Рассказ
1
Я смотрел на скамью подсудимых с каким-то мистическим трепетом, веря и не веря всему тому, что довелось мне услышать за промелькнувшие три дня столь исключительно сенсационного в стеках нарсуда Куйбышевского района процесса...
На скамье подсудимых двое: молодой мужчина и женщина, - супруги Сыроежкины. Голос председательствующего дрожал, оглашая материалы следствия. Тряслась и дрожала тщедушная фигура Бориса Сыроежкина - само воплощение страха и ничтожества... Просто не верилось, что мог этот человек совершить столь жестокие, изуверские преступления. Факты, однако, говорили обратное. Сыроежкины были сексуальными маньяками. Изощренные издевательства над собственными детьми, убийство, садистские и мазохистские действия по отношению к друг другу... Сыроежкины просто физически не могли уже жить иначе.
Узкий, морщинистый лоб, больше залысины, приплюснутый нос, выкрошившиеся передние зубы, черная щеточка усов на верхней губе: а-ля Адольф Шикльгрубер, пустой, блуждающий взгляд... Человек, давно утративший человеческий облик, превратившийся в ходячего покойника.
Его супруга Антонина Сыроежкина, девичья фамилия Муханько, нервно трет виски. Худощавое лицо, приятная внешность, привлекательная фигура не утратившей былой свежести сорокалетней женщины...
В зале, напротив скамьи подсудимых, - старшая дочь Светлана. Похожа на мать. Красива. Держится не по годам вызывающе. Не понимает или не хочет понять всю низость их падения. Ее младшая сестра Марина плачет, утирая глаза платочком. По-детски шмыгает носом. Женщина - в тринадцать с небольшим лет!.. Меня охватило отчаяние...
Председательствующий предъявил вещественные доказательства преступления: орудия садистских пыток, которыми супруги Сыроежкины истязали своих дочерей, искусственный пенис, - всё заграничного производства, а также – два больших столовых ножа и сапожное шило, чем была убита некая Зинаида Федосеева, - подруга их старшей дочери.
Не в силах больше переносить столь острую психическую нагрузку, я в изнеможении прикрыл глаза. Перед моим мысленным взором проплыли все предыдущие материалы следствия...
2
Рано растеряв родителей, Борис Сыроежкин воспитывался в детском доме. Здесь он как-то и познакомился со ста десятью способами полового сношения, отпечатанными на нескольких листах плохой, папиросной бумаги. Дальше, как закономерный результат, -изнасилование и исправительно-трудовая колония строгого режима!
В это время его будущая супруга Антонина Муханько делает свой первый аборт, забеременев от учившегося в одном с ней институте иностранного студента из Сенегала. Потом - первый брак и скорый развод из-за не прекратившихся связей с иностранными студентами... Первый лесбийский опыт...
Сыроежкина рассказывает обо всем этом спокойно, о чем-то само собой разумеющемся, общепринятом ж понятном.
«... Ирина была очень тихая и стеснительная девушка. При встрече с парнями терялась, краснела, не могла произнести ни слова. Мы жили с ней в одной комнате в общежитии. Перед этим, Хабиб подарил мне резиновый член, который он привез из Парижа, когда был на каникулах, и я решила испробовать его на Ирине.
Ночью, когда ока спала, я связала ей руки полотенцем, заткнула рот и изнасиловала. Ирина вначале сопротивлялась, пыталась кричать, звать на помощь, но потом затихла и даже стала мне помогать. Она была девственница...»
«Какая низость и гадость, - думал я, с отвращением передергивая плечами. - Какая подлость и бесчеловечность! Истязать ни в чем не повинных людей!.. Женщину... Девочку убить! О, господи...»
Я шел из зала суда уставший и морально подавленный. Утром принес в редакцию материал о процессе.
- Почти как у Горького, - мечтательно вздохнула заместитель редактора Ветеркова, перелистывая рукопись. - Дело Артомоновых...
- Да, но там было дело несколько иного рода, - осторожно поправил я Ветеркову.
- Да, да, - упадок нравов... - согласно закивала она головой. - А это правда, Евгений, что Сыроежкин развратил свою младшую дочь, а старшую посылал по вечерам на панель - добывать деньги на наркотики?
- Факты, Мария Аркадьевна, вещь упрямая, - сухо заметил я, не желая распространяться на столь щекотливую тему. - На западе это называется сексуальной революцией или свободной любовью.
- Однако, вы остряк, Евгений.
- Все мы в некоторой степени остряки, - скрываем порой серьезные вещи, облекая их в полушутливую форму, чтобы не так стыдно было их произносить. И вообще, Мария Аркадьевна, оный процесс глубоко запал в мое сознание в смысле понимания человеческой психологии, женской включительно!
- Потому вы и не женитесь, уважаемый коллега? Разочарованы в женщинах?
- Отчасти, да. И могу заверить вас, что человечество постепенно подходит к некоторым формам первобытно-общинного строя. В смысле половых взаимоотношений, - будем называть вещи своими именами, Мария Аркадьевна. Сексуальный разврат в своих наиболее крайних проявлениях дошёл, по-моему, до самой низкой ступени морального и духовного падения своего и дальше ему идти уже некуда!
- Вы ударяетесь в крайности, коллега. - Мария Аркадьевна достала из лежавшей на столе пачки сигарету. - Вы, как и довольно многие, во всем видите прежде всего плохую сторону и выделяете ее с большой буквы, не простительно закрывая глаза на всё доброе и здоровое! Не спорю, тлетворное влияние запада понемногу охватывает некоторые стороны и нашей советской действительности, как в частности и половые отношения между мужчиной и женщиной. Но ведь проявляется это не в массовом характере. И не нужно быть таким принципиальный, Евгений. Кстати, вы что делаете сегодня вечером?..
3
Мы шли с Марией Аркадьевной по брызжущей тысячами огней вечерней улице и думали каждый о чем-то своем. Я испытывал некое отчуждение ото всей этой хлопотливой людской сутолоки... Вша пятница. То и дело навстречу попадались раскрасневшиеся от счастья существования мужские и женские лица. Я смотрел на эти смеющиеся мордашки семнадцатилетних девчонок, идущих в обнимку с кривляющимися молодыми людьми неопределенного возраста и рода занятий и мне становилось до жути жалко себя. Такого одинокого, отчужденного, непонимающего да и не желающего понять этих раскрашенных и разодетых кто во что горазд великовозрастных детей, мнящих себя хозяевами жизни.
- Несчастные, - как бы угадывая мои собственные мысли, проронила Мария Аркадьевна, - для них весь смысл земного существования заклинается в импортных тряпках, в стаканчике дешевого коктейля, щедро предложенного никогда и нигде не работавшим юнцом, высасывающим трояки у терпеливого папаши! И так - до той роковой черты, за которой встает уже неизбежное Горьковское дело Сыроежкиных...
- Вы, Мария Аркадьевна, доконаете меня этим "делом", - не смешно пошутил я, искоса глянув на собеседницу. - Не вижу здесь ни малейшей связи, тем более, что Горьковские Артамоновы с их заводским делом принесли стране даже некоторую пользу, ускорив в ней революционный процесс. Они оторвались от крестьянского бытия сами и оторвали от него, а следовательно от мелкособственнического единоличного хозяйства, сотни таких же мужиков-хлеборобов, призвав их в промышленность, на свою фабрику, что впоследствии способствовало зарождению в России крепкого, целеустремленного пролетариата. Сыроежкины же, по уши погрязнув в пошлейшем разврате, и окружающих, а именно своих собственных детей, толкнули в эту же яму!
- Вы философ, Евгений, - улыбнулась как-то загадочно Ветеркова. - Остряк и философ.
- Если не ошибаюсь, Мария Аркадьевна, вы тоже не одного поля ягода с этими!.. -брезгливо кивнул я на толпу праздно разгуливающей молодежи. - Могу вас заверить - самая гнилая часть нашего общества! Мещанство, не думающее о завтрашнем дне, но имеющее неутолимые аппетиты на чужие, в смысле папины и мамины, средства и спины в достижении своих мизерных, обывательских целей. Сырой материал, Мария Аркадьевна, для новых сотен и даже тысяч «дел» Артомоновых и Сыроежкиных!
- Мы так и будем бродить по улице, Евгений? - осторожно спросила вдруг, дождавшись конца моей витиеватой речи, Мария Аркадьевна.
- Ax извините, заболтался! - сконфузился я, делая шаг по направлению к автобусной остановив. - Понимаю, понимаю вас: семья, дети, муж...
- Он в командировке, коллега, - с усмешкой стрельнула в era сторону глазами Ветеркова. - И вообще, надоело сидеть дома. Чертовски порой скучно! Только редакцией и спасаюсь.
«Так она же!.. - вихрем пронеслось вдруг у меня в голове, - она же намекает... Еще с утра намекала, а я-то дурак!.. Но неужели, неужели это возможно?»
- Не зайти ли нам, Мария Аркадьевна, в ресторан, вы, наверное, голодны после работы, да и я, признаться, чертовски проголодался, а дома ничего не имеется, - я через силу рассмеялся. - Холостяцкая жизнь, понимаете... Вечный студент, так сказать.
- Ну, уж сразу в ресторан, Евгений, - запротестовала Мария Аркадьевна. - Я для него не одета, лучше пойдёмте в кино.
- Ну, уж нет, Мария, - понесло меня черти куда. Я подхватил Ветеркову под руку, - не в ресторан, - так в коктейль-бар! Прошу вас, Мария Аркадьевна, сделайте одолжение. В смысле, не то хотел сказать... - Я, запутавшись, покраснел.
- Ну, хорошо, Евгений, - в коктейль-бар! У меня есть немного денег.
- Да что вы, какие деньги? - запротестовал я.
- Не спорьте со мной, Евгений!
Она так и не дала заплатить за себя в коктейль-баре. Я сымитировал обиженную физиономию.
- Не стройте из себя заядлого Дон-Жуана, Евгений, - сухо проронила Ветеркова, - мне просто хочется отдохнуть!
За соседним столиком пересмеивалась компания негров.
- Друзья! - кивнул я в их сторону и скептически ухмыльнулся. - Некоторые наши девицы не прочь были бы оказаться у них на родине в качестве законных жен.
- Каждому своё, Евгений, - возразила Ветеркова, лениво надкусывая шоколад. – Среди них тоже попадаются люди.
- О, я в этом не сомневаюсь. Есть и плохие, и хорошие африканцы, так же как есть плохие и хорошие русские, - недвусмысленна согласился я с ней. - Но, видишь ли, Мария, в своем, отечестве я всё-таки предпочел бы плохого русского, хорошему негру!
- А ты, Евгений, не так прост, как кажешься с виду, - погрозила пальчиком Ветеркова. - Ох и жук!..
- Простых людей не бывает, Мария. Простои человек - всё равно что обнаженный человек на улице среди белого дня.
- Намекаешь на американских хиппи? - с любопытством взглянула на меня Мария, помешивая трубочкой коктейль.
- Это единичные и довольно-таки не оригинальные случаи, - горячо возразил я. - Это тупая, бессмысленная анархия. Плевок в сторону прогресса и капиталистического государства... Хиппи - борцы, но отнюдь не самые передовые.
За соседним столиком галдели всё громче. Пополз ленивый дымок сигареты.
- Вот видишь, - переключился я на них, - курить нельзя, в помещении... В общественном месте нагло курят и никто ведь ни словом не заикнется, и отнюдь не от простоты душевной. От большого ума!.. Чёрное, непривычное, не такое как всё вокруг, - значит и делать имеет право всё, что захочет. И наглеть в том числе ...
- А вот ты возьми и скажи, - посоветовала Мария.
- Сказать? Им? - я опешил, в недоумении разглядывая смеющиеся лица негров. - Но позволь, Мария, разве они поймут? Какой толк?.. И почему я? Есть администрация, милиция... Почему именно я?
- Вот так у нас всегда, - с горечью проронила Мария. - Моя хата с краю! - Дело Сыроежкиных... А разве их кто-нибудь остановил? Милиции ждали. А вот Артамоновых раньше свои же рабочие - раз! - и в помойную яму!
- Тоже ждали, - уперся я в исступлении. - Ждали!
- Кого, Евгений?
- Ленина ждали. Дзержинского. Партию ждали. Все ждут. И к черту об этом!
Из-за соседнего столика встали.
- Тефушка, данс мощьна? Жё ву...(1) – плечистый, упитанный негр с блестящей, глянцевитой кожей на лбу наклонился к Марие Аркадьевне, обволакивая ее крепким сигаретным дымом и пытаясь что-то объяснить. – Экскюзэ-муа, фий, ву-леву дансэ?(2)
Ветеркова, сильно побледнев, ответила ему по-французски:
- Жё нё данс, па.(3)
- Соль мон ун данс. Ву компрэнэ?(4) - настаивал на своем негр, снова обдавая Марию Аркадьевну дымом.
- Жё ву компран, мэ жё парль тро маль,(5) - с трудом подбирая слова, ответила Ветеркова.
- Кель э вотр ном?(6) - спросил нахмурившийся негр. Он бая пьян и, вероятно, искал скандала.
Ветеркова передернула плечами и резко произнесла, не глядя на негра:
- Пардон, жю пви па лёдир. О рэвуар!(7)
- Салоп рюс!(8) - негр, по-волчьи оскалив неправдоподобно белые зубы, протянул руку с дымящейся сигаретой к самому лицу Beтерковой и, к ужасу окружающих, с силой ткнул ею в обескровленный, бледный лоб женщины.
Мария Аркадьевна вскрикнула от боли и унижения, закрыла лицо руками. Я вскочил как будто пронзенный электрическим током. Негр бесцеремонно хлопнул меня по плечу и я сел, загипнотизированный его холодным и властным взглядом, ослепленный белизной его оскаленного рта. С соседнего стола послышался гул одобрения, которое выражали товарищи хулигана. И тут к негру подскочил какой-то невысокий, облачённый в новенький джинсовый костюм, парень. Он что-то со злостью крикнул по-английски, и в ту же минуту страшный и точный удар в челюсть резко дернул голову негра назад. Второй удар, ничуть не уступающий по силе первому, - поверг распоясавшегося негра на столик, где сидели его товарищи.
- Гуд лак, ниггер!(9) - тяжело отдуваясь, выкрикнул парень в джинсовом костюме.
Неожиданно руки его жёстко свернули за спину двое невесть откуда взявшихся мужчин в штатском. Один из них ткнул в лицо парню красную книжечку.
- А ну-ка пойдем поговорим, паренек... Пошел!
- Йес, ол райт!(10) - выкрикнул парень и попытался вырваться из рук оперативников. – Вот лэнггвидж вил ви спик? Ай эм ситизн ов Юнайтид Стэйтс ов Эмэрикэ!(11)
4
Долго я не мог забыть этого случая. Мария Аркадьевна Ветеркова, уволившись из редакции, вскоре уехала в другой город. В какой я даже не знаю, да и зачем мне это знать. В ее лице я нанес оскорбление всему женскому роду-племени, как бы отомстив ему нечаянно за все свои предшествовавшие разочарования и беды. Но нисколько это меня не успокаивало и порой, лежа ночью в холостяцкой постели, я представлял на месте того паренька из Соединенных Штатов себя... А затем явью вставала перед моим мысленным взором скамья за деревянным барьером, двое конвойных милиционеров по бокам и перекошенное, трясущееся от страха лицо Бориса Сыроежкина...
______________________________________________________
1. ...танец... Я вас (франц.)
2. Извините, девушка, вы хотите танцевать? (франц.)
3. Я не танцую. (франц.)
4. Всего один танец. Вы меня понимаете? (франц.)
5. Я вас понимаю, но я плохо говорю. (франц.)
6. Как ваше имя? (франц.)
7. Простите, не могу этого сказать. До свидания! (франц.)
8. Русская ****ь! (франц.)
9. Счастливого пути, негр! (англ.)
10. Да, хорошо! (англ.)
11. На каком языке мы будем говорить? Я гражданин Соединенных Штатов
Америки! (англ.)
17 мая 1981 г.