Я еду к тебе - бета-версия

Я еду к тебе, это странное место
Туман на болоте без цвета и дна.
Я твой вечный жених, золотая невеста.
Лижут мысли, как мухи, стекла окна.
Зима на спине: я не стар и не молод
Ночь похожа на лифт, в котором умер поэт
Я по уши сыт, да разбудил горький голод
Руки чувствуют пульс, я зеваю на свет.

Мама, разбуди черным вечером.
Мама, чтоб я ночь не проспал.
Мама, я уйду, как намечено.
Мама, мама, мама, как я устал.

Гроза по глазам, напротив морщинами
Скребет по стеклу седая рука
Мимо павших идей проплывают причинами
В тумане, чуть видимы, ветви-века
Растет за окном последняя станция
Здесь отпевают верхний этаж
Здравствуй, любовь, получи информацию
Да не промахнись и сотри макияж.
«Свобода» - Юрий Шевчук, «ДДТ»
1

Поезд тронулся, выпустив напоследок в высоту холодного воздуха облачко белого дыма. Он торопился, перестукивая колесами, оставить позади пустой и неприветливый перрон. Серая площадка асфальта с неприметным зданием вокзала пугала своим одиночеством – там не было даже бродячих собак, которые повсюду рыщут в поисках куска заплесневелого хлеба или сладкой, измазанной в пыли, косточки.
На этой остановке в поезд вошел лишь один человек. Молодой парень в черном пальто и шарфе, покрытом инеем в том месте, где его обжигало горячее дыхание. Он путешествовал налегке – в руках держал лишь небольшой и, судя по виду, почти пустой рюкзак.
Показав угрюмой проводнице белый лист билета, уверенно зашагал по вагону, осматривая его в поиске своего места. На проезд пришлось потратиться – путешествие под стук колес в наше время обходится в копеечку.
Повсюду царила тишина. Немудрено, вечером все пассажиры стараются уснуть поскорее, что бы в беспамятстве сократить нудную дорогу. Лишь мельком оглядывая ноги, укутанные белыми простынями, парень дошел до своего плацкартного места. Оно было именно тем, которое берут либо когда нет больше никаких билетов, либо когда с деньгами совсем туго – верхняя полка. Кинув на нее рюкзак, он вернулся к проводнице.
- Белье, чай? – Не глядя на него, сиплым и усталым голосом без малейшего интереса спросила женщина.
- Белье.
Парень прислонился к двери и, закрыв глаза, стал ждать, когда же неприветливая работница железной дороги выдаст ему незамысловатый сверток.
- На.
Кивнув, он вновь дошел до своей полки. Разорвав громко шелестящий пакет, словно молящий о том, чтобы его перестали мучить и оставили в покое, молодой человек достал все атрибуты спокойного сна в поезде – наволочку, обычную простынь и простынь, изображающую из себя пододеяльник. Все это было уже далеко не новым и отдавало невыносимым запахом хлорки.
Парень вздохнул и, достав с третьей полки матрас, привычным движением расстелил постель. Сразу было видно, что преодолевать расстояния на поезде ему приходится не в первой.
Осмотрев готовое ложе, молодой человек принялся копаться в рюкзаке, бормоча что-то себе под нос. Внимательные слушатели, коих в вагоне не оказалось, могли бы разобрать непонятные позывные:
- Ну где же вы? Где?
Лицо его озарилось яркой улыбкой – руки зажали пачку сигарет и дешевую зажигалку – ту, которая ломается едва ли не через пять минут после покупки. Застегнув молнию на своем поношенном рюкзаке, парень, стараясь передвигаться как можно тише мимо храпящих на все лады пассажиров, вышел в тамбур.
Плотно, чуть ли не до боли, зажав губами фильтр сигареты, он поднес к ней еле заметный огонек зажигалки. В темном маленьком окне, которое разлинеивали металлические трубки, непонятно для чего созданные – то ли чтобы пассажир, решивший прекратить нелепую поездку, не сумел разбить стекло, то ли что бы при неожиданных остановках, на каких-нибудь едва заметных станциях, наподобие «540 км», можно было за них ухватиться и не улететь лбом в весьма твердую перегородку, жила ночь. Лишь изредка темноту прорезали «неправильные», как говорят художники, деревья – те, которые выглядят светлее на фоне ночного неба.
Размеренный стук колес рождал какую-то сюрреалистическую мелодию. Вроде бы и инструментов мало, что там – рельса, колеса, ветер – а тоску навевают такую, что хочется найти луну на огромном небосклоне, заботливо затянутым темными облаками, и спеть ей серенаду на высокой и безумно одинокой ноте.
Парень посмотрел на окурок, еще немного тлевший красным огоньком, и бросил его на пол, тут же нещадно растоптав его подошвой тяжелого ботинка. Вновь задержав взгляд на темном квадрате окна, он вздохнул и вернулся в вагон.
Подтянувшись, он запрыгнул на верхнюю полку, и чтобы избавить себя от трелей других пассажиров, одел наушники и погрузился в сон.

2
- Сынок!
Парень поморщился во сне и отвернулся на другой бок, чтобы избавиться от навящевого голоса.
- Сынок! - Кто-то дернул его за ногу, стараясь привлечь к себе внимание.
Молодой человек нехотя открыл глаза и, повернувшись, увидел стоящую возле его полки старушку. Стараясь проснуться, он внимательно начал рассматривать морщины, тонкой сетью покрывшие увядшее лицо, подсвеченное тонким и таким желтовато-извиняющимся светом вагонных ламп. Они светят, как бы прося прощение за то, что не могут быть выключенными – вдруг нужная станция, человеку придется собираться, а тут темно. Вот им и приходится постоянно освещать вагон
- Сынок, прости, что разбудила. Помоги пожалуйста, - тихонечно, с мольбой в глазах, проскрипела старушка.
Он посмотрел в окно. По темному небу все также, ползли тучи, готовые в любой момент окропить землю холодными снежинками, больше напоминающими маленькие хрусталики льда, разрезающие на своем пути все то теплое, что есть в жизни.
- Что случилось? - Голос парня, плохо служащий после сна своему владельцу, просипел еле слышно.
- Да я проголодалась что-то, а продукты в сумке лежат. Мне ее проводница под сидение положила. Под полку мою. А поднять ее не могу – очень уж спина болит.
Еще раз посмотрев на старушку, парень попытался воедино собрать цепочку: задача-действие.
- А... Да, сейчас.
Спрыгнув со своего «второго этажа» на пол, он приподнял полку пожилой женщины.
- Доставайте пока я держу.
Покопавшись среди сумок, старушка отыскала неприметную полосатую авоську и, чуть крякнув, поставила ее на стол.
- Сам-то голоден, небось? - Старушка принялась копаться в сумке, выкладывая какие-то свертки, упакованные в газетную бумагу.
- Не знаю. - Парень все никак не мог отойти от сна. Он зябко поежился и принялся потирать замерзшие руки – в вагоне было весьма и весьма прохладно.
- Замерз? Ничего. Я уже у проводницы спросила. Говорит, что чуть попозже они какую-то печку включат и сразу потеплее станет. Ты давай, сходи возьми чашки и кипяточком залей. А я пока что все достану и приготовлю. Тогда и поедим. Тебя, сынок, звать-то как? Бабушка улыбнулась, глядя на то, как парень пытается пригладить свои отросшие и растрепавшиеся во все стороны волосы.
- Аким... Можно просто Ким.
- Хорошо, Кимушка. Меня зовут баба Надя. Вот тебе чашки, иди за кипятком.
Ким взял два чашки зеленого цвета, которые среди свертков баба Надя достала из своей авоськи и пошел к выходу из вагона, где можно было набрать горячую воду.
Когда парень вернулся, баба Надя уже разложила на столе нехитрый дорожный перекус, которым пропах далеко не один поезд, под поглощение которого проехали не одну тысячу километров ни один миллион людей – жареная курица, сваренные вкрутую яйца, хлеб, малосольные огурцы, заботливо упакованные в накрепко завязанный прозрачный полиэтиленовый пакет.
- Ставь чашки на стол – а то, небось, они горячие – пальцы себе все обожжешь. И давай, не стой истуканом, садись, кушай. А то тощий такой! – С явным переживанием в голосе запречетала баба Надя, окидывая взглядом действительно совсем не мощную фигуру Кима.
В очередной раз проведя рукой по волосам, уже не надеясь их пригладить, а просто по инерции, Ким присел на полку напротив старушки и, взяв в руки кусок хлеба, принялся неторопливо, словно проверяя настоящее это произведение пекарей или бутафорская конструкция, его жевать.
- Ну что ты боишься? Бери курицу, - баба Надя протянула парню куриную булдышку, и ему ничего не оставалось, кроме того, как положить ее сверху хлеба. – Темновато здесь, конечно, - отметила, оглядевшись, старушка, - но ничего не поделаешь. Хоть какой-то свет есть и то Слава Богу.
Некоторое время в плацкарте воцарилась тишина бабушка и парень молча жевали, разглядывая друг друга – Ким украдкой, а баба Надя пристально, с интересом.
- Куда едешь-то, Кимушка? – Наконец-то прервала молчание старушка. Она, как и большинство людей в возрасте предпочитала разговор тишине.
- Да недалеко.
Бабушка улыбнулась.
- Что, мир посмотреть и себя показать решился? А что же, раз недалеко, поздно так выехал?
- Не знаю. Как-то так получилось.
Баба Надя вздохнула и пожала плечами.
- Неразговорчивый ты, Кимушка. Скажу тебе, молодежь сейчас пошла замкнутая. Все идут по улице – словно  из гранитного камня высечены. Все в себе держат. Есть, конечно, и оголтелые какие-то. Но они – правду по телевизору говорят – под наркотиками все. Вот их и шатает, вот они и ведут себя как звери дикие.
- Зря вы так. Все ведь разные.
Вновь воцарилось молчание. Ким ерзал по своему месту – парню явно было неудобно перед бабой Надей – ведь его накормили, обогрели, а он…
- К девушке я своей еду, - тихо и с едва заметной улыбкой объяснил Ким причину своего путешествия.
- Вот оно как! – В глазах старушки сразу загорелся неподдельный интерес. – А что же твоя любимая в другом городе живет?
Ким посмотрел в окно, но на этот раз увидел в нем лишь отражение собственного лица – сосредоточенное и немного тоскливое.
- Да, в другом. Мы, когда познакомились, то еще в одном городе жили. А потом она в университет поступила. Вот теперь так и езжу.
- А что же тогда не нашел девочку себе поближе? - Баба Надя, как психолог со стажем, вытаскивала Кима из ракушки, словно дожидаясь, когда же он настолько развяжет язык, что будет готов отвечать и на более сложные вопросы.
- Зачем? – Ким удивленно уставился на старушку. Казалось, что на секунду в его глазах проскользнула та самая взрывная волна, которая пролетает мгновенно, но оставляет после себя гигантские разрушения. Но, увидев шутливый огонек, озаряющий все лицо собеседницы, парень моментально успокоился. – Я люблю ее. И меня эти поездки вовсе не напрягают. Ведь я знаю, что на вокзале она меня будет встречать.
- Ну раз трудностей не боишься – значит действительно любишь, - резюмировала баба Надя. Улыбка на ее лице стала ярче, делая щеки так похожими на моченые яблочки.
- А вы куда направляетесь?
- Да к внучке, в город еду. Вечера то сейчас длинные, тоскливо мне одной. Дед мой умер уже как пять лет назад. Раньше хоть кошка жила, развлекала меня. Да вот месяц ушла из дома и не вернулась. Даже не знаю, что с ней случилось. Хорошенькая такая была – серенькая, пушистая. Ласковая очень – за мной постоянно ходила. А вечерами, когда я телевизор смотрела, устраивалась у меня на коленях и мурлыкала. Тихонечко так, словно моторчик маленький. Спать ложусь – а она на стиральную машину прыг – и спала там всю ночь. Летом-то я ее на улицу, на ночь выпускала, чтобы погуляла она. А как холодало, так жалко ее становилось – дома оставляла. Но она молодец: в туалет как захочет, так сразу к дверям и мяукает.
Баба Надя отвернулась к окну и смахнула набежавшую слезу. Как и все старики, она была сентиментальна.
- А с детьми вы общаетесь? – Ким расспрашивал уже не из уважения. Ему действительно интересна стала эта старушка, так напоминающая ему собственную милую и добрую бабушку.
- Да, конечно. Но дочурка далеко живет – редко приезжает. А сын с невесткой не забывают меня. Навещают через каждую неделю. Но, понимаешь, у них ведь свои дела. Они на машине на часочек – другой приедут и все. Надо уже назад ехать. А тут внучка меня все в гости к себе звала. Говорит: «Ну что ты там, бабуш, одна в своей деревне? Давай уж к нам хоть на месяц приедешь. Мы ведь только рады будем». Она в городе с мужем живет. Он парень хороший. На тебя чем-то похож: такой же высокий и худой, - усмехнулась баба Надя.
- Но, они, наверное, работают. Не скучно ли вам там будет одной в квартире? – Ким нахмурился. Сам он не любил долго сидеть в замкнутом помещении. Лена, его девушка, постоянно шутила, что в роду Кима наверняка были кочевники. Потому он и не может подолгу усидеть без дела на одном месте.
Баба Надя улыбнулась и достала из-под подушки маленькую старую сумку, похожую на увеличенную копию кошелька. Поймав удивленный взгляд Кима, она объяснила.
- Это ридикюль называется. Я его себе покупала еще когда в библиотечном техникуме училась. Не поверишь, но меня тогда модницей называли. А сидеть я одна в квартире не буду. Внучка-то моя в декрете. Представляешь, у меня ведь правнук есть – полтора года мальчишке. Славиком зовут. Смешной такой, шустрый. На вот, посмотри.
Старушка достала из редикюля фотографию и протянула ее Киму. На снимке были запечатлены красивая белокурая девушка и рыжеволосый парень. На коленях у девушки сидел малыш – такой же яркий и солнечный, как и его папа. Мальчик смотрел во все глаза с фотографии и даже улыбался.
- Это внучка моя – Женя, муж ее Паша и Славик. А вот это я, дед мой покойный и дети наши, - протянула баба Надя Киму еще одну фотографию. На ней сидела она сама – баба Надя и старичок. За плечи их обнимали мужчина и женщина.
- А вот тебе еще одна карточка, - с улыбкой старушка положила на стол перед Кимом старую фотографию. Даже не черно-белую, а какую-то желтоватую. Чтобы рассмотреть ее в неярком свете, парню пришлось поднести фотографию совсем близко к глазам. Со снимка на него смотрели молодая пара. Изящная, словно балерина, девушка с одухотворенным и каким-то неземным лицом, улыбалась лишь одними уголками губ. Рядом, держа ее за руку, стоял, мужчина с слегка закрученными, как у гусара, усами. Он не улыбался – весь его вид выдавал мужественность. Казалось, в любой момент он готов броситься на защиту своей дамы.
- Кто это? – Ким посмотрел на бабу Надю.
- Это? А что, не признал что ли? – Старушка рассмеялась. – Это я и муж мой – Федор.
- Вы были красивой парой, - задумчиво ответил Ким, еще раз взглянув на фото, возвращая его бабе Наде.
- Да. Что было, то было. Многие это замечали. За мной постоянно парни бегали, а за ним девки. Но это  ничего, мы из-за этого не ссорились, да и не изменяли друг другу – очень уж любовь между нами крепкая была. Хотя, признаюсь тебе, жизнь мы прожили тяжелую, - покачала головой старушка.
- Почему? Кстати, вы не замерзли?
- Да есть немного. Когда старость приходит, зимой тяжело становится. К холоду привыкнуть уже сложно – кости тянет, суставы ломит, - пожаловалась баба Надя.
- Сейчас я у проводницы одеяла возьму.
Ким встал с полки и пошел по направлению к маленькой комнатушке проводницы. Сейчас, он уже совсем проснулся. Вместе с ним проснулось и любопытство. С интересом Ким оглядывал занятые и свободные полки. Странно, но когда парень только сел в поезд, ему казалось, что людей в вагоне значительно больше.
Его тихий стук в дверь проводницы не произвел никакой реакции. Ким постучал сильнее, но по-прежнему лишь тишина была ему ответом. Пожав плечами, он уже стал уходить, когда услышал скрип отодвигаемой двери.
- Что тебе? – По-прежнему угрюмое лицо проводницы не производило впечатления ни малейшей заинтересованности.
- Можно два одеяла? Мы там замерзли, - Ким показал рукой в направлении своего места.
Проводница скрылась в глубине своего маленького отсека и вскоре вернулась, держа в руках тонкие и колючие поездные одеяла.
- Держи. Скоро станет теплее, - пообещала она, и, прежде чем Ким успел выдавить из себя «спасибо», захлопнула перед его носом дверь.
- Да уж… Спасибо, - протянул парень, глядя на тонкую перегородку, скрывшую от него неприветливую работницу поезда.
Быстро пройдя до своего места, Ким улыбнулся бабе Наде.
- А вот и одеяла, - сказал он, укрывая порядком поношенной материей старушку.
- Заботливый ты, Кимушка.
- Мало кто так считает…
Ким на секунду задумался. Большинство знакомых считали его «непробиваемым». Эдаким человеком-стеной. Гранитной, о которую, со всего размаха, разбиваются беспокойные морские волны. Вот они пенятся, бурлят, негодуют, шутливо искрятся и летят на нее, думая, что снесут своим потоком. Но нет – доля секунды, и они уже, порядком поистрепавшись, возвращаются в родную стихию. Не то, чтобы окружающие не одобряли такую «невозмутимость», как раз наоборот – Кима считали сильным. Очень сильным. Лишь только его лучший друг Серега и Лена знали, на сколько Ким чувствителен где-то там, в глубине души. Насколько тяжело он, порой, переживает какие-то ситуации. Переживает, но все держит в себе. «Не молчи хоть иногда, - просила Лена, - Ты ведь можешь однажды не выдержать, и просто взорваться»
- А почему вы говорите, что у вас с мужем была тяжелая жизнь? Вы друг друга не понимали, ссорились?
- Всего, Кимушка, хватало в жизни: и ссор, и недопонимания. Когда мы поженились, совсем ведь молодые были: мне только двадцать исполнилось, а Федору двадцать три. Пожили несколько лет у его родителей – золотые они люди были. Там же я и первого ребеночка – дочку свою, Лизоньку, родила. Но надоумили они нас, что пора бы нам, птенцам оперившимся, из родительского гнезда вылететь. Моя-то родня далеко жила и к ним мы не поехали. А тут в соседей деревне место под новую улицу отдали. И стали мы там строиться. Тяжело было, ой тяжело. Ведь с нуля домик свой возводили. А я тогда уже вторым ребенком, сыночком Петей, беременная была. А стоиться-то нужно было помогать. В дом свой мы переехали почти сразу – как только стены, да крыша появились.
- Что, даже ремонт внутри дома сделать не успели? – Удивился Ким.
- Да какой там ремонт! – затряслась тихим смехом баба Надя. – Да мы когда в дом наш заехали, там даже полов еще не было – земля только утоптанная. Ни электричества, ни воды – благо, хоть колодец на улице стоял. Туда с ведрами ходили. Потом, конечно, все у нас появилось – и вода, и свет, и даже туалет в доме.
- А вы так библиотекарем, после техникума и работали?
- Нет. Недолго я библиотекарем проработала, хотя читать всю жизнь любила. Вот только сейчас уже почти книг не открываю. Глаза болят – страничку вечером в постели прочитаю, и все. Не могу больше. Хочется, да возраст не позволяет. И я, и Федор мой на заводе сахарном работали. Только в цехах разных. Слышишь, как я громко говорю?
Ким кивнул. Ему уже неоднократно казалось, что от голоса бабы Нади кто-нибудь из пассажиров проснется. Но не тут то было – видимо размеренный стук колес убаюкивал получше любой колыбельной.
- А все потому, что на заводе проработала. В цеху-то громко – все жужжит, грохочет. Вот и приходилось с напарницами кричать друг другу. А когда я на пенсию пошла – уже тихо говорить не сумела. В цеху тяжело было. Особенно в ночную смену. Жарко – выйдешь в комнатку другую, пока время свободное от работы есть, подремать полчасика. Просыпаешься, а по тебе тараканы бегают. Большие такие, черные! Домой возвращаешься, и перед крыльцом все вещи из сумки вытряхиваешь, чтобы не дай Бог, мерзость эту быстроногую в дом не занести. А то ведь расплодятся потом – и замучаешься выводить. Тяжело было, Кимушка, работать. Зато с детишками хорошо все было. Лизонька за Петей, пока у меня смена ночная была, приглядывала. И уроки у него проверяла. Они же у меня молодцы – в школе на одни пятерки учились, в институты сами поступили. Учителя на них нарадоваться не могли! Все говорили, что талантов у них много. Лизоньку советовали в художественную школу отдать. Да не получилось – в деревне у нас ее не было, а до города ездить далеко. А летом так совсем не до того было: мы же почти целыми днями на огородах проводили: посадить, прополоть, окучить, жуков колларадских потравить – дел хватало. Лиза и до сих пор хорошо рисует, хотя на бухгалтера отучилась. А Петенька главным инженером-механиком работает. Всегда он технику с детства любил: разберет какой-нибудь прибор, соберет назад и глядь – работает же!
- А вы чем занимались кроме работы?
- Кимушка, да разве было тогда на что-то время? После работы прибежишь, наготовишь на пару дней вперед, постираешь, летом на огороде силы убьешь, зимой – другие дела найдутся. Сил никаких не оставалось. Все мечтала я, что на пенсию пойду – тогда и отдыхать буду. А как ушла с работы, так поняла, что не могу уже иначе. Да и сейчас себя такой немощной чувствую, что не могу уже и банки сама закрыть, и прибрать в доме по-человечески. Шторки повесить или паласы почистить – даже на это сил не хватает.
- Ну ничего, - улыбнулся Ким, - сейчас к внучке приедете, у нее и отдохнете.
- Да. А то знаешь, здоровье уже совсем не то. Вот сейчас на вокзале, когда поезд ждала, так сердце защемило! Аж в глазах потемнело. Присела на стул, отдохнула, и полегчало мне. Надо будет внучке сказать, чтобы она меня там, в городе, к врачу отвела – пусть посмотрит. А теперь, давай Кимушка, спать. А то глаза у меня уже закрываются, - улыбнулась баба Надя.
- Давайте, - Ким уже и сам порядком клевал носом.
Вновь запрыгнув на верхнюю полку, он укрылся одеялом. В вагоне действительно стало значительно теплее – видимо проводница все-таки включила эту волшебную печку.

3

«Отпуск», - прошептала я. Как же приятно это слово.
- От-пуск, - вновь чуть проиграла я на языке это слово. Тихое, незамысловатое – оно так греет сердце и дает такой простор для фантазии. Хотя, что уж тут философствовать: когда наконец-то среди коллег, стоявших в очередь в списке на счастливые и свободные двадцать восемь дней, дошла очередь и до моей фамилии, я не стала выдумывать велосипед. Душа, столь загнанная годом трудовых будней, прерывающихся краткими выходными и праздниками, которые не только не дают отдыха, а и лишь приоткрывают завесу воображению, превращая его в несбыточные мечты на тему «Если бы был еще один свободный день, я бы выспалась, погуляла, встретилась с тем-то и с тем-то», просилась на юг. Но, увы, в понедельник вновь приходилось вставать ни свет, ни заря, чтобы выдержать ад мучений на остановке и толкотню в общественном транспорте, которые предваряли однообразный день, брат-близнец предыдущих, в не менее скучном и сером офисе. И тут, словно подарок свыше, до меня дошла эта великолепная, блистательная очередность, которую символизировал приход по мою душу женщины из отдела кадров, которая, произносила повседневным голосом, казавшимся мне звуком небесной арфы: «Лерочка, тебе пора писать заявление на отпуск».
И вот я оказалась здесь – в южном городке, милые маленькие улочки которого, знакомые с самого детства, звучат тихим отголоском маминого голоса «Лера, а здесь был летний дом такого-то писателя… А вот тут жил летом граф N» и пропитаны еле уловимым запахом мороженного, сладкой ваты и персиков. А ветер! Тот незабываемый ветер – чуть солоноватый, трепавший волосы на высоте колеса обозрения, казавшимся таким огромным в пять, шесть и даже семь лет, и столь малюсеньким в мои двадцать три года, с высоты которого я смотрела, как уменьшалась до игрушечного состояния касса, где продавались билеты на столь любимые детскому сердцу аттракционы.
Все здесь было знакомым и одним своим видом вводило меня в состояние умиротворенности и тихого, едва сдерживаемого восторга. Угнетало лишь одно – Тема, хоть и обещал, не смог со мной поехать. Сказал, что с работы не отпускают. Ну да, он же такой незаменимый специалист – контора ни шагу без него, а уж если такой профи уйдет в отпуск – то все, фиаско! Все задохнутся! Будут как рыбы, выброшенные на воздух ловить ртом не перевариваемый их организмом сухой кислород. И в итоге, вся работа абсолютно всех отделов полетит крахом. Именно так эта ситуация видится его глазами. Хотя, что уж тут скрывать: Артем трудоголик. Ни дня не может прожить без своей гребанной конторы. Даже на выходных, в то время, когда обычные люди нежатся на просторе удобной постели, покрытой нежными простынями, и наслаждаются близостью любимого человека, он подхватывается, лишь только заблудший солнечный лучик, в поисках пути, которым наиболее удобно можно пронзить своим светом диаметр комнаты, и начинает звонить на работу. «Все ли у вас там в порядке. Как? Опять проблемы с… Не волнуйтесь, сейчас приеду». Тут же, мгновенно Артем одевается, давая сто очков вперед военным, которых подняли под звук учебной тревоги. А мне остается лишь поцелуй в щеку и слова «Малыш, нужно срочно на работу», которые прерывает звук захлопнувшейся двери и поворачиваемого в замочной скважине ключа.
Я нахмурилась, но тут же, легкий морской ветер, который блуждает по всем приморским городкам и городам, отогнал неприятные мысли, отправив их искать себе другую, более пессимистично настроенную жертву. Вдоволь назагаравшись и накупавшись на пляже, сложив все атрибуты отдыха на берегу моря – пару полотенец, средство для загара, еще сырой купальник, тоненькую книгу какого-то невнятного автора, повесть которого занимает время, но не оставляет никакого отпечатка ни в сердце, ни в голове, я шла по набережной навстречу неспешно надвигающемуся вечеру. За что мне нравится лето, так именно за такие ленивые вечера. Куда им до опрометчивых и рваных зимних и осенних вечеров, когда выходишь после рабочего дня на улицу, а там уже темно? И, кажется, что вечера в принципе не было, а раз, и наступила ночь – холодная, депрессивная, настраивающая лишь на одно желание – поскорее захлопнуть за собой входную дверь, ворвавшись в маленькие, но такие уютные просторы собственной теплой квартиры.
Летние же вечера совсем иные – ты успеваешь нагуляться вдоволь, устать той самой приятной усталостью, от которой ноют ноги после долгой и неспешной прогулки в приятной компании. И, казалось бы, пора отдать себя во власть ночи, ее ярких огней и фар автомобилей, но нет, вечер все еще в силе, он не торопится сдать последние баррикады.
Вот и сейчас, хотя часы показывали уже девять вечера, на улице было еще светло. Набережная провожала меня по пути к отелю своими праздно гулящими горожанами и курортниками, зазывалами спеть песню-другую на караоке и измерить свой вес на электронных весах, ароматами хот-догов, шаурмы и сладкой ваты. Мои мысли блуждали, глаза смотрели вперед, и в то же время в никуда, лишь изредка выхватывая их толпы идущих туда-сюда людей случайно заинтересовавшую фигуру. Желая продлить это состояние столь необходимой во время трудового года неги, я присела на лавочку, установленную между двумя живописными клумбами, радовавшими взгляд разнообразием расцветок семейства флоры: красными, желтыми, синими, розовыми. К стыду своему, понятия не имею, как они называются – может быть маргаритки, а может быть геоцинты – в цветах я не разбираюсь абсолютно, отличая лишь те, которые входят в ассортимент любого стандартного цветочного магазина, да и то некоторые лишь по названием на этикетках.
Достав из пляжной сумки пачку сигарет, я вытащила одну из них, и, прикурив, принялась смолить вечерний воздух никотиновый дым. Даже попыталась выпустить кольцо, но, этот номер, как всегда окончился провалом. Напротив меня на небольшой площадке суетилась какая-то молодежь – парни спешно расставляли звуковые колонки, девушки что-то, пересмеиваясь, обсуждали.
«Ну вот, сейчас опять будет какое-нибудь южное шоу. Уйти что ли?», - подумала я. Но осталась сидеть на лавочке, так как лень взяла свое. А найдя на ощупь в сумке плеер, я окончательно успокоилась, решив, что ребята не помешают мне насладиться вечером, а если уж они окажутся слишком шумными, то придется их утопить в звуке наушников.
Но, когда из подключенных колонок, донеслись первые аккорды музыки, мне осталось лишь удивиться – этот отрезок площади заполнили вовсе не рваные ритмы современной прогрессивной музыки, а легкие танцевально-джазовые мотивы. Танцоры, теперь я даже и не сомневалась, в том, что это  люди, действительно знающие толк в танце, выстроились в пары, и отдали себя во власть музыке, выполняя техничные па, сложные и не очень поддержки.
Мне, увы, не обладающей танцевальными способностями, всегда было интересно и, признаюсь, несколько завидно наблюдать за этим действом. Так и представляешь себя балериной, отдающей свое тело во власть партнера, выполняя вместе с ним восхитительный пируэт.
- Хэй! Девушка, а вы танцуете?
Я продолжила плавать в своих мыслях и чуть не подпрыгнула от страха, когда надо мной нависла чья-то тень.
- Хэй! Я у вас спрашиваю.
Надо мной возвышался беловолосый курчавый парень, улыбавшийся во все свои тридцать два зуба.
- Нет, не танцую.
Меня начало выводить из себя это наглое вмешательство в мое, столь желанное, одиночество. Вот еще, пришел какой-то и вторгается в мои мысли!
-  Почему? Хастл это ведь просто здорово, - парень улыбнулся еще шире.
- Что?
- Хастл. Это танец. Видите, ребята его танцуют. А моя партнерша сегодня не смогла прийти. Может быть вы согласитесь ее заменить?
Я недоуменно уставилась на парня. Нет уже, такой наглости я не ожидала.
- Нет, молодой человек. Я не работаю на замене. И не умею ваш хастл танцевать. И не хочу! И вообще, с какой стати вы ко мне с этим подошли? Я вас просила что ли? – И тут меня понесло. Все недовольство Теминым поступком, тем, что из-за его отсутствия ко мне клеятся какие-то идиоты, тем что он, вроде бы и мой парень, а толку от этого немного – на работе он проводит значительно больше времени, чем в нашей квартире, тем, что… Что мне просто одиноко. Одиноко до волчьего воя, до слез, когда кусают губы и бьют кулаками по полу, катаясь в приступе всепоглощающей истерики. Все это я готова была выплеснуть на столь некстати подвернувшегося нахала.
- Спокойно, - парень, продолжая улыбаться, взял меня за руку и потянул на себя. – Я вас сейчас научу танцевать хастл.
Я даже задохнулась от возмущения, и уже хотела продолжить свою браваду, цель которого была поставить на место молодого наглеца, но он уже успел прижать меня к себе и закружить в ритме танца. И почему-то мне вдруг стало легче. Раз, и вот он уже удерживает меня за руку, а мое тело наклонено к земле. Тем временем, уже перестав сопротивляться, я постаралась рассмотреть его. Однозначно, меня этот парень младше. Не на много – года на два, должно быть. Настоящий чертенок – улыбается, в глазах чертики и ямочки на щечках. Меня выше где-то на голову. Соблазнительный тип. Но я уже вышла из того возраста, когда клюют только лишь на внешность.
- Простите меня за такую наглость. Просто я увидел очень красивую девушку, которая сидела и откровенно грустила. Вот мне и захотелось ее развлечь. А лучшего способа я не нашел, - парень усмехнулся, но глаза его почему-то посерьезнели.
- Да уж, в оригинальности вам не откажешь. Партнерша, правда, не пришла? – Уже более мягко продолжила я беседу.
- Правда.
Музыка замолчала и мы остановились под ее последние аккорды. Я не знала, что делать. Ситуация сама по себе оказалась из ряда вон выходящая. Теперь соблазнять меня будет. Я ухмыльнулась – знаю я такой тип парней: считаю себя неотразимыми, любуются на свое отражение в зеркале, а их постель всегда готова принять новую жертву ангельского обаяния.
- Вы не против прогуляться. Почему-то мне хочется оставлять вас одну – опять ведь грустить начнете. А сегодня вечер такой хороший, что придаваться унынию просто некрасиво что ли, - парень протянул руку.
Началось. Я улыбнулась, готовя одну из самых язвительных фразок, после которой ни одному прилипале уже не хочется продолжать со мной общение. Но в последний момент остановилась – что-то с этим парнем было не так. Несмотря на смазливую внешность, не похож он на стандартного ловеласа, слоняющегося по улицам в поисках очередного короткого романа.
- Как хоть вас зовут?
- Кирилл. Ну что, пойдете со мной гулять? Не бойтесь – приставать к вам не буду. У меня сегодня для этого настроение совсем не подходящее.
Вот тебе раз! После этих его слов, я кивнула головой и уже вместе с Кириллом пошла по летней набережной.
- А вас как зовут?
- Лера.
- Красивое имя. Кстати, ко мне можно и на «ты» обращаться – сомневаюсь, что между нами такая уж большая разница в возрасте, - Кирилл усмехнулся, и указал рукой на море. – Люблю, ночь, когда луна отражается в воде и получается лунная дорожка. Мне становится так спокойно от ее созерцания.
Я тоже посмотрела на море. Действительно, черную водную гладь разрезала лунная дорожка, так напоминающая блестящие монетки, разбросанные в хаотическом порядке, но все-таки образующие сравнительно четкий рисунок. Странно, Тема никогда не мог сказать, что ему приятно на что-то смотреть. После работы, приходя домой, он рассказывал о том, как прошел день в его фирме. О том, кто из сотрудников что сделал, кто в чем ошибся и как шеф его наказал. Между нами никогда не было романтики. Признаться, это, в начале наших отношений, меня и заинтересовало. Мне показалось, что с таким уверенным в себе, в чем-то даже приземленным человеком, будет гораздо надежнее. Первое время я отдавала себе отчет, что это обычное приспособленчество, а потом, и заметить не успела, как привязалась и даже влюбилась в эту его приземленность и в самого Артема.
- Ну вот, ты опять загрустила. – Кирилл дотронулся до моей руки. – Скажи, что может печалить такую молодую девушку как ты?
- Да уж постарше тебя! – Тут же перешла я в наступление.
- Прости-прости-прости, - Кирилл отступил и даже замахал руками, показывая, что полностью отказывается от своих слов. – Но, может быть, ты все-таки расскажешь, что заставляет грустить? Думаю, хуже тебе от этого не будет – я незнакомый человек, который тебе, если ты покажешь слабость, навредить не сможешь. Ведь, как я понимаю, ты в этот город отдохнуть приехала. Так что я не знаю ни тебя, ни кого из твоего окружения. Сразу же оговорюсь, что это не попытка начать роман. Меня кратковременные связи как-то не впечатляют.
И вместо того, чтобы отвязаться от этого наглеца, я заговорила. Словно тоненький ручеек, прорвавшийся сквозь старую плотину, и, постепенно набирающий силу, превращаясь в шипучую и неспокойную горную реку, я выплескивала на Кирилла все то, что копилось в моей душе за последнее время. Говорила-говорила-говорила. А он оказался терпеливым слушателем: не перебивал, не давал советов, не высказывал своего мнения. Просто изредка кивал головой, давай понять, что все мои слова он впитывает, как сухая губка.
Этот молодой наглый и напористый юноша стал моим постоянным спутником: мы проводили огромное количество времени. Вместе нежились на пляже, гуляли вечерами, посещали незамысловатые экскурсии. Постепенно мой монолог превратился в задушевные разговоры, причем уже не только о моих проблемах, а обо всех вещах, столь важных и не важных одновременно. И, что больше всего меня удивляло и радовало, у Кирилла действительно не стояло цели меня соблазнить. Мы просто общались.
Лишь на перроне, когда пришло время возвращаться в родной город, он крепко сжал мою руку, и чуть притянув к себе, прошептал: «Я так не хочу тебя отпускать. Возвращайся ко мне».

4

Когда баба Надя уснула, Ким вновь вышел покурить в тамбур. Но он оказался не одинок в своем желании – прижавшись спиной к стене, и закрыв глаза, там стояла девушка. Миловидная, но какая-то встревоженная. Глубоко затягиваясь, она то и дело потирала виски, словно желая избавиться от назойливо мучающей ее головной боли.
Решив не нарушать одиночество девушки, Ким отошел к противоположной двери тамбура и, отвернувшись спиной, достал сигарету. И тут он услышал сдавленное всхлипывание.
- С вами все в порядке? - тихо спросил парень.
Девушка провела рукой по ресницам, удивленно посмотрев на оросившие пальцы слезинки, нашла взглядом Кима.
- Признаться, нет, - тяжело и совсем нерешительно начала она.
- Вам помочь? – Ким чуть подался вперед, всматриваясь в лицо девушки. Под ее глазами залегли тени, губы мелко подрагивали.
- Вы ничем не можете мне помочь, - устало покачала она головой. – Просто я оказалась в тупике. И не вижу из него выхода. Точнее, он, конечно, есть. Но может принести страдание человеку, которого, как мне казалось всего лишь пару недель назад, я любила.
- А теперь любовь ушла?
- А теперь я поняла, что это была не любовь. Я пряталась за ним, за нашими отношениями. Пряталась как последняя трусиха, которая сама себе не может признаться, что все происходящее вокруг лишь плод ее воображения. Лишь приспособленчество, к которому стремишься, чтобы избежать боли.
- И что же вас так изменило? – Ким протянул девушке пачку сигарет, заметив, что на ее собственной красный огонек, святящий маленькой звездочкой в темноте тамбура, уже давно потух.
- Спасибо, - девушка взяла сигарету, и, не дожидаясь, пока Ким чиркнет зажигалкой, прикурила сама. – Я встретила настоящего человека. Вы знаете, сейчас мне кажется, что все, кто раньше меня окружали – лишь картонные картинки, рекламки, выставленные перед магазинами, завлекающие покупателей своим глянцевым блеском. А он настоящий – из плоти  и крови! Он понимает меня, он похож на меня, он дополняет меня…
- Проблема в том, кого, как вам казалось, вы любили? – Ким задумчиво перевел взгляд на окно, за которым по-прежнему таилась тьма.
- Да. Я не знаю, что делать… Вернуться к нему и сказать: «Прости, дорогой, я полюбила другого», а потом уехать вновь в этот город, где я была так счастлива последние две недели? А вдруг ничего не получится? А вдруг это лишь временная влюбленность, посланная мне как испытание? Вдруг это лишь короткое затмение, закрывшее на пару минут свет солнца?
Девушка вновь нахмурилась и потерла вески.
- У вас голова болит? – Ким затушил окурок и положил пачку сигарет и зажигалку в карман джинсов.
- Да. Я когда заходила в вагон, так поскользнулась неудачно – на самой верхней ступеньке. Даже страшно стало – чуть вниз не полетела. Вот теперь, почему-то голова и болит.
- Может вам таблетку от головной боли дать? Я могу поискать или у бабы Нади спросить. У нее, наверняка есть. Пожилые люди в дорогу без лекарств не отправляются, - улыбнулся Ким.
- А кто такая баба Надя?
- Это моя попутчица – у нее место напротив моего. Так спросить у нее?
Девушка задумалась, а затем покачала головой.
- Нет, не надо. Я стараюсь антибиотики не пить: они одно лечат, а другое калечат. Надо просто поспать – боль, скорее всего, сама пройдет. Это, наверное, мозг мой скрипит, пока ищет выход из создавшегося положения, - засмеялась девушка. – Кстати, меня зовут Лера. А вас?
- Меня – Ким. Приятно познакомиться.
- Мне тоже.
Лера подошла к двери тамбура, которая вела в темный, но зато заметно потеплевший вагон, и, положив руку на ее ручку, обернулась к Киму.
- Пойдете еще курить – зайдите за мной. У меня 35 место. Если спать не буду, то, с удовольствием, составлю вам компанию. А то, говоря откровенно, мне не хочется оставаться сейчас надолго одной – так и кажется, что мысли просто сожрут меня заживо, даже кетчупа не попросят.
- Хорошо.
Оставшись один, Ким долго смотрел на дверь, за которой скрылась девушка. И, встряхнув головой, словно отмахиваясь от ненужных или не прошеных мыслей, вышел за ней следом.
Все тот же тусклый свет, казалось, из последних сил, вырывал вагон из сумрака. Ким, пошатываясь, отправился к своему месту. Почему-то он только теперь начал понимать, что устал. Очень устал.
- Надо спать больше. А то приеду к Лене вареный, как рак, - тихо, себе под нос, прошептал он.
- Молодой человек! - Донесся до Кима сдавленный шепот, откуда-то со стороны.
Парень повернул голову на звук потревожившего его голоса. В полумраке вырисовывалась фигура человека, который сидел на нижней полке, облокотившись на маленький, и столь неудобный из-за своей жесткости, плацкартный столик.
- Да? - Ким подошел ближе и, наконец-то рассмотрел зовущего его человека. Это был мужчина лет сорока с небольшим, с длинными волосами, собранными в хвост, в очках и с аккуратной бородкой, подчеркивающей линию губ. Но одежда его была измята, и даже в плохом освещении бросались в глаза яркие пятна.
- Это краска, - усмехнулся мужчина, проследив за взглядом Кима. - Я художник и, так уж получается, что умудряюсь вымазать в масле любую свою одежду. Стоит одеть новый пиджак – пять минут, и он уже в пятнах краски. Извините, что я вас побеспокоил. Вы время не подскажете? А то у меня часы остановились и я боюсь свою остановку пропустить. Хотел проводницу попросить меня, чтобы она меня к прибытию, но не смог ее найти. Хотя, судя по моим подсчетам – ехать еще долго...
Ким кивнул и, махнув рукой, чтобы приподнять рукав кофты, посмотрел на часы. Но на циферблате все три стрелки – часовая, минутная, секундная, словно уснув, покоились без движения. Парень нахмурился и поднес часы к уху. Вместо привычного тиканья его слух резанула абсолютная тишина, прерываемая лишь перестукивание колес и, ставшими уже привычными, вагонными звуками. Переведя удивленный взгляд на мужчину, Ким прошептал:
- Мои тоже остановились...
- Какое неудачное совпадение! - Невесело усмехнулся тот. И, пригладив волосы рукой, произнес куда-то в пустоту. - Мне ни в коем случае нельзя пропустить свою станцию! От этого зависит все!
Ким, выкинув из головы мысли о часах – будет ужасно, если окажется невозможным их починить, ведь это подарок Лены, и, присев на соседнюю полку, посмотрел на мужчину.
- Я думаю, что вы не пропустите свою остановку.
- Надеюсь. Понимаете ли, у меня уже давно не было выставок. Я имею в виду настоящих, серьезных выставок, а не так, какая-нибудь мелочь в местном выставочном зале. А, тут, буквально неделю назад, меня пригласили в другой город. Причем попросили не просто привезти с собой парочку работ, а оформить свою собственную выставку. Картины я уже отправил – все, кроме одной. Ее закончил только сегодня. И не хочу льстить сам себе, но, мне кажется, что это шедевр! Я над ней вел работу последние пять лет... Все как-то не получалось закончить. Точнее, я ее заканчивал, смотрел потом и понимал, что чего-то не хватает, что она мертвая. А буквально на днях понял! Знаете, словно луч света, который после грозы пробивается сквозь темные облака, мой рассудок осветила идея. И все таким простым показалось. Я тут же, среди ночи, схватил кисти и краски, подошел к холсту и начал писать. Неудержимо, долго. Когда я почти упал от усталости на пол, то понял, что пишу уже больше двенадцати часов! Но я все же успел ее закончить...
- А о вас уже слышали в этом городе, где будет выставка? - Ким недоуменно осматривал художника. Когда тот начал говорить о своей работе, создалось такое впечатление, что весь окружающий мир потерял для него свое значение. Просто поблек по сравнению с теми красками, что ложились на холст легкими мазками.
- Само удивительное, что нет. Я никогда там не выставлялся. Но, вы себе представляете, мне вчера сообщили, что на эту выставку – мою выставку специально приедет столичный критик. И если ему понравятся мои работы, то он напишет о них в одном влиятельном издании. А знаете, что это означает? - Безумными глазами, как увлеченный в своей науке ученый, он ждал ответа Кима.
- Пожалуй, нет, - пожал плечами парень, ощущая себя двоечником на предмете строгого и нетерпеливого учителя.
- Ах, как вы еще юны... Это означает, что обо мне, о моих работах услышат. И, возможно, их захотят увидеть в столице. А это – новые выставки, почитание любителей искусства и, что наиболее желанно, покупатели и всеобщее признание!
- А вы давно рисуете…
- Пишите, - гневно перебил Кима художник. – Применительно к картинам говорят не рисуете, а пишите. Рисуют детишки солнышко на уроках в первом классе. А я, надеюсь, уже пережил то время, да и мастерства набрался.
- Извините, а давно вы пишите картины? – Ким уже и не рад был, что подошел к этому человеку: столь неприятным выходил разговор. Да и очень уж хотелось спать. Бывает, конечно, что ты разговариваешь, а самого клонит в сон, но если собеседник приятный – то от этого сонливого разговора даже можно получать удовольствие. Здесь же ситуация была совсем иной.
«Странно! Могу поклясться, что когда я шел в первый раз курить, здесь, на этом месте кто-то спал. Храпел еще очень. Хотя, может показалось – перепутать-то не мудрено. Тут весь вагон одинаков – и мимо своего места легко пройти можно», - подумал Ким.
- Конечно давно. Сами подумайте – разве начинающему художнику предложили делать авторскую выставку в другом городе. К тому же – не в моем возрасте начинать. Я пишу с детства. Когда пошел в первый класс, то учитель рисования заметил мой талант, и посоветовал моим, уже ныне покойным батюшке и матушке, отвести меня в художественную школу. Так все и пошло: окончив ее  на отлично я, без особых проблем поступил сначала в художественное училище, а затем - в институт на художественный факультет. Я был талантлив. Многие преподаватели прогнозировали мне блестящее будущее, говорили, что я стану выдающимся художником. Но судьба распорядилась иначе. Ведь, не забывайте, молодой человек, это было время тяжелого и дружного коммунизма. Писать нужно было на заказ партии и лишь то, что она соблаговолит видеть. Обращали ли вы внимание на картины тех лет, на ту мазню, что писали, пользующиеся в то время спросом художники?
Ким лишь покачал головой, судорожно пытаясь вспомнить хоть одного художника, ходившего в любимчиках у партии.
- Жаль, - художник от негодования даже пощелкал языком. – Иначе вы бы сразу поняли то, о чем я вам говорю. Но, все же попытаюсь объяснить. После окончания института я решил не идти преподавать в школу или же остаться на кафедре. Я слишком импульсивен, чтобы пытаться что-то объяснить детям, которые и карандаш-то в руках держать не умеют. Решил стать вольным художником. Один мой знакомый порекомендовал меня местному опкому. И, какое-то время я писал на заказ. Но… Это было так унизительно. Писать какой-то бред, сплошную пошлость, которая потом красовалась на плакатах к первомаю. В то время как меня самого тянуло к чему-то возвышенному, когда я подсознательно тяготел к абстракционизму. В один момент я просто не выдержал. Мне сказали написать плакат к новому году для новогоднего праздника на центральной площади города. Представляете, меня! Ме-ня пытались заставить писать каких-то дедов морозов, снегурочек, снеговиков, лисичек, белочек! Это оказалось просто унизительно – конечно, я тут же отказался. Так и заявил эту типу, у которого не было мозга, но зато имелась высокая должность, что именно я думаю об этой идее! Вовсе не удивительно, что после этого случая я попал в опалу. Меня выгнали из Союза художников – ну это к счастью, всегда терпеть не мог подобного рода объединения, где талантов раз, два и обчелся, зато самомнение! Корочки свои каждому под нос суют! Взяли бы себе уже на лоб их прилепили! Да и выставлять мои работы тоже перестали. Но я не особо расстроился – эти, как бы интеллектуалы нашего города, еще просто не доросли тогда, чтобы понимать мои работы, чтобы ценить и верно оценивать мои картины!
- А как же вы на жизнь зарабатывали? – Киму даже немного жаль стало этого человека. Ведь, как говорил его лучший друг Серега, нелегко живется, когда так серьезно к себе относишься.
- Это было непросто. Порой, даже ужасно сложно! Мне приходилось периодически даже моляром подрабатывать! Вы себе представляете: мне, с высшим образованием, с моим талантом красить стены! Но потом, к счастью, пришло время перестройки. Я смог устроиться дизайнером в одну городскую газету. Это, конечно, тоже работа ниже моего уровня, но хоть что-то. Хотя бы зарплата стабильная. Но атмосфера! Вокруг одни недалекие остолопы. А главный редактор – ему  предлагаешь вариант: как расположить на газетной полосе фотографии, статьи, так, чтобы это эстетично смотрелось. Так нет же! Он начинает свое твердить «Нет, это не по правилам. Так не делают. Читателю будет сложно воспринимать».
- И вы оттуда уволились? – Все сильнее и сильнее Ким мечтал оказаться на своей полке: втянуть ноги, насколько позволяет ее длина, уткнуться в подушку и просто, даже не уснуть, а именно отрубиться.
- Нет, представьте себе, я до сих пор там работаю. Но сейчас стало спокойнее – меня перестали донимать и даже выслушивают мои советы. Выслушивают, но редко им следуют. Да и сам я уже перегорел – выполняю работу спустя рукава – лишь бы они все отвязались. А вот дома наступает настоящая свобода. В своей квартире я творю!
- А как же ко всему этому относится ваша жена? – Парень уже проклинал врожденную интеллигентность, которая мешала ему прервать разговор и гордо удалиться.
- Какая жена! Нет, вы действительно слишком юны! Зачем связывать себя узами брака с одной женщиной, которая постепенно стареет, увядает, как засыхающий цветок, когда вокруг столько муз?
- Я так не считаю. Мне нужна любовь лишь одной девушки – моей девушки. А остальных я даже не замечаю.
- Вы просто еще мало девушек на своем веку повидали.
- Ну, знаете ли, - Ким стал терять контроль над собой – вся его невозмутимость начала испаряться, словно вылетающий из носа чайника пар. – Не вам судить о моей жизни!
Парень поднялся с места и сделал шаг по направлению к проходу.
- Постойте! – Художник приподнялся вслед за ним. – Мы с вами столько проговорили, а ведь я вам так и не показал свою последнюю работу!
Интерес пересилил гнев, и Ким повернулся к мужчине.
- Вы можете мне ее показать?
- Конечно. – Художник встал и открыл небольшой багажный отсек, располагающийся под его полкой. Оттуда он достал заботливо упакованный сверток. – Я не думаю, что вы ценитель изобразительного искусства. Возможно, даже не поймете, что я хотел сказать этим полотном. Но… Давайте все же попробуем.
- Темновато здесь. Могу действительно не разобраться, - пожал плечами Ким.
- Ничего. Мы к проходу ее повернем. Нет, все равно темно, - покачал головой мужчина, разворачивая картину то одной, то другой стороной к лампе, которая с потолка, практически выбившись из сил, освещала неровным светом проход.
- Да… Ладно, под таким углом хоть что-то видно. Смотрите!
Полотно, выполненное в темных красках, перечеркивала диагональная прямая, с ее середины сочились красные кровавые капли. Конец линии они заливали полностью, смешиваясь с ней и превращаясь в сплошной поток. Ким задумчиво смотрел на картину. Чем больше шло времени, тем все сильнее и сильнее в его душе нарастало какое-то беспокойство: оно гложило, терзало, нашептывало в самое ухо противные, мертвые мысли.
- Хм… Ну и как вам? – Оторвал парня от созерцания голос художника.
- Мрачно очень, - прошептал Ким.
- Да… Это именно тот эффект, которого я хотел добиться. Знаете, абстракционизм – великое искусство. Оно не затапливает вас нарочито исполненным изображением, а как бы создает свои образы. Мне хотелось, чтобы люди, глядя на эту картину, задумались о сложности этого мира, о нестабильности их судьб. О том, как сложно чего-то добиться и как, вроде бы уже свершившееся, может поставить всех под удар…
Ким кивнул головой.
- Сложно, наверное, вам было везти на вокзал картину?
- Не знаю… Понимаете, я пока писал ее настолько устал, что мозг уж отказывался работать. Знаете, бывает такое, когда вы все делаете как в тумане. Я помню только, как вызвал такси, сел в машину, сказал куда ехать и все. Дальше ничего не могу вспомнить – у меня не отложилось в голове, как именно я шел до перрона, как садился в поезд. В себя я начал приходить уже здесь – в вагоне.
Ким снова кивнул, и, задержав взгляд на мужчине, понял, что просто не может больше с ним находиться рядом.
- Я пойду спать. Спасибо, за то, что показали картину.
Художник улыбнулся.
- Не за что. Приобщайтесь к искусству, молодой человек. Думаю, в вас все-таки спрятан небольшой потенциал.
Ким с трудом улыбнулся и пошел к своему месту. Кое-как поднявшись на полку, он уткнулся головой в подушку и закрыл глаза. Перед его глазами все еще стояла эта кровавая прямая. «Вот уж картинка! Не хочу я приобщаться к такому искусству»
Как не пытался, парень так и не смог уснуть – все бродил по своему сознанию, пытаясь отмахнуться от надоедливых мыслей. Не выдержав, он спрыгнул на пол, нащупал в кармане сигареты, и пошел в тамбур курить. Проходя мимо места художника, он с удивлением обнаружил его абсолютно пустым. Не было никаких вещей, постель тоже исчезла.
«Странно, куда он делся? Поезд ведь не останавливался», - почему-то Кима наполнила тревога и, круто развернувшись, он пошел к комнатке проводницы. Как и в прошлый раз, парень принялся громко стучать в дверь. Вновь долго не было ответа. Все это время Ким дрожал – беспокойство становилось все сильнее. Наконец проводница приоткрыла дверь и все таким же равнодушным голосом спросила:
- Что тебе?
- Подскажите, пожалуйста, тут в нашем вагоне мужчина ехал, художник. Не знаю, как его зовут… Куда он делся? А то я сейчас курить шел, а его место пустое…
- Что значит «куда делся», - повторила проводница. – На своей станции вышел.
Ким обомлел и с трудом из себя выдавил:
- Как вышел? Поезд ведь не останавливался?
Женщина устало покачала головой.
- Парень, ты видимо уснул, и не заметил. Останавливались мы.
И тут же она захлопнула перед Кимом дверь, скрывшись в своей комнатушке. А парень продолжал стоять все там же, шепча себе под нос.
- Я не спал. Мы не останавливались… Поезд не останавливался… Он не мог сойти…
И побрел в тамбур. Там он уставился в окно и принялся курить. Но вкуса сигарет не чувствовал – голова была абсолютно пустой.

5

«То ли я сошел с ума, то ли действительно отрубился да так, что сам этого не заметил. Но все равно, странно это как-то», - прошептал Ким, выбрасывая окурок. Все тоже, внезапно сковавшее сердце, беспокойство никак не хотело его отпускать. Уговоры не действовали, да и попытки урезонить не вовремя разыгравшиеся эмоции также оказывались тщетны.
«Нет, не могу так. Раз уж я заснул, должен же был быть кто-то в вагоне, кто не спал и видел, как останавливался поезд», - пораженный этой неожиданной мыслью, Ким влетел в вагон и стал осматриваться, проходя по этому длинному коридору, мимо занятых людьми полок. Было действительно немноголюдно. А те люди, которые все же лежали, укрытые белыми простынями, не подавали никаких признаков бодрствования.
«Ну и атмосфера! Морг какой-то… Ну хоть бы кто-нибудь шевелился», - Ким все тревожнее оглядывал вагон, а его сердце быстро-быстро отбивало нервный ритм. Но картина не менялась, лишь изредка тишину вагона и мрачный стук колес нарушало чье-то сопение и вовсе не мелодичный храп.
Вдруг Ким увидел, как справа от него мигнул свет. Он обернулся и заметил парня, который самозабвенно щелкал кнопками мобильного телефона. В первый момент эта ситуация показалась ему совсем нереальной, как кадр из какого-то фильма. Но, по крайней мере, Ким стал приходить в себя: он здесь не один. И все прошлые сравнения про морг показались ему бредом маленького ребенка, который вдруг проснулся ночью в полной темноте, и теперь запугивает себя детскими кошмариками, испуганно глядя на дверь шкафа, из которой, по всем законам жанра должно выползти какое-нибудь чудовище.
Видимо почувствовав на себе посторонний взгляд, парень отвел от лица телефон и уставился на Кима. Возникла неловкая пауза, повисшая в воздухе огромным вопросительным знаком, которую просто необходимо было разрушить.
- Извините, что беспокою, - сказал Ким, подходя ближе к полке парня, - у меня к вам абсолютно дурацкий вопрос.
Парень удивленно продолжал сверлить взглядом Кима, но, вдруг улыбнулся, и, махнув рукой, в которой по-прежнему был зажат телефон, произнес:
- Валяйте. В такую скукоту я готов ответить даже на самые нелепые вопросы.
Ким выдохнул, и, понимая весь маразм ситуации, постарался коротко обрисовать ситуацию.
- Видите ли, я, видимо, уснул и не слышал, останавливался ли наш поезд в последние полчаса. Вот думал, может быть кто-нибудь другой в курсе. Но тут, похоже, кроме вас все спят.
- А вы, что ли станцию свою пропустили? – удивленно произнес парень.
- Нет, не я…
Парень положил телефон на стол и потер шею.
- Я вам даже помочь не смогу – сам только что проснулся. Так что понятия не имею, останавливался ли поезд. А соседей, как видите, у меня в этом плацкарте нет. Так что я даже проверить никак не могу – была ли остановка или нет. Я как проснулся, решил на время посмотреть, да и хоть немного времени в аське убить. Но, дурацкий телефон – видимо вода, все же, плохо на него подействовала – работать отказался. Заглючил…
- А вы его, что ли утопили в чем-то? – Улыбнулся Ким.
- Ага, сейчас расскажу. Мне везет на смехотворные и нелепые ситуации. Да ты садись. Меня, кстати, Леха зовут, будем знакомы, - рассмеялся парень и протянул Киму руку.
- Ким, будем.
Парни пожали друг другу руки, и Ким устроился на противоположном месте.
- Так вот, - засмеялся Леха, - я, чтобы успеть на поезд, вышел из дома часа за два. Уже порядком проехал на маршрутке, как вспомнил, что другу забыл позвонить. Такой хлопаю себя по карману куртки, и понимаю, что телефон-то я дома на столе возле компа так и оставил. Думаю, вот же черт! А без телефона никак – я же не на один день уезжаю. Ну и на ближайшей остановке выпрыгнул из маршрутки. Пока добрался до дома – чуть ли не час на это убил. Смотрю, а до поезда-то немного времени осталось. Скорее схватил телефон, и помчался, как ветер. Ну мне повезло: и маршрутку быстро поймал, и даже водитель разрешил стоя проехать. В общем, все вроде бы благополучно. Единственный, как оказалось потом минус – погода. У нас вчера дождь был нехилый. Вот и я, на перроне уже, с телефоном в руке, не заметил лужу, ну и, как сайгак, в очередном скоростном прыжке как раз в нее угодил. Вот и поскользнулся. Проделав пируэт, как профессиональный фигурист, падаю – я в одну сторону, телефон в другую. Так, в итоге, оказалось, эта шайтан-машина умудрилась махануться именно в самую глубокую часть лужи. Проще говоря, отправился он в свободное плавание. Вот теперь и глючит, беднягу. Меня, правда, тоже подглючивало сначала. Я головой об лед ударился так, что еще минуты две спецэффекты в глазах наблюдал: ну, знаешь, как в мультиках диснеевских – звездочки, птички.
Во время всего повествования Ким с трудом удерживался от того, чтобы не перебудить весь вагон своим смехом. Казалось бы, и история не особо веселая, но Леха умудрился преподнести ее юморист со стажем.
- Да уж, не судьба твоему телефону водолазом стать, - кое-как выдавил Ким из себя, стараясь успокоиться после взрыва смеха.
 - И не говори. Вот теперь думаю, продолжить ему водные тренировки или отпустить, беднягу с миром, - сострил в ответ Леха.
Парни замолчали, каждый задумавшись о своем. Кима что-то терзало – то самое беспокойство, недавно занявшее место в его сердце, все так же продолжало там пребывать.
- А куда ты едешь? – нарушил, наконец, тишину Ким.
- Да в универ еду. Я ненадолго домой приезжал, а вот теперь опять собираюсь натачивать зубы об гранит науки.
Ким усмехнулся:
- На кого учишься?
- Ха, моя профессия скучна и беспросветна. Вот уже два с лишним года я постигаю азы инженерного факультета. Меня готовят сеять доброе и вечное: ну там, дома всякие для граждан нашей страны, - Лешка говорил абсолютно серьезно, в то время как в его глазах плясали и играли в чехарду маленькие чертики. – Но, ты знаешь, сейчас все чаще и чаще начинаю думать, что ошибся в выборе. Не могу назвать себя аутсайдером в группе: за прошедшие сессии я стабильно прыгал с четверки на пятерку и обратно, но это лишь для того, чтобы польстить своему собственному самолюбию. Типа, я же не дурак, и могу освоить любую науку.
- Так что же тебя смущает?
Леха нахмурился и начал выписывать на столе невидимые взгляду узоры. Помолчав минуты две, он вздохнул и поднял глаза на Кима.
- Понимаешь, ну не мое это. Признаться, мне жаль тех людей, которые предстоит жить в домах, построенных по моим проектам. Кто знает, будет ли для них это безопасно…
Ким только открыл рот, чтобы запротестовать, как Леха его перебил.
- Нет-нет, это я стебусь. Я ведь уже объяснил, что то, чему нас учат, я постигаю без особых проблем. Просто, видел бы ты некоторых моих одногруппников. Глядя на них, я понял, каким должен быть настоящий архитектор. Да, в принципе, это касается любой профессии. Человек должен быть в нее влюблен. Когда при этих личностях говорят слово «дом», не в смысле жилище, а именно здание, возведенное руками человека, у них загораются глаза. Над своими чертежами они готовы проводить сутки напролет. Чертить, перечерчивать, не высыпаться, не есть, не пить. Лишь бы качественно выполнить поставленную перед ним задачу. И, что самое удивительное, они получают от этого кайф. А я не такой.
- А какой же ты? – Чуть усмехнувшись, спросил Ким.
- Я… Да я сам не знаю. Смешно. До сих пор не могу определиться с тем, чему же именно мог бы посвятить свою жизнь. Одно могу сказать, у меня подвешен язык, и мне интересно общаться с людьми.
- Ну да, я это заметил.
- Вот. Знаешь, я сейчас подрабатываю диджеем на радио. Веду самые неблагодарные эфиры – с трех часов ночи и до пяти утра. Они не пользуются особой популярностью, так как в это время свой радиоприемник включают либо полуночники, либо водители – а эта категория, в целом, гораздо и гораздо меньше той, ради которой делают дневные эфиры.
- А как же ты тогда университет посещаешь? Ты ведь, получается, не спишь почти? – Удивился Ким.
- Ха, вовсе нет. Вот смотри: пары у меня заканчиваются в три часа дня, - принялся Леха загибать пальцы на руке. – В общаге я появляюсь где-то в четыре – ну там, пока доеду, в магазин зайду и прочее. До семи – восьми вечера я занимаюсь, ну, конечно, с перерывом на ужин. Иногда, правда, особенно во время сессии, приходится корпеть над книгами, лекциями и чертежами значительно дольше. Но, все же, отталкиваюсь от идеала. В восемь я ложусь спать. Просыпаюсь в два ночи. Быстро собираюсь. Благо, офис наш находится от общаги достаточно близко – пешком полчаса идти. Вот и получается, что я сплю шесть часов, плюс еще дышу ночью свежим воздухом. К тому же, я ведь не каждую ночь работаю – у меня смена три через три. Так что со сном все в порядке – не жалуюсь.
- Слушай, все это, бесспорно, здорово, но ты хоть как-то отдыхаешь? Или просто все успеваешь за те три дня, которые у тебя как бы выходные на работе? – Ким представил себя на месте Лехи, и сравнение это ему не понравилось. Он всегда предпочитал спокойную жизнь. Тихую, без особой беготни.  Такую, чтобы всегда оставалось время поваляться на диване с интересной книгой или побродить по тихим улицам города. Флегматик – так всегда, смеясь, характеризовала его Лена.
- В принципе да. Я не жалуюсь – мне времени на все хватает. Знаешь, я всегда смеюсь над людьми, которые говорят: «Будь в сутках не 24 часа, а хотя бы 25, я бы успевал абсолютно все». Чушь! Все зависит от такого, как этими 24 часами распоряжаться. Если тратить их на всякие пустяки, то, будь даже в сутках 48 часов, ничего не возможно было бы успеть. У меня же каждая минута на счету. Я просто не могу тратить в пустую драгоценное время, - Леха покачал головой и вновь принялся выписывать на столе узоры.
Ким уставился в пустоту, анализируя только что сказанные Лехой слова. Ему редко приходилось думать о быстротечности времени. Лишь изредка, под бой новогодних курантов, парень отмечал, что прошел еще один год. Хотя, однажды он испытал культурный шок. В автобусе встретил девушку, которая обратилась к нему по имени. Но, не смог ее вспомнить. Оказалось, что это сестра его бывшего одноклассника. Когда он последний раз ее видел, девчушка училась в классе седьмом и большую часть времени тратила на игру в куклы. И вот тебе – стоит перед ним: красивая молодая, сформировавшаяся девушка.
- А лучная жизнь у тебя есть? – Продолжил допытывать Ким, осознавая, что переступает границы «поездных» разговоров.
- Ты пытаешься узнать есть ли у меня девушка, - улыбнулся Леха.
Ким покраснел и кивнул.
- Прости, что лезу не в свое дело.
- Да успокойся, все нормально. Самому всегда было интересно понять, как живут незнакомые мне люди. С девушкой, знаешь, это из разряда того, как пишут в графе «семейное положение» на всяких сайтах. Знаешь, там есть такие варианты: «женат», «холост», «все сложно». Вот у меня как раз последнее. Мне нравится одна девушка, но вся проблема состоит в том, что я ее никогда не видел.
- Это как? – Удивился Ким.
- Сейчас объясню. Началось все где-то полгода назад. У нас на радио есть несколько интерактивных передач: люди к нам дозваниваются, мы выводим их в прямой эфир, они передают приветы своим «друзьям Саше, Жене, Сереже, дяде Васе, тете Клаве, пацанам из одиннадцатого «б», любимому котику», ну и все в этом духе. А потом заказывают песню.
- Ага, понял. – Ким сам как-то воспользовался подобной услугой три года тому назад, когда только познакомился с Леной. У нее был День рождения, и он решил ее таким образом поздравить.
- Одна из таких передач приходится, как раз, на время полуночников или лунатиков, как мы их, порой, называем. То есть именно тогда, когда я выхожу в эфир. Ты, наверное, в курсе, что прежде, чем выпустить человека в прямой эфир, диджей с ним сначала общается «за кадром»: ну там спрашивает, как его зовут, какую песню нужно будет поставить. Ночью звонят чаще всего не с какими-нибудь поздравлениями, а просто так, от балды. Человек либо в состоянии, повышенной алкоголем, веселости, либо ему не спится и очень скучно. Вот именно так впервые позвонила Она. Я уже почти закончил передачу – оставался последний звонок. И тут слышу голос такой ангельский. В прямом смысле этого слова. Мягкий, нежный и спокойный какой-то. Она сказала, что ее зовут Вика. Песню заказывать заранее не стала – попросила поставить что-нибудь на мой вкус. Ну я ее вывел в прямой эфир. А там наше общение продолжилось – знаешь, такой разговор не о чем. Приветы передавать она тоже отказалась – сказала, что в этом нет смысла, так как все друзья и родственники уже спят, а с любимым она недавно прекратила отношения. На прощание пожелала мне удачи и положила трубку. После этого звонка я еще пару дней грезил наяву ее голосом.
- И на этом все закончилось?
- Нет. Она через четыре дня опять позвонила. Так и поехало. Она периодически звонит, мы с ней болтаем за кадром, потом в прямом эфире и все, она кладет трубку. Мне удалось узнать, что Вика тоже студентка, а не спит так поздно, потому что все время то к семинарам, то к лекциям готовится.
- Так ты ее так и не видел?
- Я ведь сказал, что мы с ней никогда не встречались. Понимаешь, я не знаю, звонит ли она к нам на радио от того, что ей скучно или от того, что хочет со мной поговорить. А пригласить ее куда-то и все-таки познакомиться лично я не могу. Почему-то боюсь. Вдруг она окажется «в живую» вовсе не такой как я ее себе представляю. Или что я ее разочарую.
- Это только на практике можно проверить. – Ким не ожидал от Лехи такого смущения. Странно, казалось бы, такой деятельный, уверенный в себе человек, а девушку на свидание пригласить боится.
- Ладно, о себе мне больше рассказывать, вроде бы как нечего, а ехать еще долго. Ты-то сам куда направляешься?
Ким на секунду представил себе Лену и мечтательно произнес:
- К девушке своей еду. Она в другом городе сейчас учится. Вот и приходится мне туда-сюда ездить. Уже даже название всех станций запомнил.
- Значит она того стоит, раз ты на поездные муки добровольно соглашаешься, - Леха показал поднятый вверх большой палец.
- Более чем. Она замечательная! Иногда даже ловлю себя на мысли, что не заслужил я такой девушки. Лена прекрасный человек… О таких людях говорят, что в них нет минусов. Конечно, это не правда. Минусы у нее присутствуют. Но те плюсы, которые есть, их очень и очень перевешивают. Она добрая, внимательная, заботливая. И, что самое главное, по-настоящему любит меня. А я люблю ее.
Ким вновь восстановил в воображении образ Лены и, зажмурившись, произнес про себя: «Я скоро приеду».
- Давно вы встречаетесь?
- Скоро будет три года. – Ким улыбнулся, понимая, что уходит в ностальгию, словно дерево, впивающееся корнями в землю. – Мы тоже случайно познакомились. Меня мой лучший друг, Серега, зимой вытянул на коньках покататься. А я на них стою как корова на льду. Сделал пару шагов – упал, еще пару – опять на земле валяюсь. Так я полчаса падал и падал. Злой, как черт уже был, в синяках весь, замерзший. А тут получилось у меня разогнаться и поехать. Целых три метра, где-то. Но я не учел, да и куда там было думать, многолюдность. В итоге подрезал девушку и сам в ограждение катка со всего маху вписался. И лежу такой, смотрю в небо, ногу потираю. И вижу, как надо мной наклоняется самая красивая девушка в мире. Причем, еще и спрашивает меня, живой ли я. Это и была Лена. Я теперь так Сереге благодарен за то, что он меня на каток вытащил, а стечению обстоятельств за то, что я именно Лену подрезал, а не какого-нибудь толстого мужика. А то бы еще фингал заработал за свою неуклюжесть.   
Лешка откинулся к стенке своего места и рассмеялся. С минуту помолчал и, сложив в замок руки, чуть нагнулся. Долгое время он рассматривал свои ноги, обутые в легкие кеды.
- Скажи… Эм… Даже не знаю, как спросить. Вот я, честно говоря, отношения на расстоянии себе слабо представляю. Ну сколько раз в месяц ты ее видишь? Один? Два? Ладно, допустим, четыре. Но ведь вы как-то живете друг без друга. А вокруг тебя много симпатичных девчонок. А за ней, наверняка, увиваются другие парни. Нет, я, конечно, понимаю: доверия там и все такое… Но, можно ведь случайно и не выдержать. Допустим, на какой-нибудь пьянке принять лишнего и ненадолго потерять контроль. Оп! И все…
Ким нахмурился. Такие вопросы на него сыпались с удивительной постоянностью. Хотя, что уж греха таить, и сам он, в тот момент, когда Лену зачислили в университет в другом городе, а он поступил учиться в родной институт, их неоднократно себе задавал. Даже был момент, когда Ким не выдержал. Тогда начался ноябрь. Листва с деревьев полностью опала, а ледяной ветер предсказывал, что совсем скоро он будет властвовать над городом уже не один, а со своим зимним напарником – снегом. Парень тогда возвращался после пар. Вокруг было пустынно – все люли, у которых имелась такая возможность, предпочитали отсиживаться в каком-нибудь теплом помещении. А Ким шел от остановки к дому. Расстояние-то небольшое – пятнадцать минут пешком. Но он успел так замерзнуть – казалось, даже сердце стало покрываться ледяной коркой. Чтобы отвлечься от жалости к самому себе, такому продрогшему, парень решил позвонить Лене. Но после полуминутного молчания запрограммированный женский голос произнес заученную на зубок фразу: «Абонент не отвечает или временно не доступен. Попробуйте позвонить позднее». 
Ким тогда просто застыл с прижатым к уху телефоном. Именно в этот момент, словно какой-то бурав, который разрывает землю, стремясь проникнуть все глубже и глубже в ее недра, его начали терзать подозрения. «А вдруг она в этот момент с кем-то? А вдруг она просто забыла обо мне? А вдруг…» Этих «А вдруг» в эту минуту набралось огромное количество. Они во плоти встали пред его глазами и, не дожидаясь особого приглашения, принялись выплясывать хороводы. Киму стало еще холоднее: немели руки и ноги, все мысли застилал какой-то туман. Серый и холодный, он опутывал росой, собирающейся в огромные капли, в которых отражался один единственный вопрос: «Зачем тебе все это нужно?» и нашептывал постыдный выход – «Оставь, забудь… Тебе так будет проще».
Но, когда Ким уже начал набирать текст смс-ки, которая поставила бы крест на его любви, Лена позвонила. Оказалось, что она отключала телефон на время семинара. «Ты в это веришь, глупец?» - тут же подсказал, не желающий таять, туман. Парень тряхнул головой, провел рукой по волосам и улыбнулся: «Я хочу верить и буду верить». И тут же быстро пошел в сторону дома. А когда растянулся на диване с кружкой горячего чая, ему оставалось лишь рассмеяться и действительно обозвать себя глупцом за то, что чуть не разрушил самую драгоценную часть своей жизни.
- Да, мы видимся четыре раза в месяц. Иногда чуть чаще или реже. И нам этого хватает. Тем более что это не навсегда. Как говорится, осталось лишь день простоять и ночь продержаться. Я, наверное, сейчас покажусь тебе весьма нудным, но отношения строятся на доверии. И мы друг другу доверяем.
Ким улыбнулся и тоже расслабленно откинулся к стенке. В этот момент его живот издал голодное урчание.
- Ты знаешь, что-то я проголодался. Не знаешь, в поезде вагон-ресторан есть?
Лешка пожал плечами:
- Точно не знаю, но вроде бы как должен быть.
- Пойдешь со мной? – Ким встал с места и, сделав пару шагов, обернулся к Лехе.
- Нет. Меня что-то рубить начало. Я лучше посплю – ведь во сне дорога идет также незаметно, как и при разговоре. А ты иди, замори своего червячка, - рассмеялся Леха.
Желудок Кима выдал очередную трель.
- Неа, мне придется утолить на червяка, а настоящего удава.
- Лады, увидимся, - Леха помахал рукой Киму и улегся на полку, натянув на себя одеяло.

6

Ким не рискнул спрашивать у проводницы, где в поезде находится вагон-ресторан. Почему-то стоило ему представить ее постное выражение лица и равнодушный голос, как по коже пробегал мороз.
- Ничего, сами с усами, разберемся. Не поляков же за собой веду, - усмехнулся Ким и пошел в хвост поезда.
Давно ему не приходилось открывать столько дверей. Дверь тамбура, дверь в вагон, снова дверь в тамбур, опять в вагон. И повсюду практически одна и та же картина: кое-где лежат люди, накрытые белыми простынями, но большинство полок пустует.
- До чего же мало людей. Интересно, на весь поезд хоть сто человек наберется? – Прошептал парень, удивленно осматривая очередной вагон. И вновь открыл дверь.
Он все шел и шел, и практически отказался от идеи утолить голод, как увидел долгожданную надпись «Вагон-ресторан». Парень повернул ручку и потянул на себя дверь, но она не поддалась. «Закрыто, что ли?» - удивился он и дернул сильнее. Раздался противный писк и дверь начала медленно открываться. Создавалось такое ощущение, что уже в течение ни одного столетия никто из пассажиров не рисковал перейти порог вагона-ресторана, а потому петли двери порядком покрылись ржавчиной – так жалобно и надрывно они скрипели.
Киму стоило немало усилий отворить дверь полностью. И когда это наконец-то получилось, он в немалом удивлении застыл на пороге. С потолка свисали шторы. Должно быть, когда-то они были шоколадного цвета, но сейчас их настолько покрыла пыль, что разобрать истинную расцветку оказалось достаточно проблематично. Парень чихнул, и брезгливо сморщившись, отвел одну из штор в сторону и протиснулся вперед.
«Вот только этого не хватало!», - прошипел Ким, стараясь отряхнуть со своей одежды пыль, которой, в отместку за беспокойство своей персоны, осыпала его штора. Приводя в порядок джинсы, он случайно перевел взгляд на пол, да так и застыл. Очередное, весьма неприятное удивление, напомнило приступ столбняка. Вначале Киму показалось, что пол покрыт чем-то мягким, так как звук шагов слышен не был. Но это оказался вовсе не ковер или палас – весь вагон покрывал ровный слой пыли.
Парень провел по нему ногой и даже поддел носом кроссовка. Сквозь образовавшуюся, словно нарисованную на песке, полоску проглядывал потертый узор старого линолеума. Все еще не веря своим глазам, Ким присел на корточки, и, достав из заднего кармана джинсов зажигалку, написал ею по пыли свое имя.
- Да уж, оставить тут свое послание потомкам, типа «Здесь был Вася» не сложно, - усмехнулся парень.
Он так и продолжил сидеть на корточках – почему-то Киму было страшно поднять голову и осмотреться по сторонам. Даже возникло желание быстренько ретироваться отсюда.
«Ну что ты как маленький ребенок себя ведешь?», - принялся бормотать он еле слышным шепотом, словно уговаривая рассудок свыкнуться с положением вещей и вести себя не так нервно. И внемля голосу разума, боковым зрением, стал потихоньку оглядывать окружающее его пространство. И тут же, рассмеявшись, над своими страхами, встал в полный рост. В этот момент он очень пожалел, что рядом не оказалось стены, к которой можно было бы прислониться – настолько увиденное не вязалось с реальностью.
Ну не может быть в двадцать первом веке в таком, пусть и не новом поезде, вот такого вагона-ресторана. Видимо, в него, действительно, не заходили с самой первой поездки, а если даже и были здесь какие-то заблудшие пассажиры, то их визиты тщательно гримировали мешками пыли. Прямо-таки рисовалась живописная картина: сотрудники железной дороги в рабочих комбинезонах завозят в вагон тележки, заполненные с горкой пылью, набирают ее полными лопатами и, не жалея, рассеивают по полу.
И, тем не менее, в помещении царил погром. На столиках, также приобретших серый цвет, хаотически валялись осколки стаканов и тарелок, на полу, то и дело, можно было рассмотреть забытую ложку, вилку или нож. Ким пошел по проходу, напряженно осматривая вагон. Кое-где, то ему встречались непонятные предметы. Но, подняв один из них, ему стало ясно, что это хлеб, давно ставший сухарем, которым оставалось только лишь разбить окно нелюбимого соседа.
С искусственных растений, что живописно расплелись по стенам в надежде порадовать взгляд усталого гостя вагона-ресторана, спускались нити паутины, также добротно присыпанные пылью. Шторки, что изначально были призваны закрывать окна, то ли не пожалело время, то ли безумный декоратор сознательно хотел вписать их в окружающий интерьер, превратились в лохмотья.   
Впереди, среди царившей в вагоне древности и ветхости, манила взгляд барная стойка, за которой находились какие-то шкафчики и полочки. Ким, в надежде разгадать, что же здесь такое произошло, побрел к ней. Проходя между стройных рядов столиков, он старался не осматриваться по сторонам – парню так и казалось, что откуда-нибудь выкатится череп, либо костлявая рука скелета схватит его за штанину.       
Наверняка, когда-то сложенные в аккуратную стопочку, книжки с меню съехали на пол и валялись перед барной стойкой. А бутылки и бокалы, стоявшие на полках, прикрепленных к стене вагона, покрывал все тот же слой неизменного налета древности. 
- Да уж, это не вагон-ресторан, а какой-то склеп, в котором собирались хэллоуин праздновать. Вот только гости так и не пришли, - поежился от звука собственного голоса, прорезавшего мерный стук колес, Ким.
В ответ за барной стойкой раздалось какое-то шуршание.
- Секундочку-секундочку, я тут немного задремал, - прокаркал скрипучий голос.
Если бы Ким был более впечатлительным, то тут же упал бы в обморок. Но он лишь сделал шаг назад и напряг кулаки, собираясь, в случае чего, сразу двинуть говорившему в нос, и сбежать.
Шуршание за стойкой продолжалось, и, наконец, из-за нее показался старик. Он положил свои исчерченные мозолями и пятнами возраста руки на поверхность стойку и, практически не мигая, уставился на Кима. Тот молчал, оглядывая древнего бармена, одетого в форму проводника, которая свисала с тела лохмотьями, открывавшими немощное, худое тело.
- Что молчишь? Ты пришел сюда что-нибудь съесть, выпить или на меня поглазеть? Я не экспонат выставки, - недовольно пробурчал старик и, взяв с полки тряпку, принялся протирать до ужаса грязный стакан.
Ким открыл было рот, но передумал, и закрыл его опять. Более логичным сейчас казалось развернуться и быстренько пойти к выходу. Но лишь эта идея сформировалась в голове парня, он ее отсек и, поправив рукой волосы, наконец-то смог из себя выдавить:
- Извините, хм… дедушка. Я сюда зашел что бы… Я… Есть мне хотелось, - Ким аккуратно, чтобы бармен не увидел, дотронулся правой рукой до своего бедра, и что есть силы, ущипнул его. Боль оказалась весьма реальной.
«Надо же, не сплю», - удивился парень.
- Какой я тебе дедушка? Нет, ну если то, что я, судя по виду, лет на пять тебя старше, говорит о моей древности, то извини. Я придерживаюсь другого мнения, - возмущенно вернул Кима к извращенной реальности старик.
- Пять лет? – Ким в шоке посмотрел на морщинистое лицо старика.
«Да у него шизофрения! Иначе быть не может», - парню все сильнее и сильнее хотелось уйти. Вдруг этот сумасшедший дед один из ножей достанет, которых, наверняка, за барной стойкой немало спрятано, да и пойдет в наступление, словно защитник Родины на предателя.
- Ну может на шесть лет. Неважно. – Старик покачал головой, и усмехнулся. – Год, два – не считается. Важен сам факт. Так что, отбросим лирику и, может быть, ты что-то все-таки закажешь.
- Эм… А бутерброды у вас есть? – Ким все больше и больше удивлялся безумности этого разговора. Да быть того не может, чтобы среди всего этого сюрреального бедлама какой-то дед называл его своим ровесником и требовал заказ.
- Конечно. С сыром, колбасой, красной рыбой, икрой. Выбирай.
- Давайте с колбасой.
- Два, три?
Ким, вновь ущипнув себя, помотал головой и, практически, прошептал.
- Один, пожалуйста.
- Эээ. Да одним же наесться не возможно. Или с деньгами, что ли туго? В прочем, не важно. Сейчас принесу. Ты за столик сядешь? – Как ни в чем не бывало, старик продолжал вести диалог своим скрипучим голосом.
- Нет, - парень резко замотал головой. – Я здесь постою. Не хочу сидеть – я уже в своем вагоне и насиделся, и належался.
- Как знаешь, - старый бармен повернулся к Киму спиной и стал выдвигать ящики, находившиеся за стойкой.
«Точно нож ищет. И зачем я сюда вообще решил идти», - Клял Ким себя и свой желудок на чем свет стоит.
- Кстати, - пробормотал старик, по-прежнему копаясь в ящиках, - ты правильный выбор сделал. Колбаса в этой поездке что надо. А вот сыр не очень – пресный какой-то. Ну вот, твой заказ готов.
Дед повернулся к Киму, держа в руках серую от пыли тарелку. На ней лежало что-то бледно-зеленое. Сделав пару шагов, бармен поставил непонятное блюдо перед парнем.
- Ты хоть чай будешь? А то есть в сухомятку – организму вредить.
Ким с ужасом смотрел на тарелку. Да, это был бутерброд, причем, возможно, даже с колбасой. Точно сказать это не представлялось возможным, так как «блюдо» покрывал ровный слой зеленоватой плесени, закрывшей и сравнявшей как хлеб, так и кусок колбасы.
- Что уставился как баран на новые ворота? Чаю принести?
Ким перевел взгляд на старика.
- Вы что, издеваетесь? Вы хотите, чтобы я съел этот рассадник пенициллина?
- Эй, парень, ты что? Это нормальный бутерброд. Какой еще пенициллин? Ты о чем?
Ким рассмеялся нервным и практически беззвучным смехом, глядя на удивленное лицо старика.
- Что значит «о чем»? Этот бутерброд весь в плесени. Если я такое съем, то отправлюсь прямиком в рай. Ну или в ад – как повезет.
Старик ударил кулаком по стойке.
- Ты что еще несешь. Дурак что ли? Или глюки у тебя? Вот, смотри, - он схватил заплесневелый бутерброд и, желтыми неровными зубами откусил от него едва ли не половину. Демонстративно прожевав, старик усмехнулся. – Видишь, все путем – ни в рай, ни в ад я пока не собираюсь. А колбаса-то действительно вкусная.
Кима начало подташнивать.
- Как вы это можете есть? Там же плесень! Да и что здесь вообще происходит? Почему вокруг столько пыли? Почему повсюду паутина? Почему везде такой бардак?
Старик нахмурился и сложил руки на груди.
- Слушай, парень, ты, видимо, наглотался чего-то, что тебя теперь так плющит. Здесь все в нормально. Уж за чем, а за порядком и чистотой я слежу. Будь здесь с этим проблемы, меня бы давно уволили. И бутерброд этот абсолютно нормальный. А вот ты, явно, не в порядке. Давай-ка, вали отсюда. Не то я сейчас тебя на ближайшей станции с поезда ссажу. Говори спасибо, что я тебя не намного старше, и понимаю, что ты так время поездки коротаешь. Другой бы, на моем месте, уже бы позаботился, чтобы на следующей остановке за тобой милиция зашла.
Ким в ужасе смотрел на старика, негодование которого сменялось усмешкой.
- Да что вы несете? – подбежав к ближайшему столку, он схватил валявшийся на нем сухарь, покрытый пылью. – Это, по вашему, образец чистоты и порядка?
Парень кинул на стойку сухарь и непонимающе уставился на бармена.
- Что ты тут хлебом раскидался? Это осталось от прошлого клиента. Он ушел минут за пять до тебя. Я просто еще убрать не успел.
- Да вы здесь лет двести не убирали!
- Слушай, ты мне надоел, - старик, покачиваясь, обошел барную стойку и подошел вплотную к Киму. От него нестерпимо воняло старостью, тлеющей тканью и мочой. – Давай, вали отсюда. А то, несмотря на весь свой пацифизм, я сейчас разозлюсь, и врежу тебе!
- Вы? Мне? Да у вас сил не хватит! Вам же лет под девяносто. Странно, что вы вообще можете без посторонней помощи передвигаться.
Старик вытянул слабую руку в ударе вперед, но Ким успел увернуться.
- Вали, я тебе говорю, - проскрипел старик, надвигаясь на парня.
- Вы псих!
Решив, что действительно лучше уйти подальше от воинственного старика, Ким быстро пошел к двери вагона. Обернувшись, он увидел, что безумец провожает его взглядом.

7

- Да что же здесь происходит? Вокруг одни безумцы! Я ничего не понимаю!
Ким практически бежал по вагонам, бешено размахивая руками в приступе наисильнейшей ярости. Изредка он останавливался, пытаясь перевести дыхание. Во время этих немногочисленных перерывов парень старался хоть как-то разложить по полочкам создавшуюся ситуацию. Но все выбивалось из логики. Казалось, он попал в какой-то безумный сон-ужастик, в котором все эпизоды настолько нереальны и глупы, что когда просыпаешься, даже не становится страшно – возникает лишь единственная мысль: ну как такое могло присниться? А спустя час уже и детали кошмара вспомнить не можешь. Они исчезают с первыми лучами солнца.
Но вокруг Кима царила все та же тьма за окнами и тусклый свет лампочек в вагоне. А спящим вокруг людям и дела-то никакого нет до того, что поезд полон странностей. Да и все остальные, с кем парень успел познакомиться, тоже не замечали в обстановке ничего особенного.
- Хорошо, - обратился сам к себе Ким, сделав очередную остановку в одном из тамбуров. Он достал сигарету и закурил, обратив внимание на то, что руки слегка тряслись. – Допустим, дед действительно свихнулся. Но как остальные проводники, машинист, какой-нибудь начальник поезда не заметили этого, я не понимаю. Как можно было не заходить в этот вагон и не обращать внимания на тот бедам, что там творится? Есть же санопедемстанция, которая обязана, ну наверняка это входит в ее обязанности, проверять поезда. Отслеживать насколько людям будет комфортно в них ездить. Как тогда они могли пройти мимо этого экспоната археологических раскопок?
Ким даже не задумывался о том, что говорит уже не шепотом, а декламирует свое недовольство, непонимание, да и что скрывать, даже какой-то ужас на весь тамбур. Сигарета нервно подрагивала в его руке, рисуя абстрактные узоры и выпуская дым к потолку маленького помещения. Лена неоднократно замечала, что в минуты нервного напряжения Ким начинает говорить сам с собой довольно громко. Смеясь, чтобы разрядить обстановку, она начинала, в шутку, называть его шизофреником.
Парень бросил сигарету на пол и нещадно растоптал ее подошвой. Как бы он не пытался, какие бы не предъявлял доводы, какие бы не находил объяснения, ситуация, произошедшая в вагоне-ресторане, никак не хотела быть осмысленной. А списать все на какую-нибудь нелепую случайность не давал рассудок. Ну хоть убейте, не может быть таких случайностей.
- А вот теперь пойду будить проводницу. Нечего спать, когда у них в поезде такое происходит, - окончательно вскипел Ким и вновь помчался по вагонам.
Войдя в свой вагон, он опять посмотрел на пустое место художника, и, не останавливаясь, пошел дальше. Проходя мимо своего плацкарта, боковым зрением отметил, что баба Надя, по-прежнему, спит. А вот место Лехи оказалось пустым.
- Еще один! – рассмеялся Ким. Ему уже ничто не казалось удивительным: то, что Леха в ближайшее время выходить из поезда не собирался, то, что это еще один человек, который, буквально, растворился в воздухе, то, что ночь, словно огромная жевательная резинка, тянулась и тянулась, будто даже не собиралась заканчиваться. Уставший и обескураженный мозг просто отмечал все эти факты, он уже отказывался их анализировать.
Перед дверью проводницы Ким увидел какую-то фигуру. Невысокую, точеную. Но, почему-то, не смотря на то, что в вагоне все еще было весьма и весьма прохладно, стоящую в одной белой ночной рубашке. Длинные волосы разметались по спине. Девушка стояла лицом к окну, водя пальцами по стеклу, выписывая на нем одни ей заметные письмена.
Парень остановился, схватившись за ближайший поручень плацкарта.
- Этого не может быть… - На его глазах навертывались слезы. Вот он – столь любимый, обожаемый, боготворимый силуэт. Эти волосы, прядями которых он играл, которые он так любил нюхать – ведь они пахли так свежо. Весной что ли… Белая ночная рубашка, которую он снимал столь осторожно, словно она была сшита из лепестков цветов или крыльев бабочек. Маленькие босые ступни, так часто бывавшие холодными, которые он был готов покрыть поцелуями, лишь бы они согрелись. – Лена…
Девушка обернулась и, вскрикнув, подбежала к Киму.
- Получилось! У меня получилось! – Она прижалась к нему всем телом, ероша волосы, гладя лицо парня маленькими ладошками, заглядывая в его глаза. По ее щекам бежали тонкие полоски слез.
- Что у тебя получилось? – Засмеялся Ким, целуя Лену в щеку.
- Получилось попасть к тебе!
Ким поднял девушку на руки и сел вместе с ней на ближайшее свободное место.
- Что значит «получилось попасть к тебе»? Ты бы итак оказалась рядом со мной уже утром. Ведь я к тебе еду, - парень посмотрел в глаза Лены.
- Нет. Не был бы. Утро не наступит. Уже никогда, - Лена закрыла глаза ладошками и горько всхлипнула.
- О чем ты? – Ким всерьез забеспокоился. Впервые он видел свою девушку одновременно такой радостной и убитой горем.
- О том, что утра уже не будет. Нас навсегда поглотила ночь.
Сердце Кима вдруг забилось сильнее. И здесь какая-то бредовая ситуация получается.
- Давай ты успокоишься, уйдешь от этих, бесспорно, красивых метафор, и просто спокойно мне все объяснишь. Хорошо, любимая? – Он аккуратно отвел ладони Лены от лица.
Она вновь всхлипнула и, задумчиво глядя на него, кивнула.
- Ты ведь ничего не помнишь, да?
Ким лишь покачал головой.
- Честно говоря, совсем не понимаю, что же именно я должен помнить.
- Хорошо, я попробуй объяснить. Хотя, все это настолько нереально, что я сама практически ничего не понимаю.
- Поверь, к нереальному в этом поезде я уже начал привыкать.
Лена слезла с колен Ким и села рядом с ним, зажав в своих руках его ладонь. Несколько минут она молчала, внимательно осматривая парня. Ему уже порядком надоело это молчание, да и каждая секунда, словно огромный тяжелый камень, сдавливала его сердце непонятным и страшным беспокойством.
- Пять дней назад ты вышел из дома, чтобы, действительно поехать ко мне. Помнишь, мы еще собирались вместе, как только ты приедешь, лазанью готовить?
- Да, помню. Но, Лена, это было не пять дней назад. Я в поезд сел только сегодня.
Лена вздохнула. По ее лицу пробежала серая тень. Почему-то в этот момент она показалась ему старой. Таких женщин иногда пишут на картинах. Они юны, но какое-нибудь ужасное горе сломило тонкую грань молодости, навсегда превратив их в существа без возраста.
- Послушай меня. Я еще раз повторю, что все, что собираюсь тебе рассказать, кажется нереальным и мало похожим на правду. Но, постарайся мне поверить. Я ведь тебя никогда не обманывала.
Ким кивнул и обнял Лену за талию.
- Итак, ты вышел из дома пять дней назад, чтобы приехать ко мне. Когда добрался до вокзала – было уже темно. Ты купил билет и стал ждать поезд. Как говорилось в милицейском протоколе, вначале ты сидел в зале ожидания, но потом решил выйти покурить. Возле входа в здание вокзала стояла пьяная компания. Двое парней из нее только что крупно проигрались в салоне игровых автоматов. И на спиртное у них денег не осталось. Вот они и решили позаимствовать нужную сумму у тебя.
- Вокзальный гоп-стоп? – Автоматически съязвил Ким.
- Да. Можно сказать и  так. Но ты их просьбу выполнить отказался. И даже успел одному из них челюсть сломать.
- Так слабо? А другим ничего сломать не успел?
Лена подняла на Кима глаза полные слез. Боль, наполнившая их, резко заставила Кима позабыть свои язвительные замечания.
- Не успел… У одного из компании… Я даже не знаю, как его назвать… Но он не человек! У него был с собой нож и именно им он решил тебя остановить. Рана оказалась глубокая. Поняв, чем это может грозить, вся компания убежала. Тебя так и оставили лежать у входа в вокзал до тех пор, пока на улицу не вышел какой-то мужчина. Он и вызвал скорую. Когда приехала бригада врачей и милиция, тебя уже спасти было не возможно.
Девушка замолчала. Повисла гнетущая тишина. Ким пытался, словно кусок пластмассы, прожевать услышанное. Но оно как-то совсем не усваивалось организмом.
- То есть, ты хочешь сказать, что я… Умер? Что меня убили?
- Похороны прошли два дня назад. Тебя похоронили рядом с твоим дедушкой.
Парень устало потер виски. Почему-то ему вновь страшно захотелось спать.
- Но я ничего такого не помню. Да и как я могу быть мертвым? Вот он я – сижу рядом с тобой, живой и невредимый.
- Я ночами не спала, я днем ходила как во сне, мечтая об одном – чтобы ты был жив. Мне казалось, что стоит лишь закрыть глаза, как ты откроешь дверь и скажешь, что наконец-то приехал!
Ким дотронулся до лица Лены и заставил ее поднять на него взгляд.
- Ну вот, смотри, мы же сидим рядом. Значит я живой! Раз ты жива и мы вместе, значит, я тоже все еще хожу по этой грешной земле!    
Лена покачала головой и усмехнулась.
- Подумай сам, как я могу жить без тебя? Как бы я смогла жить, зная, что больше никогда не увижу самого дорого в моей жизни человека?
Тоска заполнила сердце Кима. Почему-то в этот момент он начал верить Лене. Почему-то именно сейчас он вспомнил озлобленные глаза и маты гопников, что напали на него. И ту боль, которая расплавила сердце и наполнила горячей кровью легкие, не давая им дышать.
- Ты жива? – Сдавленно произнес он, с ужасом глядя на девушку.
- Сегодня вечером я выпила смертельную дозу снотворного и легла спать. А когда, наконец-то открыла глаза, то оказалась здесь. И, ты знаешь, мое самое заветное желание исполнилось – ко мне пришел ты!
Ким молча притянул к себе Лену и, что есть силы, обнял ее. Начал укачивать… А потом резко встал и потянул девушку за собой.
- Малыш. Я тебе верю, но… не может быть, чтобы с нами могли так обойтись. И… Я не знаю, что это за поезд. Но чувствую, что пора нам его покинуть.
Вместе они забежали в тамбур, на стене которого ярким пятном красовался стоп-кран. Внимательно глядя на Лену, Ким протянул к нему руку и опустил вниз. Но ничего не произошло. Все также размеренно стуча колесами, поезд двигался вперед.
Подождав пару минут, Ким отпустил руку Лены.
- Солнышко, подожди меня здесь. Я пойду быстро схожу к машинисту и заставлю этого гада остановить этот чертов поезд!
Лена схватила парня за руки.
- Не надо!
- Не волнуйся, я вернусь! Если уж смерть нас не разлучила, то уже ничто не разлучит!
Ким высвободил руки и открыл дверь в другой вагон. Ноги были ватными – каждый шаг давался с огромным трудом. В голове все мысли отдавались грохотом.
А поезд казался бесконечным. Каждый новый вагон походил на предыдущий, словно, брат-близнец. Все тот же полумрак, все те же люди, укрывшиеся белыми простынями.
«Действительно как в морге», - вновь поймал себя на этой мысли Ким. Его покачивало, несмотря на пройденное расстояние, ноги все еще были налиты свинцовой тяжестью. В какой-то момент парень понял, что больше идти просто не может. Он опустился на пол и растянулся на паласе.
- Сейчас я чуть-чуть отдохну и пойду дальше, - пообещал себе Ким. Он закрыл глаза. И хотя провалился, теперь уже в полную темноту, то и дело видел какие-то серые круги. Так бывает, когда ты очень сильно устаешь. Парня нестерпимо клонило в сон. И тут перед ним отчетливо появилось лицо Лены. Появилось, и пропало, проиграв секундный бой темноте. – Нет! Я не должен спать! Я обещал ей, что скоро вернусь…
Ким попытался встать, но ноги не слушались. Он цеплялся за поручни, падал, ругался, вновь пытался подняться, но все эти нескончаемые попытки оказывались тщетны. Зарычав, как какой-нибудь дикий зверь в телепередаче про животных, он пополз вперед. Лишь только возле двери всепоглощающая усталость немного уступила. Повернув ручку, парень нетвердой походкой прошел в следующий вагон. Тот оказался последним.
На двери висела табличка, призывающая пассажиров не входить. Но Ким уже перешел ту грань, за которой люди перестают следовать предписаниям. Он решил скандалить, драться, ломать все вокруг, лишь бы остановить этот безумный поезд.
Вагон машиниста встретил Кима тишиной и пустотой. В ней даже не было света. Чтобы хоть что-то рассмотреть, парень был вынужден подсвечивать себе мобильным телефоном. На секунду обратил внимание на его экран, Ким заметил, что время тот не показывает. Точнее, оно все тоже как в тот момент, когда парень в последний раз взглянул на телефон еще на платформе вокзала.
Впереди он увидел какое-то пятно, отличавшееся по цвету от всеобщей темноты. Направив на него блеклый свет мобильного, Ким увидел, что это большое окно. Под ним располагалась приборная доска, возле которой было установлено кресло. Оно стояло одинокое, всеми покинутое. Хотя, а был ли у него когда-нибудь владелец?
- Так, значит машиниста здесь нет? Или сейчас он выползет откуда-нибудь, такой же древний, как дед в вагоне-ресторане, и начнет утверждать, что вокруг все в порядке, - нервно усмехнулся Ким. Он принялся внимательно оглядываться, стараясь не оставить без внимания ни один уголок вагона. Но нет, тот был абсолютно пуст. Тем временем, поезд продолжал ехать вперед, все также аккомпанируя себе стуком колес. Только теперь Ким улавливал в их перестукивании что-то зловещее. Подойдя вплотную к окну, он увидел, как фары поезда освещают бегущие перед поездом рельсы. Куда они вели – было не понятно.
- Ну хоть не по воздуху едет, - вздохнул Ким. Он уже собирался уходить, как случайно бросил взгляд на черную приборную доску. Прямо на ней покоилась книга. Старая, толстая, в потрепанной обложке, которую украшали пятна неизвестного происхождения.
Сев в кресло, парень положил книгу себе на колени, зажав мобильный телефон зубами, чтобы разобрать, что же такое читал не присутствующий здесь машинист. Страницы книги были совсем желтые, кое-где даже с оторванными углами. По ним, словно маленькие букашки, разбегались во все стороны буквы, нехотя образуя отдельные слова. Раньше такой шрифт можно было получить, набрав его на печатной машинке.
Ким ожидал найти в книге что угодно: таинственные заклинания, уроки езды на паровозе, кулинарные рецепты. Вместо этого он увидел имена людей, за которыми стояло две даты и диагноз…
- Смерти? – В ужасе предположил парень. Холодок пробежал по всему его телу. Телефон выпал из его рта. Некоторое время Ким не решался вновь взглянуть в книгу. Но, собравшись с силами, зажал одной рукой телефон и, занемевшими пальцами, принялся листать страницы, пока не дошел до последней исписанной.
«Куликова Надежда Георгиевна (1943 - 2008) – остановка сердца. Масленникова Валерия Сергеевна (1980 - 2008) – перелом шеи», - принялся читать Ким. На этой странице было перечислено огромное количество имен, среди которых он продолжал встречать знакомые. – «Перепелов Алексей Николаевич (1988 - 2008) - черепно-мозговая травма. Синин Александр Валентинович (1955 - 2008) – сердечный приступ»
- Может быть это художник? Он говорил, что долго работал, а после того, как сел в такси, больше ничего не помнит, - прошептал Ким. И тут его взгляд приковало до боли знакомое имя. – Смирнов Аким Владимирович (1985 - 2008) – ножевое ранение.
Ким бросил книгу на пол и откинулся на спинку кресла. Вот так все просто и лаконично. Единственная строчка, всего две даты, а между тем в них вся его жизнь. Все проблемы и достижения. Все надежды и разочарования.
- Как же так? Почему я это читаю? Почему я в каком-то подвешенном состоянии? – Терзал себя вопросами парень, зная, что при всем желании, не сумеет найти на них ответы. – И куда я еду? И куда пропадают люди из поезда? Художник, Лешка… Точнее, куда они попадают после него? И куда исчезну я? Или буду здесь метаться, от вагона к тамбуру, вечно? Что за люди здесь работают? Кто или что они?
И вдруг Ким почувствовал, что пропустил что-то важное. Упустил из внимания что-то жизненно необходимое. Нащупав рукой книгу, он вновь положил ее на колени. Быстро пролистав страницы, он принялся водить пальцем по каждой строчке.
- Не она… Не она… Не она…
Пробежав по всей ее длине, он снова вернулся на начало и принялся повторно вгрызаться в имена. Но Лазутина Елена Степановна там не встречалась.
- Ее нет! Почему ее здесь нет? Ведь если Лена смогла попасть в поезд, значит она, все-таки умерла?
И вдруг он понял несоответствие – все люди, имена которых были перечислены на пожелтевших страницах, умерли, так или иначе, по независящим от них причинам и обстоятельствам, в то время как… Среди них не было ни одного, кто спрыгнул бы с крыши дома, порезал вены или…
- Или выпил снотворного? Так как же она сюда попала? – Вскочил Ким.
Подбежав к двери, он начал дергать ручку, которая никак не хотела поворачиваться. Казалось, что поезд, лишившись одной из своих тайн, решил оставить на одиночный карантин ее нового обладателя. Ким начал барабанить кулаками по металлу. Но все казалось тщетным.
Вдруг, дернув в сотый раз за ручку, парень увидел, как дверь открывается. Чертыхнувшись в последний раз, он побежал к следующему вагону. Но такое же препятствие ожидало его и у новой двери. Казалось, что поезд тянет время.
- Пусти меня, придурок!- Каждый раз орал изо всей мочи парень.
Наконец он открыл дверь своего вагона. Но Лены не увидел. От ужаса Ким вновь опустился на пол.
- Не успел! Не успел! – Слезы ярости потекли по его лицу. Но вдруг он заметил, что Лена вернулась к тому месту, где они сидели вдвоем. Словно маленький ангел, она, оперев голову о жесткую стенку перегородки между плацкартами, спала. По ее лицу блуждала улыбка. Возможно, именно такую брал за основу гений да Винчи, когда писал свою Мону Лизу – уголки губ лишь слегка приподнимаются.
Ким рассмеялся как ребенок.
- Мы вместе, мы по-прежнему вместе. – Он уткнул лицо в ладони, раскачиваясь из стороны в сторону. Эта бесконечная ночь вымотала его. Словно беспощадный вампир, выпила все соки, не оставив ничего – лишь сухую, обессиленную оболочку.
К реальности парня вернул звук шагов. Отодвинув один палец, в образовавшуюся щелочку он увидел, как по вагону идет проводницу. Сонная, недовольная, она тяжело ступала, изредка глядя по сторонам. Поравнявшись с Леной, она удивленно остановилась. Пару минут проводница молча смотрела на девушку, а потом легонько потрепала ее по плечу.
Лена открыла глаза и, не увидев Кима, перевела взгляд на женщину.
- Девушка, покажите-ка мне ваш билет, - глухо и все также без эмоционально, произнесла проводница.
- У меня нет билета, - чуть слышно прошептала Лена, обхватив рукой свое горло.
- Есть. Вот он – на столе лежит, - указала пальцем проводница. И не дожидаясь, пока Лена передаст ей его, сама подошла к столу. Взяв желтую продолговатую бумагу, она вышла в проход, стараясь в тусклом свете лампочек прочитать его содержание.
- Ээээ, милочка… Да вы же поезд попутали, - вынесла вердикт проводница.
Лена вскочила с места и постаралась отбежать от женщины. Но безуспешно – та заслонила проход своим тучным телом.
- Я не могла ничего попутать! Мне именно сюда было нужно! – Закричала Лена, стараясь закрыться руками.
- Нет, не сюда, - безапелляционно заявила проводница. – Пойдемте, я провожу вас.
Лена покачала головой и, сев на полку, забилась на самый ее край.
Проводница покачала головой и, подойдя к девушке, взяла ее за руку.
- Не нужно. Это действительно не ваш поезд. Идемте.
Проводница повела девушку за собой по вагону. Лена обреченно опустив голову, шла за ней, не пытаясь больше сопротивляться.
«Что делать?», - пронеслось в голове Кима. Нужно встать, нужно догнать проводницу. Объяснить ей, что Лена должна здесь остаться. Если уж не словами, то, хотя бы, силой. Лена шла даже не оборачиваясь. Он понимал, что почему-то она смирилась с тем, что их разлучают. Но как он сам мог с этим смириться? Ким посмотрел на свои ноги. Они вновь, словно приросли к полу. В его душе боролись два диких пламени: любовь к девушке и чувство полнейшей обреченности. «Зачем же все это?», - пронеслось в его голове. Надо встать! Надо. Но Ким, вновь чувствуя смертельную усталость, все также сидя на полу, следил за их удаляющимися силуэтами.      
 
      
          
16.10.2008