Всегда интересно: а как знаменитое произведение встретили современники? Вот, например, бессмертная (как оказалось) комедия «Горе от ума»: как она была встречена? В действительности - весьма нелестно. Речь идет не о каких-то канувших в Лету ретроградах, а о гениях русской литературы: Пушкине, Гоголе, Белинском.
Пушкин в письме П.Вяземскому 28 января 1825 г.:
“Читал я Чацкого - много ума и смешного в стихах, но во всей комедии ни плана, ни мысли главной, ни истины. Чацкий совсем не умный человек - но Грибоедов очень умен”.
Гоголь:
«Все лица комедии Грибоедова суть такие же дети полупросвещения, как Фонвизиновы — дети непросвещения, русские уроды, временные, преходящие лица, образовавшиеся среди брожения новой закваски. Прямо-русского типа нет ни в ком из них; не слышно русского гражданина. Зритель остается в недоумении насчет того, чем должен быть русский человек. Даже то лицо, которое взято, по-видимому, в образец, то есть сам Чацкий, показывает только стремление чем-то сделаться, выражает только негодование противу того, что презренно и мерзко в обществе, но не дает в себе образца обществу“.
Белинский:
«В этом отношении «Горе от ума», в его целом, есть какое-то уродливое здание, ничтожное по своему назначению, как, например, сарай, но здание, построенное из драгоценного паросского мрамора, с золотыми украшениями, дивною резьбою, изящными колоннами... “
И далее о Чацком:
“Это просто крикун, фразер, идеальный шут на каждом шагу профанирующий все святое, о котором говорит».
Проходит 50 лет, Иван Гончаров в эссе «Мильон терзаний» отзывается о пьесе уже совсем иначе:
“Комедия «Горе от ума» держится каким-то особняком в литературе и отличается моложавостью, свежестью и более крепкой живучестью от других произведений слова. Она, как столетний старик, около которого все, отжив по очереди свою пору, умирают и валятся, а он ходит, бодрый и свежий, между могилами старых и колыбелями новых людей. И никому в голову не приходит, что настанет когда-нибудь и его черед.”
Что это значит, что пьеса живет уже 200 лет? Это значит, что книга уже в духовной сфере поколений, а значит и в вашей тоже, даже если она вами не прочитана. Молодые люди думают, что виртуальная жизнь возникла с интернетом. Виртуальная жизнь существовала всегда, ибо жизнь всякого человека по большей части виртуальна. В наших мозгах перемешаны герои детских сказок, базарные слухи, деловые инструкции, куски песен, первобытные страхи, клочки снов и черт знает что еще.
Бытие определяет сознание, но бытие духа не всегда совпадает с бытием тела. Люди, и часто, живут иллюзиями, а не бытом. Когда в 1926 г. умер Рудольф Валентино, жиголо, ставший знаменитым кино-актером, десятки поклонниц, которых он никогда не знал, покончили жизнь самоубийством. Девушки и замужние дамы оказывается не жили своей бытовой жизнью секретарей и домохозяек: для них реальной жизнью были грезы, где они встречались с Рудольфом Валентино. Таких примеров много и в наши дни. Можно вспомнить доярок в селах, бросавших недоенных коров, чтоб не пропустить очередную серию мексиканской мыльной оперы.
К чему этот экскурс? А к тому, что «Горе от ума» уже опрокинуто в нашу жизнь, просочилось в нее, пропитало наши мозги и историю.
После публикации пьесы современники приступили отгадывать, кто стоит за характерами комедии. Чацкий - Чаадаев? Молчалин - Жуковский? Кого это волнует теперь? В наше время, наоборот, характеры комедии стали узнаваемы в исторических лицах. Вот не столь давние примеры.
Фамусов о дяде Максиме Петровиче:
“На куртаге ему случилось обступиться;
Упал, да так, что чуть затылка не пришиб;
Старик заохал, голос хрипкой;
Был высочайшею пожалован улыбкой;
Изволили смеяться; как же он?
Привстал, оправился, хотел отдать поклон,
Упал вдругорядь - уж нарочно,
А хохот пуще, он и в третий так же точно“.
Казалось, такое низкое угодничество уже более невозможно в высших сферах власти. Но фарс повторился в не столь уж давние времена, когда члены советского руководства расслаблялись на даче Сталина, пьянствуя и холопствуя перед тираном. Однажды они прицепили к Хрущеву бумажку со словом "х*й" и он ходил весь вечер с этим ярлыком.
А вот другой герой комедии:
“В Камчатку сослан был, вернулся алеутом,
И крепко на руку нечист;
Да умный человек не может быть не плутом.
Когда ж об честности высокой говорит,
Каким-то демоном внушаем:
Глаза в крови, лицо горит,
Сам плачет, и мы все рыдаем“.
Но ведь это Ельцин!
А мог бы эпизод с Хрущевым произойти при Ельцине? Вполне!
«Горе от ума» стоит особняком в литературе, но в чем эта особость? Не слышно споров о том как понимать Хлестакова или Городничего, но не утихают споры вокруг Чацкого. Почему так?
Здесь надо отметить, что несмотря на то, что действие «Ревизора» происходит в провинциальном российском городке, а «Горе от ума» в московском высшем свете, проблематика «Горя от ума» специфически русская, а проблематика «Ревизора» универсальна.
Злоупотребления на местах господ/товарищей, которых может напугать только ревизор из центра - это тема не только русская, это сюжет всех времен и народов.
Глубинный конфликт «Горя от ума», делающий эту пьесу такой особой - это конфликт между евро-центристской элитой и населением азиатской страны. Это российский конфликт незнакомый Европе. Именно этот конфликт делает «Горе от ума» не просто современной, но даже актуальной пьесой. Особенно сегодня, когда утеряны западные территории и азиатская консоль усилилась. Именно это причина споров о Чацком, ибо Чацкий как раз воплощает этот конфликт в себе.
Европа не знала этого конфликта и не может служить примером его разрешения. Однако, нечто похожее происходило в Америке, где подобно Российскому крепостному праву, существовало рабство в южных штатах в грибоедовские времена. Благодаря федеральной тарифной политике сырьевые южные штаты фактически кормили индустриальные северные штаты. Когда южные штаты решили выйти из союза, Президент Линкольн развязал войну, освободил южные штаты от независимости и, заодно, от рабства. Война была очень кровавой, но для северной элиты вполне успешной, к тому же те, кто мог откупиться (300 долларов), не призывались. Южные штаты оказались оккупированными, страну удалось объединить и поддерживать с тех пор относительный социальный мир: на первых порах за счет внутренней экспансии (вытеснение индейцев в резервации), а в дальнейшем - за счет внешней. Освобождение от независимости ради высших человеческих ценностей практиковалось с тех пор широко: от Гавайских островов (сахар) до Ирака (нефть).
В России крепостное право отменили бескровно («по манию царя») в те же линкольновские времена. Россия, как и США, продолжала экспансию, но в отличие от Америки, Россия не могла переварить заглотанное - мешала неуклюжая централизованная система. Причем, если американцы вовремя возвращали трудно-перевариваемые куски (Филлипины), то Россия мучалась заглотанным аж до 1991 года, когда организм прогнил настолько, что пришлось живые части тела отрубить. Победителем оказалась все та же евроцентристская элита, экономически закабалившая страну, превратив азиатскую часть в сырьевой придаток.
Конфликт, однако, не разрешен. Российские нувориши не обладают евро-американской культурой вежливых филантропических улыбок и кичливо рисуются своим(?) богатством. При этом они еще и презирают обворованных соотечественников: что ж вы так ленивы, что и не дрались и не сбежали? Оставшиеся за бортом, как это обычно бывает, сбиваются на давно протоптанную дорогу национализма. И вот, либеральные умники вместо того, чтобы предложить реальные меры разрешения конфликта (скажем, перенести столицу на Восток), начинают навешивать ярлыки на недовольных - фашисты, националисты, ксенофобы и т.д. Это все равно, как поставить табличку у треснувшего моста, чтоб тяжелые машины не ездили. Пройдет время, уже надо будет извещать, что мост только пешеходный. Надо мост чинить, а не таблички вешать. Хотя, конечно, мост чинить - деньги стоит, а табличка - о, мы ж предупреждали! Как видно на примере Америки, такая ситуация весьма нестабильна и может привести к дезинтеграции страны.
Вернемся, однако, к Чацкому. В чем отличие Чацкого от "либерального" российского путешественника вернувшегося домой?
Чацкий по возвращении говорит:
“Когда ж постранствуешь, воротишься домой,
И дым Отечества нам сладок и приятен! “
Так не скажет евро-центрист. Нет, он будет рассказывать об аккуратных немецких домиках и ругать Москву.
Это еще Лермонтов заметил:
“А если вам и попадутся Рассказы на родимый лад -- То, верно, над Москвой смеются Или чиновников бранят." Прошло уже почти 200 лет, уже кто только не властвовал, а в России все "над Москвой смеются Или чиновников бранят”.
Вот, как пример, отрывок из беседы князя Козловского с маркизом де Кюстином на пароходе в Россию в царствование Николая 1.
- Правительство в России живет только ложью, ибо и тиран, и раб страшатся правды, - говорит князь Козловский. И далее там же: - Через три месяца вы вспомните, что я был прав. А до тех пор, и пока мы одни, я хочу обратить ваше внимание на самое главное. Я дам вам ключ к разгадке страны, в которую вы теперь направляетесь. Думайте о каждом шаге, когда будете среди этого азиатского народа.
В этом коренное отличие радикала Чацкого (но не либерала!) от евро-центриста Козловского: одному и дым отечества приятен, другому не по нутру возвращаться в страну «этого азиатского народа».
В другом месте Чацкий восклицает:
“Как с ранних пор привыкли верить мы,
Что нам без немцев нет спасенья!”
Так никогда не скажет евро-центрист. В скобках надо заметить, что с засильем немцев не все так просто. В комедии вообще редко встречаются истины в последней инстанции и герои отнюдь не так одномерны, как их принято изображать. Так вот о немцах.
Репетилов:
"По статской я служил, тогда
Барон фон Клоц в министры метил,
А я -
К нему в зятья.
….
Женился наконец на дочери его,
Приданого взял - шиш, по службе - ничего.
Тесть немец, а что проку?
Боялся, видишь, он упреку
За слабость будто бы к родне!"
У Фамусова, русского барина, никакой боязни нет, что обвинят в «слабости к родне».
"Нет! я перед родней, где встретится, ползком;
Сыщу ее на дне морском.
При мне служащие чужие очень редки;
Все больше сестрины, свояченицы детки;"
Как говорится, что русскому здорово - то немцу смерть.
Закроем скобки, вернемся к Чацкому. В сцене с Фамусовым Чацкий обличает угодничество минувшего века. В речи Чацкого нет ничего революционного, наоборот, он ссылается на авторитет государя:
“Да нынче смех страшит и держит стыд в узде;
Недаром жалуют их скупо государи“.
Однако именно эта весьма умеренная речь вызывает совершенно неадекватную реакцию Фамусова. Он затыкает уши и нарекает Чацкого и карбонарием, и вольтерьянцем. «Вот рыскают по свету, бьют баклуши, Воротятся, от них порядка жди.” - повторяет он скороговоркой. Фамусов озабочен не столько вольнодумством Чацкого, сколько возможностью изменения «порядка».
Но кто он такой, Чацкий? Почему Фамусов принимает его? Почему ему дозволено язвить и насмехаться? Каково его положение в обществе, которое дает ему право вести себя столь независимо?
Дело не только в том, что он сын друга Фамусова и с детства бывал в доме. Причина еще и в том, что Чацкий близок к правительству.
Молчалин:
"Татьяна Юрьевна рассказывала что-то,
Из Петербурга воротясь,
С министрами про вашу связь,
Потом разрыв... “
Что ж это за связь и разрыв? Речь, видимо, идет о подготовке Конституции во времена Александра 1. Конституцию разработали и сами испугались. Заготовили манифесты и планы, но ничего не случилось. Не случилось именно потому, что фамусовы не пропустили. Вот почему Фамусов спешит прицепить к Чацкому ярлык покруче: карбонарий, вольтерьянец, что нынче могло бы звучать, как идеолог терроризма.
На это сопротивление правительственным новшествам есть и другой намек в пьесе.
Фамусов:
"А наши старички?? - Как их возьмет задор,
Засудят об делах, что слово - приговор, -
------
------
Я вам скажу, знать, время не приспело,
Но что без них не обойдется дело."
Да, без старичков дело не обошлось: Сперанского заместили Аракчеевым, конституцию - военными поселениями. Именно здесь кроется двойственность Чацкого: он презирает этих старичков из дней минувших, но будучи анти-западником Чацкий весьма близок к ним по умонастроению и речам.
Фамусов:
"А всё Кузнецкий мост, и вечные французы,
Оттуда моды к нам, и авторы, и музы:
Губители карманов и сердец!
Когда избавит нас творец
От шляпок их! чепцов! и шпилек! и булавок!
И книжных и бисквитных лавок!.."
Чацкий:
"Смешные, бритые, седые подбородки!
Как платья, волосы, так и умы коротки!..
Ах! если рождены мы всё перенимать,
Хоть у китайцев бы нам несколько занять
Премудрого у них незнанья иноземцев."
Не правда ли, в сущности это один пассаж, если не знать, что первая часть Фамусова, а другая - Чацкого.
Это тот самый конфликт в себе, о котором мы уже говорили. Это совпадение Чацкого с Фамусовым никогда не укладывалось в привычную схему радикально настроенного деятеля. Гончарову даже пришлось признать Чацкого тронувшимся, совсем как это уже сделала Софья и тугоуховские.
«Он точно «сам не свой», начиная с монолога «о французике из Бордо» — и таким остается до конца пьесы», - пишет Гончаров в эссе «Мильон терзаний».
Это очень важное замечание. Чацкий сумасшедший как по меркам фамусовых, так и по меркам либералов. Первые не понимают его филлипик о «свободной жизни». «Слава Б-гу победили в войне, прошли пол Европы - и без свободной жизни обошлись. Зачем народ мутить и развращать?» - рассуждают «наши старички».
Либералы тоже никак не поймут, чем раздражают Чацкого «смешные, бритые, седые подбородки”. «О чем он? Европа впереди, в книгах все расписано, надо только догонять. Эти азиаты уже научились пить из чашки вместо блюдца и теперь нельзя отступать. Пусть учатся фраки носить, а то стыдно гостей из Европы в дом позвать».
Но за этими фраками скрывается более глубокая проблема - это укоренившаяся уверенность, проникшая в глубину народа, что в России все ненастоящее, второсортное. У Короленко описан целый город ненастоящий, сами жители убеждены, что у них все ненастоящее: купцы, сапожники, покупатели, заказчики, торговцы, ремесло. И это убеждение, кстати, и ныне живо.
Вот с чем боролся Чацкий. Боролся неуклюже. Дело, конечно, не в бритых подбородках, но он попадает в тот же капкан национализма, что и нынешние противники засилья пустой вульгарной «попсы». Здесь очень трудно провести линию между поддержкой истинных культурных ценностей и зажиманием рта неугодным. Это как раз проще всего: подменить одну субкультуру, чужеземную, но мастерски сделанную, другой, спущенной сверху, квасной. "Коровою в перчатках лаечных", как говорил Маяковский.
Чацкий проиграл. Он не мог не проиграть. Выбор невелик: или низвергать филлипики на головы ошарашенных князей тугоуховских или присоединиться к Репетилову, поехать в Английский клуб и витийствовать перед «соком умной молодежи».
Чацкий со всеми острыми углами неприемлем ни для тех, ни для других, и в то же время, перетягивается обоими лагерями. Только приходится отсекать выпирающие куски, когда Чацкий не влезает в уготованную схему.
Тут пора сказать, что вся пьеса от заглавия, до последней фразы пронизана иронией. Причем иронией редкого свойства, когда автор иронизирует не только над теми героями, которых он хочет осмеять, но и над свим любимым героем, которому он доверяет высказать свои сокровенные мысли. Ирония - есть драма рассказанная с усмешкой. Пьесу можно прочесть вообще не догадываясь, что Грибоедов подсмеивается над Чацким, как это обычно и принято, а можно превратить Чацкого в фигляра, что будет совершенно неверно.
Стоит, пожалуй, подробнее остановится на остальных героях пьесы, чтоб пояснить мысль о сквозной ироничности комедии.
Начнем с Молчалина. Напомним, что комедия как раз начинается со сцены, где слышны звуки флейты. Это Молчалин играет на флейте. Для чиновника музицирование на флейте весьма необычно и уж никак не может вызвать насмешку. Если попытаться составить служебное резюме (как ныне принято), то мы узнаем, что Молчалин не родовит («безродного пригрел и взял в свое семейство»), но человек очень деловой («один Молчалин мне не свой, И то затем, что деловой”).
Над чем же здесь смеяться? Но, мы знаем, что именно Молчалин более всего вызывает насмешки Чацкого. Здесь не только ревность к Софье. Насмешкам подвергается характер Молчалина, его поведение.
Современный критик (Александр Белый) подметил, что описание Софьей душевных качеств Молчалина:
"При батюшке три года служит,
Тот часто без толку сердит,
А он безмолвием его обезоружит,
От доброты души простит;
И между прочим,
Веселостей искать бы мог;
Ничуть: от старичков не ступит за порог;
Мы ре;звимся, хохочем;
Он с ними целый день засядет, рад не рад,
Играет..."
по существу совпадает с наставлениями святителя Дмитрия Ростовского:
«Бывай ко всем тих, бестщеславен и кроток, да явишься истинным христовым подражателем и учеником - без порока». «Особенно охраняй себя от ярости, гнева и злословия, да не помрачится у тебя сердечное око».
Белый пишет в своем эссе «Осмеяние смеха. Взгляд на «Горе от ума» через плечо Пушкина” :
“Специфически важно, что молчание как религиозная добродетель противопоставляется смеху. Святитель Дмитрий Ростовский в «Алфавите духовном» специальную главу посвящает тому, «чтобы хранить себя от смеха, празднословия и кощунства». Смеха следует беречься («да не лишишься благодати Божией, и да не соделаешь душу твою пустою»). Полезнее вообще воздержанность в слове («кроме нужды, никогда не желай что либо сказать, или возвестить. Ибо от этого, обыкновенно, рождается много зла»). Еще лучше - молчание: «Молчание есть начало очищения души» “.
Вот именно это лицемерное святошество, вполне пригодное для делания чиновничей карьеры, и высмеивает комедия, а отнюдь не карьеризм только. Чацкий высмеивает не Молчалина, как чиновника, он высмеивает эту проповедь «хранить себя от смеха”, эту лукавую умеренность и аккуратность. Поэтому так ненавистен Чацкий всем святошам и чернорясникам был и будет.
«Где запрещено смеяться, там, как правило, и плакать нельзя”, - подметил Станислав Ежи Лец.
Другой тип приспособленца - это Скалозуб. Если не подозревать, что Скалозуб ироничен, то полковник выглядит дуб дубом, как его и принято обычно изображать на сцене. Если же мы согласимся, что Скалозуб не лишен иронии, то тогда придется признать, что он один из умнейших характеров комедии. Но умен умом циническим, умом маккиавеллиевским, а не горяче-наивным умом Чацкого.
Уже само имя Скалозуб свидетельствует, что полковник любит посмеяться.
"И Скалозуб, как свой хохол закрутит,
Расскажет обморок, прибавит сто прикрас;
Шутить и он горазд, ведь нынче кто не шутит!"
Но какого рода эти шутки: солдафонский юмор - или тоньше? Никто не сомневается, что Скалозуб может отколоть шутку с товарищами, но ироничен ли Скалозуб?
Во-первых, надо признать, что в комедии есть пример, где Скалозуб шутит, используя игру слов:
“Наездница, вдова, но нет примеров,
Чтоб ездило с ней много кавалеров.
На днях расшиблась в пух,-
Жоке не поддержал, считал он, видно, мух.-
И без того она, как слышно, неуклюжа,
Теперь ребра недостает,
Так для поддержки ищет мужа“.
«Теперь ребра недостает, Так для поддержки ищет мужа.” - это совсем неплохо, если еще добавить аллюзию, что Ева была сделана из ребра Адама, “для поддержки» тоже.
Можно, однако, предположить, что не только Чацкий подсмеивается над Скалозубом, но Скалозуб подтрунивает над Чацким.
Вот Чацкий разражается гневной филлипикой «А судьи кто?..» в сцене с Фамусовым. Фамусов уходит.
Остается Скалозуб, который «приземляет» сцену:
С к а л о з у б
"Мне нравится, при этой смете
Искусно как коснулись вы
Предубеждения Москвы
К любимцам, к гвардии, к гвардейским,
к гвардионцам;
Их золоту, шитью дивятся, будто солнцам!
А в Первой армии когда отстали? в чем?
Всё так прилажено, и тальи все так узки,
И офицеров вам начтём,
Что даже говорят, иные, по-французски."
Занавес. Мы не знаем реакции Чацкого.
Вообще, если мы перечитаем сцены с участием Скалозуба и заподозрим, что его реплики ироничны, то характер Скалозуба приобретет глубину и станет более понятным его быстрое продвижение по службе. Тогда можно заподозрить, что Скалозуб понимает это общество, презирает его, но в отличие от Чацкого, который выглядит наивным на фоне фамусовых и тугоуховских, Скалозуб цинично использует этих людей, прикидываясь эдаким воякой-шутником.
Комедия кончается совсем не комически. Чацкий изгнан и осмеян, Софья опозорена, Молчалин потерял место. Но не драма собственной дочери волнует Фамусова, нет, его волнует как это будет воспринято в свете.
“Моя судьба еще ли не плачевна?
Ах! Боже мой! что станет говорить
Княгиня Марья Алексевна!”
***
Известно, что во время Декабристского восстания под грохот выстрелов, блуждая по Зимнему дворцу, императрица Мария Федоровна восклицала: «Господи, что скажет Европа!».