Малыш был удивительно хорош собой - это все взрослые сообщали друг другу с восторгом, словно только что заметили его румяные щечки на белом личике, блестящие, словно лакированные, голубые глаза и нежные кудри цвета золота. Малыш непременно всем кого-то напоминал: кому - младенца Христа со старинных итальянских картин, кому - младенца Ильича с октябрятской звездочки или с тех белоснежных скульптурок, которые некогда были в каждой школе.
- Какое милое дитя! - вскрикивали женщины и пачкали личико Малыша французской помадой.
- Славный парнишка! - вздыхали мужчины и с непонятной укоризной посматривали на своих женщин.
Малыш скромно терпел преклонение окружающих, только щечки его разгорались ярче, а длинные загнутые ресницы прятали эмалево-голубые глаза. А если он читал стишки чистым, как серебряный колокольчик, голосом или играл сонатину Клементи на бабушкином рояле, восторгу взрослых не было предела, хотя, впрочем, и то, и другое он делал старательно-бездушно.
Жил Малыш чаще всего у бабушки - точнее, у той из них, которая была маминой мамой. Это была красивая, элегантная женщина, которую и бабушкой-то трудно было назвать. В этом доме мебель отличалась изысканной роскошью, собак, кошек и мальчишек приводить не разрешалось, а дедушки менялись достаточно часто, надолго не задерживаясь. Зато здесь у Малыша была собственная маленькая комнатка с полками, на которых были аккуратно расставлены игрушки и книжки; их Малыш старался брать как можно реже, чтобы, упаси Бог, не сломать и не испачкать. Гораздо уютнее чувствовал себя Малыш у другой бабушки - папиной мамы, где был пудель Артошка, кот Мурзик и мебель попроще, а игрушками можно было играть без всяких опасений. Но квартира была маленькая, вечно кашлял больной несменяемый дедушка, да еще приходил навеселе холостой дядя, папин брат, и говорил слова, не предназначенные для нежных ушей ребенка. Поэтому здесь Малыш жил редко. Еще реже бывал он у дедушки-профессора, маминого папы, который был давно в разводе с первой бабушкой и постоянно ездил на конференции за границу с невероятно красивой и очень юной новой женой, своей аспиранткой. Бабушка-аспирантка тискала Малыша, как котенка, целовала в розовые губки и говорила, вздыхая, дедушке-профессору: "Вот и нам бы, милый..." Дедушка-профессор недовольно хмурил кустистые брови и бросал: "Не до того. Может, когда-нибудь..." Иногда Малыша брала тетя, папина старшая сестра, строгая дама в тяжелых очках. Она, видимо, очень любила Малыша, но не умела выражать свою любовь, поэтому старалась быть с ним холоднее и сдержаннее, чем другие; в душе Малыш был благодарен ей - она не визжала неестественным детским голосом и не заставляла его задыхаться от запаха духов, дезодоранта и помады. Из клочков случайно подслушанных разговоров Малыш знал, что тетя, посвятившая себя науке, хотела однажды махнуть на все рукой и завести семью, но дала себя убедить, что муж, дети, семейный быт с наукой несовместимы, и осталась одна. У пьющего дяди-холостяка Малыш ночевал только однажды, когда несменяемому дедушке было особенно плохо; весь вечер дядя пил водку, ковырял вилкой в банке с кильками в томате и, размазывая пьяные слезы, рассказывал про какую-то Нюрку, которая сделала аборт. Его Малыш побаивался, потому что дядя имел слишком громкий голос, тяжелые кулаки и татуированное плечо.
Родителей своих Малыш почти не видел и от раза к разу забывал - им приходилось напоминать, кто они такие. Мама и ее новый муж, спортивные и бронзовотелые, брали его однажды с собой на море. Они вдвоем плавали у самых буйков и целовались на золотом песке, а Малыш строил из мокрого песка причудливые замки и следил, как их размывает прибой. Мама и новый папа считали, что жизнь соткана из радостей и наслаждений. Малыш старался не мешать им, и они, кажется, его почти не замечали - даже забыли однажды на пляже, и он терпеливо ждал до вечера, пока о нем не вспомнили.
Папа Малыша и вовсе работал за границей - не потому, что там жил, а потому, что, как он говорил, хотел достойно жить здесь. Он что-то строил то ли в Азии, то ли в Африке, поэтому приезжал редко. Его жену, хоть ее и называли мачехой, Малыш любил больше всех — она была такая тихая, ласковая и добрая, и к ней больше всего подходило слово "мама". Папа и мачеха уже купили и обставили большую шикарную квартиру, а теперь работали на дачу и автомобиль с гаражом. Когда они приезжали в отпуск, то на несколько дней брали Малыша к себе. Это были самые счастливые дни в его жизни, потому что в этой холодной необжитой квартире он чувствовал себя по-настоящему любимым и нужным рядом с тихой мачехой, в кругу легкого света на кухне. Мачеха поднимала полные слез глаза и вздыхала: "Как бы я хотела, чтобы и у нас..." Но отец отвечал так же жестоко, как и дед-профессор: "Во-первых, у меня уже есть. Во-вторых, всему свое время. Мы ведь договорились, дорогая: квартира, дача, машина... Квартира у нас есть, так что осталось совсем немного".
Так и жил Малыш, путешествуя из дома в дом. Дома были совсем разные, но общим было одно — отсутствие других детей. У кого они выросли, у кого не родились, кто не хотел, кто на потом откладывал... Детей вообще было мало, они разучились дружить и играть вместе и все время чувствовали себя одинокими пришельцами в мире взрослых. А в этот мир они не спешили.
- Жаль, что дети растут! - огорчалась бабушка-аспирантка. - Малыши - это такая прелесть!
- Хоть бы он медленнее рос, - вытирала слезы мачеха. - А то приедем в следующий раз, а перед нами - хулиганистый подросток с сигаретой в зубах.
- Вот вырастет Малыш, научится пить, как ты, - горько упрекала бабушка пьющего дядю-холостяка. - Не дай Бог, такой пример перед глазами!
- Вырастет, будет водить дружков, девиц, - ужасалась элегантная бабушка.
- Вот и куртка коротковата, - вздыхала ученая тетя и отсчитывала мятые
пятидесятирублевки из своей нищенской доцентской зарплаты. - Жаль, что дети растут...
Все вокруг так хотели, чтобы Малыш оставался малышом, что он, ребенок кроткий и послушный, взял и перестал расти. Шло время, но он оставался все таким же - маленьким, голубоглазым, златокудрым.
- Они совсем не растут! - говорила на родительском собрании молоденькая учительница, округляя раскрашенные перламутровыми тенями глаза. - И учиться не хотят. Вежливые такие, дисциплинированные, но не учатся. Обмениваются компьютерными дисками, считают на калькуляторах, но не знают ни букв, ни таблицы умножения. Спросишь: "Сколько будет трижды три?" -"Сейчас посчитаем", — отвечают. Мы снова вынуждены их всех оставить на второй год. Мне кажется, что они не растут, потому что не хотят расти...
И это было действительно так. Когда Малышу говорили: "Вырастешь - узнаешь", он вежливо улыбался, потому что все давным-давно знал. И всяческий секс они с Петей из параллельного первого "В" по видаку смотрели - скучища одна. И курить пробовали, и водку - не понравилось. Взрослая жизнь их не привлекала - достаточно они насмотрелись вокруг себя. Вырасти, чтобы жить, как все эти бабушки, дедушки, папы и мамы с мачехами, тети и дяди, они не хотели. А если все чего-то не хотят, это и не происходит. Вскоре во всех газетах появились сообщения о детях, которые перестали расти. Проблему обсуждали в Государственной Думе, президент упомянул о ней в ежегодном послании парламенту. Потом тревогу забили врачи: дети не росли, но верхняя часть их спин как-то странно разрасталась, словно весь потенциал роста ушел в эти непонятные горбы. Впрочем, исследования показали, что позвоночники детей не повреждены, а разрастание тканей не несет в себе ничего злокачественного. Дети утратили часть своего обаяния, их походка несколько изменилась, а глаза посветлели, и в них появился какой-то льдистый блеск. Обо всем этом пошумели и забыли.
Но вот однажды ночью, по весне, в очередном доме, где жил Малыш, раздался странный треск. Взрослые крепко спали, и никто, кроме самого Малыша, этого звука не услышал. Спина сильно чесалась, по ней расходились трещины, а из них, тихо шурша, вываливалось нечто вроде плаща из полиэтиленовой пленки.
В стекло постучали. Малыш открыл окно и увидел Петю из параллельного первого "В". Петя висел в воздухе, и за спиной его, тихо звеня, трепетали радужные крылья, похожие на стрекозиные.
- Пора! - сказал Петя и махнул рукой. В домах открывались окна, из них вылетали дети и неторопливо поднимались вверх, к звездам. Малыш сел на подоконник и распрямил за спиной свои большие, сильные, нарядные крылья. Он тихо засмеялся, и смех его зазвучал, как самый нежный серебряный колокольчик. Взрослые услышали его во сне, но не проснулись, а только улыбнулись, словно им приснилось детство.
Малыш поднялся над крышами и сделал прощальный круг над городом, где проходило его затянувшееся детство. Вот роскошный дом, где живет элегантная бабушка. Вот панельная "хрущеба", где кашляет во сне несменяемый больной дедушка. Здесь наслаждаются жизнью и друг другом мама с новым папой, а там пустая и холодная квартира ждет папу и мачеху... Малышу было немного жаль их, но чем выше он поднимался, тем спокойнее становилось в его душе. Дети летели не стайками, а каждый сам по себе, такие же одинокие в огромном звездном небе, как и на земле.
Малыш в последний раз взглянул на размытое световое пятно на месте оставленного города, мощно взмахнул радужными крыльями и навсегда растаял в утреннем сиянии.
1995.