- Сижу за решёткой в темнице сырой, - напевала Хураганья. - Стальные оковы на теле моём...
- Деревяшка эта, - вдруг молвила она с возмущением, - унижает моё воображение. Эй, Охотник! Зачем меня в оковы? Я что, государственный преступник? Ну полезла в кукурузу - так ведь и не сорвала даже!
- Указание, - ответил Охотник, подняв глаза к небу. - Сверху. Ловить монахов. А ты - монахиня, хоть и вырядилась мужиком. Я тебя помню. Вы со Стриженым и драконом молибожек отогнали.
- А. Это благодарность у вас такая.
- У них. А моё дело - исполнять. Они меня за вруна держат. Разве кто из них на крышу вылез? Один я.
- Ты. Спасибо, предупредил тогда.
- Вот, - обрадовался Охотник. - Я не вру. А они не верят. Им сказали - молибожки за вами идут, из-за вас все беды. Решили отловить монахов - от греха.
- И вот так, в ярме и бечёвках, я проведу остаток жизни? Есть хочу! Дай кукурузы,а?
Охотник помрачнел.
- Раз ты колдунья, руки освобождать не велено.
- А ты меня сам накорми. Здесь ты начальник. Хочешь - кормишь.
- Ага. С усадьбы. Поля молибожки съели. Голодать будем.
- Одного початка тебе жалко? Тогда дай два - это уже широкий жест, легче с жлобством справиться.
Ушёл Охотник. Небось, глодать свой сохранённый от притязаний початок. Есть уже не хочется. Уже хочется лечь и спать, все сроки голода пройдены. Её самопознание в фантастическом бреду обернулось сначала голодом, а после - и голодной тюрьмой. Что оно хочет ей сказать? Что воровать - грех? А умирать от голода - не грех? Это глупости. Система самосохранения у Саньки нетленна. Когда на кону жизнь, чужая собственность не свята. Тем более собственность этих комариных кормильцев, что оставляли старушку на съедение молибожкам... Не поймали бы Саньку - утащила бы целый рюкзак кукурузы, не дрогнув душой.
Но поймали. Генза как в воду глядел.
Итак, Охотник - в её мозгу исполнитель наказаний, назовём Инспектор. Мата Мерседес - это самозащита, осознание своего "Я".
Генза... Может быть, тело? Дитя любящее и любимое, чистое и мятущееся... Значит, не тело. Значит, душа.
Ага. Инспектор не даёт её кормить за счёт комариных жителей. Вот кто тело! Жители. Мол, всё тут моё. Зъим или надкусю.
Молибожки. Система самоуничтожения её, Саньки, мозга, сиречь души и мысли.
Са-та'на - да сама Санька в порыве самоуничтожения. Суицидальный центр.
Пацан, Пёс и Газель - это её привязанности. Кто-то, кого её душа избрала в помощники.
Нисса Мервин, Ай Дин? - её отстранённый интеллект, что вещает умное не к месту.
Всё!
Так что? Чтобы телу угодить, надо в модненьком ходить? Или - зарядку по утрам и не курить! Мол, Пацаном станешь, душу-Гензу драконом заделаешь?
- Инспектор! Тебе чего надо - зарядку, или к косметологу на последние гро'ши? - спросила Хураганья Охотника: пришёл ведь!
Он поднял брови и поднёс к её рту солёный варёный початок.
Хлынула голодная слюна, и Хураганья вгрызлась в кукурузу, забыв о своей стройной системе самоанализа. Горчит слегка, вроде просроченной овсянки, но есть можно. Наверное, они кукурузу початками хранят, лет по пять. Типа НЗ. Списывают - и штрафникам!
Когда наелась - с ошеломляющей ясностью поняла, что этот початок уничтожил её систему.
Инспектор - исполнитель наказаний. Он НЕ должен её кормить.
Заплакала. Не бил он её - вот и построила глупую схему. Защититься пыталась от того, что жизнь её здесь РЕАЛЬНА. Она в реальном плену у кого-то, кто хочет поймать всех монахов округи.
Ах, Хураганья. Надо смотреть правде в глаза...
Её глаза закатились и она повисла на верёвках. Каплями падали медленные слова Охотника, разбивались на слоги, снижался тон голоса, переходил в рёв и тикали-тикали часы перед глазами. Три. Шесть. Девять. Двенадцать.
Леденящая боль судорог. Лошадиная доза визобора, в котором варился початок, начала ломать магию... интеллект... тело.
- Генза! - вдруг вспомнила она. - Генза! Прощай! Меня отравили.
Генза метался по поляне, кляня себя за то, что не смог удержать Хураганью, или хоть пойти с ней. Молибожки атаковали именно его, и Хураганья сумела проскочить их оцепление.
Она была так голодна! Сам Генза старался не думать о еде, да и некогда было. С того дня, как он спас Хураганью из воронки, а потом она вызволила его, прошла неделя. Неделя непрерывных наскоков молибожек. Пацан изнемогал в бесконечном бою, с трудом определял число молибожек, допустимое для еды - и если перебирал, то грелся так, что терял координацию: пьянел.
Газель уже давно не лаяла - просто шла за Хураганьей, даже не смотря по сторонам. Пёс перестал воспарять и носился вокруг Пацана, пока были силы. Потом поплёлся за Газелью. Голод сломил Собак.
Генза тратил Силу, полученную днём, в ночных боях, и к утру истощался, хотя почти перестал греться - лишь его чешуя становилась всё крепче. Наверное, он научился жить во сне: за неделю поспать не удалось ни минуты, хотя Хураганью он укладывал спать на несколько часов.
Ясно, что Са-та'на изматывала их, подгоняя зигзагами к Комарикам. К искушению. Там люди и еда.
Там люди знали Гензу и Хураганью, им не следовало показываться в деревне... Хураганья настояла. Надо было достать еды из-за Преграды, но измученный Генза этого не смог.
Дрожали ноги. Генза рухнул на колени и вслушался в себя. Где ты, изначальная тихая связь с Хураганьей?
- Прощай. Меня отравили, - забормотал он, настраиваясь на Хураганью. - Чем?
Салатовая аура и изломанное судорогами тело. Визобор. Снова визобор. Тень Иоля всё не уходит с Трилора...
Дай силы, Солнце! Нет его. Солнца - нет. Ночь на дворе, и Пацан тоненько стонет в голове: у него уже тоже нет сил.
Генза вскочил на ноги.
- И здесь теперь Долина Слёз! - прошептал он. Голоса уже не было, иссушенные губы потрескались и кровоточили. - Ты, бездонное небо! Здесь теперь бой! Так где же мои тучи и молнии?
Ледяной ветер завыл высоко в небе: Генза снял запрет, ненароком наложенный на погоду, и тучи перевалили горы и стеной ринулись навстречу такой же чёрной стены с океана. Генза был их целью, Генза - и Пацан.
Генза подбежал к осаждённому молибожками Пацану, коснулся его горячего плеча - и принял в себя все молнии небесного воинства. Не столб - смерч белого огня рухнул вниз. Побежали прочь молибожки. Не успели - вплавились в бока гигантской стеклянной воронки. Пёс воспарил заранее и был далеко, Мервин исчез пару дней назад, Газель пропала с Хураганьей - и лишь две фигуры красного хрусталя украсили дно воронки, два крылатых дракона. У большего на голове испускал фиолетовые лучи венец Преграды. Так решил Генза. Так решил Дракон.
Осталось ли в их телах что-либо более материальное, чем свет? - Вряд ли. Их теперь не убивала температура - они могли действовать тотчас.
- К Хураганье? - спросил Генза, и удивился, услышав ответ:
- Там ведь и Газель. Зови Пса.
Крылатые алые тени взвились в тёмные тучи, загородившие восток. Они теперь видели далеко: звёзды вели их. Не земля.
Зря удивлялся Генза. Теперь ведь и он не говорил - только мыслил и чувствовал мысли Пацана. Он уже не обладал магией: вся Сила была теперь в Венце, и ему следовало принять решение, куда направить эту Силу.
Если он чувствует мысли Пацана, может ли помочь Хураганье - он, такой бесплотный и бессильный? - Может! Он может вызвать в ней самой силу бороться - и победить! Нужна ли тут магия?
Генза вслушался в Хураганью. Что-то билось в ней, запертое телом, что-то очень сильное и мудрое. И впрямь он видел Хураганью женщиной - не Святой. Откуда же признание Матой, это имя другое... какое? - Гортензия! Вот кто заперт телом!
Генза позвал её - Гортензию. Бурный отклик ошеломил его, разом передав огромную массу информации. Это - потом. Сейчас нужно инвертировать чувства тела Хураганьи. Холод - в тепло; судороги - в массаж. Как просто! Как податливо тело... Генза и не знал, что для этого нужно так мало: лечил Силой, рубил как топором... А тело словно пони под седлом: слушается беспрекословно. Теперь Хураганья уснёт... Готово. Принимай связь, Гортензия. Раз ты заперта - через Гензу.
Он уже знал, чего ему ждать: его бесплотное тело вникло в информацию Гортензии. Ему уже известно, что венец во сне опасен, но спят они - душа и тело Хураганьи, а Генза контролирует их венец через свой... Так. Получилось. Визобор раскачал тело Хураганьи, Генза придал ему сил через венец Гортензии, и теперь наблюдает.
Она должна справиться сама. Иначе не уйдёт на свои небеса, а погибнет здесь, на Трилоре. Сама и... ну конечно! - с Матой... Гретой.
Головоломка сложилась, Генза получил передышку. Два часа до рассвета.
***
- Ты единственны й? - спросила Мата Мерседес укрывшегося у неё Охотника. - Неужели больше никого?
- Точка перегиба, - встрял Мервин. - Один кристалл в пересыщенном растворе - и посыпалось.
- Я Охотников соберу, - предложил Охотник. Задумался. - Люди... как всегда. О себе думают, злятся, жизни боятся... Нашли свинью шелудивую, в жертву счастью своему готовят.
Охотник тогда ворвался на Совет старейшин, горя мщением: с какой стати Хураганья отравлена пищей, что для неё принесли? Как можно?
- Не твоё дело, - сказали ему. - Ты сторож, а не старейшина.
Они сидели кучкой чуть не в темноте. Кто-то был там... чужой. Охотник проворонил приход чужого. Ну да! Он с Хураганьей был, а помощников нет.
Тогда Охотник ушёл из села - одному ему Хураганью не спасти. Кто поможет? - Мата, его давний друг и советчик. Когда молибожки шли на село, Мата гостила у него, её беспомощность была инсценирована ради знакомства с Гензой...
- Поторопиться бы, - сказал Охотник. - Боюсь, на рассвете её сожгут, я Охотников собрать не успею.
Нисса заволновалась.
- В точке Перехода рвётся связь миров. Фактор Перехода должен быть на месте!
- Вы, как всегда, правы, Ай Дин, - пробурчала Мерседес, взвалив мешок на плечи. - Здесь у меня не всё: только центральная зона фактора. Я не тяжеловоз, сколько смогла...
Мервин потёр ладанку Гензы и снял её с толстой шеи. Передал Мерседес.
- Контакт прерван. Персоны на границе Радуги. Приёмная зона подключена.
- Апельсин не почистив, зёрнышки считаем, - возразила старушка. - Генза не выполнил миссии.
- Фактор изоляции активирован, - парировала нисса. - Рано не поздно.
Охотник благоговейно вслушивался в диалог. Мата Мерседес прищурилась: кажется, здесь появится ещё один Святой? Вдруг хихикнула.
- Пойдём, Ромуальдик, - велела она. - Опоздать было бы нелепо. Ты смотри внимательно: будет что потомкам рассказать. И прощай. Не вздумай меня спасать! Не вмешивайся! Молчи - и смотри. А про собачку - не забудь.
Охотник вскочил на громадного битюга. Скакунов тут не водилось. Тяжёлый топот и шорох падающих с тропы камней возвестил об отбытии. Мерседес опередила его ненадолго: упражнение 27 по перемещению в пределах изолированного небесного тела было нынче в самый раз.
***
Хураганья не могла больше терпеть эту боль: попытка справиться с ней ничего не дала, боль лишь усиливалась, выгрызая её позвоночник, опустошая спинной мозг, лишая контроля над движением... Надо подчиняться. Ледяной озноб надо менять на тепло, уходить в медитацию, отстраняться от тела... В медитацию - или в смерть? Неважно. Такую битву с телом не выигрывают. Пока мозг ещё мыслит, она им воспользуется.
Тепло! - Тёплая волна в крестце поползла вверх по позвоночнику. Сейчас дойдёт до поясницы, начнутся судороги...
Судороги... - Как приятно размять мышцы!
Волна мечется туда-сюда. Тепло - дрожь - тепло. Уплывает мысль, и Хураганья засыпает. Судороги утихли. Жаль. Было хорошо.
... Она стояла в длинном светящемся туннеле. Стены бутылочно-зелёные, словно жадеит или нефрит.
Нет! Она не стояла. Висела над полом этой ослепительно красивой трубы. Жестокий ветер выл в трубе, но её горностаевая мантия была недвижна. Венец из эдельвейсов стискивал виски... привычная боль. Зачем она тут? А! Надо навестить кристалл.
Она двинулась - полетела - воспарила вдоль трубы и всосалась в готическую комнату, имитирующую формой кристалл. Зеркальные грани отражали её... Великую Ведьму Империи Касания.
- Гортензия! - раздался пронзительный голос Са-та'ны. Нимфетка поганая. Зеркало напротив затуманилось, в нём проглянули невинные зелёные глаза Аннелоры, протянулась рука...
Венец выстрелил синими лучами, обдирая мясо, и на место мордашки подлой девицы пришла отвратительная насекомья морда. Фасеточные глаза вращались, двигались жвалы, клешня беспомощно клацала под лучом, усыхала... осыпалась пылью.
Лучи чертили крестом каждое зеркало, где роились теперь молидьяволы - и зеркала очищались. Медленно стихал трескучий призыв "Гортензия!", что раздавался из зеркал. Снова ветер. Укрыл зеркала изморосью и утих.
- Нет! - велела Санька. - Слепой кристалл мне не нужен. И почему здесь холодно?
Потекли слезами заросли инея, испарились. Гортензия - Санька отразились в зеркалах вновь - рядом. Две головы, одно тело.
- Кристалл открыт и венец теперь в нём работает! - сказала чужая голова. - Уровень силы возрос на порядок.
Так. Значит, не зря ей Гортензия мила... Своё - да не любить?
Головы вдруг слились, и Санька одобрительно хмыкнула:
- Эк ты рассчитала, Гортензия!
Хураганья проснулась, потянулась - и воспарила в камере. Оковы Охотник снял, можно отдохнуть. Верно думал тот сушёный Иоль: визобор наращивает Силу. Вернее, совершенствует аппарат её восприятия - саму ведьму. Гортензию. Саньку. Хураганью.
Пора разобраться с тюремщиками...
С подоконника в длинном прыжке слетел Мервин. Мазнул хвостом по бритой голове, устроился на плече.
- Привет, животное великое. Твёрдо знаешь, когда прибыть: когда я сама уже справилась.
- Генза дал им шанс, - пропищал Мервин. - Дай и ты. Посмотри на них. Узнай.
- Членораздельно. Вы, как всегда, правы, Ай Дин, - согласилась она, и ощущение Силы вдруг ушло...
Проснулась. Странный сон. Однако теперь она жива и, действительно, без оков!
Её скрутили мигом. Что может слабая женщина против двух вонючих комариных кормильцев? - Только завизжать.
***
В толпе не было детей. И то хорошо. Хоть их поберегут от зрелища. Её привязали к столбу.
Почему-то всё стало безразличным - только смотрели глаза, и разум холодно отмечал какие-то несущественные детали.
Стволы иолей горелые. Займутся плохо, зато задымят. Полезно. Задохнуться в дыму приятнее, чем сгореть заживо.
Тащат ещё. Ветки, вот дерьмо. Они-то горят весело, а их валят ей под ноги. До колен.
Откуда зажгут? Костёр высокий. Может, всё же снизу? Её одежда задержала бы огонь... сняли. Ещё в камере. Напялили просмолённую хламиду. Если поджать ноги, её дым тоже сможет удушить. Надо уловить момент.
Лица. Испуганные. Надо же... Ещё - заинтересованные. Это вернее: всё же человека жгут. Похоже, впервые...
На помосте старцы без косиц. Лысые. Что-то тараторят, не слышно, что. Голосит та толстая матрона, что не пустила Мату Мерседес.
- Люди! - кричит она. - Разве эта женщина принесла вам зло? Жгите молибожек! Мы не погибли, молибожки ушли. За что жечь её?
- Она защитила вас! - вторит Охотник. Газель... Газель!.. рвётся у него с верёвки, воет. Трос, а не верёвка. Не порвёт. Прощай, девочка. Наши мужчины где-то заплутали.
Теперь на помост залезает труп, что она пыталась оживить в пещерах. Иоль! Живой! Лицо искажено ожогами. Не лицо - маска. Прячет под капюшоном.
- Монахи ведут за собой молибожек, - говорит он. - Вот, девочка вам подтвердит.
Ха. Девочка. Са-та'на. Глазки вниз, ручки под фартучком. Клешни, то есть. Что скажешь, насекомое?
- Они сожгли ярмарку, - говорит Аннелора тоненьким дрожащим голоском. - Сожгли моих родителей, сестру, много-много других людей. А потом ушли в лес. Молибожки шли за ними, это точно. Где они - там молибожки.
Толпа гудит, ревёт, Са-та'ну обнимают глупые бабы. Что же они? Она чужая! И в дом?!
- Где же они, мои молибожки? - вдруг кричит Хураганья.
Люди с опаской оглядываются.
Несут факел. Нет, два. С двух сторон. Ветра нет. Дело затянется.
- Это Святая Хураганья! - хрипло пищит Мата Мерседес. - Не грешите, люди! Святая - наша защитница. Она явилась нам на помощь! Не нам чета!
- Ах, Хураганья? - строго говорит Иоль. - Так она и принесла магию на Трилор.
Что же. Тут ты прав, Иоль. Только не принесла - а взорвала спокойствие Тридера, упав в дыру Преграды Мира... Не объяснишь.
- Ещё Монахиня! - призывает Иоль. - Туда же её! Что же стоите, люди! Господь привёл вам ещё виновную!
- Не трогайте! - отбивается Мерседес. - Нет! Только не бросайте ЭТО в костёр! Это Память Трилора!
Иоль спускается с помоста и швыряет котомку Мерседес к самым ногам Хураганьи. Настоятельницу привязывают рядом: спина к спине.
Поджигают. Ну что же. Пора уж.
Мата неожиданно хихикает.
- Только не бросай меня в этот терновый куст! - пищит она. - Отличная сказочка с твоей Земли, Гортензия! Смотри, как сработала!
Она пинает пяткой ногу Хураганьи.
- А ты всё же недоросль. Без меня бы не справилась. А мне каково? Ради тебя создавать Резерв - в Заповеднике?!! Если бы не Ай-Дин...
- Мата, я не поняла, - шепчет Санька.
- Грета я, а не Мата. Тебе ли не знать! Вовсе не включилась. Не пора было - так не лезла бы сюда. Планы твои все в дырах...
Мерседес завертелась, поджимая ноги. Санька последовала примеру.
- Ага! Котомка занимается! А ну, собери ячейку, а то Газели лишишься. Ей здесь не место. Мало Пса... Давай, оп!
Дикая боль ожога: котомка прогорела и вспыхнули дощечки Поющего Дерева. "Всё прошло, всё!", - запело в мозгу.
"Это я-то не включилась?" - Санька собрала Газель в ячейку. Жжёт. Дощечки весело трещат.
"Всё прошло...".
Хураганья исчезла. Следом за ней исчезла Мата Мерседес.
***
Гензе было плохо. Так много людей - и так мало доброты. Много ли им нужно: только покой, сохранность посевов и имущества, дети... И вот всё, что может это малое отобрать, сразу записывается во враги - а тут жестокости нет предела... Люди вроде - а жестоки как дети. Как тела, что расталкивают старших, обеспечивая себе место под солнцем...
Странно. Та тётка, что прогнала Мату, теперь защищает Хураганью. Она - и Охотник. И всё. Больше никто не мыслит. Решение-то просто: есть проблема - убить проблему. Зачем думать, как с проблемой разобраться?
Слушают Са-та'ну. Жалеют. Как и он жалел. Что они знают? Девочка - и жалеют... Иоль жив. Служит, сам не понимает, чему. Служит не ЗА, а ПРОТИВ. И всё. Мысль его слишком остра - так, что разрезает Истину и теряется во тьме...
Вдруг хочется взглянуть на Аннелору: а там - что за душа?
Бренн Святой! Зелёное месиво ножек и челюстей на нити! Нить тянется издалека, из великой тьмы Космоса, рассучивается на волокна и тащит скорлупки молибожек, делая их автоматами, подчиняя и командуя. Молидьяволы, переростки, на самых толстых нитях. Вот они - уже нездешние, их нити обвивают нить Са-та'ны и тоже ползут в Космос...
Что делать? Загородить Трилор от магии? А ведь магия - продукт обмена параллельных миров через Преграду. Можно это. Надо укрепить Преграду своим Венцом, обрубить связь времён. Сохранить своё себе...
Что такое жизнь? - Это постоянный ток вещества через организм. Приходит новое, меняется старое... Так и параллельные миры живут в этом обмене, словно живой организм. Отсечь - это остановить жизнь.
Тогда загородить от Космоса? - И это он может. Внедрение Са-та'н ведь оттуда...
А чем отличается Космос? И он тоже - живой организм, существующий внутри Преграды Мира. Если отрезать от него планету, она отомрёт, как любой изолированный орган...
Достойна ли жить планета? А то! Не сиюминутными настроениями людей и не людьми даже определяется её ценность. Она - бусина в ожерельи миров параллельных; она - зёрнышко на току Космоса: самоценная и совершенная для своего места и времени...
Ответ - ДА. Именно планета - его объект. Она же и создала драконов. Она и ждёт от них прока...
Ха! А загородить планету от зелёных лучей, пропуская все остальные? Фильтровать? Что Трилор получит - обратно не отдаёт, он таков. Будет копить Силу, наделяя ею жестоких обывателей... Быть-то как?
Рядом повис прозрачный как хрусталь Мервин.
- Демон Максвелла подойдёт, - сказал он. - А кривая статистического распределения всегда имеет хвосты. Их мы и лелеем.
Бывшую абракадабру Генза понял - Гортензия знаниями обеспечила.
- Как ты, Пацан? - спросил Генза.
- Мерванов больше нет, я скиталец. Лелей своих...
- Вы всегда правы, Ай Дин! - улыбнулся Генза хрустальной тени ниссы.
- Ну так эвакуируемся! - ответила тень.
Да. Там, на площади Комариков,загорелось Поющее Дерево, навсегда отсекая мир Хураганьи от его Трилора, и женщины исчезли со столба, окутанного дымом. Завыл Пёс.
- А его? - обиделся Пацан. - Один родной...
- Моё дело, - фыркнула нисса и исчезла.
Вот и пора терять Венец.
- Ну, Преграда, зажимай Трилор. Пусть в себе малость поварится, - скомандовал Генза - и увидел радугу.
Фиолетовым светился шар Трилора, а Радуга висела в черноте Космоса...
Ахнул народ: над площадью вспыхнула радуга, и два алых дракона рванулись под её арку.
Закричала Аннелора. Крик охрип и сменился треском. Вместо девочки на площади теперь стояла гигантская стрекоза... Прянул от неё Иоль, посыпались с помоста старейшины.
Стрекоза повертелась на месте, трепеща крыльями, сметая людей в пыль - и вдруг рассыпалась как не было.
У ног Охотника неустанно выл Пёс. Охотник протянул к нему руку, но схватил пустоту. Пса - тоже не стало...
Трилор ещё не знал, что именно сейчас родился Святой Ромуальдик; что он соберёт под знаменем Пса и Хураганьи ополчение, и молибожки навсегда исчезнут с планеты. Секиры и змееголовник, меч и яд низвергнут насекомых Смутного Времени: внешняя Сила уйдёт раньше.
Вернутся монастыри, и будут вновь взращивать магов на Трилоре - планете, что имела особое название в Империи Касания: "Заповедник магов".
Рассыпались...
- Расправляй крылья, душа моя Генза, - сказал Император Корифей. - И докладывай, как там работать с Преградой? И как прошёл Радугу? Ведь ты - первый!
Это тело было прекрасно. Умно, добро и свирепо. И у него было много хороших друзей... Бренн Святой! Мата... Грета, Великая Ведьма Империи ждала свою смену - Гортензию. Хураганью!
- Ну и что, что ты её любишь? - прогремел в нём голос Корифея. - А я то? Со щенка её люблю! Любить будем вместе. Её - и Юстаса. Мы драконы - их-людей!
***
Восьмое яйцо ящера Грегарины созрело, и сегодня проклёвывался малыш. Событие случилось во дворце, куда родители прибыли по срочному вызову.
Император Корифей первым увидел крошечную дырочку в скорлупе...
- Ну, здравствуй, Пацан, дракоша мой родной! - с облегчением сказал Генза. - И не страдай: хоть и без крыльев, полетаешь. Лётчиком, скажем.
- Предвижу, - прервала его Грета. - Этот малыш решит судьбу Станции и вернёт ящерам цель существования... Но главным его врагом будет родная кровь...
Грегарина потупилась. Бездушный шестой... А у неё и так осталось всего четыре зуба...
***
Мервин ушёл. Пёс посидел на пригорке и двинулся к лагерю. Ромуальдик ждёт.
- И потеряют нити жизни гадкие многоножки, и станут как другие, и отравят их люди, словно тараканов. Меч и яд - доля их. И радостно станет Трилору, - прорычал он и отвернулся. Не нравился ему Ромуальдик, но Ай Дин не должен действовать из приязни. Надо - значит надо...
***
Санька обработала ожоги и села в позу лотоса. Потом вскочила, сунула сигарету в зубы и набрала номер телефона.
- Маш! Привет! Сколько зим? Всё там же? Слушай, у тебя есть гортензии? Зимуют? На моих северах? Давай. И восемь на окна. Состояние, говоришь? А ты чем кормишься? Кукумарией? Я вот китовую колбаску на два дня купила, и Газельке мешок печенья. Всё. Не то не хватит денег на дорогу к работе... Ха! Гортензии всё равно закажи. Продам фамильный брульянт. Заберу тебя с цветочками, вместе накупим еды со сдачи. Надоело. Жрать всё время хочется, хоть Лександра ешь. А плевать. Он всё ещё в командировке. Как понимаю, денег на возврат нету. Завтра? Приеду завтра. Жди.
- И не ори! - строго сказала Санька мужу. - Тебя здесь нет. Ты в командировке. Чего приехал? Ешь себе и не митингуй. Мне денег надо было. Я собаку повязала на суперпороду. Щенки будут - с тебя. Левый доход. А цветы мне душу греют. Гортензия называются. Думаю имя сменить на Гортензию, да ведь ты тогда его не выговоришь. Всё! Получила заказ на работу, поедим с полгода нормально. А пока лучше обратно езжай, там кормят. Не ори!!!
- Свернули исследования, - уже тихо сказал Александр. - Конец. Будем лучше питаться разными колбасами, а то ведь грустно народу, хочет он счастья большого и человеческого. Зря мы с тобой мечтали. Брошу я тебя, Санька. Какой из меня кормилец?
- Брульянт мой наш кормилец, - прижалась она к мужу...
Нет, Гортензия. И здесь ты прокололась. И в твоей версии Вселенной исследования Космоса землянами накрылись медным тазом...
Ах вот почему будущее Земли - Трилор - такое средневековое! Ладно, хоть живы!
Дорого стал Генза. Дорого... дорогой...