Продолжение.
Какие-либо изменения в материально бытовой жизни, в первый год немецкой оккупации, мы дети, особо не испытывали. Если и были таковые, то нас – детей, от этого, оберегали взрослые. Я, по-прежнему ходил в свой детский сад, в рационе питания, ни в детсаду, ни дома, больших перемен не наблюдал, хотя, кое-что доступное раннее, тем более излишества, были уже недоступны. Но, в территориально бытовой жизни, изменения произошли; киоск деда, переместился, вдруг, на угол улиц Маскавас и Дзирнаву, и причиной было гетто. Демонтаж, транспортировку и установку киоска, производили сами немцы, только вот, телефона, который был на Малогорной (Маза Калну), дед лишился. Я не знаю точных территориальных границ гетто, но эти границы изменялись, и площадь гетто уменьшалась по истечении времени, и к осени 1944 года сошла на нет. Остались лишь обрывки проволочных заграждений, в районе улиц: Саркана, Вирсайша и Ликснас. Но об этом в конце, а сейчас вернемся к хронологии событий.
В киоск к деду, мы ходили, теперь, вдоль железнодорожной насыпи до Мельничной (Дзирнаву), и по Мельничной в киоск. Перед улицей Гоголя, справа, было сгоревшее здание, что это была синагога, я узнал со временем. Существующий на этом месте мемориал не соответствует расположению здания; стена, выходящая на сторону улицы Дзирнаву примыкала вплотную к тротуару, что в мемориале не отображено. Слева, от улицы Лачплеша, прямо по середине улицы Гоголя, было протянуто ограждение из колючей проволоки, которое сворачивало на Дзирнаву, до ул. Елияс и по Елияс уходило к ул. Маскавас. Здесь и далее, о гетто, точность информации не гарантирую, как-никак, мне было, только четыре года.
В конце лета, или начала осени, мы переехали жить на улицу Католю 9. Смена обстановки, новые знакомства и впечатления, и моя память, вдруг, приобрела новое качество. Я стал оценивать события, а, главное, людей. В моем сознании появился анализ. Теперь, на колючую проволоку, которая шла, уже по улицам: Лазданас – Католю – Маскавас, я смотрел другими глазами и понимал, что за нею, какие-то отверженные люди. В скором времени, я увидел их на улице Садовникова, когда вооруженные конвоиры вели колонну людей по середине мостовой (в Риге, в то время, улицы были мощеные булыжником), на груди и спине у них были желтые звезды, а на ногах, деревянная обувь, которая производила звук стучащих о булыжник, многочисленных деревянных колодок. Так мы и называли эту обувь, «колодками».
Я хорошо помню эту примитивную обувь, напоминающую босоножки; она состояла из доски вырезанной по форме следа, и опоясывающего подъем ноги ремешка прибитого к профилю доски. Для гибкости следок был распилен поперек в районе сгиба пальцев носка и гвоздями же скреплен ремешковой полоской вдоль распила. Не уверен, что «колодками» были обуты все, но они, своим стуком приковывали на себя все внимание. Подробно запомнились они еще, и потому, что кто-то, видать, организовал небольшое производство и продажу среди вольного населения, которое, из-за очевидной дешевизны и доступности применяло их вместо босоножек.
У моей дочери хранится, своего рода реликвия в память об этих несчастных людях, детская серебряная ложечка попавшая в нашу семью в те суровые годы. Сам я свидетелем не был, но по рассказу матери: когда прогоняли по улице колонну, мать приметила среди них изможденную женщину, она изловчилась и подбежав к женщине сунула ей хлеб, и тут же ретировалась, чтобы не получить удара прикладом от конвоира. За спиною мать услыхала мелодичный звон. Обернувшись, она увидала, на краю мостовой, серебряную ложечку брошенную ей вслед, очевидно в знак благодарности, этой женщиной. Так ложечка оказалась в нашей семье. Удивительно, что много ложечек было в нашем доме, по традиции дареных детям, когда у них прорезались зубки, но все они постепенно затерялись, а вот эта ложечка сохранилась, что эта ложечка принадлежала еврейской семье подтверждает выгравированная надпись, толи на иврите, толи на идиш.
Колючая проволока постепенно перемещалась; на ул. Даугавпилс, потом Маза Калну и за короткий срок; лета - осени сорок первого года, территория гетто сократилась и продолжала уменьшаться со свойственностью шагреневой кожи. Сместилось все это, и в моем сознании, задвигаясь постепенно в более глубокие уголки памяти, напоминая иногда о себе, при, все более и более редких встречах с колонной этих бедных людей, печально бредущих и стучащих своими колодками. О трагической судьбе этих людей, взрослые, если что и знали, от нас скрывали, и при детях, эти вопросы не обсуждали. Между тем, жизнь на новом месте, заполняла меня новыми впечатлениями, и знакомством с новыми людьми.
Рижская синагога. Которая была спалена немцами, в первые дни окупации, вместе с людьми.
Продолжение следует.