Хорошо в чаще всего...

Виктор Каменев
                в соавторстве с Игорем Салиным

Евгения Клюева в отечественной литературе принято считать продолжателем западной традиции абсурда и мастером виртуозного обращения со словом. Для многих почитателей искусно написанной прозы его книги вот уже два десятилетия являются настольными, что, в общем, не удивительно: в своем письме он сочетает увлекательность повествования и философский взгляд на окружающий мир.


  Известность Клюеву принес вышедший в 1988 году роман «Между двух стульев»,  обративший на себя внимание огромной читательской аудитории (тираж книги  составил 200 000 экземпляров), и ставший в те времена своеобразным паролем, открывавшим путь к доверительному общению. Он как бы продолжил тему «Мастера и Маргариты» М. Булгакова, также изящно преобразуя до боли знакомую и особо ничем не примечательную реальность, наделяя действительность особенным смыслом, высказывая оригинальный художественный взгляд на привычную, устоявшуюся картину жизни.


  Сегодня, когда дух коммерции проник во все поры нашей литературы, это знаковое произведение Клюева становится вновь актуальным,  напоминая нам об  иных мирах, где «чувству оскорбленному» всегда найдется уголок отдохновения от суеты нашего прагматического века.

Виртуальная сказка      
Свой роман-сказку Клюев погружает еще и в виртуальный мир, в котором грани между вымышленным и реальным весьма условны, причем читатель поставлен в положение «между двух стульев» и ему  самому предстоит разобраться, где сказка, а где быль. Его сюжет - это череда странных ситуаций, в которые попадает главный герой романа Петропавел,  молодой человек, оказавшейся волею игры воображения по ту сторону обычной, повседневной жизни. Мир, в который он заброшен, лишен привычных смысловых ориентиров. Здесь обитают знакомые нам с детства сказочные существа, но они перевоплощаются в носителей глубокого знания и раскрывают Петропавлу истинный, подлинный смысл слов, их роль в нашей жизни.


Встречи с ними оборачиваются для  Петропавела смысловыми ловушками, из которых ему необходимо найти выход. Правда, автор дает ему, а заодно и нам, подсказки - «говорящие» имена своих героев: Ой Ли-Лукой ли, Ваще Бессмертный, Муравей-разбойник, Смежная королева и другие.

                В чаще всего
Ой Ли-Лукой ли ставит нашего героя в тупик «простым» вопросом с двойным смыслом: «Хорошо тут, В ЧАЩЕ ВСЕГО, неправда ли?» Петропавел  догадывается, что  находится там, где «хорошо» бывает чаще всего. Однако предлог «в» делает эту «чащу» еще и вместилищем всего возможного. И тогда одно и то же выражение может иметь разные значения, что придает многомерность словам и делает возможной разную их интерпретацию.


Такая искусная и тонкая авторская игра со словами и присущими им смыслами является основой всего произведения. Мир, в котором путешествует Петропавел,  оказывается неким кладезем истины, искусно укрытым под покровом слов, и раскрывающим свой потаенный, сокровенный смысл в монологах его сказочных обитателей. Ключом к его пониманию оказывается он сам, когда находит выход из «сказочных ловушек» с новым опытом и открытиями.


В странном доме «И да, и нет, и все что угодно»  Пластилина мира Петропавел  попадает в мир альтернативных решений, одновременно существующих и взаимно не исключающих друг друга. Новый «хозяин положения» способен перевоплотиться в любое существо и придавать форму всему, о чем он только подумал, а в завершении сцены становится даже множественными копиями самого Петропавла. «Вы значит, серьезно, думаете, что все на свете может быть либо так, либо эдак?» - спрашивает   Пластилин Петропавла и разворачивает перед ним целый мир, где все одновременно меняется, распадается, преобразовывается и собирается вновь. И, улыбнувшись,  Пластилин, превратился в отдыхающего в шезлонге старика, а затем в очаровательную девушку. Однако суждения их идентичны - меняется только видимый облик.


 «Он исчез, а Петропавел постоял некоторое время в одиночестве, размышляя о том, что это было – пять встреч с одним и тем же существом или одна встреча с пятью разными?» Как в такой ситуации не заблудиться в собственных суждениях, найти подлинную основу происходящего?  Особенно когда «…рассерженные, одураченные, мы предпочитаем «пиру воображения» спасительное лоно жизненного опыта и здравого смысла… Здравый Смысл – деловитый и трезвый хозяин. В гости к Здравому Смыслу не приносят попугая на плече или жабу на ладони – приносят букет цветов и торт».

                «Руками маши, чтоб тебя!...»
Пожалуй, самый важный момент в этом романе-сказке - встреча Петропавла с  Летучим Нидерландцем. Он учит нашего героя летать,  дает ему почувствовать все великолепие свободного полета.
 - «Чего ты ждешь? – торопил Летучий Нидерландец – Лети давай!
 - Я не знаю, как… как начать…
 - Так и начни: упади вперед и маши руками, только сильней, а то разобьешься. Ну?.. Запустить тебя? – И тут Летучий Нидерландец отвесил Петропавлу такого подзатыльника, что тот действительно упал вперед… Руками маши, чтоб тебя!...


Такому парадоксальному способу обучения полету автор придает особое значение: игра воображения может сделать невозможное возможным, пусть хотя бы на время в воображении человека, и этим раскрепостить его душу. «…Ощущение полета было ни с чем не сравнимым. Петропавел летел на высоте сантиметров тридцати от поверхности земли: луговые травы тихонько хлестали его по лицу. Несмотря на то, что на полет ему приходилось затрачивать колоссальные усилия, он испытывал настоящее блаженство...»

                Сказочные истины
Знаковым это произведение сделало, пожалуй, то, что Клюеву удается удачно сочетать фантазию и здравый смысл. Оригинальность и новизна сказочных истин опрокидывают устоявшиеся стереотипы о смысле и значении  всем нам хорошо известных слов. Его Гуллипут - собирательный образ Гулливера и лилипута, не являясь ни большим ни малым, одновременно есть и то и другое.

Образ Гуллипута говорит о тщетности однозначного измерения чего бы то ни было, самим собой показывая, что это таинство всецело зависит от воли производящего измерения субъекта. Все относительно, даже незыблемые, казалось бы,  законы бытия – относительны;  достаточно посмотреть на окружающие нас вещи под иным углом, как они раскрываются с совершенно другой стороны.


Иронический смысл роману придают авторские «лирические выступления и наступления».  В маскарадном действе романа правда и обман встречаются друг с другом в головокружительном танце, уничтожающем на короткое мгновение все границы между ними. Истина мерцает, озаряя надеждой, и призывая за собою к заветному счастью, но затем безвозвратно исчезает в фарсе, заставляя участников праздника раствориться в обмане, принимать  желаемое за действительное до самого его конца.


Но вместе с тем созданный Клюевым сказочно-виртуальный мир «Между двух стульев» может поспорить со многими «здравыми идеями» современности. Он вновь заставляет нас задуматься о том, что же все-таки было вначале: наш реальный мир или мир Слова, рожденный вымыслом некоего первохудожника?

…Роман «Между двух стульев» словно плавно поднимает тебя вверх на воздушном шаре, избавляя от смутных дум и душевных невзгод, и ты ощущаешь в душе нарастающую свободу, уносясь все дальше и дальше в клубящиеся сказочные облака. Это удивительная книга стремится сделать прозрачными речь и поступки человека, очищает нас от иллюзорных представлений о действительности, говорит о роли в наших судьбах произносимых нами слов.
Получившее душу и тело слово становится как бы объемным и начинает жить самостоятельной жизнью, совершенно не беспокоясь о своем привычном для всех значении.

Сам Евгений Клюев такое трепетное отношение к слову объясняет тем, «что в один прекрасный день я понял библейское «Сначала было слово» слишком буквально. С тех пор мне кажется, что основная среда нашего обитания - язык. Мы живем в языке, хоть и убеждены, что находимся в предметной реальности, да и человек стал человеком тогда, когда научился посредством языка обозначать составляющие этой предметной реальности. Предметная реальность, несомненно, существует и сама по себе (хотя на сей счет у меня время от времени возникают сомнения), но осознаем мы это лишь по тому, что у нас есть способ обозначать ее в языке».
                ноябрь 2008