Глава 16
Конечно, Скарлетт пошла с тетушками к мессе. Удивительно, но древний ритуал подействовал на нее успокаивающе. Она легко вспомнила слова молитв, и бусинки четок так привычно перебирались пальцами. Должно быть, Эллин была довольна на небесах, видя коленопреклоненную дочь в храме, и Скарлетт радовалась этому.
Поскольку это было неизбежно, она исповедалась. Священник небрежно задал привычные вопросы о прелюбодействе, зависти, обжорстве и так далее. Скарлетт не думала, что ей нужно признаваться в постыдных фантазиях, которые посещают ее при мыслях о муже, а завидовала она только тем женщинам, с которыми бывал Ретт, но не стала говорить об этом; зато честно призналась, что порой бывает невоздержанна в еде. Она не стала рассказывать об убийстве человека – это ведь был янки, а также об использовании труда каторжников, о том, что обманом заставила Фрэнка жениться на себе и что считает себя виновной в его смерти. Она была уверена, что Богу и так все известно, но сказать об этом исповеднику было выше ее сил.
Через день она навестила в монастыре Кэррин. С тех пор, как сестра уехала в Чарльстон, Скарлетт представляла ее за запертыми воротами, день и ночь читающей молитвы или скребущей каменные полы. Но оказалось, что монахини Чарльстона живут в красивом кирпичном здании, в нем устроена школа для девочек, и никто их не запирает, однако святоши так заняты своей жизнью, что им не хочется покидать обитель и для своих посетителей они отвели лишь два дня в неделю.
Уилл Бентин был прав, поняла Скарлетт, Кэррин счастлива здесь. Она изменилась и стала совсем непохожа на ту застенчивую девушку, какой была в Таре. Она казалась старше и мудрее самой Скарлетт. Сестра Мария Юзефа очень обрадовалась встрече и так тепло выражала свои чувства, что Скарлетт была тронута. В милом монастырском садике они выпили по чашке чая. Кэррин участливо расспрашивала сестру о ее жизни, а затем сама пустилась в столь подробные рассказы о своих ученицах и их успехах в математике, что Скарлетт едва сдерживала зевоту.
И хоть она не могла простить сестре, что та необдуманно отдала церкви часть Тары, Скарлетт осталась довольна этим свиданием, и, покидая монастырь, размышляла:
«Отчего я боялась пойти в церковь? Почему не хотела встречаться с сестрой? Это не так ужасно – немного скучно, вот и все. Плохо, что я столько лет не ходила в церковь. Но теперь-то я изменилась! Я буду ходить к воскресной мессе - послушать раз в неделю орган и проповедь даже приятно. И буду иногда навещать Кэррин. Тогда все вокруг увидят, какая я любящая сестра. Вести себя как положено совсем не трудно, зато все будут уважать меня, и любить, и приглашать в гости. О, я не буду повторять прежних ошибок, и ни одна дверь в этом городе не захлопнется перед моим носом».
А приглашения последовали буквально через пару дней после первого похода на рынок, где Скарлетт научила Салли Брютон выбирать зрелый лук. Элеонора Батлер оценила усилия приятельницы, хотя несколько опасалась за Скарлетт. Чарльстонское общество, с его лабиринтом неписанных законов, было готово поймать в ловушку любого неосмотрительного и непосвященного новичка.
Она объясняла Скарлетт, перебирающей ворох визитных карточек на подносе в прихожей.
- Ты не обязана посещать всех, кто оставил тебе визитки, достаточно послать им свою с загнутым уголком. Это будет означать, что ты благодарна и в свое время отдашь визит.
- Нет, я навещу всех и как можно скорее, - уверила Скарлетт. – А почему карточки такие потертые, как будто старые? – удивилась она.
- Видишь ли, - Элеонора замялась, - не все могут позволить себе новые, то есть, почти никто не может. Но и те, у кого есть средства, не делают этого из солидарности. Поэтому все оставляют карточки на подносе в прихожей, чтобы хозяева могли их забрать и воспользоваться еще не раз.
- Я буду делать так же, - успокоила ее Скарлетт, показывая целую шкатулку новеньких карточек с золотым обрезом, - и вскоре они не будут отличаться от других.
Она изо всех сил старалась неукоснительно следовать наставленям свекрови, и даже сходила к местной портнихе заказать три платья по чарльстонскому образцу – серое, коричневое и темно-вишневое, хотя платья были настолько просты, что радости от таких обновок она испытывать не могла.
И все-таки Элеонора Батлер беспокоилась и с тревогой ожидала, как примет Чарльстон ее невестку, пока не поговорила с Салли Брютон наедине.
- Конечно, Скарлетт недостаточно образованна и у нее варварский вкус, но она обладает силой и энергией, и кажется мне бесстрашной маленькой женщиной. Такие нам в Чарльстоне нужны. Возможно, немного повзрослев, она научится быть оригинальной. В конце концов, она жена Ретта, а мне нравится ваш сын, Элеонора. Надеюсь, наши друзья сумеют оценить Скарлетт.
И Скарлетт закружилась в водовороте городской жизни. После ужасающего одиночества в Атланте она чувствовала себя счастливой, и быстро забыла отчаяние, в которое была погружена весь последний год. Она радовалась, что постоянно занята, принимает гостей и отдает визиты. Ну и что, что старые кошки в Атланте точили зуб на нее? Теперь Скарлетт может забыть о них, светское общество Чарльстона, несмотря на потертые платья дам и походы пешком в гости и на рынок, даст сто очков вперед Старой Гвардии Атланты. Сейчас она поняла, отчего во время первого приезда в Чарльстон город ей не понравился: она целыми днями сидела взаперти в доме Евлалии, глубокий траур не позволял ей даже совершить прогулку в коляске, не говоря уже о визите к кому-нибудь. Тетушка кудахтала, хлопоча вокруг нее и маленького Уэйда, не понимая, что молодой вдове надоели ее причитания и сочувствие, что Скарлетт хочется прокатиться по нарядным улицам, пойти в гости или на бал. К тому же ирландская фамилия отца Скарлетт не могла вызвать большую симпатию у заносчивых аристократок, посещающих дом тетушки Лали, а Гамильтонов в Чарльстоне не знали. Но теперь Скарлетт носит фамилию Батлер, имя, полторы сотни лет известное в Чарльстоне, и общество города не могло не интересоваться ей.
Она начинала свой день на рынке, где выпивала с Элеонорой традиционную кружку кофе и слушала городские сплетни. После закупки продуктов следовал плотный завтрак; около десяти часов она, одетая скромно, по чарльстонской моде, выходила из дома в сопровождении Панси, которая несла запас сахара к чаю - все прихватывали его с собой в эти трудные времена. До обеда она наносила не менее пяти визитов. После обеда Скарлетт с новыми приятельницами ходила по магазинам на Кинг-стрит, или заглядывала к какой-нибудь из леди на партию в вист, или принимала гостей вместе с Элеонорой в доме на Баттери. Она присутствовала, хотя и без особого желания, на заседаниях комитета миссис Батлер, подружилась с Анной Хэмптон, и несколько раз посетила ее скромную комнатку при Конфедератском доме.
Скарлетт буквально купалась во внимании, которое ей оказывали со всех сторон. Но больше всего ей нравилось слышать имя Ретта, а о нем говорили много. Было несколько старушек, которые не одобряли его, когда он был молодым, и не собирались менять свое мнение. Но, похоже, большая часть общества простила ему грехи молодости. Все признавали, что он остепенился, стал сдержаннее, и очень предан своей матери. Старые леди, потерявшие сыновей во время войны, не могли не оценить этого.
А молодые дамы поглядывали на Скарлетт со скрытой завистью. Они вслух признавали, что у ее мужа прекрасные манеры и он очень элегантен. Скарлетт с улыбкой соглашалась, глядя на потертые костюмы мужей этих женщин, и гадала, что же такое есть в Ретте, если ему общество прощает его блестящие, с иголочки костюмы, а она, его жена, вынуждена содрать отделку со своих самых скромных платьев, да и этого, оказывается, недостаточно. Ее новым приятельницам доставляло явное удовольствие говорить о Ретте. Они пересказывали слухи о том, чем он вызвал недовольство своего отца, и почему был в свое время отвергнут обществом. Они строили домыслы, каким образом он в одиночку выжил и добился богатства. Они восторгались его подвигами во время войны, когда в ночном заливе он на своем корабле пробивался через блокаду флота Союза. Они шептали, что он чуть ли не с оружием в руках добывал семейные реликвии и мебель. На лицах дам, когда они говорили о Ретте, появлялось особенное выражение: смесь любопытства и романтического восторга. Скарлетт поняла, что в Чарльстоне Батлер был почти мифом, она гордилась им и любила его еще больше. И еще ей хотелось, чтобы Ретт мог видеть, как хорошо к ней относятся в Чарльстоне, как все рады ей, как любят ее, и считают настоящей леди. О, если бы он мог видеть это!
Она была слишком занята успехом собственной персоны в обществе, чтобы думать о муже постоянно, но скучала по нему, ей хотелось, чтобы он поскорее вернулся с плантации. Она пыталась заставить себя думать, что так даже лучше. Она привыкнет к Чарльстону, Чарльстон привыкнет к ней, мисс Элеонора полюбит свою невестку еще больше. И Ретту некуда будет деваться, ему придется признать, что она изменилась, стала настоящей чарльстонской леди, достойной женой такого добропорядочного джентльмена, как Ретт Батлер. О, вскоре они заживут счастливо, будут проводить вместе дни и ночи, и у них родятся дети…
Она мечтала об этом тихими вечерами, которые проводила вместе с матерью Ретта в библиотеке. Мисс Элеонора развлекала ее рассказами о том, каким Ретт был в детстве. Казалось, она помнила каждое слово, сказанное сыном, каждую невинную шалость, которую он совершил.
Кроме того, миссис Батлер рассказывала и другие истории. Она говорила о Париже и Лондоне, о своих поездках туда, о тамошних достопримечательностях и роскошных магазинах. Все ее рассказы были занимательны, потому что Элеонора обладала врожденным чувством юмора и меры. Говорила ли она о собственной жизни или о тайнах чарльстонских семейств, никогда ее рассказы не звучали нравоучительно или осуждающе, в любом из случаев она видела что-то забавное и развлекательное.
В этих спокойных беседах Элеонора оказывала определенное влияние на ум и сердце Скарлетт, хотя осмысленно не стремилась к этому. Ей казалось, она поняла, что притянуло ее сына к этой женщине. Она догадывалась, что той немало пришлось пережить, самоотверженно трудясь, чтобы обеспечить близких хотя бы куском хлеба. И пусть миссис Батлер претило стремление Скарлетт к богатству, она находила этому оправдание: когда человек не чувствует себя защищенным семьей, он боится завтрашнего дня, боится остаться попросту голодным и нищим, потому что помощи ждать ему неоткуда. И вместе с тем эта храбрая молодая женщина казалась Элеоноре очень уязвимой и одинокой.
«Похоже, между ними произошло что-то ужасное, - думала миссис Батлер о невестке с сыном, - но это не имеет отношения к смерти Бонни, хотя, видит Бог, и этого было бы достаточно. Бедная крошка! Как Ретт обожал ее, и как я была счастлива тот месяц, что внучка гостила в этом доме! Хотелось бы понять, почему Ретт так жесток к Скарлетт? Он уехал, не пробыв с ней и дня – это не просто неприлично, это ужасно! А бедняжка так отчаянно любит его, так хочет примирения. Не знаю, сможет ли Скарлетт вновь сделать моего сына счастливым, но ребенок наверняка вернет ему радость жизни. И хотя я, может быть, желала бы другую невестку, - немного поспокойнее, более предсказуемую и домашнюю, - я должна приложить все силы к тому, чтобы они помирились. Тогда я еще успею понянчить внуков».
На первых порах Скарлетт была в восторге от своего успехом в гостиных Чарльстона и жизни, которую вела в этом городе, но прошло чуть больше месяца, и она заскучала.
Впервые она ощутила скуку в гостях у Салли Брютон, казалось бы, самой интересной особы в городе. Среди дам, собравшихся здесь, завязалась беседа о моде, и поначалу Скарлетт с удовольствием слушала разговор о парижских модных магазинах и даже сама рассказала о шляпке, которую когда-то привез ей из Парижа Ретт. Правда, она испытала некоторую неловкость: описав фасон шляпки, она сообразила, что все присутствующие поняли - подарок был сделан больше десяти лет назад, когда она еще не была замужем за Реттом. Салли искоса посмотрела на Скарлетт и быстро перевела разговор на другое, стала рассказывать о примерочных в магазине Ворфа.
- Алиса, ты помнишь эти жуткие подмостки, на которых приходилось стоять по полчаса, пока платье подгонят тебе по фигуре?
- Конечно, помню, Салли, - ответила миссис Саваж, - один раз я оступилась и чуть не рухнула оттуда, портниха еле успела подхватить меня.
- Ах, эти подмостки – такая ерунда по сравнению с тем, какие чудные модели всегда были у Ворфа, я помню…
Шестеро дам стали наперебой вспоминать о фасонах платьев, о туфельках, перчатках, веерах, шляпках… Ах, все самое лучшее было только в Париже!
Скарлетт вежливо поворачивалась к каждой даме, смеялась, когда нужно было смеяться, удивленно округляла глаза, когда это требовалось, но думала о другом.
«Они живут прошлым. Они постоянно оглядываются назад. Придумали себе кучу глупых традиций, рассчитанных на их нынешнюю бедность, и делают вид, что счастливы, а на самом деле оплакивают свои прошлые наряды. Бог мой, тощая Алиса Саваж причитает о платье из лилового бархата, рассказывает о рюшечках и бантиках, которые на нем были нашиты, о глубоком декольте и роскошно широком кринолине. А ведь носит свое серое, как мешковина, скромное платьице с видом вдовствующей королевы! Салли рассказывает о нижнем белье так, как будто ей с ее плоской грудью и обезьяньим лицом могло помочь самое нарядное белье. А все остальные как раскудахтались! Каждая хвастается тем, чего у нее нынче нет. К чему все это? Нет никакого проку вспоминать о том, чего больше не будет».
Внезапно Скарлетт ощутила себя чужой в кругу щебечущих женщин.
«Я не такая, как они. Я никогда не оглядываюсь назад. Я не могу жить прошлым. Когда у меня не было ничего, я содрала с окон шторы и скроила себе из них роскошное платье, чтобы раздобыть денег, и даже Ретт был удивлен, какое оно нарядное. И я раздобыла деньги, неважно, каким путем… И потом зарабатывала, трудясь в поте лица, чтобы у меня и моих детей была хорошая еда на столе и не латанная, а красивая и новая одежда. Я прошла тяжкий путь, но сейчас, если захочу, я могу позволить себе поехать в Париж и накупить нарядов на этой самой Рю де ла Пе, или как там она называется… А они сидят себе, без толку мелют языком, занимаются глупой благотворительностью и ждут, когда с неба посыплется манна».
Она вдруг поняла, что соскучилась по своему магазину, по ежедневным поездкам в него, по пыльной кладовой, по витринам, на которых так отлично выставлены товары.
Скарлетт покосилась на часы на каминной полке. Раньше чем через пять минут уходить неудобно. Делая вид, что слушает дам, она стала размышлять о том, сколько еще домиков построил Коллтон, удалось ли дяде Генри продать их, о том, что летом строительство должно закончиться, и она сможет считать свой долг перед Мелани выполненным. Кризис на исходе, она поддержала Эшли в самую трудную минуту, а сейчас он наверняка получает огромные деньжищи со стройки, и если не сумеет их сохранить и приумножить, значит, он последний дурак на свете, и помогать ему не имеет смысла.
Вернувшись домой, она пожаловалась миссис Батлер:
- Они целый час трещали о нарядах, я еле высидела!
- Дорогая, но это самая приятная тема для женщин.
Скарлетт чуть было не брякнула, что приятной эта тема может быть только в том случае, если наряды видеть на дамах. Для нее же она потеряла всякую привлекательность, потому что гардероб ее ограничивается тремя весьма скромными неяркими платьями, и даже бальные наряды, которые сейчас шьются для шестинедельного Сезона, кажутся Скарлетт тусклыми и бедно отделанными. Всего три платья, на двадцать вечеров! Впрочем, любой бал означает музыку и танцы, это уже приятно.
- Что с тобой, дорогая? – участливо спросила мисс Элеонора.
- Я скучаю, скучаю по Ретту, - грустно призналась Скарлетт.
- Не волнуйся, к началу Сезона он вернется. Осталось всего три недели.
«Целых три недели, - мысленно повторила Скарлетт, - три скучных недели без него. Я не выдержу этой тоски и однообразия».
Но скоро тоску со Скарлетт как ветром сдуло, на смену ей пришел настоящий страх.
Все началось со слухов. Якобы мисс Элизабет Питт, сорокалетняя старая дева, проснулась ночью оттого, что кто-то осторожно сдернул с нее одеяло. Открыв в испуге глаза, она увидела в своей спальне мужчину. «У него был платок на голове, как у Джесси Джеймса, разбойника, про которого пишут в газетах», - рассказывала в ужасе престарелая девица. Кое-кто считал, что девушка слишком долго мечтала хоть о каком-нибудь мужчине, вот и фантазирует.
Но через день история повторилась. Алиса Саваж, дважды вдова, была известна всем как спокойная, уравновешенная женщина. Она тоже проснулась оттого, что кто-то снял с нее покрывало и рассматривал в лунном свете. Незнакомец даже приподнял штору, чтобы было лучше видно. Алиса запомнила платок на нижней части лица и фуражку с козырьком. На незнакомце была военная форма янки. Миссис Саваж закричала и бросила в него подсвечник, стоявший на столике. Злоумышленник мигом выскочил на веранду и скрылся в ночи.
Это известие взбудоражило весь город. Янки! Янки лазает по спальням женщин! Страх обуял одиноких дам. Замужние тоже боялись, потому что если мужчины надумают поймать злодея и убьют или покалечат его, им грозит расправа военного суда. Слухи и предположения, одно страшнее другого, передавались из уст в уста.
Две ночи злоумышленник не появлялся. На третью тридцатилетнюю вдову Эллу Хардинг разбудило прикосновение к ее груди. В ужасе женщина закричала и потеряла сознание от страха. Наутро, в состоянии, близком к помешательству, ее отправили к родственникам в Саммервиль.
Больше терпеть было нельзя. Делегация мужчин под предводительством адвоката Йозефа Ансона отправилась к военному коменданту Чарльстона. Они заявили, что намерены патрулировать ночью и если встретят злодея, который шарит по женским спальням, то разберутся с ним по-своему. Комендант разрешил патрулирование, но предупредил, что если под предлогом защиты чарльстонских женщин пострадает солдат армии Союза, члены патруля будут строго наказаны.
Скарлетт охватил страх, какого она давно не испытывала. За месяц она привыкла к виду янки, и относилась к оккупантам так же пренебрежительно, как и все в городе. Она не замечала их, вела себя так, будто их не было, и они всегда убирались с ее пути. Теперь же вид синих мундиров вновь вселял в нее ужас. Мысль о том, что любой из солдат мог быть полуночным гостем женских спален, приводила Скарлетт в содрогание. Ее преследовали страшные воспоминания, снова и снова виделся ей мародер-янки с маминой шкатулкой розового дерева в волосатых руках, его похотливая ухмылка и шепелявые слова: « Ты что же, одна здесь, малютка?» Стоило ей вспомнить об этом, как она снова чувствовала отдачу от выстрела пистолета, видела фонтан крови, и кровавое месиво на месте мерзкого лица. О, попадись ей мерзавец, лазающий по спальням женщин, она застрелила бы его, защищая себя и мисс Элеонору.
Застрелила бы! Если бы у нее был пистолет… Но в доме не было оружия. Скарлетт обшарила все шкафы, ящики, полки, она даже перерыла книги в библиотеке, но не нашла ничего. И тут она почувствовала себя беззащитной. Она, такая храбрая и мужественная, стала бояться проклятого янки. Она не боялась даже армии Шермана, но тогда-то у нее был пистолет!
- Мисс Элеонора, - умоляла Скарлетт свекровь, - прошу вас, срочно пошлите кого-нибудь с запиской в имение, Ретт должен быть здесь. Я с ума сойду, если еще хоть день проживу в таком страхе.
Но миссис Батлер ответила, что не может никого послать, вот-вот из имения должна прийти лодка и тогда она обязательно напишет записку Ретту. Она напишет обо всем: о том, что рассказала Алиса, о том, что испытала Элла Хардинг, о том, что единственный остающийся на ночь в доме мужчина это старик Маниго, а какой от него прок, тем более без оружия.
- Лодка должна прийти на днях, у нас на столе уже давно не было утки, а Ретт знает, как я ее люблю. У нас нет другой лодки и мне некого послать в Данмор Лэндинг.
- Когда еще эта лодка будет? Мне что, идти туда пешком? – воскликнула Скарлетт в отчаянии.
- Дорогая, это далеко, ты просто не дойдешь. Успокойся, теперь на улицах будут дежурить патрули, Росс и другие мужчины защитят нас.
«Росс! Что может сделать этот пьянчуга или любой другой мужчина? Все в этом Чарльстоне – старики или мальчишки. Я могу доверять только Ретту. Пока он не возьмется, они ни за что не поймают злодея», - так думала Скарлетт, ломая руки и моля Бога, чтобы проклятая лодка из имения поскорее пришла.
Патрули помогли, по крайней мере, так казалось какое-то время. Непрошенный гость перестал заглядывать в спальни и постепенно жители города успокоились. Люди опять стали безмятежно гулять по улицам, играть в вист, дамы вновь занялись подготовкой своих нарядов к Сезону, проветривали и переделывали бальные платья, ждавшие своего часа целый год. Миссис Батлер порвала записку, которую собиралась послать Ретту. Скарлетт тоже успокоилась. Она устроила свой первый приемный день, и ей нанесло визит так много дам, что пирога, приготовленного кухаркой к чаю, на всех не хватило.
На следующий день Скарлетт вернулась с Кинг-стрит с пылающими щеками, запыхавшаяся от быстрой ходьбы.
Не обратив внимания на сияющую физиономию Маниго, она спросила его:
- Где миссис Батлер?
- Мисс Элеонора на кухне, мисс Скарлетт.
Элеонора встретила ее с улыбкой:
- У нас хорошие новости! Я получила письмо от Розмари, она будет дома завтра.
- Лучше телеграфируйте, чтобы она оставалась в Айкене, или где там она гостит, - резко ответила Скарлетт. – Янки добрался до Гарриет Мэдисон.
Мисс Элеонора закрыла ладонью рот, сдерживая крик.
- Я только что узнала об этом. – Скарлетт хмуро смотрела на кухонный стол, затем резко обернулась к свекрови. – Вы ощипываете уток? Значит, лодка с плантации пришла? Я поеду на ней обратно и привезу Ретта.
- Как ты можешь поехать одна с четырьмя неграми?
Скарлетт с вызовом посмотрела на Элеонору.
- Я все равно поеду. Возьму с собой Панси.
- Но, Скарлетт…
- Я ничего не хочу слушать! – решительно заявила она. - Я поеду – и точка. Лучше дайте мне каких-нибудь пирожков в дорогу, я жутко голодна.
Ее решимость таяла по мере приближения к плантации.
«Что я делаю? – думала в панике Скарлетт. – А если Ретт рассердится, решит, что я воспользовалась первым попавшимся предлогом, чтобы увидеть его? Это ведь так, и янки – только предлог. Но я на самом деле не могу сидеть в Чарльстоне без Ретта и дрожать от слухов о мужчине, который по ночам лазает в женские спальни! Должно быть, я выгляжу ужасно, я даже не попыталась привести себя в порядок, а пока мы доберемся до имения, моя прическа на этом ветру превратится в стог сена. Представляю, как он будет издеваться, когда я появлюсь перед ним в таком виде!»
Она тысячу раз представляла себе, какой будет их встреча с Реттом. Порой ей виделось, что он появится, когда они с мисс Элеонорой будут пить чай. Он войдет в столовую, загорелый, улыбающийся, радостный, и подойдет поцеловать ее в щеку, и щипцы для сахара выпадут у нее из руки…
Или они со свекровью будут мирно сидеть в библиотеке, а он тихо войдет и займет место в ожидающем его кресле…
Еще она воображала, как они с мисс Элеонорой вместе поедут на плантацию. Они, с кружевными зонтиками в руках, поплывут в нарядной зеленой лодке, прихватив с собой кексов и шампанского для пикника, а Ретт, завидев их, поспешит навстречу с распростертыми объятиями.
Но больше всего ей нравилось мечтать, что он вернется домой поздно, она в своей тонкой ночной сорочке будет расчесывать волосы на ночь и заслышит его быстрые шаги по лестнице. Он ворвется в спальню, от него будет пахнуть свежим ветром и сигарами, и он обнимет ее, поцелует, и… И никогда больше не скажет: «Не пытайтесь затащить меня в свою постель».
Последний вариант встречи ей нравился больше всего.
Уж конечно, она и представить не могла, что появится перед мужем на паршивой лодке, пропахшей какой-то гадостью, затиснутая между коробками и бочками, в компании четырех молчаливых ниггеров и своей до смерти перепуганной служанки.
Она и сама была напугана, только в данный момент боялась не бродящего по дамским спальням янки, а собственного мужа, который вполне способен впасть в ярость при ее появлении.
Невидимое мощное течение прилива несло лодку по широкой реке вдоль берегов, заросших высокой травой. Дальше, за травой, сплошной стеной стоял дубовый лес, изредка попадались открытые пространства заброшенных полей и развалины имений. Сердце ее сжалось: неужели и Данмор Лэндинг выглядит так же?
Вокруг было очень тихо, молчаливые гребцы лишь изредка опускали в воду весла, направляя лодку. Даже птицы замерли, даже чайки не летали над водой. Стало быстро темнеть, ветер, подгоняющий лодку, усилился и вскоре пошел дождь.
Она промокла до костей и дрожала задолго до того, как лодка причалила к левому берегу реки. Толчок о пристань вывел ее из оцепенения. Она оглянулась и увидела фигуру в плаще, с горящим факелом в руке. Под опущенным капюшоном лица было не видно.
- Привет, ребята, как добрались? – послышался низкий голос Ретта. – Кидай трос, Салмон!
Скарлетт попыталась выбраться из груды ящиков, которые окружали нее, но не удержалась на затекших от долгого сидения ногах и опрокинулась навзничь, роняя коробки и бочонки.
- Разрази вас дьявол! – прорычал Батлер и добавил такое, от чего у Панси, пытающейся помочь хозяйке подняться, глаза вылезли из орбит. Скарлетт отлично видела это в свете факела. – Вы что там … напились, что все роняете? – продолжал ругаться Ретт.
- Никак нет, сэр, мистер Ретт! - хором ответили гребцы, впервые открывшие рот с момента отплытия из города.
Двое из них помогли Скарлетт и Панси сойти с широкой низкой лодки на берег.
- Черт побери! - выдохнул Батлер.
Глава 17
- Ну, теперь вы чувствуете себя лучше?
Сдерживая усмешку, Ретт сверху вниз глядел на Скарлетт, сидящую на табурете перед камином и завернутую в одеяло. Ноги ее были опущены в таз с горячей водой.
- А как ты, Панси?
Служанка сидела в таком же виде. Она растянула губы в дурацкой улыбке:
- Все хорошо, мистер Ретт, только я голодная очень.
Ретт хмыкнул:
- Думаю, не голоднее своей хозяйки. Не так ли, Скарлетт?
Она только кивнула.
- Когда вы немного согреетесь, мы поужинаем, - пообещал он добрым голосом.
У Скарлетт зубы стучали от холода и от страха. «Что-то он слишком любезен, - думала она, - это подозрительно. Он всегда так: вначале ласковый, как добрый старый кот, а потом окажется, что на самом деле он зол, как тысяча чертей. Я знаю, как только Панси уйдет, он набросится на меня. Хотя, присутствие прислуги не всегда его сдерживало. Бог мой, как здесь холодно и сыро! Неужели Ретту нравится жить в таком ужасном месте!»
Должно быть, комната, в которой они находились, служила столовой. Это было большое помещение с земляным полом и кирпичными стенами, кое-где на них сохранилась закопченная штукатурка. Мебель состояла из двух простых столов и нескольких табуретов. Было заметно, что хозяин недавно приступил к восстановлению – рамы на окнах были новенькими, сверкающими лаком, и стекла в них блестели. А вот лестница, ведущая на второй этаж, выглядела плачевно – деревянные ступени местами треснули, а перила, на которых сушилась одежда Скарлетт и Панси, покосились.
- Так зачем вас принесло сюда, Скарлетт? – поинтересовался Ретт, когда ужин был закончен, и Панси отправлена вместе со старой негритянкой, кухаркой Ретта.
- Ваша матушка не хотела беспокоить вас в этом раю, - Скарлетт с отвращением оглядела комнату, - но я решила, вы должны знать, что происходит в Чарльстоне. Солдат-янки по ночам залезает в спальни дам и ощупывает их. Одна женщина лишилась рассудка, и ее отвезли к родственникам, лишь бы подальше из города.
Она посмотрела на Ретта. Его спокойное лицо ничего не выражало, он бесстрастно покуривал сигару и молчал, ожидая продолжения. Ее охватила злость.
- Вас что, не волнует, что ваша мать или я можем быть убиты в постели? А может, и еще что похуже?
Ретт усмехнулся иронически и, нарочито растягивая слова, произнес:
- Ушам своим не верю! И это говорит женщина, которая проехала в повозке через расположение армии Шермана, имевшей неосторожность оказаться у нее на пути?.. Бросьте, Скарлетт. В жизни не поверю, что вы испугались какого-то одинокого янки. Да вы его голыми руками способны разорвать, защищая свою так называемую честь. Выкладывайте начистоту - зачем вы приехали под дождем в такую даль? Надеялись заключить меня в пылкие объятья? Неужели старый разбойник Генри Гамильтон порекомендовал вам именно это, чтобы я возобновил оплату ваших счетов?
- О чем вы говорите? – вскричала Скарлетт. – При чем здесь дядя Генри?
Ретт швырнул сигару на пол и заговорил неожиданно вкрадчивым голосом:
- Не разыгрывайте неведение. Уж не думаете ли вы, моя кошечка, что я поверю хоть на минуту, будто ваш старый адвокат не уведомил вас, что я прекратил покрывать ваши расходы? Я слишком хорошо отношусь к Генри Гамильтону, чтобы поверить в такую халатность.
- Прекратили оплачивать счета! – в ужасе вскричала Скарлетт. - Вы не могли этого сделать!
Скарлетт вскочила с места, но тут же упала обратно на табурет – ноги не держали ее.
Что станется с ней, если Ретт перестанет покрывать расходы? Дом на Персиковой улице – это же тонны угля, куча слуг, садовники, конюхи, их еда, их жалованье… Содержание этого дома – целое состояние! Как же дядя Генри оплачивает счета? Он начал тратить ее деньги? Нет, не может быть! Ее деньги - то, что она копила долгие годы, трудясь, как каторжная, изворачиваясь, хитря, ведя дела с такими людьми, на которых даже плюнуть противно… От них же ничего не останется, если ей придется самой содержать этот громадный дворец! Нет, она не может лишиться своих денег! Деньги – это все, что у нее есть.
Ретт раскурил очередную сигару. Она видела сквозь дым, как блеснули в улыбке его зубы. Казалось, ее растерянность и беспомощность только забавляют его.
Скарлетт хотела закричать, но из ее горла вырвался только сиплый шепот:
- Вы не можете забрать мои деньги…
- Не передергивайте карты, моя прелесть, - усмехаясь, покачал он головой. - Я не отбираю ваши деньги. Я просто перестал добавлять свои. Вам ведь известно, что я человек расчетливый и здравомыслящий? Поскольку вы живете в доме моей матери в Чарльстоне, мне нет никакого резона содержать пустой дом в Атланте. Конечно, если вы вернетесь туда, дом сразу перестанет быть пустым, и я тут же почувствую себя обязанным платить за него.
Скарлетт глядела на него полными ужаса глазами. Подождав немного, Ретт взял свечу и подошел поближе. Вызывающая улыбка сползла с его лица, он выглядел озадаченным.
- Вы что, и правда, не знали об этом? Да вы еще, чего доброго, в обморок хлопнетесь! Держитесь, Скарлетт, я дам вам коньяку.
Зубы ее стучали, когда он поднес стакан к ее губам, она так дрожала, что ему пришлось почти насильно вливать напиток. Отбросив стакан на земляной пол, Ретт в упор посмотрел на нее.
- А теперь выкладывайте правду: действительно ли солдат залезает в спальни?
Она еще не перестала дрожать, когда прошептала:
- Ретт, вы ведь совсем не это имели в виду? Вы ведь не перестали посылать деньги в Атланту?
- Черт с ними, с деньгами! Я задал вам вопрос!
- Черт с вами, Ретт Батлер! Я тоже вас спросила! – коньяк начал согревать ее, дрожь проходила, и она не собиралась отступать.
- Бог мой! Мне бы следовало помнить, что раз упомянуты деньги, вы не способны думать о чем-нибудь другом. Хорошо, я распоряжусь перевести деньги Генри Гамильтону. Теперь вы ответите на мой вопрос?
- Вы клянетесь?
- Клянусь.
- Завтра?
- Да, черт возьми, завтра! Ну, теперь мы можем вернуться к той истории с солдатом-янки?
Скарлетт вздохнула с облегчением и, собравшись с силами, рассказала Ретту о ночном госте. Он нахмуренно молчал некоторое время.
- Так вы говорите, Алиса Саваж разглядела его обмундирование?
- Да, она самая хладнокровная из всех женщин, подвергшихся нападению.
- И среди его жертв не было ни одной молодой девушки?
- Три вдовы и одна старая дева, - коротко ответила Скарлетт.
- Та-ак, - протянул Ретт. – Но ведь, собственно, он ничего такого и не сделал?
- Не сделал?! – голос Скарлетт зазвенел от возмущения. - И вы так говорите, когда, быть может, в эту минуту он насилует вашу мать? Ему ведь наплевать, какого они возраста!
Ретт стиснул кулаки и проговорил раздельно:
- Если я сейчас задушу вас, Скарлетт, мир станет немного лучше.
И все же он взял себя в руки и еще долго выспрашивал у нее подробности, пока не выпытал все, что было известно ей самой.
- Хорошо, мы выедем завтра, как только начнется отлив, - он подошел к двери и распахнул ее. – Небо чистое, дождя не будет.
На фоне освещенного луной звездного неба Скарлетт был виден только его силуэт – крупная голова над широкими плечами и мощными руками. От реки поднимался густой туман, он обволакивал ноги Ретта и норовил проникнуть в комнату. Ретт закрыл дверь и вернулся к столу. Спичка, которую он поднес к фитилю лампы, озарила его лицо. В этот момент Скарлетт страстно захотелось поцеловать эти черные глаза, погладить смуглые щеки, прижаться губами к его губам. Лишь усилием воли ей удалось сдержаться, не кинуться к нему, не крикнуть: «Милый, я люблю тебя! Умоляю, не отвергай меня, позволь мне быть с тобой!» Она опасалась, что сильные руки Ретта опять удержат ее на расстоянии и эти любимые губы произнесут: «Скарлетт, ничего не изменилось». Она уговаривала себя: «Если я буду умолять, унижаться – он станет презирать меня, а что может быть хуже презрения? Нет, если я хочу вернуть его, то должна действовать умно. На сегодня я добилась своего – завтра мы вместе едем в Чарльстон, а там … Нет, я не буду торопиться – ведь уже завтра вечером мы будем в одной спальне».
Ей вспомнилось, как в первые, самые счастливые месяцы их брака, когда она, раздевшись, сидела у зеркала, расчесывая волосы перед тем как лечь в постель, он покуривал в кресле, молча любуясь на нее. Порой он сам брал в руки щетку и, приглаживая ее черные кудри, говорил, что только у женщины с таким взрывным темпераментом волосы могут потрескивать, когда их расчесываешь. Промелькнувшее воспоминание было столь мирным, столь сладостным, что Скарлетт невольно вздохнула.
- Пойдемте, - Ретт стоял с лампой возле лестницы, - наверху спальня, там вы сможете отдохнуть.
Скарлетт не стала рассматривать обстановку комнаты, ее интересовала только кровать – высокая, с толстым тюфяком и хрустящими простынями. Она взобралась на постель и укрылась до подбородка.
Когда муж вышел, оставив ее в темноте, она прислушалась к его шагам и улыбнулась. Он не пошел вниз, он будет где-то рядом.
Кошмар начался, как всегда, туманом. Много лет прошло с тех пор, как она видела этот сон в последний раз, но подсознание помнило, что будет дальше, и она заранее боялась и бежала, бежала так, что казалось, сердце вот-вот разорвется, и что-то страшное преследовало ее в густом, клубящемся тумане. Как всегда в этом сне, она слепо искала спасения от белой мглы, окружавшей ее. Ей было холодно и страшно, и она была голодна. Сон был прежним, но теперь она знала, что если побежит еще быстрее, то где-то там, впереди, она увидит Ретта. И она припустилась еще быстрее, и стала различать в тумане его спину, но Ретт плавно удалялся от нее, как бы быстро она ни бежала. А она знала, что если у нее хватит сил и она настигнет его, то кошмар исчезнет и потеряет свою силу, ведь Ретт – единственный, кто защитит ее от холодного и жестокого туманного кошмара. Но ей никак не удавалось догнать его, она видела только спину, но и спина стала исчезать в густеющем тумане, и Скарлетт закричала, что было мочи: «Ретт! Ретт!.. Ретт!».
- Тише, это всего лишь сон…
- Ретт?
- Да, я здесь. Все в порядке.
Скарлетт почувствовала, как сильные руки подхватили ее, прижалась к теплой груди, и сердце ее стало биться спокойнее. Наконец она решилась открыть глаза, и увидела в свете стоящей на столе лампы лицо Ретта, склоненное над ней.
- Ах, Ретт! - прошептала она, - Это было так ужасно!
- Опять старый сон?
- Там было что-то другое, но я не помню… Мне опять было холодно, и я была голодна и бежала в этом жутком тумане…
- Вы просто увидели туман от реки перед сном, да и ужин был слишком легким. А замерзли вы, оттого что сбросили одеяло. Я накрою вас, и все будет хорошо.
Он уложил ее обратно в постель.
- Не оставляйте меня, Ретт. А вдруг сон вернется?
- Пусть только посмеет! – голос Ретта был веселым и грозным одновременно, так он обычно разговаривал с детьми. – На завтрак вас будет ждать маисовая каша и пирожки. Подумайте о них и о деревенской ветчине, и вы заснете, как ребенок. Вы всегда были хорошим едоком, Скарлетт.
Он накрыл ее одеялом и направился к двери.
- Ретт…
- Да? – он обернулся, глядя на нее грустными усталыми глазами.
- Спасибо, что пришли успокоить меня.
- Не сделай я этого, сюда бы прибежали мои негры, а их хижина в полумиле отсюда. Вы вопили так, что могли вылететь стекла.
И, посмеиваясь, он покинул спальню.
Когда утром Скарлетт спустилась вниз, ее ждал целый стол еды, и она отлично позавтракала.
- Мистер Ретт встал до рассвета, - ответила на ее вопрос кухарка, – он всегда встает рано.
Скарлетт вышла из дома в отличном настроении. Сегодня ночью Ретт обнимал ее, успокаивал, и даже посмеялся над ней немного, как бывало раньше, до того, как все у них пошло наперекосяк. Как хорошо, что она додумалась приехать на плантацию, и как плохо, что она не решилась сделать этого раньше. Она только зря потеряла время, расхаживая по гостям и распивая чай с дамами в Чарльстоне…
Яркое зимнее солнце вначале ослепило ее. Скарлетт приставила ладошку ко лбу и осмотрелась. Остатки кирпичной террасы простирались влево от нее на сотню футов. За ней громоздились руины особняка, некогда венчавшего прибрежный холм, почерневшие наполовину разрушенные стены, горы битого кирпича, сломанные зубья труб. Гордость рода Батлеров лежала погребенная под кучами золы. Кое-где среди развалин уже пробивалась молодая поросль кустарника.
Сердце у Скарлетт заныло. Проклятый Шерман! Он разорил Джорджию и сделал то же с Южной Каролиной! Когда-то это был родной дом Ретта, дом, который он потерял дважды: вначале, изгнанный отцом, и во второй раз еще до того, как вернулся сам и вернул его себе. Бедный Ретт! Какую боль он испытывает сотни раз в день, глядя на руины! Неудивительно, что он хочет отстроить дом заново, занимается поиском и возвращением семейного достояния. Теперь понятно, почему он проводит в имении так много времени. Ведь тот дом, в котором живет мисс Элеонора – купленный, а этот – свой, родной.
«Я ему помогу, - подумала она. – Я помогу ему возродить плантацию – ведь я больше его понимаю в земледелии. Разве не я пахала, сеяла и собирала урожай в Таре? И мне знакомо счастливое ощущение победы, когда на земле, давно запущенной, ровными рядами появляются первые всходы. Я стану работать здесь вместе с Реттом. Я буду заниматься плантацией, а он – восстановлением дома. Меня не пугают ни земляной пол, ни закопченные стены, ни сквозняки, если я буду рядом с ним. Я горы готова свернуть для него! Я должна сказать ему это».
Устав созерцать развалины, Скарлетт посмотрела в противоположную сторону, и у нее дух захватило от красоты, раскинувшейся перед ней. Террасы спускались к поросшему ровной травой парку, который простирался до прудов, отражающих в своей глади ясное голубое небо. Тут и там на лугу виднелись купы кустов, одиноко стоящие старые дубы. Планировка была совершенна и пропорциональна, пейзаж напоминал искусно вытканный ковер, постеленный прямо на земле. Любовно постриженная трава укрыла шрамы, оставленные войной. Спокойствием и гармонией повеяло на Скарлетт, и она невольно прошептала:
- Какая прелесть!
Ей почудилось, будто в зелени на нижней террасе мелькнула шляпа Ретта, и она побежала туда. Она бежала под гору все быстрее и быстрее, и, казалось, вот-вот взлетит. Она бежала, широко раскинув руки и смеясь.
Ретт с улыбкой наблюдал за ней.
- Какое прелестное место, Ретт! – выговорила она, запыхавшись, когда оказалась рядом с ним. – Не удивительно, что вы так любите его. Наверное, вы в детстве каждый день бегали вниз по террасам, как я сейчас. Мне казалось, я взлечу! Вы ощущали такое? О, дорогой, как больно смотреть на пожарище… У меня просто сердце разрывается, глядя на это, мне хочется убить всех янки на свете!.. Ах, Ретт, мне надо так много сказать вам… Я так вас понимаю!
Ретт посмотрел на нее странным взглядом.
- Что вы понимаете, Скарлетт?
- Почему вы здесь, а не в городе. Вам надо оживить плантацию, восстановить имение. Покажите же мне, что вы уже сделали и расскажите, что собираетесь делать.
Настороженность в лице Ретта пропала, добрая улыбка будто осветила его изнутри. Он указал на ряды растений за своей спиной.
- Смотрите, они сгорели, но, как оказалось, погибли не все. Мне даже думается, что набрались сил. Никогда листья не были такими сочно-зелеными, и кое-где уже появились бутоны. Не знаю, в чем тут дело, может, пепел послужил удобрением?
Скарлетт с интересом взглянула на обрезанные ветки. Эти темно-зеленые листья были ей незнакомы.
- Какой это сорт дерева? Персиковое? Что-то не похоже…
- Это не деревья, Скарлетт – это кусты камелии. Первые в Америке камелии были высажены здесь, в Данмор Лэндинге. До пожара их было около трех сотен.
- А эти камелии… Вы хотите сказать - это цветы? – удивленно вымолвила она.
- Да. Самые совершенные и изысканные цветы на свете. Китайцы преклоняются перед ними. И помните, у Дюма?.. Впрочем, вы же не читаете романов, и опер не слушаете…
Скарлетт не поняла, о чем он толкует - причем здесь опера?
- Но вы же не можете есть цветы? Что вы растите для урожая?
- Мне некогда думать об этом, я должен спасти сотню акров цветочного сада.
- Чепуха! Вы с ума сошли, Ретт - возиться с цветами, когда столько земли вокруг пропадает! Вы должны выращивать что-нибудь на продажу, чтобы имение себя окупало. Что вы здесь раньше выращивали, рис?.. Это может принести хорошие деньги, если посадить его побольше. Все, что надо сделать – это вспахать землю и бросить семена, а уж они при здешнем климате взойдут прежде, чем вы успеете уйти с поля.
Она искренне готова была поделиться своим трудно приобретенным опытом. Но Ретт, по мере того, как слушал ее, становился все мрачнее. Только что горевшее воодушевлением, его лицо стало холодным и непроницаемым.
- Вы сущий варвар, Скарлетт, - тяжело вздохнул он, покачав головой. – Ступайте в дом и позовите Панси. Пора ехать. Встретимся на причале.
Он пошел прочь, а она осталась стоять, разинув рот, и ничего не понимая. Что она опять сделала не так? Он встретил ее с улыбкой, но внезапно все улетучилось, и он опять стал чужим. Похоже, ей не понять его, доживи она хоть до ста лет.
Возвращаясь к дому, она уже не замечала окружающую ее красоту.
Судно, на котором они собирались плыть, сильно отличалась от той лодки, что привезла Скарлетт на плантацию. Это был коричневый шлюп с медными фитингами и позолоченной витой полоской вдоль борта. За ним по реке медленно проплывал другой корабль: двухпалубный, бело-голубой, с большим красным колесом на корме и высокой трубой. Нарядно одетые мужчины и женщины толпились у поручней. Скарлетт подумала, что неплохо бы добраться до Чарльстона на этом пароходе. Может, Ретт остановит его?
Когда она вышла на причал, Ретт как раз снял шляпу и отвешивал размашистый, демонстративный поклон в сторону парохода.
- Вы знаете этих людей? – спросила она, думая, что он им сигналит.
Ретт обернулся, надевая шляпу.
- Конечно. Но не каждого лично, а так - в целом. Это еженедельная экскурсия из Чарльстона вверх по реке и обратно. Доходный бизнес для одного из саквояжников. Янки заранее раскупают билеты, чтобы насладиться зрелищем сгоревших и разрушенных плантаций. Я каждый раз приветствую их. Меня это развлекает, а они жутко смущаются.
Скарлетт даже не нашлась, что ответить. Дразнить янки! Да он просто спятил! Как он может так шутить с этими негодяями и разбойниками, разорившими его родовое гнездо? А если на пароходе кто-то из военного правительства? А если они разозлятся?
Она послушно устроилась на мягком сиденье в маленькой каюте, но как только Ретт вышел на палубу, вскочила, чтобы осмотреться. Здесь было несколько шкафов и полочек, все разложено по местам, но некоторым предметам она не могла бы найти применения. Должно быть это что-то морское, подумала Скарлетт. Шлюп медленно двинулся вдоль берега, в иллюминатор ей была видна лишь трава и вода. Она продолжала осмотр каюты, когда кораблик остановился, и послышался голос Ретта, отдававшего приказы:
- Эти три привяжете на носу, остальное - на корму, и пошевеливайтесь!
Скарлетт снедало любопытство, и она высунулась из люка.
Боже милостивый! Что за странное место? На берегу стояла дюжина обнаженных по пояс негров и, опираясь на кирки, наблюдала, как идет погрузка на шлюп. За их спинами, в просвете между деревьями виднелась глубокая яма, подле нее громоздились похожие на мрамор глыбы. Негры все были в белой пыли, пыль оседала на палубе, витала в воздухе, и Скарлетт невольно чихнула. Эхом ей отозвалась Панси. «Этой черномазой все видно, и я тоже хочу знать, что здесь такое», - подумала Скарлетт и крикнула:
- Я поднимаюсь!
Одновременно раздалась команда Ретта:
- Отдать концы!
Подхваченный течением, шлюп дернулся, и Скарлетт, не удержавшись, слетела с лесенки и неуклюже упала в каюту.
- Черт побери! – не сдержалась она. - Я чуть не сломала себе шею!
- Жаль, что не сломали, - донеслось из люка. – Оставайтесь на месте, я скоро спущусь.
Послышался скрежет такелажа, скорость шлюпа заметно прибавилась.
С трудом поднявшись, Скарлетт доковыляла до скамейки и уселась, потирая ушибленный бок.
Вскоре Ретт ловко спустился в каюту по лесенке, привычно нагибаясь, чтобы не удариться о косяк. Когда он выпрямился, голова его едва не касалась полированного дерева потолка. Скарлетт свирепо глядела на него.
- Вы сделали это назло!
- Сделал - что? – брови Ретта поползли вверх. Не дождавшись ответа, он открыл иллюминатор и закрыл люк на палубу. – Хороший ветер, прямо нам в спину. Будем в Чарльстоне в рекордное время.
Двумя шагами он пересек крошечную каюту, и устроился на сиденье напротив Скарлетт, удобно откинувшись.
- Полагаю, вы не будете возражать, если я закурю? - спросил он, доставая сигару из внутреннего кармана пальто.
- Очень даже буду. Почему вы меня здесь заперли? Я хочу наверх, на солнце.
- Не стоит, да я вам и не позволю. Это маленькое суденышко. Команда у меня черная, Панси черная, а вы - белая, да еще женщина, предполагается, что леди. Панси может сколько угодно закатывать глаза и смеяться над их неделикатными шутками, а вы только все испортите. Так что, пока низший класс наслаждается путешествием, мы с вами, привилегированная элита, будем глубоко несчастны в обществе друг друга, если вы продолжите дуться и хныкать.
«А мы ведь действительно, одни, - пронеслось в голове у Скарлетт, - надо попытаться это использовать». Но она на всякий случай капризно выпятила нижнюю губку, изображая обиду.
- Что это было, там, где мы останавливались?
Ретт усмехнулся.
- Это мой пропуск в сердца чарльстонцев, дорогая. Фосфатная шахта, одна из нескольких дюжин, разбросанных по берегам обеих рек.
Он с долгожданным наслаждением закурил, и дым поплыл по каюте, исчезая в иллюминаторе.
- Я вижу, Скарлетт, ваши зеленые глазки загорелись, - проговорил он, с усмешкой поглядывая на нее. - Вынужден вас разочаровать – это не то же самое, что золотые рудники. Из фосфата не сделаешь ни монет, ни драгоценностей. Но после соответствующей обработки из него получается лучшее в мире быстродействующее удобрение. И полно покупателей, готовых брать столько, сколько мы можем произвести.
- Значит, вы еще больше богатеете, - процедила она сквозь зубы, едва сдерживая раздражение. Вечно этому Ретту везет – деньги сами плывут ему в руки!
- Как сказать… - пожал он плечами. - Но это респектабельный чарльстонский бизнес, и я могу теперь тратить сколько угодно моих грязных, заработанных спекуляцией денег, не вызывая неодобрения достопочтенных чарльстонцев. Пусть думают, что это денежки от продажи фосфатов, хотя шахта крошечная.
- Так почему бы вам не сделать ее больше?
- Мне это не нужно, - покачал он головой. – Шахта выполняет свою роль. У меня есть управляющий, который не сильно меня надувает, пара дюжин рабочих, которые бездельничают почти столько же, сколько работают, и… респектабельность. Я могу тратить свое время и деньги, и трудиться над тем, что меня больше всего интересует. В данный момент это восстановление сада.
У Скарлетт ноздри раздувались от возмущения. Что это с Реттом? Это ведь не похоже на него - упасть в миску со сливками и не взбить масло! Как он может не использовать такой удобный случай? Неважно, что он и так богат, а мог бы стать еще богаче. Деньги ведь лишними не бывают? Нанял бы другого управляющего, который сможет заставить этих ниггеров работать – это увеличило бы доход… А наняв еще две дюжины рабочих, он бы его удвоил….
- Два доллара десять центов за центал, - сдерживая улыбку, сказал Ретт и в голосе его послышались дразнящие нотки.
- Что?.. – не поняла Скарлетт.
- Центал, если вам неизвестно, по весу равняется ста двенадцати английским фунтам. Это я к тому, чтобы вы могли с точностью до пенни подсчитать прибыль, которую можно получить, если увеличить шахту вдвое и нанять побольше рабочих, а еще лучше заменить их каторжниками.
Скарлетт сидела, разинув рот от удивления. Что за дьявол этот Ретт! Такое впечатление, что он просто копается у нее в мозгу, стоит ей ослабить внимание и забыть на минутку, что с ним всегда надо быть начеку.
Видя ее растерянность, он рассмеялся – звонко, от души.
- У вас такая забавная физиономия, Скарлетт, когда вы считаете денежки. Мне всегда доставляло удовольствие наблюдать, как вы внимательно смотрите в пространство, наморщив лоб, придумывая новый способ вытрясти доллары из кошельков граждан Атланты. Или подсчитывая, сколько дюймовых досок в десять футов получится из двадцатифутового бревна толщиной в тридцать дюймов. Ваши математические способности неизменно вызывали у меня восхищение. Я даже подозреваю, что не будь вы столь приземленной особой, думающей лишь о долларах и дюймах, вы могли бы стать первой в мире женщиной-математиком. Ходили бы в этой мантии и с квадратной шапочкой на голове…
- Бросьте смеяться надо мной! – крикнула Скарлетт. Она терпеть не могла эти его издевательства.
- Я вовсе не смеюсь. Напротив, я хочу задать вам серьезный вопрос, – голос его изменился. - Что я должен сделать, чтобы убедить вас оставить меня с миром, и вернуться в Атланту?
Скарлетт не поверила своим ушам. Ведь не может же он действительно иметь в виду… После того, как нежно прижимал ее к своей груди сегодня ночью, и успокаивал…
- Вы … шутите? – промямлила она, глядя на него округлившимися от удивления глазами.
Ретт пыхнул сигарой, отогнал дым рукой, и она увидела, что он вовсе не смеется, лицо его спокойно и непроницаемо.
- Я не имею ни малейшего намерения шутить сейчас. Более того, я никогда не был так серьезен, и хочу, чтобы и вы серьезно отнеслись к моим словам. Хотя не уверен, что вашему пониманию будет доступно то, что я собираюсь вам сказать, но я все же попытаюсь.
Он опять затянулся и, помолчав немного, заговорил:
- У меня есть цель – я хочу вернуть себе доброе имя. В свое время я настолько демонстративно и по-глупому сжег свои мосты с Чарльстоном, что это зловоние помнят до сих пор. Я стал отщепенцем в родном городе, меня не пускали на порог ни в одном приличном доме. Я разрушил свою репутацию так, как Шерман разрушил окрестности Чарльстона. А завоевание этой репутации – вроде восхождения в темноте на покрытую льдом гору. Один неосторожный шаг – и мне крышка. До сих пор я был осторожен, действовал обдуманно, и мне удалось продвинуться. Я уже почти обелил себя в глазах здешнего общества, и не могу рисковать, позволяя вам разрушить все, чего я достиг. И я спрашиваю: что мне сделать, чтобы вы уехали?
Скарлетт рассмеялась с видимым облегчением.
- И это все? Вам не стоит беспокоиться, Ретт. Если вас интересует общественное мнение, то в Чарльстоне меня просто обожают. Я с ног сбиваюсь от приглашений в гости. И дня не проходит, чтобы кто-нибудь не подошел ко мне на рынке и не спросил совета насчет покупки продуктов. В мой приемный день меня навещает полгорода.
Ретт вынул сигару изо рта и стал рассматривать, как яркий красный кончик превращается в пепел.
- Согласен, вы продержались дольше, чем я ожидал, но я-то вас знаю. Скоро вам надоест разыгрывать из себя святую. Вы как пороховая бочка на моей спине, которая может взорваться в любую минуту, а мне еще ползти и ползти вверх по этой ледяной горе. Мне от вас никакой пользы, вы мертвый груз: неграмотная, нецивилизованная, изгнанная из общества Атланты католичка.
- Я буду вам благодарна, Ретт Батлер, если вы объясните, что плохого в католиках, – обиженно проговорила Скарлетт. Похоже, посещая каждое воскресенье мессу, она набралась набожности. – Мы были богобоязненными в те времена, когда о епископальной церкви никто и слыхом не слыхивал.
- А то плохое, что большинство в Чарльстоне – протестанты, и даже не все течения протестантизма приветствуются, а уж про романский католицизм что говорить!
- А как же мои тетушки?
- Ваши тетушки родом из Саванны, и они меня совершенно не волнуют.
Скарлетт молчала, она знала, что Ретт прав. Католическая церковь в Чарльстоне вечно полупустая. Но она не думала, что его, не верящего ни в ад, ни в рай, могут волновать такие вопросы.
- Мне казалось, как раз Епископальная церковь больше всего похожа на католическую… Семь таинств, священство… Какое значение имеет пресуществление даров и прочая ерунда! Никогда не могла этого понять… - пробормотала она растерянно.
- Поинтересуйтесь у своей сестрички-монахини, - едко заметил Ретт. - Различия очень велики: проведение службы, святое предание, пост… Там много всего… А может, вы перемените веру? – с вкрадчивым ехидством спросил он.
- Ни за что! – горячо воскликнула Скарлетт.
Как может она изменить вере своей матери, своего отца? Ни за что! Даже ради Ретта. Она примолкла, насупившись.
Ретт воспользовался паузой, чтобы повторить свой вопрос:
- Чего вы хотите, Скарлетт? Можете говорить, не стесняясь. Меня никогда не шокировали темные стороны вашей натуры.
«Значит, все зря? – думала она в отчаянии. – И пешие прогулки чуть свет на рынок, и скромные платья, и все эти чаепития, которые мне пришлось отсидеть, сдерживая зевоту – все напрасно? Я приехала вернуть Ретта, и, похоже, потерпела поражение… Он сказал, его ничто не шокирует? Так получай же, Ретт Батлер!»
- Я хочу вас, – прямо сказала она, глядя ему в глаза.
Дым сигары застилал лицо Ретта, и она ничего не могла на нем прочесть. Он был так близко, и ей так хотелось броситься к нему, она так сильно желала его, что ощущала почти физическую боль. Твердо сжав губы, она ожидала ответа.
Продолжение: http://www.proza.ru/2008/11/27/145