коем случае не полагайтесь на те фотографии и открытки, которые вам всучат в книжном магазине. Не верьте им, это гнусный обман. Если вы думаете, что, глянув на дешевую картинку, вы увидите парки Петродворца, то вы глубоко заблуждаетесь. Обязательно надо посмотреть своими глазами, а не через объектив бездушного фотоаппарата, который покажет вам только немой кадр. С первого раза, пожалуй, и не оценить всей привлекательности этого райского уголка. Я вот ходил постоянно, и каждый раз открывал для себя все новые прелести. Ходите как можно чаще и смотрите сами на чудеса цивилизации. Только тогда вы проникнитесь восторгом достижений человеческого духа по настоящему и оцените их в полной мере. Жалкий суррогат никогда не заменит вам оригинала, как не может пластмассовый муляж быть съеден вместо настоящего яблока, и как не может кукарекать чучело петуха.
Идите и наслаждайтесь!
А я уже не хожу туда более. Вроде бы и нет никаких неприятных воспоминаний или ассоциаций болезненных каких-нибудь. Нет, просто что-то изменилось там для меня после одного июльского приключения.
* * *
Однажды, ярким солнечным днем сидел я на вершине каскада «Золотая гора» cреди статуй богов и героев и смотрел вниз, любуясь Менажерными фонтанами, дворцом Марли с прудом, Эрмитажем – «приютом отшельника», стройными рядами подстриженных деревьев и вдалеке, Финским заливом, восхищаясь красотой геометрических фигур и слушал плеск воды, струящейся из морд неведомых морских чудовищ. Кроме того, цвели цветы. Кругом цвело множество цветов: ромашки, тюльпаны, нарциссы, гладиолусы и конечно хризантемы. Без хризантем никак нельзя было. Эти цветы наполняли воздух каким-то особенным ароматом, он плыл в воздухе, и статуи, казалось, тоже вдыхают аромат хризантем и наслаждаются.
Неожиданно я заметил стоящего рядом на ступенях невысокого юношу лет двадцати пяти, невзрачной наружности с оттопыренными ушами и с челюстью, уходящей куда-то вбок.
«Меня зовут Мария», - сказал он. «А меня-…»,-ответил я. Не имя поразило меня, а его глаза, голубые, ясные и холодные как небо.
– Я здесь работаю в музее Бенуа.
– А я студент.
– Картина восхитительная кругом, не правда ли?
– Прелестная, только немного страшная.
– Ты находишь?
– Да.
–Мне тоже всегда так казалось. Рад встретить понимающего человека.
– Меня тянет сюда. Но посижу немного, и хочется портить, ломать, взрывать все это к черту.
– Зачем же взрывать?
– Вслушайся: красота, красивый, красный, кровь. Здесь конкретно. Красивое место. Царь – Петр Первый, реформатор. Красный царь. Красота и кровь – невидимые образы, сливающиеся в бесконечности. Во мне что-то разрушается от этого коктейля. Бывает, что иду я по парку, любуюсь природой, слушаю шум деревьев, пение птиц, и вдруг, то ли солнце не так светит, то ли в глазах затмение наступает, но вода в фонтанах окрашивается в красный цвет. Думаешь, ну чудится. Ан нет! Запах идет. Свежей кровью пахнет. Густой такой, дурной запах. Так и остановишься столбом посреди дороги. А кругом никто ничего не замечает. Люди ходят туда-сюда, смеются, фотографируются, тычут пальцами по сторонам. Кровь хлещет мощной струей, рассыпается брызгами, капли падают на нарядную одежду туристов, расплываются пятнами и засыхают. А они-то веселятся, хохочут, радуются! Потому что ничего не видят. Иногда подойдут к самому фонтану и ну кровью плескаться! Измажутся и хорошо им. А я стою, ноги сводит, кричать не могу – горло спазм сжимает. Глазею на них, и ужас до кончиков пальцев пробирает. Поверну голову в сторону Финского залива, а там сквозь деревья багровая кровь волнами колышется. Так изнутри и раздирает меня на кусочки. «Стойте, смотрите, что вы делаете!» - хочу кричать. – Вы, безумные, опомнитесь, нельзя же так! »А никакого звука не получается, немота одна. И слава богу. Секунда пройдет, и понимаю, что необходимо очухаться. И как, ты думаешь,из положения выхожу? Надо с человеком заговорить, С первым пустячным вопросом обратиться, хотя бы спросить, который час, или где здесь туалет. Тут наваждение и проходит.
- Пойдем ко мне.
- Зачем?
- У меня есть акварель Александра Бенуа, а живу я недалеко – вон там, за забором.
- Мы спустились по ступеням, прошли мимо фонтанчиков-тритонов, мимо дворца Марли, по тропинкам, через ручей, текущий вниз, по дороге, ведущей из парка в город, и пришли в маленький домик. Запущенный домик, заросший сорняком, ограда поломана, ставни покосились, дорожка из битых кирпичей, дверь не закрывается. Внутри – темно. Мария включил электрический свет. Лампы без люстры, светят ярко. Смятая постель. Посередине комнаты – круглый стол. Около стола хромая табуретка и роскошное кресло с золоченой резьбой. На окнах тяжелые темные шторы.
- Я сел в кресло и тут заметил повернутые лицом к стене три репродукции картин, висящие по разным стенам, но так, что с моего места их можно было увидеть одновременно.
- – А почему у тебя картины лицом к стене висят?
- Ага, заметил-таки.
Мария развернул их. Это были «Несение креста» Босха, «Богоматерь Одигитрия» Дионисия и «Даная» Рембранта.
- Очень хорошие репродукции, - заметил я, и только мне кажется, слишком разные, чтобы рядом висеть.
- Какие репродукции, это подлинники, - обиделся Мария. Я вскочил с места и подбежал к картинам. Конечно, это были репродукции, в дешевых рамках под стеклом, каких множество продается в магазинах.
- Да ты что… вот, написано… издательство «Плакат», печать офсетная, бумага мелованная.
- Не веришь - не надо. Сам убедишься.
Тут впервые мне показалось, что у Марии, мягко говоря, с головой не все в порядке.
Мария вытащил из груды мусора на шкафу рамку, сдунул с нее пыль и подал мне. На акварели был нарисован вид, открывающийся с вершины каскада «Золотая гора».
- Неужели это место уже тогда привлекало внимание?
Мария пристально посмотрел на меня.
- Не только тогда, но и гораздо раньше, даже до того, как парк был задуман.
- Мистическая фантазия.
- Не фантазия, когда речь идет о вещах пророческих.
- Я не считаю это место пророческим.
- Значит ты болван.
- Сколько ты хочешь за нее? – поинтересовался я.
- Нисколько. Это подарок. Все равно она здесь никому не нужна, а себе я другую украду.
- Жаль, что ты не работаешь в Эрмитаже .
- А что?
- Хочу «Данаю» Рембрандта.
- Хотел один уже такой.
- Ты о том ублюдке, который покушался на нее?
- Он не ублюдок. Я попытаюсь объяснить, - поспешно добавил он, заметив мой недоуменный взгляд.
- Видишь ли, картины Рембрандта совершенно особые. Не все это понимают. Да и не просто понять. До Рембрандта доходишь не сразу, тут необходима подготовка, эволюция, что ли. Иногда это приходит с годами, иногда нет. В общем … Рембрандта люди воспринимают иначе, чем другие картины. Когда смотришь на Рембрандта, между тобой и картиной возникает близость, какое-то интимное чувство. Ты начинаешь… как бы это сказать… любить картину и, самое главное, чувствуешь, что, и картина тебя любит. Этот сумасшедший… я его понимаю, он ревновал Данаю и потому хотел убить ее.
* * *
-Да-а-а. К Рембрандту можно идти с любым грехом. А ты сюда посмотри, - Мария кивнул в строну «Несения креста» Босха, висевшую напротив. Вот картина. Пророчество как беспощадное. Нет никакого выхода. Тут не изловчишься, не отвертишься – не я, мол, Христа распял, я не виноват, меня там не было.… Все хари какие-то, ни одного человеческого лица.
-А Вероника?
Нет никакой Вероники, Вероника – апокриф. Не было ее. Это потом выдумали, не все, дескать, мы подонки, и среди нас хорошие есть. А на самом-то деле, здесь мы нарисованы, кроме Вероники, потому что ее не было, а мы с тобой есть, и другие, которые спокойно жрут и плодятся в вонючих постелях. Подумать только, сколько разных мучеников породило христианское движение. И сейчас, только кликни клич,за Господа, дескать, смерть примете, так от желающих отбоя не будет. Подумать только, сколько разных мучеников породило христианское движение. И сейчас, только кликни клич, за Господа, дескать, смерть примете, так от желающих отбоя не будет. А где же они были тогда? Почему никто не вступился за Христа, не пожертвовал собой? Куда там. Даже ближайшие друзья и последователи попрятались. А ведь могли бы остановить разбой, могли бы… И как хорошо себя обманываем, все мол, шло согласно божьей воле, по плану, и сам Иисус, мол, сознавал необходимость и неизбежность жертвы искупительной. А что уж мы-то, мелкие людишки, с нас и спрос небольшой. А кто виноват? Евреи? Первосвященники? Пилат? – никто не виноват, нет виноватых. Все мы люди, а человек слаб, на искушения падок. Да ведь это мы распяли Христа. Смотри на картину, ищи свою рожу среди этих выродков, и ты там есть. А может, мы и не Христа распяли. Может, тот, кого мы казнили, и не Христос был вовсе. А настоящего-то мы потом, незаметно, без шума, без свидетелей замучили. Может, их уже тысячи было, сынов божиих, которых мы четвертовали, обезглавили, повесили, замуровали, расстреляли, и заморили голодом. И сейчас это продолжается. Ты, поднимающий руку на человека, смотри, не Господа ли ты убиваешь. А то ж, небось, о боге вспоминаешь только когда прижмет, когда плохо и страшно, спаси, мол, господи, и помоги, дай силы, дай счастья, дай здоровья, дай славы., дай богатства, дай машины, дай жевательной резинки.
Мария говорил внешне спокойно и даже как-то отрешенно, но его слова были наполнены эмоцией больше, чем если бы он кричал, размахивал руками и гримасничал.
Некоторое время мы сидели и молчали. Мария сосредоточился, ушел в себя. Потом встал, подошел к «Богоматери Одигитрии», упал перед ней на колени и начал молиться: «О присвятая Госпоже Владычице Богородице, вышли еси всех Ангел и Архангел, и всех твари честнейши, помощнице еси обидимых, не надеющихся на деяние, убогих заступнице, печальных утешение, алчущих Кормительнице, нагих одеяние, больных исцеление, грешных спасение…». Он прочитал молитву один раз, начал читать второй, третий, все больше и больше и больше приходя в исcтупление. «О, Всемилостевая Госпоже Владычице Богородице! Воздвигни нас из глубины греховыя и избави нас от глада, губительства, от труса и потопа, от огня и меча, от нахождения иноплеменных и междуусобныя брани, и от напрасныя смерти, и от нападения вражия, и от тлетворных ветр, и от смертоносныя язвы, и от всякого зла!» В его голосе звучало все больше чувства. Он как бы восходил на невидимую вершину в своих молитвах, и вот он дошел до нее, захлебнулся своей страстью, не в силах выразить ее словами, и сорвался.
Мария обхватил голову руками и завыл по-бабьи. «Сыночек ты мой любимый, дитятко ты мое ненаглядное! За что они, изверги, тебя замучили, за что ж они тебя, кровопийцы, казнили! Ироды проклятые, нет на них погибели! Я ли тебя не растила, не лелеяла, я ли тебя не кормила, не баловала. Что ж это на земле творится-то! Как она таких душегубов носит! Где правда, где справедливость!? Лучше бы они меня, старую убили, раз уж им, собакам ненасытным, крови захотелось. Пощадили бы младенчика моего белолицего. Пусть бы сожгли меня и железом проткнули бы, пусть бы надругались надо мной, как им хочется! Пусть бы потешались себе в удовольствие! За что ж сыночка казнили моего, любимого моего! Не будет им прощения ни на том свете, ни на этом! Убийцы, злодеи бессмысленные!» Дойдя до точки Мария начал биться головой об пол, и бился до тех пор, пока не разбил лицо в кровь.
Я совершенно растерялся и не понимал, что мне делать. Но Мария, к счастью, полежав на полу, успокоился. Я не знал, что сказать. Мария опять повернул картины лицом к стене.
- Не могу на них смотреть равнодушно. Так внутри все и переворачивается. Он поставил на стол бутылку водки – я сказал, что не пью. От гречневой каши и от чая я тоже отказался. Мария положил себе тарелку каши, выпил водки и начал есть.
- Ты вот что думаешь, вдруг сказал он, - я тут тебе красивые слова говорил? Говорил. А завтра, или даже сегодня, пойду на улицу и какой-нибудь пьяной шлюхе кулаком в морду ткну. Вот так вот. Это картины меня таким делают. А водку пью, чтобы заглушить чувствительность. Чтобы не видеть и не думать ни о чем, кроме блевотины своей. Ни в музеи не хожу, кроме своего, ни на выставки. Это для меня как публично с женой любовью заниматься. Все ходят и глазеют. Я бы это запретил. Картина обязательно должна быть ЧЬЯ-ТО, У КОГО-ТО, но никак не общая.
Он говорил, продолжая, есть, запивая кашу водкой и все больше хмелея. «На вот тебе газету, нечего сычом сидеть». – Мария небрежно сунул мне газету, называющуюся «Eau-de-cologne», но со статьями на русском языке. Я был рад, что нашел себе, наконец, занятие, и начал читать. Статьи показались мне интересными.
Б О Й С Я К А П Л И !
Всем нам хорошо известно, что капля, попав на землю, начинает впитывать влагу из атмосферы, и разбухает до чудовищных размеров, поглощая окружающие предметы. Она разливается и увеличивается далее, пока не утечет в океан. Если в каплю попадет человек или животное – утонет. Так как вода одно из самых распространенных на Земле веществ, то дождь чаще всего состоит из капель воды. Как уберечься от этой напасти? Следуй элементарным правилам, которые помогут тебе спастись. Прежде всего, все время смотри на небо, и как только почувствуешь, что НАЧИНАЕТСЯ, беги в дом со всех ног, закрывай ставни и двери, и гляди пока не пройдет опасность. Только в противокапельном доме можно выжить. Если капля случайно попала тебе на голову или на плечо, стряхни ее немедленно, пока она не захватила и не пожрала тебя. Воду принимай в виде пара, который в малых дозах безвреден. Если капля все же проникла в дом, бери ее на сковородку – и на огонь. Тогда молекулы внутри капли разгонятся до крайности, получат необходимую им энергию и оторвутся от капли. Так она превратиться в безопасный пар.
Р У Б Р И К А С Е М Ь Я
Наш спец. корр. Б. Бумажная.
«Человечество давно волнует проблема идеального супружества, но только сейчас она может быть легко разрешена», - так заявил при встрече со мной знаменитый доктор Фрейдищев, по завершении своего необычного эксперимента. Я попросила его рассказать подробнее о своих исследованиях.
«Вся суть проблемы заключается в сексуальном удовлетворении. Дело обстоит так: у мужчины в момент возбуждения есть фаллос, который требует соединения с влагалищем, которое тоже ищет совокупления. Обозначим фаллос как +, а влагалище как -, тогда получится, что разнозаряженные частицы притягиваются, и это естественно. Но у мужчины тоже есть два отверстия которые могут успешно соединятся с фаллосом, и тоже могут быть обозначены через -.У женщины же, таким образом, получается три минуса. Очевидно, что при удовлетворении плюса приходят в действие силы отталкивания, и после совокупления и от мужчины, и от женщины требуются усилия, чтобы находится вместе. Задача, таким образом, сводится к удовлетворению зарядов. Разные средства, типа искусственного фаллоса, нехороши, как и любой протез вообще несовершенен. Как же быть? Слава богу, на помощь нам пришла генная инженерия. Мы вывели брачных партнеров. Для мужчин – с двумя плюсами и одним минусом, для женщины – с тремя плюсами. Так как секс – это, прежде всего, осязание и обоняние, то к необычности внешнего вида их быстро привыкаешь. Экспериментальные браки на 90% - счастливые. Я надеюсь, что скоро все люди заживут полноценной сексуальной жизнью и разводы канут в прошлое, как тяжкий грех наших отцов».
Н А Ш Р А С С К А З
А. Бесталанный
В двух спичечных коробках, на расстоянии 1 см друг от друга находились две мухи: одна муха женского пола, а другая – мужского, в простонародье называемая мухуй.
- Любимая! – жужжал неистово мухуй,- Я горю желанием обладать тобой!
- Приди ко мне, мой дорогой, тебя к себе зову, и утоли мой пылкий зной, я так тебя хочу. Страсть иссушила плоть мою, жар разлился в душе. Приди, приди, мой дорогой, тебя к себе зову! – отзывалась муха.
- Но что же делать?! – вопрошал в отчаянии мухуй.
– Храни твердость духа, надо быть сильнее обстоятельств, - говорила муха, - ничто не может помешать нам счастливо совокупиться. Потрись о стенку коробка, ближнюю ко мне, и представь, что это я, а я потрусь о свою, и так мы удовлетворим нашу страсть!
Тут мухуй начал еще сильнее жужжать, выполняя ее просьбу – он был готов на все, чтобы доставить удовольствие любимой.
А муха в это время блаженно мастурбировала свой мушиный клитор, думая: «Для любви нет преград!»
Н А З Л О Б У Д Н Я
В наше неспокойное время, когда волна преступности захлестнула города и села, когда кажется что, нет способа обуздать ее: «Есть такой способ!» - уверенно говорит Васисуалий Беловзоров, рационализатор и передовик из города Бубльграда. Он предложил местным властям минировать дома и подступы к ним, а жителям микрорайонов раздавать карты минированных мест. Тогда хулиганье, и не имея таких карт, несомненно, подорвется в самом неожиданном месте. Но умиротворение не наступит само собой, тут еще необходим досмотр милиции. А вот с квартирными кражами, кажется навсегда покончено. «Я заминировал свою дверную ручку, - рассказывает Васисуалий Пантелеймонович, - и еще кое-что, и строго- настрого наказал родным и соседям к этому не прикасаться. Зато если придет взломщик – а он же не знает, ГДЕ заминировано – непременно это место и заденет рукой, и тогда его – хе-хе – хлоп! Разорвет на мелкие кусочки!»
«Конечно, возникают и сложности, ведь для обеспечения эффективной борьбы с преступностью необходим строжайший порядок. Так, например, ребятишки могут, играя, не туда залезть. Поэтому их надо дисциплинировать, организовывать в школах кружки самообороны…»
Я не дочитал эту статью, так, как мое внимание привлекла заметка, озаглавленная «Кое-что о живописи». Но только углубился в это «кое-что», как неожиданно Мария прервал мое чтение.
- «Хватит читать, давай сюда газету, это цен-ный экземпляр», - он, по-моему, был уже «готов», то есть еле ворочал языком и, очевидно, не мог стоять на ногах, потому что когда он привстал с намерением вырвать газету из моих рук, то чуть было не упал с табуретки.
- Слушай, а разве у мух есть клитор? – спросил я.
- Кто ж его знает? Я мух не трах… не трах… не трахал, я не знаю-ю.
Мария налил себе остаток водки в стакан, поднес ко рту, брезгливо понюхал, поморщился и отставил.
- Н-н-н-е идет больше, - заявил он, попытался выйти из-за стола, но ему это не удалось. Тогда Мария сполз на пол, и встал на четвереньки, с трудом выбрался из комнаты. Я выключил назойливый электрический свет, зажег свечи и остался наедине с картинами.
Сидел и смотрел
В уютном кресле
На давно известные
Как мне казалось, картины.
Тишина необыкновенная
Установилась.
Все замерло, застыло
Только дрожало пламя свечей
И плавился воск.
Вдруг я увидел:
Жаркий, солнечный день.
Зеленое поле
Сходится на горизонте
С синим небом.
В поле дощатый сарай
Из новеньких занозистых сосновых досок.
Сарай заколочен.
Вокруг сарая
Пляшут тени.
Черные злобные тени
Радостно потирая руки.
Ведь сарай-то заколочен.
Но точно облако пробежало по небу.
Они чего-то испугались.
Внутри сарая какая-то жизнь!
Она бьется внутри,
Хочет,
Но не может
Вырваться наружу
Доски начинают трещать.
Сарай ходит ходуном,
Того и гляди развалится.
Что с тенями!
Они в ужасе.
Изо всех сил подпирают сарай,
Стараясь хилыми ручонками
Удержать сарай на месте.
Но уже нет у них сил,
Пот ручьем валит со лба,
Животный страх искажает их черты,
Коленки трясутся…
Миг – и они валятся с ног.
Доски поломались,
Двери сарая распахнулись!
Что же там?
Желтое лицо, распухшее от усилий,
Прибитое гвоздями
К стене сарая.
Лицо, отрубленное от головы,
Истекающее кровью,
Но живое.
Лоб и щеки пронзили
Огромные гвозди.
Лицо живет, оно, дышит,
Губы запеклись,
Глаза закрыты,
Искаженное гримасой
Боли и страдания.
А тени разбежались.
Нет теней
Только солнце,
Синее небо,
Зеленая трава
И сарай.
А вот другое.
Облили бензином и подожгли.
Мать с ребенком.
Надругались,
Облили бензином и подожгли.
Обожженные трупы прокололи прутом.
Железным ржавым прутом,
С заостренным концом.
Матерей с ребенком перевязывали ленточкой.
Им повязали голубую ленточку через плечо.
Видели ли вы людей
С которых содрали кожу?
С которых живых содрали кожу?
Это средневековая казнь.
Смотрите – видите?
Вот женщина
С нее содрали кожу,
Со всего тела кроме лица.
Осталась кожа только на лице и на шее.
Она еще живая.
Она хрипит.
Кровавые пузыри выходят изо рта,
Они стекают по подбородку,
Они превратились в кровавую бороду.
Но женщина не просто хрипит.
Это не хрип.
ОНА ХОЧЕТ ЧТО-ТО СКАЗАТЬ
Но не может.
И тело ее – кусок мяса.
Посиневший, вздрагивающий кусок мяса,
На котором видны вены и жилы –
Хоть анатомию изучай.
Она еще шевелится.
* * *
Тили – динь, тили – бом.
То ли явь, толи сон.
Закатилась, закружилась,
Да не та, совсем не та.
Потерялась на всегда.
Колкий ветер с ног сбивает.
Раздается птицы крик –
Исчезает солнца лик.
Ни туда и ни сюда.
Всюду тьма.
* * *
Я вышел оттуда в каком-то странном состоянии. Я точно помню, например, что уходя, взял с собой акварель Бенуа, но когда пришел домой, ее у меня уже не было. Куда она делась – ума не приложу. Дома я заболел. Поднялась температура, бил озноб, мучила головная боль, одолела слабость. У меня было такое чувство, будто все зло мира смотрит на меня изо всех углов и вот-вот кинется на меня, войдет в меня, и тогда произойдет что-то ужасное. Я страдал. Я впал в истерику и рыдал, как ребенок. Мне мерещились всяческие кошмары. Это продолжалось три дня. Но удивительно все -таки устроено наше бытие. Полноте, говорю сейчас я сам себе, да точно ли я встречал этого лопоухого юношу, с необычным именем Мария? Не померещились ли мне эти мрачные картины под влиянием временного расстройства духа? Ведь по натуре я оптимист, и вижу жизнь в светлых и радостных тонах.
1992