Н. БЕЛЫХ
ЗЕЛЕНАЯ ТЕНЬ
РАССКАЗ
Квартира наша выходила окнами на глухую улицу, уткнутую концом в об-рывистый берег реки. Движение здесь было маленькое и по нетоптаной улице густым зеленым ковром стелились подорожники, росли круглолистые кала-чики, желтыми искорками посверкивали курослепы вдоль ручья от водораз-борной колонки, щетинилось остролистые осоки.
Тишина у нас стояла на улице, как в лесу в полуденном безветрии. И при-езжие люди, артисты там или студенты-каникуляры, всегда норовили попасть на постой в нашу или соседские квартиры: ни тебе пыли, ни тебе звуков – от-дыхай в свое удовольствие и набирайся сил.
На этот раз определился к нам на квартиру студент Воронежского Уни-верситета Владимир Хрусталев. Он приходился матери нашей каким-то даль-ним родственником и потому был нами принят дружески с самого начала. Да и внешностью нам он очень понравился. Высокий такой, светлоглазый. А го-лова у него курчавая-курчавая, золотистоволосая. Мы его за красивую голову прозвали Байроном, хотя он и не был поэтом, а любил больше физику и раз-личные опыты.
Приятно было проводить с ним время. Мы даже отвыкли драться с зареч-ными ребятишками, которые в прошлом году залезли в наш садик и воровали смородину. «Ну их к лешему, – думали мы. – Выпадет удачное время, зимою успеем поколотить воришек. А пока интереснее с Владимиром посидеть да позаниматься».
Владимир научил нас монету увидеть на дне чашки, хотя и монета скрыта была от нашего взора краем чашки. Для этого стоило нам налить туда воды. Потом он заставил очищенное куриное яйцо вползти через узкое горлышко во внутрь графина, куда бросил перед тем пропитанную спиртом и зажжен-ную ватку. Он позабавил нас однажды интересным оранжево-фиолетовым огнем, уронив капельку серной кислоты на щепотку толченого сахара.
Но больше всего нам запомнился опыт с нагретым шаром.
Собрались мы тогда в столовой. Пятеро нас было: я с братом и трое со-седских ребятишек, моих одноклассников. Да еще бабушка наша пришла. Очень она любила чудеса смотреть. Боится, бывало, а все же смотрит и кре-стится при этом. «Господи, сусе христе, – шепчет она. – Какую мыслю люди придумали, что и лукавый не догадается».
А лукавому действительно трудно было разобраться в этом опыте, хотя и был он несложен: Владимир проложил по столу свинцовые рельсы в форме замкнутого круга, поставил на них горячий металлический шар и дунул на не-го, что было силы.
Мы даже ахнули от удивления: шар, который не смогла бы сдунуть с мес-та даже богатырская голова из «Русланам Людмилы», послушно тронулся с места и покатился по рельсам. Он все ускорял свой бег и ускорял, будто не-видимая сила гнала его и толкала непрерывно.
Затаив дыхание, мы молча следили за движением шара. Выражение наших лиц было, наверное, очень смешным и Владимир с трудом удерживал улыбку и не спешил открыть нам секрет нового опыта. Мы тоже крепились, не спра-шивали. А вот бабушка не выдержала.
– Не колдовское это наваждение? – робко спросила она, сдвинув очки на лоб и широко перекрестившись. Потом она согнулась над рельсами и чуть не зацепила носом шар. – Ей же ей, чудно и безбожно… Антихристу, наверное, шар подчиняется…
Владимир расхохотался.
– Шар подчиняется явлению теплового эффекта, – сказал он.
– Ка-аму-у подчинятся? – переспросила бабушка. – Жизня наша слабая была при царе, неученая. Я в таком имени ни одного святого угодника ни ра-зу не слыхала…
Мы, признаться, тоже не знали что такое тепловой эффект. Да и нас инте-ресовал сам по себе бегающий шар, а не сила, толкавшая его. Бабушка же за-интересовалась не столько шаром, сколько загадочной силой.
– Да ведь все очень просто устроено, – сказал Владимир. – Шар почти го-рячий. Свинец под ним моментально нагревается и расширяется. Образуется невидимый для глаза бугорок, с которого шар скользит и снова нагревает свинец в другом месте. Так и гонят его эти свинцовые бугорки по рельсам. Я вои вам расскажу один занимательный случай…
Мы уже приготовились слушать этот занимательный случай и рты рас-крыли для удобства, как произошло неожиданное и странное явление: все мы увидели зеленую тень на лице бабушки. Тень захватила морщинистый ба-бушкин лоб, нос, сверкнула зловещим огоньком в стеклах очков и растаяла на ее верхней губе.
Я вопросительно посмотрел на Владимира и не узнал его. Глаза его воз-бужденно горели, на скулах дрожали мускулы. В нем ощущалось такое на-пряжение, как у кошки перед прыжком на замеченную ею мышь. Он бросился к открытому окну и в мгновение ока выпрыгнул на улицу.
Пока мы выбежали из комнаты, Владимир был уже далеко. Он рысью гнался за женщиной в зеленой юбке. Мы в ней узнали одну из наших соседок. Она жила в старом доме на самом берегу реки и теперь шла, наверное, в один из городских магазинов произвести какую-нибудь покупку.
Догнав Ольгу Васильевну, Владимир начал что-то с жаром доказывать ей, потом взял ее под руку и повел к нашему дому.
Ольга Васильевна хохотала, отмахивалась от Владимира рукой, но все же шагала рядом с ним. Мы ничего не понимали во всем происходившем и на-стороженно следили за поведением Владимира.
А он вбежал в комнату, усадил нас на старые места, упросил бабушку сно-ва склониться над продолжавшим кататься по рельсам шариком и потом крикнул через открытое окно Ольге Васильевне, которая продолжала стоять на улице:
– Шагайте мимо окна, как раньше шли!
Мы слышали как Ольга Васильевна, мягко шаркая сандалиями о деревян-ный тротуар, прошла мимо окна. Но никакой зеленой тени при этом на лице бабушки или в другом месте не появилось, хотя Владимир ждал эту тень.
Он снова бросился к окну и высунул голову на улицу.
В голубом небе плыли небольшие белоснежные облачка, одно из которых закрыло собою солнце, и только прозрачные золотистые пучки солнечных лучей пробивались из-за его иззубренных розово-огненных краев и озаряли пространство неровным фиолетовым сиянием.
– Все испортило это облако! – с горечью и даже страданием в голосе вос-кликнул Владимир. Глаза его перестали гореть, немного затуманились и мы увидели в них что-то похожее на досаду и на грусть. – Облако изменило элек-тротепловой и оптический режим воздушной среды, почему и не получилось больше зеленое отражение, - не нам, а сам себе говорил Владимир, облоко-тившись на подоконник.
Неожиданно он встал, прошел к себе в комнату и начал собираться к отъ-езду в университет. На наши просьбы остаться и погостить еще хотя бы не-дельку, он ответил категорическим отказом.
– Нет, юные друзья, – говорил он, – мне надо разгадать тайну зеленой те-ни. Это явление столь загадочно, сколь и значительно…
Через несколько месяцев началась война с Финлядией. Владимир пошел добровольно на фронт и погиб под Выборгом. Нас сильно опечалила его смерть. Нам было несказанно жаль его как человека большой души и как ли-цо, унесшее с собой в могилу неразгаданную тайну зеленой тени.
Прошел еще год, и загрохотала большая война.
Вскоре в наш городишко понаехали беженцы. Тесно стало в домах и в квартирах. В нашей столовой, где мы наблюдали когда-то интересные физи-ческие опыты, поселились две семьи из Воронежа. Одна семья была незнако-мая, а другая – наши родственники: мать и два меньших брата Владимира Хрусталева.
Однажды мать Владимира проговорилась, что она хранит в своей шкатул-ке самые дорогие вещи – портрет сына и его дневник. У меня при этом чуть сердце из груди не выпрыгнуло. «Наверное, Владимир записал что-нибудь в своем дневнике и о зеленой тени? – подумал я. – Обязательно надо его про-честь».
Целый месяц просил я у тетушки Владимировы записки. Наконец, она со-гласилась, но давала читать по одной тетради. Я прочел таким образом семь толстых тетрадей, но о зеленой тени в них даже не было намека.
– Ну, вот тебе последняя тетрадь, – сказала тетушка, подавая тоненькую ученическую тетрадочку в голубой обложке. – Больше Владимир ничего не писал… Не успел.
В глазах моих зарябило, буквы запрыгали и я с трудом, сильно волнуясь, прочитал: «1939 год. Дискуссия с профессором о зеленой тени».
Стараясь казаться спокойным, я с неимоверным трудом подавил в себе волнение и притворился, что не очень-то заинтересован в прочтении этой тетради. Я с безразличным видом покрутил ее в руках и потом медленно вы-шел с нею в соседнюю комнату. В самом же деле я боялся, что тетушка раз-думает и не даст мне эту тетрадь: слишком она внимательно следила за мной глазами, в расширенных зрачках которых металось беспокойство и не совсем еще решенное желание отнять у меня тетрадь и замкнуть ее в шкатулку.
Оказавшись за дверью, я облегченно вздохнул. Дрожащими руками я за-прятал тетрадь за пазуху и пустился бежать к одному из своих закадычных друзей, на соседнюю улицу.
Там мы совместно прочли записки Владимира, написанные в виде диалога Владимира с профессором.
«Сегодня я возвратился в Университет, – писал Владимир на первой стра-нице записок. – Профессор Николай Александрович Сахаров внимательно выслушал мой рассказ о зеленой тени и задумался. Он несколько минут рас-хаживал по кабинету, сутулясь и покашливая. Седая большая голова его тряс-лась, левая рука мяла длинный бритый подбородок. Потом он остановился, уставился на меня узенькими серыми глазками, усмехнулся.
– Конечно, вы оказались жертвой своей неопытности, – сказал он, – и при-няли поэтому ординарное явление за нечто исключительное. Ведь зеленая юбка проходившей по улице женщины отразилась в стекле открытого окна, а стекло отбросило зеленую тень на лицо старухи. Вот и все. Отдыхайте, моло-дой человек, набирайтесь сил. После каникул у вас будет немало работы…
– Но, Николай Александрович! – с жаром возразил я. – Ваше остроумное объяснение противоречит истине. Я вам это докажу. Во-первых, окна были открыты наружу и ни в коем случае не могли отбросить зеленую тень во внутрь комнаты. Во-вторых, они почти на два метра подняты над тротуаром и не могли поэтому отразить в себе юбку проходившей по тротуару женщины. Кроме того, зеленая тень упала на лицо старухи не снизу и не в анфас. Она упала наискосок сверху и покрыла верхнюю часть лица до губ включительно. Такое явление могло произойти лишь в случае, если допустить существова-ние в атмосфере отражающего зеркала…
Продолговатое лицо профессора еще более вытянулось от изумления.
– Повторите ваши возражения, – сказал он, присаживаясь рядом со мною. – В них есть что-то оригинальное.
Я повторил все сначала. Тогда профессор встал. Он взял меня под руку и мы начали мола шагать по мягкому ковру от одной стены обширного кабине-та к другой.
Молчание прервал профессор.
– Оригинальность вашего суждения, – сказал он, – состоит не в том, что вы допускаете существование зеркальных свойств атмосферы. Такое свойст-во известно людям много веков назад. Оно объясняет собой явление мира-жей, то есть отражение земных предметов в воздухе. Но до сей поры мы ду-маем, что миражи связаны с определенными широтами. А вы предлагаете рассмотреть их как общее всем широтам явление. В этом оригинальность ва-шего суждения. Это, дорогой мой, уже целый переворот во взгляде на мираж. В этом сила вашего суждения, но в этом и слабость его. Как можете вы дока-зать существование отражающего зеркального атмосферного слоя в наших широтах, когда на протяжении веков никто из людей не наблюдал еще этого явления? У нас, дорогой мой, не Сахара и не Аравийская пустыня, даже не Фергана…
– Вы сказали, что никто не наблюдал этих явлений, – возразил я профес-сору. – А мне думается, люди наблюдали это явление, но не придавали ему значения. А это все равно, что не заметили его. Кроме того, зеленую тень нельзя иначе объяснить…
– А вы ее и не объясняйте сейчас, – спокойным, немного суховатым голо-сом возразил профессор. – Учитесь, копите знания, положитесь на время. Со временем все вопросы будут решены…
– Но почему надо отложить то, что нас сильно волнует?! – воскликнул я. – Ведь ученый Ампер немедленно погрузился в объяснение того факта, что магнитная стрелка отклоняется от провода с пропущенным через него элек-трическим током и открыл…
– В том то и дело, что Ампер был ученым, – сердито сказал профессор. – А вы пока студент. У вас еще слишком много неуемной фантазии и… недос-таточно знаний для великих умозаключений.
Мы снова замолчали.
Профессор присел на диван и начал листать физику Лехера на немецком языке. Остановившись на рецепте амальгамирования, он углубился в чтение и предоставил мне возможность подумать. Он, видимо, не хотел, чтобы я ушел, иначе сказал бы мне прямо, что больше не располагает временем для разго-воров: он был прямодушен и никогда не скрывал своих мыслей и чувств от других.
Я сел в широкое кресло с дубовыми подлокотниками. Был жаркий пол-день. Солнце било лучами в широкие стекла высокого окна. Лучи падали на ковер и на отполированный до блеска дубовый подлокотник. Какой-то неяс-ный световой рисунок, похожий на водянистый узор в гербовой бумаге, слегка колыхался на поверхности подлокотня. И он подсказал мне новую мысль.
– Видите ли, Николай Александрович, – улучив момент, сказал я. – На подлокотнике колышется неясное изображение вон тех стекольных наплывов и пустоток, которые находятся на верхнем листе окна. Изображение очень неясно. Но можем ли мы на этом основании отрицать зеркальные свойства отполированной дубовой поверхности или можем ли мы удивляться, что изо-бражения неподвижных предметов воспринимаются нашими глазами как ко-леблющиеся? Конечно, не можем. Мы только обязаны объяснить их. Нам яс-но, что резкость изображения зависит, кроме всего прочего, от совершенства зеркала и от среды, заполняющей пространство между изображением и изо-бражаемым предметом. А колебание изображения в данном случае объясня-ется вот чем, - я показал при этом на дым из трубы соседнего дома. – Клубы дыма периодически нарушают светопроницаемость воздуха и глаз наш вос-производит это как колебание изображений, хотя изображаемые стеклянные наплывы и пустотки абсолютно неподвижны…
– Какое же это имеет отношение к вашей зеленой тени? – снисходительно спросил профессор. Он скупо улыбнулся и поднял косматую правую бровь. – Да вы подобным суждением, не замечая того, заводите себя в тупик неразре-шимых противоречий: чтобы объяснить невидимость миражей в наших ши-ротах, вы ссылаетесь на несовершенство атмосферного зеркала. Тут же вы намекнули и на большое значение среды в процессе отражения, но совершен-но забыли о роли пространства: с удалением зеркала от предмета изображе-ние его будет нами восприниматься все хуже и хуже, пока исчезнет совсем. И вдруг вы допустили мысль, что несовершенное атмосферное зеркало наших широт смогло отбросить от себя зеленую тень юбки. Неправда ли, ваши по-зиции очень слабы и неубедительны?
– Нет, неправда! – неожиданно дерзким тоном сказал я. – Несовершенство зеркала для меня является вопросом относительности. Разрешить такой во-прос можно и должно в зависимости от цели, во имя которой он ставится. Главное состоит в принципиальном признании существования какого-то зер-кала в верхних слоях атмосферы и в признании его неодинаковости над раз-ными широтами, как и неодинакова среда и условия, при которых это зеркало воспринимает и отражает изображения земных предметов.
Я утверждаю, что над некоторыми широтами земного шара атмосферное зеркало в силу его особого строения и отсутствия помех со стороны среды может и дает четкие изображения предметов земли – миражи. Над другими же широтами такое изображение не получается по причинам недостаточной прозрачности среды и несовершенства атмосферного зеркала. Но вполне воз-можно, что над всеми широтами земли атмосферное зеркало непрерывно от-ражает изображения земных предметов, только в очень разреженном состоя-нии. В таком разреженном состоянии, что их нельзя обнаружить не только простым глазом, но и даже при помощи двадцатитысячного увеличения электронного микроскопа. Однако в природе могут возникнуть благоприят-ные обстоятельства, при которых над любой широтой атмосферное зеркало даст яркое изображения земных предметов, видимое простым глазом. Теория вероятности допускает такую возможность, а наблюденная мною зеленая тень подтверждает ее практически.
– Но вы же сами сказали, что явление зеленой тени не повторилось, хотя и вы заставили женщину вторично пройтись под окнами квартиры, – возразил профессор. – Значит, и… нет у вас оснований защищать вашу гипотезу…
– Есть основания, – настаивал я. – Это основание заключается даже и в том, что явление не повторилось: в хаотическом сплетении бесчисленных факторов, влияющих на яркость миража, могла в миллион лет создаться бла-гоприятная комбинация, породившая зеленую тень. И, может быть, природа никогда не повторит этого, но человек обязан заставить природу повторить полезные явления. Я не смог воссоздать полностью тех условий, при которых возникла зеленая тень, и поэтому она не повторилась. Но она обязательно по-вторится, если воссоздать необходимые условия или вооружить людей нуж-ными приборами наблюдения – миражескопами. Я мыслю создание такого аппарата, который сгущал бы до необходимой плотности рассеянные отраже-ния атмосферного зеркала и направлял их на особый экран, доступный не-вооруженному человеческому глазу…
Профессор взволнованно пожал мою руку.
– Вы сильно защищаете выдвинутую вами идею, – сказал он. – И у вас столько веры в успех своей мечты, что я готов работать над ее осуществлени-ем вместе с вами. Мне только неясно, какое практическое приложение может найти ваш миражескоп, скажем, в укреплении обороны нашей страны и в увеличении могущества наших Вооруженных сил?
Я ответил профессору не сразу, хотя и думал об этом еще в поезде, воз-вращаясь в Воронеж из неожиданно прерванных каникул. Мы испытующе смотрели друг на друга и читали в глазах то, чего невозможно сказать или на-писать. Старые глаза профессора молодели и загорались юношеским огнем. Так могли гореть только глаза советского ученого. В глазах этих было много теплоты и дружбы. Я почувствовал, что отныне мои юношеские мечты будут иметь поддержку суровой мудрости науки. Я чуть не разрыдался от охватив-шей меня радости. Мне трудно было говорить, но и невозможно было мол-чать.
– Николай Александрович, – тихо произнес я. – Если мы разрешим про-блему миражескопа, наша армия получит могущественное средство разведки: ни одно передвижение войск противника не произойдет незамеченным. Экран будет действовать круглосуточно. Кроме того, мы усилим его особыми при-борами по улавливанию постоянно истекающих и всепроникающих лучей от различных предметов надземных, подземных и подводных. Вне всякого со-мнения, такие лучи можно трансформировать по своему действию в лучи оп-тические и получать на экране изображение подводных и подземных предме-тов. Мы ликвидируем все глубокие тайны, которыми окутывают себя капита-листические армии, готовясь к войне. Мы это сделать можем, если разрешим тайну зеленой тени…»
На этом записки оборвались. Но они возбудили в нас непреклонную волю продолжить работу Владимира Хрусталева. И мы поклялись над его запися-ми, что обязательно откроем тайну зеленой тени.
Февраль-апрель 1945 года.
Город Горький.
Н. БЕЛЫХ
ЗЕЛЕНАЯ ТЕНЬ
РАССКАЗ
Квартира наша выходила окнами на глухую улицу, уткнутую концом в об-рывистый берег реки. Движение здесь было маленькое и по нетоптаной улице густым зеленым ковром стелились подорожники, росли круглолистые кала-чики, желтыми искорками посверкивали курослепы вдоль ручья от водораз-борной колонки, щетинилось остролистые осоки.
Тишина у нас стояла на улице, как в лесу в полуденном безветрии. И при-езжие люди, артисты там или студенты-каникуляры, всегда норовили попасть на постой в нашу или соседские квартиры: ни тебе пыли, ни тебе звуков – от-дыхай в свое удовольствие и набирайся сил.
На этот раз определился к нам на квартиру студент Воронежского Уни-верситета Владимир Хрусталев. Он приходился матери нашей каким-то даль-ним родственником и потому был нами принят дружески с самого начала. Да и внешностью нам он очень понравился. Высокий такой, светлоглазый. А го-лова у него курчавая-курчавая, золотистоволосая. Мы его за красивую голову прозвали Байроном, хотя он и не был поэтом, а любил больше физику и раз-личные опыты.
Приятно было проводить с ним время. Мы даже отвыкли драться с зареч-ными ребятишками, которые в прошлом году залезли в наш садик и воровали смородину. «Ну их к лешему, – думали мы. – Выпадет удачное время, зимою успеем поколотить воришек. А пока интереснее с Владимиром посидеть да позаниматься».
Владимир научил нас монету увидеть на дне чашки, хотя и монета скрыта была от нашего взора краем чашки. Для этого стоило нам налить туда воды. Потом он заставил очищенное куриное яйцо вползти через узкое горлышко во внутрь графина, куда бросил перед тем пропитанную спиртом и зажжен-ную ватку. Он позабавил нас однажды интересным оранжево-фиолетовым огнем, уронив капельку серной кислоты на щепотку толченого сахара.
Но больше всего нам запомнился опыт с нагретым шаром.
Собрались мы тогда в столовой. Пятеро нас было: я с братом и трое со-седских ребятишек, моих одноклассников. Да еще бабушка наша пришла. Очень она любила чудеса смотреть. Боится, бывало, а все же смотрит и кре-стится при этом. «Господи, сусе христе, – шепчет она. – Какую мыслю люди придумали, что и лукавый не догадается».
А лукавому действительно трудно было разобраться в этом опыте, хотя и был он несложен: Владимир проложил по столу свинцовые рельсы в форме замкнутого круга, поставил на них горячий металлический шар и дунул на не-го, что было силы.
Мы даже ахнули от удивления: шар, который не смогла бы сдунуть с мес-та даже богатырская голова из «Русланам Людмилы», послушно тронулся с места и покатился по рельсам. Он все ускорял свой бег и ускорял, будто не-видимая сила гнала его и толкала непрерывно.
Затаив дыхание, мы молча следили за движением шара. Выражение наших лиц было, наверное, очень смешным и Владимир с трудом удерживал улыбку и не спешил открыть нам секрет нового опыта. Мы тоже крепились, не спра-шивали. А вот бабушка не выдержала.
– Не колдовское это наваждение? – робко спросила она, сдвинув очки на лоб и широко перекрестившись. Потом она согнулась над рельсами и чуть не зацепила носом шар. – Ей же ей, чудно и безбожно… Антихристу, наверное, шар подчиняется…
Владимир расхохотался.
– Шар подчиняется явлению теплового эффекта, – сказал он.
– Ка-аму-у подчинятся? – переспросила бабушка. – Жизня наша слабая была при царе, неученая. Я в таком имени ни одного святого угодника ни ра-зу не слыхала…
Мы, признаться, тоже не знали что такое тепловой эффект. Да и нас инте-ресовал сам по себе бегающий шар, а не сила, толкавшая его. Бабушка же за-интересовалась не столько шаром, сколько загадочной силой.
– Да ведь все очень просто устроено, – сказал Владимир. – Шар почти го-рячий. Свинец под ним моментально нагревается и расширяется. Образуется невидимый для глаза бугорок, с которого шар скользит и снова нагревает свинец в другом месте. Так и гонят его эти свинцовые бугорки по рельсам. Я вои вам расскажу один занимательный случай…
Мы уже приготовились слушать этот занимательный случай и рты рас-крыли для удобства, как произошло неожиданное и странное явление: все мы увидели зеленую тень на лице бабушки. Тень захватила морщинистый ба-бушкин лоб, нос, сверкнула зловещим огоньком в стеклах очков и растаяла на ее верхней губе.
Я вопросительно посмотрел на Владимира и не узнал его. Глаза его воз-бужденно горели, на скулах дрожали мускулы. В нем ощущалось такое на-пряжение, как у кошки перед прыжком на замеченную ею мышь. Он бросился к открытому окну и в мгновение ока выпрыгнул на улицу.
Пока мы выбежали из комнаты, Владимир был уже далеко. Он рысью гнался за женщиной в зеленой юбке. Мы в ней узнали одну из наших соседок. Она жила в старом доме на самом берегу реки и теперь шла, наверное, в один из городских магазинов произвести какую-нибудь покупку.
Догнав Ольгу Васильевну, Владимир начал что-то с жаром доказывать ей, потом взял ее под руку и повел к нашему дому.
Ольга Васильевна хохотала, отмахивалась от Владимира рукой, но все же шагала рядом с ним. Мы ничего не понимали во всем происходившем и на-стороженно следили за поведением Владимира.
А он вбежал в комнату, усадил нас на старые места, упросил бабушку сно-ва склониться над продолжавшим кататься по рельсам шариком и потом крикнул через открытое окно Ольге Васильевне, которая продолжала стоять на улице:
– Шагайте мимо окна, как раньше шли!
Мы слышали как Ольга Васильевна, мягко шаркая сандалиями о деревян-ный тротуар, прошла мимо окна. Но никакой зеленой тени при этом на лице бабушки или в другом месте не появилось, хотя Владимир ждал эту тень.
Он снова бросился к окну и высунул голову на улицу.
В голубом небе плыли небольшие белоснежные облачка, одно из которых закрыло собою солнце, и только прозрачные золотистые пучки солнечных лучей пробивались из-за его иззубренных розово-огненных краев и озаряли пространство неровным фиолетовым сиянием.
– Все испортило это облако! – с горечью и даже страданием в голосе вос-кликнул Владимир. Глаза его перестали гореть, немного затуманились и мы увидели в них что-то похожее на досаду и на грусть. – Облако изменило элек-тротепловой и оптический режим воздушной среды, почему и не получилось больше зеленое отражение, - не нам, а сам себе говорил Владимир, облоко-тившись на подоконник.
Неожиданно он встал, прошел к себе в комнату и начал собираться к отъ-езду в университет. На наши просьбы остаться и погостить еще хотя бы не-дельку, он ответил категорическим отказом.
– Нет, юные друзья, – говорил он, – мне надо разгадать тайну зеленой те-ни. Это явление столь загадочно, сколь и значительно…
Через несколько месяцев началась война с Финлядией. Владимир пошел добровольно на фронт и погиб под Выборгом. Нас сильно опечалила его смерть. Нам было несказанно жаль его как человека большой души и как ли-цо, унесшее с собой в могилу неразгаданную тайну зеленой тени.
Прошел еще год, и загрохотала большая война.
Вскоре в наш городишко понаехали беженцы. Тесно стало в домах и в квартирах. В нашей столовой, где мы наблюдали когда-то интересные физи-ческие опыты, поселились две семьи из Воронежа. Одна семья была незнако-мая, а другая – наши родственники: мать и два меньших брата Владимира Хрусталева.
Однажды мать Владимира проговорилась, что она хранит в своей шкатул-ке самые дорогие вещи – портрет сына и его дневник. У меня при этом чуть сердце из груди не выпрыгнуло. «Наверное, Владимир записал что-нибудь в своем дневнике и о зеленой тени? – подумал я. – Обязательно надо его про-честь».
Целый месяц просил я у тетушки Владимировы записки. Наконец, она со-гласилась, но давала читать по одной тетради. Я прочел таким образом семь толстых тетрадей, но о зеленой тени в них даже не было намека.
– Ну, вот тебе последняя тетрадь, – сказала тетушка, подавая тоненькую ученическую тетрадочку в голубой обложке. – Больше Владимир ничего не писал… Не успел.
В глазах моих зарябило, буквы запрыгали и я с трудом, сильно волнуясь, прочитал: «1939 год. Дискуссия с профессором о зеленой тени».
Стараясь казаться спокойным, я с неимоверным трудом подавил в себе волнение и притворился, что не очень-то заинтересован в прочтении этой тетради. Я с безразличным видом покрутил ее в руках и потом медленно вы-шел с нею в соседнюю комнату. В самом же деле я боялся, что тетушка раз-думает и не даст мне эту тетрадь: слишком она внимательно следила за мной глазами, в расширенных зрачках которых металось беспокойство и не совсем еще решенное желание отнять у меня тетрадь и замкнуть ее в шкатулку.
Оказавшись за дверью, я облегченно вздохнул. Дрожащими руками я за-прятал тетрадь за пазуху и пустился бежать к одному из своих закадычных друзей, на соседнюю улицу.
Там мы совместно прочли записки Владимира, написанные в виде диалога Владимира с профессором.
«Сегодня я возвратился в Университет, – писал Владимир на первой стра-нице записок. – Профессор Николай Александрович Сахаров внимательно выслушал мой рассказ о зеленой тени и задумался. Он несколько минут рас-хаживал по кабинету, сутулясь и покашливая. Седая большая голова его тряс-лась, левая рука мяла длинный бритый подбородок. Потом он остановился, уставился на меня узенькими серыми глазками, усмехнулся.
– Конечно, вы оказались жертвой своей неопытности, – сказал он, – и при-няли поэтому ординарное явление за нечто исключительное. Ведь зеленая юбка проходившей по улице женщины отразилась в стекле открытого окна, а стекло отбросило зеленую тень на лицо старухи. Вот и все. Отдыхайте, моло-дой человек, набирайтесь сил. После каникул у вас будет немало работы…
– Но, Николай Александрович! – с жаром возразил я. – Ваше остроумное объяснение противоречит истине. Я вам это докажу. Во-первых, окна были открыты наружу и ни в коем случае не могли отбросить зеленую тень во внутрь комнаты. Во-вторых, они почти на два метра подняты над тротуаром и не могли поэтому отразить в себе юбку проходившей по тротуару женщины. Кроме того, зеленая тень упала на лицо старухи не снизу и не в анфас. Она упала наискосок сверху и покрыла верхнюю часть лица до губ включительно. Такое явление могло произойти лишь в случае, если допустить существова-ние в атмосфере отражающего зеркала…
Продолговатое лицо профессора еще более вытянулось от изумления.
– Повторите ваши возражения, – сказал он, присаживаясь рядом со мною. – В них есть что-то оригинальное.
Я повторил все сначала. Тогда профессор встал. Он взял меня под руку и мы начали мола шагать по мягкому ковру от одной стены обширного кабине-та к другой.
Молчание прервал профессор.
– Оригинальность вашего суждения, – сказал он, – состоит не в том, что вы допускаете существование зеркальных свойств атмосферы. Такое свойст-во известно людям много веков назад. Оно объясняет собой явление мира-жей, то есть отражение земных предметов в воздухе. Но до сей поры мы ду-маем, что миражи связаны с определенными широтами. А вы предлагаете рассмотреть их как общее всем широтам явление. В этом оригинальность ва-шего суждения. Это, дорогой мой, уже целый переворот во взгляде на мираж. В этом сила вашего суждения, но в этом и слабость его. Как можете вы дока-зать существование отражающего зеркального атмосферного слоя в наших широтах, когда на протяжении веков никто из людей не наблюдал еще этого явления? У нас, дорогой мой, не Сахара и не Аравийская пустыня, даже не Фергана…
– Вы сказали, что никто не наблюдал этих явлений, – возразил я профес-сору. – А мне думается, люди наблюдали это явление, но не придавали ему значения. А это все равно, что не заметили его. Кроме того, зеленую тень нельзя иначе объяснить…
– А вы ее и не объясняйте сейчас, – спокойным, немного суховатым голо-сом возразил профессор. – Учитесь, копите знания, положитесь на время. Со временем все вопросы будут решены…
– Но почему надо отложить то, что нас сильно волнует?! – воскликнул я. – Ведь ученый Ампер немедленно погрузился в объяснение того факта, что магнитная стрелка отклоняется от провода с пропущенным через него элек-трическим током и открыл…
– В том то и дело, что Ампер был ученым, – сердито сказал профессор. – А вы пока студент. У вас еще слишком много неуемной фантазии и… недос-таточно знаний для великих умозаключений.
Мы снова замолчали.
Профессор присел на диван и начал листать физику Лехера на немецком языке. Остановившись на рецепте амальгамирования, он углубился в чтение и предоставил мне возможность подумать. Он, видимо, не хотел, чтобы я ушел, иначе сказал бы мне прямо, что больше не располагает временем для разго-воров: он был прямодушен и никогда не скрывал своих мыслей и чувств от других.
Я сел в широкое кресло с дубовыми подлокотниками. Был жаркий пол-день. Солнце било лучами в широкие стекла высокого окна. Лучи падали на ковер и на отполированный до блеска дубовый подлокотник. Какой-то неяс-ный световой рисунок, похожий на водянистый узор в гербовой бумаге, слегка колыхался на поверхности подлокотня. И он подсказал мне новую мысль.
– Видите ли, Николай Александрович, – улучив момент, сказал я. – На подлокотнике колышется неясное изображение вон тех стекольных наплывов и пустоток, которые находятся на верхнем листе окна. Изображение очень неясно. Но можем ли мы на этом основании отрицать зеркальные свойства отполированной дубовой поверхности или можем ли мы удивляться, что изо-бражения неподвижных предметов воспринимаются нашими глазами как ко-леблющиеся? Конечно, не можем. Мы только обязаны объяснить их. Нам яс-но, что резкость изображения зависит, кроме всего прочего, от совершенства зеркала и от среды, заполняющей пространство между изображением и изо-бражаемым предметом. А колебание изображения в данном случае объясня-ется вот чем, - я показал при этом на дым из трубы соседнего дома. – Клубы дыма периодически нарушают светопроницаемость воздуха и глаз наш вос-производит это как колебание изображений, хотя изображаемые стеклянные наплывы и пустотки абсолютно неподвижны…
– Какое же это имеет отношение к вашей зеленой тени? – снисходительно спросил профессор. Он скупо улыбнулся и поднял косматую правую бровь. – Да вы подобным суждением, не замечая того, заводите себя в тупик неразре-шимых противоречий: чтобы объяснить невидимость миражей в наших ши-ротах, вы ссылаетесь на несовершенство атмосферного зеркала. Тут же вы намекнули и на большое значение среды в процессе отражения, но совершен-но забыли о роли пространства: с удалением зеркала от предмета изображе-ние его будет нами восприниматься все хуже и хуже, пока исчезнет совсем. И вдруг вы допустили мысль, что несовершенное атмосферное зеркало наших широт смогло отбросить от себя зеленую тень юбки. Неправда ли, ваши по-зиции очень слабы и неубедительны?
– Нет, неправда! – неожиданно дерзким тоном сказал я. – Несовершенство зеркала для меня является вопросом относительности. Разрешить такой во-прос можно и должно в зависимости от цели, во имя которой он ставится. Главное состоит в принципиальном признании существования какого-то зер-кала в верхних слоях атмосферы и в признании его неодинаковости над раз-ными широтами, как и неодинакова среда и условия, при которых это зеркало воспринимает и отражает изображения земных предметов.
Я утверждаю, что над некоторыми широтами земного шара атмосферное зеркало в силу его особого строения и отсутствия помех со стороны среды может и дает четкие изображения предметов земли – миражи. Над другими же широтами такое изображение не получается по причинам недостаточной прозрачности среды и несовершенства атмосферного зеркала. Но вполне воз-можно, что над всеми широтами земли атмосферное зеркало непрерывно от-ражает изображения земных предметов, только в очень разреженном состоя-нии. В таком разреженном состоянии, что их нельзя обнаружить не только простым глазом, но и даже при помощи двадцатитысячного увеличения электронного микроскопа. Однако в природе могут возникнуть благоприят-ные обстоятельства, при которых над любой широтой атмосферное зеркало даст яркое изображения земных предметов, видимое простым глазом. Теория вероятности допускает такую возможность, а наблюденная мною зеленая тень подтверждает ее практически.
– Но вы же сами сказали, что явление зеленой тени не повторилось, хотя и вы заставили женщину вторично пройтись под окнами квартиры, – возразил профессор. – Значит, и… нет у вас оснований защищать вашу гипотезу…
– Есть основания, – настаивал я. – Это основание заключается даже и в том, что явление не повторилось: в хаотическом сплетении бесчисленных факторов, влияющих на яркость миража, могла в миллион лет создаться бла-гоприятная комбинация, породившая зеленую тень. И, может быть, природа никогда не повторит этого, но человек обязан заставить природу повторить полезные явления. Я не смог воссоздать полностью тех условий, при которых возникла зеленая тень, и поэтому она не повторилась. Но она обязательно по-вторится, если воссоздать необходимые условия или вооружить людей нуж-ными приборами наблюдения – миражескопами. Я мыслю создание такого аппарата, который сгущал бы до необходимой плотности рассеянные отраже-ния атмосферного зеркала и направлял их на особый экран, доступный не-вооруженному человеческому глазу…
Профессор взволнованно пожал мою руку.
– Вы сильно защищаете выдвинутую вами идею, – сказал он. – И у вас столько веры в успех своей мечты, что я готов работать над ее осуществлени-ем вместе с вами. Мне только неясно, какое практическое приложение может найти ваш миражескоп, скажем, в укреплении обороны нашей страны и в увеличении могущества наших Вооруженных сил?
Я ответил профессору не сразу, хотя и думал об этом еще в поезде, воз-вращаясь в Воронеж из неожиданно прерванных каникул. Мы испытующе смотрели друг на друга и читали в глазах то, чего невозможно сказать или на-писать. Старые глаза профессора молодели и загорались юношеским огнем. Так могли гореть только глаза советского ученого. В глазах этих было много теплоты и дружбы. Я почувствовал, что отныне мои юношеские мечты будут иметь поддержку суровой мудрости науки. Я чуть не разрыдался от охватив-шей меня радости. Мне трудно было говорить, но и невозможно было мол-чать.
– Николай Александрович, – тихо произнес я. – Если мы разрешим про-блему миражескопа, наша армия получит могущественное средство разведки: ни одно передвижение войск противника не произойдет незамеченным. Экран будет действовать круглосуточно. Кроме того, мы усилим его особыми при-борами по улавливанию постоянно истекающих и всепроникающих лучей от различных предметов надземных, подземных и подводных. Вне всякого со-мнения, такие лучи можно трансформировать по своему действию в лучи оп-тические и получать на экране изображение подводных и подземных предме-тов. Мы ликвидируем все глубокие тайны, которыми окутывают себя капита-листические армии, готовясь к войне. Мы это сделать можем, если разрешим тайну зеленой тени…»
На этом записки оборвались. Но они возбудили в нас непреклонную волю продолжить работу Владимира Хрусталева. И мы поклялись над его запися-ми, что обязательно откроем тайну зеленой тени.
Февраль-апрель 1945 года.
Город Горький.
Н. БЕЛЫХ
ЗЕЛЕНАЯ ТЕНЬ
РАССКАЗ
Квартира наша выходила окнами на глухую улицу, уткнутую концом в об-рывистый берег реки. Движение здесь было маленькое и по нетоптаной улице густым зеленым ковром стелились подорожники, росли круглолистые кала-чики, желтыми искорками посверкивали курослепы вдоль ручья от водораз-борной колонки, щетинилось остролистые осоки.
Тишина у нас стояла на улице, как в лесу в полуденном безветрии. И при-езжие люди, артисты там или студенты-каникуляры, всегда норовили попасть на постой в нашу или соседские квартиры: ни тебе пыли, ни тебе звуков – от-дыхай в свое удовольствие и набирайся сил.
На этот раз определился к нам на квартиру студент Воронежского Уни-верситета Владимир Хрусталев. Он приходился матери нашей каким-то даль-ним родственником и потому был нами принят дружески с самого начала. Да и внешностью нам он очень понравился. Высокий такой, светлоглазый. А го-лова у него курчавая-курчавая, золотистоволосая. Мы его за красивую голову прозвали Байроном, хотя он и не был поэтом, а любил больше физику и раз-личные опыты.
Приятно было проводить с ним время. Мы даже отвыкли драться с зареч-ными ребятишками, которые в прошлом году залезли в наш садик и воровали смородину. «Ну их к лешему, – думали мы. – Выпадет удачное время, зимою успеем поколотить воришек. А пока интереснее с Владимиром посидеть да позаниматься».
Владимир научил нас монету увидеть на дне чашки, хотя и монета скрыта была от нашего взора краем чашки. Для этого стоило нам налить туда воды. Потом он заставил очищенное куриное яйцо вползти через узкое горлышко во внутрь графина, куда бросил перед тем пропитанную спиртом и зажжен-ную ватку. Он позабавил нас однажды интересным оранжево-фиолетовым огнем, уронив капельку серной кислоты на щепотку толченого сахара.
Но больше всего нам запомнился опыт с нагретым шаром.
Собрались мы тогда в столовой. Пятеро нас было: я с братом и трое со-седских ребятишек, моих одноклассников. Да еще бабушка наша пришла. Очень она любила чудеса смотреть. Боится, бывало, а все же смотрит и кре-стится при этом. «Господи, сусе христе, – шепчет она. – Какую мыслю люди придумали, что и лукавый не догадается».
А лукавому действительно трудно было разобраться в этом опыте, хотя и был он несложен: Владимир проложил по столу свинцовые рельсы в форме замкнутого круга, поставил на них горячий металлический шар и дунул на не-го, что было силы.
Мы даже ахнули от удивления: шар, который не смогла бы сдунуть с мес-та даже богатырская голова из «Русланам Людмилы», послушно тронулся с места и покатился по рельсам. Он все ускорял свой бег и ускорял, будто не-видимая сила гнала его и толкала непрерывно.
Затаив дыхание, мы молча следили за движением шара. Выражение наших лиц было, наверное, очень смешным и Владимир с трудом удерживал улыбку и не спешил открыть нам секрет нового опыта. Мы тоже крепились, не спра-шивали. А вот бабушка не выдержала.
– Не колдовское это наваждение? – робко спросила она, сдвинув очки на лоб и широко перекрестившись. Потом она согнулась над рельсами и чуть не зацепила носом шар. – Ей же ей, чудно и безбожно… Антихристу, наверное, шар подчиняется…
Владимир расхохотался.
– Шар подчиняется явлению теплового эффекта, – сказал он.
– Ка-аму-у подчинятся? – переспросила бабушка. – Жизня наша слабая была при царе, неученая. Я в таком имени ни одного святого угодника ни ра-зу не слыхала…
Мы, признаться, тоже не знали что такое тепловой эффект. Да и нас инте-ресовал сам по себе бегающий шар, а не сила, толкавшая его. Бабушка же за-интересовалась не столько шаром, сколько загадочной силой.
– Да ведь все очень просто устроено, – сказал Владимир. – Шар почти го-рячий. Свинец под ним моментально нагревается и расширяется. Образуется невидимый для глаза бугорок, с которого шар скользит и снова нагревает свинец в другом месте. Так и гонят его эти свинцовые бугорки по рельсам. Я вои вам расскажу один занимательный случай…
Мы уже приготовились слушать этот занимательный случай и рты рас-крыли для удобства, как произошло неожиданное и странное явление: все мы увидели зеленую тень на лице бабушки. Тень захватила морщинистый ба-бушкин лоб, нос, сверкнула зловещим огоньком в стеклах очков и растаяла на ее верхней губе.
Я вопросительно посмотрел на Владимира и не узнал его. Глаза его воз-бужденно горели, на скулах дрожали мускулы. В нем ощущалось такое на-пряжение, как у кошки перед прыжком на замеченную ею мышь. Он бросился к открытому окну и в мгновение ока выпрыгнул на улицу.
Пока мы выбежали из комнаты, Владимир был уже далеко. Он рысью гнался за женщиной в зеленой юбке. Мы в ней узнали одну из наших соседок. Она жила в старом доме на самом берегу реки и теперь шла, наверное, в один из городских магазинов произвести какую-нибудь покупку.
Догнав Ольгу Васильевну, Владимир начал что-то с жаром доказывать ей, потом взял ее под руку и повел к нашему дому.
Ольга Васильевна хохотала, отмахивалась от Владимира рукой, но все же шагала рядом с ним. Мы ничего не понимали во всем происходившем и на-стороженно следили за поведением Владимира.
А он вбежал в комнату, усадил нас на старые места, упросил бабушку сно-ва склониться над продолжавшим кататься по рельсам шариком и потом крикнул через открытое окно Ольге Васильевне, которая продолжала стоять на улице:
– Шагайте мимо окна, как раньше шли!
Мы слышали как Ольга Васильевна, мягко шаркая сандалиями о деревян-ный тротуар, прошла мимо окна. Но никакой зеленой тени при этом на лице бабушки или в другом месте не появилось, хотя Владимир ждал эту тень.
Он снова бросился к окну и высунул голову на улицу.
В голубом небе плыли небольшие белоснежные облачка, одно из которых закрыло собою солнце, и только прозрачные золотистые пучки солнечных лучей пробивались из-за его иззубренных розово-огненных краев и озаряли пространство неровным фиолетовым сиянием.
– Все испортило это облако! – с горечью и даже страданием в голосе вос-кликнул Владимир. Глаза его перестали гореть, немного затуманились и мы увидели в них что-то похожее на досаду и на грусть. – Облако изменило элек-тротепловой и оптический режим воздушной среды, почему и не получилось больше зеленое отражение, - не нам, а сам себе говорил Владимир, облоко-тившись на подоконник.
Неожиданно он встал, прошел к себе в комнату и начал собираться к отъ-езду в университет. На наши просьбы остаться и погостить еще хотя бы не-дельку, он ответил категорическим отказом.
– Нет, юные друзья, – говорил он, – мне надо разгадать тайну зеленой те-ни. Это явление столь загадочно, сколь и значительно…
Через несколько месяцев началась война с Финлядией. Владимир пошел добровольно на фронт и погиб под Выборгом. Нас сильно опечалила его смерть. Нам было несказанно жаль его как человека большой души и как ли-цо, унесшее с собой в могилу неразгаданную тайну зеленой тени.
Прошел еще год, и загрохотала большая война.
Вскоре в наш городишко понаехали беженцы. Тесно стало в домах и в квартирах. В нашей столовой, где мы наблюдали когда-то интересные физи-ческие опыты, поселились две семьи из Воронежа. Одна семья была незнако-мая, а другая – наши родственники: мать и два меньших брата Владимира Хрусталева.
Однажды мать Владимира проговорилась, что она хранит в своей шкатул-ке самые дорогие вещи – портрет сына и его дневник. У меня при этом чуть сердце из груди не выпрыгнуло. «Наверное, Владимир записал что-нибудь в своем дневнике и о зеленой тени? – подумал я. – Обязательно надо его про-честь».
Целый месяц просил я у тетушки Владимировы записки. Наконец, она со-гласилась, но давала читать по одной тетради. Я прочел таким образом семь толстых тетрадей, но о зеленой тени в них даже не было намека.
– Ну, вот тебе последняя тетрадь, – сказала тетушка, подавая тоненькую ученическую тетрадочку в голубой обложке. – Больше Владимир ничего не писал… Не успел.
В глазах моих зарябило, буквы запрыгали и я с трудом, сильно волнуясь, прочитал: «1939 год. Дискуссия с профессором о зеленой тени».
Стараясь казаться спокойным, я с неимоверным трудом подавил в себе волнение и притворился, что не очень-то заинтересован в прочтении этой тетради. Я с безразличным видом покрутил ее в руках и потом медленно вы-шел с нею в соседнюю комнату. В самом же деле я боялся, что тетушка раз-думает и не даст мне эту тетрадь: слишком она внимательно следила за мной глазами, в расширенных зрачках которых металось беспокойство и не совсем еще решенное желание отнять у меня тетрадь и замкнуть ее в шкатулку.
Оказавшись за дверью, я облегченно вздохнул. Дрожащими руками я за-прятал тетрадь за пазуху и пустился бежать к одному из своих закадычных друзей, на соседнюю улицу.
Там мы совместно прочли записки Владимира, написанные в виде диалога Владимира с профессором.
«Сегодня я возвратился в Университет, – писал Владимир на первой стра-нице записок. – Профессор Николай Александрович Сахаров внимательно выслушал мой рассказ о зеленой тени и задумался. Он несколько минут рас-хаживал по кабинету, сутулясь и покашливая. Седая большая голова его тряс-лась, левая рука мяла длинный бритый подбородок. Потом он остановился, уставился на меня узенькими серыми глазками, усмехнулся.
– Конечно, вы оказались жертвой своей неопытности, – сказал он, – и при-няли поэтому ординарное явление за нечто исключительное. Ведь зеленая юбка проходившей по улице женщины отразилась в стекле открытого окна, а стекло отбросило зеленую тень на лицо старухи. Вот и все. Отдыхайте, моло-дой человек, набирайтесь сил. После каникул у вас будет немало работы…
– Но, Николай Александрович! – с жаром возразил я. – Ваше остроумное объяснение противоречит истине. Я вам это докажу. Во-первых, окна были открыты наружу и ни в коем случае не могли отбросить зеленую тень во внутрь комнаты. Во-вторых, они почти на два метра подняты над тротуаром и не могли поэтому отразить в себе юбку проходившей по тротуару женщины. Кроме того, зеленая тень упала на лицо старухи не снизу и не в анфас. Она упала наискосок сверху и покрыла верхнюю часть лица до губ включительно. Такое явление могло произойти лишь в случае, если допустить существова-ние в атмосфере отражающего зеркала…
Продолговатое лицо профессора еще более вытянулось от изумления.
– Повторите ваши возражения, – сказал он, присаживаясь рядом со мною. – В них есть что-то оригинальное.
Я повторил все сначала. Тогда профессор встал. Он взял меня под руку и мы начали мола шагать по мягкому ковру от одной стены обширного кабине-та к другой.
Молчание прервал профессор.
– Оригинальность вашего суждения, – сказал он, – состоит не в том, что вы допускаете существование зеркальных свойств атмосферы. Такое свойст-во известно людям много веков назад. Оно объясняет собой явление мира-жей, то есть отражение земных предметов в воздухе. Но до сей поры мы ду-маем, что миражи связаны с определенными широтами. А вы предлагаете рассмотреть их как общее всем широтам явление. В этом оригинальность ва-шего суждения. Это, дорогой мой, уже целый переворот во взгляде на мираж. В этом сила вашего суждения, но в этом и слабость его. Как можете вы дока-зать существование отражающего зеркального атмосферного слоя в наших широтах, когда на протяжении веков никто из людей не наблюдал еще этого явления? У нас, дорогой мой, не Сахара и не Аравийская пустыня, даже не Фергана…
– Вы сказали, что никто не наблюдал этих явлений, – возразил я профес-сору. – А мне думается, люди наблюдали это явление, но не придавали ему значения. А это все равно, что не заметили его. Кроме того, зеленую тень нельзя иначе объяснить…
– А вы ее и не объясняйте сейчас, – спокойным, немного суховатым голо-сом возразил профессор. – Учитесь, копите знания, положитесь на время. Со временем все вопросы будут решены…
– Но почему надо отложить то, что нас сильно волнует?! – воскликнул я. – Ведь ученый Ампер немедленно погрузился в объяснение того факта, что магнитная стрелка отклоняется от провода с пропущенным через него элек-трическим током и открыл…
– В том то и дело, что Ампер был ученым, – сердито сказал профессор. – А вы пока студент. У вас еще слишком много неуемной фантазии и… недос-таточно знаний для великих умозаключений.
Мы снова замолчали.
Профессор присел на диван и начал листать физику Лехера на немецком языке. Остановившись на рецепте амальгамирования, он углубился в чтение и предоставил мне возможность подумать. Он, видимо, не хотел, чтобы я ушел, иначе сказал бы мне прямо, что больше не располагает временем для разго-воров: он был прямодушен и никогда не скрывал своих мыслей и чувств от других.
Я сел в широкое кресло с дубовыми подлокотниками. Был жаркий пол-день. Солнце било лучами в широкие стекла высокого окна. Лучи падали на ковер и на отполированный до блеска дубовый подлокотник. Какой-то неяс-ный световой рисунок, похожий на водянистый узор в гербовой бумаге, слегка колыхался на поверхности подлокотня. И он подсказал мне новую мысль.
– Видите ли, Николай Александрович, – улучив момент, сказал я. – На подлокотнике колышется неясное изображение вон тех стекольных наплывов и пустоток, которые находятся на верхнем листе окна. Изображение очень неясно. Но можем ли мы на этом основании отрицать зеркальные свойства отполированной дубовой поверхности или можем ли мы удивляться, что изо-бражения неподвижных предметов воспринимаются нашими глазами как ко-леблющиеся? Конечно, не можем. Мы только обязаны объяснить их. Нам яс-но, что резкость изображения зависит, кроме всего прочего, от совершенства зеркала и от среды, заполняющей пространство между изображением и изо-бражаемым предметом. А колебание изображения в данном случае объясня-ется вот чем, - я показал при этом на дым из трубы соседнего дома. – Клубы дыма периодически нарушают светопроницаемость воздуха и глаз наш вос-производит это как колебание изображений, хотя изображаемые стеклянные наплывы и пустотки абсолютно неподвижны…
– Какое же это имеет отношение к вашей зеленой тени? – снисходительно спросил профессор. Он скупо улыбнулся и поднял косматую правую бровь. – Да вы подобным суждением, не замечая того, заводите себя в тупик неразре-шимых противоречий: чтобы объяснить невидимость миражей в наших ши-ротах, вы ссылаетесь на несовершенство атмосферного зеркала. Тут же вы намекнули и на большое значение среды в процессе отражения, но совершен-но забыли о роли пространства: с удалением зеркала от предмета изображе-ние его будет нами восприниматься все хуже и хуже, пока исчезнет совсем. И вдруг вы допустили мысль, что несовершенное атмосферное зеркало наших широт смогло отбросить от себя зеленую тень юбки. Неправда ли, ваши по-зиции очень слабы и неубедительны?
– Нет, неправда! – неожиданно дерзким тоном сказал я. – Несовершенство зеркала для меня является вопросом относительности. Разрешить такой во-прос можно и должно в зависимости от цели, во имя которой он ставится. Главное состоит в принципиальном признании существования какого-то зер-кала в верхних слоях атмосферы и в признании его неодинаковости над раз-ными широтами, как и неодинакова среда и условия, при которых это зеркало воспринимает и отражает изображения земных предметов.
Я утверждаю, что над некоторыми широтами земного шара атмосферное зеркало в силу его особого строения и отсутствия помех со стороны среды может и дает четкие изображения предметов земли – миражи. Над другими же широтами такое изображение не получается по причинам недостаточной прозрачности среды и несовершенства атмосферного зеркала. Но вполне воз-можно, что над всеми широтами земли атмосферное зеркало непрерывно от-ражает изображения земных предметов, только в очень разреженном состоя-нии. В таком разреженном состоянии, что их нельзя обнаружить не только простым глазом, но и даже при помощи двадцатитысячного увеличения электронного микроскопа. Однако в природе могут возникнуть благоприят-ные обстоятельства, при которых над любой широтой атмосферное зеркало даст яркое изображения земных предметов, видимое простым глазом. Теория вероятности допускает такую возможность, а наблюденная мною зеленая тень подтверждает ее практически.
– Но вы же сами сказали, что явление зеленой тени не повторилось, хотя и вы заставили женщину вторично пройтись под окнами квартиры, – возразил профессор. – Значит, и… нет у вас оснований защищать вашу гипотезу…
– Есть основания, – настаивал я. – Это основание заключается даже и в том, что явление не повторилось: в хаотическом сплетении бесчисленных факторов, влияющих на яркость миража, могла в миллион лет создаться бла-гоприятная комбинация, породившая зеленую тень. И, может быть, природа никогда не повторит этого, но человек обязан заставить природу повторить полезные явления. Я не смог воссоздать полностью тех условий, при которых возникла зеленая тень, и поэтому она не повторилась. Но она обязательно по-вторится, если воссоздать необходимые условия или вооружить людей нуж-ными приборами наблюдения – миражескопами. Я мыслю создание такого аппарата, который сгущал бы до необходимой плотности рассеянные отраже-ния атмосферного зеркала и направлял их на особый экран, доступный не-вооруженному человеческому глазу…
Профессор взволнованно пожал мою руку.
– Вы сильно защищаете выдвинутую вами идею, – сказал он. – И у вас столько веры в успех своей мечты, что я готов работать над ее осуществлени-ем вместе с вами. Мне только неясно, какое практическое приложение может найти ваш миражескоп, скажем, в укреплении обороны нашей страны и в увеличении могущества наших Вооруженных сил?
Я ответил профессору не сразу, хотя и думал об этом еще в поезде, воз-вращаясь в Воронеж из неожиданно прерванных каникул. Мы испытующе смотрели друг на друга и читали в глазах то, чего невозможно сказать или на-писать. Старые глаза профессора молодели и загорались юношеским огнем. Так могли гореть только глаза советского ученого. В глазах этих было много теплоты и дружбы. Я почувствовал, что отныне мои юношеские мечты будут иметь поддержку суровой мудрости науки. Я чуть не разрыдался от охватив-шей меня радости. Мне трудно было говорить, но и невозможно было мол-чать.
– Николай Александрович, – тихо произнес я. – Если мы разрешим про-блему миражескопа, наша армия получит могущественное средство разведки: ни одно передвижение войск противника не произойдет незамеченным. Экран будет действовать круглосуточно. Кроме того, мы усилим его особыми при-борами по улавливанию постоянно истекающих и всепроникающих лучей от различных предметов надземных, подземных и подводных. Вне всякого со-мнения, такие лучи можно трансформировать по своему действию в лучи оп-тические и получать на экране изображение подводных и подземных предме-тов. Мы ликвидируем все глубокие тайны, которыми окутывают себя капита-листические армии, готовясь к войне. Мы это сделать можем, если разрешим тайну зеленой тени…»
На этом записки оборвались. Но они возбудили в нас непреклонную волю продолжить работу Владимира Хрусталева. И мы поклялись над его запися-ми, что обязательно откроем тайну зеленой тени.
Февраль-апрель 1945 года.
Город Горький.
Н. БЕЛЫХ
ЗЕЛЕНАЯ ТЕНЬ
РАССКАЗ
Квартира наша выходила окнами на глухую улицу, уткнутую концом в об-рывистый берег реки. Движение здесь было маленькое и по нетоптаной улице густым зеленым ковром стелились подорожники, росли круглолистые кала-чики, желтыми искорками посверкивали курослепы вдоль ручья от водораз-борной колонки, щетинилось остролистые осоки.
Тишина у нас стояла на улице, как в лесу в полуденном безветрии. И при-езжие люди, артисты там или студенты-каникуляры, всегда норовили попасть на постой в нашу или соседские квартиры: ни тебе пыли, ни тебе звуков – от-дыхай в свое удовольствие и набирайся сил.
На этот раз определился к нам на квартиру студент Воронежского Уни-верситета Владимир Хрусталев. Он приходился матери нашей каким-то даль-ним родственником и потому был нами принят дружески с самого начала. Да и внешностью нам он очень понравился. Высокий такой, светлоглазый. А го-лова у него курчавая-курчавая, золотистоволосая. Мы его за красивую голову прозвали Байроном, хотя он и не был поэтом, а любил больше физику и раз-личные опыты.
Приятно было проводить с ним время. Мы даже отвыкли драться с зареч-ными ребятишками, которые в прошлом году залезли в наш садик и воровали смородину. «Ну их к лешему, – думали мы. – Выпадет удачное время, зимою успеем поколотить воришек. А пока интереснее с Владимиром посидеть да позаниматься».
Владимир научил нас монету увидеть на дне чашки, хотя и монета скрыта была от нашего взора краем чашки. Для этого стоило нам налить туда воды. Потом он заставил очищенное куриное яйцо вползти через узкое горлышко во внутрь графина, куда бросил перед тем пропитанную спиртом и зажжен-ную ватку. Он позабавил нас однажды интересным оранжево-фиолетовым огнем, уронив капельку серной кислоты на щепотку толченого сахара.
Но больше всего нам запомнился опыт с нагретым шаром.
Собрались мы тогда в столовой. Пятеро нас было: я с братом и трое со-седских ребятишек, моих одноклассников. Да еще бабушка наша пришла. Очень она любила чудеса смотреть. Боится, бывало, а все же смотрит и кре-стится при этом. «Господи, сусе христе, – шепчет она. – Какую мыслю люди придумали, что и лукавый не догадается».
А лукавому действительно трудно было разобраться в этом опыте, хотя и был он несложен: Владимир проложил по столу свинцовые рельсы в форме замкнутого круга, поставил на них горячий металлический шар и дунул на не-го, что было силы.
Мы даже ахнули от удивления: шар, который не смогла бы сдунуть с мес-та даже богатырская голова из «Русланам Людмилы», послушно тронулся с места и покатился по рельсам. Он все ускорял свой бег и ускорял, будто не-видимая сила гнала его и толкала непрерывно.
Затаив дыхание, мы молча следили за движением шара. Выражение наших лиц было, наверное, очень смешным и Владимир с трудом удерживал улыбку и не спешил открыть нам секрет нового опыта. Мы тоже крепились, не спра-шивали. А вот бабушка не выдержала.
– Не колдовское это наваждение? – робко спросила она, сдвинув очки на лоб и широко перекрестившись. Потом она согнулась над рельсами и чуть не зацепила носом шар. – Ей же ей, чудно и безбожно… Антихристу, наверное, шар подчиняется…
Владимир расхохотался.
– Шар подчиняется явлению теплового эффекта, – сказал он.
– Ка-аму-у подчинятся? – переспросила бабушка. – Жизня наша слабая была при царе, неученая. Я в таком имени ни одного святого угодника ни ра-зу не слыхала…
Мы, признаться, тоже не знали что такое тепловой эффект. Да и нас инте-ресовал сам по себе бегающий шар, а не сила, толкавшая его. Бабушка же за-интересовалась не столько шаром, сколько загадочной силой.
– Да ведь все очень просто устроено, – сказал Владимир. – Шар почти го-рячий. Свинец под ним моментально нагревается и расширяется. Образуется невидимый для глаза бугорок, с которого шар скользит и снова нагревает свинец в другом месте. Так и гонят его эти свинцовые бугорки по рельсам. Я вои вам расскажу один занимательный случай…
Мы уже приготовились слушать этот занимательный случай и рты рас-крыли для удобства, как произошло неожиданное и странное явление: все мы увидели зеленую тень на лице бабушки. Тень захватила морщинистый ба-бушкин лоб, нос, сверкнула зловещим огоньком в стеклах очков и растаяла на ее верхней губе.
Я вопросительно посмотрел на Владимира и не узнал его. Глаза его воз-бужденно горели, на скулах дрожали мускулы. В нем ощущалось такое на-пряжение, как у кошки перед прыжком на замеченную ею мышь. Он бросился к открытому окну и в мгновение ока выпрыгнул на улицу.
Пока мы выбежали из комнаты, Владимир был уже далеко. Он рысью гнался за женщиной в зеленой юбке. Мы в ней узнали одну из наших соседок. Она жила в старом доме на самом берегу реки и теперь шла, наверное, в один из городских магазинов произвести какую-нибудь покупку.
Догнав Ольгу Васильевну, Владимир начал что-то с жаром доказывать ей, потом взял ее под руку и повел к нашему дому.
Ольга Васильевна хохотала, отмахивалась от Владимира рукой, но все же шагала рядом с ним. Мы ничего не понимали во всем происходившем и на-стороженно следили за поведением Владимира.
А он вбежал в комнату, усадил нас на старые места, упросил бабушку сно-ва склониться над продолжавшим кататься по рельсам шариком и потом крикнул через открытое окно Ольге Васильевне, которая продолжала стоять на улице:
– Шагайте мимо окна, как раньше шли!
Мы слышали как Ольга Васильевна, мягко шаркая сандалиями о деревян-ный тротуар, прошла мимо окна. Но никакой зеленой тени при этом на лице бабушки или в другом месте не появилось, хотя Владимир ждал эту тень.
Он снова бросился к окну и высунул голову на улицу.
В голубом небе плыли небольшие белоснежные облачка, одно из которых закрыло собою солнце, и только прозрачные золотистые пучки солнечных лучей пробивались из-за его иззубренных розово-огненных краев и озаряли пространство неровным фиолетовым сиянием.
– Все испортило это облако! – с горечью и даже страданием в голосе вос-кликнул Владимир. Глаза его перестали гореть, немного затуманились и мы увидели в них что-то похожее на досаду и на грусть. – Облако изменило элек-тротепловой и оптический режим воздушной среды, почему и не получилось больше зеленое отражение, - не нам, а сам себе говорил Владимир, облоко-тившись на подоконник.
Неожиданно он встал, прошел к себе в комнату и начал собираться к отъ-езду в университет. На наши просьбы остаться и погостить еще хотя бы не-дельку, он ответил категорическим отказом.
– Нет, юные друзья, – говорил он, – мне надо разгадать тайну зеленой те-ни. Это явление столь загадочно, сколь и значительно…
Через несколько месяцев началась война с Финлядией. Владимир пошел добровольно на фронт и погиб под Выборгом. Нас сильно опечалила его смерть. Нам было несказанно жаль его как человека большой души и как ли-цо, унесшее с собой в могилу неразгаданную тайну зеленой тени.
Прошел еще год, и загрохотала большая война.
Вскоре в наш городишко понаехали беженцы. Тесно стало в домах и в квартирах. В нашей столовой, где мы наблюдали когда-то интересные физи-ческие опыты, поселились две семьи из Воронежа. Одна семья была незнако-мая, а другая – наши родственники: мать и два меньших брата Владимира Хрусталева.
Однажды мать Владимира проговорилась, что она хранит в своей шкатул-ке самые дорогие вещи – портрет сына и его дневник. У меня при этом чуть сердце из груди не выпрыгнуло. «Наверное, Владимир записал что-нибудь в своем дневнике и о зеленой тени? – подумал я. – Обязательно надо его про-честь».
Целый месяц просил я у тетушки Владимировы записки. Наконец, она со-гласилась, но давала читать по одной тетради. Я прочел таким образом семь толстых тетрадей, но о зеленой тени в них даже не было намека.
– Ну, вот тебе последняя тетрадь, – сказала тетушка, подавая тоненькую ученическую тетрадочку в голубой обложке. – Больше Владимир ничего не писал… Не успел.
В глазах моих зарябило, буквы запрыгали и я с трудом, сильно волнуясь, прочитал: «1939 год. Дискуссия с профессором о зеленой тени».
Стараясь казаться спокойным, я с неимоверным трудом подавил в себе волнение и притворился, что не очень-то заинтересован в прочтении этой тетради. Я с безразличным видом покрутил ее в руках и потом медленно вы-шел с нею в соседнюю комнату. В самом же деле я боялся, что тетушка раз-думает и не даст мне эту тетрадь: слишком она внимательно следила за мной глазами, в расширенных зрачках которых металось беспокойство и не совсем еще решенное желание отнять у меня тетрадь и замкнуть ее в шкатулку.
Оказавшись за дверью, я облегченно вздохнул. Дрожащими руками я за-прятал тетрадь за пазуху и пустился бежать к одному из своих закадычных друзей, на соседнюю улицу.
Там мы совместно прочли записки Владимира, написанные в виде диалога Владимира с профессором.
«Сегодня я возвратился в Университет, – писал Владимир на первой стра-нице записок. – Профессор Николай Александрович Сахаров внимательно выслушал мой рассказ о зеленой тени и задумался. Он несколько минут рас-хаживал по кабинету, сутулясь и покашливая. Седая большая голова его тряс-лась, левая рука мяла длинный бритый подбородок. Потом он остановился, уставился на меня узенькими серыми глазками, усмехнулся.
– Конечно, вы оказались жертвой своей неопытности, – сказал он, – и при-няли поэтому ординарное явление за нечто исключительное. Ведь зеленая юбка проходившей по улице женщины отразилась в стекле открытого окна, а стекло отбросило зеленую тень на лицо старухи. Вот и все. Отдыхайте, моло-дой человек, набирайтесь сил. После каникул у вас будет немало работы…
– Но, Николай Александрович! – с жаром возразил я. – Ваше остроумное объяснение противоречит истине. Я вам это докажу. Во-первых, окна были открыты наружу и ни в коем случае не могли отбросить зеленую тень во внутрь комнаты. Во-вторых, они почти на два метра подняты над тротуаром и не могли поэтому отразить в себе юбку проходившей по тротуару женщины. Кроме того, зеленая тень упала на лицо старухи не снизу и не в анфас. Она упала наискосок сверху и покрыла верхнюю часть лица до губ включительно. Такое явление могло произойти лишь в случае, если допустить существова-ние в атмосфере отражающего зеркала…
Продолговатое лицо профессора еще более вытянулось от изумления.
– Повторите ваши возражения, – сказал он, присаживаясь рядом со мною. – В них есть что-то оригинальное.
Я повторил все сначала. Тогда профессор встал. Он взял меня под руку и мы начали мола шагать по мягкому ковру от одной стены обширного кабине-та к другой.
Молчание прервал профессор.
– Оригинальность вашего суждения, – сказал он, – состоит не в том, что вы допускаете существование зеркальных свойств атмосферы. Такое свойст-во известно людям много веков назад. Оно объясняет собой явление мира-жей, то есть отражение земных предметов в воздухе. Но до сей поры мы ду-маем, что миражи связаны с определенными широтами. А вы предлагаете рассмотреть их как общее всем широтам явление. В этом оригинальность ва-шего суждения. Это, дорогой мой, уже целый переворот во взгляде на мираж. В этом сила вашего суждения, но в этом и слабость его. Как можете вы дока-зать существование отражающего зеркального атмосферного слоя в наших широтах, когда на протяжении веков никто из людей не наблюдал еще этого явления? У нас, дорогой мой, не Сахара и не Аравийская пустыня, даже не Фергана…
– Вы сказали, что никто не наблюдал этих явлений, – возразил я профес-сору. – А мне думается, люди наблюдали это явление, но не придавали ему значения. А это все равно, что не заметили его. Кроме того, зеленую тень нельзя иначе объяснить…
– А вы ее и не объясняйте сейчас, – спокойным, немного суховатым голо-сом возразил профессор. – Учитесь, копите знания, положитесь на время. Со временем все вопросы будут решены…
– Но почему надо отложить то, что нас сильно волнует?! – воскликнул я. – Ведь ученый Ампер немедленно погрузился в объяснение того факта, что магнитная стрелка отклоняется от провода с пропущенным через него элек-трическим током и открыл…
– В том то и дело, что Ампер был ученым, – сердито сказал профессор. – А вы пока студент. У вас еще слишком много неуемной фантазии и… недос-таточно знаний для великих умозаключений.
Мы снова замолчали.
Профессор присел на диван и начал листать физику Лехера на немецком языке. Остановившись на рецепте амальгамирования, он углубился в чтение и предоставил мне возможность подумать. Он, видимо, не хотел, чтобы я ушел, иначе сказал бы мне прямо, что больше не располагает временем для разго-воров: он был прямодушен и никогда не скрывал своих мыслей и чувств от других.
Я сел в широкое кресло с дубовыми подлокотниками. Был жаркий пол-день. Солнце било лучами в широкие стекла высокого окна. Лучи падали на ковер и на отполированный до блеска дубовый подлокотник. Какой-то неяс-ный световой рисунок, похожий на водянистый узор в гербовой бумаге, слегка колыхался на поверхности подлокотня. И он подсказал мне новую мысль.
– Видите ли, Николай Александрович, – улучив момент, сказал я. – На подлокотнике колышется неясное изображение вон тех стекольных наплывов и пустоток, которые находятся на верхнем листе окна. Изображение очень неясно. Но можем ли мы на этом основании отрицать зеркальные свойства отполированной дубовой поверхности или можем ли мы удивляться, что изо-бражения неподвижных предметов воспринимаются нашими глазами как ко-леблющиеся? Конечно, не можем. Мы только обязаны объяснить их. Нам яс-но, что резкость изображения зависит, кроме всего прочего, от совершенства зеркала и от среды, заполняющей пространство между изображением и изо-бражаемым предметом. А колебание изображения в данном случае объясня-ется вот чем, - я показал при этом на дым из трубы соседнего дома. – Клубы дыма периодически нарушают светопроницаемость воздуха и глаз наш вос-производит это как колебание изображений, хотя изображаемые стеклянные наплывы и пустотки абсолютно неподвижны…
– Какое же это имеет отношение к вашей зеленой тени? – снисходительно спросил профессор. Он скупо улыбнулся и поднял косматую правую бровь. – Да вы подобным суждением, не замечая того, заводите себя в тупик неразре-шимых противоречий: чтобы объяснить невидимость миражей в наших ши-ротах, вы ссылаетесь на несовершенство атмосферного зеркала. Тут же вы намекнули и на большое значение среды в процессе отражения, но совершен-но забыли о роли пространства: с удалением зеркала от предмета изображе-ние его будет нами восприниматься все хуже и хуже, пока исчезнет совсем. И вдруг вы допустили мысль, что несовершенное атмосферное зеркало наших широт смогло отбросить от себя зеленую тень юбки. Неправда ли, ваши по-зиции очень слабы и неубедительны?
– Нет, неправда! – неожиданно дерзким тоном сказал я. – Несовершенство зеркала для меня является вопросом относительности. Разрешить такой во-прос можно и должно в зависимости от цели, во имя которой он ставится. Главное состоит в принципиальном признании существования какого-то зер-кала в верхних слоях атмосферы и в признании его неодинаковости над раз-ными широтами, как и неодинакова среда и условия, при которых это зеркало воспринимает и отражает изображения земных предметов.
Я утверждаю, что над некоторыми широтами земного шара атмосферное зеркало в силу его особого строения и отсутствия помех со стороны среды может и дает четкие изображения предметов земли – миражи. Над другими же широтами такое изображение не получается по причинам недостаточной прозрачности среды и несовершенства атмосферного зеркала. Но вполне воз-можно, что над всеми широтами земли атмосферное зеркало непрерывно от-ражает изображения земных предметов, только в очень разреженном состоя-нии. В таком разреженном состоянии, что их нельзя обнаружить не только простым глазом, но и даже при помощи двадцатитысячного увеличения электронного микроскопа. Однако в природе могут возникнуть благоприят-ные обстоятельства, при которых над любой широтой атмосферное зеркало даст яркое изображения земных предметов, видимое простым глазом. Теория вероятности допускает такую возможность, а наблюденная мною зеленая тень подтверждает ее практически.
– Но вы же сами сказали, что явление зеленой тени не повторилось, хотя и вы заставили женщину вторично пройтись под окнами квартиры, – возразил профессор. – Значит, и… нет у вас оснований защищать вашу гипотезу…
– Есть основания, – настаивал я. – Это основание заключается даже и в том, что явление не повторилось: в хаотическом сплетении бесчисленных факторов, влияющих на яркость миража, могла в миллион лет создаться бла-гоприятная комбинация, породившая зеленую тень. И, может быть, природа никогда не повторит этого, но человек обязан заставить природу повторить полезные явления. Я не смог воссоздать полностью тех условий, при которых возникла зеленая тень, и поэтому она не повторилась. Но она обязательно по-вторится, если воссоздать необходимые условия или вооружить людей нуж-ными приборами наблюдения – миражескопами. Я мыслю создание такого аппарата, который сгущал бы до необходимой плотности рассеянные отраже-ния атмосферного зеркала и направлял их на особый экран, доступный не-вооруженному человеческому глазу…
Профессор взволнованно пожал мою руку.
– Вы сильно защищаете выдвинутую вами идею, – сказал он. – И у вас столько веры в успех своей мечты, что я готов работать над ее осуществлени-ем вместе с вами. Мне только неясно, какое практическое приложение может найти ваш миражескоп, скажем, в укреплении обороны нашей страны и в увеличении могущества наших Вооруженных сил?
Я ответил профессору не сразу, хотя и думал об этом еще в поезде, воз-вращаясь в Воронеж из неожиданно прерванных каникул. Мы испытующе смотрели друг на друга и читали в глазах то, чего невозможно сказать или на-писать. Старые глаза профессора молодели и загорались юношеским огнем. Так могли гореть только глаза советского ученого. В глазах этих было много теплоты и дружбы. Я почувствовал, что отныне мои юношеские мечты будут иметь поддержку суровой мудрости науки. Я чуть не разрыдался от охватив-шей меня радости. Мне трудно было говорить, но и невозможно было мол-чать.
– Николай Александрович, – тихо произнес я. – Если мы разрешим про-блему миражескопа, наша армия получит могущественное средство разведки: ни одно передвижение войск противника не произойдет незамеченным. Экран будет действовать круглосуточно. Кроме того, мы усилим его особыми при-борами по улавливанию постоянно истекающих и всепроникающих лучей от различных предметов надземных, подземных и подводных. Вне всякого со-мнения, такие лучи можно трансформировать по своему действию в лучи оп-тические и получать на экране изображение подводных и подземных предме-тов. Мы ликвидируем все глубокие тайны, которыми окутывают себя капита-листические армии, готовясь к войне. Мы это сделать можем, если разрешим тайну зеленой тени…»
На этом записки оборвались. Но они возбудили в нас непреклонную волю продолжить работу Владимира Хрусталева. И мы поклялись над его запися-ми, что обязательно откроем тайну зеленой тени.
Февраль-апрель 1945 года.
Город Горький.