Что оно такое, счастье? У каждого свое представление. В старом фильме «Доживем до понедельника», ставшем классикой советского кинематографа, было дано замечательное определение: «Счастье – это когда тебя понимают». И с этим спорить не приходится. Но в размышлениях о сути данного эфемерного явления приходится признать, что мало того, что счастье – понятие сугубо субъективное, оно еще и зависит от конкретного места действия и желаний индивидуума в данный исторический период. Учитывая, что автора явно занесло в философские дебри, не будем рассматривать проблему в разных аспектах, а просто расскажем об одном путешествии, предпринятом в поисках счастья.
Когда наша семья оказалась в преддверии отпуска, я сказала:
- Хочу море, солнце и пальму. Это счастье, о котором я мечтала, выматываясь на двух с половиной работах. Куплю самых примитивных детективов, и никто меня с шезлонга не снимет. Ни за что!
И мы поехали в Тунис. Мы – это я, муж и сын, ребеночек тринадцати лет от роду, переросший родителей во всех направлениях: вширь и ввысь. Спустившись с трапа самолета, мы узнали, что ощущает курица-гриль перед подачей на стол. Солнца и тепла было даже слишком много. Подпрыгивая на раскаленном асфальте, мы в минимально короткие сроки отыскали своего гида и поспешили сесть в автобус с кондиционером. Наконец все собрались и мы поехали. Тунис не обманул наших ожиданий. Отель был милым, маленьким и уютным, по-настоящему семейным. На территории был даже микрозоопарк: осел, которому было суждено стать лучшим другом нашего сына, ламы, черепахи и множество ярких тропических птиц удивительной красоты. Антураж холла был в гротескно мавританском стиле, словно из «Тысячи и одной ночи». Казалось, что вот-вот должна появиться Шехерезада, но вместо нее орава обгоревших на солнце детей уселась перед телевизором смотреть боевик. Номер оказался чистеньким и прохладным, и мы, запуганные ужасами об обманутых туристах, облегченно вздохнули.
Я принялась распаковывать вещи, обустраивая наш временный быт и заполняя шкафы, шкафчики и комод. Мужчины тем временем решили проведать Средиземное море и проверить, теплое ли оно. Чего доброго, нам могли подсунуть суровый Ледовитый океан в августе на берегу Африки. Через несколько минут после омовения их северных чресел в ласковых волнах, отель наполнился дикими криками, призывающими всю тунисскую медицину. На сына напало какое-то неизвестное животное, и кожа несчастного соответствовала клинической картине ожога первой степени. При этом пострадавший так вопил, как будто за ним прямо по суше гналась стая разъяренных акул. Мы с мужем почти догадались, что виновницей торжества была, скорее всего, медуза, но в панике и суматохе все равно ничего не могли сделать. Правда, мы взяли с собой перевязочный материал в количестве, достаточном для небольшого госпиталя, йод, зеленку, анальгетики и спазмолитики. А вот антигистаминных препаратов захватить не догадались. (В следующий раз, собираясь на Кипр, взяли и эти лекарства, но там понадобились глазные капли, поэтому больше вообще ничего не берем).
Упругий, похожий на жизнерадостный мячик, доктор вкатился в наш номер, сияя улыбкой. Я попыталась прояснить ситуацию, но моего ограниченного французского хватило лишь на туманную фразу: «У ребенка ожог в море», - я забыла, как по-французски «медуза».
- О! Ля медуз! – в восторге вскричал доктор, и с тех пор я навсегда запомнила это слово.
Наш спаситель мгновенно сделал жертве морской фауны инъекцию, выписал счет, получил тридцать долларов, поцеловал мне руку и стремительно испарился. Мы с мужем в изнеможении упали в кресла по обе стороны от завывающего сына. Отпуск обещал быть наполненным смыслом и содержанием. К вечеру все успокоились. У сына после одного сеанса выработался стойкий условный рефлекс, и все две недели он просидел в бассейне, не приближаясь к морю ближе, чем на десять метров.
В отеле по-русски никто не говорил. Наши соотечественники только начали осваивать этот морской курорт и жили в других гостиницах, повыше рангом. Наш, простенький, преимущественно облюбовали экономные немцы. Эпизодически встречались итальянцы, испанцы, англичане и французы. Я самонадеянно рассчитывала на то, что смогу объясниться, но за ужином меня не понимал никто – ни юные официанты, ни такой же молодой метрдотель. Мы в растерянности стояли посреди зала, не зная, где наш столик, пока на помощь не поспешил бармен, человек средних лет. С ним мы поняли друг друга очень быстро! Видимо, современный французский так же трудно понять, как и «новый» русский. Жизнь понемногу налаживалась. Экзотические фрукты, хорошее вино, приятная музыка – все оправдало наши восторженные предвкушения. После ужина мы с мужем пошли прогуляться. Свежий ласковый ветер качнул нам навстречу тяжелые грозди розовых, белых и красных цветов, пальмы шумели над нашими головами, морские волны, лениво накатывая на берег, тихо шелестели. Мы, не сговариваясь, переглянулись и засмеялись. Вот оно, счастье!
На следующий день в бассейне мы все же услышали родную речь. Мы познакомились. Москвички Вера и Катя, мама с дочкой, отдыхали здесь уже почти неделю. Катя окончила школу и поступила в институт. Папа премировал дочку путевкой, и вот они прекрасно проводят время. Через три дня домой. Жалко, конечно, хотелось бы еще пожить в этом раю, но путевки у них всего на девять дней. А тут все такое замечательное! И, перебивая друг друга, Вера с Катей делятся восторгами об экскурсиях, приключениях, прекрасном сервисе и прочих радостях.
Просвещенные нашими более опытными знакомыми, на следующий день мы отправились в путешествие по пустыне на багги. Длинная змея экскурсантов, восседающих на четырехколесных мотоциклах, потянулась по дороге. Через несколько минут, доверившись устойчивости и надежности своего средства передвижения, я решила проверить в зеркальце, идет ли мне шлем. Мой механический конь мигом встал на дыбы и резво направился в заросли кактусов. В последний момент, вывернув руль, я чудом избежала тесного знакомства с двухметровыми кактусами, утыканными колючками, каждая из которых могла проткнуть меня насквозь. Вцепившись обеими руками в руль, я доехала до цели нашего путешествия – страусиной фермы без приключений. На обратном пути всю колонну несколько раз останавливали экскурсоводы, похожие на веселых бандитов в банданах, из-за того, что сын возомнил себя Шумахером. Его приходилось постоянно ловить и водворять в строй. В итоге колонна прибыла на место сама по себе, а в обозе ехали четыре экскурсовода, взявшие в каре нашего резвого ребенка-акселерата.
Поздним вечером мы с мужем сидели в кафе на берегу. Столик стоял у самого края, и за нашими спинами шла развеселая шоу-программа; народ пил, пел и развлекался с переодеваниями и, кажется, даже раздеваниями. Но мы смотрели на море. Солнце уже село и лишь редкие золотые штрихи на темном небе указывали, куда оно скатилось. Берег был пуст, только одинокий рыбак укладывал сети, да его дочь, малышка лет семи, крутилась у отцовских ног. Позади нас заиграл оркестр, и девочка, услышав музыку, стала танцевать. Ее гибкое маленькое тело грациозно двигалось в такт музыке, движения ее худеньких рук и ног были изысканно прекрасными. Эта картинка так и стоит у меня перед глазами: ночь, море и талантливая маленькая танцовщица на песке.
Утром мы проснулись с восходом солнца и сразу же отправились к морю. Несмотря на раннее время, на пляже было много людей, пытающихся, как и мы, поймать редкие часы утренней свежести. По песку прогуливались семьи ливийцев: глава семейства в купальных шортах, полуголые дети, женщины, с ног до головы окутанные черными тканями, оставлявшими открытыми только нежные лица, поражавшие белоснежной кожей и тонкими чертами. И так они сидели и бродили по пляжу весь день, словно черные птицы, не входя в воду. Но что-то скорби или намека на печаль мы в выражении их лиц не заметили. Видимо, они не ощущали себя обездоленными или угнетенными.
Порадовавшись, что никакие лишние одежды не сковывают моих движений, я вошла в тугие, сопротивляющиеся волны и поплыла, наслаждаясь прохладой. Рядом со мной вынырнул коренной житель, молодой и симпатичный, и завел попытку познакомиться. Я, как гордая представительница свободной страны, попытку пресекла. Но тут он залопотал, что хочет познакомить меня с мамой. Против мамы я не возражала. Мама плавала рядом, в платье до пят с длинными рукавами. Ее ладони и стопы были окрашены хной, а длинные седые волосы плыли за ней по волнам. Мама оказалась учительницей французского, и мы мило поболтали, а на берегу сфотографировались на память. Мама вцепилась в меня насмерть: она решила, что я должна пригласить ее сыночка для продолжения образования в Россию. Потом я догадалась, что мама с сыном регулярно отправляются на подводную охоту за доверчивыми туристами в поисках спонсоров. Но я на эту роль явно не годилась, мне бы своих как-нибудь выучить. Поэтому простите, ребята, желаю поймать другую золотую рыбку, настоящую!
Днем мы отправились на экскурсию в Медину. Это исторический центр города. Там стоят древние каменные здания, разделенные узкими кривыми улочками, по которым может проехать одна арба, а двум не разойтись. Здесь же продается все – от сувениров до продуктов. Нам приглянулась «роза пустыни» - окаменевший песок Сахары в виде цветка.
- Сколько стоит? – спросил муж.
- Пять долларов! – твердо ответил продавец.
- Один доллар и все! – внесла я коррективы.
- А ты откуда? – заинтересовался торговец.
- Раша! – популярно объяснил сын.
- А, Раша! Давай один доллар. Раша – нон капиталист. Раша – пролетар, - уверенно произнес продавец.
Его представления отстали от действительности лет на пятнадцать, но мы его просвещать не стали, а купили «розу» и спасибо сказали.
В отеле я неосторожно разговорилась с нашей горничной, когда она пришла убирать номер. Просто я старалась использовать любую возможность улучшить мой язык. После этого горничная постоянно подстерегала меня во всех углах, чтобы пожаловаться на жизнь:
- Же боку травай (я много работаю), - причитала она, пытаясь пробудить во мне сочувствие и получить внеплановые чаевые.
Же тоже очень много травай, но ни к кому по этому поводу не пристаю. И все же мое социалистическое воспитание вызвало сострадание к угнетенному пролетариату, и чаевые она получила. Этим я подписала нам приговор. Теперь мы лишились послеобеденной сиесты. Только мы закрывали глаза, в комнату врывалась наша подопечная, сопровождаемая двумя-тремя малышами, и заводила свой «травай». Закрываться было бесполезно – у нее в кармане лежал свой ключ от нашего номера. Нет в жизни счастья!
Я лежу возле бассейна. Солнце светит. Над головой пальма. В клетках зоопарка поют райские птицы. На столике возле моего шезлонга блюдо с фруктами. Читаю детектив. О, блаженство! Муж и сын идут за мороженым. Тут же рядом со мной в пластмассовое кресло садится красавец-мужчина. Взгляд огненный, на пальце брелок с ключами от номера.
- Ду ю спик инглиш? Шпрехен зи дойч? Парле ву франсе?
- Парле, парле, - скучно отзываюсь я. Сейчас будет голову морочить. Впрочем, почему бы не попрактиковаться в общении с носителем языка?
- Мадам уже говорили, что она очень красива?
Спасибо, благодетель, просветил, а то так бы на пенсию вышла и не узнала о своей неземной красоте. А он продолжает:
- А какая у мадам шикарная шляпа!
Я смеюсь. Какая я мадам, такая у меня и шляпа. Но интересно, что же последует дальше? А мой внезапный поклонник стремительно развивает события:
- Мы могли бы с мадам неплохо провести время, - соблазняет, подлец.
- Не могу. Я с мужем и сыном, - меня душит смех, но играть так играть.
- Мадам! Но муж нам не помешает! – в его голосе искреннее непонимание.
И тут до меня доходит. Это жиголо! Настоящий профессиональный жиголо! Какая прелесть! Я о них только в книгах читала. Тут я вижу возвращающихся с башнями тающего на солнце мороженого моих мужчин.
- Не успеем. Вот мои муж и сын, - я играю разочарование.
- Успеем, мадам! – с энтузиазмом уговаривает меня герой-любовник и, вскочив с места, кланяется моим спасителям.
- До скорой встречи, мадам! – делает ручкой жиголо и удаляется легкой походкой.
Я развеселилась окончательно. Все предыдущее действие напоминает дешевый водевиль.
- Мам, а мы купили путевки на двухдневную экскурсию по стране, сегодня ночью уезжаем, - весело сообщает сын.
И мы идем собираться в путь-дорогу. Прощай, мой несостоявшийся герой! Вечером мы прощаемся уже по-настоящему с Верой и Катей. Пока мы будем путешествовать, они улетят домой, в Москву.
- Так не хочется, - вздыхает Катя.
- Я бы с удовольствием осталась еще поотдыхать, - вторит ей Вера.
Но ничего не поделаешь. Все хорошее кончается. И, окончательно распрощавшись, мы уходим.
- До свидания, Вера и Катя!
Ночью, полусонные, мы садимся в автобус и едем за приключениями. С экскурсоводом нам повезло: он свободно говорит по-русски с мягким очаровательным акцентом, а также прекрасно понимает «загадочную русскую душу» и наш национальный юмор. Дело в том, что Ахмет учился в Харькове и стал нашим человеком. Всю дорогу он нас просвещает и постоянно смешит. Экскурсия действительно замечательно интересная: нас ждут Колизей, римские дороги, развалины Карфагена, мечети, музеи; мы едем по знаменитой дороге Париж – Дакар, осматриваем массу достопримечательностей и исторических памятников – ведь наш путь лежит по древней Анатолии. Вид из окон автобуса чем-то смутно знаком, и Ахмет поясняет: здесь Лукас снимал свои «Звездные войны». Ландшафт, действительно, какой-то нереальный, космический. На каждой остановке нас ожидает толпа, кормящаяся туристическим бизнесом. Продавцы сувениров, буклетов, каталогов; фотографы, гиды. Невероятно грязный мальчик, сияя белоснежной улыбкой, таскает за собой на веревке верблюжонка и предлагает напоить малыша сладким молоком из бутылки с соской, сфотографировав этот эпизод на память. Несчастный верблюжонок уже по горло сыт этой липкой радостью и соску выплевывает. Один снимок стоит один доллар. Такса. Здесь все стоит один доллар. Посидеть и подумать в тишине, созерцая космический пейзаж, недостижимо. Издержки туризма. Хочешь истины – путешествуй один.
Следующая остановка посвящена визиту к берберам. Это таинственное племя, загадка для этнографов и историков. Откуда они взялись в Сахаре – никто не ведает. Как они выживали в пустыне тысячелетиями – непонятно. Но ведь живут. Странные люди, ни на кого в округе не похожие. Кудри рыжие, глаза зеленые. Тайна. Их жилища находятся в плотном, спрессованном веками грунте. Круглый холм имеет отверстие в центре. Из круглой дыры, напоминающей площадь, радиально расходятся коридоры-тоннели, ведущие в жилые помещения. Нас приглашают войти. Мы идем, не сгибаясь, в полный рост. Тоннель идеально чист, стены, пол и потолок словно отполированы. Наконец попадаем в комнаты. Их много, они довольно просторны. Опять поражает кристальная чистота. На полу – домотканые ковры. Мебель самая простая – лежанки, скамьи. Посуда глиняная. И вдруг, диссонансом – телевизор «LG». Вот это отшельники! Берберские женщины очень приветливы, угощают чистой водой из глиняных кувшинов. В помещениях прохладно, даже зябко, воздух свеж. Не верится, что наверху сжигает все живое палящее раскаленное солнце. Оно так палит, что мы надели рубашки с длинными рукавами и брюки, а головы обмотали чем придется. Выйдя из пещер, мы оглядываемся и видим над холмом несколько тарелок спутниковой связи.
По дороге к очередным приключениям Ахмет рассказывает нам о берберах, их истории, культуре и традициях. Одна из сердобольных женщин не выдерживает:
- Несчастные люди! Ведь это невыносимо – жить посреди пустыни, вместо деревьев – песок, вместо травы – песок, вместо воды – песок.
- Представьте себе, правительство разработало программу переселения берберов на берег моря, - объясняет Ахмет. – Предоставили им хорошие дома, работу. Детей в школы определили. Вдобавок массу льгот и субсидий дали.
- И что же?
- Сначала они переехали. А через год-два стали постепенно возвращаться и теперь ни за что не хотят покидать свою пустыню.
- Но почему? – никак не могли успокоиться туристы.
- Трудно сказать. Видимо, здесь их родина, земля предков.
Все притихли. История с переселением была загадочной. Трудно было поверить в то, что измученных и обездоленных людей хотели осчастливить, но они отказались. Может быть, у них свое представление о счастье? Счастье – это жить на своей земле, делать то, что веками делали твои предки, и не биться в суровой битве, которую цивилизованные люди называют настоящей жизнью.
В задумчивости мы доехали до гостиницы. Еще одна гримаса современности: гостиница посреди Сахары, с душем, кондиционером, бассейном, белоснежными постелями и шведским столом. Правда, везде, как тонкий шелк, слой песка: на полу, мебели, простынях и даже в салатах и рыбе. Песчаная пленка окутывает нашу кожу, но это дело поправимое, и я иду в душ. Закрываю дверь, включаю воду (действие происходит в Сахаре, между прочим, вода идет и горячая, и холодная) и слышу взволнованный голос сына:
- Мам, ты только не волнуйся! К тебе идет какое-то животное!
Услышав такие речи, я не стала выяснять видовую принадлежность животного и мгновенно оказалась под потолком, проявив не свойственную мне прыть. Сын тем временем решил прояснить ситуацию и дал более четкое определение:
- Это тараканский африкан!
Действительно, в ванную резво вбежал огромный черный таракан, раз в десять больше нашего родного. Спасибо, сын, за предупреждение! От такого зрелища и впрямь можно заикой стать.
И вот – утро в Сахаре. Золотой песок уложен волнами, небо у горизонта бронзового оттенка, оно дрожит и колышется в мареве. Из-за барханов встает алое солнце. Восход в пустыне. Не сплю ли я?
У стен гостиницы лежит караван верблюдов. Погонщики показывают нам, как садиться. Ничего сложного – сесть на лежащего верблюда – пара пустяков. Садимся. Мой корабль пустыни встает сначала на задние ноги, и я лечу головой вперед, но упасть не успеваю, он встает на передние ноги, и я падаю назад. И так, качаясь вперед-назад, вперед-назад, как китайские болванчики, точнее, как русские ваньки-встаньки, мы едем по пустыне. Через пять минут я понимаю, что по-другому не будет, что так будет всегда. Вскоре я адаптируюсь настолько, что начинаю созерцать окрестности. И тут подает голос мой любознательный ребенок-натуралист:
- А почему в караване одни самцы?
Я перевожу для погонщика, заменив «самцов» на «мужчин» из-за бедного словарного запаса, и тот галантно отвечает:
- Мадам! Если в караван пустить женщин, то каравана не будет!
Начинается песчаная буря. Я закрываю глаза. Хорошо ребенку, он не поленился надеть бедуинскую одежду. А нам с мужем песок набивается всюду: в уши, нос, волосы. На этом месте окончилась земная жизнь нашей верной кинокамеры. Это испытание стало для нее последним. В струях песка, как мираж, плывет наш караван. Красное солнце просвечивает сквозь песчаную дымку. Где-то за шлейфом песка сидят в своих пещерах берберы, ткут ковры, поют протяжные песни о таинственном счастье…
Добравшись до гостиницы, мы смываем с себя тонны песка. Кажется, что унесли на себе пол-Сахары. А вечером опять веселье – фольклорный вечер, танцы и курение кальяна вкруговую. Трубка мира. Символ взаимопонимания между народами.
Переночевав под завывание песчаной бури, мы возвращаемся на побережье, в свой родной отель. Сын бежит кормить осла арбузными и дынными корками, собранными со столов, и возвращается с невероятной новостью:
- В бассейне сидят Вера и Катя! Они никуда не уехали!
Мы с мужем идем к бассейну и не верим своим глазам: наши москвички действительно никуда не улетели.
- Привет! – загорелые лица мамы и дочки лучатся радостью. – А мы никуда не уехали. Нас в самолет не посадили, сказали, турагентство что-то в билетах напутало.
- И что же теперь будет? – пугаемся мы.
- Ничего страшного, - успокаивает нас Вера. – Сначала мы здорово испугались и даже расплакались. Но представитель турфирмы сказал, что извиняется за неудобство. Нам оплатили еще двое суток проживания в отеле и даже дали сто долларов на карманные расходы. Через два дня отправят.
- Здорово! – восхитился сын.
- Вот это повезло! – смеется Катя. – Мы так не хотели уезжать. И вот – пожалуйста, сюрприз на блюдечке.
Мы все бурно радуемся такому неожиданному везению и идем отмечать это событие во Дворец мороженого, благо он рядом с нашим отелем.
Отдых продолжается: плавание, игра в волейбол, валяние на шезлонгах и блаженное ничегонеделание. Ночью, уложив сына, идем с мужем вдвоем по пустынному пляжу. Южная ночь тепла и нежна, идти по влажному песку весело и приятно, и мы уходим далеко-далеко. Вдруг из темноты вырастает большая компания местных жителей. Много молодых мужчин сидят по кругу, среди них лишь одна женщина. У них какие-то незнакомые музыкальные инструменты, цилиндрические барабаны, они поют зажигательные и ритмичные песни. Пикник на обочине. Увидев нас, двое молодых людей буквально бросаются в нашу сторону и на чудовищной смеси нескольких языков приглашают повеселиться. Мы пугаемся. Ночь, пустынный пляж, непонятные люди. Что им от нас нужно?
Изображая дипломатические улыбки, придумываем отговорки: у нас маленький ребенок спит в отеле, у меня голова болит. Услышав про больную голову, один из молодых людей, гибкий, как кошка, стремительным броском летит в машину, стоящую неподалеку. Еще один поворот – одним мягким прыжком он пересекает пляж и протягивает мне руку. На ладони лежит неведомая таблетка. Тут же из воздуха материализуется стакан с неизвестной жидкостью. Жестами мне объясняют, что это нужно выпить. Я в ужасе. Сейчас меня накачают наркотиками и продадут в гарем. А там при дневном свете разберутся и прибьют за ненадобностью. Но мужественно соглашаюсь. Ничего страшного не происходит. Нас угощают национальными вкусностями, а потом специально для нас поют и танцуют. Вечер фольклорной музыки для дорогих гостей из далекой России. Никто нас и не собирался убивать и грабить. Просто веселых и гостеприимных ребят так переполняют энергия и радость, что они готовы поделиться ими с первыми встречными. Спасибо!
Вечером следующего дня опять прощаемся с Верой и Катей. Реверансы дубль-два. Машем руками и посылаем воздушные поцелуи вслед уходящему автобусу.
- До свидания, Вера и Катя!
Наутро обнаруживаем мрачных москвичек за завтраком. С отвращением глядя на спелые персики, нектарины и бананы, Вера взрывается:
- Видеть больше не могу этот силос! Меня уже тошнит от всей этой экзотики!
Ей вторит Катя:
- Я борща хочу! И сала с черным хлебом! И соленых огурцов! И больше не могу плюхаться в этом отвратительно теплом море! Хочу домой!
Мы, как можем, утешаем несчастных пленниц. Их гид опять что-то напутал. Самолет снова улетел в Москву без Веры и Кати. А заложницам турбизнеса повторно принесли кучу извинений и оплатили еще три дня в отеле.
- По-видимому, ваша турфирма скоро разорится, если будет так интенсивно оплачивать свои промахи, - высказал предположение муж.
- Ах, да нам уже все равно, - махнула рукой Вера. – Вернуться бы домой, надеть нормальную одежду и забыть всю эту историю, как кошмарный сон.
И Вера с Катей удалились в свой номер. Плавать и загорать они больше не могли.
А мы пошли на базарчик покупать фрукты. Проходя по улице мимо бесчисленных кофеен, за столиками которых в любое время суток сидели одни и те же мужчины, я не выдержала и обратилась к старику, созерцательно курившему кальян:
- Простите, мсье. Почему ваши мужчины с утра до вечера пьют кофе и не работают?
Старик улыбнулся, словно я задала самый глупый на свете вопрос, и ответил:
- Они ждут урожая.
Действительно, как же мы сразу не догадались: к чему напрягаться? Сиди и жди, пока бананы созреют и сами на голову свалятся. Вот поэтому тунисцы всегда такие веселые и доброжелательные, и улыбки у них настоящие, а не приделанные.
Но нет безоблачного счастья нигде, даже в этом туристическом раю. Мы приехали на экскурсию в столицу Туниса – город Тунис. Очень удобно: какая страна, такая и столица. Нас высадили из автобуса прямо напротив православного храма. Мы не поверили своим глазам: Африка, пальмы, раскаленное белое небо, по улице плывут шикарные машины, между которыми лавируют верблюды; вдоль тротуара рядами сидят чистильщики обуви, сверкающие ослепительными улыбками. Два трамвая остановились друг напротив друга. Водителям захотелось пообщаться, и пассажиры покорно ждут. А куда спешить? Урожай все равно еще не поспел. И над всей этой кинематографической пестротой стоит русская церковь. Так стало тоскливо на душе – я сразу представила изгнанников, бесприютных эмигрантов, по прихоти судьбы заброшенных в далекие края. Не веселое приключение, не порхание по туристическим маршрутам, а трагедия жизни на чужбине. Зачем русскому человеку эти крокодилы-бегемоты, обезьяны-кашалоты и зеленый попугай? Ему бы родные березки, спокойные озера с черной водой, по которой плавают кувшинки, да бескрайние луга. Печально…
И вновь прощание с Верой и Катей. В третий раз мы раскланиваемся лаконично, по-деловому, отработав ритуал до автоматизма. Да и повторяться уже надоело. Мы опять усаживаем их в автобус и снова машем руками:
- До свидания!
- Прощайте!
- Передавайте привет Москве!
Автобус, весело пофыркивая, резво укатывается в сторону аэропорта, а мы идем укладывать вещи. Завтра утром автобус придет и за нами. Кончились наши веселые каникулы.
И вот наше последнее утро в чудесной стране Тунисе. Мы встаем рано-рано и идем к берегу моря, чтобы на прощание встретить африканский рассвет. Солнце еще не показалось из воды, но край неба уже сияет и искрится, переливаясь золотыми и алыми бликами, вспыхивая и угасая. Мы входим в море и плывем, плывем навстречу восходу.
Наскоро позавтракав, выносим в холл дорожные сумки и ждем автобус. Сын напоследок бежит прощаться с ослом и прочим зверинцем. Возвращается быстро и выпаливает:
- Пап-мам! Там в бассейне плавают Вера с Катей и плачут…
Тут приходит автобус. Мы быстренько грузимся и уезжаем.
Прощай, сказочная страна Тунис!
Прощайте, загадочные берберы!
Прощайте, Вера и Катя!
Может быть, через пару лет мы вернемся в наш замечательный отель. И встретят нас осел, ламы, черепахи, птицы удивительной красоты, а также Вера и Катя в шальварах с бубенчиками, приветствуя гостей на чистом арабском языке!