Сатирический рассказ
(Из цикла «Армагеддон»)
Ваня Богатырёв стремительно шел до коридору пснхиатрической больницы. Его раздражал дневной свет, многолюдство больничных палат, – сам дух этого безрадостного учреждения.
Ваня искал уединения и потому спешил в самый дальний конец коридора, где у стены в углу, под лестницей, обычно проводил послеобеденное время.
Каково же было его разочарование, когда наконец-то добравшись до своего излюбленного места, он увидел там какого-то незнакомого молодого человека. Он был в такой же как и у Ивана серой больничной пижаме, но неопрятной, давно не стиранной, – не брит и непричесан. Ноги он поджал под себя по-турецки и, не моргая, смотрел в одну точку перед собой – прямо в глаза Ивана Богатырёва.
Иван тотчас ушел бы, если б не этот взгляд. Он как будто приковал его к месту. В глазах незнакомого молодого человека была глубина, как в бездонном колодце, в глазах его был космос.
Ваня Богатырёв вздрогнул и смущенно отвел взгляд в сторону.
– Ты сидишь на моем месте! – проговорил он, не глядя на молодого человека.
– Абсурд. В этом мире ни у кого нет своего места! – спокойно отвечал незнакомец.
– Но я хочу сидеть здесь и не хочу, чтобы ты был со мной рядом! – попробовал протестовать Богатырёв. – Ты должен уйти, иначе я размозжу о стену твою голову!
Иван сам не понимал, как у него это вырвалось. Последнее время он стал очень агрессивен и раздражителен, что и было зафиксировано в истории его болезни.
– Послушай, почему вы, люди, столь глупы и неразвиты? – спросил незнакомец. – Допустим, ты сейчас убъешь мое физическое тело, но что с того? Я тут же сброшу его с себя, как человек сбрасывает, к примеру, пальто или шубу, и покину ваш физический мир.
– Ну и в какой же ты мир уйдешь? – заинтересовавшись, спросил Богатырёв незнакомца.
– В астральный мир, конечно.
– А где он находится?
Иван уже не порывался бить незнакомца, а, затаив дыхание, слушал его удивительные ответы.
– Я не могу тебе сразу всего рассказать, но если хочешь – помогу уйти из физического мира! Хочешь?
– Не знаю...
– Это естественно... Лягушка ничего не знает кроме своего болота, – угрюмо сказал незнакомец и предложил Ивану присесть с ним рядом.
– Но станет ли лягушка человеком, если узнает, что помимо ее болота есть еще мир людей? – парировал Богатырёв, садясь на корточки рядом с удивительным незнакомцем.
– Конечно нет, – отрицательно качнул головой собеседник Богатырёва, – у каждого в этом мире свой путь и всякий должен его отработать от начала до конца. Но все дело в том, что, усовершенствовавшись в образе лягушки, то есть осознав себя в этом образе по отношению ко всему остальному миру, индивид в следующей своей земной инкарнации воплотится уже в другое, более совершенное физическое тело. Может быть даже, в человеческое. Все зависит от того, все ли привязки он отработал в образе жабы и до какой степени осознания себя и мира поднялся.
– Как тебя зовут, слушай? – спросил Богатырёв.
– Верамо. Можешь пока называть меня Аполлион Верамо, хотя это не имеет ровно никакого значения. У меня много разных имен и званий... Кстати, одно из них – граф. Но об этом потом...
Незнакомец отвел глаза в сторону и Богатырёву стало ясно, что он о чем-то умалчивает.
– А я… – раскрыл было рот Иван, чтобы представиться в свою очередь, но Верамо остановил его капризным взмахом руки.
– О себе можешь не рассказывать, я все о тебе знаю.
Он лукаво усмехнулся, отчего начал сильно смахивать на Мефистофеля, как его представлял себе Богатырёв, внимательно оглядел затаившего от страха дыхание Ивана, дольше всего задержался на руках и глазах. Богатырёв опять не выдержал прямого взгляда в глаза и отвернулся.
– Ты – большой художник!.. – уверенно заговорил Аполлион.
Иван хотел было возразить, но Верамо жестом руки остановил его.
– Не говори ничего. Неважно чем ты конкретно занят. Пишешь ли ты стихи, или сочиняешь музыку, занимаешься ваянием из глины, или создаешь романы, – все равно ты творишь, ты изображаешь конкретные картины жизни, зашифровывая их условным языком какого-либо из видов искусства. В нашем кругу таких творцов принято называть художниками… – Верамо перевел дух и продолжил: – Ты имеешь много тайных желаний и для достижения цели порой используешь любые средства. Но быстро прогораешь и часто останавливаешься на полпути... Смел, но не всегда решителен. Умен, даже больше того – гениален, но никто этому не верит, даже ты сам... Желая добра, часто приносишь несчастье близким людям. Ни во что и ни кому не веришь. За деньгами не гонишься, но умрешь за границей в славе и богатстве. Правда, здесь предстоит тебе еще казенный дом... Зовут или Василий или Иван. Скорее всего, последнее... Фамилия не имеет значения, но, возможно, что-то из Древней Чуди… В прошлой жизни был царским сыном. В будущей – попадешь на другую планету. В принципе, всё.
– Ты можешь предсказывать будущее? – вскричал пораженный Богатырёв и глаза его загорались лихорадочным огнем.
– Я все могу, но не будем об этом, – передернул плечами Аполлион Верамо. – Скажи, что ты собираешься делать в жизни?
– Вылечусь и уеду домой! – с готовностью ответил Ваня.
– Выходит, ты считаешь, что ты действительно чем-то болен? – Верамо презрительно ухмыльнулся и бросил на собеседника косой, испытующий взгляд.
Богатырёв задумался.
– Неужели чем-нибудь отличаются от тебя те люди – разве что беспросветной тупостью, – которые отправили тебя сюда? – продолжал вкрадчиво Верамо. – И вообще, что есть сумасшествие, как не ступень к вершине познания себя и окружающего мира? Суть не в терминах, придуманных глупыми людьми, а в смысле явления... Познающий себя и мир, а значит приобщяющийся к идее Создателя, всегда будет в корне отличаться от всех этих двуногих скотов, мечтающих только о том, как бы поплотнее набить свое презренное чрево, да удовлетворить похоть о первой попавшейся самкой! Слушай меня и пред тобой откроется истина.
– Постой, но разве можно сажать нормального человека в сумасшедший дом? – удивленно проговорил Ваня. – Это ведь форменное насилие. Нужно что-то делать, Аполлион! Нужно бороться!
– Не нужно ничего делать! – отрицательно качнул головой Верамо. – Всё сделается само собой. Терпи, жди. Что написано на роду, то и будет!
– Это что ж, христианская мораль?.. Ударили по правой щеке – подставь левую?
– Что есть щека и вообще, – тело человеческое, как – ничто, пустота, объемное изображение, проецируемое в пространстве твоим собственным воображением!.. Знай – ничто лежит в основе всего, а мир вещей и процессов это просто грандиозная космическая иллюзия.
– Значит, наш разговор – тоже иллюзия? – спросил Иван, всё больше и больше возбуждаясь от слов Верамо.
– Нет, наш разговор не иллюзия, – сказал Аполлион, – ты смешиваешь мир физический и духовный. Все материальное – суть порождение духовного, а посему наши физические тела – лишь видимая и осязаемая оболочка некой высшей, незримой духовно-мыслительной субстанции человеческого эго. Эти два плана в идеале не имеют между собой ничего общего, как, например, вода не имеет ничего общего с глиняным сосудом, в который она временно заключена.
– В таком случае, зачем вообще нужно тело? – внимательно выслушав Верамо, сделал свое заключение Богатырёв. – Если дух выше, как ты говоришь, то и не нужно ему никакого тела! Пускай живет своей духовной жизнью…
– Верно! – встрепенулся, уловив в речи собеседника проблеск живой мысли, Апоплион. – Вот ты и стремись к этому… Цель человеческой жизни – духовное совершенство, то есть совершенство своей духовной субстанции, а конечная цель – уход с Земли и вообще с физического плана в астральный мир. Пока остановимся только на этом... Земля – это как бы срединная планета, самый низший уровень существования человеческого эго. Даже более того – это своеобразный Ад, из которого можно подняться в Чистилище и далее – в Рай, а можно вечно колесить по всем девяти кругам. Основная масса человечества здесь на Земле и обретается, бесконечно перевоплощаясь в кого бы то или во что бы то ни было. Потому что это только масса, человеческая глина, иллюзия и ничего более. Уход с Земли – удел избранных. Сам знаешь, Бог к себе грешников не берет. Плоть грешна в самой своей изначальности, ибо идея творца – через очищение плотью сконцентрировать возле себя всю мировую духовную субстанцию. То есть, собственно, – себя, свое божественное эго, которое лежит в основе всего.
– Сложно! – вздохнул, покачав головой, Иван.
– Легка только дорога в Ад, – ответил Верамо.
– Аполлион, ты веришь в нечистую силу? – немного помолчав, спросил Богатырёв.
– В какую еще нечистую силу? В дьявола, что ли? – уточнил Верамо.
– И в дьявола тоже... Ты можешь мне не поверить, но я недавно видел самого настоящего, живого сына царя Гороха!.. Вот как тебя сейчас... Даже разговаривал... Он на летающей тарелке из прошлого прилетел. Говорил, что летающие тарелки это что-то вроде машины времени. Я так полагаю, что над нами кто-то космический эксперимент проводит. Как над подопытными кроликами.
– Могу догадаться, что из-за этого ты здесь! – невесело усмехнулся Верамо. – Что ж, вполне знакомая история... Человек, к примеру, был в прошлой жизни Наполеоном. Естественно, в процессе духовного совершенства в его мозге проявляются некоторые детали прежней карнации. Человек начинает уверять всех, что он натуральный Наполеон Бонапарт, а его почему-то хватают и помещают в психиатрическую лечебницу!.. Точно также и ты, я уверен, бы в какой-то из своих многочисленных прошлых жизней сыном царя Гороха и тебе из глубины веков явилось его материализованное изображение. Вадимо, воображаемое колесо времени, сделав полный виток, повторяет на более высоком уровне какие-то события четырехсотлетней давности... А может, это был просто биологический робот... Насчет дьявола же скажу, что это – дух, равный по своему значению Богу, но служащий своеобразным противовесом в мире. Ибо, что было бы добро, если б не существовало зла?.. Хотя, творимые дьяволом дела можно назвать злом чисто условно. Это, скорее, зло во спасение…
– Аполлион, а ты кто? – помявшись, поинтересовался Богатырёв.
– Художник, я же говорил...
– А чем ты конкретно занимаешься? Каким видом искусства?
– Хоть это и не имеет никакого значения… что ж, изволь, – пишу стихи. Изредка прозу. Еще реже беру в руки кисть... Больше всего времени уделяю познанию себя и окружающего мира. В результате этих раздумий и появляются изредка мои творения.
– Ты можешь мне показать что-нибудь из твоих сочинений? – попросил Богатырёв.
– Тебя так интересует это?
– Да, да, очень! Покажи, пожалуйста, – горячо настаивал Иван.
– Что ж... если есть такое желание...
Верамо принялся рыться в пухлых, набитых каким-то хламом, карманах своей пижамы и за пазухой.
– Вот, кстати, – последнее, – выудил он наконец несколько измятых клочков серой туалетной бумаги, густо исписанных мелким, некрасивым почерком. На первом клочке, вверху стояло название: "Пришествие Антихриста".
– Прочтешь и можешь потом мне не возвращать. Порви и выбрось, – сказал Аполлион.
– А как же... – раскрыл было рот Богатырёв, но Верамо остановил его нетерпеливым жестом.
– За это не беспокойся. Все, что я пищу, сейчас же попадает на волю в надежные руки. Но мы заговорились…
Верамо встал и попрощался с Иваном.
Приходи завтра на это же самое место. И прошу тебя, – о наших с тобой разговорах никому ни слова! Иначе тебе не поздоровится...
Иван сложил руки крест накрест, что, видимо, должно было символически означать сохранение тайны до гробовой доски и бережно спрятал за пазуху сочинение Аполлиона.
Вечером в палате Иван разгладил на коленке эти мятые, потрепанные клочки и с трепетом приступил к чтению...
Раньше, до встречи с Верамо, Богатырёв особо не интересовался окружавшими психами. Привыкнув к пресловутому чудовскому коллективизму, он не выделял себя из общей массы обитателей сумасшедшего дома. Психи ценили его скромность и считали своим. Но, узнав от своего нового знакомого, что тот порядок вещей, который он считал незыблемым и справедливым, на самом деле вовсе таковым не является, и, – что все в этом мире относительно. – Иван начал присматриваться к себе и людям.
В себе Богатырёв прежде всего обнаружил страшное, давящее на психику, неудержимое сексуальное влечение к женскому полу, не заглушаемое даже специальными уколами. Когда становилось совсем невмоготу, Иван приходил к женскому отделению и наблюдал сквозь стеклянную дверь за разгуливавшими по другую сторону бабами. Некоторые из них были в одном нижнем белье, а то и вообще без ничего, голяком, ничуть не стесняясь ходивших тут же врачей и санитаров.
За женщинами подсматривал не один Иван, но и другие психи. Все они, кроме Богатырёва, занимались при этом мастурбацией.
Среди сумасшедших был один тип, носивший всегда под халатом женские чулки и представлявший, что он не мужчина, а женщина. Звали его все Аллой Пугачевой и психу это прозвище нравилось.
Алла Пугачёва отпускал длинные волосы, которые собирал сзади в косичку и завязывал красным бантом, красил помадой губы и подводил черным сапожным кремом глаза.
Сумасшедшие наперебой зазывали Аллу Пугачёву в свои палаты, угощали его конфетами, которые им приносили в посылках с воли сердобольные родственники, и страшно обижались, когда администрация больницы в корне пресекала подобные действия...
Был в лечебнице псих, который сутками сидел в туалете и кричал "занято". Другого никак не могли одеть и он, пугая врачих и медсестер, постоянно ходил голый. Третий, аккомпанируя себе на венике, горланил похабные частушки. Четвертый бился головой о стенку, как чукча из анекдота, который искал мягкий вагон. Пятый находил особое удовольствие в плевании в потолок. Шестой представлял, что он вертолет и, привязав к ботинку дтанную веревку, крутил этаким пропеллером у себя над головой. Седьмой лаял, но не кусался, восьмой, наоборот, кусался, но не лаял, девятый... Впрочем, хватит. Остановимся пока на этом, не будем подробно описывать, чем занимался каждый из многочисленных обитателей психиатрической больницы. Заметим только, что после памятного разговора с Аполлионом Верамо, Иван Богатырёв начал не без основания подозревать, что все эти сумасшедшие очень может быть, что и вполне здоровы. И даже более того – находятся на ступень выше к духовному совершенству, чем все остальные смертные.
На следующий день, перед обедом, в больницу привезли новенького. Иван из окна палаты видел, как вели его от санитарной машины к их корпусу. Одет новенький был в светложелтое, выгоревшее на солнце солдатское "хэбэ" довольно необычного покроя, в разрезе воротника которого синела тельняшка. На голове у него была не пилотка, а какая-то желтая матерчатая фуражка с козырьком, вроде той, что носит вождь кубинской революции Фидель Кастро. Иван Богатырёв заинтересовался странной формой новенького и выглянул в коридор.
По коридору в это время шел, размахивая ботинком на веревке, сумасшедший, представлявший из себя вертолет.
– Убери мою ногу с пешеходной дорожки! – предупредительно крикнул он, завидев Ивана Богатырёва, и со страшным ревом "полетел" дальше. Впереди на "фюзеляже" у него красовался большой ярко-голубой флаг чудовских ВВС, выдранный, вероятно, из военного журнала.
Снизу по лестнице поднимались санитары, ведущие новичка. Увидев "вертолет", новичок в "хэбэ" побледнел, как известка, упал на ступеньки и, закрывая руками голову, покатился вниз.
Иван выбежал из своей палаты. Повыскакивали из палат и другие психи. Тот, который всегда играл на венике, пробегая мимо Богатырёва, подмигнул ему, ударил по воображаемым струнам и пропел хорошо поставленным голосом:
Молоток плывет по речке
Из села Кукуева.
Ну и пусть себе плывет,
Железяка х...а!
Тут с ним столкнулся другой больной, тот самый, что ходил всегда голым, и сбил гитариста с ног. Образовалась пробка. "Вертолет" не подрасчитал курса и с маху врезался "пропеллером" в оконное стекло. Санитары бросились ловить вертолетчика, а Иван Богатырёв под шумок затащил новичка в солдатском "хэбэ" в палату.
– Хана винтам, брат, до базы малость не дотянули... – загадочно заговорил тот, сев на Иванову койку и жадно гляди ему в глаза. – Меня судить будут, да, брат?.. Нас всех судить будут! Слушай, у тебя случайно на косяк не найдется?.. Эх, ****ь, не могу… третьи сутки из боя не вылазим!.. Шестерых в том подлючем ущелье оставили. Седьмой еще живой был – добили, чтоб не мучился. Старлей приказал... Меня там зацепило малость... Из бура. Винтовка есть такая английская, знаешь? А-а, да откуда вам здесь об этом знать!.. Ты где служил?.. Только с поезда, земляк, надо отвечать! Только с поезда... Как они орали, брат! Как резаные... Там дети, старики, женщины... а мы их – из пулеметов! Я не хотел убивать, знаешь... Они-то при чем? Так ведь, зема? Ты бы убил?.. Не могу!.. Оставь покурить... Автобус по ущелью едет, а он, сука, старлей наш, – из пулемета по ним! В упор… Только красные щепки брызнули... Из-за двух духов весь автобус под пулемет!.. Я в дурдоме, брат, да?.. Я не хотел никого убивать, они нас, падлы, заставили!
Солдат упал лицом в колени Ивана Богатырёва и разрыдался. Иван гладил его жесткие стриженные волосы, успокаивал. Он знал, что больной в прошлой своей жизни воевал с тевтонами и теперь, видимо, война снова вплотную подступила к нему и схватила своей костлявой рукой за глотку. А солдату кажется, будто все это произошло с ним сейчас, наяву, в его теперешней жизни. Ему кажется, будто снова свистят где-то пули, рвутся снаряды и падают, захлебываясь кровью, люди, поделенные коварной рукой муромских разбойников на своих и чужих...
Встретившись после обеда с Верамо, Иван рассказал ему о солдате.
– Понимаешь, Аполлион, это у меня уже второй случай. Первый раз, как ты знаешь, я сына царя Гороха встретил. А сегодня привезли парня – из времен Тевтонской войны! Они в горах на каких-то блоках стояли... На его глазах вертолет с раненными духи сбили. Тевтонов он духами считает, нечистой силой. Я думаю, правильно, а ты как считаешь?
– Обыкновенные люди... – пожал плечами Аполлион. – Запомни, не так страшен черт, как его малюют! Пририсуй Богу рога, и он станет страшнее черта.
– Но ведь они зверствовали, тевтоны твои! – взвизгнул от негодования Богатырёв.
– А твои муромские разбойники – нет? - спокойно парировал Верамо.
– Твои духи все земли за кордоном захватили, рабами всех
сделали.
– А твои разбойники ничего не захватывали за кордоном? А Ливонский орден?.. А раздел Речи Посполитой? А восточная часть Дакии?
– В Ливонии произошли народные бунты, а в Речи Посполитой мы вернули наши исконные чудовские земли...
– Да, да вернули… Давай теперь вернем Аляску и отдадим Золотой орде всю центральную часть Чуди до Новгорода включительно, – рассмеялся Аполлион Верамо. – Ты, Иван, гляжу, так ничего и не понял... Что есть дух, и что – физическое тело?
– Да понял я все! – раздраженно отмахнулся Богатырёв. – Ты бы, Апполион, того парня послушал... Не могу я, слышишь, людьми их считать. Звери они! Подонки! Бюрократы несчастные!
Иван внезапно перешел на крик, поперхнулся, раскашлялся и виновато умолк.
– Замолчи, псих, санитаров накличешь. Прибегут – смирительную рубашку наденут! – строго посмотрел на него Верамо. – Не знаешь, не говори, а слушай меня – я все знаю!
– Тогда скажи, куда мне отсюда идти? Я, наверно, повешусь! – решительно проговорил Богатырёв.
– Ты пойдешь туда, куда новеду тебя я, – сказал, успокаивая собеседника, Аполлион. Я покажу тебе такое, что тебе и во сне не снилось! Хочешь?
– Хочу, конечно, а что для этого требуется?
– Желание, Иван. Только твое желание. И еще – вера!
– Вера во что? – с трепетом переспросил Богатырёв.
– Уж конечно не в светлое будущее, – ехидно подковырнул Ивана Аполлион, – хотя оно тоже имеет некоторое отношение к… потустороннему миру...
– Так ты!.. – вскрикнул в ужасе Богатырёв.
– Да-да, Иван, в том мире, который я открою перед тобой, молятся другому богу... Имя ему, как ты можешь догадываться, – Дьявол! Ты ведь тоже принадлежишь ему, Иван. Да, да, не удивляйся, я-то знаю…
– Так значит, всё, что со мной случилось, – его козни?! – с дрожью в голосе спросил Богатырёв.
– Вот именно, Иван, – кивнул Верамо, – ты уже успешно прошел весь подготовительный этап посвящения и теперь дело за сущей малостью... Моему Господину, – а я, как ты можешь догадываться, его покорный слуга, – нужна твоя... душа!
– Так ты... слуга дьявола? – вскрикнул Иван.
– Да. И хочу, чтобы ты был моим помощником.
– Что я должен буду делать?
– Наслаждаться земной жизнью. Ну и, конечно, вредить людям.
– Даже хорошим?
– А разве в этом мире есть хорошие люди? – усмехнулся Верамо. – Запомни раз и навсегда: Земля – это Ад! А в Аду находятся одни грешники… Вспомни, откуда пошел человеческий род? От кого? От Адама и Евы, которые совершили первородный грех, за что и были изгнаны Богом из Рая. То есть, из Астрала, где они существовали в нематериальном виде. Бог изгнал их на физическую Землю, которую спецально для них создал в противовес астральной Земле. Бог проклял Адама и с тех пор его потомки в поте лица добывают хлеб свой, а потомки Евы – в муках рожают детей.
– Но почему ты именно меня выбрал себе в помощники? – нетерпеливо перебил его Богатырёв.
– Потому что для этого годятся только лица царской крови.
– Но ведь я...
– Ты был сыном царя, – поправил Ивана его собеседник.
– Ну и где я буду после этого жить?
– Скоро состоится великий шабаш. Готовься. Будешь мне помогать...
– Что мне предстоит делать?
– Я же сказал, вредить людям.
– Как именно?
– Какой ты нетерпеливый, Иван, – Верамо усмехнулся. – Так и быть, придется тебя основательно ввести в курс дела.
Верамо порылся в карманах пижамы и, вытащив пузырек с какими-то таблетками, протянул Ивану.
– Вот, возьми... Постарайся сегодня не спать до двенадцати часов. В полночь выпей три таблетки – не больше, но и не меньше. Ничему не удивляйся. Кстати, ты, кажется, хотел женщину? Скоро твое желание исполнится. Ты будешь иметь столько женщин, сколько пожелает твоя душа. Правда все они ведьмы, но могу тебя заверить, – в постели ведьма ничем не отличается от обыкновенной женщины. Не забудь только при появлении первой ведьмы крикнуть ей: "абракадабра". На этом все. Ступай. До встречи на Лысой горе!
Попрощавшись с Верамо, Иван выбрался из закутка под лестницей и, не оглядываясь, зашагал по коридору к себе в палату. В кулаке он сжимал полученные от Верамо таблетки...
1988 г.