ВАЖНЫЕ ГУМАНИТАРНЫЕ ПРОЯВЛЕНИЯ АССОЦИАТИВНОГО УРОВНЯ СОЗНАНИЯ
Уважаемый читатель, данный текст является лишь частью общей теоретической работы «СТРУКТУРА, ФУНКЦИИ И ПРОЦЕССЫ СОЗНАНИЯ» (http://www.proza.ru/avtor/olegbasin), чтение которой лучше начинать с начальных глав, так как иначе многое может оказаться непонятным.
АССОЦИАТИВНЫЙ УРОВЕНЬ СОЗНАНИЯ И МИР БЕСКОНЕЧНО ЗНАКОМЫХ ВЕЩЕЙ, А ТАКЖЕ ТО, ЧТО НАС ОТ НЕГО СПАСАЕТ
Когда некая область нам слишком хорошо знакома и существует в нашем сознании как совокупность давно устоявшихся РАП-циклов, то естественно, что она будет непрерывна в нашем ассоциативном сознании при любом режиме: и строгом и лояльном. Поэтому нам достаточно смотреть на неё при строгом, минимизированном ассоциировании, так как даже в нём наше мышление не испытывает никаких прерываний в данной области. Этим объясняется, почему постоянно окружающие нас вещи не вызывают у нас более побочного ассоциирования, разве что только в особенных состояниях — состояниях изменённого сознания (алкоголь, наркотики, сильные переживания).
Нормальную же роль для включения побочного ассоциирования в мире слишком привычных вещей выполняет только игра. Игра — это понятие довольно широкое, но под ним скорее следует понимать возможность человека представлять себя в несколько иных обстоятельствах, чем в повседневной обыденности. Тогда, в этих самых, иных обстоятельствах, старые привычные вещи для нас начинают принимать иной вид. Этот феномен хорошо подмечен писателями-сказочниками и описан ими в некоторых произведениях. Как правило, в начале таких сказок их авторы предлагают посмотреть на привычные домашние вещи и увидеть их в сказочном свете. Такой способ мысленного поведения свойственен всем нам, вполне нормальным людям, но мы не афишируем его, боясь прослыть инфантильными или, по меньшей мере, странными. По негласно принятым социальным представлениям взрослые дяди и тёти должны думать только о серьёзных вещах: о работе, доме, семье и о хобби, которым они и подменяют своё игровое отношение к действительности. Такие люди, уже лишены способности смотреть на привычные вещи под иным углом зрения, поэтому их жизнь замыкается в строгих мыслительных траекториях, описанных несколько выше, и они не владеют, да и не могут овладеть полным пространством своего сознания. Не возбуждая в себе новых ассоциаций, они обрекают на неразвитость свой ассоциативный уровень, да и всё сознание в целом. Такой стиль жизни, который уместно было бы назвать схематическим примитивизмом, приводит в течение жизни к атрофии ассоциативного уровня и к ослаблению мыслительных способностей, которое называют старческим маразмом. Обратите внимание, его достигают именно те люди, которые всю свою жизнь были предельно серьёзными (на самом деле примитивно схематизированными). Только люди, умеющие представить себя самих, а также окружающие их вещи в другой роли, чем обычно, совершенствуют своё сознание через ассоциативный уровень и достигают, в конце концов, истинной мудрости. Живущие играючи, попадающие в другие миры чаще чем правильные надевают галстук, они совершенствуют своё сознание буквально на каждом шагу. Для них не существует мира бесконечно стабильных заезженных вещей, на которые уже нет смысла обращать внимание. Их игра, в нужных пропорциях перемешанная с жизнью, меняет и обозримые вещи и самих участников. Про таких говорят, что они похожи на детей, но именно эти «дети» становятся авторами ошеломляющих теорий и произведений. Они не истребили в себе игру — мысленное изменение свойств мира, окружающих вещей и самих себя; ИГРУ, которой стесняются серьёзные дяди и тёти, чей удел лишь протоптанные тропинки в сером, но стабильном мире.
Исследователь-искатель-охотник отличается от серьёзных граждан тем, что вышеописанная настройка режимов ассоциирования (от самого строгого до самого лояльного) у него бывает разная, даже при взгляде на одни и те же хорошо знакомые вещи. Привычка представлять себя и всё окружающее в иных обстоятельствах, ведущая к изменению привычного восприятия, в любой момент позволяет посмотреть на всё окружающее несколько расширенно. О таком человеке говорят: «Он смотрит на мир широкими глазами», имея в виду его широкое ассоциирование. Именно этот взгляд рождает открытие на том самом месте, которое всем кажется обыденным, привычным и до конца понятным.
Для любого ребёнка такая способность является естественной. Меняющийся режим ассоциативного восприятия — норма для всех детей. Существует только одна проблема: взрослые никак не хотят признавать это нормой, им хочется сделать своих детей серьёзными, деловыми, исполнительными, т.е. насильственно стабилизировать их ассоциативное восприятие. Педагогика хорошо потакает этой тенденции, подобно приживалке. Выполняя социальный заказ, она так загружает наших бедных детей, так охватывает их своей «заботой», что им продохнуть некогда, не то, что побыть в ассоциативно расширенном режиме («волшебном мире»). Почему-то считается благом, как можно раньше направить детей по узким тропинкам. Дети, загнанные в узкие коридоры заботы об их будущем, лишаются важной способности самостоятельно и естественно управлять широтой своего ассоциативного охвата мира, поэтому, становясь взрослыми они вынуждены прибегать к некорректным средствам расширения своей ассоциативности. Нельзя ребёнку всё время находиться в состоянии повышенной ответственности, ему необходимо довольно много времени, для того чтобы практиковать своё волшебное восприятие, постепенно становящееся восприятием гения. В эти моменты окружающим взрослым кажется, что ребёнок не занят ни чем определённым и просто слоняется без дела. Его ругают за то, что он задержался где-то после школы и не пришёл вовремя (хотя, куда он опаздывал?). А он просто шёл домой другой дорогой и проникался волшебством окружающего мира. Ему, приобщённому к «чудесам» наркомания и алкоголизм не грозят. Они грозят лишь тем, кто уже загнан в коридоры серых будней и эти способы кажутся единственным средством взломать их.
Знакомая вещь на ассоциативном уровне не содержит никаких ассоциаций не входящих в отработанную поведенческую траекторию. Вообще, эти ассоциативные связи на самом деле есть, но только при такой настройке их не видно. Мы уже подходим к знакомой вещи в режиме невидения лишнего. Подходя к тому же самому в состоянии воображаемых игровых обстоятельств, мы включаем в ассоциативное облако ещё и те связи, которые оставались ранее в тени. Теперь в нашем внимании иной ассоциативный подбор, т.е. иная вещь, свойства которой достойны нового изучения. Только тогда взгляд может выхватывать неожиданно подмеченные детали и связи, которые не замечаются другими, да и нами тоже ранее не замечались.
Человека вообще угнетает затянувшийся режим строгого или ограниченного ассоциирования. Более высокие уровни сознания, о которых речь обязательно пойдёт дальше, могут продиктовать человеку необходимость изменить настройку режимов ассоциативного уровня, если конечно этот механизм достаточно хорошо развит. По этой причине на педагогический уроках мы и испытываем скуку и утомление. Сопротивление искусственному сужению ассоциирования — это естественная функция здорового и развитого сознания. Есть уровни сознания, чьё положение гораздо выше рассудочного, ассоциативного и поведенческого, они то и задают потребность переключиться в иной ассоциативный режим. Если дети имеют высокоразвитые высшие уровни, то их сознание рвётся в далёкое путешествие по мирам. Удержать же в рамках узкой темы можно лишь тех, чьё высшее сознание не может давать стимул к переключению в силу его неразвитости. Мы опять сталкиваемся с парадоксальной ситуацией: педагогика культивирует ценностную ограниченность и подавляет ценностное многообразие, пытаясь таким способом сформировать ценности. Она никак не возьмет в толк, что рассудочная долбёжка в одну точку не приводит к ценностному развитию личности, а наоборот — опустошает ценностный уровень. С педагогической точки зрения, развитый интеллект — это интеллект, накаченный огромным объёмом рассудочного материала (энциклопедический подход). На самом же деле его развитие определяется степенью развитости высших уровней сознания. Только парадоксальное сопряжение разных тем в одном уроке развивает высшие уровни сознания и стимулирует выход за рамки. Ни в коем случае нельзя доводить высокие знания до состояния заезженности и накатанности, как это практикуется в педагогике. Учитель должен уметь вовремя останавливаться, чтобы ни в коем случае не довести интеллектуальную работу учеников до состояния автоматизма, ибо в этом случае прекратится ценностная связь этого материала с остальным Внутренним Миром и данная область сознания приобретёт вид коридора.
ЧУВСТВА.
Когда автор ещё только приступал к написанию главы об ассоциативном уровне сознания и обсуждал с друзьями основные идеи этой части в свойственной ему технократической манере, его неожиданно, но закономерно спросили: « А какое же место в твоей теории определено чувствам?». Думается, вопрос этот весьма актуален. Тот феномен, который у людей обычно называется чувствами, играет в их жизни наиважнейшую роль…, впрочем, это уже звучит банально и поверхностно, лучше поговорим о внутренних механизмах этого удивительного явления. Так автор опять возвращается к своему излюбленному технократическому способу осмысления действительности, тем более что чувства имеют непосредственное отношение к ассоциативному уровню сознания, и поэтому их механизмы здесь вполне уместно рассмотреть, что мы сейчас с огромным удовольствием и сделаем. Итак, о механизмах чувств.
Как мы выяснили ранее, ассоциативный уровень по своей плотности неоднороден. Есть в нём области, где и самих ассоциативных связей больше и каждая из них обладает значительной яркостью, а есть весьма разряженные, да ещё и довольно тусклые зоны, впрочем, встречаются также обширные пространства со средней плотностью. Плотность и яркость ассоциативных зон имеет самое непосредственное отношение к чувствам.
Поскольку строительство поведенческих линий происходит на основе ассоциативных связей, то их наличие или отсутствие соответственно делает возможным или невозможным построить непрерывное поведение или верное мышление. Критерий надёжности мыслительно-поведенческого строительства, в какой то мере, существует уже на ассоциативном уровне сознания, т.е. ещё до создания поведенческого образа. Именно эту роль — роль предварительного контроля надёжности и играют чувства. Там где ассоциативная плотность у нас понижена, возникает страх, апатия или другое негативное чувство как предварительное прогнозирование нашей недееспособности на данном пути. Если же наоборот ассоциативная плотность выше некоего среднего уровня, то реакция проявляется в форме чувства приязни или радости, как предвкушения успеха. Такие верные помощники как чувства вовремя подсказывают нам, какова степень целесообразности ещё не начатого поведения. Страх и приязнь, апатия и радость — вот индикаторы возможной успешности или опасности, достижения или провала. Они заранее могут сигнализировать нам о том, где наша поведенческая линия может прерваться, а где выстроиться гладко. Там где ассоциативная плотность выше, больше и шансов довести своё поведение до победного конца, а там где она ниже, чем нужно, вряд ли стоит начинать действовать.
Как мы уже выяснили ранее, кроме кардинального числа ассоциативных связей в некой зоне, очень важно, сколько там проявлено их на данный момент, с учётом эмоционального состояния личности, ведь степень этой проявленности величина непостоянная. В одной и той же ассоциативной зоне в разных состояниях и в разные времена, индивидуум будет иметь и разную ассоциативную плотность, будучи то в лояльном, то в тревожном состоянии. Таким образом, страх и приязнь зависимы ещё и от вышеописанных настроек контраста и чувствительности, которые меняются, реагируя на степень экстренности ситуации, т.е. в одном и том же деле в разные времена можно испытать как приятные чувства, так и страх в зависимости от предоставленных условий.
Автор отдаёт себе отчёт, что гамма чувств, скорее всего намного сложнее, чем только что им описано, но он надеется, что в этом со временем разберутся более компетентные в данном вопросе люди, используя только что описанный механизм как теоретическую основу.
Автору ясно главное, что среди ассоциаций не существует благоприятных и неблагоприятных, они просто есть или их нет, но достаточность или недостаточность ассоциаций выражается чувствами, которые действительно можно определить как позитивные и негативные.
Чувства регулируют направление нашего поведения, заранее определяя его возможную благоприятность или неблагоприятность, зависящую от количества и качества ассоциативного материала, с помощью которого строятся образы нашего поведения физического или мыслительного.
ИЛЛЮЗИИ КАК ВАЖНОЕ ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЕ ЗВЕНО В РАБОТЕ АССОЦИАТИВНОГО УРОВНЯ.
Приступая к какой-либо новой деятельности, мы не можем ещё владеть всей её безупречной полнотой. Складывается противоречивая ситуация: с одной стороны — действовать можно только на основе сформированного ранее ассоциативного подбора, с другой — откуда же он может взяться, если практика ещё пока не заполнила пробелы в данной области нужными образами и связями. При обращении к такой зоне может возникнуть страх как закономерная реакция на ассоциативную пустоту. В этом случае и необходимы временные технологические элементы, замещающие до поры недостающие практические рассудочно-ассоциативно-поведенческие наработки. Так в местах этих отдельных пробелов фабрикуются конструкции, не имеющие прямого и полного отношения к данной практической реальности, которые следует называть иллюзиями. Они являются некоторыми компиляциями (усредненными перетасовками) уже имевшихся ранее в этой же области образов, а также перенесены из других, уже практикуемых нами, областей и предназначены для устранения этого серьёзного противоречия, которое состоит в том, что надо приступать к действию, для которого нет опыта, но и нельзя приступать к этому действию, потому что опыта нет. На этом начальном этапе освоения иллюзии чрезвычайно важны как временный, неизбежный технологический элемент. В процессе же дальнейшей практической деятельности все эти конструкции замещаются адекватным практическим материалом, и мы от иллюзий постепенно избавляемся, дополняя свой рассудочный и ассоциативный опыт.
Иллюзии являются как бы «волшебными» элементами нашего Внутреннего Мира в том смысле, что они никак не связаны с истинным пониманием механизмов бытия, а подобны наивному представлению о взмахе волшебной полочки. Нет никакого сомнения в том, что при выполнении поведения во Внешнем Мире, индивидуум будет непременно спотыкаться на подобных подменах не соответствующих реальности, а поэтому тут же замещать их по ходу дела. Так какой-нибудь полуволшебный прожект в нашем сознании постепенно преобразуется внешней практикой в совершенно реальный проект. В случае же если замысел так и не подвергается никакому практическому воплощению, то в нём в полной мере сохранности остаются все изначальные иллюзии. Таким образом, отстраняясь от практической самореализации, мы постепенно засоряем свой Внутренний Мир паразитическими иллюзиями. Человек, который слишком акцентирован на одной только мыслительной деятельности, т.е. на внутреннем поведении, рискует накопить их критическое количество, которое может совсем вывести его из адекватного восприятия внешней реальности. Реалистичность мышления любой личности, конечно, всегда зональная, т.е. одни зоны нашего Внутреннего Мира могут быть в большей степени забиты иллюзиями, а другие почти целиком заполнены практически полезными образами. Мы все, где-то реалисты, а где-то строим замки на песке, а порой и вообще из воздуха. Сложность заключается в том, рождение сверхновой идеи тоже начинается как создание воздушного замка, эту стадию, где одна иллюзия зиждется на другой, а та на третьей, избежать в таких случаях невозможно. Болезнь это или прозрение — не простой вопрос. Но ответить на него всё-таки можно: для этого надо отдавать себе отчёт, двигается ли данный индивидуум по своему мыслительному лабиринту безупречно или пребывает в одной и той же позиции, в одном и том же отношении. Иллюзии никогда не выдерживают серьёзного теста на непротиворечивость. Дальний поход в неведомое их непременно откорректирует, а умелые руки обогатят и отточат до полной адекватности. Таким образом, масштабная мыслительная деятельность явление более здоровое, чем умничать по мелочам. Но следует помнить, что большая идея рождается из большой иллюзии, а на этой, иллюзорной, стадии человеку будут постоянно говорить, что ему следует повзрослеть и заниматься делом, что лучше изобретать дверные ручки, чем работать над созданием искусственного интеллекта. Но искателю не следует бояться крахов и разочарований, соблюдая безупречность своего дальнего похода в неведомое, тогда и сумма иллюзий постепенно трансформируется в идею способную удивить и изменить мир.
Что тут можно сказать ещё? Слава дошедшим и горе прагматикам, купившимся на мелочную целесообразность.
Ни будь иллюзий в нашем начинающем новое дело сознании, оно вообще не могло бы воплотить в материале никаких новых вещей и идей.
ОЗАРЕНИЕ КАК ЭЛЕМЕНТАРНЫЙ МЫСЛИТЕЛЬНО-ПОВЕДЕНЧЕСКИЙ ШАГ И ПОДМЕНЯЮЩИЕ ЕГО РАССУДОЧНЫЕ ТРАНСЛЯЦИИ
Как мы уже видели ранее, поведенческая линия (она же линия осмысления или мыслительно-поведенческий образ), никогда не выстраивается постепенно, а только вся сразу, по траектории наиболее сильных ассоциативных связей. Поэтому сам процесс умопостроения не отмечается человеком, не контролируется и, конечно же, не управляется им. На рассудочном уровне сознания это всего лишь отдельные мелкие картинки, на ассоциативном — это уже облако представления, на поведенческом — окончательная линия, образованная внутри облака по траектории наибольшей ассоциативной яркости, сшитая теперь в жёсткую последовательность картин. Человек не может наблюдать процесс построения своей собственной мыслительно-поведенческой последовательности, он увидит только окончательный результат, т.е. готовую сшитую линию. Поскольку вся закулисная работа сознания, а точнее функция ассоциативного уровня, для него тайна, то приход мыслительного результата воспринимается как озарение.
Озарение — это элементарный акт в мыслительно-поведенческом процессе.
Любая, даже самая мелкая мыслительная работа совершается только на основе озарений, хотя в мелочах мы этого не замечаем. Озарение тем заметнее, чем масштабнее и неожиданнее идея посетившая нас.
Видимо, в силу своей незаметности, принцип озарения и не вызывает к себе необходимого и заслуженного уважения. Непризнание правомочности этого принципа вполне очевидно, если опять же обратить внимание на педагогические подходы. В школе нас учат только пошаговому решению задач. Это означает, что каждый такой шаг решения является самостоятельным поведенческим образом, состоящим только из одной рассудочной констатации. Понятно, что это очень неполноценное использование поведенческого уровня сознания, который при таких условиях оказывается целиком подчинённым рассудочному, поскольку просто пассивно транслирует его. Так называемое, рассудочное поведение — это межуровневая трансляция, в которой более высокий поведенческий образ состоит только из одного рассудочного. К сожалению, такая рассудочная трансляция возможна не только до поведенческого уровня, но и выше, что порой создаёт очень большие проблемы в человеческом обществе, но, тем не менее, настойчиво культивируется педагогикой. Педагогический подход, направленный на использование рассудочной межуровневой трансляции приводит к атрофии активных функций ассоциативного уровня сознания, а вслед за этим и вся жизнь человека превращается в пошаговое поведение и в пошаговую деятельность.
Автор должен признаться, что изначально не совсем заслуженно назвал рассудочный уровень рассудочным. Если быть более точным, то рассудком следует называть скорее процесс трансляции из этого уровня в поведенческий и далее, в деятельностный. Рассудок — это скорее подмена истинно поведенческих и истинно деятельностных образов констатациями, лишёнными живой динамики в силу их рассудочного происхождения. Данный уровень автор вынужден был назвать рассудочным, так как именно с этой своей стороны он, увы, нам более привычен.
Педагоги в основном исходят из того, что многие учебные упражнения можно решить путём такого пошагового рассуждения на основе правил, подменяющих поведенческие и деятельностные процессы, но они забывают о самом главном, что упражнения — это искусственно придуманные материалы, и в них уже заранее заложена рассудочная пошаговая разрешимость. В жизненных же задачах она не заложена, но у педагогов, будто бы весь мир состоит из одних только упражнений. Доверяя своих детей людям, для которых ничего кроме задачников в мире не существует, мы подвергаем их (детей) огромной опасности — неразвитию способности к озарению, как единственной формы постижения непредсказуемой реальности.
СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА: http://www.proza.ru/2008/11/30/332