ГУКА ГУКЕЛЬ
ЛОВЛЯ КАМЧАТСКОГО ЛОСОСЯ БЕЗ УДОЧКИ
Пацаны с Рабочей улицы Мишка, Колька, Валерка, Стёпка, и Генка ходили ловить рыбу на речку через Мартыновский лес. Своему названию лес был обязан семье Мартыновых, поставивших свой деревянный рубленый дом в конце улицы возле леса. Через лес была проложена тропа, виляющая между невысоких кривых берез вдоль покрытых растительностью сопок до самой реки. На своём пути тропа перебегала через топкий ручей, поросший высокой, с человеческий рост травой и огромными ирисами с ядовито-фиолетовыми цветами. Эта тропа была тропой войны, часто разыгрываемой пацанами в игре, называемой ими «трах-трах». Мальчишки с Рабочей и соседних улиц собирались летом возле леса и, разделившись поровну, разбегались в разные стороны занимать боевые позиции. После сигнала о начале боя, поданном громким голосом одного из участников игры, отряды бойцов начинали сходиться по всем правилам военных действий. Мальчишки ползли, залегали в засаде среди кустов в высокой траве, делали короткие перебежки и кричали: «Трах-трах! Ты убит!», если первыми усматривали своего противника. По поводу поражения противника часто вспыхивали споры о том, кто первым крикнул «трах-трах!». Споры были горячими, с обидами и выходом из игры, но дело до драки никогда не доходило. При всей своей внешней воинственности мальчишки были миролюбивы и добры. Врождённая агрессия поглощалась пышной камчатской природой с её гигантскими травами, кривыми каменными берёзами и ползучими зарослями кедрача. Между деревьев разрастались плотные заросли шеломаника, зонтичного растения с толстыми полыми стеблями, используемыми мальчишками для стрельбы плодами лесных кустарников, как это делают аборигены в далёкой Африке, охотясь на зверя и выслеживая врага с духовыми ружьями, заряженными ядовитыми стрелами.
Сквозь заросли шеломаника, как сквозь заросли бамбука, можно было пробиться только с мачете, кося стебли направо и налево. В качестве мачете мальчишкам служили штык-кинжалы от коротких трофейных японских винтовок, хранящихся на территории складов соседней воинской части, называемых ПАСом - полевыми артиллерийскими складами. Колючая проволока, огораживающая старые полусгнившие деревянные склады, подходила к самой реке, и по обрыву можно было незаметно для часового, обычно дремавшего на караульной вышке, подползти к ограждению и пролезть через разрыв в проволоке на территорию складов. Японские винтовки, штыки к ним, пистолеты, гранаты, всё разряженное и разукомплектованное, было сброшено в ямы возле ограждения и слегка присыпано землёй. Раскопать этот клад было не трудно, так что пацаны были вооружены для своих игр настоящим оружием, правда, не способным стрелять и взрываться. Штык-кинжалы использовались исключительно в битвах против шеломаника, кустарника и высоких трав.
Время от времени бойцы натыкались на любовные парочки, ищущие в лесу уединения. В этом случае игра в «трах-трах» прекращалась, и ничего не подозревающие любовники попадали в окружение.
Вот и сегодня Мишка медленно ползёт к любовникам и машет рукой Кольке: «Заходи справа!». Большие Стёпкины уши алеют в траве почти рядом с окружённым противником. Генка и Валерка по неосторожности залезли в муравейник и яростно отбиваются от жалящих их муравьёв, не смея выдать себя врагу ни одним звуком. Со всех сторон подтягиваются отставшие тылы. Артиллерийский налёт начинается в тот момент, когда влюблённая парочка начинает обниматься и целоваться, сидя на земле. Звучит команда: «Огонь!». Бойцы вскакивают и разом швыряют в противника комья земли, старые кедровые шишки, трухлявые гнилушки от старых пней и всякую другую дребедень, не опасную для жизни и здоровья. Потом герои разворачиваются и несутся прочь, что есть сил, через колючие кустарники, острые травы и болотистый ручей пока хватает дыхания. Вслед доносится яростный крик врага, ещё не понявшего своего полного поражения.
Рассевшись на лесной поляне, пацаны обсуждают происшествие.
- Мужик, похоже, только из тюряги вышел, - сообщает Мишка. – Всё о зоне говорил своей девахе и наколками на руке хвастал.
- Нет! Это он бицепсы свои показывал, - возразил Колька. – Хвастал, что может уложить любого с одного удара.
- Чёрта с два он смог бы уложить моего дядю Мишу! – решил прихвастнуть Стёпка. – Он подкову спокойно разгибает.
- Ври больше! Подкову! – встрял в разговор Генка.- Я видел, как он боролся по пьяне с Толстовым, который работает вышибалой в ресторане «Север». Так тот его быстро положил на две лопатки.
- Наверное, сильно напился, поэтому и поддался, - объяснил поражение своего героя Стёпка.
Валерка, залезший на тонкую берёзу и собравшийся спуститься на её гибкой вершине на землю, крикнул:
- Берегись, братва! Десант пошёл! – и плавно спустился вниз.
Десантирование на берёзах было постоянной забавой мальчишек. Каменная берёза имела плотную и упругую древесину и не ломалась даже, если её согнуть в дугу. Каждый десантник старался забраться как можно на более высокую берёзу, чтобы после приземления хвастануть:
- Моя была самая высокая! Прыжок затяжной!
И вся команда с уважением смотрела на отличника военной подготовки. Иногда выбор берёзы был неудачен, и десантник зависал на слегка прогнувшейся вышке для прыжков высоко над землёй. Разжав руки, уставшие цепляться за верхушку дерева, и зажмурив глаза, неудачник падал камнем вниз. Иногда падение заканчивалось вывихом или ушибом, что считалось почётным ранением, полученным в неравном бою.
Стояли редко выпадающие жаркие и душные дни камчатского лета. Погода обычно не баловала местных жителей солнечными ясными днями и занудно поливала сопки и притулившийся к ним посёлок моросящими дождями, придающими силу бесчисленной мошкаре. Под летними дождями разнотравье цвело во всю свою силу, наполняя воздух густым одуряющим запахом.
Стёпка лежал на земле и смотрел вверх в бездонное голубое небо. От земли поднимались извилистые потоки воздуха, насыщенного густыми испарениями растительности. Потоки переплетались, расплетались, сливались и постепенно растворялись в прозрачном воздушном пространстве. Над лицом Стёпки склонила свой удушливо-пахучий жёлто-оранжевый лилейный цветок саранка. Лепестки цветка были забрызганы тёмно-коричневыми точками, как лицо Стёпки веснушками. Местная ребятня выкапывала из земли корни саранки и поедала белые сочные корневые клубеньки. Считалось, что в клубеньках содержатся ценные питательные вещества, полезные для здоровья.
Рядом с саранкой расправила пучок широких тёмно-зеленых листьев черемша, лесной дикий чеснок. Сбор черемши ещё не наступил, но вскоре пацаны возьмут старые мешки и рюкзаки, у кого что есть, и пойдут в сопки набивать их черемшой для соления на зиму. Лучших витаминных растений найти в лесу было невозможно.
Нельзя не сказать и о сборе папоротника орляка, пышными зарослями окаймляющего поляну. Его собирают весной, когда папоротник еще не расправил свои головки, только-только пробившиеся сквозь прошлогодний лиственный опад. Потом молодые стебли папоротника солят в бочке и зимой, отмочив в холодной колодезной воде, жарят. Вкус у засолки грибной. Местный заготкооператив скупает папоротник для продажи в Японию, где его считают способным выводить радиоактивные вещества из человеческого организма.
Травы и папоротник на Камчатке отличались гигантизмом. Они были с человеческий рост и выше. В них можно было заблудиться. Учёные объясняли гигантизм местных растений особыми условиями: высоким плодородием вулканических почв, особым газовым составом воздушной среды, влажным и умнренным морским климатом.
Всё это пышное великолепие природы навалилось на Стёпку душной дремотой. Он приподнялся из травы, сел, замотал головой и стал размахивать руками, отгоняя от себя многочисленных жучков, бабочек и стрекоз, вьющихся над ним.
- Айда на скалы! – предложил он друзьям.
Скалы были любимым местом обзора окрестностей для местных мальчишек. Каменные обнажения выступали из почвы почти на вершине Пасовской сопки и были своеобразным финишем в соревнованиях по подъёму в гору. Со скал открывалась панорама долины, раскинувшейся между Срединным хребтом и цепью вулканов с нетающими снегами на вершинах, дымящимися кратерами и фумаролами. Прямо перед глазами высился Авачинский вулкан с кратером, срезанным извержением, из которого постоянно поднималась струя сернистого газа. Рядом чуть повыше стоял Корякский вулкан с крутыми каменными склонами и дымками газовых фумарол у подножья, обозначенных фонтанчиками то здесь, то там. Утром в безоблачное время из-за вершин вулканов поднималось огромное красное Солнце. Тень от гор, лежащая в долине, постепенно убегала к подножью вулканов, поднималась по их западным склонам и таяла на вершинах. Ночью за вулканами пряталась огромная, похожая на ледяной шар Луна. Ночью Луна выныривала на поверхность неба и плыла среди огромных алмазных звёзд, рассыпанных по иссиня-черному космосу. Иногда среди звёзд, пролетала желтоватая звёздочка, то ли навигаторский огонёк самолёта, направляющегося на далёкий материк, то ли спутник, накручивающий орбиты вокруг Земли. По ночам воздух над долиной содрогался от грохота двигателей серебристых истребителей-перехватчиков, взлетающих с соседнего военного аэродрома на боевое дежурство в бескрайнее небо. Рядом за вулканами и водами Тихого океана, сине-зелёными в ясный день и свинцово-серыми в пасмурный, лежала Северная Америка с её империалистическими Соединёнными Штатами, главным вероятным противником в возможной третьей мировой войне.
Широкую межгорную равнину пересекала бурная и своенравная река Авача, несущая с горных вершин свои хрустальные, ледяные независимо от сезона, воды в одноимённую бухту в километрах тридцати от поселка Елизово, где проживали мальчишки. В бурных потоках ледяной воды, тихих заводях, мелких протоках, под завалами стволов деревьев, вырванных с корнем весенними бешеными водами и прибитых к берегу, жил лосось.
Семейство лососевых было удивительно богатым по разнообразию. Среди местных рыб, не покидавших реку ради жирного океанского планктона, преобладал голец. Гольцом его назвали за отсутствие рыбьей чешуи на теле. Голец был самым юрким и наглым существом в речной стихии. Он шустро заглатывал икринки больших океанских лососей, вернувшихся на нерест в реку после откорма в океане. Этим и жил. Халявная жизнь сделала его жадным и глупым. Голец стаями бросался на обыкновенную красную тряпочку, привязанную к леске над крючком и попадал в беду. Рыболовный крючок цеплял его за что попало: за голову, туловище или хвост. Мальчишки привязывали к леске крючки в виде якоря, «якорьки», и вытаскивали из воды сразу по несколько гольцов. Большие гольцы назывались «тысячники», так как крупный голец встречался один на тысячу мелких. Хотя справедливости ради надо сказать, что никто не вёл такого подсчёта.
С начала лета в камчатские реки и речушки возвращался для размножения лосось, когда-то вылупившийся из не сожранной гольцом икринки и нагулявший тело в океане.
Рассекал своим огромным горбом, самец горбуши, «горбыль», похожий на огромную сковороду. Этот верблюд камчатских рек, с большим запасом рыбьего жира в горбу, вел за собой вверх по реке небольших самочек, защищая их от нападения наглых гольцов острыми зубами, торчащими из пасти с крюкообразным огромным носом. Не подставляй и рыбак ему палец – прокусит!
Медленно и солидно, расталкивая своих сородичей тяжёлой тушей размером более метра, двигалась к истокам реки чавыча. Прозрачная вода, как линза, увеличивала размеры и так огромных тёмно-бордовых рыбин до ужасающих.
Стройными рядами, сверкая серебристой чешуёй, шёл кижуч, царь местных вод. Тёмные спины рыбин отливали синевой. К осени чешуя кижуча меняла окраску и сверкала на солнце бликами золотых куполов, которых в ближайшей округе не было. Богоборческая власть разместила в поселковой деревянной церкви кинотеатр, «рай-сарай», как прозвали его жители, приходящие посмотреть на весёлую и сытую жизнь жителей на материке, вдали от их забытого богом края.
Вода в реке кипела и от всяких других лососевых рыб: кеты с буроватой чешуёй, пятнистой мякижи и кумжи, горного гольца с тёмной пятнистой спиной, светло-серебристой нерки. Для местного населения лосось был предметом невольного поклонения и неосознанной веры в райскую жизнь на земле.
Даже в лихие годы войны на Камчатке не было голода. Жителям не хватало хлеба, но красная рыба и икра были в изобилии. С тоской по хлебу люди пекли лепёшки из картофельного крахмала, смешанного с давленой лососевой икрой.
Война в этих краях давно отгремела. Собственно, наземных боевых действий здесь и не было. Японские солдаты высаживали десант только на соседних Курильских островах, но быстро изгонялись оттуда. Основное сражение происходило на просторах Тихого океана, омывающего Камчатский полуостров с востока и юга. Военный союз Советской России и Соединённых Штатов Америки против фашистской коалиции, в которую входила Япония, обеспечила безопасность жителям Камчатки. После войны по камчатскому бездорожью ещё долго разъезжали американские военные трёхосные грузовые машины, «студебекеры», поставленные воюющей России по ленд-лизу, да в паёк офицерам включали банки с американской ветчиной. Консервы открывались прикреплённым к банке ключом, срывающим тонкую металлическую полоску с середины банки. Вытряхнутый из банки блок розовой ветчины, напичканной нитратами для долговременной консервации, вкусно пах и производил впечатление очень свежего продукта.
Однако, ветчина – это было так, баловство. Основой питания всегда оставался лосось.
В обязанность мальчишек с Рабочей улицы входила ежегодная домашняя заготовка солёного лосося и красной икры на долгую многоснежную камчатскую зиму, заваливающую дома снегом по крышу. Стёпка за лето набивал тушками разделанного лосося столитровую бочку, стоящую в холодной кладовке, маленькой комнатке, набитой разной хозяйственной мелочью. Икра солилась отдельно в бочке поменьше и закатывалась в трехлитровые стеклянные банки.
У Генки семья была большая, и заготовка, соответственно, была больше, несколько бочонков.
При каждом удобном случае, когда мальчишки могли собраться вместе и пойти на рыбалку, они это делали. Ходить на ловлю лосося в одиночку и даже вдвоем было опасно. Бурная река не прощала промахов и время от времени забирала в свой подводный мир неосторожного рыбака. Родители мальчишек были спокойнее, когда знали, что на рыбную ловлю отправилась большая ребячья компания.
- Айда на речку ловить рыбу, с ночевкой! - в пику Стёпке предложил Мишка, неформальный лидер мальчишек.
Мишка ревниво следил за сохранением своего социального статуса и всегда старался первым проявить инициативу. Из-за этого он однажды подрался с Валеркой. В тот злополучный день ребятня собралась «полечиться», так условно назывался налёт на чужие огороды с целью полакомиться морковкой, репой, редиской, тепличными огурцами, смородиной или крыжовником, словом тем, что попадётся под руку в чужом огороде. Валерка почему-то заартачился и предложил поиграть в лапту.
Видя, что отряд налётчиков на чужие огороды раскалывается, Мишка крикнул Валерке:
- Трус! Маменькин сыночек! Китаёза!
Отец у Валерки был поджарый трудолюбивый китаец, а мама – русская пышная женщина, ведущая большое домашнее хозяйство. У Валерки было два старших брата и три сестры. Причём братья с виду были настоящими китайцами с раскосыми глазами, а девчонки больше походили на мать. Отец научил сыновей отстаивать своё достоинство, на которое часто покушались подвыпившие русские шовинисты, с помощью приёмов из китайских единоборств. Несколько приёмов уже освоил и Валерка, но показывать их друзьям, прослышавшим об этом, отказывался.
- Покажи свои приёмчики, китаёза! – снова выкрикнул Мишка.- Небось, врёшь, как всегда!
Мальчишки загудели, предчувствуя драку.
- Поддай ему, Мишка! – подзуживал Колька, числящийся оруженосцем предводителя компании.
Валерка вышел из калитки своего двора и остановился напротив Мишки. Из окна дома на происходящее спокойно смотрели отец и старший брат Валерки.
Постояв в нерешительности некоторое время, Мишка размахнулся, чтобы ударить Валерку, но неожиданно получил удар ногой в пах и отшатнулся. Он был покрупнее Валерки, и руки у него были подлиннее, но он явно не был профессиональным бойцом.
Удар в пах возмутил пацанов и кто-то закричал:
- Не честно! Драться надо на кулаках!
Оба бойца приняли боксёрскую стойку и двинулись навстречу друг к другу. Неожиданно Валерка прыгнул в сторону и сбоку нанёс удар в лицо Мишки. Тот упал, быстро вскочил и с недоумением смотрел на противника. Из его рассеченной брови текла кровь.
В это время распахнулось окно и отец Валерки крикнул:
- А ну, давай домой! Хватит болтаться на улице! Надо вычистить навоз из птичника.
Валерка медленно попятился к калитке и исчез во дворе. Вслед ему неслись крики:
- Трус! Куда убежал! Выходи драться!
Но все были довольны, что драка кончилась малой кровью и исход её был неясен. Благодаря этому, Мишка, не смотря на синяк, закрывший глаз, сохранил своё лицо неформального лидера.
На этот раз никто не стал возражать Мишке. Стёпка только добавил:
- Давайте пойдем на речку с ночёвкой!
И все двинули через лес домой отпрашиваться на ночную ловлю лосося.
На следующий день мальчишеская рыболовецкая бригада отправилась на рыбалку. По узкой тропе через Мартыновский лес мальчишки шли друг за другом в соответствии с возрастом и автиротетом. Впереди шёл долговязый Мишка, за ним его верный оруженосец Колька, потом Стёпка, Генка и Валерка. По неписанному закону цепочку путешественников должен замыкать самый опытный и надежный член экспедиции. К таковому по общему невысказанному мнению относился Валерка. Место рыбалки было недалеко, в часе размеренной ходьбы от окраины посёлка. По пути к реке ребятня должна была пересечь топкий ручей, пройти мимо зарослей малины и дикой красной смородины. Топкий ручей был преодолён сходу без больших потерь, только Колька потерял в чавкающей грязи одну сандалию, и все минут пятнадцать искали её в болотистой луже, пока Колька не потерял вторую.
Мишка услышав от Кольки, что тот потерял вторую сандалию, плюнул и скомандовал:
- Пошли дальше! На обратном пути найдём!
К зарослям малины подходили с опаской. Крупные бордово-красные ягоды малины маленькими кулачками висели на ветках, склонившихся до земли от богатого урожая. Полакомиться сладкой ягодой в малинник повадились медведи. Женщины из посёлка несколько раз видели, как медведь ломился от них сквозь кустарник, услышав предупреждающий стук по дну посуды, предназначенной для сбора ягод. Стёпка, Генка и Валерка полезли было в малинник, но Мишка их остановил, прикрикнув:
- Мы на рыбалку собрались или малину жрать?
Окрик отрезвил рыболовов, и они, хватая на ходу ягоду и посылая её в рот, двинулись дальше, к реке. Босой Колька наколол в малиннике ногу, захромал и стал отставать. Валерка взял у него рюкзак с провизией и подталкивал сзади в гору. Миновав высоченные, метра под три-четыре, кусты красной смородины, усыпанные крупными пронзительно-кислыми ягодами, мальчишки вышли на край обрыва. Внизу бурлил прозрачный водяной поток. От основного русла вода устремлялась в протоки словно ей было тесно, и она торопилась обогнать основную массу, мчась наперерез. На каменистых речных перекатах из воды выпрыгивали крупные серебристые рыбины, пытаясь преодолеть мелководье на своём пути вверх по течению.
- Смотрите! Медведь! - прошипел Генка, показывая рукой в сторону оставшегося позади малинника, росшего до самой кромки воды.
Из кустов выламывался медведь с явным намерением насытиться лососем, маниакально выпрыгивающим на перекате из воды.
- Бля! Какой здоровенный! – восхитился Стёпка.- В борщ бы его!
Стёпкина мама изредка покупала в сельповском магазине медвежатину, добытую охотниками на лицензионной охоте, и варила из него жирные борщи. Мясо медведя было сладковатым, нежным, и, говорили, очень полезным для ослабевших и малокровных. Стёпка не относил себя ни к тем, ни к другим, и ему не нравился сладковатый привкус медвежьего мяса. К тому же он прочитал в какой-то книжке про людоедов, что человеческое мясо тоже сладкое, и это отбивало у него аппетит при поедании медвежьего борща.
-Давай подползём к нему поближе, - предложил Генка.
Генка был из семьи матери-героини, работавшей шеф-поваром в поселковом ресторане «Север», известном даже в Петропавловске-Камчатском своей кухней, разгулами рыбаков, вернувшихся с путины и пьяными драками. Что-то героическое от матери унаследовал и Генка. Он всё время проявлял инициативу, создающую опасные ситуации. Совсем недавно по его предложению мальчишки тёмными ночами стали спускать с горки старые автомобильные шины навстречу грузовикам, проезжавшим по Рабочей улице, грохочущим и мешающим спать. Операция «Шина» чуть не закончилась серьезной аварией и была прекращена самими диверсантами после того, как один из грузовиков, объезжая шину, мчащуюся ему навстречу, не снес ползабора у Мишкиного дома. Мишку, конечно, выпороли, не поверив в его непричастность к аварии. После чего он поднёс кулак к носу Генки и произнёс:
- Ещё раз из-за тебя куда-нибудь въедут – я тебе сам по морде въеду!
Мишка в ответ на предложение Генки подобраться поближе к медведю крякнул и показал провокатору кулак. Камчатский медведь отличается особой свирепостью, если чувствует опасность. Это самый крупный медведь в мире после канадского и может нагулять вес до 700-800 килограммов.
Пока пацаны пререкались медведь вышел на перекат и стал лапой выхватывать из воды лосося, рвущегося преодолеть любое препятствие, вставшее на пути к месту его размножения. Поймав лосося, медведь отрывал у него голову и с чавканьем её пожирал. Обезглавленные тушки лосося медведь бросал в воду, они плыли вниз по течению, окрашивая воду рыбьей кровью в красный цвет.
- Вот сволочь! – произнёс Валерка.- Ни себе, ни другим! Сейчас бы карабин!
- Да ты в него из карабина и с двух метров не попадёшь! Овощевод! Хватит пялиться на медведя! Так мы до места и до ночи не дойдём! Айда дальше!– ответил с усмешкой Мишка, намекая на то, что китайцы большие мастера выращивать овощи, но никак не охотники. Он хотел ещё раз поставить Валерку на подобающее ему в компании место.
В это время медведь, насытившись рыбьими головами, решил закусить малинкой и полез обратно в высокие кусты.
Дальше тропа шла по обрыву вдоль реки и путешественники продолжили по ней свой путь. Вскоре впереди показалась цель: здесь река вырыла себе глубокое русло и прижалась к обрыву, опустившемуся почти до самой воды. С обрыва над водой свисал толстый ствол подмытой под корень берёзы.
Мальчишки сбросили с плеч рюкзаки и мешки, оставили босого Кольку с наколотой ногой сторожить имущество и отправились на заготовку дров для костра. Недалеко за поворотом реки, где она разбивалась на множество проток, к берегу было прибито много старого плавника, горевшего в костре долго, ровно и бездымно. Там пацаны увидели браконьеров. Недалеко от края обрыва стояла их грузовая машина. Сами браконьеры, двое пожилых дядек в высоких болотных резиновых сапогах, брезентовых штанах и штормовках, вытягивали из реки сеть, набитую серебристым кижучем. Рыбы в сеть попало так много, что им не хватало сил вытащить сеть на берег.
Дядьки матерились, кричали друг другу:
- А ну! Навались! – но сеть не поддавалась.
Один из браконьеров, увидев мальчишек, закричал:
- Пацаны! Давайте сюда! Помогите!
Мальчишки спустились с обрыва, схватились за бечеву и общими усилиями вытащили сеть на берег. Гора рыбы шевелилась живым серебром, пытаясь вернуться обратно в речку, но браконьеры стали глушить её ударами толстых палок по головам, и отбрасывать от кромки воды.
- Можете взять рыбину за работу! Вот эту! – показал один из браконьеров на лосося, с разорванным сетью боком.
Мишка взял лосося под жабры и скомандовал:
- Пошли!
Когда заготовители дров, а совсем недавно и помощники браконьеров, вернулись к месту своей дислокации, Колька уже разжёг костерок и кипятил в котелке воду.
- Жмоты! Бля! – выругался Мишка.-Рыбы пожалели! Чтоб их рыбнадзор прихватил!
Мишка знал, что это желание было несбыточным. Рыбнадзор в этих краях свои обязанности исполнял формально. Рыбы было «хоть жопой ешь», как говорил старший брат Мишки, ходивший на МРСе, малом рыболовном траулере, в Охотском море. Были годы, когда рыбе не хватало воды в реке, и лосось выпрыгивал на берег. К реке было противно подходить – так сильно пахло тухлой рыбой, гниющей на берегу.
Мишкин брат рассказывал ещё более удивительные истории: иногда в сетях, расставленных в море возле устья рек, скапливалось по несколько сот тонн лосося, но сети не вытаскивали и рыба гибла.
- Видишь ли, - рассказывал брат. - Рыбзаводы не успевают перерабатывать рыбу на разваливающемся дореволюционном оборудовании, оставшемся ещё после японцев.
Генка быстро и умело разделал рыбу: очистил от чешуи, вырвал жабры, отрезал голову, порезал на куски. В закипевшую воду одновременно была брошена рыба, картофель, лук, перец и соль. Как только глаза у рыбьей головы побелели, уха была готова. К самой вкусной части лосося относили голову. Особенно вкусны были рыбьи щеки и хрящи на голове. Кроме всего прочего в голове содержалось большая часть химических элементов, необходимых для живого организма. Медведь был не дурак.
После обеда все, кроме Кольки, пошли на то место, где близко к берегу подходила чавыча, самый крупный из лососей, достигающий более метра в длину и двадцати килограммов веса.
Рыболовные снасти были запрятаны в лесу. О них следует сказать особо. Основное орудие лова называлось «крючок», представляющий собой длинный лёгкий шест с закреплённым на конце крюком с бородкой, сделаным из проволоки толщиной с мизинец. Рыбак заводил «крючок» выше по течению от места стояния лосося. «Крючок» сносило течением до ничего не подозревающих рыб, и рыболов подсекал их. Самым трудным было вытащить лосося из реки, особенно, когда «крючок» цеплял его за хвост. Сильная рыбина изо всех сил билась за право вернуться в родную стихию и норовила сдёрнуть хвост с крючка, что ей нередко удавалось. Самым удачным считалось зацепить рыбину возле головы, тогда она становилась беспомощной. Ловля с помощью «крючка» требовала силы, ловкости и, конечно, удачи.
К примеру, Колька, пацан мелкий и слабый, не мог удержать шест, сносимый бурным течением, и для такой ловли лосося не годился. Он, воображая себя гладиатором, еще мог попасть в лосося острогой, металлическим трезубцем, прикреплённом на древко, и то, если ему сопутствовала удача.
Кстати, у ребятни в лесу возле реки вместе с крючками была запрятана и острога. Обычно орудия лова подвешивались на какое-нибудь дерево с густой листвой. Вдоль берега можно было обнаружить не один такой схрон. Существовало неписанное правило: чужие «крючки» и остроги не трогать, даже если ты намерен вернуть их на место. Этот грех наказывался мордобоем.
По пути к месту ловли рыбаки нашли свой «крючок» и по прибытию туда расположились в соответствии со своими давно закреплёнными обязанностями: Мишка с «крючком» встал на краю обрыва над самым глубоким местом на том участке реки, где в тени, прижавшись к берегу, любила отдыхать чавыча. Рядом с Мишкой, держа в руках толстые палки, расположились Генка и Валерка.
Стёпка забрался на дерево, наклонившееся к воде на самом краю обрыва и словно решающее: упасть или не упасть в воду. Он, как матрос на мачте корабля высматривает желанный берег, высматривал в прозрачной воде желанную цель плавания, в данном случае, чавычу. Под ним, не смотря на тёплое лето, бурлила ледяная горная вода, вырвавшаяся на долинный простор из тесных ущелий, хранящих круглый год снег и лёд, по краям которых летом росли белые лилии и голубые подснежники.
Через двадцать минут после приготовлений Стёпка подал знак о подходе чавычи. Он широко развёл руки, показывая размер подплывающих рыб. Огромные рыбины, увеличенные в размерах лупой речной воды, в устрашающей буро-бордовой окраске чешуйчатого покрытия двигались вверх по течению. Вот они свернули к берегу, чтобы передохнуть перед штурмом очередного каменистого переката, туда, где неподвижно стоял Мишка со товарищи.
Мишка осторожно опустил шест с крючком в воду и стал заводить его за ближайшую рыбину, намереваясь зацепить её возле головы, но водный бурун исказил перспективу и рыба была зацеплена за хвост. Силы были явно не равны, рыбина забилась в воде, выплёскивая фонтаны воды и тянула Мишку в омут реки. Бросив палки, к нему на помощь поспешили друзья. Схватившись втроём за шест, они в конце концов вытащили рыбину на берег и подобрав палки стали бить её по голове, пытаясь оглушить. Но только после того, как на помощь пришёл Стёпка, они одержали трудную победу над рыбой, перемазавшись с головы до ног в грязи и рыбьей крови.
Оглушённая рыба лежала на берегу чуть вздрагивая, открывая беззвучно рот и еле-еле шевеля жабрами. На воздухе её окраска сменилась с бордовой на тёмно-бурую. Из анального отверстия под хвостом выпадали крупные икринки.
- Переверните её на спину и держите! – приказал Мишка помощникам. Затем он достал из-за пояса охотничий нож и, наклонившись к рыбе, вонзил лезвие в анальной отверстие рыбы и распорол живот до самой головы. В раскрывшемся брюхе рыбы лежала красная икра, словно кто-то насыпал туда ведро крупного красного прозрачного гороха. Лучи заходящего солнца играли в икринках перламутровыми бликами. Маленькие рыбьи мирки были готовы к запуску своего генетического аппарата воспроизведения потомства, но у них была иная судьба.
Кто-то поместит свежую икру в марлевый мешок и опустит её, в зависимости от желаемой крепости засола, на пять или десять минут в насыщенный раствор соли, потом повесит мешок над тазом, чтобы стекла вода и выложит в бочонок, или закатает в стеклянные банки.
Кто-то намажет эту икру на белый хлеб со сливочным маслом и будет откусывать бутерброд с икрой, запивая крепким чаем или закусывая водку.
Мишка, черпая икру алюминиевой армейской кружкой, стал перекладывать её из рыбьего брюха в ведро, поднесённое Валеркой. Наполнив ведро икрой, Мишка распрямился, вытер с лица пот, ещё сильнее измазавшись в рыбьей крови, и устало произнёс:
- Всё! Амба! Пошли к костру.
Распоротую, но еще вздрагивающую рыбу, оставили лежать на берегу. Никто не собирался тащить чавычу размером более метра и весом около двадцати пяти килограммов домой. Местные жители считали эту рыбу второсортной и годной только для переработки на котлеты. В засолку шла более благородная рыба: кижуч, нерка, в крайнем случае, кета. Брошенную рыбу сожрут звери, расклюют птицы, или сгниет она на берегу, так и не доплыв до своей конечной цели, места рождения, куда её гнал природный инстинкт.
Солнце уже зашло, и ночь заливала темнотой долину, окружённую вулканами и сопками, когда рыболовы дошли до базового лагеря.
- Давайте шамать, - произнёс устало Мишка, - жрать хотца!
Колька расстелил возле разведённого костра под котелком, наполненным речной водой для чая, плащ-палатку и вывалил из рюкзака продукты, захваченные ребятнёй из дома. Каждый внёс в общий котёл, что мог, в зависимости от профессии и обеспеченности семьи.
Мишке на рыбалку мать выдала кусок солёного свиного сала и китайские яблоки. Мишкин отец работал плотником в строительной бригаде, мать подрабатывала в потребительском кооперативе на круглогодичной переборке овощей, поступающих из местного совхоза, и импортных китайских яблок. С учётом двойного северного коэффициента зарабатывали они неплохо, но и в магазинах всё было дорого, не то, что на материке, откуда они приехали. К тому же , как коренные деревенские жители, Мишкины родители привыкли жить натуральным хозяйством. Стёпка, увидев сало, подумал, что оно может быть от свиньи, при заклании которой в Мишкином дворе он недавно присутствовал. Стёпка невольно передёрнулся, вспомнив, как мужики, участвующие в ритуале, пили свежую свиную кровь и предлагали ему. Стёпку тогда чуть не вырвало.
«Нет. Это сало не от той свиньи, - успокоил себя Стёпка, поразмыслив минутку. – Сало засаливается долго».
Сам Стёпка взял с собой в поход на речку несколько больших кусков белого хлеба, жирно намазанных жёлтым сливочным маслом, банку сгущённого молока и банку китайской свиной тушёнки «Великая стена», всё по тем временам товар дефицитный и доступный по блату только матери Стёпки, работающей в райисполкоме. Масло и молочные продукты выдавались в магазине «Кулинария» исключительно по талонам беременным женщинам и кормящим матерям. Сливочного масла, производимого в совхозах, едва-едва хватало для обязательного обеспечения пайковой раскладки военнослужащих, несущих постоянное стратегическое дежурство на самом восточном рубеже нашей Родины и составляющих более половины населения Камчатки.
- Дай сорок! - кричали пацаны, когда Стёпка выходил погулять на улицу с куском белого хлеба, намазанного сливочным маслом, и он с гордостью делился с ними усиленным домашним пайком.
Генка внёс в общий котёл излишки ресторанных блюд, приносимых матерью с работы, чтобы побаловать лакомствами своё многодетное семейство: обрезки колбасы и ветчины, сдобное печенье и большие куски малосольной жирующей жупановской сельди в поллитровой банке. Эта селедочка при всем рыбном камчатском изобилии была особым лакомством. Её вылавливали в небольших количествах в районе маленького посёлка Жупаново на тихоокеанском побережье Камчатки, известного своим стареньким рыбообрабатывающим комбинатом и буйными массовыми драками между наёмными сезонными рабочими, привозимыми туда обрабатывать рыбу во время путины. Приезжие представляли собой всякий неквалифицированный, нередко с уголовным прошлым, пьющий сброд, собранный по городам и весям дальневосточного края. Драки вспыхивали в то время, когда каким-то образом в нарушение сухого закона, устанавливаемого на путине, алкоголь проникал в ряды наёмников.
Валерка, известное дело, захватил с собой лук, редиску, редьку, варённый рис и другие продукты русско-китайского домашнего производства.
Колька выложил на общий стол свой знаменитый пирог с капустой, выпеченный матерью, передовым овощеводом местного совхоза. Время от времени районная, а иногда и областная газета печатали её фотографию в поле в обнимку с огромным кочаном капусты, из-за которой героиню было почти не видно. Гигантизм.
Такое разнообразие продуктов на столе было редкостью для ребятни. В этом отношении родители расщедривались не часто и только в пользу ночной ловли лосося, когда дети уходили на речку на целые сутки.
Насытившись от души, рыболовы прилегли вокруг костра и молча глядели в его завораживающий огонь, разбрасывающий вокруг яркие, но сразу гаснущие искры. Глаза после сытного ужина слипались. Сон теплой волной заливал потрескивающий костёр. Стёпка даже уснул и стал прихрапывать от неудобного положения головы, лежащей на вещевом мешке.
- Наша бабка так храпит ночью, что тараканы и мыши разбегаются, - прокомментировал Стёпкин храп Генка.- Летом мы ей стелим на веранде.
- Надо делать дыхательные упражнения перед сном, тогда не будешь храпеть, - посоветовал Валерка.
- Какие? – лениво спросил Колька.
- Надо дышать диафрагмой: вдох короткий – надул живот, выдох как можно длинный – втянул живот в себя, - учил Валерка.
Колька попробовал следовать советам Валерки, но через несколько минут воздуха ему стало не хватать, и он сказал:
- Мура всё это! Бабка просто сдохнет, если начнёт так дышать.
Валерка дипломатично промолчал.
- Бля! Комары зажрали! – хлопнул себя по шее Мишка.
Комары, действительно, вышли на ночную охоту. Свирепствовали комариные самки. Им нужна была свежая кровь для развития своего зарождающегося потомства.
- Колька, хватит сопеть, буди Стёпку и поджигайте надью возле воды. Пора крючкать рыбу, - распорядился Мишка.
Надья, три толстых обрубка дерева, уложенные параллельно, два внизу одно сверху, была подожжена со стороны уреза реки. Пламя горело медленно и ровно, освещая небольшое пространство на воде. В световом пятне, как в проруби, река просматривалась до самого дна. В кругу света на дне реки стояла, едва шевелясь горбуша: две самочки и огромный самец. Горб у него был такой большой, что казалось, вся рыба была одним горбом с прикреплёнными к нему хвостом и крючковатой головой. Самец был лащавым, покрытым бурыми и желтоватыми пятнами с рваным хвостом, избитым о камни речных перекатов. Ему досталась тяжёлая доля довести в целости и сохранности своих подруг до места нереста, где они выпустят из брюха созревшую икру, а он оплодотворит её облаком сперматозоидов, выпущенных из молок. По пути ему приходилось насмерть биться с другими лососями за право остаться вожаком и отгонять от самочек нахальных гольцов, жаждущих икры.
- Генка, давай крючкай! – распорядился Мишка, уставший от дневной борьбы с чавычей.- Отгони горбыля, а то он распугает всю рыбу!
Генка опустил крючок в воду и попытался пихнуть им горбыля. Рыбы ушли в темноту за пределы освещенной зоны, но через несколько минут появились вновь, загипнотизированные светом костра.
- Крючкани его, падлу! – посоветовал Колька. – Он сам не уйдёт!
Генка крючканул горбыля и выбросил его на берег. Колька подбежал к уродливой рыбе, скалящей пасть с острыми зубами, и пинками отбросил её в темноту, в высокую прибрежную траву.
Через десять минут подошла солидная кета. Генка подцепил пару самочек, с животами набитыми икрой, и передал орудие лова Валерке.Тому, как всегда, повезло. На лобное место подошла нерка или красница, как называли её местные жители за ярко-красное мясо, краснее которого не было ни у одного лосося. Светло-серебристые рыбы, постоянно менялись местами, как-будто хотели сбить с толку рыболова. Первую красницу Валерка зацепил удачно и легко выбросил на берег. Вторую зацепил за хвост, и она сорвалась с крючка, когда он вытаскивал её из воды.
- Дай я! – протянул руку к крючку Мишка, не стерпевший драгоценной потери. Он стоял возле Валерки с острогой и оценивал возможность пустить её в ход, но место было глубокое, течение быстрое и точного удара не получилось бы, поэтому Мишка намеревался забрать у Валерки крючок. Желая освободить руки для крючка, предводитель мальчишеской команды воткнул в землю возле своей ноги острогу. Усталая рука Мишки дрогнула, и в темноте он проткнул свой ботинок крайним зубцом трезубца.
- Бля! Кажется, я проткнул ногу, - испуганным голосом произнёс Мишка.
Друзья обступили раненого и в растерянности смотрели на него. Лицо у Мишки побледнело, на лбу выступил пот. Первым очнулся Валерка.
- Стой! - распорядился он, - не шевелись!
Потом Валерка расшнуровал ботинок, проткнутый острогой, осторожно просунул в него руку и нащупал зубец остроги. Мишка застонал, но ничего не сказал.
- Генка, помоги Мишке стоять! Колька, держи острогу! – скомандовал собственный санитар и стал осторожно снимать ботинок с ноги.
К счастью, зубец остроги распорол только мягкий внешний край ступни. Валерка наложил на рану листья подорожника и обмотал ногу чистой тряпкой, в которую до этого были завёрнуты чьи-то продукты.
- Сможешь идти? – спросил он у Мишки.
Предводитель сделал шаг и скривился от боли. Валерка сунул ему в правую руку палку и предложил:
- Попробуй!
Мишка, опираясь на палку и прихрамывая, сделал несколько шагов и сообщил:
- Тихо-тихо дойду! Бля!
Словечко «бля» не имело смысла в речи Мишки, кроме выражения сильных эмоций. Это словечко-паразит появилось среди ребятни неизвестно откуда, как вирус гонконгского гриппа. Однажды эпидемия этого словечка поразила всех пацанов, и их речь наполовину состояла из «бля», коробя слух интеллигентных людей и давая им повод осуждать «распоясавшуюся» молодёжь. Кто-то из взрослых вспомнил, как перед самой войной была введена уголовная ответственность за мелкое хулиганство, в том числе за матерщину в общественном месте. По новой статье тысячи молодых людей на три года отправлялись на лесоповалы Северного Урала и Сибири крепить обороноспособность советской родины.
- Сейчас не мешало бы ввести такой же закон! – высказывал своё просвещённое мнение сторонник сталинских репрессий.
Почти у всех пацанов «блятская» словесная болезнь прошла сама и незаметно. Рецидив болезни сохранился только в Мишкиной речи, в семье которого мат был делом привычным.
На востоке за вулканами поднималось ещё невидимое солнце. Его лучи едва-едва тронули вершины сопок Срединного хребта. Долина наполнялась светом. Туман светло-серой ватой накрыл реку. Отдохнувший под берегом лосось начал плескать на перекатах.
По тропе, ведущей к посёлку, возвращались усталые ловцы лосося. Впереди шел Валерка с рюкзаком, набитым рыбой, ведро с икрой он держал в руке. За ним с полным рюкзаком тянулся полусонный Стёпка. Сзади поддерживаемый Колькой и опираясь на палку, ковылял Мишка. Отряд замыкал Генка с котелком, привязанном к поясу, и с топориком в руке.
Следущей ночью Мишка проснулся от ноющей боли в перевязанной ноге. Под потолком раскачивался абажур с кисточками по краям. В буфете тихо позванивала посуда. «Землетрясение», - понял Мишка.
Землетрясение было рядовым событием для Камчатки. Полуостров под ударами бурлящей под землёй магмы трясло постоянно. Иногда подземные удары начинали сдвигать слои земной коры и приводили к катастрофам: выплёскивались из берегов реки, рушились дома, гибли люди. Совсем недавно Мишка с друзьями играл на улице в лапту и стоял на подаче. Вдруг он увидел, что соседка, шедшая навстречу с полными вёдрами колодезной воды на коромысле, зашаталась и вода стал выплёскиваться из ведер. «Пьяная что ли? – подумал Мишка и вдруг заметил, что линия горизонта вдали раскачивается. Потом земля поплыла у него из-под ног. Из домов стали выскакивать люди. На Валеркином доме напротив рассыпалась труба, и кирпичи покатились по крыше, падая вниз на крыльцо, на которое из дома выскакивали Валеркины сёстры. Слава богу, всё обошлось! Потом в областной газете писали, что в Петропавловске-Камчатском обрушилось здание городской больницы, и были жертвы.
Мишкин старший брат, плавающий на МРС, рассказывал, что в море землетрясение ещё страшнее, когда поднимается огромная волна, цунами, и идет на берег, где всё сметает на своём пути. В это время лучше всего находиться подальше от берега. Волна медленно поднимает судно высоко в небо и опускает вниз. Мишка представил себе маленькое рыболовное судно брата на вершине водяной горы. Ему стало страшно за брата, ловящего сейчас рыбу возле побережья.
А ещё, засыпая, Мишка вспомнил огромный пассажирский лайнер «Советский Союз», курсирующий между Петропавловском-Камчатским и Владивостоком. Лайнер, длиной более сотни метров и высотой с десятиэтажный дом, стоял в порту, когда Мишка приезжал с отцом встречать брата, вернувшегося из моря, где брат провёл на путине почти полгода. Лайнер был военным трофеем и когда-то принадлежал Германии под названием «Адольф Гитлер». «Вот такому кораблю не страшна никакая цунами!» – подумал Мишка. Он представил себе, что стоит со своими друзьями, Валеркой, Генкой, Стёпкой и Колькой, на капитанском мостике лайнера и направляет его ход к узкому выходу из Авачинской бухты мимо высоких каменных столбов «Три брата», торчащих из воды, прямо в Тихий океан, мимо Курильских островов к далёкому материку, этому удивительному краю, где не бывает землетрясений, а огромные равнины тянутся от горизонта до горизонта.