Моё предисловие к книге «Тёмные тексты Виталия Степанова» (borey art center. СПб. 2008. - 96 стр.)
Авторская страница Виталия Степанова на Прозе.ру:
http://www.proza.ru/author.html?jazir
Темные тексты и их излучение
Виталий Степанов, «темные тексты»… Быть может, сия обозначенная темнота не вполне обыкновенная, эта темнота слепящая, выпуклая, темнота манящая, галлюциногенная, в такой темноте уютно провидцам и прозорливцам, всем тем, для кого свет и смысл не есть единственные их достояния. Для кого оные – не профессия, не призвание, не предназначение, но лишь некоторая из возможностей. Какая-то из возможностей. Тьма порождает притчу, тьма порождает поэзию, попробуем же в том убедиться на примере настоящей книги. Получится – обогатимся новым знанием, не получится – насладимся самим процессом; и уж, во всяком случае, внакладе никак не останемся мы…
Когда сталкиваешься с явлением такого рода, как поэзия Виталия Степанова, то невольно задаешься вопросами по поводу самого автора: кто такой? откуда взялся? почему раньше о нем не было ничего слышно? «Взялся» Виталий Степанов из одного из обломков бывшей Империи – из столицы, не убоимся же штампа, солнечного Узбекистана – Ташкента. Посещал тамошний союзписательский семинар, где и познакомился с недавним лауреатом премии Андрея Белого прозаиком Сергеем Спирихиным. В начале девяностых обосновался в Петербурге или его окрестностях. Чуть позже здесь же появился и Спирихин, чтобы некоторое время спустя очутиться снова в Ташкенте, а уж потом – в Вене, где он и пребывает поныне.
И все это время был литературный труд. Стихи, проза, словари… Буквально, несколько соображений по поводу последних… Виталий Степанов, в частности, является автором некоего словаря, получившего название «Пары слов». Замысел настолько же грандиозный, насколько и безумный. Выбираются тексты, обычно довольно незаурядные по своим художественным достоинствам. И из этих текстов выписываются все возможные пары смежных слов. Причем, словами считаются и предлоги, и союзы, и частицы, и междометия. «Два слова, когда они стоят вместе, образуют метафору», – утверждает Виталий Степанов. Сейчас таких «пар слов» собрано автором чуть больше миллиона, располагаются они, естественно, по алфавиту. Имеет ли сей проект общественный интерес? Бог знает. Широкий интерес – вряд ли. А вот – специальный… Сам Виталий Степанов говорит, что эти его «пары слов» позволяют ему размышлять над новыми возможностями языка, отыскивать не существовавшие прежде метафоры. В любом случае, сей труд сопоставим с подвижническим трудом переписчиков библии в прежние времена или, положим, с интеллектуальными забавами германгессевских «игроков в бисер».
«Темные тексты» – первая книга Виталия Степанова. Старт, возможно, и поздний. Но поздний старт обычно отличается особенной осмысленностью. У стартовавшего поздно нет права на ошибку, на неудачу, на случайное или преходящее. Несмотря на заявленную «темноту» текстов, это – поэзия мистических озарений, это – поэзия гиперболизированной плотности, это – поэзия торжествующих метафор, и это – ликования новых смыслов. В присутствии такой поэзии само слово «значение» обретает новые значения, будто бы вдруг устыдившись прежней своей однозначности. Пространственно-временные законы здесь утрачивают свою обязательность… Фраза: «до ночи осталась пара с половиной минут» – здесь вполне естественна (хотя ведь ночь – ночь как поэтическая реальность, как состояние духа – вряд ли обладает строгой отграниченностью от прочих частей суток. Когда стемнело – тогда и ночь, прочее же – от лукавого.)
Хотелось бы пунктирно отметить особенности поэтики Виталия Степанова.
Релятивизм самоосознания
Автор (повествователь) как будто все время занят процессом самоосознания, самоопределения, самостроительства. Процесс этот мучителен, болезнен и, быть может, именно оттого – гиперактуален.
«кем быть
машинистом
пассажиром
цветными огнями
пролетающей станцией с неподвижными семафорами…» («топкие места»)
«во что я влип
в кисель из странного гриба
с черникой
я испытываю стеснение
легко соблазнимый…» (там же)
Или еще:
«я теряюсь в догадках
я словно предмет космического обмана…» («шары энергии»)
Это поэзия самопоиска, но всякое открытие, всякая находка неизбежно обесцениваются в силу ненадежности почвы. Отсюда, быть может, и «топкие места» (или «Les paludes», если припомнить Андре Жида).
Кинематографичность стиха
Стихи Виталия Степанова предельно визуальны и анимативны. Но, если в приложении к «прозаическому» тексту «Цыплятки» можно вести речь о кинематографе, условно говоря, Алена Рене или Алена Роб-Грийе, то есть кинематографе интеллектуальном, то применительно к иным поэтических текстам этого автора – о кинематографе, окончательно слетевшем с катушек, о псилоцибиновом кинематографе, и даже – управляемой шизофрении. Впрочем, поэтическая психоделика Виталия Степанова имеет все же, по-видимому, немедикаментозный характер; по крайней мере, автору данных строк ничего не известно об использовании Виталием Степановым каких-то психостимуляторов. За вычетом, разумеется, лингвоментальных.
«на дороге будто из-под земли
вырастают
двое детей
мальчик трудолюбиво печатающий миниатюрную газету
девочка вниз головой летящая в пруд» («но приятно иногда»).
Алогизм
Применить к поэтическим образам Виталия Степанова определение «сюрреалистические» – все равно, что не сказать ничего, ибо алогизм возникает на предельно возможном (первичном) уровне, едва только слова начинают сцепляться друг с другом. Алогизм здесь имеет центробежный характер и образуется одновременно с образованием «пар слов», сразу же стремительно распространяясь на более крупные словесные периоды. Иногда читательское восприятие пасует перед буйным помешательством метафор, расщеплением идиоматики, и тогда остается либо отложить книгу, либо сдаться на милость победителя-автора, и второе, разумеется, предпочтительнее.
«скрип предначертан небо
совсем не похоже
на кровать
к тому же надо
расплавить лед и строить…» («скрип предначертан»)
Суггестивность
«о скупой вечер
в памяти у меня недлинная темноватая фраза
где радуга задела ель
на скале» («топкие места»)
Понятия стремительно замещаются вещественными объектами: вечер – память – фраза – радуга – ель – скала. Бестелесное, невещественное мгновенно материализуется, достигая крайних степеней весомости и незыблемости, ощущаемых, буквально, физически. Автор подвергает поэтической пальпации предметы, понятия, события, вещи, и в этом ряду неожиданно возникают профиль девушки «со сладко открытыми глазами», или мозг повествователя, который вдруг оказывается «в десять раз массивнее» чего-то там, или – совсем уж «выпуклый» образ: «в поезда // вбита грудь моя // навстречу // моему лицу быстрый холодок в тиши»…
Новый эротизм
Сами собой в памяти возникают, быть может, наиболее одиозные имена: Ярослав Могутин, Света Литвак… Впрочем, не станем продолжать список, имя нашим новоэротическим поэтам – также легион. И тут же ловишь себя на ощущении – насколько эротизм стихов Виталия Степанова иной. Гусарское здесь естественно сопрягается с несмелым и даже молитвенным. Но также – куда ж без оного? – с саркастическим:
«при виде твоих
нежных розовых сосков
я как прекрасный жеребец
храню на физиономии
ясное выражение нерешительности».
Отличительная особенность нового эротизма Виталия Степанова – оттеночность.
Смеховая составляющая
Быть может, самым парадоксальным в книге является юмор, которым, на самом деле, полны стихи Виталия Степанова. Иногда это смех со сведёнными от ужаса скулами. Как, например, в насквозь абсурдно-пародийных «цыплятках». Впрочем, «цыплятки» позиционируются автором как прозаический (эпический) текст. В чем, впрочем, и так уже содержится изрядная доля авторской насмешки. «Цыплятки», на самом деле, – пример того, как можно свободным стихом рассказать криминальную историю на манер Агаты Кристи, к тому же подвергнув эту историю структурной семантической деформации в духе романов Роб-Грийе. «Темнота» этого текста определяется чернотою юмора – основного стройматериала сего изысканного повествования.
Замечено, что поэзия Виталия Степанова индуцирует ответное поэтическое творчество. Лингвистическую индукцию Виталия Степанова ощущал и автор данных строк при их написании. Быть может, ощутит и читатель книги. Вообще же это, кажется, – та самая поэзия, назначение которой говорить напрямую не с читателем и не человеком вообще, но с самим мирозданием: будоражить его (мироздания) мозг, расшатывать его (мироздания) нервы, обижать его, прославлять его, смеяться над ним, сострадать ему, прислушиваться к его токам, присматриваться к его перлам и к его излучениям. Чтобы в конце концов и самой стать мирозданием. И частицей его, и пылинкой его, и одновременно всем целым – безбрежным, беспредельным.
Виталий Степанов, «Темные тексты»…